ЖИТИЯ СВЯТЫХ, ПОДВИЗАВШИХСЯ В 1937 г. (Часть 1)

В нынешнем году исполняется 20 лет с момента прославления святых новомучеников и исповедников Церкви Русской, пострадавших за веру Христову в ХХ веке. Прославление в лике святых сонма православных мирян, монахов, священников и архиереев на юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года подвело черту под страшной эпохой воинствующего безбожия.

И хотя Советское государство, с момента своего основания и вплоть до марта 53-го, активно применяло массовые репрессии в отношении неугодных режиму слоёв населения, именно 1937-й год прочно вошёл в наш дневник памяти как нарицательный символ страха, насилия и злобы.

По слову преподобного Симеона Нового Богослова, человек, не желающий достичь единения с последними из святых, никогда не соединится со святых прежних эпох. Ведь если человек не принимает святость столь близкую к нему, как он может постичь святость далеко от него отстоящую?

Опыт новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви гораздо ближе к нашей жизни, чем опыт древних святых.

Согласитесь, что условия жизни и подвига преп. Сергия Радонежского, например, или даже более близкого к нам батюшки Серафима Саровского, настолько отличаются от нашей современной жизни, что для нас практически невозможно приблизиться к их опыту.

Святые новомученики и исповедники, канонизированные в 2000 году, жили в ту же историческую эпоху, что и мы, и мы можем войти в их опыт.

«ЛИШЕНЦЫ»

В наше время всё чаще можно услышать голоса в защиту большевизма и его частного проявления – сталинизма. Кто-то называет Сталина «эффективным менеджером», кто-то утверждает, ни много ни мало, что гонений на Церковь практически и не было, а храмы закрывали лишь потому, что… народ перестал в них ходить, а священники лишились материальной поддержки со стороны государства.

Чтобы верно оценить ситуацию, сложившуюся в 1937 году, следует для начала обратиться к первой советской Конституции, принятой в 1918 году.

Согласно этой Конституции, отнюдь не для всех граждан СССР была доступна полнота гражданских прав.

Значительное число людей этой Конституцией было отнесено к лицам, поражённым в правах, за которыми закрепилось наименование «лишенцы» .

В числе прочего «враждебного элемента» к этой категории были отнесены «монахи и духовные служители церквей и религиозных культов».

Декретом ВЦИК от 13 октября 1925 года к монахам и священникам прибавляются «псаломщики, канторы, муэдзины и т.п. вспомогательный персонал».

Представители духовенства могли быть восстановлены в правах только при условии отречения от сана – причём это должно было произойти публично (например, помещением заявления об отречении в газете). Более того, при этом необходимо было иметь 5-летний стаж «общественно-полезного труда».

Надо сказать, что уже само лишение одного только избирательного права не было простой формальностью – оно приводило к целой веренице событий, превращающих жизнь лишенца в непрестанную череду бед и скорбей: невозможность получать товары и продукты в условиях карточной системы в 1929-1935 годах, выселение из занимаемых квартир в муниципальных домах, исключение детей «лишенца» из старших классов средних школ, техникумов и вузов.

И это – далеко не полный список социальных последствий лишенства.

Со временем преследования властей лишь увеличиваются, принимая всё новые формы гонений на неугодных.

В 1929-1930 гг. в государственных учреждениях прошли «чистки» – с целью удалить из них лишенцев и других «социально-чуждых» лиц.

Больницы и суды, жилищные и налоговые ведомства, другие структуры должны были проводить по отношению к ним дискриминационную политику.

Секретное постановление правительства в августе 1930 г. запрещало предоставлять работу лишенцам и другим служащим, потерявшим её в результате недавних чисток. Их предлагалось «отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы».

Следствием подобных мер стало не только предельное затруднение жизни (правильнее сказать – выживания) лишенцев в советской действительности, но и количественное увеличение этой группы населения СССР, права которых, говоря математическим языком, «стремились к нулю».

Но всего перечисленного советскому правительству показалось мало, и с 1925 г. оно начинает лишать гражданских прав всех членов семьи лишенца. Впоследствии эта категория лишенцев стала одной из самых массовых.

Государственные преследования семей лишенцев разрушительно влияли на их семьи.

Были обычными случаи, когда сам священник, чтобы облегчить жизнь жене и детям, официально разводился с супругой, встречаясь с семьёй тайным образом.

Наиболее печальную картину представляли собой отказы детей от родителей.

Таким образом, лишенец становился в советском обществе самым настоящим изгоем.

Эти люди не вписывались в плакатный образ строителей коммунизма.

Отношение к ним молодого советского государства можно было бы проиллюстрировать девизом языческих римских императоров первых веков христианства: «Христианос нон ессе» («Христиан не должно быть!»). Разница лишь в том, что в сравнении с римлянами большевики значительно расширили круг людей, не имеющих ни малейшего права на существование.

В этот круг попадали все хоть сколько-нибудь не согласные с генеральной линией партии, а также те, кто принадлежал к классам и сословиям, для которых не было предусмотрено мест в «светлом будущем», да и просто те, кому, так скажем, не повезло («лес рубят – щепки летят»).

Внимание советской власти к священнослужителям было особенно пристальным.

Как в древнем Израиле блудница и сын блудницы не могли войти в общество Господне (Втор. 23, 2), так в СССР ни священник, ни его близкие не имели надежды на законное существование в советском обществе.

КОНСТИТУЦИЯ ПОБЕДИВШЕГО СОЦИАЛИЗМА

К 1936 году верховная власть страны, вероятно, пришла к выводу, что два десятилетия под руководством коммунистической партии и лично товарища Сталина достаточно сплотили советское общество, переплавив его граждан в новый тип человеческой расы, позже получивший ироническое название homo sovieticus («человек советский»).

Эта убеждение отразилось в новой советской Конституции 1936 г., получившей название «сталинской».

Одним из завоеваний этой Конституции стала отмена категории «лишенец».

Сейчас нам трудно представить, с каким восторгом была воспринята многими людьми новая Конституция.

Все бывшие лишенцы и члены их семей, находящиеся до этих пор словно на краю пропасти, привыкшие жить в непрестанном страхе перед новым витком репрессий, лишённые права защитить себя и близких от государственной деспотии, вдруг получают полноту гражданских прав – вплоть до права избирать и быть избранными!

Они получают надежду не только на жизнь, но на жизнь без лишений, унижений и угроз. Такие перспективы не могли не внушить недавним изгоям самых радужных ожиданий. Естественно, что воспряли духом и священники, представлявшие собой категорию людей, обречённых советской властью на полное исчезновение.

Вот, к примеру, какое коллективное письмо написало И.В. Сталину обновленческое духовенство Вяземской епархии по поводу принятия Конституции 1936 г.:

«Духовенство Вяземской епархии, во главе со своим архиепископом Павлом (ориентации Высшего церковного совета), с чувством неподдельной радости и сыновней преданности выражает Вам, мудрейший из людей, глубочайшую благодарность за дарованные нам права, изложенные в бессмертном историческом документе – ВЕЛИКОЙ СТАЛИНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ!

Мы, как и все граждане социалистического государства, видим и чувствуем в этом документе изумительные, блестящие победы, одержанные нашей замечательной страной под Вашим гениальным руководством.

День утверждения новой Конституции для нас, доселе бесправных, явился и будет до конца нашей жизни поистине светлым днём торжества, светлым днём радости за себя и за всех людей, населяющих нашу родину и согретых невиданной в истории человечества, Вашей отеческой заботой.

Мы искренне заверяем Вас, Иосиф Виссарионович, и Советское Правительство, что во всей нашей деятельности оправдаем великое доверие, оказанное нам партией и правительством Советского Союза, и всякий из нас, посягнувший прямо или косвенно на подрыв мощи нашей дорогой родины, где так вольно дышит человек, сам себя обречёт на заслуженную кару, и такому нет и не будет места в наших рядах.

Слава Вам, Великий Зодчий человеческого счастья, на нескончаемые годы!

Пусть Ваш гений освещает путь всему человечеству!

Слава нашему Советскому Правительству!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКАЯ СТАЛИНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ!» (РЦХИДНИ, Ф. 89, Оп. 4, Д. 180, Л. 29).

Обновленческое духовенство – это, конечно, вопрос отдельный. Появление обновленчества было инициировано советской властью, и в дальнейшем церковный раскол поддерживался государством. Но к 1930-м годам поддержка обновленцев сошла на нет, и репрессии коснулись обновленцев не меньше, чем тех, кто сохранил верность Церкви.

Тем не менее энтузиазм по поводу новой конституции был велик среди всех слоев недавних лишенцев. Но, как показали дальнейшие события, радость оказалась более чем преждевременна.

АТУ ИХ, АТУ!!!

В начале 1937 года в стране Советов проводится перепись населения, в которой после сталинской редакции появился пункт о религии. Причём опросные листы не были анонимными. Все ответы были персональными – с указанием данных опрашиваемого и его адреса.

Однако результаты переписи вызвали возмущение советских властей.

Перепись была названа вредительской, её результаты признаны недействительными и засекречены, а руководители переписи расстреляны или посажены.

Историки называют две основные причины такого отношения власти к результатам переписи.

Первая причина: выявленное катастрофическое уменьшение населения – как результат репрессий, насильственной коллективизации и ужасного голода 1932-33 годов (факт голода в СССР замалчивался).

Вторая причина: согласно результатам переписи, 56,17% жителей богоборческого государства старше 16-ти лет (55,3 млн. человек) назвали себя верующими людьми!

Причём в сельской местности процент верующих порой доходил до 80%!

И это при том, что часть верующих в обстановке террора, когда людей арестовывали лишь за то, что у них дома хранилась Библия, уклонилась от ответа…

Стало очевидно, что в выборах в центральный орган государственной власти примут участие люди чуждых коммунистам убеждений – люди, не перемолотые в идеологической мясорубке большевизма, явные и скрытые враги Советской власти.

Что делать? Нельзя же расстрелять, посадить, лишить избирательных прав большую часть населения страны!

Ответ напрашивался сам собой: большую часть нельзя, а наиболее активную – можно.

А кто лучше всех подходит для подобной выборки? Конечно же, недавние «лишенцы».

И вот, 3 июля 1937 года появляется документ за подписью cекретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина, адресованный «тов. Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий» и содержащий следующие указания:

«ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы, были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.

ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»

(Выписка из протокола № 51 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) об утверждении директивы «Об антисоветских элементах» от 02.07.37).

Необходимо сказать, что под термином «уголовники» здесь нужно понимать и всех отбывших различные сроки заключения священно- и церковнослужителей.

Подтверждение этому мы находим в Оперативном приказе Н.И. Ежова от 30 июля 1937 г., где среди «контингентов, подлежащих репрессиям» называются «наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников».

Согласно решению ЦК ВКП (б) и цитированной выше директиве Сталина, в оперативном приказе наркома НКВД все репрессированные были разделены на две категории: первая – расстрельная, вторая осуждалась на заключение в лагеря:

«С учётом данных, поступивших с мест, было определено ориентировочное число лиц, подлежащих репрессиям по каждой из категорий» .

Расстрелу подлежали от ста до пяти тысяч человек по каждому из 64 субъектов СССР, плюс – 10 000 из лагерей НКВД.

Операцию предписывалось «начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок» (Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». 30.07.37 г.) – т.е. за неделю до назначенных на 12 декабря 1937 года выборов в Верховный Совет СССР.

Что касается священства, то, по наиболее достоверным данным, в 1937 году было расстреляно 80 000 представителей духовенства, церковнослужителей и мирян , пострадавших за веру.

Поскольку массовые расстрелы «церковников» в 1937 г. были связаны с описанными выше событиями, то легко подсчитать, что в период с августа по ноябрь этого года каждый месяц государство расстреливало за веру около 20 000 собственных граждан, среди которых большую часть составляло духовенство.

Если же вспомнить, что не прошло и года с тех пор, как эти люди официально получили полноту конституционных прав, то изощрённый цинизм советской власти «и лично товарища Сталина» предстают перед нами во всей своей ужасающей неприглядности.

Вместо обещанных прав государство оставило за ними единственное «право» – право на смерть.

Верующие люди были страшны советской власти даже при условии тяжёлой инвалидности.

«ГДЕ ТАК ВОЛЬНО ДЫШИТ ЧЕЛОВЕК» …

Житель Тобольска Фёдор Михайлович Иванов в 13 лет заболел суставным ревматизмом, следствием которого стал паралич обеих ног. С этого момента Фёдор посвящает свою жизнь молитве, богомыслию и духовной помощи ближним.

И вот приходит 1937 год.

Парализованного человека голословно обвиняют в подготовке «к бандитскому восстанию против советской власти» и за ним приходят сотрудники НКВД.

– Кто в доме? – спрашивает старший конвоя.

– Все дома, – отвечает Евгения Михайловна, мама Фёдора.

– Очень хорошо. Фёдора Иванова мы забираем.

Евгения проходит в комнату к Фёдору, чекисты за ней.

– Федя, вот, гости к тебе…

– Ну что же, я всегда рад гостей принимать, – кротко отвечает подвижник.

– Мы вас забираем, – говорит старший конвоя.

– Ну что же, раз у вас есть такое распоряжение, я подчиняюсь власти.

Все эти годы Фёдор лежал в постели в длинной рубахе, и его мать идёт за костюмом – единственному у него, приготовленным на смерть, но её останавливают:

– Не понадобится, не надо.

Приносят носилки. Подходит сотрудник НКВД:

– Будем класть, – и, вполголоса, спрашивает у Феодора: – А как же вас брать?

– А вы вот так сделайте руки, – он показывает, как, – в замок, и закиньте мне за голову. А второй за ноги пусть держит.

Ноги у Фёдора не гнутся, словно палки, но чувствительности не потеряли.

Один из чекистов подхватывает его за ноги, но, мельком взглянув на Фёдора, отчего-то вскрикивает, словно от испуга, и отскакивает в сторону. Фёдор падает на пол.

Подбегает сестра, подхватывает ноги больного и кричит:

– Изверги! Что вы делаете с больным человеком?

– Не волнуйся, – с любовью, утешительно произносит Фёдор, – тебе вредно волноваться.

Когда Фёдора наконец укладывают на носилки, он крестится и говорит:

– Дорогие мои мамочка и сестра, не ждите меня и не хлопочите; всё равно правды не скажут. Молитесь. Не плачьте обо мне и не ищите!

Известно, что в тюрьме Фёдора ни о чём не спрашивали, на допросы не носили, следователь в камеру не приходил.

Всё обвинение основывалось на справке, данной председателем Тобольского уездного совета.

11 сентября «тройка» УНКВД приговаривает парализованного человека к расстрелу…

Глубокая старость также не являлась поводом даже для смягчения приговора.

Митрополит Серафим (Чичагов) был арестован глубокой осенью 1937 года.

Ему было 84 года, и на момент ареста он был настолько немощным, что сотрудники НКВД затруднились увозить его в арестантской машине – вызвали скорую помощь и отвезли в Таганскую тюрьму.

Допрос старца был формальностью.

7 декабря Тройка НКВД постановила: митрополита Серафима – расстрелять!

«Красных дьяволят» не останавливало и то, что священник был многодетным – каким в те времена являлось большинство священнослужителей.

Священник Тихон Архангельский с матушкой Хионией родили 18 детей, из которых выжили девять.

День 9 августа 1937 года выдался тёплым. Вся семья хозяев – священник, матушка и дети – находились в доме, но по тёплости дня дверь на улицу была распахнута настежь.

Вдруг около дома остановилась машина. Из неё вышли люди в форме и направились к дому. Войдя, один из них сразу подошёл к отцу Тихону и спросил:

– Оружие есть?

– Есть! – ответил священник. – Крест и молитва!

Сотрудники НКВД разбрелись по дому и стали переворачивать вещи.

Один из них забрался за печь, вынул из своей кобуры пистолет и затем, выйдя из-за печи, показал свой пистолет приехавшим вместе с ним военным и сказал: «Вот его оружие!».

Стандартных, придуманных органами обвинений в «террористических намерениях по адресу партии и правительства» и в «контрреволюционных связях» о. Тихон не признал, но, несмотря на это, 4 октября 1937 года Тройка НКВД приговорила отца Тихона к расстрелу.

Хиония Ивановна недолго пробыла на свободе.

Вскоре за излишнее любопытство по поводу судьбы мужа её взяли под арест и приговорили к восьми годам лагерей – за «антисоветскую деятельность», которую она, впрочем, не признала.

Аресту матушка обрадовалась: «Я там, может быть, с отцом Тихоном увижусь!». Но увидеться в этой жизни с любимым супругом ей не пришлось, поскольку о. Тихон был расстрелян до её ареста – 17 октября 1937 года – и погребён в общей могиле.

Через семь лет она была освобождена по причине неизлечимой болезни, и через год после этого скончалась…

Приведенные выше факты показывают, что расстрелы и репрессии 1937 года явились логическим завершением и апогеем возрастающих гонений советской власти на неугодных и, в частности, на духовенство. И если бы не попущенная Богом война с Германией, то можно не сомневаться, что советская репрессивная машина истребила бы любые открытые формы церковности в советском обществе.

Если при этом вспомнить, что большинство представителей власти, участвовавших в репрессиях, сами рано или поздно становились жертвами репрессий или заговоров, то картина вырисовывается поистине катастрофическая.

Сторонникам реабилитации Сталина и реставрации большевизма хотелось бы пожелать внимательнее ознакомиться с историческими материалами эпохи сталинизма.

В противном случае нам грозит повторение событий вековой давности с их последствиями.

В заключение хочется привести слова протоиерея Михаила Труханова, старца-исповедника, проведшего 15 лет своей жизни в советских лагерях и ссылках:

«Смерть Сталина застала меня здесь, в Абане.

Помню траурный митинг в райздравотделе. Выступала главный врач. Она так разрыдалась, что на выручку пришла её сестра (врач-рентгенолог), но и та к концу выступления расплакалась…

Стоял я у входной двери у притолоки и думал: какой же балдёж заполонил сердца россиян, плачущих о герое кровожадности, который, несомненно, превзошёл всех бывших за всю прошлую историю убийц, разрушителей и осквернителей святынь христианских.

Россияне, отвергшие Бога, отошедшие от Церкви, не защитившие Царя – Помазанника Божия – оказались достойны таких правителей!» .

РУСЬ СВЯТАЯ, ХРАНИ ВЕРУ ПРАВОСЛАВНУЮ!

Социальные итоги Октябрьского переворота 1917 года продемонстрировали самоубийственность атеизма для общества в качестве государственной идеологии в силу того, что для самосохранения такой идеологии всегда нужен образ врага.

Выдвинутый И.В. Сталиным тезис об усилении классовой борьбы в процессе строительства социализма наиболее ярко иллюстрирует дикую логику воинствующего безбожия, а её практические результаты – миллионы жертв репрессий.

Но, пожалуй, наиболее отвратительным в нравственном отношении было создание в качестве нравственного идеала образа ребёнка-доносчика на своего собственного отца – чудовищный идеал, попирающий пятую заповедь.

Что интересно: уже через 20 лет после убийства этого ребёнка-монстра в 1932 году, этот идеал сами же богоборческие власти постарались сделать менее заметным, поскольку люди, воспитанные на образцах предательства, повзрослев, испугались, что сами могут стать жертвами такого же предательства со стороны уже своих собственных детей или внуков.

Неудивительно, что в конце ХХ века люди, воспитанные в духе воинствующего безбожия и составившие политическую элиту постсоветских государств, практически привели эти государства к катастрофе, ввергнув несчастный народ в вихри цветных революций и гражданских конфликтов, не прекращающихся и по сей день.

За 74 года (то есть за время одной человеческой жизни) энергия утопических идеалов исчерпалась, и богоборческое государство, построенное на заведомо ложной идеологии, рухнуло под ударами самих же вчерашних носителей этой идеологии.

И вот в эпоху новой смуты конца 1980-х – 1990 гг. нашему народу во всём величии были вновь явлены идеалы святости и православного миропонимания, на основе которых в течение почти тысячи лет Русь жила, развивалась и к моменту Октябрьского переворота превратилась в крупнейшую мировую державу.

Отступление от веры и благочестия, увлечение тлетворными идеями «свободы» и «демократии» привело к трагедии, которая в ХХ веке потребовала небывалого искупительного подвига Новомучеников и Исповедников Российских.

В настоящее время известно около 5 200 поимённо известных святых, почитаемых Православной Церковью.

Менее 1% из этого числа составляют Ветхозаветные святые.

За 1000 лет существования христианства на Руси, «Третий Рим» явил миру около 2 000 святых – то есть более трети всего количества святых, которое явили Ветхозаветная и Новозаветная церковь вместе взятых за всю 7,5-тысячелетнюю историю!

При этом Собор Новомучеников и Исповедников Российских XX века, который насчитывает более 1 500 имён, составляет примерно 4/5 всех русских святых.

Именно они – все святые, в земле нашей просиявшие, Новомученики и Исповедники ХХ века – стоят на страже духовных рубежей Святой Руси, освящённых их мученической кровью и святым исповедничеством.

http://www.rodkom.com.ua/russkaya-pravoslavnaya-tserkov-god-1937/

Священномученик Фадде́й (Успенский), Тверской, архиепископ (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

26 октября – Обре́тение мощей

31 декабря

ЖИТИЕ

Архиепископ Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Лукоянского уезда Нижегородской губернии в семье священника Василия и жены его Лидии, у которых было семь сыновей и две дочери. Дед будущего владыки тоже был священником, и домашние почитали его как сугубого молитвенника, как человека, имевшего глубокую веру и любящее, кроткое и снисходительное сердце. Из всех внуков дедушка больше других любил Ивана, которого называл архиереем.

После окончания Нижегородской Духовной Семинарии Иван Успенский поступил в Московскую Духовную Академию. В то время ректором академии был архимандрит Антоний (Храповицкий), с которым Иван сблизился и впоследствии подружился. Архимандрит Антоний воздействовал на студентов академии не столько строгостью, сколько личным примером. Он являл в себе образец ученого монаха и христианского пастыря. Многие студенты тянулись к нему как к отцу, который мог разрешить вопросы не только духовные, но и материальные: к нему без стеснения обращались и за материальной помощью ([1], с. 196).

Есть люди, от детства и юности предуставленные Богом к особого рода служению, которых благодать Божия хранит и уготовляет к этому служению. Таким был и Архиепископ Фаддей. От юности его душа стремилась к Богу, упорно сопротивляясь страстям. От тех лет сохранились его дневники, которые он вел ежедневно, и в них, как в зеркале, отразилась борьба души за красоту нетленную, вечную. Нежная душа его, сохранившая детскость и простоту, стремилась лишь к любви к Богу и безупречному исполнению Его заповедей. Юноша зорко следил за моментами ослабления этой любви, скорбя об охлаждении и душевной расслабленности, и вновь и вновь обращался за помощью к Богу. Дневник велся ежедневно, и ежедневно в нем подводился итог как внешним делам, так и внутреннему, духовному состоянию. Через несколько лет, таким образом, стало возможным сравнивать каждый текущий день с тем, как он был проведен год назад или ранее.

Во время учебы в Московской Духовной Академии Иван, по благословению ректора, стал обращаться за духовными советами к иеромонаху Герману, известному старцу, подвизавшемуся в Гефсиманском скиту при Троице-Сергиевой Лавре. Отец Герман был высокий, благообразного вида старец, с белым, редко улыбающимся лицом.

Весной, по окончании 4 курса Московской Духовной Академии, Иван ездил на каникулы домой, в Нижний Новгород. Перед отъездом, по заведенному обычаю, он зашел к отцу ректору. После краткой беседы, прощаясь, отец ректор посмотрел на его худобу и шутливо сказал: - А вы поправляйтесь, будете архимандритом или епископом.

Дома Иван переговорил с отцом относительно выбора пути: не стать ли ему священником? Говорили о трудностях и особенностях священнического служения. В частности, Иван спросил отца, есть ли в Нижегородской епархии неженатые священники. Выяснилось, что нет ни одного. Иван сказал, что ему все говорят о монашестве.

- Ну что ж, - ответил отец. - монашество дело хорошее, но его нужно принимать обдуманно, зная, что принимаешь его добровольно и навсегда.

- Но в монашестве человек отделяется от людей, так как монах закрыт в стенах монастыря.

- Нет, он не отделен от людей, только он служит людям особенным образом.

Прощание с домашними перед отъездом было, как всегда, трогательным. В этот день он сказал матери, что при каждом прощании он оставляет, кажется, более, чем прежде. За обедом говорил с отцом и матерью, с братом Александром о значении внешних подвигов, особенно связанных с оставлением семьи; для некоторых внешние подвиги есть единственный путь к устроению духовной жизни... Спаситель иногда требовал, чтобы желающие следовать за Ним немедленно оставляли дом.

В тот же день после чая и краткой молитвы Иван поблагодарил всех, попрощался и выехал в Москву. Молитвенное воспоминание соединилось со скорбным чувством разлуки с любимыми домашними, которая со временем должна была стать окончательной. В академии его ждали ученые занятия, но главное - тот же подвиг, та же молитва, неусыпная работа над своей душой ([1], с. 199-200).

Обязательные проповеди в академии Иван составлял подолгу, старался быть в изложении мыслей точным, избегать безжизненности и в то же время внешнего красноречия. При природном стремлении его к правде проповеди получались искренними, несущими отпечаток личного опыта. Их с интересом слушали, отмечая, что в них ощущается монашеский, аскетический дух.

18 января 1895 года Троице-Сергиеву Лавру посетил протоиерей Иоанн Кронштадтский. Иван впервые увидел его и, по обыкновению, бывшему за службами отца Иоанна, причащался Святых Таин со многими студентами академии. Он писал в дневнике:

«За благодарственною молитвою видеть пришлось выражение лица, которое со смущением только вместил слабый ум ...это было лицо ангела! Здесь одно небесное житие и нет ничего земного. Умиленное славословие и благодарение о неизреченном даре, значение которого он так ясно понимал и видел... За обедней о сне речи не было и от прочего был храним в молитве с о. Иоанном, которого образ не выходил из ума ... сознавая о недостоинстве причащения, которое восполнить могла только молитва о. Иоанна...» ([1], с. 200). В 1896 году Иван окончил Московскую Духовную Академию.

В августе 1897 года ректором академии архимандритом Лаврентием Иван был пострижен в монашество с наречением ему имени Фаддей и рукоположен в сан иеродиакона епископом Тобольским и Сибирским Агафангелом в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре.

21 сентября преосвященным Нестором, епископом Дмитревским, иеродиакон Фаддей рукоположен в иеромонаха и назначен преподавателем Смоленской Духовной Семинарии. В 1890 году иеромонах Фаддей был переведен в Уфимскую Духовную Семинарию. Здесь за диссертацию «Единство книги пророка Исаии» он получил степень магистра богословия. В 1902 году он был назначен инспектором, а затем - ректором той же семинарии с возведением в сан архимандрита, а через год - ректором Олонецкой Духовной Семинарии.

В 1902 году им была написана книга «Записки по дидактике», которая стала основой духовной педагогики. В 1908 году архимандрит Фаддей написал большое исследование под заглавием «Иегова», за которое ему была присуждена степень доктора богословия ([1], с. 201).

21 декабря 1908 года архимандрит Фаддей был хиротонисан во епископа Владимиро-Волныского, викария Волынской епархии. Став епископом, он не изменил взятому на себя подвигу, сурово постился и много молился, всю свою жизнь вверив Богу. Пасомые сразу почувствовали в нем человека святой жизни, образец кротости, смирения и чистоты. Жил он сначала во Владимире Волынском, а затем в Житомире, при кафедральном соборе.

В феврале 1917 года епископ Фаддей получил временное назначение во Владикавказ в помощь епископу Антонину (Грановскому), который в это время тяжело заболел белокровием и не мог управлять епархией. Получив назначение, епископ Фаддей в конце февраля отправился в путь. Начиналась гражданская смута. Железнодорожники бастовали, солдаты останавливали и захватывали поезда. С большим трудом епископ Фаддей добрался до Владикавказа. Приехав в город, оп прямо с вокзала отправился в собор и отслужил литургию.

Епископ Фаддей неустанно учил паству оправдывать жизнью христианское звание и спасаться через православную веру. Это было чрезвычайно важно для населения российской окраины.

В 1917 году Волынь оккупировали поочередно то немцы, то поляки, то петлюровцы. В 1919 году архиепископ Евлогий (Георгиевский), управляющий Волынской епархией, был вне епархии, и епископ Фаддей стал правящим архиереем этой епархии, ввергнутой тогда во все ужасы оккупации, междоусобицы и разрушения. В это трудное время он духовно окормлял и поддерживал свою многотысячную паству. Для населения города его пребывание на архиерейской кафедре в столь тяжелое время было большим утешением. В его лице жители получили бесстрашного защитника всех, кого несправедливо преследовали в то время власти. Самому епископу пришлось претерпеть тогда много скорбей, особенно при власти петлюровцев: они требовали от него, чтобы он вел всю служебную переписку с ними на украинском языке, от чего епископ категорически отказался, несмотря на угрозы быть изгнанным за пределы Украины.

Владыка Фаддей был арестован. Сразу же после его ареста православные жители города Житомира написали заявление в Волынскую ЧК с просьбой отпустить владыку. Они писали:

«Епископ Фаддей много лет известен в городе Житомире, где нет храма, в котором бы он не богослужил и не проповедовал. Нам известна и его личная жизнь как молитвенника и пастыря. Никогда епископ Фаддей не вмешивался в политику, ничего не предпринимал против советской власти, ни к чему противозаконному никого и никогда не призывал.

Арест епископа Фаддея весьма тревожит все православное население города и его окрестностей, каковое волнуется тем, что лишено возможности молиться со своим любимым архипастырем и пользоваться его духовным руководством.

Все мы ручаемся в том, что епископ Фаддей стоит вне политики, и просим освободить его из заключения под вашу ответственность».

Православными была избрана делегация из шести человек, которой было поручено объясняться с властями [4]. Но власти не отпустили епископа, но перевели его в Харьковскую тюрьму.

Сопровождавший владыку начальник секретного отдела Волынской ЧК Шаров, понимая, насколько неубедительны обвинения против епископа, 19 февраля 1922 года подал свое особое мнение: «Епископ Фаддей, как высшее духовное лицо в Волыни... действовавший, безусловно, во вред советской власти, ни в коем случае не может быть возвращен на Волынь. Со своей стороны считал бы его политически неблагонадежным; как находящегося на Волыни более пятнадцати лет и пользующегося большим авторитетом среди местного населения выслать из пределов Украины в распоряжение высшего духовенства РСФСР под негласное наблюдение местных органов ЧК» [3].

25 февраля ВУЧК, рассмотрев дело епископа Фаддея, постановила: Гражданина Успенского И. В. «выслать в административном порядке с правом жительства только в одной из центральных северных губерний РСФСР и Западной Сибири со взятием подписки о регистрации в органах ЧК» ([5], л. 10).

9 марта 1922 года епископ Фаддей был освобожден из Харьковской тюрьмы и на следующий день выехал в Москву. По прибытии в Москву он сразу пошел к Патриарху Тихону. Рассказав об обстоятельствах своего «дела» и о том, что его выслали из Украины и вряд ли допустят обратно, он просил Патриарха определить его на кафедру в один из волжских городов, поскольку сам он родился в Нижнем Новгороде. Находясь в Москве, Архиепископ Фаддей принимал деятельное участие в работе Священного Синода при Патриархии. Служил владыка большей частью на Валаамском подворье. Он часто проповедовал, причем к проповедям готовился с великим тщанием, стараясь, чтобы каждое слово было произнесено от сердца, основано на опыте, было растворено благодатью, внешне не имело лишнего, но было точно, образно и доходчиво.

В марте месяце 1922 г. большевики приступили к изъятию церковных ценностей. Началось новое гонение на Православную Церковь. Патриарх Тихон переехал из Троицкого подворья в Донской монастырь, где вскоре он был арестован. Управление Православной Церковью Патриарх передал митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Лишенный властями возможности переехать для управления Церковью в Москву, митрополит составил воззвание к российской пастве. Два экземпляра воззвания были переданы им через ехавшего в Москву священника Архиепископу Фаддею и протопресвитеру Димитрию Любимову. Архиепископ Фаддей был обвинен в том, что он способствовал печатанию воззвания. Владыка все обвинения категорически отверг. В сентябре 1922 года по «делу» Архиепископа было составлено обвинительное заключение: «...распространением нелегально изданных посланий митрополита Агафангела проявил враждебное отношение к советской власти и, принимая во внимание его административную высылку из пределов УССР за контрреволюционную деятельность... Успенского, как политически вредный элемент, подвергнуть административной высылке сроком на один год в пределы Зырянской области» ([1], с. 206).

Из Москвы Архиепископа Фаддея перевезли вместе с митрополитом Кириллом (Смирновым) по Владимирскую тюрьму. Митрополит Кирилл так вспоминал об этом:

«Поместили в большую камеру вместе с ворами. Свободных коек нет, нужно располагаться на полу, и мы поместились в углу. Страшная тюремная обстановка среди воров и убийц подействовала на меня удручающе... Владыка Фаддей, напротив, был спокоен и, сидя в своем углу на полу, все время о чем-то думал, а по ночам молился. Как-то ночью, когда все спали, а я сидел в тоске и отчаянии, владыка взял меня за руку и сказал: «Для нас настало настоящее христианское время. Не печаль, а радость должна наполнять наши души. Сейчас наши души должны открыться для подвига и жертв. Не унывайте. Христос ведь с нами».

Моя рука была в его руке, и я почувствовал, как будто по моей руке бежит какой-то огненный поток. В какую-то минуту во мне изменилось все, я забыл о своей участи, на душе стало спокойно и радостно. Я дважды поцеловал его руку, благодаря Бога за дар утешения, которым владел этот праведник» ([8], с. 302-303).

Передачи владыке в тюрьму собирала Вера Васильевна Трукс. Архиепископ Фаддей целиком отдавал их старосте камеры, и тот делил на всех. Но однажды, когда «поступила обычная передача, - вспоминал митрополит, - владыка отделил от нее небольшую часть и положил под подушку, а остальное передал старосте. Я увидел это и осторожно намекнул владыке, что, дескать, он сделал для себя запас. «Нет, нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли его сегодня на довольствие?»

Вечером привели в камеру епископа Афанасия (Сахарова), и владыка Фаддей дал ему поесть из запаса. Я был ошеломлен предсказанием и рассказал о нем новичку» ([8], с. 303).

Не только продукты раздавал владыка в тюрьме, но и все, что получал из одежды или из постельных принадлежностей. Епископу Афанасию владыка отдал подушку, а сам спал, положив под голову руку. Одному из заключенных он отдал свои сапоги и остался в шерстяных носках. Предстоял этап. С воли передали ему большие рабочие ботинки со шнурками. На этапе, неподалеку от Усть-Сысольска, у него развязался шнурок на ботинке, он остановился и немного, пока управлялся со шнурком, поотстал. Один из конвоиров со всей силы ударил Архиепископа кулаком по спине, так что тот упал, а когда поднялся, то с большим трудом смог догнать партию ссыльных ([8], с. 307).

В тюрьме Архиепископом Фаддеем и митрополитом Кириллом были составлены ответы на насущные тогда для православных вопросы, касающиеся обновленцев ([1], с. 206).

В ссылке Архиепископ Фаддей поселился в поселке, где вместе с ним были митрополит Кирилл (Смирнов), архиепископ Феофил (Богоявленский), епископы Николай (Ярушевич), Василий (Преображенский) и Афанасий (Сахаров).

Летом 1923 года срок ссылки закончился и архиепископ Фаддей уехал в Волоколамск под Москвой. Здесь он жил, а служить ездил в московские храмы.

Осенью 1923 года церковно-приходской совет при Астраханском кафедральном Успенском соборе, состоящий из представителей всех православных обществ города Астрахани, направил прошение Патриарху Тихону, в котором подробно описывалось положение православных в епархии.

«В последние годы Астраханская епархия находилась под управлением викарного епископа Анатолия, который в августе месяце прошлого года вступил, по его словам, по тактическим соображениям, в группу «Живая Церковь» и образовал при себе управление из принадлежащих к той же группе живоцерковников. Большая часть духовенства города Астрахани и епархии не признала группу «Живая Церковь» и не подчинялась распоряжениям этого епархиального управления, хотя и не прерывала канонического общения с епископом Анатолием, так как он на словах не сочувствовал названной группе и не отказывался, когда изменятся обстоятельства, выйти из ее состава. Но когда 10 июня сего года общегородское собрание духовенства и мирян города Астрахани после категорического требования епархиального управления и епископа под угрозой всевозможных репрессий немедленно признать собор 1923 года и Высший Церковный Совет, единодушно постановило не считать собор 1923 года каноничным, не признавать его постановлений и не подчиняться Высшему Церковному Совету, то епископ Анатолий, несмотря на двукратное приглашение, не только не явился на это собрание, но решительно отказался присоединиться к постановлению собрания и заявил посланной к нему делегации, что он считает это собрание бунтарским против собора. Тогда собрание тотчас же единогласно постановило считать его отпавшим от Православной Российской Церкви, прервать с ним каноническое общение, не считать его иерархической главой своих общин и немедленно вступить в каноническое общение с другим православным епископом... Но епископ Анатолий тотчас после собрания запретил большинство астраханского духовенства в священнослужении, а на днях одиннадцать священнослужителей получили извещения от Епархиального Управления, что постановлением Высшего Церковного Совета они лишены священного сана с признанием их пребывания в Астраханской епархии вредным и с назначением их местопребывания в Веркольском монастыре Астраханской епархии. Не признавая такого постановления законным и обязательным для себя и не подчиняясь ему, духовенство и миряне города Астрахани и епархии, оставшиеся верными исконному Православию и Российской Церкви, сыновне и почтительнейше просят Ваше Святейшество возглавить Астраханскую епархию истинно православным епископом, чтобы под его архипастырским водительством разъединенное православное население могло соединиться во едино стадо Христово и твердо стоять на страже истинного Православия» ([6], с. 192-193).

Патриарх Тихон внимательно прочитал это прошение. Слова «не признавая такого постановления законным и обязательным для себя и не подчиняясь ему» он подчеркнул и написал свою резолюцию: «Постановления незаконны».

Вскоре состоялось заседание Священного Синода под председательством Патриарха Тихона, который, рассмотрев прошение православных астраханцев, постановил: «Предложить Высокопреосвященному Фаддею немедля выбыть из Москвы к месту своего служения» ([6], с. 193).

20 декабря 1923 года Архиепископ Фаддей выехал в Астрахань. Ехал он без сопровождения, в старенькой порыжевшей рясе, с небольшим потрепанным саквояжем и с узелком, где были зеленая жестяная кружка и съестной припас, к которому, впрочем, он не притронулся. Всю дорогу Архиепископ Фаддей или читал, поднимая книгу близко к глазам, или молча молился, или дремал. Когда подъезжали к городу, стал слышен колокольный звон. Только лишь поезд остановился, купе заполнилось встречавшим архиепископа духовенством. Все подходили к нему под благословение, искали глазами багаж и с удивлением обнаруживали, что никакого багажа у Архиепископа не было.

Владыка смутился торжественностью встречи; выйдя на перрон, он смутился еще больше, увидев толпу встречающих, а на вокзальной площади - людское море. У вокзала Архиепископа ожидала пролетка, но она не смогла проехать через толпу, и он в окружении людей пошел пешком. Расстояние до церкви было небольшое, но потребовалось около двух часов, чтобы дойти до нее. Моросил мелкий холодный дождь, было грязно, но это нисколько не смущало Архиепископа. Около одиннадцати часов дня он дошел до храма, и началась литургия. Был воскресный день, праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость». Облачение для владыки нашли с трудом, потому что оно хранилось в богатой ризнице кафедрального собора, захваченного обновленцами. Облачение привезли из Покрово-Болдинского монастыря, оно принадлежало архиепископу Тихону (Малинину). Мантия принадлежала замученному в 1919 году епископу Леонтию (Вимпфену), ее отыскали у одного из монахов Иоанно-Предтеченского монастыря; посох принадлежал замученному в 1919 году архиепископу Митрофану (Краснопольскому). Литургия закончилась в три часа дня, но до пяти часов вечера он благословлял молившихся в храме и собравшейся вокруг храма народ. Ему показали могилы расстрелянных в 1919 году священномучеников Митрофана и Леонтия, и он часто потом приходил сюда служить панихиды.

Сразу же по приезде какие-то сердобольные старушки принесли владыке чуть ли не дюжину только что сшитого белья; староста храма святого князя Владимира, заметив на ногах владыки старенькие, с заплатками сапоги, принес ему хорошую теплую обувь. Все это владыка немедленно раздал нищим. Жил архиепископ в двух комнатах. В первой стоял простой сосновый стол, покрытый цветной клеенкой, три или четыре стула, на двух окнах - кисейные занавески, в углу - образа с полотенцами на киотах. Во второй комнате находилась железная кровать, покрытая серым байковым одеялом. Первая комната служила столовой, приемной и кабинетом, вторая - спальней. Дом находился недалеко от Покровской церкви. Каждое утро и каждый вечер владыка шел одной и той же дорогой, через парк, в храм. Каждый раз здесь Архиепископа встречали люди, чтобы идти в храм вместе с ним. И долго-долго потом эта дорога называлась «Фаддеевской».

Где бы Архиепископ ни жил, он не имел ничего своего. Давали ему чай или обед - он пил и ел, если не давали - не спрашивал. Он всегда считал себя гостем и зависимым от того, кто ему прислуживал и помогал.

Архиепископ Фаддей приехал в разгар обновленчества. У православных осталось десять церквей; обновленцы захватили девять церквей и два монастыря и намеревались захватить остальные. Делали они это так. Обновленческие священники ходили по домам. Войдя в дом, спрашивали: «Ты, бабушка, слыхала, как ругают живоцерковников, а ведь это несправедливо. Они лучше, чем староцерковники. Чтобы помянуть родственников о здравии или за упокой, тебе надо идти в церковь, подавать записку, платить деньги, а вот мы будем поминать всех бесплатно. Говори, кого записать?» ([6], с. 194).

Люди перечисляли имена, обновленцы тут же уточняли фамилии, и затем эти списки подавались властям как подписи под прошениями о передаче храмов обновленцам. Власти, в свою очередь, спешили передать эти храмы обновленцам. Затем, спустя какое-то время, обновленцы отдавали эти храмы властям для закрытия, как не имеющие прихожан.

В конце мая к Архиепископу Фаддею пришел Аркадий Ильич Кузнецов, духовный сын владыки, юрист по профессии.

- Вот хорошо, что Вы пришли, - сказал Архиепископ. - Давайте подумаем, что делать с обновленцами. Заберут они все наши храмы. Я думаю, надо бы подать жалобу в Москву и поехать с ней Вам и представителям от Церкви.

Перед отъездом Архиепископ Фаддей вручил Аркадию Ильичу письмо на имя Патриарха Тихона, к которому нужно было зайти, прежде чем идти с жалобой к правительственным чиновникам. Патриарх принял их.

- Вы от Астраханского Архиепископа Фаддея? - спросил Патриарх. - Владыка пишет мне о Вас, просит оказать содействие.

Патриарх расспросил, как живет Преосвященный Фаддей, как себя чувствует, как относятся к нему верующие, и, не ожидая ответа, продолжил:

- Знаете ли Вы, что владыка Фаддей святой человек? Он необыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви - явление необычайное. Но его нужно беречь, потому что такой крайний аскетизм, полнейшее пренебрежение ко всему житейскому отражается на здоровье. Разумеется, владыка избрал святой, но трудный путь, немногим дана такая сила духа. Надо молиться, чтобы Господь укрепил его на пути этого подвига» ([6], с. 194).

В августе 1924 года Патриарх Тихон пригласил Архиепископа Фаддея приехать в Москву на праздник Донской иконы Божией Матери. Владыка выехал в сопровождении келейника и А.И. Кузнецова. Выехали из Астрахани 29 августа, намереваясь приехать в Москву утром 31 августа, чтобы вечером участвовать в праздничном богослужении. Но поезд опоздал на сутки, и они прибыли только вечером 1 сентября, когда торжества по случаю праздника закончились. 3 сентября у Архиепископа Фаддея был день Ангела; он служил литургию в храме Донской иконы Божией Матери, а по окончании ее Патриарх Тихон пригласил его к себе.

- Я знаю, Вы, владыка, не любите торжественных приемов и многолюдных трапез, - сказал Патриарх. - Я пригласил вас на скромный завтрак, тем более что хочу видеть Вас в самой простой, келейной обстановке.

Во время завтрака Патриарх сказал теплое, сердечное слово в адрес именинника, назвал владыку светочем Церкви, чудом нашего времени.

В ответ Архиепископ Фаддей сказал об исповеднической деятельности Патриарха, о его мужестве в деле управления Церковью. «Я молюсь Богу, чтобы Он сохранил Вашу драгоценную жизнь для блага Церкви», - сказал он. При этих словах Патриарх прослезился ([6], с. 195).

За трапезой владыка Фаддей неоднократно начинал разговор об обновленцах, но всякий раз Патриарх махал руками! «Ну их, ну их...» - и переводил разговор на другие темы, не имеющие отношения к практическим делам. Святейшему, по-видимому, хотелось, оставив на время все докучливые ежедневные заботы, утешиться в обществе владыки и самому духовно утешить его, тем более что официальные дела, связанные с обновленцами, разрешить практически было нельзя. Господь их попустил за прошлые грехи многих, и теперь оставалось только терпеть.

Когда завтрак подошел к концу, Патриарх подозвал своего келейника и что-то тихо сказал ему. Тот вышел и вскоре вернулся со свертком.

- Ну вот, Преосвященнейший, - сказал Патриарх, - Вам именинный подарок - по русскому обычаю. Это облачение, причем красивое и сшитое по Вашей фигуре. Хотел подарить отрезом, да ведь вы такой человек - все равно... кому-нибудь отдадите... Да... тут еще мантия, ведь ваша-то, поди, старенькая...

Архиепископ, принимая подарок, собирался было поблагодарить Патриарха, но тут сверток выскользнул, и из него выпал небольшой красный бархатный футляр.

- Да, тут еще маленькое прибавление... Как это я забыл сказать о нем, - широко улыбаясь, сказал Патриарх.

Архиепископ Фаддей открыл футляр. В нем был бриллиантовый крест на клобук ([6], с. 196). Подарок Святейшего был кстати. Астраханский владыка в этом отношении почти не заботился о себе. Он ходил в старенькой залатанной рясе, в стареньких, чиненых сапогах, имел одно облачение и одну митру, но всегда был готов сказать слово утешения другому, оказать ему помощь, выслушать его. Зная, что Архиепископ принимает в любое время, некоторые пользовались этим и приходили к нему рано утром. Владыка вставал с постели, наскоро умывался, одевался и безропотно принимал посетителя.

После смерти Патриарха Тихона в 1925 году обновленцы, добиваясь участия православных епископов в обновленческом соборе, обратились к Архиепископу Фаддею с приглашением принять участие в работе по подготовке собора. Владыка ответил: «Имею честь сообщить, что на принятие участия в организационной работе по созыву третьего Всероссийского Поместного собора я не имею канонически законного полномочия» ([6], с. 196).

За все время своего пребывания в Астрахани Архиепископ Фаддей ни одного слова не сказал против обновленцев публично, но пример его личной жизни был красноречивее любых слов. Идеолог обновленчества в Астрахани священник Ксенофонт Цендровский, принося публично покаяние в грехе раскола, сказал:

- Долго я коснел в грехе обновленчества. Совесть моя была спокойна, потому что мне казалось, что я делаю какое-то нужное и правое дело. Но вот я увидел владыку Фаддея; я смотрел на него и чувствовал, как в душе моей совершается какой-то переворот. Я не мог вынести чистого, проникновенного взгляда, который обличал меня в грехе и согревал всепрощающей любовью, и поспешил уйти. Теперь я ясно сознавал, что увидел человека, которому можно поклониться не только в душе, но и здесь, на Ваших глазах ([6], с. 196).

Нравственное влияние Архиепископа Фаддея на паству было огромное. В домах многих верующих, в переднем углу, вместе с иконами находились фотографии владыки Фаддея ([7], с. 11).

Денег владыка ни от кого не брал, и несколько приходов заботу о материальном его обеспечении взяли на себя. Квартиру, освещение, отопление и другие расходы, связанные с квартирой, оплачивал приход Покровской церкви, пользование пролеткой - приход церкви св. Иоанна Златоуста. Приход церкви св. апостолов Петра и Павла оплачивал расходы на продовольствие, обувь и одежду. Деньги выдавались келейнице владыки Вере Васильевне. Церковь святого князя Владимира покупала материал и оплачивала шитье из него иподиаконских стихарей и архиерейских облачений, хотя сам владыка предпочитал служить в одном и том же ветхом желтом облачении, а летом в белом полотняном ([6], с. 198).

В управлении Астраханской епархией Архиепископ Фаддей почти устранился от административной части. У него не было канцелярии. Была только именная печать для ставленнических грамот и указов о назначениях и перемещениях. За всю свою архиерейскую деятельность владыка ни на кого не накладывал дисциплинарных взысканий: никто не слышал от него упрека или грубого слова, сказанного в повышенном тоне. формуляров на духовенство не велось после того, как во время революции была уничтожена консистория. Да и не было у Архиепископа времени для ведения канцелярских дел. Утром и вечером - служба в церкви, днем - прием посетителей, постоянно толпившихся на лестнице, в коридоре и во дворе. Какой-то сельский священник, узнав о простоте приема посетителей Архиепископом, пришел к нему прямо с парохода в шесть часов утра. И был принят. Священнику пришлось ждать всего минут десять, пока владыка умывался.

Соборным храмом служила Архиепископу Фаддею церковь святого князя Владимира, которая вмещала несколько тысяч верующих. В храме св. апостолов Петра и Павла он служил воскресные всенощные и читал акафист святителю Николаю Чудотворцу. Покровская церковь стала для него Крестовой церковью; в ней он бывал ежедневно и почти ежедневно служил литургию. Постом Архиепископ Фаддей любил служить в единоверческой церкви. Все знали, что каждый день владыка где-нибудь служит. Но были у него постоянно заведенные богослужения. В церкви св. апостолов Петра и Павла он служил всенощную каждую среду, в четверг - акафист святителю Николаю Чудотворцу, в пятницу - акафист Божией Матери в Покровской церкви, в воскресенье - акафист Спасителю в Князь-Владимирском соборе. После службы он проводил беседы; в церкви св. апостолов Петра и Павла разъяснял Новый Завет, начиная с Евангелия от Матфея и кончая Апокалипсисом. В церкви стояла глубокая тишина и какой-то проникновенный покой. После акафиста в Покровской церкви по пятницам Архиепископ Фаддей разъяснял Ветхий Завет, а после акафиста в воскресенье предлагал жития святых дня. Проповеди он говорил за каждой литургией, даже и тогда, когда бывал нездоров. В Астрахани владыка произнес более трехсот проповедей и поучений, не считая многочисленных бесед после акафистов, когда он разъяснял Священное Писание, но записей речей он не хранил ([8], с. 337). Обычно их брал себе ключарь прот. Д. Стефановский или переписчицы. Они снимали с них копии и передавали какому-нибудь почитателю владыки [9].

Особый интерес представляет краткое нравственно-назидательное сочинение Архиепископа Фаддея, имеющееся в архиве архиепископа Тверского и Кашинского Виктора, под заглавием: «24 зерна истинного разума, собранные из духовной сокровищницы Священного и священно-отеческого Писания для желающих себе духовной пользы» [10].

29 октября 1926 года был арестован Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский). В права Местоблюстителя вступил архиепископ Ростовский Иосиф (Петровых). 8 декабря он издал распоряжение, в котором назначил заместителей по управлению Церковью архиепископов: Екатеринбургского Корнилия (Соболева), Астраханского Фаддея (Успенского) и Угличского Серафима (Самойловича). Архиепископ Иосиф вскоре был арестован. Архиепископ Корнилий был в ссылке и не мог выполнить возложенное на него поручение, и посему в середине декабря Архиепископ Фаддей выехал из Астрахани в Москву, чтобы приступить к исполнению возложенных на него обязанностей по управлению Церковью. В Саратове он был, по распоряжению Тучкова, задержан и отправлен в город Кузнецк Саратовской области, покидать который ему было запрещено. Только в марте 1928 года власти разрешили ему выехать из Кузнецка. Митрополит Сергий, освобожденный к тому времени из тюрьмы, назначил его архиепископом Саратовским.

Рассказывают, что однажды, когда Волга вышла из берегов, грозя затопить дома и поля, крестьяне пришли к Архиепископу Фаддею просить о помощи. Он вышел вместе с народом на берег реки, отслужил молебен, благословил воду, и после этого она начала быстро спадать ([2], с. II).

В ноябре 1928 года владыка Фаддей был переведен в Тверь. Здесь он поселился на тихой улочке в угловом доме с крошечным садом, огороженным высоким деревянным забором. В саду вдоль забора шла тропинка, по которой он подолгу ходил и молился, особенно по вечерам. После молитвы он благословлял на все стороны город и уходил в дом.

Неподалеку от города, в селе Пречистый Бор Архиепископ Фаддей снимал дачу и ездил туда, когда хотел поработать. «Многие думают, что я уезжаю на дачу отдыхать, - говорил он, - а я уезжаю работать и ложусь здесь в три часа ночи. Нужно бы секретаря, но секретаря у меня нет, я все делаю сам». Но и там часто верующие посещали его ([6], с. 199). По свидетельству многих прихожан, владыка обладал даром прозорливости и исцеления. Однажды во время елеопомазания одна девушка говорит другой: - Смотри, одной кисточкой мажет, ведь можно заразиться.

Когда девушки подошли, он помазал их не кисточкой, а другим концом ее с крестиком. Как-то пришла к владыке женщина и сказала:

- К дочке ходил богатый жених и приносил подарки. У нас завтра свадьба. Благословите. - Подождите немного. Подождите две недели, - ответил Архиепископ Фаддей. - Ну, как же подождать, у нас все приготовлено: и колбасы куплены, и вино, и студень наварен.

- Нужно подождать немного, - сказал Архиепископ.

Через две недели приехала жена «жениха» с двумя маленькими детьми и забрала его домой.

Жители Твери - Максимова Вера Ефимовна с мужем - имели в городе два дома и, когда жить стало невмоготу, решили один дом продать, но прежде пошли посоветоваться к владыке. Он выслушал их, помолчал и сказал: «Нет моего благословения продавать этот дом, так как он вам еще очень пригодится. Здесь в городе многое будет разрушено, и дом вам понадобится».

Поскорбели супруги, но решили поступить по его благословению. Пришлось, правда, чтобы как-то прожить, заводить корову и засаживать огород. Во время войны один из их домов сгорел, выгорела улица вокруг дома, который Архиепископ Фаддей не благословил продавать, но их дом уцелел и стал пристанищем для всей семьи.

Вера Ефимовна с мужем были «лишенцами», но их не выселили из Твери в 1929 году потому, что их сын Михаил был в прошлом революционером и в конце 20-х годов занимал крупный партийный пост. В 30-х годах он сошел с ума и был помещен в больницу. Вера Ефимовна поехала к нему в больницу. Сын встал перед пей на колени и умолял взять отсюда. Она вернулась в Тверь и сразу же пошла посоветоваться к Архиепископу Фаддею. Он сказал: «Возьми немедленно: он никому из вас не принесет зла, и терпи его до самой смерти». Супруги сделали так, как благословил владыка. Больной умер во время войны; перед смертью он обратился к Богу, пособоровался и причастился.

Как-то Вера Ефимовна поранила палец, и он у нее очень долго болел. Врачи, видя, что ничто не помогает, предлагали отнять его, но она не согласилась. Однажды, благословляя ее, Архиепископ Фаддей спросил, почему она ходит с завязанным пальцем. Она ответила, что он давно у нее болит и врачи предлагают отнять его. Владыка взял ее за большой палец, три раза сжал, и вскоре палец зажил ([6], с. 199).

Житель Твери Александр Куликов, когда ему было три года, упал и сильно расшибся. В боку образовалась опухолью. Его мать обратилась к хирургу, и тот предложил сделать операцию, хотя сам сомневался в положительном ее исходе. Сильно скорбя, мать понесла мальчика в храм к литургии. Служил Архиепископ Фаддей. Со слезами мать поднесла мальчика ко святой Чаше. Владыка спросил, о чем она плачет. Выслушав, он сказал, что операцию делать не нужно, надо помазать больное место святым маслом. Она так и сделала, и мальчик вскоре поправился ([6], с. 199-200).

Всех приходящих к нему Архиепископ Фаддей принимал с любовью, не отказывая никому. Он знал, что сейчас время скорбей, и кому, как не архипастырю, утешать свою паству.

Многие, видя его праведную жизнь и веря в его молитвенное предстательство перед Богом, ходили к нему за благословением на те или иные начинания. И он всегда в этих случаях благословлял, определенно говоря «да» или «нет» и никогда не говоря: «Как Бог благословит» ([11], с. 6).

Питался он, как правило, грибным или овощным супом и овощными котлетами; в скоромные дни ему подавали рыбный суп с кусочком рыбы и немного каши. Утром он пил один стакан густого, только что заваренного чая с булочкой, а в скоромные дни булочку намазывал сливочным маслом. Рассказывали, что Архиепископ Фаддей носил вериги, и келейнице не раз приходилось смазывать раны от них. Ради подвига, чтобы не ублажать бренное тело, он не мылся, а только обтирался.

Проповеди владыка говорил за каждой литургией; они были лишены светских примеров и житейских слов: из глубины души он извлекал только тот святоотеческий дух назидания, который жил в нем самом.

По свидетельству всех знавших владыку, в его образе паства видела молитвенника и подвижника, подобного древним русским святым. Каждую среду владыка читал акафист святому Михаилу Тверскому и проводил беседу.

В Твери православные люди любили владыку. Часто его карету сопровождало много верующих, и люди, завидя издали Архиепископа, кланялись ему, а он, остановив пролетку, благословлял народ. Возил владыку один и тот же извозчик. Властей раздражала любовь народа к Архиепископу Фаддею. Часто бывало, когда извозчик подъезжал к дому владыки, к нему подходил чекист и говорил: - Не езди больше с владыкой, а то мы тебя убьем. Незадолго перед своим арестом Архиепископ Фаддей сказал извозчику: - Не бойся, смерти не надо бояться, сегодня человек живет, а завтра его не будет. Не прошло и недели после этого разговора, как извозчик скончался ([11], с. 6).

1936 год. Власти отбирали у православных последние храмы. Обновленцы ездили по Тверской епархии, требуя от настоятелей храмов передачи их обновленцам. Но духовенство, хорошо зная своего архиепископа-подвижника и его наставления относительно обновленцев, не поддавались ни на уговоры, ни на угрозы. 29 сентября 1936 года власти лишили Архиепископа Фаддея регистрации и запретили ему служить, но владыка продолжал служить в последнем храме за Волгой.

Власти продолжали гонения на православных. Отобрали Вознесенскую церковь, Архиепископ перешел служить в Покровскую; после того как и ее отобрали, он ездил в храм иконы Божией Матери «Неопалимая Купина». Когда закрыли и этот, владыка стал ездить за Волгу в единоверческий храм, где служил во все воскресные дни и в праздники.

В декабре 1936 года митрополит Сергий назначил на Тверскую кафедру архиепископа Никифора (Никольского), но признание Архиепископа Фаддея великим праведником было столь безусловно, что духовенство епархии по-прежнему сносилось с ним, как со своим правящим архиереем.

Летом 1937 года начались массовые аресты. Многие из духовенства и мирян во главе с жившим на покое епископом Григорием (Лебедевым) были арестованы в городе Кашине и расстреляны. Было арестовано почти все духовенство Твери и области. Следователи расспрашивали об Архиепископе Фаддее. Священник села Ерзовка Митрофан Орлов после долгих и мучительных пыток в октябре 1937 года согласился подписать любые составленные следователем протоколы допросов, даже и те, в которых возводилась клевета на архиепископа Фаддея. Вызывались в НКВД в качестве свидетелей и обновленцы, которые давали показания против Архиепископа ([6], с. 201).

20 декабря, около восьми часов вечера, сотрудники НКВД пришли арестовать Архиепископа Фаддея [12]. Перерыли весь дом, обыскивали до пяти часов утра, но ни денег, ни чего-либо ценного не нашли.

- На что же вы живете? - спросил один из них. - Мы живем подаянием, - ответил Архиепископ.

Взяли панагию, кресты, потир, дароносицу, облачение, двадцать семь штук свечей, тридцать четок, духовные книги, тетради с записями Архиепископа, официальные циркуляры Московской Патриархии, фотографии, два архиерейских жезла.

На допросах в тюрьме Архиепископ Фаддей держался мужественно. Следователи добивались узнать, как и кто помогал ему материально. Он отвечал:

- Материальная помощь передавалась мне лично в церкви в виде доброхотных подношений, фамилии этих лиц я назвать не имею возможности, так как их не знаю.

- Ваши показания ложны. Средства вам передавались не в церкви. Следствие располагает данными об использовании по сбору средств среди ваших знакомых малолетних детей, школьников.

- Я отрицаю указанные факты и категорически заявляю, что я не использовал для сбора мне средств на прожитие малолетних детей. Средства мною получались, как я указывал, в церкви.

- Кто вами был назначен благочинным в Ново-Карельский район?

- В 1935 году мною был назначен Орлов Митрофан.

- Изложите подробно, какой разговор на политические темы у вас был с Орловым Митрофаном перед его отъездом в село Ерзовка.

- Вел ли я какой-либо разговор на политические темы, не помню.

- Какие задания антисоветского характера вы давали Орлову Митрофану?

- Антисоветских заданий я не давал, а наоборот, мной ему давались указания о том, чтобы он действовал в соответствии с существующими законами.

- Показание ваше ложно. Следствием установлено, что вы давали Орлову Митрофану задание об организации контрреволюционной деятельности.

- Показания, данные следователю, являются правдивыми. Мною никогда никаких контрреволюционных заданий не давалось.

- Вы арестованы за контрреволюционную деятельность... Признаете ли себя виновным?

- В контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю, - твердо ответил Архиепископ ([13], л. 10 об. - II об.).

Недолго пробыл владыка в тюрьме, но и в эти последние дни ему пришлось претерпеть множество унижений. Тюремное начальство поместило владыку в камеру с уголовниками, и те насмехались над ним, старались его унизить.

И тогда Матерь Божия Сама заступилась за Своего праведника. Однажды ночью Она явилась главарю уголовников и грозно сказала ему: - Не трогайте святого мужа, иначе все вы лютой смертью погибните.

Наутро он пересказал сон товарищам, и они решили посмотреть, жив ли еще святой старец. Заглянув под нары, они увидели, что оттуда изливается ослепительный свет, и в ужасе отшатнулись, прося у святителя прощения.

С этого дня все насмешки прекратились и уголовники даже начали заботиться о владыке. Начальство заметило перемену в отношении заключенных к владыке, и его перевели в другую камеру.

Все эти бывшие заключенные остались живы. Один из них, оказавшись перед финской войной на призывном пункте в Торжке, рассказал о том случае Александру Пошехонову, узнав, что тот верующий ([2], с. II).

Через десять дней после ареста Архиепископ Фаддей был приговорен к расстрелу. Он обвинялся в том, что «являясь руководителем церковно-монархической организации, имел тесную связь с ликвидированной церковно-фашистской организацией в г. Кашине (участники которой в числе 50 человек приговорены к высшей мере наказания) давал задания участникам на организацию и насаждение церковно-монархических групп и повстанческих ячеек, по Карельскому национальному округу через своего посланца Орлова Митрофана, осужденного к ВМН - расстрелу, осуществлял руководство по сбору средств на построение нелегального монастыря и руководил организацией систематической агитации» ([14], л. 45). Святитель Фаддей был казнен 31 декабря 1937 года ([15], л. 46).

Рассказывают, что его утопили в яме с нечистотами. После его смерти тюремный врач предупредила верующих, что вскоре владыку повезут хоронить. 2 января 1938 года. Около четырех часов дня. Скоро будет смеркаться, но еще светло. Со стороны тюрьмы через замерзшую Волгу двигались сани по направлению к кладбищу. На кладбище были в это время две женщины. Они спросили: - Кого это вы привезли?

- Фаддея вашего привезли! - ответил один из них.

Тело владыки было завернуто в брезент, но в выкопанную неглубокую яму его опустили в нижней одежде.

Весной после Пасхи 1938 года женщины вскрыли могилу и переложили тело Архиепископа в простой гроб. Одна из женщин вложила в руку владыке пасхальное яйцо. На месте могилы был поставлен крест и на нем сделана надпись, но вскоре он был уничтожен властями ([6], с. 202). Прошло много лет. Храм, стоящий на кладбище, был разрушен, снесена и уничтожена большая часть памятников и крестов, и точное место могилы Архиепископа Фаддея было забыто.

Все эти годы верующие Твери хранили память о владыке Фаддее и о его могиле. По благословению архиепископа Тверского и Кашинского Виктора иеромонах Дамаскин предпринял попытку обнаружить останки владыки Фаддея. Одна из верующих, долгое время занимавшаяся этими поисками, Ю. Е. Топоркова, осенью 1990 года нашла точное место захоронения владыки. Экспертиза, проведенная в Москве, подтвердила, что найденные останки принадлежат владыке Фаддею [16].

В 1991 году Синодальная Комиссия по изучению материалов, относящихся к реабилитации духовенства и мирян Русской Православной Церкви, получила сведения из Тверской прокуратуры о реабилитации Архиепископа Фаддея (Успенского) ([2], с. II).

26 октября 1993 года, в праздник Иверской иконы Божией Матери были обретены честные останки архипастыря-мученика, которые находятся ныне в Вознесенском соборе города Твери. В Твери есть люди, которые помнят святителя Фаддея по Твери, Астрахани и другим местам его службы. Это, в частности, Аркадий Ильич Кузнецов.

Из воспоминаний А.И. Кузнецова.

«Я взял на себя непосильный труд воспроизвести на бумаге облик Архиепископа Фаддея (Успенского), заранее зная, что этого сделать не могу: не хватит писательского таланта. Перед мысленным взором того, кто прочтет эти записи, я должен воссоздать образ человека необычайной монашеской красоты: мистического склада души, аскетических подвигов, ревностного, до самоотверженности, отношения к Церкви, смирения, кротости, беспредельной доброты и любви к людям. Какая-то необычайная гармония царила во всем существе этого человека. Я чувствовал эту гармонию, соприкасаясь с ним; она явственно мне слышится и сейчас, когда я пишу эти строки. Но как передать ее тем, которые не видели его? Для этого нужно владеть огромным художественным воображением.

Не так много прошло со времени его кончины, но обычное среди людей забвение вступает и по отношению к нему в свои права. Образ его тускнеет, расплывается в отрывочных воспоминаниях, хотя и рисуется в верных очертаниях тем, кто знал его лично и знает со слов других. И уходит, таким образом, из памяти верующего общества замечательный русский человек, которому был дорог родной народ и Святая Церковь, которую он любил до самозабвения. Именно вот эти кусочки его жизни, из которых я решился воссоздать его образ, помогут задержать Архиепископа Фаддея (Успенского) в памяти, не дадут ему уйти совсем и отдадут его под покровительство современного и будущего поколения людей, которые не утратили и не утратят способности распознавать в людях прошлого их величайших нравственных качеств и уважения к ним.

Владыку Фаддея (Успенского) считали святым, - и эта репутация святости создавалась не только верующими-астраханцами; в кругах иерархических о нем отзывались точно так же.

Аскетический строй жизни, разумеется, сохранился у владыки и во времена служения его в Астрахани. Может быть, его духовные дарования здесь даже стали выше и глубже, если, рассуждая по-человечески, учесть, что покинув Владимиро-Волынскую кафедру, он на протяжении почти пяти лет, с небольшим перерывом, был лишен свободы. Сознание ответственности от жизни, от людей, которым он служил своими монашескими идеалами, житейская скорбь, естественно, должны были углубить в нем чувство самоотрешенности и проявиться в высшей форме. Во всяком случае, астраханцы увидели в нем всю необычную красоту монашеского духа, духовного созерцания и богомыслия. Именно таким предстает владыка Фаддей (Успенский) в памяти тех, кто его знал и видел.

Я неоднократно испытывал непонятное состояние грусти от встречи с владыкой Фаддеем. Смирение, детская незлобивость души, застенчивая улыбка этого святого человека волновали меня, покоряли мое воображение и открывали в нем для моего внутреннего созерцания неисчерпаемые источники человеческих добродетелей. Но вот мы расставались с ним, и мне становилось грустно.

Мне представлялось, что монашеский строй жизни выработал у владыки Фаддея (Успенского) познание, что помимо монашеского духа - созерцания и богомыслия, его внешняя миссия как епископа должна состоять в постоянной апостольской связи с народом, в назидании верующего сердца. Все остальное приложится. Именно такое чисто духовное управление душами верующих, составляющих тело Церкви, импонировало внутреннему убеждению владыки. И не случайно говорил он часовые проповеди за каждым богослужением, вел беседы за акафистами, объяснял Священное Писание, предпринимал апостольские поездки по епархии.

И верующие люди, следовавшие за ним тысячами, видели в нем не только отрешенного от всего мирского, святого человека, но и своего духовного вождя - внешний притягательный центр...

Я был у владыки Фаддея в Твери в 1931 г., затем в январе 1933 года. В Твери, как и в Астрахани, владыка был окружен всеобщей любовью верующих. Зримо ощущал я эту любовь в несметной массе богомольцев за его богослужениями. И сам владыка отвечал народу любовью, единением с ним, каждодневным посещением храмов, постоянными проповедями и поучениями, самоотверженным служением Церкви.

Скорбью легло на мою душу известие о кончине владыки. Тем сильнее была эта скорбь, что владыка скончался в тяжелых условиях заключения. Верующие знают, что переселился этот подвижник веры в лучший мир. Но говоря о смерти, я не встречал человека более живого, чем владыка Фаддей. Трудно представить, что его нет среди нас, среди верующих, окружавших его святой любовью. Он живой, потому что живет в памяти современников, как пламенный провозвестник Христовой Истины, как апостол, как человек, не знавший других интересов, кроме интересов Церкви. В унижении, гонениях, узах, но в величии духа и несгибаемой воли стоит он на Божественной страже в нашем живом сознании и указывает путь в жизнь лучшую, вечную. Он животворил в людях христианский дух - в этом его память и бессмертие» (II, с. 6).

Воспоминания М. Смыслова

«С восторгом и радостью прочитал я записки Аркадия Ильича о владыке Фаддее (Успенском). Образ этого необыкновенного человека, который был близок мне и моей семье, предстал передо мною во всем величии и красоте. Многое из того, что содержится в записках, мне неизвестно лично и особенно та часть, в которой упоминается о ежедневных богослужениях и проповедях приснопамятного владыки. Не могу не вспомнить тысяч благоговейных богомольцев, неизменно присутствовавших на его богослужениях и огромной толпой сопровождавших его из церкви домой.

В сознании верующих он был окружен ореолом святости. В этой связи не могут забыть такого события. В единоверческом храме идет литургия. Владыка Фаддей стоит с чашей и преподает Святые Тайны. Верующие один за другим подходят к Чаше. Но вот неожиданность: владыка отстраняет от Чаши молодую девушку и с волнением что-то говорит ей. Девушка в слезах и в какой-то растерянности уходит с амвона, ее окружают, спрашивают о случившемся, и она рассказывает, что вчера держала пари с подружками, что может причаститься без исповеди, но вот сегодня, едва подошла к Чаше, как неожиданно услышала от владыки: «Отойдите в сторону и не делайте греха; поисповедайтесь сначала...» Я помню и эту плачущую, растерявшуюся девушку и то огромное, потрясающее впечатление от ее рассказа. Девушка эта впоследствии стала глубоко верующей и часто рассказывала людям об этом случае.

Помню я этого чудесного человека и молюсь об упокоении его святой души в обителях Отца Небесного» ([8], с. 358).

Воспоминания А.А. Соловьева

«В то время я ходил в церковь довольно редко, обычно на богослужения, совершавшиеся владыкой Фаддеем. Они производили на меня глубокое впечатление. Особенно памятно мне, с какою умилительной кротостью, с каким искренним глубоким религиозным чувством он возглашал: «Услыши ны. Боже, Спасителю наш, упование всех концов земли и сущих в море далече». Когда я впервые это услышал, то был совершенно потрясен, ибо я совершенно ясно слышал не богослужебный возглас, но обращение владыки к Богу, как предстоящему перед ним живому Существу. И вообще все богослужение владыки производило впечатление живой, непосредственной его беседы с Богом. Это ощущалось не только мною, но и многими, а возможно и всеми.

В домашней обстановке мне пришлось видеть владыку Фаддея всего один раз у священника И. (Иоанна - Сост.) - Златоустовской церкви о. Федора Лебедева. Не помню, о чем говорили за столом. Владыка казался спокойно сосредоточенным и как бы несколько отчужденным от всего окружающего, казалось, что он находится в ином плане бытия, и это представлялось наиболее необычным для него, как архиерея и как человека. Это впечатление необычности владыки было таким же всеобщим, как и умиление перед его личностью, возбуждавшее всеобщую любовь к нему.

При таком епископе, каким был владыка Фаддей, обновленцы не могли, конечно, иметь никакого внутреннего успеха, так как вся ложность их отношения к Церкви становилась совершенно очевидной при сопоставлении с отношением к Церкви истинного архипастыря, каким был приснопамятный владыка Фаддей.

В этой связи мне вспоминается интересный факт. В 1925 году обновленческий «митрополит» Александр Введенский читал во всех городах по Волге свои лекции и вел диспуты. Одновременно на местах он проводил политику укреплению обновленчества. О своей поездке Введенский поместил очерк в журнале «ВЦУ». В нем он писал, что в Астрахани ничего нельзя сделать для церкви, пока там сидит епископ фанатик Фаддей (Успенский)». Конечно, правильнее было бы сказать, что в Астрахани нельзя причинить вреда Церкви, пока там такой дивный епископ Фаддей.

В 1928 году владыка Фаддей управлял Саратовской епархией и там в самое короткое время приобрел такую же всеобщую любовь. Вечная память светлому Ангелу нашей Святой Церкви!» ([8], с. 361-362).

В связи с возрастающим почитанием архиепископа Фаддея в Тверской епархии архиепископ Тверской и Каширский Виктор 24 апреля 1991 года направил письмо председателю Синодальной Комиссии по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию с просьбой о возможности причисления к лику святых святителя Фаддея (Успенского) [17]. Но для решения этого вопроса, по словам митрополита Ювеналия, «необходимо было привлечь еще более обстоятельные данные» ([21], с. 1).

О современном почитании святителя Фаддея свидетельствуют настоятель Успенского собора г. Твери протоиерей Владимир Лебедев, Зинаида Ивановна Волнухина и Антонина Петровна Михайловна.

«По поводу почитания памяти убиенного Архиепископа Тверского Фаддея, - пишет протоиерей Владимир, - могу сообщить следующее.

В 1985 году благочестивые прихожанки собора «Белая Троица» пригласили меня посетить могилку владыки Фаддея, где я совершил панихиду. Затем на ней был восстановлен металлический крест и сделана надпись под стеклом.

Позже еще несколько раз посещал могилку и служил панихиды. Прихожанки (не помню кто) рассказывали, что люди узнали об убийстве архипастыря и ждали, когда его тело вывезут из тюрьмы. Тело везли на телеге в сопровождении охраны с оружием. Тело лежало завернутым в брезент, так и бросили его в яму, не обозначив захоронения. Но люди тут же молились об усопшем и запомнили место» [18].

8 мая 1996 г.

В своем письме к архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору Волнухина 3.И. и Михайлова А.П. сообщают следующее:

«С великой радостью узнали мы о Вашем намерении поднять вопрос о канонизации Архиепископа Тверского и Кашинского Фаддея, которого мы знали и любили.

О владыке Фаддее можно было бы говорить много, ибо жизнь его была проникнута любовью и благочестием. При общении с ним каждый чувствовал исходившую от него благодать; во время совершаемых им богослужений мы ощущали себя как бы воспарящими в горные высоты. Кто бы ни обращался к нему из страждущих, не оставался без духовной поддержки и материальной, когда требовалось, помощи. Святость владыки Фаддея не вызывает у нас сомнений. Простите и благословите, Ваши духовные чада

1/111-1996 г. Волнухина З.И. и Михайлова А.П.» [19]

Почитает верующий народ Архиепископа Фаддея и в Астраханской епархии. Об этом свидетельствует епископ Астраханский и Енотаевский Иона в своем письме к председателю Комиссии по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию. «Благоговейную память о владыке Фаддее Успенском до сих пор хранят астраханцы, вписывая его имя в первую строчку своих помянников, а его фотографии и сейчас можно увидеть во многих домах, под святыми образами» ([20], с. 8).

Архиепископ Полтавский и Кременчугский Феодосий в своем письме к архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору 23 октября 1996 года свидетельствует:

«В мою бытность Астраханским епископом я слышал от многих прихожан самые восторженные отзывы об Архиепископе Фаддее. Он был ревностным служителем алтаря Господня, твердым в Православии, простым в обхождении; был смирен до зела, большой молитвенник и постник.

Закончил свою жизнь он мучеником в ссылке. Думаю, что его можно причислить к лику святых Русской Православной Церкви» [22].

Сохранилась память о владыке Фаддее и в Саратовской епархии, где он проходил свое архипастырское служение в 1927-28 годах. Об этом свидетельствуют материалы, присланные председателю Комиссии по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию архиепископом Саратовским и Вольским Александром [24]. В этих материалах, в частности, содержатся воспоминания двух женщин, близко знавших владыку в Саратовский период его служения. Так, В.А. Артемьева вспоминает о богослужениях, которые совершал Архиепископ Фаддей: «Службы совершал долго, литургию с 10 до 3 часов дня. Служил много, все воскресные праздничные всенощные и литургии, акафисты, праздники святых. Был отличный проповедник, каждую службу говорил проповеди, так что дети стояли и не уставали. Его при жизни считали святым». О диспутах с атеистами в Саратове, в которых владыка Фаддей явил себя подлинным исповедником Христовым, пишет А.М. Тренина: «В доме Красной Армии в 6 часов вечера собралось много народа разных возрастов. Докладчик - атеист - пришел раньше всех, ожидая архиерея Саратовской епархии. Открывается дверь, входит высокочтимый человек в священной одежде, прогремели аплодисменты. На кафедру входит ярый коммунист и несет всякую чепуху о жизни Христа... После него выступает с речью владыка - это и был Фаддей, который стоял во главе всех церквей Саратовской области. В своей речи с Крестом и Евангелием в руках он разъяснял присутствующим, Кто же такой Христос. В зале была глубокая тишина. Из Евангелия было много прочитано о сущности Христа, о Его истине. Много задавалось вопросов, и отец Фаддей отвечал на них и устно, и обращаясь к Евангелию и Кресту. Когда истекло время и закончилась беседа, докладчик-атеист был посрамлен, а отцу Фаддею преподнесли массу цветов и благодарностей. Эти диспуты продолжались почти до Пасхи».

7 мая 1996 года архиепископ Тверской и Кашинский Виктор обратился к митрополиту Ювеналию с просьбой: «вновь рассмотреть вопрос о канонизации Архиепископа Фаддея». ([21], с. 1).

«Основательным и характерным, полагаю, - пишет в своем письме архиепископ Виктор, - установившиеся со дня кончины непроизвольное, никем не организованное почитание имени и образа владыки - мученика как святого. Эта растворимая и длящаяся во времени благочестивая народная традиция, особенно проявляется сейчас, когда многие приходят в Вознесенский собор, чтобы поклониться гробнице, в которой почивают останки новомученика, поставить свечу или совершить заупокойную литию» ([21], с. 1-2).

О молитвенном предстательстве святителя Фаддея свидетельствуют и чудеса, совершаемые в настоящее время. Об одном из них сообщается в письме к архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору [23] /Х-96 г. прихожанкой Вознесенского собора г. Твери Бабаловой Л.В.: «Ваше Высокопреосвященство!

Христианский долг понуждает писать о событии, происшедшем лично со мною. Случилось это прошедшей зимой, в середине декабря.

Милостию Божией довелось мне терпеть скорби и молить Бога о помощи в исцелении. Только захотел Господь прославить своего святого и по его молитвам послал мне утешение, после чего святой явился в своем земном образе: в облачении иеромонаха, в черной мантии, клобуке с наметкой, с золотым крестом на груди. Сначала он приложился устами к иконе Божией Матери, находившейся слева от него, затем повернул свое лицо ко мне и слегка поклонился. Мысленно благодаря, старались узнать и запомнить лицо святого. Вечером того же дня поехала в храм Вознесения Господня, поднялась наверх и сразу увидела икону святителя Фаддея и поняла, что это он, своими молитвами поддержал, когда мне было очень плохо. После окончания службы я с благоговением приложилась к раке с мощами и почувствовала исходящую от них благодать.

После этого случая мне захотелось обратиться к святому Фаддею за помощью для моих близких. Он действительно помогал своими молитвами и явился мне уже в небесной славе и образе золотокудрого юноши в сверкающих светом одеждах.

О чем свидетельствую и представляю на Ваш суд, благодаря милость Господа и Пресвятой Богородицы! С почтением

Раба Божия Людмила. 23.10.1996 г. г. Тверь.

Все эти свидетельства о праведной жизни, дарах чудотворения, аскетических подвигах молитвенника и исповедника Архиепископа Фаддея, совершавшего свое святительское служение в разных епархиях Русской Православной Церкви - Астраханской, Саратовской, Тверской, - всюду, где он почитается поныне, являются живым подтверждением святости Божия избранника, пролившего кровь свою за Христа и Его Святую Церковь.

Примечания

[1] Дамаскин (Орловский), иеромонах. Архиепископ Фаддей (Успенский) - «Москва», июль, 1996, с. 196-206.

[2] Дамаскин, иеромонах. Смерти не надо бояться. Священномученик Фаддей, архиепископ Тверской - «Московский церковный вестник», июнь, 1991, с. 11.

[3] Протокол допроса Успенского Ивана Васильевича. Центральный архив федеральной службы безопасности Российской федерации. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив № Н-1539, л. 1-4.

[4] Заявление православного населения г. Житомира в Волгубчека. ЦАФСБ Российской федерации. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив № Н-1539.

[5] Выписка из протокола Заседания Коллегии ГПУ (судебное) от 4 сентября 1922 года. ЦАФСБ Российской федерации. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив № Н-1539, л. 10.

[6] Дамаскин (Орловский), иеромонах. Архиепископ Фаддей (Успенский). - «Москва», август, 1996, с. 192-203.

[7] Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси. Сретенский монастырь. Фонд Патриарха Тихона. М„ 1995.

[8] Губонин М.Е. Патриарх Тихон и история русской церковной смуты. Книга 1. Издательство «Сатис». СПб, 1994.

[9] Сохранились три проповеди, произнесенные архиепископом Фаддеем (Успенским) в г. Астрахани. Они помещены в кн.: Губонин М.Е. Патриарх Тихон и история русской церковной смуты. Кн. 1. СПб, 1994, с. 338-357.

[10] Архиепископ Фаддей. 24 зерна истинного разума, собранные из духовной сокровищницы Священного и священноотеческого Писания для желающих себе духовной пользы. (Архив архиепископа Тверского и Кашинского Виктора).

[11] Л. Дамаскин, иеромонах. Светильники веры. Фаддей. - «Тверские ведомости», №65, 1994, 2 - 8 сентября, с. 6.

[12] Анкета арестованного Успенского Ивана Васильевича. Центральное Управление федеральной службы Российской федерации по Тверской области. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив 20712-С, л. 5, 5 об.

[13] Протокол допроса Успенского Ивана Васильевича. Центральное Управление федеральной службы Российской Федерации по Тверской области. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив 20712-С, с. 9, 9 об, 10, 1006, 11, 11 об.

[14] Выписка из Протокола Тройки. ЦУФСБ Тверской области. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив 20712-С, л. 45.

[15] Выписка о приведении в исполнение постановления Тройки У НКВД по Калининской области 31/Х11-1937 г. ЦУФСБ по Тверской области. Дело по обвинению Успенского И.В. Архив 20712-С, л. 46.

[16] Акт судебно-медицинского исследования № 2 фТ костных останков и фотографий архиепископа Тверского Фаддея (Успенского), произведенного по запросу архиепископа Тверского и Кашинского Виктора - физико-техническим отделом Научно-исследовательского института судебной медицины Министерства Российской федерации с 2/Х1-93 г. по 15/111-1994 г. (Архив архиепископа Тверского и Кашинского Виктора).

[17] Письмо председателю Комиссии Священного Синода по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию от архиепископа Тверского и Кашинского Виктора от 24.4.1991 года.

[18] Письмо настоятеля Успенского собора г. Твери протоиерея Владимира Лебедева архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору от 8 мая 1996 г.

[19] Письмо архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору от духовных чад Зинаиды Ивановны Волнухиной и Антонины Петровны Михайловой от 1/111-1996 г.

[20] Письмо № 82 председателю Комиссии Священного Синода Русской Православной Церкви митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию от епископа Астраханского и Енотаевского Ионы 1996 г.

[21] Письмо № 113 архиепископа Тверского и Кашинского Виктора председателю Комиссии Священного Синода по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию от 7.5.1996 г.

[22] Письмо архиепископа Полтавского и Кременчугского Феодосия к архиепископу Тверскому и Кашинскому Виктору от 23.X. 1996 г.

[23] Письмо № 478 председателю Комиссии Священного Синода по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию от архиепископа Тверского и Кашинского Виктора от 29 октября 1996 года.

[24] Письмо № 394 председателю Комиссии Священного Синода по канонизации святых митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию от архиепископа Саратовского и Вольского Александра.

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-faddej-uspenskij

Священномученики Иа́ков (Маскаев), архиепископ, Петр Гаврилов и Иоа́нн Можирин, пресвитеры, преподобномученик Фео́дор (Никитин), монах (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля - переходящая - Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

29 июля

27 сентября - переходящая - Собор Алтайских святых

23 сентября - Собор Липецких святых

ЖИТИЯ

Священномученик Иаков (в миру Иаков Иванович Маскаев) родился 13 октября 1879 года в городе Уральске в семье крестьян села Еделева Сызранского уезда Симбирской губернии и был назван в память апостола Иакова Алфеева. В 1901 году Иаков Иванович окончил Оренбургскую Духовную семинарию. Учась на последнем курсе, он женился на девице Валентине, которая была круглой сиротой и воспитывалась в семье священника. В 1901 году у них родился сын Борис. Вскоре он смертельно заболел, и отец Иаков, который был уже тогда священником, горячо молился о его выздоровлении. Он обращался в своих молитвах за помощью ко всем святым, но особенно горячо и с большой верой к преподобному Серафиму Саровскому и дал обет, что, если младенец выздоровеет, он совершит паломничество в Саровский монастырь к мощам только что прославленного преподобного Серафима. По чудесном выздоровлении сына он исполнил свой обет и совершил паломничество в Саровский монастырь. Впоследствии у них с супругой родилось девять детей, и она умерла при родах последнего ребенка в 1918 году.

В 1901 году Иаков Иванович был рукоположен в сан священника ко храму в селе Зобово, расположенном в 180-ти километрах от Оренбурга. Отец Иаков зарекомендовал себя как энергичный труженик на ниве Христовой. Он неустанно проповедовал, его усилиями в течение нескольких лет была построена в селе новая церковь. Несмотря на стесненные обстоятельства в средствах и большую семью, отец Иаков был одним из самых щедрых жертвователей в епархии. Горячо отзываясь на призыв Церкви и Отечества о помощи, он активно собирал и пересылал пожертвования на нужды армии и флота во время русско-японской войны 1904–1905 годов. 8 апреля 1905 года епископ Оренбургский и Уральский Иоаким (Левицкий) наградил его набедренником. В 1909 году отцом Иаковом было выстроено здание церковноприходской школы в деревне Ворониной. С 1913 года он значится членом епархиального комитета православного миссионерского общества. В 1915 году отец Иаков был награжден камилавкой.

Во время начавшейся в 1914 году Первой мировой войны отец Иаков вместе со своими прихожанами щедро жертвовали на нужды русских воинов, и пожертвований всегда было больше, чем в каком бы то ни было другом приходе в епархии, хотя они жертвовали не от материального избытка, а от широты милующих сердец, жертвовали всё, что имели.

Дело просвещения, всегда существенное для процветания любого народа, в начале ХХ века в России испытывало значительные трудности, и в особенности там, где в епархиях только недавно основались учебные заведения. В тяжелом материальном положении оказалась и Оренбургская Духовная семинария; это обстоятельство подвигло создать Общество вспомоществования ее нуждающимся ученикам, одним из деятельнейших участников и щедрым жертвователем которого стал священник Иаков Маскаев. «Без помощи Общества, – писалось в отчете ревизионной комиссии, – немало бедных воспитанников нашей семинарии не могли бы продолжать своего образования, а другие остались бы без необходимой обуви и одежды».

За безупречное и ревностное пастырское служение он вскоре был возведен в сан протоиерея и включен в состав епархиального управления. Среди своих прихожан, а также среди духовенства в епархии отец Иаков имел столь высокий авторитет, что когда пришло время и в Оренбургской епархии было образовано Орское викариатство, он был вызван в Оренбург в качестве кандидата на архиерейскую кафедру.

В январе 1923 года в Оренбурге состоялось собрание духовенства и мирян под председательством епископа Оренбургского Аристарха (Николаевского). На этом собрании абсолютным большинством голосов было решено кандидатом на Орскую кафедру избрать протоиерея Иакова и командировать его в Москву для рукоположения в сан епископа. Узнав желание правящего архиерея и собрания священнослужителей градо-Орских церквей возвести его в сан епископа, отец Иаков стал отказываться, указывая на то, что на его руках остались дети-сироты, трое из которых в несовершенных летах, причем младшей дочери всего пять лет, а между тем от епископа в настоящий исторический момент требуется прежде всего исповедничество, он должен быть готов к ссылкам и тюрьмам. На все возражения и слезные просьбы отца Иакова пронести мимо горькую сию чашу архипастырского служения и внять сиротству детей ему было сказано, что у Бога нет сирот. Выслушав это, отец Иаков согласился и не стал больше спорить, вручив детей попечению Бога и Матери Божией. Впоследствии все дети дожили до преклонного возраста, пережив летами мученика-отца; они всегда ощущали незримую Божию защиту. Хотя в ту пору гонений всем православным жилось нелегко, но они не могли бы сказать, что им было труднее других. Благодать Божия за молитвы священномученика скрадывала тяготы и претворяла печали в радость.

По пострижению в монашество с именем Иаков, в честь апостола Иакова, брата Господня, с днем тезоименитства 23 октября, отец Иаков был рукоположен в сан епископа преосвященным Антонином (Грановским) и бывшим когда-то архиепископом Екатеринославским Владимиром (Соколовским-Автономовым), который сообщил нарекаемому в архиерейский сан, что он находится в подчинении Патриарха Тихона и никогда не прерывал с ним общения. После хиротонии епископ Иаков вернулся в Оренбург.

10 мая 1923 года епископ Аристарх отбыл в Москву, отдав распоряжение, что епископ Иаков остается на время его отсутствия управляющим Оренбургской епархией. В этом же году епископ Аристарх отпал в обновленчество; вместе с тем стало ясно, что епископ Антонин является одним из руководителей обновленчества, и по этой причине законность хиротонии владыки Иакова стала вызывать сомнения и желание у священнослужителей и прихожан, чтобы этот вопрос был разрешен священноначалием.

22 июля 1923 года состоялось собрание всех православных священнослужителей города Орска с участием представителей от приходских советов градо-Орских церквей по вопросу хиротонии епископа Иакова, которое единодушно постановило: «Принимая во внимание неканоничность и безблагодатность ВЦС и принятой от него именуемым епископом Иаковом – бывшим протоиереем Маскаевым, хиротонии, по недоразумению... вменить в обязанность епископу Иакову с первым отходящим поездом отправиться в город Москву и явиться к Патриарху Тихону или его заместителю для получения исправления в епископском сане и благословения от Святейшего на служение в городе Орске.

Кроме того, ввиду выдающихся нравственных достоинств и чистоты православия и той любви народа и духовенства, которую снискал епископ Иаков за кратковременное служение в Оренбургской епархии и в городе Орске, просить Святейшего Патриарха оставить любимого нами архипастыря в городе Орске, как народного избранника и весьма ревностного деятеля на ниве Христовой, снабдив его установленной грамотой».

Так как попечение об Оренбургской епархии в то время было поручено архиепископу Челябинскому Серафиму (Александрову), владыка Иаков направил к нему письмо с объяснением всех обстоятельств дела и получил ответ о спорности в каноническом отношении его хиротонии. Получив такой ответ, епископ Иаков немедленно подчинился высказанному суждению и, рассматривая это распоряжение как необходимый крест, прекратил совершение богослужений.

В соответствии с решением собрания священнослужителей, 26 июля владыка Иаков из города Орска направился в Москву к Святейшему Патриарху, но в вагоне поезда в Оренбурге был арестован сотрудниками ОГПУ и возвращен ими в Орск. Через некоторое время владыка вновь попытался встретиться с Патриархом, но снова был арестован и после краткого пребывания в заключении освобожден.

Ввиду сложившегося положения, 5 августа 1923 года было вновь созвано собрание священнослужителей градо-Орских церквей с участием представителей приходских советов и заслушано сообщение владыки о его безуспешных попытках достичь Патриарха. Собрание постановило: «...С епископом Иаковом в молитвенно-евхаристическое общение войти; просить его озаботиться получением от Патриарха Тихона соответствующей грамоты, свидетельствующей о его епископском достоинстве».

3 сентября 1923 года епископ Иаков отправил прошение Патриарху Тихону, в котором он изложил все обстоятельства дела и добавил: «Смиренно прошу не считать меня как карьериста... а если я что и сделал по малоопытности, без злого умысла, то коленоприпадающе к стопам Святительским Вашего Святейшества умоляю простить меня недостойного и грешного, исповедую верность «до смерти» Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кормило коей в стране нашей Освященный Собор передал Вашему Святейшеству, рабски, как негодный раб, прошу, Ваше Святейшество, принять меня в общение; никаким обновленческим группам я не сочувствую и реформ в жизнь проводить никогда не буду без благословения Вашего Святейшества... Снизойдите, Ваше Святейшество, к моей мольбе и исполните мою слезную просьбу. 26 июля я отправился к Вашему Святейшеству, но в вагоне в городе Оренбурге был арестован и возвращен обратно; собираюсь снова – но опять те же препятствия... Но буду надеяться на помощь Божию. Согласно извещения архиепископа Серафима о спорности и неканоничности моей хиротонии, я добровольно, как крест, возложил на себя запрещение и теперь службу не служу».

Патриарх Тихон принял его в молитвенное общение, но предложил написать письменное заявление, что владыка не имеет ничего общего с обновленческим Синодом. Епископ Иаков выполнил предложение Патриарха и написал заявление в обновленческий Синод, что он не желает и не находится в его подчинении. После этого его хиротония, как совершенная архиереями старого поставления, была признана действительной.

В это время владыку беспрестанно вызывали в ОГПУ, грозя арестом и предлагая стать негласным сотрудником. Видя, что властями созданы такие условия, когда он не может выехать из города для установления связи с Патриархом, владыка решил согласиться, для того, чтобы хоть несколько ослабить надзор над собой и канонически разрешить вопрос о законности своей хиротонии, получив об этом официальный документ Патриарха. Он заявил начальнику ОГПУ о своем согласии на сотрудничество. А затем выехал в Москву, где побывал у Святейшего и получил все необходимые документы, подтверждающие подлинность его хиротонии, и вернулся в Орск, где был тут же вызван к начальнику ОГПУ, который спросил его, зачем он ездил в Москву. Владыка ответил, что ездил за ставленнической грамотой.

13 января 1925 года обновленцы наложили на епископа Иакова запрещение в священнослужении, но оно было ничего не значащим для него, так как он никогда не связывал себя с ними, желая быть только в Патриаршей Церкви. После решительного отказа иметь какую бы то ни было связь с обновленцами владыка был вызван в ОГПУ, где ему было предложено начать сотрудничество с ОГПУ в связи с данным им обещанием, а также и с обновленцами. Владыка категорически отказался от сотрудничества как с теми, так и с другими. Начальник ОГПУ попытался уговорить его, действуя то лестью, то угрозами, но владыка проявил решительную твердость в своем выборе и не пошел ни на какие компромиссы. Вскоре ОГПУ предложило ему встретиться для переговоров с одним из своих сотрудников вне пределов здания ОГПУ, но владыка, твердо держась своего решения, отказался с кем-либо встречаться и уже никогда и никуда и ни на какие встречи не шел.

В это время владыка служил каждый день и за каждой службой проповедовал; в своих проповедях он старался как можно глубже раскрыть содержание Евангелия, но нередко ему приходилось касаться и существа обновленческого раскола. Однажды владыку задержали, когда он ехал на богослужение. Уже начинали звонить к службе, когда его привели в ОГПУ, где кроме сотрудников находился обновленческий священник. Все они стали шумно требовать, чтобы владыка дал подписку, что он перестанет проповедовать против обновленцев и вообще будет проповедовать реже. Владыка категорически отказался, сказав, что проповедь – это уставная часть богослужения, а устав он отменить не может. Продержав некоторое время, они отпустили его. В храме между тем не начинали служить всенощную до выяснения всех обстоятельств, и велика была всеобщая радость, когда приехал владыка и началось богослужение.

Видя непреклонность епископа в служении православию и его решительную борьбу с обновленцами, ОГПУ в 1925 году арестовало владыку и приговорило к трем годам ссылки, которую он был отправлен отбывать в город Самару. В ОГПУ составили на него следующую характеристику: «Как епископ среди верующих, и особенно среди монашествующих, пользуется авторитетом и имеет на них влияние».

После ареста владыки дети его остались без средств к существованию, и в храмах города устраивались тарелочные сборы на «архиерейских детей», причем дети зачастую сами ходили с тарелочкой. Авторитет владыки, любовь паствы к нему, его почитание были столь велики среди православных, что они с охотой и обильно жертвовали сиротам.

По окончании ссылки в 1928 году владыка был назначен епископом Осташковским, викарием Тверской епархии. В Осташкове владыка прослужил около года и 6 февраля 1929 года был назначен епископом Балашовским, викарием Саратовской епархии.

В 1928 году в Балашове была арестована большая группа духовенства, а в 1929 году местные власти снова принялись собирать сведения о священнослужителях и верующих города Балашова. Они видели, что при балашовском соборе собрана дружная община верующих во главе с правящим епископом Иаковом, они обвинили их в том, что те ведут «среди населения агитацию против мероприятий советского правительства и партии, такого рода деятельностью они разлагающе действуют на местное население в селах». Было арестовано пятнадцать человек – священнослужителей, монахинь и мирян. Среди них 12 февраля 1930 года был арестован и епископ Иаков. Всех арестованных поместили в тюрьму в городе Балашове.

Власти стали вызывать для допроса одного за другим лжесвидетелей. Один из них показал, что «епископ Иаков, являясь враждебно настроенным по отношению к советской власти, имеет тесную связь с монашествующим элементом и реакционными церковниками, с коими частенько ведет беседы на дому, где он проживает; его квартиру очень много посещает не только городских церковников, но и приезжих, коим он дает советы для борьбы с мероприятиями советской власти и высказывает свое недовольство таковыми... так например, в одной из проповедей в кладбищенской церкви, примерно числа 25 мая, Маскаев говорил: «Для нас, верующих, настало невыносимо тяжелое время, власть всюду нас притесняет, не дает нам свободно мыслить; закрывая церкви, она оставляет нас, верующих, без куска хлеба, храм Божий это наша духовная пища, а советская власть нас лишает этого». Маскаев с приездом в Балашов объединил черные силы церковников из монашествующего, торгового и чиновничьего элемента и является вдохновителем их в борьбе с советской властью».

Давали показания в качестве лжесвидетелей и отступники от веры, священники, снявшие с себя сан. Один из них показал: «Мне, как бывшему священнику Преображенской церкви и бывшему благочинному города Балашова, хорошо известно, что кафедральный собор города Балашова являлся центром контрреволюционной церковной организации... Квартиру епископа Иакова Маскаева стали посещать черносотское духовенство, реакционные церковники и монашествующий элемент не только города Балашова, но и окрестных сел и районов за получением советов и обмена мнениями. Последний же, являясь вдохновителем контрреволюционной своры, в своих беседах и советах определенно восстанавливал посещающих его квартиру и подстрекал их против проводимых советской властью мероприятий. Так, примерно в мае 1924 года, в разговоре со мной по вопросу закрытия Преображенской церкви и положения коллектива сказал: «Гонения на Православную Церковь растут с каждым днем; несмотря на издаваемые законы, советская власть их сама же и нарушает, заточили сотни невинных отцов духовных, грабят и разоряют народное имущество и преследуют верующих вплоть до заточения по тюрьмам, вот плоды завоеваний русским народом свободы». Он же, Маскаев, в беседе с приехавшими крестьянами, примерно в сентябре 1929 года, по вопросу хлебозаготовок говорил: «Тяжелое настало время для народа, советская власть – власть рабоче-крестьянская, а своими мероприятиями разорила крестьянство, обобрала, что называется, дочиста, какой же крестьянин после этого скажет, что ему нужна советская власть». Маскаева очень часто и много посещает монашек, коих он настраивал для обработки местного населения, особенно в защиту церквей на случай кампании по закрытию последних, благодаря чему никому небезызвестно то, что, наряду с проводимыми кампаниями по закрытию церквей в округе, имелся ряд случаев открытых выступлений верующих против закрытия, вплоть до оказания сопротивления представителям советской власти и общественным работникам, как-то: в селе Андреевки Аркадакского района, в селе Мача Тамалинского района, в селе Репно-вершины Балашовского района и так далее. Во время произнесения одной из проповедей в соборе Маскаев, призывая верующих к сплочению для защиты религии, произнес: «Претерпевайте, верующие, все обиды, наш Отец, Иисус Христос, терпел за нас, придет время и вы возрадуетесь"».

Один из членов приходского совета городского собора показал: «...Оставшийся представитель всей этой кучки Иаков Маскаев играет видную роль среди обиженных советской властью кулаков, монашек и антисоветского элемента. К нему часто и много ездят из сел монашек и священнослужителей, кои, получив должное внушение и наказ, какой точки придерживаться, возвращаются обратно в села. Мне, например, известно со слов, или вернее из разговоров, отдельных лиц о том, что Маскаев советует приезжим к нему священнослужителям, монашкам и церковникам возбуждать соответствующие заявления перед вышестоящей советской властью на мероприятия советской власти на местах и организованно не допускать закрытия церкви...»

4 марта 1930 года следователь допросил владыку, задавая вопросы в соответствии с показаниями лжесвидетелей. Владыка ответил: «В городе Балашове я проживаю с 15 марта 1929 года и служу в качестве епископа Балашовской епархии. За время нахождения меня в Балашове я близких знакомых, с которыми бы я поддерживал постоянное знакомство, не имел и не имею. В гостях я ни у кого не бывал, а также и у меня никогда никто не бывал. В отношении обращения ко мне со стороны верующих граждан о содействии их ходатайствам по вопросу незакрытия или вновь открытия церквей могу сказать следующее. Ко мне неоднократно являлись как члены коллектива верующих, так и члены церковного совета и просили у меня совета, как и перед кем им ходатайствовать, чтобы у них не закрывали церковь или, когда церковь была уже закрыта, вновь открыть, согласно желания верующих, на что я им предлагал обращаться согласно указания митрополита Серафима (Александрова. – И. Д) в окружной административный отдел... Но подобные обращения ко мне были очень редки, а в большинстве случаев верующие, помимо и не извещая меня, сами непосредственно обращались по соответствующим инстанциям...

Я знаю, что в городе Балашове проживает много монахинь, но я лично ни с одной из них не знаком и у меня на квартире таковые никогда не были. Кроме случаев, когда они приходили с заказом к дочери по шитью. В отношении двух монахинь, которые живут при соборе, могу сказать, что я их лично знаю плохо, знаю, что одну из них зовут Наталия, а другую, просфорню, даже и звать не знаю. Две эти монахини лично у меня на квартире не были, и о церковных делах я с ними никогда не говорил.

Лично ко мне из сел как Балашовской епархии, так и из других епархий никто и никогда не обращался с просьбой дать указания, как и что предпринимать по вопросу закрытия церквей со стороны местных органов власти.

Летом 1929 года ко мне на квартиру пришла неизвестная мне гражданка, назвалась монахиней бывшего подворья Балашовского монастыря в Царицыне и просила меня сообщить, какого я церковного течения, кем назначен епископом Балашовским и какого я мнения о митрополите Григории Екатеринбургском. На что я ей ответил, что я православный, назначен митрополитом Сергием Нижегородским, что же касается Григория, то я его считаю отколовшимся от Православной Патриаршей Церкви. Когда я своими ответами удовлетворил просительницу, я в свою очередь задал ей вопрос, кто она и почему ее эти вопросы интересуют. На что мне эта монахиня сказала, что она приехала из Сталинграда, где большинство городских приходов перешло к григорианцам, а также она слышала, что я являюсь обновленцем, и она приехала это проверить и, если это правда, что я обновленец, то спасти здешних сестер от заблуждения. Далее эта монахиня задала мне вопрос, что если я не обновленец, то почему молюсь за власть, на что я ей также дал исчерпывающий ответ, который, по-видимому, ее удовлетворил, и больше она ко мне не приходила, и я ее больше не видал...

В отношении проповедей, произносимых мною почти после каждой моей службы, могу сказать, что в своих проповедях я исключительно касался евангельских тем, не сопоставляя их с современной жизнью и не касаясь в них современных политических и бытовых вопросов».

Все обвиняемые и некоторые свидетели, будучи допрошены о владыке, говорили о нем как о выдающемся архиерее и ревностнейшем архипастыре, обладавшем среди православных города бесспорным и заслуженным авторитетом. Никто из обвиняемых не подтвердил фактов антигосударственной деятельности епископа, но для властей было достаточно свидетельства о его церковной деятельности.

13 марта 1930 года следствие было закончено, и владыке было предъявлено обвинение. Ознакомившись с ним, он написал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, ибо антисоветской деятельностью я не занимался».

9 июня 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Иакова к трем годам заключения в концлагерь. Вместе с ним были приговорены еще четырнадцать человек: четверо – к трем годам концлагеря, шестеро – к трем годам ссылки, один – к тюремному заключению на четыре месяца, трое освобождены с ограничением выбора места жительства, с поступлением на три года под надзор властей.

Среди этих троих была Раиса Покровская. Она родилась 5 сентября 1862 года в селе Казачки Балашовского уезда в семье диакона Льва Покровского. Получила хорошее образование и почти всю жизнь проработала учительницей в Балашовском женском монастыре, где приняла иноческий постриг. В 1923 году монастырь был закрыт, но монахини добились разрешения открыть на его месте монашескую общину, и Раиса, как и многие другие насельницы, продолжала жить в общине. В 1929 году власти закрыли и общину, а вскоре Раису арестовали. На вопрос следователя, знает ли она епископа Иакова, Раиса ответила: «Епископа Иакова Маскаева я знаю и неоднократно слыхала его проповеди в церквях, он пользуется большим авторитетом среди верующих и имеет на них влияние...»

Раису обвинили в том, что она «распускала среди населения явно антисоветские слухи, имела связь с монашками окрестных сел, через коих и обрабатывала местное население в антисоветском духе».

Виновной она себя не признала. Ей было тогда шестьдесят восемь лет, и власти приговорили ее к высылке из Балашова. Раиса была освобождена из заключения и отправлена под надзор властей в город Воронеж, где через три месяца, в сентябре 1930 года, скончалась.

По распоряжению властей епископ Иаков был отправлен в Соловецкий концлагерь и в конце июня прибыл в пересыльный лагерь в городе Кемь.

Незадолго до окончания срока заключения, 16 декабря 1932 года, Особое Совещание при Коллегии ОГПУ распорядилось отправить епископа на три года ссылки на Урал. Однако каким-то образом потерялись учетные документы, в которых сообщалось, в какой именно лагерь был отправлен епископ. 27 июня 1934 года Свердловское ОГПУ обратилось к своему начальству в Москву с сообщением, что епископ Иаков в Свердловск не прибыл, и просило объявить его во всесоюзный розыск.

Епископ Иаков между тем ни от кого не скрывался, но сразу же после освобождения из лагеря посетил заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия и 4 апреля 1933 года получил от него назначение на Барнаульскую кафедру с поручением временно также управлять и Бийской епархией. В 1935 году владыка был возведен в сан архиепископа.

В Барнауле святитель-исповедник сразу стяжал любовь паствы истовым богослужением, проповедями, христианским мужеством, которое напоминало пастве мужество апостолов и первых святителей-мучеников Церкви Христовой. Владыка служил каждый день. Учитывая, что нет возможности для преподавания Закона Божьего, для богословских и литургических бесед, владыка везде в храмах, где служил, завел всенародное пение, чтобы из сознательного восприятия богослужения научить богословию. Иногда он сам выходил с посохом в руке к народу и давал знак, чтобы пели все. По городу и везде, куда бы он ни отправлялся, он всегда ходил в священнической одежде и с посохом, хотя в то время уже одно это было исповедничеством, вызывая со стороны безбожников хулу и насмешки. В своей жизни святитель отличался крайней нестяжательностью и для богослужений имел только одно архиерейское облачение. На службы в городские храмы он всегда ходил пешком. В будние дни совершал богослужения по священническому чину, во время праздничных богослужений всегда сам выходил к народу, совершая елеопомазание всех. После окончания литургии всех благословлял, независимо от того, много или мало было народа. В это время у него можно было что-либо спросить и получить ответ. В Барнаул к нему приехала дочь Нина. Она часто видела его молящимся ночью. Просыпаясь в два и в три часа ночи, Нина видела, с каким усердием владыка молился Богу. В эти годы здоровье владыки, сокрушенное заключением в Соловках, сильно пошатнулось, и в 1936 году он в сопровождении дочери выехал на лечение в Одессу. Когда он после непродолжительного лечения вернулся в Барнаул, стало очевидно, что близится новое гонение, и он завел себе сумку, в которой было собрано все необходимое на случай ареста.

Осенью 1936 года НКВД Алтайского края приступило к реализации плана по уничтожению духовенства Барнаульской и Бийской епархии. 23 сентября были арестованы и заключены в тюрьму в городе Бийске благочинный, протоиерей Даниил Носков, и мирянин Гектор Захарьин. 29 сентября был арестован священник Николай Пальмов. Все они согласились подписывать допросы с показаниями, которые требовались следователям. На основе их показаний власти составили обвинительное заключение, в котором, в частности, было написано: «23 сентября 1936 года 4-м отделом УГБ НКВД по Западно-Сибирскому краю в Смоленском районе ликвидирована контрреволюционная повстанческая организация, возглавляемая Барнаульским епископом Маскаевым Иаковом и благочинным священником Носковым Даниилом Матвеевичем.

Деятельностью контрреволюционной организации были охвачены: Смоленский, Алтайский и Грязнухинский районы и города: Бийск и Барнаул. В состав контрреволюционной организации входило 6 оформленных повстанческих ячеек с числом участников 28 человек...

Организация подготовляла повстанческие кадры для вооруженного выступления против советской власти в момент интервенции...»

Основываясь на лжесвидетельствах, подписанных арестованными обвиняемыми, 29 октября 1936 года власти арестовали архиепископа Иакова и заключили в тюрьму в городе Бийске. Во время длившихся в течение нескольких месяцев допросов архиепископ Иаков держался с большим мужеством и достоинством.

– Вам предъявляется обвинение в том, что вы являетесь идейным вдохновителем и руководителем контрреволюционной повстанческой организации в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Что вы можете показать об этом? – начал допрашивать следователь.

– Виновным себя в этом не признаю, – ответил владыка.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как руководителя этой контрреволюционной организации.

– Я уже ответил на первый вопрос, что виновным себя не признаю. Я не был участником никакой контрреволюционной организации.

– Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен Даниил Носков, благочинный Смоленского района?

– Даниила Матвеевича Носкова я знаю. В мае 1933 года я из города Балашова прибыл в город Барнаул и занял место архиепископа. Первое время, ознакамливаясь с духовенством, занимающим приходы, я требовал их послужные списки. В то время Даниил Носков служил священником в селе Точилино Смоленского района. На этот приход он был поставлен мною по просьбе прихожан. В 1934 году Носков по просьбе прихожан села Смоленского мною был переведен в село Смоленское с возложением на него временно исполняющего должность благочинного. Носков у меня в Барнауле не был ни разу. Я же у Носкова был в 1935 году в конце июня, когда ездил на курорт в село Белокуриху. Заезжал к Носкову, когда ехал в Белокуриху и обратно. На курорт в Белокуриху приезжал один раз ко мне и Носков, привозил деньги, собранные с приходов на содержание патриархии.

– Дайте показания о политической настроенности Носкова Даниила.

– Дать показания о политической настроенности Носкова я не могу, так как с Носковым говорил очень мало, но из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти.

– Вы говорите неправду. Вам как архиепископу хорошо известно антисоветское настроение Носкова. Вы хорошо знали, что Носков был судим за контрреволюционную деятельность и отбывал наказание в Сиблаге. Предлагаем не запираться, а давать правдивые показания.

– О том, что Носков был судим Тройкой, я знал из его послужного списка, и что он в Смоленском районе отбывает административную ссылку. О политических настроениях Носкова я не знал, так как по этому вопросу с ним разговора не имел.

– Вы опять врете. Следствию известно, что вы, будучи у Носкова в 1935 году, имели с ним беседу на контрреволюционную тему. Категорически настаиваем, чтобы вы на этот вопрос дали правдивые показания.

– Беседа у меня с Носковым была только о церковных делах, то есть о сборе добровольных пожертвований на содержание патриархии, о службе в церквях, о перемене антиминсов. В этих разговорах коснулись, как жили раньше, кто где учился. Говорили и о том, кто за что был судим и где отбывал наказание. Носков говорил, что он не знает, за что был осужден. С Носковым по этому вопросу я разговоров полностью припомнить не могу. О себе я говорил, что был вызван к уполномоченному в ОГПУ, предъявили обвинение, допросили и судили заочно Тройкой.

– Вы все время даете показания ложные и отвиливаете от ответов на поставленные вам вопросы, что вы являетесь вдохновителем и руководителем контрреволюционной организации, созданной в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Носков Даниил является одним из руководителей этой организации, о чем он дал показания. Настойчиво требуем от вас правдивых показаний.

– Я повторяю, что ни вдохновителем, ни участником контрреволюционной организации не являлся.

– Вам предъявляются показания Даниила Носкова от 19 октября, где он указал, что признает себя виновным в том, что был руководителем контрреволюционной организации в Смоленском районе. Будете ли вы продолжать говорить следствию неправду или будете давать правдивые показания?

– Я намерен говорить правду и говорю правду на поставленные передо мной вопросы. Если Носков признал себя виновным, значит, он это делал, но мне лично об этом известно не было.

– Следствие располагает бесспорными данными о том, что вы были осведомлены о контрреволюционной деятельности Носкова и лиц, связанных с ним, так как Носков информировал вас об этом. По-прежнему настаиваем на даче правдивых показаний.

– Категорически отрицаю это, о контрреволюционной деятельности Носкова я осведомлен не был, так как он мне об этом не говорил.

– Вы уклоняетесь от ответов на вопросы, которые вам ставит следствие. Следствию известно, что вы были не только осведомлены Носковым о его контрреволюционной деятельности, но и принимали в ней самое активное участие, давая Носкову соответствующие установки. Следствие категорически требует не запираться и настаивает на правдивых показаниях.

– Я утверждаю, что о деятельности Носкова осведомлен не был, поэтому и принимать участия не мог, а также не мог давать каких-либо установок.

– Вы продолжаете увиливать от ответов. Ваша осведомленность о контрреволюционной деятельности Носкова и связанных с ним лиц и ваше практическое участие в этой контрреволюционной деятельности бесспорно доказаны следствием. Вам предъявляется показание Захарьина от 23 октября: «Иаков даже говорил, все это нужно строить под видом церковных объединений, дабы не провалить начатое дело». Как видите, дальнейшее ваше запирательство бесполезно, и следствие предлагает вам дать показание по этому вопросу.

– Это отрицаю, с Носковым я так не говорил и о контрреволюционных действиях его осведомлен не был.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или отказываетесь от дачи показаний?

– Я намерен давать следствию показания и даю их.

– Если вы заявляете, что намерены давать следствию показания, то давайте их. Расскажите о контрреволюционной деятельности вашей, Носкова и других лиц по созданию повстанческой организации в Западно-Сибирском крае.

– Рассказать об этом я не могу. О контрреволюционной деятельности Носкова я не знаю, сам же я в политику не вдаюсь.

– Вы говорите неправду. Следствием вы изобличены как главный руководитель контрреволюционной повстанческой организации, созданной Носковым, Пальмовым и Захарьиным в Смоленском и других районах Западной Сибири. Давайте показания по этому вопросу.

– Я уже указал на предыдущем допросе и говорю сейчас, что об организации не знал и не являлся ее идейным руководителем.

– Вы продолжаете говорить неправду. Для изобличения вас в том, что вы являлись руководителем контрреволюционной организации, вам дается очная ставка с обвиняемым Захарьиным.

– Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова Ивановича, – спросил следователь Захарьина.

– Об участии в контрреволюционной организации архиерея Иакова Маскаева мне стало известно от Даниила Носкова при следующих обстоятельствах. Летом, точно месяц я не упомню, но это было в середине 1935 года летом, я пошел к Носкову. В разговоре с ним мне Носков сказал, что вчера к нему проездом на курорт заезжал архиерей Иаков. Архиепископу Иакову Носков рассказал о проводимой работе по созданию контрреволюционной организации. Архиепископ Иаков, выслушав Носкова, одобрил эти действия и дал новые установки по вербовке новых участников.

– Что вы можете показать по этому поводу? – спросил следователь владыку.

– К Носкову я проездом на курорт Белокуриху заезжал в 1935 году в конце июня. Разговоров с ним, то есть с Носковым, о контрреволюционной организации не имел и установок никаких не давал.

После того, как лжесвидетель был уведен, следователь сказал, обращаясь к владыке:

– На очной ставке с Захарьиным вы изобличены в том, что Носковым были осведомлены о контрреволюционной повстанческой организации, вы приняли в этом участие и дали практические установки по вербовке новых участников в организацию. Будете ли вы теперь по-прежнему отрицать вашу принадлежность к контрреволюционной повстанческой организации?

– Свое участие в контрреволюционной организации я категорически отрицаю.

– Вам для очной ставки предъявляется обвиняемый Пальмов.

– Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова. Членом этой организации являлись и вы, – сказал следователь Пальмову.

– Летом 1935 года, кажется в июле, я зашел к благочинному Даниилу Носкову переговорить об устройстве меня на приход. В разговорах о нашей жизни Носков мне рассказал, что у него в конце июня был Барнаульский архиерей Иаков Маскаев, которому он рассказал о проводимой контрреволюционной работе в Смоленском районе. Архиепископ Иаков одобрил все действия и дал новые установки вовлекать как можно больше недовольных. С того момента я узнал, что Маскаев является руководителем нашей организации.

– Что вы можете показать по этому поводу? – спросил следователь владыку.

– Я уже указал, что у Носкова был проездом, но разговоров с ним на тему о контрреволюционной организации не имел и установок ни письменных, ни устных не давал.

– Как видите, ваше запирательство и нежелание давать правдивые показания следствию и то, что вы своими ответами стараетесь запутать следствие, подтверждается другими участниками и руководителями этой повстанческой организации. Будете ли вы давать следствию показания о вашей контрреволюционной деятельности и деятельности других лиц, связанных с вами?

– Свое участие в организации я отрицаю. О контрреволюционном заговоре Носкова я не знал, поэтому не давал ни письменных, ни устных установок.

– О том, что Носков, Пальмов и другие вели активную контрреволюционную работу, вы были осведомлены. Об этом подтверждали сами обвиняемые на очной ставке с вами 31 октября 1936 года. Почему вы это скрываете?

– О контрреволюционной работе, которую проводили Носков, Пальмов, я ничего не знал.

– Вы говорите неправду. При первом допросе вы, характеризуя Носкова, заявили: «из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти». Значит, у вас с Носковым разговор на политические темы был, так как без этого вы не могли бы сделать такого вывода.

– Такой вывод я сделал потому, что он, то есть Носков, в разговорах со мной не сделал ни одного выпада против власти. И к тому же Носков еще до получения от меня благословения был представителями власти зарегистрирован на приход.

– Вы же говорите, что с Носковым не имели разговора на политическую тему, а были у вас разговоры чисто религиозного характера. Как же вы все же могли определить его лояльность к советской власти?

– В разговорах Носков сказал, что у него отношения с местными властями хорошие. В доказательство привел, что на него не накладываются такие налоги, как на других священников, свыше нормы.

– Об отношении местных властей к Носкову вы сами хотели узнать или Носков в разговорах рассказал сам об этом?

– Задал вопрос Носкову я, как у него дела с налогом. Носков мне сказал, что налоги накладывают не свыше нормы.

– Значит, у вас с Носковым были и другие разговоры, не религиозного характера?

– Разговор был на религиозную тему, а отсюда вытек вопрос и о налогах. Других разговоров не было.

– Вы по-прежнему даете следствию неверные показания. С Носковым у вас был разговор и на политическую тему. О чем вам было подтверждено на очной ставке 31 октября с обвиняемыми Пальмовым и Захарьиным. Почему вы стараетесь скрывать это от следствия?

– Я уже отвечал, что никаких разговоров с Носковым на политические темы не имел. Пальмов и Захарьин от меня этого не слышали, поэтому утверждать не могут.

– Вы своими неверными показаниями стараетесь ввести следствие в заблуждение. Носкова вы характеризуете как лояльного человека, а Носков дал показания, что он антисоветский человек. В своих показаниях он говорит: «...они, то есть Пальмов, Можирин, Захарьин излагали свои взгляды, зная, что и я не советский человек». И ваши показания, что вы с Носковым не имели разговора на антисоветские темы, являются ложными.

– Никаких разговоров на антисоветские темы я с Носковым не имел.

– Кроме этого, Носков показал, что он, как благочинный и имеющий непримиримую вражду и злобу против советской власти, все антисоветские суждения священников оформил в контрреволюционную организацию, став руководителем последней. Вам он об этом рассказал, когда вы к нему заезжали. Предлагаем не запираться и дать показания.

– Ни о какой организации меня Носков не информировал, и такого разговора не было.

– Намерены ли вы давать следствию показания о своем участии в контрреволюционной организации?

– Показания давать согласен.

– Дайте показания, в чем заключалось ваше практическое участие в организации.

– Никакой организации участником я не был, и дать показания по этому вопросу я не могу.

– Вы же на первый заданный вам вопрос, будете ли давать показания о своем участии в организации, дали ответ, что показания дадите, а теперь заявляете, что дать показания не можете. Чем объяснить ваши противоречивые ответы?

– Противоречий не вижу, я думал, что вы будете касаться лиц, причастных к организации, поэтому ответил, что показания давать буду.

– Хорошо, дайте показания о известных вам лицах, принимавших участие в организации.

– Мне стало известно о контрреволюционной работе священников, находящихся в моем подчинении, только во время следствия. До этого времени я не знал, что они ведут работу контрреволюционного характера.

– Вы говорите неправду. О том, что Носков, Пальмов, Можирин и другие ведут контрреволюционную работу, вы знали до следствия. Предлагаем не запираться, а дать показания по этому вопросу.

– Повторяю, что до следствия я не знал, что они ведут работу против власти, когда меня стали допрашивать, то были зачитаны кое-какие показания, с того времени я узнал, что они ведут контрреволюционную работу.

– О том, что вы являлись не только участником организации, а даже руководителем ее, вам подтверждали на очных ставках Пальмов и Захарьин, и вы их показания слышали.

– Показания Пальмова и Захарьина я отрицаю, так как они не говорят, что слышали это от меня лично, а им обо мне говорил будто бы Носков...

– Носков начал заниматься контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район из Сиблага. Вы, зная о его контрреволюционных действиях, не сняли его с работы, а, наоборот, приняли сами активное участие, возглавив эту организацию. Что вас заставляет скрывать это?

– Занимался ли Носков контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район, мне неизвестно. И вел ли он работу впоследствии, я не знал также.

– Вы не могли не знать, что Носков создает организацию в Смоленском районе, так как Носковым за этот период времени завербованы Пальмов, Василевский и другие священники. К тому же, когда вы приезжали к Носкову, то об этом имели разговор.

– Разговора с Носковым о его контрреволюционной деятельности у меня не было, и я не знал, что им создается какая-то организация.

25 декабря 1936 года архиепископу Иакову был предъявлен протокол об окончании следствия. Владыка его подписать отказался, сказав, что он не признает себя виновным и поэтому протокол подписывать не желает.

Однако следствие на этом не было закончено, и он вместе с другими заключенными продолжал пребывать в тюрьме. Несмотря на тяжелые условия тюремного заключения и длительность пребывания в узах в условиях неопределенности, не сулившей ничего доброго, владыка не унывал, подкрепляемый благодатью Духа Святого, дававшего силы переносить все испытания, сколь бы длительны и тяжелы они не были.

Вместе с владыкой в числе других были арестованы священники Петр Гаврилов и Иоанн Можирин, инок Феодор (Никитин) и мирянин Иван Протопопов.

Священномученик Петр родился в 1870 году в деревне Уткино Мамадышского уезда Казанской губернии в семье крестьянина Гавриила Гаврилова. В 1888 году окончил учительскую семинарию, а в 1903 году – миссионерские курсы. В 1895 году Петр Гаврилович был рукоположен в сан священника. За безупречное и ревностное служение отец Петр был возведен в сан протоиерея.

В 1929 году он был выслан из города Барнаула в Нарым. Вернувшись через четыре года из ссылки, служил в одном из храмов в городе Бийске. 1 ноября 1936 года отец Петр был арестован. 4 ноября состоялся первый допрос, а затем допросы продолжались в течение нескольких месяцев.

– Вам предъявляется обвинение в том, что вы являлись участником контрреволюционной организации, ставящей своей задачей свержение советской власти вооруженным путем в момент интервенции со стороны Японии. Что вы можете показать об этом?

– Виновным себя в этом не признаю.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как активного участника повстанческой организации. Требуем от вас правдивых показаний.

– Я этого даже и в мыслях не имел и заниматься этими вещами не занимался.

– Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен священник Розанов Александр?

– Да, Розанова знаю с 1935 года, он ко мне пришел как к протоиерею. С ним разговор был краткий, но о чем говорили, точно не помню.

– Дайте показания о политических настроениях Розанова.

– О политических настроениях Розанова сказать ничего не могу, не знаю.

– Сколько раз у вас бывал Розанов?

– Был он у меня раза два-три.

– Зачем он приходил к вам?

– Зачем он приходил ко мне, не знаю.

– С кем он, то есть Розанов, приходил к вам?

– Не помню когда, то есть в какой-то месяц 1936 года, Розанов приходил ко мне со священником Николаем Городецким, приходили они ко мне за советом, куда писать и как о сложении подоходного налога.

– А был ли у вас Розанов с другим кем-либо еще в 1935 и 1936 году?

– Нет, больше ни с кем не приходил.

– Вы по-прежнему продолжаете говорить неправду. Следствию известно, что Розанов был у вас в 1935 и 1936 году вместе с благочинным Смоленского района Даниилом Носковым.

– Верно, припоминаю, что Носков был у меня осенью 1935 года и весной 1936 года, приходил он ко мне за миром и с отношением архиерея отпустить ему мира. Когда был у меня Носков второй раз, то ко мне зашел и Розанов. Напившись у меня чаю, они от меня ушли к Михаилу Босых.

– У кого Носков ночевал, когда бывал в Бийске?

– У меня Носков не ночевал ни разу, когда он приходил весной 1936 года, то ночевал у Босых.

– Какие у вас с Носковым были разговоры?

– Разговоры были чисто религиозного характера, то есть говорили, что нужно было бы иметь свою архиерейскую кафедру в Бийске.

– Почему вы на предыдущий вопрос ответили, что кроме Розанова и Городецкого у вас никого не было? Почему скрыли свое знакомство с Носковым?

– Я не скрыл свое знакомство с Носковым, а просто забыл, что он был у меня.

– Вы говорите неправду, следствие располагает данными, что с Носковым и Розановым у вас были контрреволюционные разговоры, позднее вас Носков вовлек в повстанческую организацию.

– Это я отрицаю.

– Вы все время даете следствию ложные показания и отвиливаете от ответов на поставленные вам вопросы, что вы являетесь участником повстанческой организации.

– Ни в какой организации я не состоял и не знаю о ее даже существовании.

– Вы напрасно стали на путь запирательства. Следствие располагает бесспорными данными, что вы были хорошо осведомлены о контрреволюционной деятельности Розанова и Носкова, так как сами являлись участником повстанческой организации. Будете ли вы продолжать говорить неправду или будете давать следствию правдивые показания?

– Я еще раз подтверждаю, что показания мои правдивые. Я не знал и не участвовал в контрреволюционной организации.

– Вы опять уклоняетесь от ответов на вопросы. Вы не только были осведомлены, а даже сами принимали активное участие в выявлении настроений среди населения и подбирали людей для вербовки в повстанческую организацию. Следствие от вас категорически требует не запираться, а говорить на поставленные вам вопросы правду.

– Это отрицаю. Ни с кем никогда я не вел никаких разговоров.

– Вы архиерея Маскаева знаете? Дайте показания о политических настроениях Иакова Маскаева.

– О политических настроениях Маскаева я ничего не знаю, по этому поводу разговора с ним не было.

– Вы врете, о политических настроениях Маскаева вы были осведомлены. Для уличения вас во лжи вам предъявляются показания священника Пальмова, который прямо указывает, что Маскаев настроен контрреволюционно, являлся руководителем повстанческой организации, давал установки, приезжал в 1935 году сам в Бийск и Смоленск.

– Это отрицаю. Со мной Маскаев ни о чем никогда не говорил. В Бийск Маскаев приезжал в 1935 году, в первых числах января, провел службу и уехал, разговоров с ним я не имел.

– На предыдущем допросе вы сказали, что с Маскаевым знакомы с 1933 года. Дайте показания о политической настроенности Маскаева, – потребовал следователь на следующем допросе.

– О политических настроениях Маскаева я ничего не знаю.

– Вы говорите неправду. О политических настроениях Маскаева вы были хорошо осведомлены. Для уличения вас во лжи вам на предыдущем допросе были предъявлены показания обвиняемого Пальмова, который указал, что Маскаев являлся основным руководителем контрреволюционной повстанческой организации. Им, то есть Маскаевым, были завербованы Носков, вы и другие. Следствие настойчиво требует от вас не запираться.

– Маскаева я знаю только как архиерея. Разговоров на политические темы никогда не имел. Пальмова я совершенно не знаю и показания его отрицаю.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также и о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или совершенно отказываетесь от дачи показаний?

– Показания давать я не отказываюсь.

– Если вы заявляете, что показания давать следствию будете, тогда расскажите о вашей контрреволюционной деятельности и деятельности ваших сообщников.

– Контрреволюцией я не занимался, поэтому у меня не было никаких сообщников и рассказать об этом я ничего не имею.

– Но на предыдущий вопрос вы ответили, что следствию будете давать показания о вашей контрреволюционной деятельности, теперь же заявляете, что ничего не знаете. Категорически настаиваем дать следствию показания о контрреволюционной вашей деятельности.

– Контрреволюционной деятельностью я не занимался.

– Вы по-прежнему врете. Следствие располагает неопровержимыми данными, что вы не только были участником организации, а даже по указанию руководства контрреволюционной организации создавали ячейку в городе Бийске. Требуем дать показания по этому вопросу.

– Я уже ответил на предыдущие вопросы, что контрреволюционной деятельностью не занимался, поэтому больше ничего сказать не могу, так как не знаю.

– Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении, что вы являлись участником контрреволюционной организации?

– Виновным себя в этом не признаю, ни в какой организации я не состоял.

– Вы врете. Следствию достоверно известно о ваших контрреволюционных настроениях. Требуем дать по этому вопросу правдивые показания.

– Мои настроения лояльные по отношению к советской власти, поэтому дать показания о своих контрреволюционных делах не могу, так как у меня их не было.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности и о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. На предыдущих допросах вы были уличены показаниями других обвиняемых, что являлись участником контрреволюционной организации. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или отказываетесь от дачи показаний?

– Показания давать я не отказываюсь, но говорю, что контрреволюционных настроений у меня не было, и я не состоял ни в какой организации.

– Хотя вы и заявляете следствию, что показания будете давать правдивые, но даете следствию ложные показания. Для изобличения вас в неправде вам предъявляются показания Михаила Босых, где он говорит, что вы, читая газеты в сторожке 22 октября, говорили: «Испанский фашизм безусловно возьмет Мадрид и выгонит из Испании коммунистов. Управятся у себя, тогда возьмутся и за наших товарищей... И если они возьмутся, то сотрут с лица земли эту советскую власть». Будете ли вы теперь отрицать свои контрреволюционные настроения и участие в организации?

– Показания Босых я отрицаю полностью. Никогда я после службы в сторожке не был и не имел привычки заходить, а если когда и случается зайти, то газет читать в сторожке в присутствии сторожей и других лиц не читал. Газеты я выписываю на дом и читаю их дома в свободное от службы время.

– Но ведь Босых ваш сослуживец по церкви и показать неправду не мог, к тому же он ссылается на ряд лиц, присутствовавших при этом. Эти лица подтверждают показания Босых. Настойчиво требуем дать правдивые показания о ваших контрреволюционных настроениях.

– Я уже отвечал вам, что контрреволюционными делами не занимался, поэтому дать показания по этому вопросу не могу.

Затем допросы продолжались еще в течение месяца, и следователи настойчиво добивались, чтобы священник оговорил себя и других.

– Дайте показания о ваших контрреволюционных взглядах, – потребовал следователь.

– Я лоялен к существующей советской власти и антисоветских настроений не имел.

– Вы говорите неправду. Допрошенный свидетель Босых прямо указал, что вы свои антисоветские настроения часто высказывали, будучи в церковной сторожке. Показания Босых вам были предъявлены. Не старайтесь запутать следствие ложными показаниями.

– Никогда я газет в церковной сторожке не читал и говорить такие слова по отношению к советской власти не мог.

– Вы все время говорите неправду. Для уличения вас в неправде вам дается очная ставка с Михаилом Босых.

– Расскажите, что вам известно о контрреволюционных действиях Петра Гаврилова, – спросил следователь Михаила Босых.

– Гаврилов настроен резко антисоветски. К этому я могу привести следующее. В двадцатых числах, кажется 22 октября 1936 года, Гаврилов после окончания церковной службы вышел из церкви и зашел в сторожку. В этот день были получены свежие газеты «Совсибирь» и «Красный Алтай». Эти газеты Гаврилов взял и стал читать о новых событиях в Испании. Прочитав эти известия, стал говорить: «Испанский фашизм безусловно возьмет Мадрид и выгонит из Испании коммунистов. Управятся у себя – возьмутся за наших товарищей. Испании помогает Германия, а нашим воевать с ними не стоит соваться. И если они возьмутся, то сотрут с лица земли эту советскую власть.

– Что вы можете сказать по этому вопросу? – спросил следователь отца Петра.

– Возможно, что я и заходил в сторожку, но не имею привычки читать газеты в сторожке.

– Кто кроме вас и Гаврилова был в это время в сторожке? – спросил следователь свидетеля.

– Кроме меня в сторожке были сторожа церкви. Был еще какой-то нищий, который сидел в углу сторожки, разбирал собранные куски от подаяния.

– Ваше запирательство, как видите, ни к чему не приводит. Требуем дать правдивые показания об этом, – сказал отцу Петру следователь.

– Я уже сказал, что в сторожке газет я не читал и разговоров антисоветского характера не вел.

Когда лжесвидетель был уведен, следователь сказал священнику.

– Как видите, ваше поведение на следствии, имеющее цель запутать его своими ложными показаниями, не оправдывается. Предлагаем не запираться, а дать правдивые показания о проводимой вами контрреволюционной работе.

– Никакой контрреволюционной работы я не проводил, поэтому дать показания по этому вопросу не могу.

Добиваясь лжесвидетельства от священника, следователь и далее продолжал устраивать очные ставки с теми, кто оговорил себя и собратьев, но отец Петр отверг все их показания.

Священномученик Иоанн родился в 1870 году в селе Софьино Тамбовской губернии в семье крестьянина Михаила Можирина. По окончании среднего учебного заведения Иван Михайлович был рукоположен в сан священника. В 1931 году отец Иоанн был арестован и заключен в концлагерь. По возвращении из заключения он стал служить в храме в селе Старо-Белокуриха Алтайского края. Незадолго до нового ареста отца Иоанна постигло большое искушение, по поводу которого он писал 4 сентября 1936 года священнику Даниилу Носкову: «С самого начала поступления на Белокурихинский приход тяжелая картина, тяжелое впечатление отзывались в моей душе и сердце. Теперь казалось, что дело устроилось. В воскресные дни, а в особенности в великие праздники, когда больше бывает молящихся, стало раздаваться под сводами храма живое пастырское слово – об устроении жизни прихожан по заветам Христа. И в эти минуты мне чувствовалось, что мои уста глаголят от избытка сердца. Но увы, наверно не придется отслужить ни одной литургии, так как церковь требуют освободить для засыпки хлеба, как и в прошлом году. Провидение снова оставляет меня без службы. Все эти действия лишают нас права отвергать промыслительные действия Бога и обязывают нас к осторожности в суждениях о том, что невозможно для нашего разума узнать».

23 сентября 1936 года власти арестовали священника, заключили в тюрьму города Бийска и сразу же приступили к допросам.

– Сколько времени вы жили в Смоленском районе?

– В Смоленский район я прибыл после освобождения меня из лагерного пункта на станции Яя в 1933 году. Освобожден я был по инвалидности как нетрудоспособный. С 15 июля 1933 года я начал служить священником в Смоленском районе. Служил в селах Ново-Смоленское, Смоленское, Старо-Тырышкино.

– Имели ли вы знакомых в Смоленском районе до приезда в него?

– Знакомых никого не имел.

– Почему после освобождения из лагерей вы избрали местом своего жительства Смоленский район?

– Я, будучи освобожден из лагеря как нетрудоспособный, должен был отбывать вольную ссылку три года в Западной Сибири. Местом отбывания ссылки был назначен город Бийск. Бийский отдел ОГПУ определил мне место жительства в Смоленском районе, куда я и явился.

– Назовите ваших хороших знакомых в Смоленском районе.

– Хорошо знакомых у меня в Смоленском районе не так-то много. В селе Смоленском я знаю священника Даниила Матвеевича Носкова. В селе Старо-Тырышкино знаю Митрофана Гавриловича Белгородцева, церковного старосту Степана Семеновича Кащеева, крестьянина-единоличника, и Павла Яковлевича Труботурина, секретаря церковного совета.

– Расскажите, при каких обстоятельствах и где вы познакомились с перечисленными выше лицами.

– В 1933 году я был на базаре в селе Смоленском. Идя по базару, я увидел человека, идущего в сиблаговской одежде. Остановив его, я спросил: из Сиблага? Он мне ответил: да. На мой вопрос, кто такой, мне последовал ответ, что священник по фамилии Носков, сослан в Смоленский район для отбытия ссылки. До зимы 1933 года я Носкова нигде не встречал. Служил же я священником в селе Ново-Смоленском. Зимой 1933 года, в каком месяце, не помню, ко мне пришел монах, отбывавший со мной наказание в Сиблаге. Звать этого монаха Василий Федорович, фамилию не знаю. Этот монах, придя ко мне, сказал, что он пришел от Носкова, который назначен архиереем благочинным. Носков как благочинный послал его по селам брать на учет священников. Точно не помню, ночевал этот монах или нет, знаю, что он от меня ушел в село Анутское. Настоящее мое знакомство с Носковым относится к началу 1934 года, то есть к тому времени, как я переехал служить священником в село Смоленское. После закрытия каменной церкви в селе Смоленском я перешел служить священником в молитвенный дом в селе Смоленском, где служил и Носков. С тех пор я считаю Носкова своим хорошим знакомым.

– Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении в том, что вы являетесь активным участником контрреволюционной группы? Участвовали на сборищах этой группы у Даниила Носкова? Высказывали свои антисоветские взгляды, предлагали вести организацию недовольных лиц на вооруженное восстание для свержения советской власти?

– Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю, так как ни в какой группе, ведущей антисоветскую работу, не состоял.

– Вы у Носкова часто бывали в селе Смоленском?

– Знаю я Носкова с 1934 года, то есть с того момента как он приехал в село Смоленское. Поправляюсь, с того момента, как я стал служить священником в селе Смоленском, я служил в каменной церкви, ныне закрытой, а Носков служил в деревянной. Живя в одном селе, я посещал Носкова.

– Посещая Носкова, вы имели с ним разговоры о жизни колхозников и единоличников села Смоленского?

– Разговоры о жизни крестьян у нас с Носковым, конечно, были, но эти разговоры были в плоскости того, что верующих с каждым годом становится меньше. Говоря об этом, мы толковали, что те крестьяне, которые в колхозе, они не ходят потому, что заняты работой, а вот почему не ходят в церковь единоличники, мы додуматься не могли. В другой какой-либо плоскости у нас с Носковым разговоров не было.

– Следствию известно, что вы с Носковым говорили о том, что среди крестьян есть много недовольных советской властью и что этих недовольных нужно приблизить к церкви.

– Таких разговоров с Носковым не было.

– Вы говорите неправду, так как с Носковым вы довольно часто говорили на политические темы, обсуждали прочитанное из газет о событиях в других странах, говорили, что война с СССР неизбежна, и переворот должен быть.

– Никогда с Носковым на политические темы не говорили.

– Вы в июле 1936 года заходили к Носкову?

– Какого числа, не помню, но в июле 1936 года у Носкова я был. Заходил я к Носкову, по-видимому, узнать, какой он получил ответ на поданное им заявление об освобождении, так как я имел в виду после его освобождения занять его приход.

– Когда вы зашли к Носкову, то кто был у него?

– У Носкова в это время сидел священник Николай Пальмов и какой-то крестьянин из села Ново-Белокуриха, но фамилии этого крестьянина я не знаю, узнал я, что он из Ново-Белокурихи потому, что он пришел вместе с Пальмовым регистрировать его в это село. И больше, кажется, не было никого.

– О чем в это время вы говорили?

– Разговор был на разные обыденные темы. Во время этих разговоров коснулись вопроса и о новой конституции. Я стал говорить, что по новой конституции будут предоставлены права выбора и священникам, но здесь же сразу сказал, что в этих правах не нуждаюсь, так как я никогда не ходил на выборы и не пойду, мое дело исправлять религиозные обряды. Дальше коснулся вопроса, что при новой конституции будет разрешено свободное проведение митингов и собраний, а будут ли разрешены крестные ходы, не сказано. Каких-либо серьезных подробностей мы не касались, и обсуждать конституцию мы не обсуждали.

– Вы говорите неправду, так как во время этой беседы, касаясь новой конституции, вы высказывали свои взгляды, что использовать эту конституцию можно хорошо после ее утверждения, собирать крестьян, проводить открытые митинги и организовывать население для открытия новых церквей.

– В таком разрезе мы по вопросу о новой конституции не разговаривали.

– Во время этой беседы вы касались и международного положения. Разбирая последние события, лично вы и Носков высказывали свое мнение о неизбежной войне иностранных государств с СССР и восстания во время войны внутри страны.

– Об этом у нас разговоров не было.

– Следствию известно, что вы разговоры о войне внутри СССР вели не только с Носковым, Пальмовым, а даже и среди крестьян, которых своими разговорами обрабатывали в антисоветском духе. Почему вы это скрываете от следствия?

– Разговоров о предстоящей войне СССР с другими странами я нигде ни с кем не вел.

– Вы опять говорите неправду. Вам предъявляется протокол допроса свидетеля Степана Кащеева, который на допросе показал, что он заходил к вам на квартиру, когда вы жили в церковной сторожке, слышал от вас, что при советской власти жить стало плохо, кормиться стало нечем, колхозники сидят голодом. Тут же добавляли Кащееву, что жизнь скоро переменится, так как будет война и Япония свергнет советскую власть.

– Таких разговоров я с Кащеевым не имел, хотя Кащеева знаю хорошо. Жить мне было не так-то плохо, и обижаться мне на жизнь не приходилось.

– Вы жили в селе Старо-Тырышкино Смоленского района?

– В селе Старо-Тырышкино я жил с 1 августа 1935 года по 15 июня 1936 года. С 1 августа до 12 декабря 1935 года я там служил священником. В декабре месяце после закрытия церкви я в этом селе жил без работы.

– Жителя села Старо-Тырышкина Митрофана Белгородцева вы знаете?

– Знаю, так как он был сторожем церкви и был церковным старостой. Белгородцев колхозник.

– Имели вы с Белгородцевым разговоры о том, что скоро будет война и колхозников за то, что они не хотели жить единолично, будут убивать?

– Таких разговоров у меня с Белгородцевым никогда не было.

– Вы говорите неправду, так как Митрофан Белгородцев нами допрошен, по этому вопросу он показал, что в один из воскресных дней в марте 1936 года в церковную сторожку пришли он, Кащеев, Летягин и ряд женщин. В разговорах с ними вы стали говорить, что при советской власти жить стало плохо и особенно плохо живется колхозникам. Потом сказали, что скоро житье переменится, так как власть свергнут, колхозов не будет.

– Таких разговоров я ни с Кащеевым, ни с Белгородцевым не вел.

– Вы напрасно встаете на путь отрицания этого, так как Белгородцев и Кащеев в своих показаниях, которые вам были зачитаны, подтверждают ваши разговоры в сторожке. От вас я также требую правдивых показаний.

– Я еще раз подтверждаю свои показания, что таких разговоров с ними не вел.

– Кроме всего этого Захарьин подтверждает, что в то время, как вы были у Носкова вместе с Пальмовым, то и там высказывали такие же взгляды, что власть будет свергнута и настанут новые лучшие времена. Почему вы все же пытаетесь отрицать то, что вы антисоветски настроены?

– Если я с Пальмовым и был у Носкова, то Захарьина там не видел. Говорить что-либо против советской власти я не говорил.

2 октября 1936 года следователи произвели очную ставку между священником Иоанном Можириным и Степаном Кащеевым, которого следователь спросил:

– Расскажите, когда, при ком и где вы говорили с Можириным о плохой жизни крестьян при советской власти, и что вам говорил Можирин.

– Точно не помню, кажется в январе или феврале 1936 года, я зашел к Можирину в сторожку. Меня Можирин спросил, что нового в селе. Я ответил, что живем по-старому. После этого мне Можирин сказал, что он недавно ездил в село Смоленское и слышал там, что скоро будет война СССР с Японией. Добавил, что война уже идет, скоро японец возьмет все по Урал в свои руки, и жизнь будет значительно легче, а то ему, священнику, очень плохо живется при советской власти. Когда я спросил, откуда все это ему известно, он ответил, что читал в газетах.

Следователь, обратился к священнику Иоанну:

– Следствием устанавливается, что вы, будучи антисоветски настроены, воспитывали в таком же духе и крестьян, распространяя всевозможные провокационные слухи, о чем подтверждает и свидетель Кащеев. Требую от вас откровенных показаний о ваших антисоветских действиях.

– Когда Кащеев был избран представителем для ходатайства об открытии церкви, мы ходили с ним вместе. Значит, он также мог бы знать те же новости, которые слышал и я. Помню, что Кащеев мне говорил, что он в газетах читал о скорой войне. Я же с Кащеевым в разговоры не вступал, а только говорил, что войны с Советским Союзом быть не может, так как советская власть сильно вооружена и вступить в войну с ней побоятся, а о том, что крестьянская жизнь плохая, я ему не говорил.

– С какого времени вы знакомы со Степаном Семеновичем Кащеевым?

– Знаю его с 1936 года, то есть с того момента, когда он был выбран религиозным обществом села Старое Тырышкино уполномоченным по ходатайству об открытии церкви, которая была закрыта на ремонт.

– Какие у вас с Кащеевым были разговоры во время его посещения вас, кроме церковных вопросов?

– С Кащеевым у меня были разговоры только на церковные темы, о том, как собрать денег на ремонт церкви, куда подавать заявление о разрешении открыть церковь.

– Вы говорите неправду, Кащеев в своих показаниях прямо говорит, что вы с ним имели разговоры на антисоветские темы, обрабатывали его с расчетом привлечь в повстанческую организацию. В январе 1936 года Кащеев вами в вашей квартире был завербован в организацию, – и следователь зачитал показания Кащеева.

– Это я отрицаю, – ответил отец Иоанн. – Так как ко мне Кащеев приходил как к священнику, разговоров у меня с ним никаких не было, кроме церковных дел.

– Но ведь Кащеев в своих показаниях прямо указывает когда, где и при каких обстоятельствах он вами был привлечен в участники повстанческой организации. После того как вы его привлекли в организацию, предложили и ему проводить вербовку новых участников. Выполняя вашу установку, Кащеев ходил и обрабатывал новых участников.

– Нет, этого не было, и виновным я себя не признаю.

– Сколько раз вы присутствовали на контрреволюционных сборищах у Носкова?

– К Носкову я приходил один раз в 1936 году, когда у него был Пальмов. Один раз у меня были Носков с Пальмовым, но это я не считаю сборищами.

– Вы врете. Следствие вас изобличает как участника контрреволюционной повстанческой организации. По установке руководителя этой организации Даниила Носкова вы проводили вербовку новых участников в организацию. Будете ли вы давать следствию правдивые показания?

– Я намерен давать показания следствию.

– Если вы заявляете, что намерены давать правдивые показания, то следствие от вас требует рассказать о вашей контрреволюционной деятельности и о деятельности других участников вашей организации.

– Я контрреволюционной деятельностью не занимался, а о других не знаю, если они вели работу против советской власти, то пусть об этом говорят сами.

– Вы продолжаете говорить неправду. Вам были проведены очные ставки с Жабиным, с Кащеевым и с Захарьиным. Первые двое рассказали следствию, как вы их обрабатывали в контрреволюционном духе, а Захарьин прямо указал, что вы являетесь активным участником организации. Намерены ли вы и дальше запираться?

– Показаний их я не подтверждаю, на меня они показали ложно.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также и о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Вы уличены как активный участник повстанческой организации, и от вас следствие настойчиво требует рассказать о контрреволюционной организации и ее участниках.

– В организации я ни в какой не состоял и о ее участниках не знаю.

– Вам предъявляются показания руководителя вашей контрреволюционной повстанческой организации Даниила Носкова, где он говорит: «Они, то есть Можирин, Пальмов и другие участники организации, приходя ко мне, излагали свои антисоветские взгляды, зная, что и я не советский человек». Будете ли вы продолжать говорить неправду?

– Показания Носкова я отрицаю. К нему я приходил как к благочинному за советом по церковным делам. Никогда антисоветских взглядов я не высказывал.

Через некоторое время следователи снова вызвали на допрос отца Иоанна.

– Дайте показания, кем вы были завербованы в контрреволюционную организацию и когда.

– Меня никто в организацию не вербовал, и дать показания по этому вопросу я не могу.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает данными о вашем активном участии в организации.

– Я участия ни в какой организации не принимал и дать показания не могу.

– Для уличения вас в неправде вам предъявляются показания обвиняемого Даниила Носкова: «Участниками организации были: я, Носков, Захарьин, Пальмов и Можирин». Будете ли вы продолжать говорить неправду следствию?

– Показания Носкова я отрицаю.

– Но ведь Носков прямо указал, что он является руководителем организации, давал вам как участнику организации задания выявлять недовольных, привлекать в организацию.

– Никаких заданий по выявлению недовольных советской властью я от Носкова не получал.

– Вы говорите неправду. Для уличения вас в этой неправде вам предъявляются показания Носкова, где он говорит: «Захарьин, Пальмов, Можирин говорили мне о тех недовольствах среди крестьян, которые они выявляли». Как видите, ваше запирательство ни к чему хорошему не приводит, вы уличаетесь показаниями ваших же соучастников. Не запирайтесь, дайте показания о вашем участии в организации.

– Я уже говорил, что участником организации не был и давать показания в дальнейшем отказываюсь.

– Чем вызван ваш отказ от дачи следствию показаний о контрреволюционной деятельности участников организации?

– Это вызвано тем, что я ни в какой организации не состоял, поэтому дать показания не могу.

– Вам в процессе допроса предъявлялись показания других обвиняемых – Носкова, Захарьина, Пальмова, которые прямо указывают, что вы были активным участником организации. Еще раз предлагаем дать следствию правдивые показания.

– Никакого участия в контрреволюционной организации я не принимал. Показания Носкова, Захарьина и других отрицаю.

– Напрасно вы отрицаете. У Носкова вы были, имели с ним беседы на контрреволюционные темы, получали от него установки на проведение контрреволюционной работы. Не запирайтесь, дайте показания об этом.

– Когда я служил в селе Смоленском вместе с Носковым, то виделся с ним, когда же он уехал из села Смоленского, то я бывал у Носкова один-два раза в год. Приходил к нему как к благочинному. В 1936 году я был у Носкова два раза, заходил по церковным делам.

– Вы врете. Разве входило в ваши церковные дела обсуждение проекта новой конституции, которую вы хотели использовать в контрреволюционных целях?

– Верно, это не входило в церковные дела, но мы касались конституции не всей, а только тех пунктов, где говорится об отделении Церкви от государства, о правах и выборности. Ни в каких контрреволюционных направлениях мы конституцию использовать не хотели.

– Как вы хотели использовать конституцию в контрреволюционных целях, об этом следствию хорошо известно из показаний других обвиняемых. Эти показания вам предъявлялись. От вас по-прежнему требуем дать следствию показания о вашем участии в контрреволюционной организации, возглавляемой Носковым.

– Ни в какой организации я участия не принимал и дать показания не могу.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности и желании запутать следствие. Вы не хотите давать следствию показания только потому, что скрываете остальных участников организации.

– Я уже сказал, что показания давать отказываюсь, но ни в какой организации я не состоял и о ней не знаю.

– Намерены вы все же давать показания о вашем участии в организации или нет?

– Давать показания не буду – организации я никакой не знаю.

Преподобномученик Феодор (Федор Васильевич Никитин) родился в 1873 году в крестьянской семье в селе Солдатском Орловской губернии. Принял иноческий постриг. В 1931 году инок Феодор был приговорен к десяти годам заключения в концлагерь в Сибири, откуда был досрочно освобожден по состоянию здоровья и отправлен в административную ссылку в село Колбаны Грязнухинского района Западносибирского края. Здесь он работал в храме сторожем. 17 ноября 1936 года инок Феодор был арестован.

– Вам предъявляется обвинение в том, что вы являлись участником контрреволюционной повстанческой организации. Что вы можете показать об этом? – спросил следователь.

– В этом себя виновным не признаю.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как активного участника организации.

– Никаким участником организации я не был и дать показания по этому вопросу не могу.

– Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен Даниил Носков, благочинный Смоленского района?

– Даниила Носкова я знаю. Познакомился с ним в селе Точилино Смоленского района, куда он устроился священником в 1933 году после освобождения из ссылки. Когда я стоял в церкви, ко мне подошел Носков и, увидев на мне сиблаговскую одежду, стал спрашивать, откуда я. На вопрос Носкова я ответил, что из Орловской губернии, в Сибири отбывал наказание. Носков на это мне сказал, что и он был в Сиблаге, освобожден недавно. С тех пор мы с ним изредка встречались.

– Дайте показания о политической настроенности Даниила Носкова.

– О политических настроениях Носкова дать показаний не могу, так как о них не знаю.

– Вы говорите неправду. Вам хорошо были известны антисоветские настроения Носкова, он сам вам рассказывал, за что был осужден, где отбывал наказание. Предлагаем не запираться, а дать правдивые показания.

– О том, что Носков был осужден Тройкой ОГПУ, я знал из его рассказов, но не знал, за что его судили. На политические темы мы с ним не говорили, и дать показания по этому вопросу я не могу.

– Вы опять говорите неправду. Следствию известно, что вы у Носкова были не один раз и имели разговоры антисоветского характера. Настаиваем на даче правдивых показаний.

– К Носкову я заходил по церковным делам, разговора с ним на антисоветские темы не имел.

– Вы все время врете и отвиливаете от прямых ответов на поставленные перед вами вопросы. Носков является одним из руководителей организации, о чем он дал показания. Настойчиво требуем от вас дать правдивые показания.

– Я даю правдивые показания, и участником организации я себя не считаю.

– Вам предъявляются показания Носкова, где он прямо говорит, что он вас использовал для связи между участниками организации, посылая с записками. Будете ли вы и далее отрицать свое участие в организации?

– Показания Носкова подтверждаю в том, что он меня действительно посылал в ряд приходов к священникам с распоряжением от архиерея, в котором говорилось, чтобы собрать пожертвования на содержание патриархии.

– К кому вы ходили с записками от Носкова?

– Ходил к священнику Николаю Пальмову, к священнику Михаилу, ныне почившему, к священнику Ивану Можирину и другим священникам, фамилий которых не помню. У Пальмова я ночевал.

– Перечисленные вами лица являются активными участниками организации. К ним вы ходили от Носкова с определенной целью, узнать их настроения и доложить потом об этом Носкову.

– Нет, Носков отправлял меня по приходам, не давая задания узнавать настроения. Когда же я вернулся, обойдя приходы, то Носков спросил меня, кто и как принял архиерейский указ и кто как живет.

– Значит Носков посылал вас не только с указом от архиерея собрать пожертвования, а и узнать настроения священников?

– Нет, такого задания он мне не давал.

– Зачем же он тогда спрашивал у вас, кто как настроен?

– Он как благочинный должен был знать, как относятся к нему священники, входящие в его благочиние.

– Вы говорите неправду. Носков хотел через вас узнать о настроениях священников, которых потом он мог бы привлечь в организацию. Вам он дал задание обойти район как участнику организации.

– Это я отрицаю, участником организации я не был.

– Вы являетесь активным участником контрреволюционной повстанческой организации. Дайте показания, кем и когда вы были вовлечены в организацию.

– Ни в какой организации я не состоял и меня никто в нее не вербовал.

– Вы говорите неправду. В организации вы принимали активное участие.

– О своем участии в организации я показаний дать не могу, так как никакой организации я не знаю.

– Даниил Носков является руководителем повстанческой организации в Смоленском районе. Вас же, как участника организации, Носков использовал для контрреволюционной работы, посылая с письмами и записками по районам к участникам организации.

– Это я отрицаю. Носков давал мне поручения ходить по приходам не с записками, а с указом от архиерея собрать добровольные пожертвования на содержание патриархии.

– Носков, посылая вас по району, дал поручение собирать сведения о настроениях среди населения. Не отрицайте этого, а дайте правдивые показания.

– Носков мне не давал такого поручения, но, когда я, обойдя район, возвратился к нему, то он интересовался, как кто принял указ архиерея.

– На прошлом допросе вы сказали, что Носков спрашивал вас и о настроениях среди населения. Почему же вы сейчас даете противоречивые показания?

– Противоречий в своих показаниях я не нахожу, я говорил, что он спрашивал, как живут люди, но это я не считаю, что он интересовался настроениями населения, так как это у каждого человека первый вопрос при встрече.

– Вы говорите опять неправду. Носков вас прямо спрашивал, какие настроения среди населения, и вы ему рассказали, что вам удалось узнать, обойдя район.

– Я еще раз повторяю, что заданий мне Носков никаких не давал, но когда я вернулся из района, он меня стал спрашивать, где и как живут люди. Видя по селам, что часть крестьян жалуется на свое плохое житье в колхозах, что не хватает хлеба, а часть хвалит свою жизнь, я так и рассказал Носкову. Носков мне на это ничего не сказал.

– Все же вы неискренни. Носков признал себя руководителем организации в Смоленском районе и дал показания по этому вопросу. Вы же, являясь участником организации, выполняя его установки, ходили к участникам организации с письмами и выявляли настроения среди крестьян.

- Я участником организации не являлся и виновным себя в этом не признаю.

7–9 апреля 1937 года состоялось судебное разбирательство с участием выездной сессии Специальной Коллегии Западносибирского края, на котором обвиняемые, признавшие себя виновными и оговорившие других, стали выступать с заявлениями, что сделали это под влиянием угроз и давления со стороны следователей. 9 апреля выездная сессия Специальной Коллегии постановила отложить слушание дела, направив его на дополнительное расследование в краевую прокуратуру.

Следователи НКВД стали допрашивать дополнительных «свидетелей», некоторые из которых сидели с обвиняемыми в тюрьме в качестве подследственных. 8 июня 1937 года следователь записал показания подобного свидетеля, бывшего члена Коммунистической партии, содержащегося в Бийской тюрьме по обвинению в связи с троцкистами.

– Расскажите известные вам факты сговора следственно-заключенного Гектора Захарьина с его однодельцами относительно отказа в судебном заседании от показаний, данных ими на предварительном следствии, – сказал следователь.

– Гектора Николаевича Захарьина я знаю с февраля 1937 года со времени пребывания моего в больнице, где в то время находился Гектор Захарьин и его одноделец священник Можирин, – ответил свидетель. – Находясь в течение месяца с указанными лицами в больнице, я неоднократно был свидетелем их разговоров, в которых они, и главным образом Захарьин, строили планы отказа на судебном заседании от показаний, данных ими на предварительном следствии. На третий или четвертый день моего пребывания в больнице Захарьин говорил Можирину примерно следующее: «В суде надо свести дело на нет. Сделать это надо так, чтобы не оскорбить следствие – надо кое-что признать, но затем выхолостить сущность своего признания. У меня уже имеются вполне продуманные девять вариантов моего выступления, и с учетом обстановки в суде один из них будет реализован». В то же время он рекомендовал Можирину признать хотя бы такой факт, как имевшее место сборище по обсуждению сталинской конституции. Где было это сборище, когда – я не помню, но в разговорах об этом Захарьин с Можириным говорил. Можирин заявлял, что ни в чем признавать себя виновным не будет, также не признает и факт этого сборища.

12 мая был вызван на допрос один из тех обвиняемых священников, Николай Пальмов, который отказался от показаний, данных на следствии. Следователь спросил его:

– Что послужило причиной того, что вы на судебном следствии отказались от своих показаний, данных на предварительном следствии?

– Я чувствовал себя невиновным, поэтому на суде, когда спросили меня, признаю ли я себя виновным, я ответил, нет.

– Вам было предъявлено обвинение на предварительном следствии?

– Да, было.

– Во время допросов на предварительном следствии ваши показания зачитывались с ваших слов?

– Показания зачитывались с моих слов, но некоторые показания я дал неправдивые.

– Почему же вы давали неправдивые показания? Или вас вымогали давать такие показания?

– Это получилось в силу вот чего. Я после ареста был заключен в тюрьму и на второй, кажется, день был вызван на допрос. После допроса сидящие в этой же камере заключенные стали меня спрашивать, за что сижу, о чем допрашивали и так далее. Я им рассказал, что обвиняют по 58-й статье пункт 10 и 11 Уголовного Кодекса. После этого один из заключенных сказал, что во время допроса будет лупка, в каком смысле лупка, я не понял, а тот заключенный указал: чтобы избежать этого, нужно скорее признаться. Я, видя человеческое обращение со стороны следователей, не желая портить взаимоотношений, во время допроса на поставленные передо мной вопросы стал признавать себя виновным и принял на себя вину даже в том, в чем не был виноват. Каких-либо физических воздействий во время предварительного следствия не было.

– Какие же вы свои показания считаете неверными?

– Показания мои неверны в том, что я указал, что являлся участником организации. На самом деле ни в какой организации я не участвовал и в организацию, как таковую, никого не вербовал. В остальном свои показания подтверждаю полностью.

Но следователи не остановились на этом и стали допрашивать дальше.

– Вы обвиняетесь в том, что являлись активным участником контрреволюционной повстанческо-диверсионной организации, действовавшей в Смоленском районе. Признаете ли себя в этом виновным? – спросил следователь Костриков.

– Виновным себя в этом не признаю, так как ни в какой контрреволюционной организации я не состоял.

– Вы говорите неправду. В показаниях от 24 октября и в последующих показаниях вы признали себя в этом виновным и рассказали о вашей практической деятельности. Расскажите, по каким причинам вы отказались от показаний?

– Причиной моего отказа является то обстоятельство, что тогда я давал ложное показание, а сейчас решил говорить только правду.

– Что явилось причиной дачи ложных, как вы их называете, показаний?

– Будучи доставленным в Бийскую тюрьму, в первый же день заключенные, находившиеся со мной в одной камере, расспрашивая о сущности моего дела, стращали меня избиением в том случае, если я не буду сознаваться. Боясь избиения, я и дал ложные показания, наговорил то, о чем я совершенно не знал и не знаю.

– У вас показания вынуждали?

– Нет, не вынуждали, но настойчиво добивались признания.

– Кто из заключенных вас запугивал и рекомендовал признаваться?

– Почти вся камера, но фамилий их ни одного не знаю.

– Вы говорите неправду. Ваше признание последовало после восьмикратных ваших допросов и трех очных ставок с другими обвиняемыми и свидетелями. Чем объяснить, что вы, как об этом говорите, будучи «запуганным», продолжали длительное время не признавать себя виновным и признали только после очных ставок?

– До признания меня допрашивал следователь Буйницкий. Он обращался со мною корректно. 24 октября меня допрашивал Костриков. Последний от меня настойчиво требовал признаний и грубо обращался. В силу настойчивости и грубости я дал ложные показания.

– Вы продолжаете говорить неправду. На допросе вы показали, что дали такое показание в силу того, что со стороны следствия видели человеческое обращение и не желали портить взаимоотношений со следователями. Находите ли вы, что противоречите себе?

– Да, противоречие есть, но это объясняется неправильной записью в протоколе допроса. Тогда я говорил о человеческом обращении только со стороны следователя Буйницкого, а он записал о человеческом обращении со стороны следователей.

– Вы вновь противоречите себе. Признание о том, что вы являетесь участником контрреволюционной организации, вами дано следователю Кострикову, а не Буйницкому. Следовательно, в протоколе допроса речь могла идти только о Кострикове. Чем объяснить противоречивость ваших показаний?

– Не желая дальше запутывать следствие, вынужден признать, что я являлся активным участником контрреволюционной повстанческо-диверсионной организации в Смоленском районе, а также в смежных с ним Алтайском и Грязнухинском районах, во главе которых стоял благочинный Даниил Матвеевич Носков.

– К какому времени относится начало возникновения контрреволюционной организации?

– О точном времени возникновения контрреволюционной организации я сказать не могу. Я лично был завербован в нее благочинным Носковым в сентябре 1934 года.

– Какие задачи ставила перед собой ваша контрреволюционная повстанческо-диверсионная организация?

– Контрреволюционная повстанческая организация, участником которой я являлся, ставила своей задачей помощь Японской армии в момент возникновения войны путем организации вооруженного восстания, с одной стороны, а до возникновения войны – организацию актов диверсий в колхозах в виде срыва сезонных работ, как-то: уборки урожая, сеноуборки, выполнения гособязательств и тому подобного, путем создания антиколхозных настроений, организации невыходов на работу и выходов из колхозов. В то же время перед участниками контрреволюционной организации ставилась задача тщательно и повседневно изучать настроение населения и регулярно информировать руководителя организации благочинного Носкова.

1 июля 1937 года священник Николай Пальмов написал заявление начальнику местного НКВД, что отказался от показаний на суде под давлением одного из заключенных, который угрожал ему расправой. После этого он вновь был вызван на допрос и подписал все показания, под которыми требовал от него подписей следователь.

22 июля следователь передопросил инока Феодора.

– Признаете ли себя виновным в том, что являлись активным участником контрреволюционной повстанческой организации?

– Нет, не признаю и на предварительном следствии я говорил об этом.

– Но ведь вас Носков использовал как связного, посылая в села к участникам организации, а также выявлять антисоветские настроения среди населения?

– Верно, меня Носков посылал по селам с указом архиерея по сбору добровольных пожертвований. Когда приходил из района, тогда заходил к Носкову и говорил ему, кто как принял указ. В разговорах Носков меня спрашивал, как живет народ, какие есть настроения. Я видел, что некоторые жалуются на свою жизнь в колхозе, об этом говорил Носкову, для чего ему это надо было, я не знаю. Участником организации я себя не признаю и не признаю себя виновным.

12 июня 1937 года следователи снова допросили архиепископа Иакова.

– Следствию известно, что вы имели тесные связи с архиепископом из Новосибирска Асташевским и его преемником Васильковым. Расскажите о характере этих связей.

– Архиепископа из Новосибирска Асташевского и его преемника архиепископа Василькова я знаю. Моя связь с ними была исключительно по делам духовной службы.

– Расскажите, как часто вам приходилось бывать в городе Новосибирске в квартирах Асташевского и Василькова.

– В квартире Асташевского за время моей службы в городе Барнауле мне пришлось быть два раза: первый раз в июне 1934 года, а второй раз 12 сентября 1936 года; в квартире Василькова – один раз, 12 сентября 1936 года.

– Расскажите о цели посещения вами Асташевского и Василькова.

– Первое мое посещение квартиры Асташевского было вызвано тем, что Священный Синод в июне 1934 года предложил, или вернее поручил, мне произвести дознание по поводу жалобы протоиерея Сырнева на неправильные административные действия Асташевского. Я произвел это дознание и письменно доложил Синоду о неосновательности жалобы. Второй случай моего посещения, имевший место 12 сентября 1936 года, произошел так: я возвращался из Одессы после лечения. Доехав до Новосибирска, я не смог закомпостировать билет. В силу этого я остановился ночевать у Асташевского. Пробыл у него с 9 часов вечера до 11 часов следующего дня, а затем выехал в город Барнаул. 12 сентября я навестил архиепископа Василькова с целью представиться ему, так как в то время я его еще не знал, и кроме того во время моего пребывания на лечении Васильков был назначен временно управляющим Барнаульской епархией. Мне нужно было получить от него текущие дела епархии. Дел в это время я не получил, их перед моим отъездом в квартиру Асташевского принес протоиерей Аристов, исполнявший обязанности секретаря Василькова, он и вручил мне дела епархии.

– Следствию известно, что, посещая квартиры Асташевского и Василькова, вы с ними имели беседы об организации борьбы с советской властью. Расскажите о характере этих разговоров.

– Мои разговоры как с Асташевским, так и с Васильковым носили исключительно деловой характер по духовным делам. Никаких разговоров на политические темы между нами не было.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас в том, что вы от Асташевского и его преемника Василькова получили установку о создании в районах Алтая повстанческих организаций для вооруженной борьбы с советской властью в момент возникновения войны с Японией, приняли эту установку и проводили практическую контрреволюционную деятельность. Дайте об этом показания.

– Я утверждаю, что таких разговоров между нами не было и никакой установки я не получал.

– Вы говорите неправду. Следствию известно, что такое предложение вам Асташевским и Васильковым дано, вы его приняли и проводили в жизнь через священников вашей епархии. Признаете ли вы это?

– Я уже говорил об этом, что таких разговоров между нами не было, никаких предложений я не получал и поэтому признать себя виновным в этом не могу.

– Следствию известно, что вами через священников Романовского и Носкова созданы контрреволюционные повстанческие организации в Алтайском и Смоленском районах. Признаете ли вы это?

– Нет. Виновным себя в этом не признаю.

– Вам зачитываются показания священника Андрея Максимовича Романовского.

И следователь зачитал показания священника Андрея Романовского, в которых тот оговаривал себя и других, а затем написал, что и архиепископ Иаков вместе с другими архиереями вел контрреволюционную работу и предлагал священнику Романовскому вести такую работу в Алтайском крае. И далее следователь написал, что архиепископ подтверждает показания Романовского и свою контрреволюционную деятельность, и потребовал, чтобы владыка поставил свою подпись под этими показаниями, но архиепископ Иаков категорически отказался ставить свою подпись под протоколом допроса.

3 июля 1937 года Сталин подписал распоряжение о массовых расстрелах и о проведении дел приговариваемых к расстрелу административным порядком через Тройки. 25 июля 1937 года Тройка НКВД приговорила архиепископа Иакова (Маскаева), протоиерея Петра (Гаврилова), священника Иоанна (Можирина), инока Феодора (Никитина), Ивана Протопопова и других к расстрелу.

Архиепископ Иаков, священники Петр и Иоанн и инок Феодор были расстреляны 29 июля 1937 года и погребены в безвестной общей могиле. Мирянин Иван Протопопов был расстрелян 4 августа 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/saint/2859/5131/3225/5096/group

Мученица Антони́на Брянских (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

9 января

ЖИТИЕ

Антонина Арсеньевна Брянских родилась в 1891 году в Иркутске в семье мещан. 17 ноября 1937 года она была арестована в Архангельске за то, что «участвовала в тайных богослужениях».

29 декабря 1937 года Антонина Арсеньевна по обвинению «контрреволюционная агитация, активная участница контрреволюционной группировки церковников» была приговорена ОСО тройки при УНКВД к высшей мере наказания.

Мученица Антонина (Брянских) была расстреляна 9 января 1938 года.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-antonina-brjanskih

Мученик Ви́ктор Матвеев (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

31 декабря

ЖИТИЕ

Мученик Виктор Матвеевич Матвеев родился 11 октября 1871 года в городе Боровичи Новгородской губернии. В юности был парализован, исцелён прав. Иоанном Кронштадтским, который благословил Виктора Матвеева на странничество. В течение многих лет Виктор Матвеев странствовал по России, в 1906 году поселился в 30 км от города Верного (ныне Алма-Ата) на горе Горельник, где построил небольшую келью и начал вести строгую подвижническую жизнь. Имел дар непрестанной Иисусовой молитвы и дар прозорливости; часто бывал в Никольской церкви в Верном. После 1923 года мученик Виктор некоторое время подвизался на Горельнике вместе с преподобномучеником Пахомием (Русиным). По воспоминаниям жителей Верного, Виктор Матвеевич был маленького роста, сухощав, с негустой темно-русой бородой и темными длинными волосами; никогда не мылся, лишь изредка протирался керосином, круглый год ходил в брезентовом плаще, зимой - в 2 плащах.

2 сентября 1935 года Виктор Матвеев был арестован вместе с жившими в горных скитах монахами и мирянами, 28 января следующего года Особым совещанием при НКВД СССР приговорен к 5 годам ссылки, направлен в посёлок Орловка Чаяновского района Южно-Казахстанской области. В декабре 1937 года мученик был арестован вместе с жившими в ссылке священниками, обвинён в «контрреволюционной деятельности». Виновным себя не признал. Расстрелян 31 декабря 1937 года по приговору тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 30 декабря. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-viktor-matveev

Мученик Евфи́мий Кочев (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

18 сентября

ЖИТИЕ

Евфимий Петрович Кочев родился в 1867 году в селе Вильгорт Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии, ныне Выльгорт Сыктывдинского района Республики Коми. Он происходил из крестьянской семьи коми и, окончив 3-летнюю сельскую школу, хорошо владел русским языком и грамотно писал. Евфимий занимался изготовлением туесов, столярным и ямским промыслом. Несмотря на преследование верующих, будущий мученик активно участвовал в церковной жизни села Вильгорт, делал большие пожертвования на местный храм в честь Сретения Господня. В 1936 году он был избран церковным старостой и в июне 1937 года, когда власти решили закрыть Сретенскую церковь, ходил по дворам, собирал подписи в защиту храма. 13 сентября в Вильгорт прибыли сотрудники НКВД, но Евфимий Петрович отказался передать им ключи от храма и попытался собрать народ, чтобы не допустить описи церковного имущества. Он был немедленно задержан (арест оформлен 14 сентября) и помещен в сыктывкарскую тюрьму. На допросе он подтвердил, что как церковный староста защищал храм, отвергнув обвинения в «активной контрреволюционной деятельности». 16 сентября Евфимий Петрович Кочев Особой тройкой УНКВД Коми АССР был приговорен к высшей мере наказания, а расстрелян 18 сентября. Мученик похоронен в безвестной могиле, его имя включено в Собор новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода от 6 октября 2001 года.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-evfimij-kochev

Прмц. Татиа́ны Грибковой, послушницы, мч. Ната́лии Козловой (1937)

Преподобномученица Татиа́на Грибкова, послушница

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

14 сентября

ЖИТИЕ

Преподобномученица Татиана родилась в 1879 году в деревне Щукино Московского уезда Московской губернии в семье крестьянина Ивана Грибкова.

В 1896 году Татьяна поступила в Казанский Головинский женский монастырь, находившийся в девяти верстах от Москвы. Обитель была основана в 1876 году, – сначала именовалась общиной, а в 1886 году была обращена в монастырь. Здесь было два каменных и два деревянных храма, больница, богадельня, иконописная мастерская и школа, подвизалось без малого двести сестер. В 1925 году монастырь был советской властью ликвидирован. Татьяна поселилась вместе с сестрой в родном селе.

Во время жестоких гонений на Русскую Православную Церковь, очередная волна которых пришлась на 1937 год, были оформлены с помощью лжесвидетелей показания, обвиняющие послушницу Татьяну.

Двадцатипятилетний коммунист Кузнецов, снимавший в доме Татьяны комнату, написал на нее 13 мая 1937 года донос начальнику НКВД Кунцевского района. Закончил он его просьбой: «Для более конкретного подтверждения я могу оказать вам помощь, но прошу моего имени ей не сообщать, так как я с ней живу в одной квартире и это приведет к некоторой неприятности».

30 мая лжесвидетель был вызван на допрос. Следователь спросил его, что он может сказать о Татьяне Грибковой.

– В доме Грибковой проживаю с октября 1935 года, – отвечал лжесвидетель. – Она в прошлом монашка, в данное время нигде не работает, живет с сестрой, которая работает активно в колхозе. В доме Грибковой проживает четыре семейства, на средства от эксплуатации жилплощади она в большей мере и живет, к тому же занимается кустарным ремеслом – стегает одеяла, ее посещает очень много народу… Часто ее посещает монашеская публика, посещает ее еще одна гражданка, которая берет у Грибковой литературу, бывают также местные жители, и сама Грибкова по вечерам посещала очень многих, особенно перед религиозными праздниками. Кроме того, она перед религиозными праздниками уезжает в Москву, где посещает всякую поповскую братию и своих бывших монастырских знакомых. Она, по-видимому, имеет хорошие знакомства с высшим духовенством, знает архиерея Питирима и других священнослужителей и бывает в таком обществе, где якобы ведутся интимные беседы о том, что скоро должен придти Гитлер. Она бывает осведомлена о тех назначениях попов, которые происходят в Москве в Синоде. Например, об аресте Питирима она говорила: если бы его на Пасху не забрали, то во всех церквях была бы тьма народу. По всем данным, у ней сохранились золотые запасы, так как в первые годы революции она проводила сборы золота на помощь царю Николаю для борьбы за «отечество». Имеет много религиозных книг и брошюр. По своим настроениям она враждебная личность, проводит антисоветские беседы, распускает слухи о приходе антихриста, причем первым антихристом она считает товарища Ленина. Колхозы она считает барщиной; говорила в феврале 1937 года, что туда согнали людей, но лишают их свободы, хлеба им не дают. По вопросу религии она держится определенного мнения, что в скором времени власть должна измениться и религия восторжествует. По отношению вождей партии и правительства она произносила ряд оскорбительных выражений, с заключением того, что поскольку у власти нет наших русских, то, несомненно, они должны предать русский народ…

Несмотря на донос и показания лжесвидетеля, послушница не была тогда арестована. Арест состоялся лишь 9 августа 1937 года после указа Сталина от 5 августа 1937 года о проведении массовых арестов.

Она была заключена в Новинскую тюрьму в Москве. 10 августа начались допросы.

– Собирали ли вы в 1917 году золото в помощь царю Николаю?

– Нет, не собирала никогда.

– Следствием установлено, что ваш дом посещают различные служители религиозного культа, и в частности из бывшего монастыря. Подтверждаете ли вы это?

– Нет, меня никто не посещает, за исключением того, что раньше посещала меня одна монахиня, моя родственница.

– Следствием установлено, что вы среди населения распространяете религиозную литературу. Подтверждаете ли это?

– Нет, никому религиозной литературы я читать не давала.

– Следствием установлено, что вы систематически ведете антисоветскую агитацию, восхваляете Гитлера. Подтверждаете ли это?

– Это я полностью отрицаю, никакой антисоветской агитации я не проводила.

– Следствием установлено, что вы распространяете разную клевету на вождей советской власти. Подтверждаете ли это?

– Отрицаю. Никакой клеветы я никогда не распространяла.

– Свидетель Кузнецов уличает вас в том, что вы в его присутствии неоднократно высказывали контрреволюционные мысли по адресу советской власти и ее руководства. Почему вы это скрываете от следствия?

– Я при нем никогда контрреволюционных мыслей не высказывала. Вообще, я ничего не скрываю, то, что не говорила, то отрицаю…

– Следствием установлено, что вы вели контрреволюционную агитацию среди колхозников. Признаете ли вы себя виновной?

– Виновной себя в контрреволюционной агитации не признаю, так как никогда ее не вела.

10 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу.

Послушница Казанского Головинского монастыря Татиана (Грибкова) была расстреляна 14 сентября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребена в безвестной общей могиле.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-tatiana-gribkova

Мученица Ната́лия Козлова (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

14 сентября

ЖИТИЕ

Святая мученица Наталия (Наталия Ивановна Козлова) родилась 12 сентября 1895 года в благочестивой крестьянской семье села Чурики Скопинского уезда Рязанской губернии.

В семье, имевшей пятерых детей Наталия была младшим ребенком. Родители смогли привить своим детям традиционное крестьянское трудолюбие, любовь к Богу и Церкви, дать возможное – для крестьянских детей того времени – образование. Так, Наталия успешно окончила трехклассную сельскую школу, была грамотной и с большим интересом читала Книги Священного Писания и духовную литературу. Она старалась не пропускать ни одного церковного богослужения. О благочестии крестьянской семьи Козловых говорит и тот факт, что одна из сестер святой мученицы Наталии – Матрона – приняла монашеский постриг.

Когда Наталия достигла совершеннолетия, она была выдана замуж, за своего односельчанина Степана Козлова - человека трудолюбивого и глубоко верующего. В браке у них родилось восемь детей.

Русская крестьянская семья Козловых жила исключительно своими молитвами и трудами. Они имели надел земли, домашнюю скотину и все необходимое для земледельческих трудов. В зимние месяцы глава семьи занимался отхожим промыслом – он имел в Москве свою небольшую торговлю готовым платьем.

Но неумолимо сгущались тучи над Русской землей. Россия погружалась в ужасную пропасть богоборчества, неверия и безбожия.

К 1935 году из восьми детей Козловых в живых осталось только четверо. То время было страшным и смутным, но приближались еще более тяжкие времена. Один из ныне здравствующих сыновей Наталии Ивановны - 79-летний Александр Степанович - пишет: «В те далекие, чудовищно трагические годы пострадала и наша матушка Козлова Наталия Ивановна, мать восьми детей, в воспитание которых она вкладывала свое горячее сердце и добрую искреннюю душу. С великой благодарностью мы храним ее материнское тепло, заботу и ласку.

Глубоко, очень глубоко, неизлечимо ранимы остались наши детские души, после потери родителей. В 1935 году, в январе месяце отняли у нас дорогого нам папашу, нас осталось в то время четверо несовершеннолетних детей с искалеченными судьбами. Застрелили папу местные руководители (коммунисты) за то, что он их покритиковал на общем собрании селян, за их творимое безобразие».

После трагической смерти отца семью постигло еще одно несчастье. В 1936 году за неуплату так называемых «государственных платежей» у Козловых была изъята лошадь. Что значила лошадь для крестьянина в то время – нетрудно представить. Наталии Ивановне только и оставалось, что самой становиться за плуг или соху, а малолетним детям - надрываясь, тянуть оглобли.

Однако святая мученица Наталия в это скорбное для семьи и для всей нашей страны время явила собой образец непоколебимой веры, исповедничества, надежды на милость Божию и, изливая неиссякаемую любовь к ближним, старалась утешить и своих детей и отчаявшихся односельчан. Она была выбрана сначала казначеем, а затем и старостой Богоявленской церкви села Чурики. За усердные труды на пользу Святой Церкви 26 июня 1935 года она была награждена благословенной Почетной грамотой правящего архиерея. На должности казначея и старосты своего родного приходского храма Наталия Ивановна несла большие труды по обеспечению всем необходимым для совершения богослужений. Она почти каждую неделю ездила в Москву, где приобретала церковные свечи и кагор, у себя на дому пекла просфоры.

В декабре 1936 года в Чуриках было организовано массовое шествие более 200 человек верующих к сельскому совету, с требованием освободить из-под ареста священника Евгения Светлова, бывшего настоятеля Богоявленской церкви их родного села.

Неравнодушной осталась Наталия Ивановна и к тому, что половину храма колхоз изъял под зернохранилище, и она призывала народ добиваться возвращения незаконно и безосновательно изъятого у Бога и верующих. В мае 1937 года по инициативе Церковного Совета Богоявленского храма состоялось многочисленное собрание верующих села Чурики. В июне Наталия Ивановна вместе с членом Церковного Совета Василием Матвеевичем Абрамкиным ездили в Москву в приемную М. И. Калинина, куда передали более 400 подписей своих односельчан с требованием возвратить изъятую половину храма верующим.

Не побоялась святая мученица Наталия поддерживать связь и с находящимся тогда в заключении священномучеником Игнатием (Садковским), епископом Скопинским. В свое время, до его ареста, она дважды была принята им в Скопине, по церковным делам прихода. На допросе ее нисколько не смутил вопрос следователя - почему она поддерживает связь с «врагами народа», т. е. епископом Игнатием и находящимся в заключении священником Чуриковской церкви отцом Евгением Светловым. Для нее, истинной православной христианки, эти обстоятельства не имели устрашающего значения, даже в те времена всеобщего доносительства. Святая мученица Наталия поступала по словам апостола Павла: «...носите тяготы друг друга и тако исполните Закон Христов...» (Гал. 6; 2). Священномученику Игнатию, епископу Скопинскому и пребывавшему с ним в заключении протодиакону она отправляла деньги, а со священником Евгением Светловым вела переписку, рассказывая о всех церковных делах на приходе.

Такая активная деятельность святой мученицы Наталии, как церковной старосты, не «соответствовала» разрушительным планам новых властителей России. По их понятиям, слишком активны были церковники в Чуриках.

Постановление УНКВД по Московской области (в то время Рязанщина входила в Московскую область на правах района) от 14 августа 1937 года гласило: «Гражданка Козлова Наталья Ивановна, 1895 года рождения, происходит из села Чурики..., активная церковница единоличница, достаточно изобличается в том, что будучи враждебно настроена к советской власти ведет среди колхозников активную антисоветскую агитацию, направленную на развал колхоза, вместе с этим ведет среди населения религиозную пропаганду, высказывает пораженческие настроения и террористические заявления по адресу руководителей партии и членов советского правительства. Осенью 1936 г. организовала контрреволюционное шествие церковников в количестве 150 человек, которые угрожали расправой сельским коммунистам и активистам за арест попа Светлова.

... Гражданку Козлову Наталью Ивановну привлечь в качестве обвиняемой по ст. 58 п. 10 УК, мерой пресечения... избрать содержание в Скопинской тюрьме».

Предъявленные ей обвинения в антисоветской и контрреволюционной деятельности Наталия Ивановна категорически отрицала.

Вместе со святой мученицей Наталией были арестованы члены Церковного Совета Богоявленской церкви села Чурики Василий Матвеевич Абрамкин и Василий Данилович Орлов. Уже 16 августа 1937 года все они были переправлены в Таганскую тюрьму, где 10 сентября того же года Постановлением заседания Тройки УНКВД СССР по Московской области им был вынесен приговор, определяющий высшую меру наказания – расстрел.

Этот приговор был приведен в исполнение 14 сентября 1937 года вблизи поселка Бутово Ленинского района Московской области на огражденной территории полигона НКВД СССР.

Постановлением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 августа 2004 года церковная староста Богоявленского храма села Чурики Наталия Ивановна Козлова включена в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века.

Источник: http://www.ryazeparh.ru, https://azbyka.ru/days/sv-natalija-kozlova

Прмч. Васи́лия (Эрекаева), иеромонаха, прмцц. Анастаси́и (Камаевой) и Елены (Асташикиной), монахинь, мчч. Аре́фы Ерёмкина, Иоа́нна Ломакина, Иоа́нна Сельманова, Иоа́нна Милёшкина и мц. Ма́вры Моисеевой (1937)

Преподобномученик Васи́лий (Эрекаев), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Василий Егорович Эрекаев родился в 1879 году в селе Носакино Спасского уезда Тамбовской губернии в крестьянской семье. Окончил сельскую школу и поступил в Саровскую в честь Успения Пресвятой Богородицы мужскую пустынь, где подвизался до закрытия пустыни весной 1927 года. Был рукоположен во иеромонаха. Служил в Успенском храме в селе Старая Пичеморга Торбеевского района (ныне объединено с селом Носакино). В 1932 году арестован, вскоре освобожден. Отец Василий был усердным пастырем, часто посещал прихожан в своем селе и окрестных деревнях, объяснял крестьянам православное вероучение и религиозно-нравственные обязанности христианина, предостерегал против опасности уклонения в раскол. Много людей приходило к священнику за духовным наставлением и житейским советом. В марте 1937 года иеромонах Василий (Эрекаев) был арестован по обвинению в «систематической контрреволюционной деятельности, направленной на свержение советской власти». Виновным себя не признал, заявив, что давал наставления верующим, следуя своему пастырскому долгу. Расстрелян 10 августа 1937 года по постановлению тройки УНКВД по Мордовской АССР от 5 августа. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Библиография

1. Архив УФСБ РФ по Республике Мордовия. Д. 5666-С. Т. 1, 2.

Источник: www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-erekaev

Преподобномученица Анастаси́я (Камаева), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Преподобномученица монахиня Анастасия – в миру Анастасия Леонтьевна Камаева – родилась в 1879 году в селе Старое Дракино Наровчатского уезда Пензенской губернии (в современности Ковылкинский район Мордовии) и происходила из мордовской крестьянской семьи. Она стала монахиней кадомского в честь иконы Божией Матери «Милостивая» монастыря, а после его закрытия жила в Старом Дракине вместе с сестрой, ведя единоличное хозяйство. Даже живя вне монастыря, Анастасия сохраняла монашеский образ жизни, держась в стороне от новых веяний жизни и все мысли устремив к Богу. Матушке Анастасии доверили руководство церковным советом, ее стараниями закупалась церковная утварь, она всегда старалась украсить местный храм и заботилась о том, чтобы для молитвы во время службы верующие могли покупать свечи.

Монахиню арестовали как члена «контрреволюционной (церковно-монархической) группы» и обвинили «в организации контрреволюционных нелегальных сборищ, на которых (она) систематически вела антисоветскую агитацию террористического характера». Матушка Анастасия виновной себя не признала и была расстреляна 10 августа 1937 года по приговору тройки при НКВД МАССР от 5 августа. Монахиня Анастасия (Камаева) была прославлена в лике святых новомучеников Российских Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 2000 году.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-anastasija-kamaeva

Преподобномученица Елена (Асташкина), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Преподобномученица Елена – в миру Елена Васильевна Асташкина – родилась в селе Старое Дракино Наровчатского уезда Пензенской губернии в 1878 (по некоторым данным 1882) году в крестьянской семье. Семья жила в достатке, но излишеств не знали. С молодых лет Елена искала иноческого подвига и в 1895 году, с благословения родителей, она ушла в монастырь и стала послушницей Покровского Шиханского монастыря в Городищенском уезде Пензенской губернии. Долгое время она жила при монастыре на испытании, проходя разные послушания, и лишь в 1913 году указом Духовной Консистории была определена в число сестер монастыря. Через некоторое время матушка Елена была переведена в Казанский Мокшанский монастырь. После разгона этой обители в 1917 году она вернулась в село, в котором родилась. У нее появился свой дом, и она самостоятельно вела хозяйство, но продолжала иноческое житие и жила в девичестве.

В 1932 году матушка Елена перебралась в село Шадым Ковлкинского района Мордовской АССР. Заветной ее мечтой было, чтобы в храмах возобновилась служба, чтобы в них звучало церковное пение. Она поддерживала дружеские отношения с бывшими насельницами закрытых монастырей, знала многих священников.

В 1937 году монахиню Елену (Асташкину) арестовали и обвинили в том, что она «активная участница контрреволюционной церковно-монархической организации» и в том, что она «проводила пораженческую и антиколхозную агитацию». Виновной себя она не признала, на допросах говорила только о том, что она православная христианка и стремится жить согласно иноческим обетам. 5 августа 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила монахиню Елену к высшей мере наказания. 10 августа приговор был приведен в исполнение через расстрел. На Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году монахиня Елена (Асташкина) была причислена к лику святых.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-elena-astashikina

Мученик Аре́фа Ерёмкин

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Мученик Арефа (Арефий) Петрович Ерёмкин – родился в 1884 году в селе Красивка Наровчатского уезда Пензенской губернии (современный Торбеевский район Республики Мордовия) в крестьянской семье. Образования он не получил, всю жизнь занимаясь крестьянским трудом. Известно, что у него была жена Фекла и 5 сыновей.

В 1937 году Арефий Петрович был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и обвинен в том, что «под видом религиозных бесед систематически проводил нелегальные сборища, на которых распространял провокационные слухи о падении советской власти, агитировал единоличников не вступать в колхоз». Виновным себя он не признал. 10 августа 1937 года Арефа Петрович Еремкин был расстрелян по приговору тройки при НКВД МАССР, вынесенному 5 августа. Мученик Арефа был прославлен в лике святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2000 года.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-arefa-eremkin

Мученик Иоа́нн Ломакин

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Мученик Иоанн – Иван Васильевич Ломакин – родился в селе Старое Четово Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне Республика Мордовия, Торбеевский район) в 1884 году и происходил из крестьянской семьи. Родители Ивана Васильевича были крепкими крестьянами – имели дом, надел земли, одну-две лошади, одну-две коровы, несколько овец, была также своя мельница. В непростое для русского крестьянства время коллективизации, Иван Васильевич не стал разрушать сложившийся в семье уклад и хозяйство свое продолжал вести как единоличник. Глядя на неудачи первых колхозников, он высказывал свои мысли о том, что происходило: он считал, что земле нужен настоящий хозяин, который душу в нее вкладывает и все делает старательно, а колхозники сами еще не разобрались, кто за что отвечает. Ломакин был глубоко верующим человеком, никогда не отказывал странникам в просьбе отдохнуть в его доме. Он постоянно ходил в церковь, а на праздники приглашал к себе священника. Семья Ивана Васильевича была большая – 8 человек.

В 1937 году Ивана Ломакина арестовали и обвинили в том, что он «участник религиозной контрреволюционной организации, по заданию которой проводил антиколхозную агитацию, распространял слухи о войне, свержении советской власти и восстановлении монархического строя». Виновным себя он не признал, не перекладывая ложное обвинение и на других. 5 августа 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила Ивана Васильевича Ломакина к высшей мере наказания. 10 августа приговор был приведен в исполнение через расстрел. Мученик Иоанн был прославлен в лике святых на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-lomakin

Мученик Иоа́нн Сельманов

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Мученик Иоанн – Иван Ильич Сельманов – родился в 1900 году в селе Салазгорь Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне Республика Мордовия, Торбеевский район) в крестьянской семье. Отец Ивана Ильича некоторое время занимался торговлей. Иван выучился сапожному мастерству и этим зарабатывал на хлеб. В 1920 году его призвали в Красную Армию. В это время жена его Ольга Евдокимовна ждала первого ребенка, дочь Клавдия родилась в 1921 году и отец увидел ее, когда девочке шел третий год. После окончания гражданской войны Иван вернулся в родное село, продолжал заниматься своим ремеслом. В 1920-е гг. он был лишен избирательных прав из-за происхождения – из торговцев.

Первый арест состоялся в 1931 году. Приговоренный к 10 годам лишения сободы, Иван Ильич был досрочно освобожден из-за серьезной болезни. Он вернулся в родное село Салазгорь и жил здесь до 1937 года. В это время по селам ходили странники и рассказывали, что «царь Романов» остался жив, «только до времени скрывается», что «скоро советская власть падет... страной будет управлять один порядочный человек, не такой, как богохульники».

Странники обещали хорошую жизнь и говорили: «Вот тогда-то православные вновь воспрянут, вспомнят традиции, по которым жили много веков их предки». Ивану Сельманову такие разговоры были абсолютно по душе. Ему очень хотелось, чтобы церкви поскорее открыли, он даже решил не дожидаться обещанного «благоприятного времени» и стал инициатором движения сельчан за открытие местного храма. Последовал арест, в доме Ивана Ильича произвели обыск. В обвинении говорилось: «являлся участником религиозной контрреволюционной организации, вел контрреволюционную антисоветскую антиколхозную агитацию, высказывал террористические намерения по адресу руководителей партии и правительства». На первом же допросе Иван сказал, что не станет признавать за собой того, в чем его обвиняют.

5 августа 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила Ивана Ильича Сельманова к расстрелу. 10 августа приговор был приведен в исполнение. На юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году мученик Иоанн Сельманов был причислен к лику святых.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-selmanov

Мученик Иоа́нн Милёшкин

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Мученик Иван Васильевич Милёшкин родился в 1902 году в селе Салазгорь Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне Республика Мордовия, Торбеевский район) и происходил из крестьянской семьи. В 1924-1926 годах он служил в Красной Армии рядовым, а в 1927 году вернулся в родные края и занялся сельским хозяйством. Переехав в село Мокша Торбеевского района Мордовской АССР, Иван Васильевич вступил в колхоз и даже был избран его председателем.

Первый раз Ивана Васильевича арестовали в 1932 году с обвинением «халатное отношение к служебным обязанностям». Он был приговорен к 1 месяцу исправительно-трудовых работ. Безуспешные попытки научиться жить в новых условиях сблизили его с местными священниками, он стал «странствовать» по селам Торбеевского, Темниковского и Ковылкинского районов, обучаясь сам и обучая других Христовой вере. В те времена долго это продолжаться не могло: второй арест состоялся в 1937 году. В обвинении было сказано: «участник религиозной контрреволюционной организации, выполнял роль связиста (связного) между руководителями и членами группы, руководил нелегальными сборищами и проводил вербовку новых членов». Если «халатное отношение к службе» было для власти большевиков простительно и наказание за него было почти что условным, то все, что связано было с Церковью и вообще религиозностью, в то время немилосердно и несправедливо преследовалось. 5 августа 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила Ивана Васильевича Милёшкина к высшей мере наказания и 10 августа он был расстрелян.

На юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году мученик Иоанн Милёшкин был причислен к лику святых.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-mileshkin

Мученица Ма́вра Моисеева

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 августа

ЖИТИЕ

Мученица Мавра – Мавра Васильевна Моисеева – родилась в 1875 году в селе Шалы Темниковского уезда Тамбовской губернии (ныне Республика Мордовия, Атюрьевский район) в крестьянской семье. Известно, что до революции 1917 года она жила в собственном доме, имела середняцкое хозяйство. Относительно благополучная жизнь продолжалось до 1937 года.

Мавре Васильевне хотелось, чтобы храм в селе Шадыме, куда она ходила молиться, был крепок и красив, и она стала собирать с прихожан деньги для проведения ремонта церковного здания. Люди активно откликнулись, наняли артель плотников из 4 человек, которые сделали работу. Вскоре после этого Мавра Васильевна была арестована и ей было предъявлено обвинение в том, что она «участник религиозной контрреволюционной организации... предоставляла свой дом для проведения нелегальных сборищ... возглявляла сбор средств для ремонта церкви». На допросах она рассказывала лишь о том, как собирала деньги на храм и заявила, что веру в Бога она не считает преступлением. Безбожная власть с этим согласна не была: 5 августа 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила Мавру Васильевну Моисееву к высшей мере наказания – расстрелу. 10 августа 1937 года приговор был приведен в исполнение. На юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви мученица Мавра Моисеева была причислена к лику святых.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-mavra-moiseeva

Прмч. Иларио́на (Громова), иеромонаха, прмц. Михаи́лы (Ивановой), схимонахини (1937)

Преподобномученик Иларио́н (Громов), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

11 октября

ЖИТИЕ

Преподобномученик Иларион (в миру Иван Андреевич Громов) родился в 1864 году в селе Крупшево Каблуковской волости Тверского уезда Тверской губернии в крестьянской семье. Иван Андреевич поступил послушником в Пантелеимонов монастырь на Афоне, где подвизался до 1914 года, когда был переведен на подворье Афонского монастыря в Москве. Здесь он принял монашеский постриг с именем Иларион, был рукоположен во иеромонаха и назначен старшим монахом, руководил различными монастырскими послушаниями.

С 1922 года, в связи с начавшимися гонениями на Русскую Православную Церковь и массовым закрытием монастырей, иеромонах Иларион стал служить сверхштатным священником в храме Григория Неокесарийского в Москве.

В декабре 1930 года ОГПУ по распоряжению советского правительства приступило к мероприятиям по выселению из Москвы священнослужителей, монахов и монахинь закрытых монастырей и активных мирян. 17 января 1931 года иеромонах Иларион был вызван в ОГПУ на допрос. Убедившись из расспросов, что перед ним иеромонах, следователь спросил его, ведет ли он агитацию против советской власти, а также что он отвечает верующим, когда те спрашивают, есть ли в настоящее время гонения советской власти на религию. Отец Иларион ответил: «Агитации против советской власти я не веду, верующим, которые обращаются ко мне по вопросу о гонении на религию, я всегда объясняю так, что всякая власть дается от Бога, а поэтому всякой власти надо подчиняться и переносить все гонения на религию».

Выяснив, что иеромонах Иларион считает, что при советской власти гонения есть, следователь отпустил его, взяв подписку о невыезде.

Всего в Москве было допрошено и подготовлено к выселению монахов, монахинь и мирян более четырехсот человек. Их объединяли в группы, которыми занимались отдельные следователи. 29 января 1931 года следственные действия, касающиеся той группы, в которую входил иеромонах Иларион, были закончены и составлено обвинительное заключение, где писалось, что они, «монахи, монашки, бывшие домовладельцы и торговцы, будучи активными церковниками-монархистами, группируясь вокруг реакционных московских церквей, систематически ведут антисоветскую агитацию о религиозных гонениях, чинимых советской властью... Квартиры их являются убежищем для всякого рода контрреволюционного элемента».

8 февраля 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило всех арестованных к трем годам ссылки. Половина арестованных была отправлена в Казахстан, а половина, в которую попал и иеромонах Иларион, в Северный край на строительство железнодорожной ветки в глухой тайге, где условия работы и жизни были самые тяжелые. Сюда было сослано много духовенства, и многие здесь умерли от болезней и непосильного труда.

В 1934 году, по окончании срока ссылки, отец Иларион вернулся в Москву и попытался по документам, выданным в ссылке, получить паспорт, но ему в этом было отказано. Он уехал во Владимир, получил документы и поселился у своего духовного сына в городе Петушки, где прожил несколько лет, время от времени приезжая в Москву для духовного окормления своих духовных чад. Здесь он ходил в храм Ризоположения на Донской улице, но поскольку ввиду надзора властей за церковной жизнью служить не мог, служил на квартирах своих духовных детей, – во многих из них были устроены небольшие домашние церкви, в частности в квартире диакона Иоанна Хренова, служившего когда-то в храме Сорока Мучеников вблизи Новоспасского монастыря. Материально помогал отцу Илариону его духовный сын Николай Рейн.

В один из приездов в Москву 10 января 1937 года отца Илариона сбил трамвай. Травма была не смертельна, но все же за ним потребовался уход, и его взяла к себе духовная дочь, которая выправила ему паспорт по документам, данным ему во Владимире. Впоследствии в течение нескольких месяцев он жил у разных духовных детей, поскольку на одном месте оставаться долго было опасно – гонения на Церковь не только не утихали, но все более и более усиливались.

26 августа 1937 года иеромонах Иларион был арестован, заключен в Бутырскую тюрьму в городе Москве и допрошен. Отец Иларион не признал себя виновным, и следователь не настаивал, для него было достаточно показаний лжесвидетеля, с которым отец Иларион был знаком, а также и того, что священник был судим за контрреволюционную деятельность в 1931 году.

5 октября 1937 года следствие было закончено. Отца Илариона обвинили в том, что «он являлся активным участником контрреволюционной церковно-монархической группы, на квартирах своих единомышленников совершал тайные богослужения, проводил систематическую антисоветскую агитацию, высказывал фашистские настроения, распространял контрреволюционные провокационные слухи о якобы существующем в СССР гонении на религию и духовенство».

8 октября тройка НКВД приговорила отца Илариона к расстрелу. Иеромонах Иларион (Громов) был расстрелян 11 октября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-ilarion-gromov

Преподобномученица Михаи́ла (Иванова), схимонахиня

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

11 октября

ЖИТИЕ

Преподобномученица Михаила (в миру Марфа Ивановна Иванова) родилась в 1867 году в деревне Иванино Рузского уезда Московской губернии в крестьянской семье. В юности она поступила в Казанский Головинский монастырь, основанный при селе Головино в 1876 году московским купцом Никитой Игнатьевичем Сидоровым. В начале ХХ века здесь подвизалось более ста семидесяти монахинь и послушниц. После прихода к власти воинствующих безбожников монастырь был закрыт, а на его месте устроен санаторий; но монахини не покинули стен обители. Послушница Марфа осталась жить в селе Головино, молиться ходила в бывший монастырский храм и работала посудомойкой в санатории. Таким образом она прожила здесь пять лет, пока начальство не стало увольнять из санатория послушниц и монахинь, и многим из них пришлось расселиться по ближайшим селам или переехать в Москву.

Духовным отцом Марфы в то время, как и многих других послушниц и монахинь Головинского монастыря, был архимандрит Амвросий (Астахов), который после закрытия монастырей поселился в селе Аксиньино Красногорского района Московской области. В начале тридцатых годов он постриг Марфу Ивановну в схиму с наречением ей имени Михаила. Она уже имела опыт монашеской жизни и стала строгой и благочестивой монахиней и среди верующих вскоре стала известна своей праведной жизнью.

Схимонахиня Михаила была арестована 26 августа 1937 года при наступлении наиболее ожесточенных гонений на Русскую Православную Церковь и через несколько дней допрошена.

– На какие средства вы существуете? – спросил ее следователь.

– Я живу на средства, которые получаю от своих почитателей. Также мне немного помогал церковный совет храма в селе Аксиньино.

Следователь поинтересовался, не склоняла ли монахиня Михаила мирских людей к принятию монашества, на что та ответила:

– До пострижения в монашество я со всеми этими лицами вела беседы, они со мной советовались, принимать монашество или нет. Я в зависимости от их подготовленности давала советы, после этого они находили духовников, которые и подготавливали к принятию монашеского пострига, и совершали постриг.

– Следствие располагает данными, что вы себя среди верующих выдавали за блаженную и прозорливую. Вы это подтверждаете?

– Сама себя я среди верующих не выдавала за блаженную и прозорливую, но не отрицаю, что мои почитатели считали меня и прославляли как блаженную и прозорливую.

– Объясните цель посещения вас вашими почитателями.

– Ко мне приходили за советами, молитвами у кого, например, родственники в ссылке или больны. Они просили меня помолиться за них. Ко мне обращались с вопросами, скоро ли будет война; некоторые из моих посетителей хотели, чтобы поскорее была война и слетела бы эта власть, так как считают, что при ней очень трудно жить. Также у меня в доме были разговоры, что советская власть на религию ведет гонение и народ арестовывают безвинно и высылают; также спрашивали меня те, кто приезжает из деревни, вступать ли им в колхоз, другие говорили, что советская власть состоит из одних евреев и что сейчас еврейское засилье.

– Следствие располагает данными, что у вас на квартире проводились тайные богослужения. Вы это подтверждаете?

– Не отрицаю, действительно у меня на квартире тайные богослужения были.

Один из дежурных свидетелей 21 сентября дал такие показания сотрудникам НКВД о схимонахине Михаиле: «Схимонахиня Михаила также среди своих почитателей известна как блаженная и прозорливая; ее квартира, по существу, представляла из себя тайную церковь, где производятся тайные пострижения в монашество и тайные богослужения. Она говорила, что на религию и духовенство сейчас проводятся гонения со стороны советской власти, что люди безвинно арестовываются и высылаются и гибнут от голода и холода. У себя на квартире схимонахиня давала приют возвратившимся из ссылки попам и монахам».

Схимонахиню Михаилу обвинили в приеме на своей квартире верующих, в участии в монашеских постригах и в богослужениях на квартире. 8 октября 1937 года тройка НКВД приговорила схимонахиню Михаилу к расстрелу. Схимонахиня Михаила (Иванова) была расстреляна 11 октября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребена в безвестной общей могиле.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-mihaila-ivanova

Преподобномученик Лавре́нтий (Левченко), иеромонах (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

24 октября – Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших

25 октября

ЖИТИЕ

Преподобномученик Лаврентий родился 26 апреля 1893 года в селе Николаевском Курьинской волости Змеиногорского уезда Томской губернии в семье крестьян Ивана Леонтьевича и Акилины Федоровны Левченко и в крещении был наречен Стефаном. Кроме Стефана, в семье были старшие дочери Ксения, Евфросиния и Мария.

Любой земной труд, семейное и хозяйственное послушание должны были в представлении русского православного крестьянина в конце концов завершиться сугубым подвигом на поприще спасения души и молитвы за ближних, живых и почивших сродников, должны были завершиться трудом и жизнью, посвященной исключительно Господу Иисусу Христу. А где было наилучшее место спасения, как не в монастыре? В 1891 году в Шамординский монастырь в Калужской губернии поступила сестра Стефана Ксения, постриженная впоследствии в монашество с именем Евгения, через четыре года в Шамордино поступила сестра Евфросиния, принявшая постриг с именем Анатолия, а в 1909 году – сестра Мария. В 1910 году в монастыри поступили отец и мать Стефана, мать – к дочерям в Шамордино, а отец – в Оптину Пустынь, мать приняла постриг с именем Акилина, а отец принял схиму с именем Иоанн (он почил в 1929 году и был погребен у храма Покрова Божией Матери в Козельске); вместе с отцом пришел в монастырь и семнадцатилетний Стефан.

В Оптиной Стефан был пострижен в монашество с именем Лаврентий, рукоположен во иеродиакона и возведен в сан архидиакона. После закрытия Оптиной Пустыни безбожниками в 1923 году архидиакон Лаврентий поселился в Козельске в домике, в котором собрались его отец, мать и сестры – все монашествующие, к ним присоединились некоторые из оптинской братии, и получилась небольшая обитель. Зарабатывали они тем, что давала кустарная мастерская по изготовлению валяной обуви, которая была устроена в их доме. Валенки, которые они изготовляли, славились добротностью и высоким качеством выделки, и на них всегда был большой спрос.

После того как в Казанском храме Оптиной прекратились службы, монахи перешли служить в Георгиевский храм в Козельске, где настоятелем стал иеромонах Макарий (Чиликин); здесь и стал служить архидиакон Лаврентий. Служили, хотя и несколько сокращенно, чтобы не утомлять непривычных к длинным службам мирян, но само служение и пение было по-прежнему оптинским, и сюда потянулись православные русские люди, всегда ценившие монастырскую службу как наиболее молитвенную; кто сам не умел молиться, тот ухватывался за монашескую молитву. По большим праздникам в Георгиевский храм приходил служить настоятель Оптиной архимандрит Исаакий (Бобраков) и иноки, поселившиеся в близлежащих деревнях, и в эти дни пели на два клироса.

Впоследствии прихожане храма села Ивановского, расположенного неподалеку от Козельска, стали просить архиепископа Калужского Сильвестра (Братановского) рукоположить полюбившегося им благочестивого архидиакона во иеромонаха, и архиепископ исполнил их просьбу. В Ивановское к нему переехали монахини-сестры, они помогали по храму и зарабатывали на жизнь рукоделием.

Иеромонах Лаврентий ходил по деревням, общался с крестьянами и, будучи человеком мастеровым, часто был привлекаем к ремонту молотильных машин в колхозе: машины колхозу дали, а мастеров тогда еще не подготовили.

В 1935 году сотрудники НКВД принялись собирать об отце Лаврентии сведения на предмет его ареста. С этой целью осведомителям было дано задание заводить об отце Лаврентии беседы, чтобы получить о нем такого рода сведения, чтобы обвинить его в контрреволюционной деятельности и арестовать. Из беседы осведомителя с некоторыми верующими выяснялось, что иеромонах Лаврентий пользуется большим авторитетом среди православных. Приезжая в Козельск, он «обходит всех монахов и монашек и уговаривает, чтобы мы терпели, как терпел Христос... мы, когда говорим с ним, и не евши сыты бываем от его слов»[1], – поведал некий человек осведомителю. От других же верующих осведомитель узнал, что иеромонах Лаврентий держится очень осторожно, незаметно и старается быть полезным не только для православного общества, но и для новосозданных колхозов, так что когда там ломается что из техники, то идут к нему, а он помогает безотказно. Но большей частью же старается молчать, чтобы не обнаружить своего мнения.

В апреле 1936 года сотрудники Козельского отделения НКВД допросили нескольких жителей из прихода села Ивановское, требуя, чтобы они дали компрометирующие показания о священнике, дабы, не раскрывая имен осведомителей, получить материалы для его ареста и осуждения. Но свидетели дали показания столь путанные, что арест иеромонаха Лаврентия был тогда отложен. Однако в конце лета 1937 года вышел приказ Сталина о массовых арестах, и тогда протоколы допросов были извлечены как доказательные для обвинения священника.

В первых числах сентября соседка отца Лаврентия сообщила ему, что арестован священник соседнего прихода, и отец Лаврентий стал собирать вместе с сестрой вещи, которые могли бы ему понадобиться в тюрьме. Иеромонах Лаврентий был арестован 6 сентября 1937 года и заключен в камеру предварительного заключения при козельской милиции. В тот же день его допросил начальник козельского районного отделения НКВД.

– Следствие располагает данными, что вы производили церковную службу по колхозам района, брали деньги и продукты от колхозников, собирали подписи среди колхозников, не имея разрешения на это от сельсовета, райисполкома и колхоза. Просим не путать и дать правдивое показание по этому вопросу.

– Действительно, производил богослужение в колхозах деревень Лаврово, Ивановское, Староселье, Новоселие, Заречье, Толстое и поселка Алпатовское, за произведенные религиозные требы платили деньгами... хлебом... подписи я среди колхозников не собирал...

– Следствие располагает данными, что вы предлагали колхознице Евфросинии Волковой посещать церковь вместе с детьми и... проводили агитацию против школы.

– Евфросинию Волкову я знаю... она с 1932 года не ходит в церковь; почему она бросила церковную службу, я не знаю... против школы я... не агитировал.

– Следствие располагает данными, что вы... на поле среди колхозниц в колхозе Мировой Октябрь проводили контрреволюционную агитацию против советской власти. Требуем правдивого показания по данному вопросу.

– В колхозе я бывал, но контрреволюционной агитации я не проводил – виновным себя не признаю.

– В 1937 году вы без ведома сельсовета и колхоза в ночное время обходили дворы колхозников и собирали подписи – просим дать правдивое показание по этому вопросу.

– Без дела я по домам колхозников не ходил, если ходил, то по просьбе колхозников: были случаи, что по вечерам ходил служить «требы» в дома, где имеется необходимость. Подписи не собирал.

22 сентября 1937 года начальник козельского отделения НКВД составил обвинительное заключение и направил его на решение тройки, добавив от себя, чтобы дело иеромонаха Лаврентия было рассмотрено по первой категории, иначе говоря, чтобы он был приговорен к расстрелу.

5-6 октября 1937 года состоялось заседание тройки НКВД, и отец Лаврентий был приговорен к расстрелу. Иеромонах Лаврентий (Левченко) был расстрелян 25 октября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле.

Предание сохранило память о внешнем образе преподобномученика. Отец Лаврентий был высокого роста, с черными длинными волосами, большой густой черной бородой.

Примечания

[1] УФСБ России по Калужской обл. Д. П-13441. Л. 10.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-lavrentij-levchenko

Прмч. Маври́кия (Полетаева), архимандрита, и мч. Васи́лия Кондратьева (1937)

Преподобномученик Маври́кий (Полетаев), архимандрит

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

4 октября

ЖИТИЕ

Родился архимандрит Маврикий в 1880 г. в Кронштадте. При крещении получил имя Михаила. Местом его учебы были Санкт-Петербургские Духовные школы. Нельзя утверждать с совершенной уверенностью, но, по-видимому, он окончил и Духовную Академию. После завершения учебы Михаил принимает сан священника и выбирает местом своего служения далекий Туркестан. Согласно семейному преданию, это решение было принято не без влияния Святого Праведного Иоанна Кронштадского, который благословил о. Михаила на службу в Средней Азии. Он был лично знаком с всероссийским пастырем не только потому, что жил в Кронштадте. Матушкой молодого иерея стала племянница жены о. Иоанна, который, конечно же, не мог остаться безучастным к их судьбе.

Они уезжают в древний город Мерв, где о. Михаила назначают настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы. Церковь эта была построена в самом начале прошлого века руками русских солдат, которые несли службу на территории Туркестана. Ее настоятель являлся военным священником, ему приходилось окормлять многочисленный гарнизон российской армии, находящийся в Мерве.

После революции жизненный путь о. Михаила не был отмечен чем-то особенным, в том смысле, что он повторил судьбу всего нашего духовенства. Его неоднократно арестовывали, запрещали исполнять свой пастырский долг. Не желая, чтобы семья разделила с ним чашу страданий, он оставляет жену и сына, пешком уходит в Россию. В Троице-Сергиевой Лавре священник Михаил принял постриг с именем Маврикий и через некоторое время становится архимандритом. Несколько позже его перевели на приход Юрьев-Польский Владимирской епархии.

В 1937 г. архимандрит Маврикий был арестован и расстрелян после обвала на шахте, где он работал.

Источник: http://minds.by/, https://azbyka.ru/days/sv-mavrikij-poletaev

Мученик Васи́лий Кондратьев

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

4 октября

ЖИТИЕ

Василий Емельянович Кондратьев родился 1 марта 1887 года в деревне Гинутьево[1] Александровского уезда Владимирской губернии. В 20-х – начале 30‑х гг. жил в Загорске (ныне Сергиев Посад), занимался торговлей. В 1926-1935 гг. являлся старостой в храме, где служил архимандрит Маврикий (Полетаев). 21 октября 1935 года арестован по обвинению в высказывании «контрреволюционных взглядов» на политику советской власти и в «антисоветской агитации», заключен в Бутырскую тюрьму. Виновным себя не признал.

8 января 1936 года особое совещание НКВД приговорило Василия Емельяновича к 3 годам исправительных работ. Он отбывал наказание в Карагандинском ИТЛ, работал возчиком. В 1937 году против Василия Кондратьева было начато новое дело, его обвинили в том, что он предоставляет свою «квартиру» для богослужений. Василий Емельянович виновным себя не признал, подтвердил лишь наличие у него иконы. Расстрелян 4 октября 1937 года по постановлению тройки УНКВД по Карагандинской области от 28 сентября 1937 года, погребен в общей безвестной могиле. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Примечания

[1] Ныне деревня Генутьево Сергиево-Посадского района Московской области.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-kondratev

Прмч. Михаила (Жука), иеромонаха, мчч. Симео́на Воробьева и Дими́трия Воробьева (1937)

Преподобномученик Михаил (Жук), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

17 августа

ЖИТИЕ

Преподобномученик Михаил – в миру Михаил Григорьевич Жук – родился в 1872 году в селе Монастырек Равва-Русского уезда Львовской губернии (в то время Австро-Венгрия, ныне Украина, Львовская область, Жовкивский район), происходил из крестьянской семьи. В 1887 году он окончил гимназию. Известно, что даже после ее окончания будущий преподобномученик всю жизнь продолжал работать над своим образованием, читал книги научного и религиозного содержания.

Проживая в селе Смолино, Михаил с 16 лет служил псаломщиком в храме, занимался крестьянским трудом. Женился, но рано овдовел. Во время Первой мировой войны Львовские земли были заняты русскими войсками. В 1915 году в числе беженцев Михаил Жук попал в Россию и тогда же стал жителем Мордовского края, поселившись сначала в городе Краснослободске, а затем переехав в село Аксел Темниковского уезда Тамбовской губернии.

Сердцем уже давно склоняясь к жизни монашеской, Михаил Григорьевич подает прошение архиерею определить его в какой-нибудь монастырь и в 1924 году становится послушником Спасо-Преображенского монастыря, располагавшегося в Крснослободском уезде Пензенской губернии. В 1926 году послушника Михаила рукополагают во иеромонахи. После закрытия монастыря он служит на приходах в ряде сел Мордовии: Сивинь, Новое Синдрово, Новое Девичье, Старое Зубарево.

Первый раз отца Михаила арестовали в 1930 году за то, что он «оставил в церкви на ночь огонь». Второй арест состоялся в феврале 1932 года. Отпустили в марте без каких-либо объяснений. Третий и последний арест состоялся в июне 1937 года. Было предъявлено обвинение: «участник систематических собраний группы служителей религиозного культа, на которых прорабатывали методы агитации среди верующих против советской власти, всячески делали попытки к дискредитации вождей компартии». Виновным себя отец Михаил не признал, от веры своей не отрекался.

11 июля 1937 года тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила иеромонаха Михаила (Жука) к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был приведен в исполнение, и отец Михаил принял мученическую кончину 17 июля 1937 года.

Преподобномученик Михаил был причислен к лику святых на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-mihail-zhuk

Мученики Симео́н и Дими́трий Воробьевы

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля - переходящая - Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

17 августа

ЖИТИЯ

Братья Симеон и Димитрий родились в селе Ключевом Максатихинского уезда Тверской губернии в благочестивой семье крестьянина Михаила Воробьёва. Семён родился в 1871 году, а Дмитрий - в 1873-м, и во время гонений 1937 года им было за шестьдесят лет. Хотя братья и не были нарочито образованны, но были грамотны и весьма начитанны в церковной литературе, с детства были приучены к молитве и церковной службе. Оба брата служили в армии рядовыми: Семён с 1903 по 1907 год, а Дмитрий в 1914–1915 годах. До революции братья имели небольшие крестьянские хозяйства, Семён - лошадь, корову и овцу, а Дмитрий - две коровы, две овцы и ветряную мельницу. Поскольку хозяйства были ничтожны, то во время революции и сразу после нее они не были отобраны, но положение изменилось в начале тридцатых годов: тогда братья были арестованы, все их имущество конфисковано, а сами они были сосланы вместе со своими семьями на Урал. У Семёна было два сына - Николай одиннадцати и Михаил пяти лет, а у Дмитрия две дочери, четырнадцати и тринадцати лет, и сын одиннадцати лет.

Через год им было разрешено вернуться на родину, но ни имущества, ни хозяйства им не вернули. Семён еще до ссылки был церковным старостой в храме в селе Ключевом, и приехавший в село священник Александр Диевский предложил ему работать при храме сторожем, а его сына, Николая, научил петь и читать на клиросе, и вскоре он стал исполнять обязанности псаломщика. Дмитрий Михайлович, чтобы не умереть в родном селе с голоду, обзавелся кое-каким хозяйством.

Главное, что было в братьях, - это вера и великая любовь к храму, и поэтому, когда в село Ключевое был назначен священником о. Александр, он остановился и жил у братьев Воробьёвых; эти благочестивые семьи были опорой прихода.

Наступил 1937 год; 23 июля Дмитрий и Семён и сын его Николай были арестованы и заключены в Бежецкую тюрьму. Сразу же начались допросы.

- Когда и где вы познакомились с Диевским и в чем заключалось ваше знакомство? - спросил следователь Семёна Михайловича.

- В 1930 году я служил церковным старостой в ключевской церкви, в этом же году приехал священник Александр Степанович Диевский, который остановился у меня квартировать... Мое знакомство с Диевским заключается в том, что он служил священником, мой сын Николай псаломщиком, а я сторожем.

- Расскажите подробно, какую вы вели контрреволюционную деятельность среди населения.

Контрреволюционной деятельности среди населения я не вёл.

Скажите, Воробьёв, признаете ли себя виновным?

В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю.

- Почему вы следствию даете лживые показания, тогда как следствием установлена ваша контрреволюционная деятельность?

- В контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю».

Был допрошен сын Семёна Михайловича, Николай. Ему в это время едва исполнилось семнадцать лет.

- Скажите, когда вы познакомились со священником Диевским и по какой причине?

- В 1930 году мой отец был церковным старостой, в этом году приехал священник Александр Степанович Диевский, остановился у нас квартировать и с тех пор мне знаком. Я лично с самого детства посещал церковь, узнал обязанности псаломщика, на эту должность меня поставил церковный совет уже два года тому назад, зарплату мне платят тридцать рублей

- Какую вы проводили контрреволюционную деятельность?

- Служил псаломщиком, контрреволюционной деятельности не проводил.

- Скажите, Воробьёв, признаете ли вы себя виновным в агитации против советской власти и мероприятий партии?

- В предъявленном мне обвинении в контрреволюционной деятельности и агитации против проводимых партией и советской властью мероприятий виновным себя не признаю, поясняю, что агитацию среди населения я не проводил, моя связь со священником и отцом заключалась в совместной службе в одной церкви, Диевский был священником, а мой отец церковным сторожем. Антисоветской деятельности у меня с Диевским и отцом не было, и они в моём присутствии никогда и ничего не говорили против проводимых советской властью и партией мероприятий, Псаломщиком меня рекомендовал священник, который мне в этой работе помогал.

В тот же день был допрошен и Дмитрий Михайлович.

- Скажите, когда вы познакомились с Александром Диевским и в чём ваше знакомство заключалось?

- Со священником Александром Степановичем Диевским я познакомился в 1930 году, то есть с тех пор, как он стал служить священником в селе Ключевом.

Скажите, какую вы вели контрреволюционную деятельность среди населения? Подтвердите, так как следствию об этом известно.

Контрреволюционной деятельности среди населения я не вел.

- Скажите, Воробьёв, признаете вы себя виновным?

- В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю.

- Почему вы даете лживые показания, тогда как следствием ваша контрреволюционная деятельность установлена?

- В контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю. Поясняю следующее: моя связь с Диевским, братом Семёном и племянником Николаем состояла в посещении церкви.

Вот всё, что сочли нужным ответить на вопросы следователя братья, единственная вина которых была в ревностном отношении к храму.

13 августа Тройка НКВД приговорила Семёна и Дмитрия к расстрелу. Николай не был приговорен к расстрелу только из-за того, что ему было в то время семнадцать лет, его приговорили к восьми годам исправительно-трудового лагеря. Братья Симеон и Димитрий были расстреляны 17 августа 1937 года.

Причислены к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Источник: www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/saint/4996/4227/group

Преподобномученик Пантелеи́мон (Аржаных), игумен (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

23 сентября – Собор Липецких святых

24 октября – Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших

29 ноября

ЖИТИЕ

Преподобномученик Пантелеймон родился 29 июня 1872 года в деревне Залипаевка Федоровской волости Мало-Архангельского уезда Орловской губернии в семье крестьянина Тимофея Аржаных и в крещении был наречен Павлом. Хозяйство семьи Аржаных было бедным, и, чтобы поддержать хоть какое-то благосостояние, отцу приходилось много работать. С двенадцатилетнего возраста Павел помогал отцу: был пастухом в деревне, работал у помещика, подрабатывал у крестьян. Когда удавалось, он отправлялся молиться в Оптину Пустынь. В 1894 году Павел был призван на действительную военную службу и зачислен рядовым в Камчатский полк. После года службы он был отправлен на фельдшерские курсы, по окончании которых назначен ротным фельдшером.

В 1898 году Павел был уволен из армии. Он поступил фельдшером в Житомирскую губернскую больницу и одновременно учился в Волынской фельдшерской школе. Окончив школу, Павел Тимофеевич вернулся в родную деревню. Полгода он прожил дома, раздумывая над тем, каким ему путем идти дальше, тем более что и возраст уже был таков, когда серьезных ошибок можно и нужно было избегать. Семьи у него не было, а житейского опыта, сложившегося из наблюдений окружающей жизни во время службы в армии и работы фельдшером в губернской больнице, было достаточно. Вспомнились тогда посещения и молитвы в Оптиной Пустыни. Строгая жизнь в монастыре не пугала: за четыре года армейской службы он привык к дисциплине.

В 1900 году Павел Тимофеевич направился в Оптину и пробыл там послушником около семи лет, после чего настоятель монастыря, архимандрит Ксенофонт, постриг его в мантию с именем Пантелеимон в честь великомученика и целителя Пантелеимона, учитывая его земную профессию врача, предваряя его будущее как мученика. 15 марта 1909 года епископ Калужский и Боровский Вениамин (Муратовский) рукоположил монаха Пантелеимона во иеродиакона. В 1911 году иеродиакон Пантелеимон был рукоположен во иеромонаха. В монастыре он нес послушание фельдшера в монастырской больнице.

В 1914 году отец Пантелеимон был выбран на должность казначея монастыря, в этой должности он состоял до закрытия обители безбожниками в 1918 году. Некоторое время он работал в образованном властями на территории монастыря племхозе и музее, а затем служил в храмах в Лихвине, Мещовске и Одоеве. В 1925 году он приехал в Козельск и стал служить в Никольской церкви. 26 июня 1926 года епископ Малоярославецкий, викарий Калужской епархии Иоасаф (Шишковский-Дрылевский) возвел иеромонаха Пантелеимона во игумена, назначив его настоятелем Мещевского Георгиевского монастыря, но, поскольку монастырь в это время был советской властью закрыт, отец Пантелеимон вернулся в Козельск и служил в Никольской церкви.

В Козельске тогда жило около сотни монахов и монахинь из закрытых монастырей – Оптинского и Шамординкого. Они образовали монастырь без стен, рассеянный по городу, где в квартирах-кельях обосновалось по нескольку монахов, собиравшихся в храм на богослужения, которые мало чем отличались от монастырских.

На Духов день, 9 июня 1930 года, в Козельске по традиции состоялась ярмарка, на которую съехалось несколько тысяч человек. В этот день произошло столкновение крестьян с милицией, во время которого был убит крестьянин. Власти решили воспользоваться случившимся и арестовать часть монахов, обвинив их в подстрекательстве к мятежу. 18 августа 1930 года было арестовано сорок человек – монахов и мирян, и среди них игумен Пантелеимон; его обвинили в руководстве «монашеско-монархической» группой, которая будто бы ставила своей задачей реставрацию монархического строя. Все арестованные были отправлены в тюрьму в Сухиничи.

После предъявления следователем обвинения игумен Пантелеимон сказал: «Организатором и руководителем как подпольного монастыря, так и контрреволюционной монархической группы города Козельска я не был. По этой линии никаких указаний и директив никому не давал и никакого участия в этой деятельности не принимал. Работы, направленной против советской власти, никогда не вел... В Козельске подпольного монастыря нет и не было... Чем вызвана концентрация монашествующих в городе Козельске, мне неизвестно, но думаю, что непосредственная близость монастырей Оптина Пустынь и Шамординского после их ликвидации вынудила монахов поселиться в Козельске. Из других же городов и монастырей приезжали просто потому, что в Козельске жили старцы схимонахи, а не потому, что кто-то этим вопросом умышленно занимался и преднамеренно стягивал монашествующих в Козельск»[1].

27 ноября 1930 года тройка ОГПУ приговорила игумена Пантелеимона к десяти годам заключения, но затем срок был сокращен до пяти лет, и отец Пантелеимон был отправлен сначала в Вишерский лагерь, а затем в ссылку в город Елец. По окончании срока, в 1935 году, он устроился псаломщиком во Введенском храме в Ельце.

Здесь его застало беспощадное гонение 1937 года. Игумен Пантелеимон был арестован 16 сентября 1937 года, заключен в липецкую тюрьму и на следующий день допрошен.

– Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении? – спросил его следователь.

– Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю, – ответил священник.

30 октября следователь допросил дежурных свидетелей, один из которых показал, будто бы отец Пантелеимон жаловался, что «крестьянам в колхозе стало жить невозможно... пахать не на чем – лошади все подохли с голоду... сеять нечем, так как в колхозе нет семян; люди мрут с голода и... едят павших лошадей, в скором будущем всем грозит голодная смерть, вот до чего довели коммунисты и советская власть. Где ни посмотришь, всюду обман при этой власти, обманным путем согнали крестьян в колхозы, обещали, что дадут им богатую жизнь, а вместо этого дали им голод, разорение, нищету и муки»[2].

Другой свидетель показал, что, идя с работы домой, он зашел 14 мая 1937 года во Введенскую церковь. Шла вечерня. В конце службы игумен Пантелеимон выступил с проповедью, в которой сказал, что «сегодняшний день – день скорби, день, который мы посвящаем нашему дорогому и любимому великомученику Петру Крутицкому, погибшему от руки врага – замученному в ссылке тяжкими муками – нашими злейшими врагами, врагами Русской Церкви и веры Православной... которые ведут человечество в ад на радость антихристу. Этот человек показал нам, как должен жить и бороться истинный христианин – за веру Православную в такое смутное время, какое протекает у нас на Руси. За что же его замучили и казнили? Его замучили враги веры Православной, потому что чувствовали его превосходство над собой, превосходство религии над коммунизмом. Сперва они уговаривали его отказаться от Бога и от веры Православной, перейти на их сторону, на службу к антихристу, но когда митрополит Крутицкий от этого отказался, то враги наши стали его мучить и замучили. Несмотря ни на какие пытки, ни на какие мучения, митрополит Петр Крутицкий отказался пойти на службу к сатане и остался верен Богу и вере Православной. Я вас призываю, православные, быть такими же твердыми, каким был он, так же бороться с врагами веры Православной, как боролся он...»[3]

После этих показаний свидетелей следователь снова вызвал на допрос игумена Пантелеимона и снова спросил, признает ли тот себя виновным в контрреволюционной деятельности, на что отец Пантелеимон ответил, что не признает, контрреволюционной деятельностью он не занимался.

15 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила отца Пантелеимона к расстрелу. Игумен Пантелеимон (Аржаных) был расстрелян 29 ноября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле.

Примечания

[1] УФСБ России по Калужской обл., Д. П-13910. Л. 437.

[2] УФСБ России по Липецкой обл., Д. 2266. Л. 7.

[3] Там же. Л. 11.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-panteleimon-arzhanyh

Преподобномученик Пантелеи́мон (Аржаных), игумен (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

23 сентября – Собор Липецких святых

24 октября – Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших

29 ноября

ЖИТИЕ

– Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении? – спросил его следователь.

– Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю, – ответил священник.

Примечания

[1] УФСБ России по Калужской обл., Д. П-13910. Л. 437.

[2] УФСБ России по Липецкой обл., Д. 2266. Л. 7.

[3] Там же. Л. 11.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-panteleimon-arzhanyh

Преподобномученик Се́ргий (Сорокин), иеромонах (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

23 июня – Собор Рязанских святых

23 декабря

ЖИТИЕ

Преподобномученик Сергий (в миру Николай Иванович Сорокин) родился в 1900 году в городе Скопине в Рязанской губернии в семье жестянщика. С раннего возраста Николаю и его трем сестрам благочестивые и богобоязненные родители привили любовь к Богу, к храму, к молитве. Николай выбрал самый трудный и тернистый путь духовного служения - монашество. По благословению родителей Николай в 1918 г. поступил в Пронский Спасо-Преображенский монастырь в городе Скопине. Однако через шесть месяцев монастырь был закрыт богоборческой властью и Николай возвратился домой, откуда его призвали в красную армию. Три с половиной года он прослужил в красной армии солдатом. В 1922 году, после окончания военной службы, Николай Иванович поехал в Абхазию, в Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь, где принял монашеский постриг в честь прп. Сергия Радонежского. Но и этот монастырь был закрыт в 1924 году. После закрытия монастыря большинство Ново-Афонских монахов поселились в долине Псху недалеко от Нового Афона. В 1928 г. монах Сергий (Сорокин) вернулся в Рязанскую губернию и был рукоположен во иеромонаха архиепископом Рязанским и Шацким Иувеналием (Масловским).

Служить отец Сергий был назначен в Троицкую церковь в селе Заполье Спасского уезда Рязанской области на место репрессированного протоиерея Василия Мрежина, благочинного Спасского уезда. Благословляя молодого пастыря, в своем напутствии архиепископ Иувеналий (Масловский) рекомендовал ему по всем вопросам обращаться за советом к игумену Филарету (Пряхину), который нес подвиг старчества в соседнем приходе села Срезнево, являясь настоятелем Казанского храма. Отец Сергий знал его еще по Пронскому монастырю и был несказанно рад, что Господь послал ему вновь такого наставника. Отца Сергия полюбили прихожане за его искренность и сердечную чистоту, за его стремление помочь каждому нуждающемуся. Свободное же время он проводил в с. Срезнево у отца Филарета. В то время там образовался тайный монастырь, где находили приют гонимые монахи и монахини. Это был островок Православия в безбрежном море навязываемого атеизма. Ежедневные службы по монастырскому чину, незабываемые проповеди - все это привлекало православный люд. На все притеснения со стороны властей отец Сергий только более усиливал моления, повышал торжественность Богослужения, устраивал крестные ходы по своему селу.

В 1931 г. арестовали игумена Филарета (Пряхина), а затем по делу «филаретовцев» арестовали еще 38 человек, в том числе и иеромонаха Сергия (Сорокина). Отца Сергия приговорили к 3 годам исправительно-трудовых лагерей, отбывать наказание он был отправлен в Медвежьегорск в Карелии.

В конце 1934 г. иеромонах Сергий возвратился в Рязань. Владыка Иувеналий благословил его на службу в с. Срезнево, прозорливо видя в нем достойного преемника игумену Филарету. Понимая всю ответственность своего назначения, отец Сергий с великим радением принялся за пастырское служение в Казанском храме. Со всей округи стал стекаться к нему народ, видя в нем истинного духовного наставника. Вновь возобновились торжественные Богослужения, крестные ходы по близлежащим селам. В своем приходе он регулярно посещал каждую семью, утешал болящих, врачевал духовные раны, наставлял на путь истинный заблудших. Все это он делал ненавязчиво, с искренним желанием помочь каждому, с истинной христианской любовью. При Казанском храме вновь поселились монахини из закрытых монастырей.

В 1937 году последовал новый арест за «контрреволюционную деятельность, критику политики партии, правительства и Советской Конституции». 23 декабря 1937 года преподобномученик Сергий (Сорокин) был расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-sergij-sorokin

Исповедник Ира́клий (Мотях), схимонах (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

10 июня

ЖИТИЕ

Преподобноисповедник Ираклий родился в 1863 году в Черниговской губернии в казачьей семье и в крещении был наречен Иосифом. В 1871 году была образована Туркестанская епархия, и в 1882 году епископ Туркестанский Александр (Кульчицкий) основал здесь Свято-Троицкий Иссык-Кульский монастырь, куда и поступил Иосиф Мотях. В 1889 году во время землетрясения монастырь был разрушен, но затем восстановлен. 25 марта 1905 года послушник Иосиф был пострижен в монашество и наречен Иринеем. В монастыре он исполнял послушание звонаря и помощника эконома.

Летом 1916 года, воспользовавшись тем, что русская армия воевала на фронтах Первой мировой войны, киргизы подняли в Семиречье восстание, выразившееся в массовых и беспощадно жестоких убийствах и грабежах. Были убиты тысячи русских людей, тысячи взяты в плен, детей разрывали и разбивали о камни, сбрасывали с утесов, женщин насиловали, дороги от селения до селения были завалены трупами, имущество разграблено, церкви разорены и сожжены, священники убиты. Многие благоустроенные села были полностью уничтожены. 10 августа 1916 года киргизы-мятежники появились вблизи Свято-Троицкого монастыря. Население Иссык-Куля и большая часть братии по благословению настоятеля монастыря архимандрита Иринарха покинули обитель. Двенадцать монахов, и среди них монах Ириней, во главе с духовником монастыря иеромонахом Рафаилом и схимонахом Исихием остались в обители и с молитвой и пением ожидали нападения врагов.

Один из священников Туркестанской епархии писал в отчете о происшедших событиях: «11 августа в 3 часа дня толпа киргиз человек до пятисот, предводительствуемая бывшими учениками монастырской школы, ворвались в монастырь, угнали скот, зажгли скотный двор. Монахи во время разгрома были в храме. Угнавши скот, киргизы ворвались в храм, выгнали оттуда монахов, из которых семь человек убили около паперти и двух тяжело ранили; иеромонах Рафаил при этом был обезглавлен; разграбили все церковное и монашеское имущество, а к ночи, по обыкновению, удалились в горы. Троим из монашествующей братии удалось ускользнуть из рук киргиз – это... Александр Вавилов, звонарь Ириней и гостиник Симеон; двое первых были свидетелями всех безобразий, учиненных киргизами: большинство икон попорчены пиками, престолы поруганы и некоторые сдвинуты с мест; святые антиминсы похищены, Евангелия и другие богослужебные книги изорваны; церковная утварь частью увезена, частью исковеркана; из священных облачений мятежники поделали покрывала для лошадей и украсили их бархатом и позументом с хоругвей и плащаниц. Таким образом, храмы монастырские, хотя и сохранились, но осквернены и разграблены»[1].

Впоследствии монах Ириней был пострижен в схиму с именем Ираклий. Свято-Троицкий монастырь был закрыт большевиками сразу же по захвате ими власти в Семиречье в 1919 году. Иеромонахи Серафим (Богословский), Пахомий (Русин) и Феогност (Пивоваров)[2] и схимонах Ираклий – ушли в город Верный и стали подвизаться в горах вблизи города в скиту Медео. В 1921 году в скиту были убиты иеромонахи Серафим и Феогност, а сам скит разорен, и схимонах Ираклий перешел жить в семью церковного старосты в поселок Талгар. В доме жить он отказался и построил себе небольшую келью в саду. Живя здесь, он часто уходил в горы, где также поставил себе небольшую келью и в ней молился. Однажды, когда он спустился с гор в поселок, выяснилось, что за время его отсутствия семья церковного старосты была арестована и выслана, и он тогда ушел в горы.

Зимой 1928 года один из жителей поселка Сазановка, расположенного в десяти километрах от Свято-Троицкого монастыря, Мирон Дубинин, находясь в горах, услыхал стон человека и, пойдя на него, натолкнулся на келью схимонаха Ираклия; выяснив, что тому в руку попала большая заноза, от которой он никак не может освободиться, он взял схимника с собой, отвел к фельдшеру, и тот вынул занозу. Наскоро отремонтировав стоявший в саду сарайчик, Мирон предложил его для жительства схимнику, и тот согласился. Слух о том, что в поселке живет старец-схимник, быстро распространился среди жителей, и к схимонаху Ираклию стали приходить верующие люди, просить совета и святых молитв.

Все время жизни здесь старец непрестанно молился, никогда не ложился спать, а когда изнемогал, то всего лишь присаживался на лавку, а затем вновь принимался за молитвенный подвиг. Выходил он из дома только на службу в храм. Самым большим своим грехом схимонах Ираклий считал, что он по малодушию уклонился во время мятежа киргизов принять мученическую кончину вместе с братией Свято-Троицкого монастыря, спрятавшись на колокольне и таким образом избежав смерти, – о прощении этого греха он горячо молился Богу всю жизнь.

В семье Мирона Дубинина схимонах Ираклий прожил до 1929 года; когда началось преследование семьи и раскулачивание, он перешел к двоюродному брату Мирона – Андрею Дубинину. Мирона Дубинина за то, что он не вступил в колхоз, арестовали и заключили в тюрьму, откуда он уже не вернулся. Вскоре арестовали и приговорили к десяти годам заключения и Андрея Дубинина за то, что он не вступил в колхоз, и схимонаха Ираклия взяла к себе семья Бочарниковых.

У Бочарниковых изба была ветхая, и семья была бедная. Сергей Бочарников хотел выстроить для схимника келью, но тот не согласился, а поселился в пристройке, где дверью служила доска, и только если ее отодвинуть, можно было боком пролезть. Кроватью схимнику служил длинный стол, на который была постлана конопляная дерюжка, другой такой же дерюжкой он укрывался. Печку он не разрешил себе ставить, и зимой обогревался горячими угольями, которые ему приносили из печи в избе. Лишь незадолго перед кончиной схимника в его келье была установлена железная печь. Трапезовал он вместе с хозяевами, у которых было пять дочерей, и во время обеда часто говорил им о Боге, о святых, о церковных праздниках, а то, бывало, только и скажет, что он великий грешник: «Господь забрал всех моих братьев по духу, а я еще живу». После трапезы он шел к себе в келью молиться.

Поскольку Сергей Бочарников не пошел в колхоз, то его, несмотря на его крайнюю бедность, записали в кулаки и из дома забрали всю рухлядь, оставив лишь голые стены. Схимника в это время не было дома, и в его келью тогда не зашли; он принес две свои дерюжки хозяевам – единственное, что сохранилось от разграбления, и сказал детям: «Ну, вот, ребятушки, ложитесь, спите, а мы посидим. А завтра – что Бог пошлет, помогут люди». И до утра он беседовал с хозяевами о житии святых, о терпении, которое имели святые, о незлобии, кротости. А наутро односельчане и родственники принесли семье всего понемногу.

Господь открыл схимнику, что он умрет в день праздника Вознесения Господня. К этому времени схимонах Ираклий попросил хозяйку сшить ему новую одежду из синего домотканого холста, в которой и завещал его похоронить.

В 1937 году под праздник Вознесения Господня схимонах Ираклий неожиданно тяжело заболел и слег. Он скончался в самый день праздника, 10 июня, в полном сознании, сам крестообразно сложил руки на груди и закрыл глаза. Схимонах Ираклий (Мотях) был погребен на кладбище в поселке Сазановка; на его похороны съехалось множество людей – все, кто его знал, и, несмотря на то, что это было время лютых гонений, люди шли за гробом схимника и пели до самого кладбища.

Примечания

[1] РГИА. Ф. 797, оп. 86, 1 отд., 1 ст., д. 127, л. 37.

[2] Преподобномученики Серафим (Богословский), Пахомий (Русин) и Феогност (Пивоваров); память 29 июля/11 августа.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-iraklij-motjah

Исповедник Васи́лий Малахов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

24 марта

23 октября – Собор Волынских святых

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

ЖИТИЕ

Священноисповедник Василий родился 30 января 1873 года в деревне Дуброво Тиостянской волости Городокского уезда Витебской губернии в семье белорусского крестьянина Иакова Малахова. По окончании Витебского духовного училища Василий поступил в Витебскую Духовную семинарию, которую окончил в 1894 году. Василий намеревался продолжить духовное образование, но для этого ему нужно было выйти из крестьянского сословия. 10 июня 1894 года в волостном правлении состоялось собрание крестьян Щелбовского общества, к которому принадлежал Василий.

Общество состояло из сорока восьми домохозяев и на сход собралось двадцать пять человек, имевших право голоса. В присутствии сельского старосты крестьяне выслушали «прошение крестьянина... деревни Дуброво Василия Яковлевича Малахова о выдаче ему увольнительного свидетельства для продолжения образования»[1] и постановили выдать ему увольнительное свидетельство. В свою очередь Василий Яковлевич дал крестьянскому обществу подписку в том, что по прибытии в Московскую Духовную академию он не откажется «от вступления в нее, а по окончании академического курса - от вступления на духовно-училищную службу»[2].

В 1898 году Василий окончил Московскую Духовную академию и тогда окончательно был исключен из числа крестьян Тиостянской волости. Поскольку Василий Яковлевич обучался за казенный счет, то он был обязан за четырехлетнее обучение прослужить шесть лет в духовно-учебном ведомстве, откуда он не мог быть уволен без особого разрешения Святейшего Синода. В 1899 году Василий Яковлевич был назначен преподавателем по кафедре сравнительного богословия и истории и обличения русского раскола в Волынскую Духовную семинарию. Василий Яковлевич был ограничен в средствах и не мог за свой счет проследовать к месту службы, и поэтому ему были выданы деньги на проезд и жалованье на месяц вперед, за что он дал обязательство прослужить еще два года в штате учебно-духовного ведомства.

В семинарии Василий Яковлевич, как широко просвещенный и глубоко верующий человек, пользовался большим уважением. В 1903 году он исполнял обязанности инспектора семинарии. В 1906 году он был перемещен на кафедру общей и русской истории.

В 1919 году семинария была закрыта пришедшими к власти большевиками, и Василий Яковлевич был приглашен в качестве преподавателя в Житомирское училище пастырства, но в ноябре 1922 года оно также было закрыто. В это время властью было создано обновленчество, которое энергично принялось захватывать православные храмы, и Василий Яковлевич стал его активным противником; ему часто приходилось выступать с докладами на епархиальных собраниях и вступать в переписку по вопросу истории и происхождения обновленчества, как и других раскольнических учений - самосвятства, баптизма, адвентизма и тому подобных.

Мечтая о принятии сана и церковном служении у себя на родине, Василий Яковлевич в мае 1923 года выехал в деревню Дуброво, но здесь выяснилось, что все священнические вакансии в ближайших приходах заняты, и он вернулся в Житомир. 4 августа 1924 года он был рукоположен во священника к Иаковлевской церкви в Житомире и вскоре возведен в сан протоиерея.

В 1926 году стало известно, что священник приходского храма в селе Тиосто, в двух верстах от деревни Дуброво, отказался от служения Церкви, и отец Василий в ноябре 1926 года вернулся на родину и по избранию прихожан был назначен настоятелем этого храма. Жил он вместе с супругой Марией и престарелым отцом в деревне Дуброво, а служил в Тиосто, но поскольку селения были разделены озером, вечерни отец Василий служил дома, и на эти службы приходили кто хотел и имел возможность, а утрени и литургии - в храме. Сделав сознательно выбор служения Богу, протоиерей Василий ничего не боялся и как ревностно служил в качестве преподавателя богословия в семинарии, так столь же ревностно - пастырем.

В июле 1927 года помощник лесничего Степановического лесничества направил донос начальнику 10-го районного отделения милиции: «...в июне месяце... я... пошел на хутор в деревню Дуброво к Малахову Якову за подводой... по служебным делам, - писал он. - Пришел вечером часов в десять... В доме сидел сын Василий Малахов… В то время когда я только пришел в хату, этот самый поп кончал какую-то речь, я ее не понял, а после этой речи стал говорить другую, что вот, дорогие граждане... у нас настал такой свет, как когда-то был в Америке. Жили там индейцы, владели они озерами, лесами, ловили рыбу... а когда пришли европейцы, то отняли у них все и превратили в своих рабов. Так же и у нас настал такой свет... пришли большевики... отняли у нас все... Факт этот действительный, и не первый и не последний... этот поп является контрреволюционером, которому не только нельзя жить в тайном углу Меженского района... а и в пределах СССР»[3].

Этот донос тогда же был переслан начальникам окружного отделения милиции и ОГПУ и сопровожден следующей просьбой: «Прошу принять соответствующие меры против священника Малахова. Если понадобится на Малахова материал, то таковой можно будет собрать»[4].

22 июля последовало распоряжение начальника окружного отделения милиции: «Надо заняться этим типом и как следует разобраться»[5].

После этого сотрудники ОГПУ стали допрашивать местных жителей, добиваясь от них нужных им показаний. 12 ноября один из таких свидетелей показал, что однажды во время похорон протоиерей Василий обратился с речью к собравшимся, сказав, что почивший не веровал в Бога, был заведен дурными людьми на неправильную дорогу, но перед смертью покаялся в своих грехах. «Далее священник Малахов выразился, что придет то время, что все враги нашей религии будут стерты с лица земли, и значит то, что священник Малахов надеется на англичан. После таких слов Малахов вышел на улицу, где были старики, коих он просил в случае какого-либо недоразумения, чтобы они его защитили... Далее священник Малахов на Радоницу... молился Богу за упокой... и тоже сказал, что вот, как люди в настоящее время говорят без всяких проволок и слышат друг друга, так эти покойники слышат нашу молитву. Вообще, священник Малахов враг советской власти»[6].

Этих показаний оказалось достаточно для ареста священника, и 13 декабря 1927 года, когда отец Василий вернулся домой после хождения по приходу с требами, он был арестован сотрудниками ОГПУ. Обыск в квартире и сообщение, что он арестован, отец Василий встретил совершенно спокойно, заявив сотруднику ОГПУ: «Я принял сан священника недавно, но я принял его совершенно сознательно, хорошо понимая, что я этим самым подписал себе ордер ГПУ на право у меня обысков и ареста, а возможно и ссылки»[7].

Одновременно вместе с протоиереем Василием, во исполнение общего плана по уничтожению Церкви, были арестованы и заключены в витебскую тюрьму благочинный, священник и церковный староста одного из ближайших приходов.

Спустя несколько дней после ареста отца Василия, староста храма, посовещавшись с крестьянами-прихожанами, решил направить в Витебский окружной отдел ОГПУ ходатайство об освобождении арестованного пастыря. Безмерно уважая священника и будучи совершенно уверены в его невиновности, прихожане писали: «Мы, нижеподписавшиеся граждане Тиостовской церковной общины, поражены арестом своего духовного пастыря, отца Василия Малахова, так как, не видя в нем ничего противного власти, а наоборот, слыша от него в проповедях, что мы должны власти повиноваться, считаем его невиновным, а потому и просим власть его освободить»[8].

Письмо было переписано во многих экземплярах, и члены церковного совета разошлись по деревням прихода, для того чтобы все прихожане могли под ним подписаться. Под письмом подписалось более трехсот человек, и оно было направлено в качестве ходатайства в ОГПУ.

Вызванный на допрос отец Василий, отвечая на вопросы следователя, сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и поясняю, что заседания церковного совета обычно бывали открытыми, с присутствием на них от одного до пяти посторонних лиц и на указанных заседаниях обсуждались исключительно приходские дела без всякого уклона в сторону политики. С пропагандой по приходу я никогда не разъезжал и никогда ею не занимался... О скором падении советской власти не только никогда не говорил, а напротив, и с церковной кафедры, и в частных разговорах говорил о... необходимости поминовения власти... В конце прошлого или начале текущего года на погребении... бывшего безбожника, потом покаявшегося и причастившегося, говорил речь исключительно религиозного характера против безбожия, положив в основу слова Священного Писания... Свой арест считаю непонятным для себя, и невольно является мысль, что моя энергичная пастырская деятельность могла возбудить против меня местные неверующие круги, которые сделали на меня донос, обвиняя в политических преступлениях. Считаю необходимым вызов свидетелей со своей стороны, которые мною будут указаны при детальном допросе по каждому отдельному пункту»[9].

31 декабря 1927 года секретарь местной партийной ячейки и избач направил заявление в Витебское ОГПУ, в котором писал, что после ареста священника «церковный совет срочно созвал свое заседание... на котором, как видно, решили выручить своего попа... составили подписные листы... о его благонадежности и начали усердно собирать подписи среди населения... Этот вопрос вчера обсуждался у нас на закрытом заседании партгруппы, где поручили мне донести в Витебское ОГПУ о настоящих фактах и просить об аресте собирателей подписей и раскрытии лиц, созывавших закрытые собрания церковного совета без ведома сельсовета»[10].

После этого начались допросы прихожан, подписавших прошение об освобождении священника; с особенным пристрастием допрашивали церковного старосту. Он долго не соглашался оговаривать священника, но после того, как сотрудники ОГПУ ему заявили, что при обыске у священника найдены антисоветские документы, изобличающие его преступную деятельность, староста подписался под протоколом допроса: «Теперь я убедился, что Малахов Василий относится враждебно к советской власти... приговор, который я послал от общины с просьбой освободить Малахова, прошу... считать для судебного органа недействительным, о чем я поставлю в известность церковную общину...»[11]

Вскоре староста выступил в церкви перед верующими. Священника «арестовали за то, - сказал он, - что он вел агитацию против советской власти, это доказано... тем, что у него при обыске нашли письма контрреволюционного характера... нам такой священник не нужен»[12].

Документами, найденными при обыске сотрудниками ОГПУ, были отрывки из писем, которые протоиерей Василий писал разным людям, по большей части священникам. Он, например, писал, имея в виду григорианцев: «…С одним из епископов новой группы я нахожусь в переписке и имею сведения, так сказать, из первоисточника. Физиономия и характер новой группы мне ясны. Некоторые из епископов ее из Москвы уже возвратились на свои кафедры. Однако думаю, что отношение к группе со стороны православного населения будет такое же, как и к обновленчеству. Третьего дня я получил резолюцию митрополита Петра на представлении группы, где он устраняет бывших местоблюстителей, Сергия и других, и назначает трех новых из группы, все-таки верховные права оставляя за собой. Очень странно! Подкладки всего этого мы, конечно, не знаем. Во всяком случае, это последнее распоряжение Петра (если я о нем имею точные сведения) юридического значения не имеет: как лица, находящегося не на свободе, как никем не уполномоченного свое местоблюстительство передавать другим лицам. Мы, значит, в отношении ко всем этим действиям митрополита Петра сохраняем за собой полную свободу.

Принимая во внимание прецеденты истории, думаю, что указанный опыт соглашательства еще не последний. И судьба его будет та же, что и всех предшествующих: никогда компромиссы и уступки цели не достигали и ни одной из сторон не удовлетворяли...»[13]

В других сохранившихся отрывках писем читаем: «Написал уже два листка, а между тем писать еще много. Постараюсь остальное вместить в этот листик. Мне кажется, что, опуская псалмы в начале утрени и вставляя вместо них или полунощницу или утренние молитвы, Вы делаете правильно и хорошо. Начало утрени - специальное моление о царе: какой оно имеет смысл ныне? Анахронизм, ничем не вызываемый. Превращать же это моление в своего рода демонстрацию (как делают некоторые) неумно. Что же касается совершения Вами Преждеосвященных в понедельник или вторник, или в какой-нибудь другой день, не указанный уставом, то этого я не одобряю. Нельзя идти против традиций Церкви Православной и нарушать их самовольно. На что анахронизмом являются ектении и молитвы об оглашенных, но и их самовольно выбрасывать нельзя.

Вопрос об отношении Православного Востока к обновленчеству меня очень интересует, и прежде я имел возможность следить за деталями этого отношения. Теперь, к сожалению, этой возможности я не имею. Корреспонденты по этому вопросу почему-то не пишут. Что на Востоке обновленчество кредитом не пользуется, в этом я глубоко убежден; что восточные патриархи, которые с нашими обновленцами обмениваются любезными посланиями, с ними не будут вместе молиться, это, кажется, тоже не подлежит сомнению; что во всех этих любезностях с Востока проявляется обычная политика "восточных человеков”, надежда на "бакшиш”; что на восточных наших братий в сторону обновленчества есть давление со вне: опять и этого отрицать нельзя... но доказать все это, так сказать, с поличным в руках, мы не имеем возможности, потому что разобщены с Востоком. Когда я с глазу на глаз говорил с людьми, близкими к Востоку, они все выше написанное подтверждали и разъясняли, теперь же письменно продолжить свои сообщения стесняются...»[14]

«...Вы говорите: как разобраться полуграмотному попу во всех дрязгах обновленцев с тихоновцами? Нечего и разбираться - надо только идти прямым путем и иметь чистую совесть. Логика простая: "теперь смута, разные споры, новые проекты и тому подобное. Если я вмешаюсь во все это, легко могу заблудиться. Я исповедаю свою веру во Святую Церковь. Она всегда была, есть и будет до скончания века. И наша Русская Церковь - святая, что доказывается сонмом великих праведников, бывших в ней, из коих один недавний - преподобный Серафим. Поэтому буду и я верно держаться Предания. В основу возьму святое Евангелие, а в руководство "Кормчую”, или "Книгу правил”. Тогда я буду спокоен. Тогда я не погрешу. Может быть, кое-какая чистка в Церкви и надобна - ее и сделаем, когда наступит более спокойное время. Когда буря на море, не время заниматься уборкой корабля”. - Но не так обычно рассуждают полуграмотные попы. Лукавая совесть сейчас же начинает смущать их: смотри, куда лучше пристать, смотри, где выгодней, где безопасней и тому подобное. И они мечутся из стороны в сторону. И достигают как раз обратных целей: вместо выгоды - постоянные тревоги и неприятности...

"Осанна”, а завтра: "распни”. Верно. И Господь Иисус "не вверял Себя им”… Ничто человеческое непостоянно. Никогда пастырь не может положиться и на своих пасомых, на их преданность ему. Одна только есть незыблемая скала на земле - Церковь Христова. Ее должен, несомненно, и держаться каждый, соблюдать веру и верность ей. Тогда он может быть вполне уверен, что Великий Кормчий Церкви не оставит его в беде. Это - истинно, неоспоримо. Только вера! Хоть маковое зернышко! Не смущайся временными бедствиями и "будь верен до смерти”...»[15]

14 января 1928 года следователь вызвал на допрос заведующего избой-читальней, и он показал, что вскоре после приезда священника Василия Малахова до него «начали доноситься слухи, что... приехал батюшка, служит хорошо и говорит хорошо. Я начал прислушиваться к населению, посещавшему церковь, расспрашивать, как служит, что говорит. Работая в избе-читальне, мне приходится иметь больше дела с молодежью. Однажды девушки, придя вечером в избу-читальню, говорят мне: "Знаешь что? Поп в церкви говорил, чтобы молодежь не ходила на кино и в избу-читальню петь комсомольские песни, называл их антихристианскими”.

Был и такой случай. Староста церковный приходит в наш Половский кооператив и спрашивает у председателя: есть ли у вас дешевенькие платочки головные; на вопрос: зачем, он ответил, что батюшка хочет подарить их девушкам, которые ходят петь в церковь...

В 1926 году на Рождество - мне передавали - что Малахов в проповеди перед народом выразился так: "Мы сегодня не будем вспоминать Калининых и Червяковых, а будем вспоминать нашего дорогого Господа Иисуса Христа...”»[16].

В начале февраля 1928 года сотрудники ОГПУ составили обвинительное заключение: «Принимая недостаточность собранных по делу доказательств для передачи дела в общесудебном порядке, но усматривая их социальную опасность... настоящее дело направить... на внесудебное разбирательство Особого Совещания при Коллегии ОГПУ...»[17]

5 февраля 1928 года протоиерей Василий направил в Витебское ОГПУ заявление, в котором писал: «...4-го сего февраля следователем... мне было объявлено, что следствие по моему делу закончено. Объявление это явилось для меня некоторою неожиданностью, так как после третьего допроса, бывшего 6 января, я ждал еще четвертого... На четвертом же допросе я хотел сделать некоторые дополнительные показания и разъяснения.

Прежде всего я хотел выяснить вопрос об "англичанах”, о которых упоминалось мимоходом на втором и третьем допросах, причем на втором допросе мне ставилось в вину, что я "говорил об англичанах”, без указания места и времени моей речи, а во время третьего допроса уже определенно было сказано, что об англичанах я говорил на погребении... Сначала я никак не мог припомнить: к чему приплелись "англичане” в погребальной речи, но потом ночью, после третьего допроса, наконец припомнил: да, об англичанах я упоминал. Речь моя была направлена против неверия, безбожия. Приводя доказательства против неверия, я сказал между прочим следующее: "Вам говорят, что в Бога веруют только люди неученые, невежественные, а ученые в Бога не веруют. Неправда. Я сейчас могу назвать много ученых людей, которые верили в Бога; но не буду затруднять вас, укажу вам только на другие народы: немцев, англичан, американцев. Они образованней нас, а между тем в Бога веруют, особенно англичане. Как свято англичане чтут воскресные дни! Никто не работает; в праздничные дни они посещают свои церкви, а дома старшие читают святую книгу - Библию, а младшие слушают”[18]. Так вот откуда взялись "англичане”! Интересно только, в какую концепцию поставил их в моей речи корреспондент ОГПУ?!

На третьем же допросе мне было указано на мои слова на погребении: "...будьте свидетели, что я ничего не говорил против власти”. Припоминаю, что эти слова были сказаны, однако не во время самой речи, а на дворе, после отпевания покойника. Было так: два-три человека из присутствующих обратились ко мне с предупреждением: "Батюшка, не трогайте вы этих безбожников, сделают они вам какую-нибудь беду”. На что я ответил: "Что ж! Пусть делают! Власть дала нам полную свободу вести религиозную и антирелигиозную пропаганду; я говорил против безбожия; пусть на меня клевещут; против власти я не говорил: вы сами тому свидетели”. Подобная же реплика со стороны моих слушателей и такой приблизительно ответ мой один или два раза бывали и после богослужения в церкви, когда я громил хулиганство, страсть к сквернословию, нравственную распущенность и прочее деревенской молодежи. Слушатели имели основание меня предупреждать - до меня не раз доходили угрозы части распущенной молодежи по моему адресу...

Вообще же, в результате всех следственных допросов по моему делу... я считаю долгом заявить, что считаю себя совершенно невиновным в предъявленных мне обвинениях. Доносы с места и другие данные, которые мне были предъявлены на следствии, не имеют под собой никакого фактического основания или же ошибочно понимаются... Несомненно, мои показания подтвердили бы и свидетели, которых я мог бы представить в случае судебного разбирательства моего дела...»[19]

28 февраля 1928 года отец Василий направил новое заявление в ОГПУ: «13 декабря минувшего года я был арестован агентом Витебского ОГПУ; с того времени уже два месяца томлюсь в исправдоме, обычным порядком подвергался допросам в ОГПУ... Все это время я внимательно относился ко всему происходящему, тщательно анализировал свою минувшую жизнь в отношении ее политической благонадежности, старался проникнуть в суть предъявленного мне обвинения - и тем не менее доселе никак не мог понять: за что я арестован, в чем меня обвиняют?.. Внук и сын бедных крестьян, я на примере своих деда и отца видел произвол власти помещиков, видел многие неправды бывшего социального строя, на себе самом я испытал, как трудно было мне, крестьянскому мальчику, пробивать себе дорогу! В годы учения сколько приходилось мне переносить незаслуженных обид, проглотить горьких слез! С детства, с молоком матери в мою кровь всосались, с одной стороны, отвращение ко всякому насилию, ко всякой социальной несправедливости, социальному неравенству, с другой стороны - любовь к народу, то "демократическое направление”, которое отмечалось во мне моими недоброжелателями и часто ставилось мне на вид. Я жил и служил всегда с мыслью окончить жизнь у себя на родине, на своем родовом хуторе, среди родной природы... За тринадцать месяцев службы на родине я старался принести посильную пользу своему родному приходу. Спрос на мой труд был, и я удовлетворял его честно, соответственно своему званию и служению. Не умолкая я звал своих пасомых быть хорошими христианами и честными гражданами, чуждыми современных недостатков: нравственной распущенности, хулиганства, бандитизма и тому подобного. Особенно я звал к этому молодежь. Слово вражды, агитации против советской власти с моих уст никогда не сходило. Власть для меня всегда была "Божьим установлением”, существующим и действующим по воле Божией...

Конкретных обвинений в том, что я возбуждаю население к массовым волнениям... на следствии мне не было предъявлено. Я не считаю серьезным обвинением 2-3-4 доноса с места, будто бы я говорил, что "советской власти наступит конец”, что вообще "агитировал против власти” или что-то в этом роде. Потому что обстановка, в которой мне приписывается произнесение этих слов, в доносах на меня рисуется до того неподходящей, до того не соответствующей приписываемой ей цели, что отпадает и самая вероятность преступления! Это я разъяснил в личных показаниях, которые далеко не все были зафиксированы в следственных протоколах... это же с очевидностью могли бы показать и свидетели, коих я мог бы представить и с просьбой о вызове коих обращался к следственной власти. Что больше имеет силы: жалкие доносы 2-3-4 лиц, руководимых предвзятым предубеждением против "попа”, или голос сотен людей, свидетельствующих противное?! Я взывал и взываю к гласному разбору моего дела - света гласности я не боюсь, - но этого допущено не было. Как же? Чем мне оправдаться? За меня подал ходатайство мой приход. Этого ходатайства я не читал, однако уверен - в нем с достаточной ясностью подчеркнут характер моей деятельности в приходе, именно: на что эта деятельность была направлена - на политическую ли сторону жизни или религиозно-церковную. Все интересы мои и вся работа моя в приходе вращались в сфере жизни религиозной.

...Я покорнейше прошу Полномочное Государственное Политическое Управление... аннулировать мое дело, а меня освободить от незаслуженного мною заключения в исправдоме... если же высшая власть найдет что-либо невыясненным в моем деле, то покорнейше прошу подвергнуть его гласному судебному разбирательству, чтобы я сам мог видеть, в чем меня обвиняют, равно как мог бы и своими разъяснениями и свидетельскими показаниями установить свою невиновность. Возможных наказаний и лишения я не боюсь, но, прежде всего и больше всего, я ищу правды. Я верю, что эта правда есть и высшая власть ее мне окажет»[20].

После заявления священника дело вновь поступило на рассмотрение ОГПУ и прокуратуры, и 19 марта 1928 года прокурор в своем заключении написал: «...несмотря на отсутствие в деле достаточных улик для предания обвиняемых суду... пребывание их... в пограничной полосе, а равно и на свободе вообще, является в настоящее время социально опасным, а посему полагал бы настоящее дело направить в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для внесудебного рассмотрения и заключения... обвиняемых в концлагерь на сроки по усмотрению Особого Совещания»[21].

18 мая 1928 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Василия Малахова к трем годам ссылки в Сибирь, и он был направлен этапом в город Нижне-Удинск в Восточной Сибири. 30 мая 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к лишению права проживания в двенадцати крупных городах с областями, а также в Чите и в Омском районе, и после окончания срока ссылки он уехал в село Абрамово Арзамасского района Нижегородской области, где поселился вместе с сопровождавшей его в ссылке супругой. Крестьяне его хорошо приняли, увидев в нем ревностного и просвещенного пастыря, и многие из них стали приходить к нему с вопросами и побеседовать на духовные темы. Живя в селе Абрамово, отец Василий ходил молиться в местную церковь, где сослужил приходскому священнику. Как ссыльный, отец Василий пользовался большой любовью и состраданием местных жителей, и со временем у него завязались с ними настолько близкие отношения, что они уже не прекращались и после того, как кончился срок ограничений в месте проживания и священник с супругой Марией уехали в местечко Усвяты, расположенное неподалеку от деревни Дуброво. Крестьяне продолжали переписываться со священником, по возможности помогая ему продуктами.

Пребывание в различных местах в ссылке, часто там, где не было храмов, уменьшение и закрытие храмов в России, так что уже на огромные пространства с каждым годом их становилось все меньше и меньше, а верующий народ нуждался в них и жаждал услышать проповедь слова Божия, привели отца Василия к убеждению в необходимости проповедовать именно в таких местах и селениях. В некоторых таких селах у него были духовные дети, и когда он приезжал, в один какой-нибудь дом сходились верующие и совершались богослужения. Бывало, что сотрудники НКВД узнавали, что в село приехал священник, и пытались арестовать его, но не было случая, чтобы его выдали верующие, они скрывали его от преследователей и переправляли в безопасное место. Сам отец Василий служил каждую субботу и воскресенье у себя дома в Усвятах, литургию служил на антиминсе, который ему дал при наступивших гонениях архимандрит Герман (Вейнберг), впоследствии епископ Алма-Атинский, хорошо знакомый ему по Житомирскому пастырскому училищу. Псаломщиком во время богослужений была его супруга.

Из Усвят священник с супругой довольно часто ездили в Москву, останавливаясь у родственников. Бывая в Москве, отец Василий иногда заходил в храм в честь святых мучеников Адриана и Наталии, где настоятелем служил священник, знакомый ему по Волынской Духовной семинарии, у него он по благословению Патриархии брал святое миро, чтобы совершать таинство крещения.

8 февраля 1936 года отец Василий также зашел в этот храм, где встретил диакона Михаила Толузакова, который, как секретный сотрудник НКВД, представлял в то время смертельную опасность для человека. Отец Василий немного побеседовал с ним и ушел, но уже на следующий день он и его супруга были арестованы сотрудником НКВД Булыжниковым и после первого же допроса заключены в Бутырскую тюрьму в Москве.

- Какую цель вы преследовали, храня у себя антиминс? - спросил у священника следователь.

- В случае закрытия всех храмов или невозможности совершать богослужение в храме, я имел в виду совершать богослужение у себя на квартире.

- Совершали ли вы богослужения у себя на квартире и на квартирах верующих?

- Проживая в местечке Усвяты, я действительно совершал богослужения... у себя на квартире. В квартирах верующих я богослужений не совершал, причем обязанности певчей выполняла моя жена.

- Ваше отношение к советской власти и ее мероприятиям - Советскую власть я признаю и подчиняюсь ей, но, как христианин, очень сокрушаюсь, что при советской власти закрываются храмы и постепенно уничтожаются христианские святыни, ввиду общего оскудения веры.

- Чем вы занимались в настоящее время и на какие средства существовали до ареста?

- Я в настоящее время проживал без определенных занятий. Живя в местечке Усвяты Западной области и посещая своих родных... по дороге совершал те или иные требы по просьбе местных граждан. Существовал я на средства, присылаемые мне родными, отчасти знакомыми, и на те материальные приношения, которые время от времени доставляли мне мои бывшие прихожане.

- Что вы рассказывали о своей деятельности духовенству церкви Адриана и Наталии в Москве при беседе с ними в храме 8 февраля 1936 года?

- Изложенное в предыдущем ответе я рассказывал обратившимся ко мне с вопросами священнику и диакону, называя это свое дело апостольским делом.

- Говорили ли вы тогда, что имеете в разных местностях СССР многочисленных духовных детей, периодически навещаете их и совершаете в их домах тайные богослужения?

- О том, что я имею духовных детей в разных местах СССР, я не говорил, но говорил, что в Горьковском крае, в том селе, в котором я отбывал минус 12, я имел порядочное количество добрых знакомых, которые в свое время меня материально поддерживали с одной стороны как ссыльного, с другой стороны, как нештатного священника, часто совершавшего богослужения в их храме. Эти лица моими духовными детьми никогда не были.

- Следствию известно, что вы, находясь без определенных занятий, ездили и ходили к своим многочисленным почитателям и на их квартирах совершали тайные богослужения. Почему вы скрываете это от следствия?

- За истекшие два года я всего два раза ездил в Москву... в город Арзамас, в село Абрамово... в село Андосово Пильненского района... В предъявленном мне обвинении... виновным себя не признаю. Сторонником ИПЦ никогда не был, что удостоверяется официальными документами Московской Патриархии и другими, находящимися в руках следствия.

В те же дни была допрошена супруга отца Василия Мария, которая показала, что, действительно, ее муж совершал в их квартире богослужения, в которых она принимала участие в качестве псаломщицы; на богослужениях присутствовали духовные дети отца Василия, верующие из бывших его прихожан, а также крестьянки из деревень, отстоящих от их местечка на 15-20 верст. Однако, участвуя с мужем и его духовными детьми в богослужениях, антисоветской агитации и разговоров против советской власти они не вели.

Затем были допрошены свидетели - священники храма святых мучеников Адриана и Наталии и диакон Михаил Толузаков, который закончил свои обширные показания словами, будто бы сказанными ему отцом Василием, что он служит там, «где совершенно нет священников, где закрыты православные храмы, где больше страждущих по православной вере… Я готов в любое время пострадать за веру православную, но, как пастырь, буду говорить правду народу о том, что советская власть поставила своей задачей уничтожение православия в России»[22].

25 марта следствие было закончено. Священник и его супруга были обвинены в том, что, будучи враждебно настроены против советской власти, систематически проводили антисоветскую агитацию, организовывали тайные моления и распространяли контрреволюционные провокационные слухи о якобы проводимом гонении на верующих в СССР.

16 апреля 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило их к пяти годам ссылки в Северный край, и они были отправлены сначала в Архангельск, а затем в город Каргополь Архангельской области, где, предполагалось, они пробудут все время ссылки. Священник Василий Малахов скончался 24 марта 1937 года в городе Каргополе и был погребен в безвестной могиле.

Примечания

[1] ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 2255, л. 3.

[2] Там же. Л. 3.

[3] УКГБ Республики Беларусь по Витебской обл. Д. 21759-П, л. 5.

[4] Там же. Л. 4.

[5] Там же.

[6] Там же. Л. 7.

[7] Там же. Л. 52.

[8] Там же. Л. 55.

[9] Там же. Л. 39-40.

[10] Там же. Л. 74.

[11] Там же. Л. 84 об.

[12] Там же. Л. 92 об.

[13] Там же. Л. 78.

[14] Там же.

[15] Там же.

[16] Там же. Л. 88 об.

[17] Там же. Л. 102.

[18] Таковы были общие представления о европейцах, почерпнутые в основном из художественной литературы и давно не соответствовавшие действительности ХХ века.

[19] Там же. Л. 108-110.

[20] Там же. Л. 116-119.

[21] Там же. Л. 202.

[22] ГАРФ. Ф. 10035, д. П-44893, л. 27.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-malahov

Святитель Феодо́сий (Ганицкий), епископ Коломенский (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

3 мая

ЖИТИЕ

Священноисповедник Феодосий родился 30 июля 1860 года в селе Руда Васильковского уезда Киевской губернии в семье священника Феодора Ганицкого и в крещении был наречен Иоанном. По окончании Киевской Духовной семинарии Иван Федорович был назначен преподавателем Закона Божия при Ак-Шенхском народном училище в Перекопском уезде Таврической губернии; он преподавал здесь с 20 февраля 1882 года по 25 августа 1890 года, когда поступил бухгалтером в Казенную палату, где работал до 17 апреля 1899 года.

17 апреля 1899 года в крестовой церкви таврического архиерейского дома Иван Федорович был пострижен в монашество и наречен Феодосием. 19 апреля того же года он был рукоположен во иеродиакона и на следующий день – во иеромонаха и назначен настоятелем церкви при таврическом епархиальном свечном заводе.

5 мая 1900 года иеромонах Феодосий был назначен экономом таврического архиерейского дома, 15 августа того же года – настоятелем Бахчисарайского Успенского скита; кроме того, 13 октября – благочинным второго благочиннического округа Таврической епархии и 7 ноября – временно благочинным всех мужских и женских монастырей Таврической епархии.

17 декабря 1900 года иеромонах Феодосий был возведен в сан игумена и 28 декабря назначен настоятелем Балаклавского Георгиевского монастыря. 6 мая 1902 года он был награжден за усердную службу наперсным крестом.

11 августа 1903 года игумен Феодосий был зачислен в братство Московского Покровского миссионерского монастыря. 10 апреля 1904 года он был откомандирован в качестве настоятеля походной церкви отряда Общины Святой Евгении Красного Креста на театр военных действий во время Русско-японской войны. За проявленное в условиях боевых действий мужество и за усердную службу в войсках игумен Феодосий был награжден множеством наград. 10 ноября 1905 года он возвратился в Московский Покровский монастырь.

12 июля 1906 года он был переведен в Московский Кафедральный Чудов монастырь и назначен казначеем монастыря. С 25 мая 1907 года по 25 июля того же года во время пребывания наместника обители в отпуске отец Феодосий временно исполнял обязанности наместника.

В начале марта 1909 года игумен Феодосий был назначен наместником Московского Златоустовского монастыря и 25 марта возведен в сан архимандрита. 2 июня 1912 года он был включен в состав строительного комитета по сооружению в Москве храма во имя святого благоверного князя Александра Невского в память об отмене крепостного права. 14 декабря 1912 года архимандрит Феодосий был назначен благочинным московских монастырей.

В 1914 году началась Первая мировая война, и 13 августа архимандрит Феодосий был назначен председателем Военного Благотворительного монастырского комитета Московской епархии и членом Московского епархиального комитета попечения о больных и раненых воинах. 2 января 1916 года за особо полезные труды по облегчению положения больных и раненых воинов архимандрит Феодосий был награжден золотым наперсным крестом с украшениями.

18 мая 1920 года архимандрит Феодосий был хиротонисан во епископа Коломенского и Бронницкого, викария Московской епархии. Владыка поселился в Коломне неподалеку от Успенского собора в доме соборного протоиерея Василия Пробатова. Почти сразу же после прибытия епископа в город сотрудники ЧК установили за ним внешнее наблюдение: присутствовали на всех его богослужениях в различных храмах города, а также участвовали в общегородских крестных ходах, слушая и записывая, что говорит народ.

Один из сугубо коломенских крестных ходов был установлен в середине ХIХ века по предложению коломенского подвижника, молчальника и затворника схимонаха Иоанникия в память об избавлении города от эпидемии холеры. Во время этой эпидемии скончались великий князь Николай Александрович, монахи и многие жители города, имена которых с тех пор неизменно поминались во время служения панихид и во время крестного хода. Крестный ход шел из Богоявленского Старо-Голутвина монастыря по городу в предшествующий Пятидесятнице четверг, называвшийся в народе «семиком», когда многие православные, следуя преданиям и обычаям языческих времен, предавались неразумному веселью и пьянству. Митрополит Филарет (Дроздов) составил правила для этого крестного хода. Первый крестный ход состоялся в 1849 году. В день проведения крестного хода люди не пили спиртного, постились, в этот день прекращалась торговля и закрывались кабаки.

Крестный ход с участием епископа Феодосия состоялся 16 июня 1921 года. В своем отчете о нем сотрудник ЧК написал: «В Петропавловской церкви при многочисленной толпе молящихся епископом Феодосием в присутствии коломенского духовенства была совершена литургия. Во время нее епископ Феодосий произнес проповедь на тему: нам предстоит вечность. В ней не было ничего против советской власти, так как он в проповеди развивал, что все в этой жизни ничтожно: слава, чины и богатство в момент смерти человека отойдут от него и не будут ему нужны; в этой жизни надо помогать неимущим, быть милосердным, смиряться и терпеть… Проповедь была с полчаса и не выходила за рамки загробного мира»[1]. В этом же донесении было сказано, что соборный диакон поминал об упокоении усопшего великого князя Николая Александровича.

27 июня 1921 года сотрудники ЧК в присутствии диаконов изъяли из Петропавловского храма листки, по которым читалось о упокоении «наследника цесаревича, великого князя Николая Александровича, митрополита Филарета, схимонаха Иоанникия, Мартина, Иоанна и всех от губительной болезни скончавшихся, зде лежащих и повсюду православных христиан»[2].

В этот же день следователь допросил обоих диаконов и епископа Феодосия.

– Известно ли вам, что дьякон Сенкевич во время заупокойной литургии провозгласил за упокой наследника и князя Николая Александровича? – спросил он епископа.

– Да что же из того, что он произнес прошение за мертвых, где упоминалось имя наследника и князя Николая Александровича и всех иеромонахов и всех погибших? – с недоумением спросил владыка.

– Слышали ли вы, как Сенкевич провозглашал ектению за князя и наследника Николая Александровича?

– Да, я слышал, но могу указать, что когда он дочитал до этих имен, то старался их снять или умолчать, как неподходящие в настоящее время для поминания.

После допроса с епископа была взята подписка о невыезде из города, и он был отпущен под поручительство протоиерея коломенского Успенского собора – хозяина дома, в котором жил.

5 июля 1921 года епископ Феодосий вновь был допрошен.

– Вы давно находитесь в городе Коломне, служа в качестве епископа?

– С прошлого года.

– Вы когда-либо служили в церкви Вознесения в городе Коломне?

– Да, я служил там в приделе, что по правой стороне.

– А служили ли вы когда в церкви Святой Троицы в городе Коломне?

– Да, тоже служил.

– Говорили ли вы в церкви Вознесения проповедь, в которой указывали: «Красный антихрист своей диавольской силой загнал православный народ в свои крепкие цепи и душит без конца; это потому, что мы прогневали Бога; из этого нужно выйти, просить Бога, чтобы Он нас освободил из цепей красного диавола», и так далее?

– Да, я проповеди говорил, но проповеди с такими выводами я никогда не говорил, а говорил на евангельские и апостольские чтения; я говорил, что по учению Церкви время антихриста еще не настало. Я не мог говорить того об антихристе, о чем меня спрашивают, и «диавола красного» никогда не называл.

– Говорили ли вы в церкви Вознесения проповедь, в которой указывали: «Мы совсем забыли Бога, и грешники нам затуманивают головы, и нам пора пробудиться и восстать против грешников наших, и Бог поможет нам, а то мы погибнем в этой грязи, – пробуждайте всех несознательных грешников»?

– В том, что вы прочли, я не нахожу смысла – ничего подобного я не мог сказать.

– Говорили ли вы проповедь в церкви Святой Троицы следующего содержания: «Теперь все забыли Бога и открыли борьбу брат против брата, и довели страну до голода и холода, и нет раскаяния; убивая брат брата, скиньте свой грешный соблазн и старайтесь победить врага, затуманивающего умы ваши»?

– Я могу только развести руками, слыша, как искажается моя проповедь с целью показать, что я задеваю существующую власть, тогда как я ни единого раза ее не затрагивал не только в проповеди, сказанной в этом храме, но и вообще во всех своих проповедях, сказанных в тех церквях, где мне приходилось служить. Политической агитацией с церковной кафедры я не занимался и не занимаюсь, и не намерен заниматься, ибо считаю это недостойным звания пастыря. О правдивости моих слов скажут все слушатели моего церковного слова, не желающие его искажать и говорящие то, что они действительно слышали из моих уст…

– Была ли вами говорена проповедь в церкви Вознесения: «Грешники покайтесь, но не только исповедью, а и делом; нужно отказаться от всех бесчинств, творящихся в настоящее время»?

– Под бесчинствами должны слушатели были разуметь неповторение исповеданных грехов… Я не помню, о чем была моя беседа в то время, но повторяю, что она не была агитационного характера.

На этом допрос был закончен, но владыка счел нужным к нему сделать свое добавление: «Из всех предъявленных мне выдержек, якобы заимствованных из моих речей, сказанных в церквях, усматриваю явное желание обвинить меня в агитации с церковной кафедры против существующей власти. Но по совести скажу, что агитацией я не занимался и не занимаюсь, и не намерен заниматься, а учил слову Божию, и виновным себя в возбуждении христиан против власти не признаю»[3].

13 июля владыка был еще раз допрошен и, выслушав вопросы следователя, сказал: «Я в своих проповедях в церквях никогда политики не касался, а просто проповедую слово Божие, а вы, может быть, под этим подразумеваете агитацию против существующей власти»[4].

В тот же день владыке было предъявлено обвинение в контрреволюционной агитации, и он был заключен в коломенскую тюрьму.

1 августа сотрудники Московской ЧК постановили: считать преступление доказанным и направить дело в Революционный трибунал.

11 августа верующие Коломны отправили в ЧК прошение, в котором писали: «13 июля сего года арестован и заключен в коломенскую тюрьму епископ Коломенский Феодосий. Хотя до сего времени к нему никакого обвинения не предъявлено, но, по слухам, он арестован будто бы за контрреволюционную агитацию. Мы, нижеподписавшиеся, сим свидетельствуем, что, посещая неопустительно архиерейские службы в коломенском соборе и во всех церквях города Коломны, мы никогда не слышали в проповедях нашего епископа Феодосия не только никаких резких или оскорбительных выражений против существующего строя и властей, но даже и простых намеков на современные политические отношения. Епископ старательно избегал всего, что могло бы возбудить какие-либо грубые и низкие страсти; он учил лишь истинам святого Евангелия, стараясь отвлечь внимание людей от мирских дел к вопросам высшего порядка, как и подобает пастырю Христовой Церкви. Посему просим вас сделать распоряжение об освобождении нашего епископа Феодосия из-под стражи»[5].

19 августа Революционный трибунал распорядился вернуть дело следователю для проверки следственного материала. Следователю пришлось тогда написать, что случай с поминанием в церкви является недоразумением, так как поминался давно почивший сын Александра II и брат Александра III, и поэтому дело по обвинению диаконов нужно прекратить; что касается епископа, то, поскольку обвинение утверждает, что он произносил проповеди контрреволюционного характера, «следственный же материал по этому вопросу не может быть признан удовлетворительным… дело о нем должно быть направлено на доследование в МЧК»[6].

Епископ Феодосий в это время находился в коломенской тюрьме, и на руках у следователей были те же безграмотные донесения сотрудника ЧК; в конце концов, следователь Московской ЧК на основании того, «что свидетельских показаний, которые могли бы подтвердить агитацию епископа Феодосия, нет, а обвинение было предъявлено на основании агентурных сведений»[7], предложил прекратить дело.

4 октября 1921 года Коллегия МЧК постановила прекратить дело и освободить епископа, и владыка вернулся к служению в Коломну.

Весной 1922 года епископ Феодосий получил воззвание Патриарха Тихона, касающееся изъятия церковных ценностей из храмов, и распоряжение раздать его духовенству для прочтения во всех храмах города. Епископ Феодосий, однако, не дал своего благословения на прочтение воззвания в храмах. Летом 1922 года в квартире епископа в присутствии представителя ГПУ и обновленца был произведен обыск и найдено это воззвание. Тем же летом, после того как обновленцы сделали попытку захватить церковную власть, епископ Феодосий отправился к главе живоцерковников епископу Антонину (Грановскому) и заявил ему о своем неподчинении живоцерковникам. В своих проповедях во время богослужений владыка резко и настойчиво порицал обновленцев и, в конце концов, в декабре 1922 года был вызван властями в Москву и арестован по делу Патриарха Тихона о сопротивлении изъятию церковных ценностей.

Весной 1923 года следствие было закончено, и 23 апреля 1923 года прокурор Московской губернии вынес постановление: «Закончено следствием дело по обвинению епископа Коломенского Феодосия (он же гражданин Ганицкий) в распространении воззвания Патриарха Тихона и в противодействии к сдаче церковных ценностей.

Ввиду наличия связи этого дела с делом Патриарха Тихона, оно направляется в Верховный суд для совместного рассмотрения обоих дел»[8].

Процесс над Патриархом Тихоном, однако, не состоялся, и в 1924 году власти издали распоряжение об амнистии всем, кто еще находился под следствием по делу об изъятии церковных ценностей, а для уже осужденных был сокращен срок заключения; владыка Феодосий был освобожден и вернулся служить в Коломну.

Будучи сам ревностным монахом и молитвенником, владыка употребил много усилий, чтобы восстановить монашескую жизнь в коломенских монастырях. В 1925 году по благословению Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) он постриг коломенского священника Георгия Беляева[a] в монашество с наречением ему имени Никон и, возведя в сан архимандрита, назначил его наместником Богоявленского Старо-Голутвина монастыря.

Владыка образ жизни вел сугубо монашеский и молитвенный, мало интересуясь событиями политической жизни, однако, зная, что власти следят за каждым его действием и словом, он почти каждую свою проповедь в течение некоторого времени заканчивал словами: «Я кончил. Надеюсь, что всякий из вас засвидетельствует, что в моей проповеди нет ничего политического»[9]. Когда владыка служил в соборе, то просил священника, назначенного произносить проповедь, приносить текст проповеди ему для предварительного просмотра, чтобы неосторожно сказанное кем-либо слово не послужило причиной ареста для многих.

Владыка любил богослужение, служил он во всех приходах Коломны, но больше всего любил служить в Старо-Голутвином монастыре, и когда служил на приходе, пел обычно монашеский хор.

Во время служения епископа в Коломне во всех храмах читалась молитва о благоустроении Православной Церкви в России: «Господи Боже наш, великий и многомилостивый, во умилении сердец наших смиренно молимся Тебе: сохрани под кровом Твоея благости от всякаго злаго обстояния вся православныя архиереи, даждь им Церковь Российскую добре управити, верныя овцы Христовы негиблемы соблюсти, злыя же волки далече отгнати и козни их сокрушити. Помяни, Владыко, и весь священнический и монашеский чин, согрей сердца их ревностию о Бозе и достойно звания своего ходити коегождо укрепи. Подаждь, Господи, во власти сущим разум и страх Твой, возглаголи в сердцах их благая и мирная о Церкви Твоей. Сохрани и вся люди Твоя от тлетворных учений, от церковных соблазнов, раскола, ересей и неверия. Утверди всех нас в вере правей и во усердии ко Православной Церкви. Вложи в сердца наша дух страха Твоего, дух благочестия, дух смирения. В напастех – терпение подаждь нам, в благоденствии – воздержание, к ближним – любовь, ко врагом – всепрощение, в добрых делех – преспеяние. Избави нас от всякого искушения, да на всяк день и час благословим и прославим всечестное имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь»[10].

После 1927 года все более стала разгораться смута, вызванная декларацией заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), а также некоторой настойчивостью его в вопросе поминания светских властей, что вызывало большие разномыслия среди православных; слишком болезненным тогда воспринималось поминание советской власти, которая основным пунктом своей политической программы поставила борьбу с Богом, с Христом и не скрывала своей цели – уничтожения Церкви. Епископ Феодосий везде, где ему приходилось служить, поминал только Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) и не поминал советской власти. Некоторая часть коломенского духовенства, хотя и боялась следовать в этом вопросе за владыкой из опасения репрессий, но боялась и идти ему наперекор, так как авторитет епископа Феодосия среди православных был непререкаем и пойти вопреки его воле означало бы сразу же потерять доверие паствы.

Положение создавалось безвыходное; владыка подал прошение митрополиту Сергию и 25 сентября 1929 года был уволен на покой, а через два месяца, 25 ноября, он был арестован и заключен в коломенскую тюрьму. Вместе с владыкой было арестовано восемнадцать человек – большей частью монахов Старо-Голутвина монастыря, близких к епископу, единомысленных с ним священников, а также близких к нему мирян.

5 декабря 1929 года епископу Феодосию было зачитано постановление о предъявлении обвинения, в котором говорилось, что «он изобличается в том, что на протяжении своего пребывания в городе Коломне с 1924 года под прикрытием Церкви и борьбы с безбожием занимался организацией и объединением реакционно-монархического элемента и лиц, активно борющихся с советской властью; вновь стал восстанавливать распущенные в период революции монастыри, которые стали функционировать нелегально, прикрываясь общиной верующих, руководителями отдельных организаций. Монастырями, религиозными общинами подбирались и назначались лица из числа непримиримых врагов советской власти, уже отбывавшие за свою контрреволюционную деятельность ссылку. Под общим его, Ганицкого, как епископа, руководством и с его ведения из числа упомянутой группы лица вели скрытую и открытую контрреволюционную агитацию…»[11].

Выслушав, в чем его обвиняют, владыка написал: «В обвинении, мне объявленном, ни в чем себя не признаю виновным, ибо оно голословно и бездоказательно»[12].

12 декабря 1929 года следователь допросил епископа, но все обвинения его в антисоветской деятельности владыка отвел, не согласившись с ними. 3 февраля 1930 года Коллегия ОГПУ приговорила владыку к пяти годам ссылки в Северный край. 28 мая 1933 года Коллегия ОГПУ постановила освободить владыку, разрешив ему свободное проживание. Епископу Феодосию было тогда семьдесят три года, он возвратился сначала в Коломну, а затем поселился у верующих людей в селе Сушково Луховицкого района, неподалеку от храма в честь Казанской иконы Божией Матери, куда он ходил молиться до своей праведной кончины, последовавшей 3 мая 1937 года.

На погребение владыки съехалось множество духовенства и верующих. Приехал по поручению Священного Синода архимандрит Никон (Беляев), приехали священник из села Борки Димитрий Миловидов[b], священник из Озериц Иоанн Калабухов[c], – всего на погребении владыки присутствовало более ста пятидесяти человек. Епископ Феодосий был погребен за алтарем Казанского храма, который после ареста последнего настоятеля, священника Сергия Любомудрова[d], был закрыт, но почитание памяти владыки не прекратилось: верующие бережно сохраняли и благоукрашали могилу святителя даже во времена самых лютых гонений.

Мощи священноисповедника Феодосия были обретены 16 мая 2006 года и перенесены в Сергиевскую церковь Богоявленского Старо-Голутвина мужского монастыря города Коломны.

Примечания

[a] Преподобномученик Никон (в миру Георгий Николаевич Беляев); архимандрит; память празднуется 27 ноября/10 декабря.

[b] Священномученик Димитрий (Миловидов); память празднуется 7/20 августа.

[c] Священномученик Иоанн (Калабухов); память празднуется 13/26 февраля.

[d] Священномученик Сергий (Любомудров); память празднуется 8/21 февраля.

[1] ГАРФ. Ф. 10035, д. П-57345, л. 15.

[2] Там же. Л. 22.

[3] Там же. Л. 38 об.

[4] Там же. Л. 40.

[5] Там же. Л. 69.

[6] Там же. Л. 47.

[7] Там же. Л. 67.

[8] ЦА ФСБ России. Д. Н-1780. Т. 3, л. 33.

[9] ГАРФ. Ф. 10035, д. 20303, л. 161.

[10] Там же. Л. 75.

[11] Там же. Л. 124.

[12] Там же.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-feodosij-ganickij

Священномученик Серафи́м (Чичагов), Петроградский, митрополит (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

27 июня – Собор Дивеевских святых

28 июня (переходящая) – Собор Санкт-Петербургских святых

6 сентября (переходящая) – Собор Московских святых

14 октября – Собор Молдавских святых

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

11 декабря

ЖИТИЕ

Митрополит Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов) родился 9 июня 1856 года; он правнук знаменитого адмирала В.Я. Чичагова, одного из первых исследователей Ледовитого океана, и внук П.В. Чичагова[1].

Леонид получил образование сначала в Первой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем в Пажеском корпусе, по окончании которого был зачислен в Преображенский полк. В тридцать семь лет он получил звание полковника. К этому времени уже были напечатаны его литературно-исторические труды: «Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г.», «Французская артиллерия в 1882 г.», «Записки о П.В. Чичагове».

В 1879 году Леонид Михайлович женился на Наталье Николаевне Дохтуровой, внучатой племяннице генерала Д.С. Дохтурова, героя Отечественной войны 1812 года.

Военная карьера не удовлетворяла Леонида Михайловича. С раннего детства он отличался глубокой религиозностью. Потеряв родителей, он, по его словам, привык искать утешение в религии. Полковник гвардейского Преображенского полка стал старостой Преображенского собора на Литейном проспекте и жертвовал немалые средства на храм.

Чувство милосердия, желание помогать страждущим привели Леонида Михайловича к изучению медицинских наук, и впоследствии он написал книгу «Медицинские беседы».

В 1891 году Леонид Михайлович объявил о своем желании оставить военную службу и, к великому удивлению близких, вышел в отставку в чине полковника армии, решив избрать иной жизненный путь – священство.

Жена его тяжело переживала это решение. Отец Иоанн Кронштадтский, духовным сыном которого был Леонид Михайлович, сказал ей:

– Ваш муж должен стать священником, и вы не должны препятствовать избранному вашим мужем пути, так как на этом поприще он достигнет больших высот.

Выйдя в отставку, Леонид Михайлович переехал с семьей в Москву и приступил к изучению богословских наук, готовясь к рукоположению. 28 февраля 1893 года он был рукоположен в кремлевском Успенском соборе в сан священника и приписан к кремлевской синодальной церкви Двунадесяти апостолов.

Через два года о. Леонид был определен священником для духовного окормления военнослужащих артиллерийского ведомства Московского военного округа.

Он со свойственной ему энергией частью на свои средства, частью на пожертвования отреставрировал храм – во имя святителя Николая на Старом Ваганькове, принадлежавший Румянцевскому музею и в течение тридцати лет стоявший закрытым, в котором и стал служить. В том же году неожиданно скончалась Наталья Николаевна, оставив четырех дочерей, из которых младшей было десять лет. Поручив воспитание дочерей двум доверенным лицам, о. Леонид в том же году поступил в Троице-Сергиеву Лавру и принял иночество. 14 августа 1898 года он был пострижен в мантию с именем Серафим.

После смерти настоятеля Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря архимандрита Досифея обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев назначил на этот пост иеромонаха Серафима. Вскоре он был возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Владимирской епархии. Он нашел древнюю обитель разрушающейся, обновил ее на собранные им пожертвования и за пять лет своего управления привел в цветущее состояние. Особые усилия были предприняты им по благоустройству арестантского отделения Суздальской тюрьмы-крепости: он капитально отремонтировал здание и устроил библиотеку для узников. Такое отношение архимандрита Серафима к узникам сразу сказалось: девять закоренелых сектантов вернулись в православие, и это позволило ему ходатайствовать перед Святейшим Синодом об освобождении остальных. По его ходатайству тринадцать человек были выпущены на свободу, и тюрьма перестала существовать.

Став священником, о. Леонид занялся составлением «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», которая явилась самым значительным трудом его жизни. О причине составления ее он сам впоследствии рассказывал следующее: «Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето, поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагея (в миру Параскева, Паша)[2]. Особенно хорошо помнит его Паша, пользовавшаяся любовью преподобного и бывшая с ним в постоянном общении. Я выразил желание ее навестить, чтобы услышать что-либо о преподобном из ее уст. Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула:

– Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.

Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым Императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит.

На это Паша сказала:

– Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.

В смущении я покинул келью старицы. После нее пошел к двум монахиням, помнившим преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна была слепая, а другая вся скрюченная и с трудом передвигалась по комнате: она заведовала прежде квасоварней и как-то, передвигая в погреб по ступенькам лестницы тяжелую бочку с квасом, полетела вниз, и вслед за ней бочка, ударившая ее по средним позвонкам спинного хребта всею своею тяжестью. Обе они были большие молитвенницы, слепая монахиня постоянно молилась за усопших, при этом души их являлись к ней, и она видела их духовными очами. Кое-что она могла сообщить и о преподобном.

Перед отъездом в Саров я был у о. Иоанна Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал:

– Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу: может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы согласился молиться за несчастного.

Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять рублей, данных мне о. Иоанном. Помимо этого я назвал имя своей покойной матери и просил молиться за нее. В ответ услышал:

– Придите за ответом через три дня.

Когда я пришел в назначенное время, то получил ответ:

– Была у меня матушка ваша, она такая маленькая, маленькая, а с ней Ангелочек приходил.

Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет.

– А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он меня боится, все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?

Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про беседу с о. Иоанном.

Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши. В Москве они опять пришли мне в голову, и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после его кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что царская семья, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана.

Таким образом зародилась мысль о «Летописи».

Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне был предоставлен архив монастыря, так же как и в Саровской пустыни. Но прежде всего я отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных эпизодах жизни преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным и, наконец, сказала:

– Все, что помню о преподобном, тебе рассказала, и хорошо ты и верно записал, одно нехорошо, что ты меня расхваливаешь.

В это время игумения Дивеевского монастыря отправилась в Нижний Новгород на ярмарку, чтобы закупить годовой запас рыбы для монастыря, а когда я в ее отсутствие пожелал навестить Пашу, то застал ее совершенно больной и страшно слабой. Я решил, что дни ее сочтены. Вот, думалось мне, исполнила волю преподобного и теперь умирает. Свое впечатление я поспешил передать матери казначее, но она ответила:

– Не беспокойтесь, батюшка, без благословения матушки игумении Паша не умрет.

Через неделю игумения приехала с ярмарки, и я тотчас пошел сообщить о своих опасениях относительно Прасковии, уговаривая ее немедленно сходить к умирающей, дабы проститься с ней и узнать ее последнюю волю, иначе будет поздно.

– Что вы, батюшка, что вы, – ответила она, – я только приехала, устала, не успела осмотреться; вот отдохну, приведу в порядок все, тогда пойду к Паше.

Через два дня мы пошли вместе к Паше. Она обрадовалась, увидев игумению. Они вспомнили старое, поплакали, обнялись и поцеловались. Наконец игумения встала и сказала:

– Ну, Паша, теперь благословляю тебя умереть.

Спустя три часа я уже служил по Параскеве первую панихиду. Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду. Вскоре я овдовел и принял монашество с именем Серафима, избрав его своим небесным покровителем. «Летопись» была издана в 1896 году и преподнесена Государю, что повлияло на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима».

«Летопись» эта выдержала два издания – в 1896 и 1903 годах – и представляет собой подробное описание создания монастыря в Дивееве – четвертого удела Божией Матери на земле. Книга по собранному материалу в сравнении с известными трудами других авторов наиболее достоверно отражает все события, происшедшие со дня основания монастырей в Сарове и Дивееве, рассказывает о первоустроительнице, матушке Александре, содержит жизнеописание преподобного Серафима и близких ему людей.

В 1902 году архимандриту Серафиму было видение, о котором он впоследствии рассказал своему духовному сыну протоиерею Стефану Ляшевскому: «По окончании «Летописи» я сидел в своей комнатке в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончил наконец труднейший период собирания и написания о преподобном Серафиме. В этот момент в келию вошел преподобный Серафим и я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение – так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал:

– Спасибо тебе за летопись. Проси у меня все что хочешь за нее.

С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю:

– Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас.

Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидим. Только тогда я сообразил, что это было видение. Радости моей не было конца».

Используя свои связи в придворных кругах, архимандрит Серафим сумел встретиться с императором Николаем II и склонил его в пользу открытия мощей.

По повелению императора в августе 1902 года было поручено произвести предварительное освидетельствование останков старца Серафима митрополиту Московскому Владимиру, епископам Тамбовскому Дмитрию и Нижегородскому Назарию вместе с суздальским архимандритом Серафимом Чичаговым и прокурором Московской Синодальной конторы Ширинским-Шихматовым.

Освидетельствование останков преподобного показало, что нетленных мощей нет.

При обсуждении этого вопроса в Синоде возникла смута. Практически весь Синод был против. Куда ехать? Зачем? Мощей нетленных нет, только кости. Ехать в глушь, в лес!

На открытии настаивал лишь сам государь, с ним единомысленны были только обер-прокурор Саблер и митрополит Антоний (Вадковский).

Однако император не оставил намерения канонизировать старца Серафима и всячески поддерживал благоговейную память о нем. В октябре 1902 года он прислал в дар Серафимо-Дивеевскому монастырю лампаду к находящейся в Троицком соборе иконе Божией Матери «Умиление», перед которой на молитве скончался отец Серафим. Лампаду, по повелению его величества, доставил в обитель архимандрит Серафим. В воскресенье, 20 октября, по совершении божественной литургии в соборном храме о. Серафим торжественно установил перед образом Богоматери лампаду и возжег ее к великой радости сестер.

11 января 1903 года к освидетельствованию останков старца Серафима приступила назначенная Синодом комиссия в составе десяти человек под руководством митрополита Московского Владимира. Членом этой комиссии был также и архимандрит Серафим. Результатом явился подробный акт освидетельствования, представленный на монаршее усмотрение. Государь, прочитав его, написал: «Прочел с чувством истинной радости и глубокого умиления».

Донесение комиссии и желание императора убедили Синод принять решение о канонизации преподобного Серафима Саровского.

Синод постановил: «Ввиду ожидаемого ко дню прославления и открытия святых мощей преподобного отца Серафима, Саровского чудотворца, стечения большого количества посетителей и богомольцев, признано необходимым принять меры к надлежащему устройству путей сообщения и потребных помещений... поручить архимандриту Суздальского монастыря и прокурору Московской Синодальной конторы князю Ширинскому-Шихматову принять заведование всеми подготовительными мерами для устройства и приведения к благополучному окончанию многосложных дел, связанных с предстоящим торжеством прославления преподобного отца Серафима».

На этом не закончились труды о. Серафима, связанные с прославлением преподобного. Он написал краткое житие преподобного Серафима Саровского и краткую летопись Серафимо-Дивеевского монастыря.

Возвратясь после саровских торжеств в древний Суздаль, о. Серафим занялся подготовительными работами к предстоящему празднованию 500-летия со дня кончины преподобного Евфимия, Суздальского чудотворца, и составил жизнеописание этого святого. Но отпраздновать в Суздале этот юбилей ему не пришлось. 14 февраля 1904 года он был назначен настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, где пробыл год, но за это время сумел отреставрировать величественный собор знаменитой обители.

28 апреля 1905 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополитом Владимиром (Богоявленским), епископом Трифоном (Туркестановым) и епископом Серафимом (Голубятниковым) архимандрит Серафим был хиротонисан во епископа Сухумского.

При хиротонии владыка так определил свой жизненный путь: «Многоразлично совершается призыв Божий! Неисследимы пути Провидения Божия, предопределяющие пути человеку. Со мной вот уже в третий раз в продолжение последних двенадцати лет происходят перевороты, которые меняют весь строй моей жизни. Хотя я никогда не забывал молитвенно простирать руки к Богу в надежде на Его милосердие и всепрощение, но мог ли себе представить, что мой первоначальный светский путь, казавшийся естественным и вполне соответственным моему рождению и воспитанию, продолжавшийся так долго и с таким успехом, не тот, который мне предназначен Богом? И как я должен был убедиться в этом? Несомненно, путем испытаний и скорбей, ибо известно, что скорби – это лучшие провозвестники воли Божией, и от начала века они служили людям знамением избрания Божия. Испытав с восьмилетнего возраста сиротство, равнодушие людей, беспомощность и убедившись в необходимости проложить себе жизненный путь собственным трудом и многолетним учением, я по окончании образования, еще в молодости, прошел все ужасы военного времени, подвиги самоотвержения, но, сохраненный в живых дивным Промыслом Божиим, продолжал свой первоначальный путь, претерпевая многочисленные и разнообразные испытания, скорби и потрясения, которые окончились семейным несчастьем – вдовством. Перенеся столько скорбей, я вполне убедился, что этот мир, который так трудно перестать любить, делается через них нашим врагом и что мне предопределен в моей жизни особенный, тернистый путь... Тяжело испытывать пути Божии! Не потому, что требуется безусловная покорность, совершенное послушание и всецелая преданность в волю Божию, даруемые Самим Господом; тяжело потому, что, как говорит святитель Филарет, митрополит Московский, мир, побежденный верою, плененный в ее послушание, допущенный посему в область ее, непременно внес в нее свой собственный дух; таким образом, сей враг Христа и христианства очутился в пределах самого христианства, прикрывшись именем христианского мира, он действует свободно и учреждает себе мирское христианство, старается обратно переродить сынов веры в сынов мира, сынов мира не допустить до возрождения в истинную жизнь христианскую, а на непокорных ему вооружается ненавистью, лукавством, злословием, клеветами, презрением и всяким орудием неправды.

Поэтому жизнь людей, взятых из мира и поставленных на духовный путь, особенно многотрудная и многоскорбная. Подобное произошло и со мной. Иные опоясывали меня и вели туда, куда я не ожидал и не мечтал идти, и эти люди были, конечно, высокой духовной жизни. Когда по их святым молитвам во мне открылось сознание, что Сам Господь требует от меня такой перемены в пути ради Его Божественных целей, что это необходимо для всей моей будущей жизни, для предназначенных мне еще испытаний и скорбей, для моего сораспятия Христу, то несмотря ни на какие препятствия, поставленные мне миром, я исполнил святое послушание и сначала принял священство, а по вдовстве – монашество. Долго я переносил осуждения за эти важные шаги в жизни и хранил в глубине своего скорбного сердца истинную причину их. Но наконец Сам Господь оправдал мое монашество в ближайшем моем участии в прославлении великого чудотворца преподобного Серафима. Ныне, по всеблагой воле Господа, я призываюсь на высокое служение Церкви Христовой в сане епископа».

Владыка, едва появившись в Грузии, столкнулся с положением грозным: революция 1905 года всколыхнула грузинский национализм; и епископ со всей присущей ему энергией принялся бороться против смуты.

На Сухумской кафедре епископ Серафим прослужил недолго и в 1906 году был переведен в Орел. В Орловской епархии он пробыл до 1908 года. Это время владыка деятельно занимался устройством церковно-приходской жизни, организовал в епархии приходские советы с возложением на них обязанностей церковной благотворительности.

Впоследствии епископ Серафим на основании своего опыта в Орловской епархии составил «Обращение к духовенству епархии по вопросу о возрождении приходской жизни». В «Обращении» пункт за пунктом рассматривались все стороны приходской жизни, подробно объяснялось, что такое возрождение приходской жизни, цель его и что надо сделать для достижения желаемых результатов.

По мнению владыки Серафима, «необходимо вернуться к церковно-общественной жизни древнерусского прихода, чтобы приходская община занималась единодушно не только просвещением, благотворительностью, миссионерством, но и нравственностью своих сочленов, восстановлением прав старших над младшими, родителей над детьми, воспитанием и руководством молодого поколения, утверждением христианских и православных установлений.

Для возрождения пастырства и приходской жизни требуется прежде всего объединение пастырей с пасомыми. Этому могут способствовать пастырские собрания и съезды. Возрождение приходской жизни должно исходить от епископа. Если последний не объединится со своими помощниками-пастырями, то они не объединятся между собой и с прихожанами; если епископ не проникнется этой идеей возрождения прихода, не будет сам беседовать во время съезда епархии с пастырями, давать им самые подробные практические указания, не станет с полным самоотвержением переписываться с недоумевающими священниками, сыновне вопрошающими архипастыря в своих затруднениях, не будет печатать в «Епархиальных ведомостях» свои наставления и указания, все то, что он хотел бы пояснить и ввести, то приходское оживление не произойдет и жизненное начало не проникнет в наши омертвелые общины».

В 1907 году преосвященного Серафима назначили членом Синода; через год – епископом Кишиневским и Хотинским. В Кишиневе, как ранее в Орле, он занялся возрождением приходов, имея уже богатый опыт. Владыка объезжал епархию, беседовал со священнослужителями, иноками, мирянами и учащимися.

К этому времени относится история изгнания старца Варсонофия (Плиханкова) из Оптиной пустыни и перевода его в Голутвин монастырь. По изложению И.М. Концевича, епископ Серафим принял в ней деятельное участие на стороне гонителей старца. По рассказу священника Василия Шустина, духовного сына о. Варсонофия, дело обстояло иначе: «Нашлись люди, которым мудрость батюшки (о. Варсонофия. – И. Д.) не давала жить, и враг не дремал. Поселился в скиту некто Митя Косноязычный из города Козельска. Был он пьяница и тайно развращал монахов. Батюшка не мог этого терпеть и выселил его из скита. Сейчас же против батюшки открыто ополчился целый легион... В Оптину приехала одна из женщин петербургского религиозно-политического кружка графини Игнатьевой и собрала против батюшки все обвинения, какие только можно было измыслить. Приезжавший в Оптину епископ Серафим (Чичагов) обелил батюшку, но дело его отзыва из Оптиной уже было где-то решено. Отец Варсонофий должен был покинуть скит...»[3]

В Кишиневе владыка Серафим прослужил до 1912 года, когда был назначен архиепископом Тверским и Кашинским.

Революция 1917 года застала архиепископа Серафима в Санкт-Петербурге; вернувшись в Тверь, он узнал, что епархиальный съезд проголосовал за удаление его из епархии и Синод, руководимый обер-прокурором Львовым, отправил его на покой.

Архиепископ Серафим был избран членом Поместного Собора 1917/18 годов. После Собора он был возведен в сан митрополита с назначением в Варшаву, но из-за сложившейся политической обстановки не смог отправиться к месту назначения, поселился в Москве и служил в различных храмах.

Во время Первой мировой войны из Польши было эвакуировано в Россию почти все православное духовенство. После заключения Брестского мира возник вопрос о возвращении в Польшу духовенства и имущества Православной Церкви. Митрополит Серафим подал заявление в Совет Народных Комиссаров с просьбой разрешить ему вместе с духовенством выехать в Польшу, но получил отказ. Вскоре началась гражданская война, и все хлопоты по переезду в Польшу пришлось отложить. Владыка поселился в Черниговском скиту около Троице-Сергиевой Лавры, где прожил, почти не выезжая, до конца 1920 года. В январе 1921 года он получил предписание Синода о необходимости ускорить возвращение в Варшаву православного духовенства и церковного имущества. До него доходили слухи о бедственном положении православного населения Польши, которое за время войны почти лишилось храмов и духовенства. Митрополит обратился к управляющему делами Совнаркома Горбунову и в Народный Комиссариат иностранных дел с просьбой выяснить вопрос об отправке в Польшу. И получил ответ, что дело может быть рассмотрено по прибытии в Москву официального польского представительства. Весной 1921 года в Москву прибыли представители Польши; владыка посетил их и объяснил необходимость возвращения в Польшу духовенства. Тотчас после посещения поляков у него был произведен обыск и изъято два письма: одно – главе католической церкви в Польше кардиналу Каповскому, другое – протоиерею Врублевскому, представлявшему в Варшаве интересы православного духовенства. 11 мая 1921 года владыка был вызван на допрос в ЧК к некоему Шпицбергу для объяснений относительно писем.

После ухода митрополита Шпицберг составил заключение, что никоим образом нельзя отпускать Чичагова в Польшу, где он будет действовать «как эмиссар российского патриарха» и «координировать – против русских трудящихся масс за границей фронт низверженных российских помещиков и капиталистов под флагом «дружины друзей Иисуса». Шпицберг потребовал заключить митрополита Серафима в Архангельский концлагерь. С этим согласились начальник 7-го отдела СО ВЧК Самсонов и его заместитель Агранов. В то же время секретный сотрудник ЧК донес, что владыка агитирует против изъятия церковных ценностей. 24 июня 1921 года состоялось заседание судебной Тройки ВЧК в составе Самсонова, Апетера и Фельдмана, которые постановили: «Заключить гражданина Чичагова в Архангельский концлагерь сроком на два года», но не отдали распоряжение о его аресте и этапировании. И владыка продолжал жить на воле и служить в храмах Москвы, между тем как срок заключения уже начал отсчет; митрополита арестовали только 12 сентября 1921 года и поместили в Таганскую тюрьму.

Сразу же после его ареста Наталья и Екатерина Чичаговы стали хлопотать перед Калининым о смягчении участи отца. Они просили, чтобы власти освободили его или хотя бы оставили в заключении в Москве, учитывая возраст и болезни. Калинин написал, что можно оставить в московской тюрьме «приблизительно на полгодика». 13 января начальником 6-го секретного отделения ВЧК Рутковским по распоряжению ВЦИК было составлено заключение по «делу» митрополита: «С упрочением положения революционной соввласти в условиях настоящего времени гр. Чичагов бессилен предпринять что-либо ощутительно враждебное против РСФСР. К тому же, принимая во внимание его старческий возраст 65 лет, полагаю, постановление о высылке на 2 года применить условно, освободив гр. Чичагова Л.М. из-под стражи». 14 января 1922 года президиум ВЧК постановил освободить митрополита из-под стражи; 16 января он вышел на свободу. Всю зиму владыка тяжело болел.

Однако ГПУ вовсе не собиралось отпускать его на волю – и здесь не имели значения ни возраст, ни болезни святителя, а только цели самого учреждения. Его преследовали и ссылали не из-за противоправных поступков, а стремясь нанести Церкви как можно больший урон. 22 апреля 1922 года Рутковский дал новое заключение по «делу» митрополита: «Принимая во внимание, что Белавиным, совместно с Синодом, по-прежнему ведется реакционная политика против советской власти и что при наличии в Синоде известного реакционера Чичагова лояльное к власти духовенство[4] не осмеливается открыто проявлять свою лояльность из-за боязни репрессий со стороны Чичагова, а также и то, что главная причина последовавшего освобождения Чичагова от наказания его, якобы острое болезненное состояние, не находит себе оправдания после его освобождения и нисколько не мешает Чичагову заниматься делами управления духовенства, полагаю... Чичагова Леонида Михайловича... задержать и отправить этапным порядком в распоряжение Архангельского губотдела для вселения на местожительство, как административного ссыльного сроком по 24 июня 1923 г.»

25 апреля судебная коллегия ГПУ под председательством Уншлихта приговорила митрополита Серафима к ссылке в Архангельскую область.

В мае 1922 года владыка прибыл в Архангельск в самый разгар арестов и судебных процессов по делам об изъятии церковных ценностей. И сразу же ГПУ вознамерилось его допросить, чтобы узнать его мнение о мероприятиях, касающихся изъятия церковных ценностей. Митрополит был болен, явиться в ГПУ не мог и изложил свое суждение письменно. «Живя в стороне от церковного управления и его распоряжений, – писал он, – я только издали наблюдал за событиями и не участвовал в вопросе об изъятии ценностей из храмов для помощи голодающему населению. Все написанное в современной печати по обвинению епископов и духовенства в несочувствии к пожертвованию церковных ценностей на народные нужды преисполняло мое сердце жестокой обидой и болью, ибо многолетний служебный опыт мой, близкое знакомство с духовенством и народом свидетельствовали мне, что в православной России не может быть верующего христианина, и тем более епископа или священника, дорожащего мертвыми ценностями, церковными украшениями, металлом и камнями более, чем живыми братьями и сестрами, страдающими от голода, умирающими от истощения и болезней... Чувствовалось, что по чьей-то вине произошло роковое недоразумение...»

В Архангельске митрополит прожил до конца апреля 1923 года, а затем с разрешения ВЦИК переехал в Москву; ни в каких церковных делах участия не принимал, на службу ездил в Данилов монастырь к своему духовнику архимандриту Георгию Лаврову и архиепископу Феодору (Поздеевскому), сам почти нигде не бывал и у себя мало кого принимал.

Многое в жизни семидесятилетнего старца было связано с преподобным Серафимом Саровским. Даже теперь, двадцать лет спустя после канонизации преподобного, ГПУ ставило ему в вину организацию торжеств: «1б апреля 1924 года гр. Чичагов Леонид Михайлович был арестован секретным отделом ОГПУ по имеющимся материалам: в 1903 году Чичагову было поручено руководство и организация открытия мощей Серафима Саровского...»

Арестованный митрополит давал объяснения следователю ГПУ Казанскому относительно своего участия в открытии мощей преподобного Серафима: «Я принимал непосредственное участие в открытии мощей Серафима Саровского по распоряжению Синода, утвержденному Николаем; последний узнал о моей близости к Дивеевскому монастырю от бывшей княгини Милицы Ивановны. Я знаю, что Серафим был особо чтимым угодником у Романовых. Приблизительно лет за 5 до открытия мощей Серафима я написал из разных источников «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря».

Следствие интересовалось, нет ли в «Летописи» намеков на революционные события, на современную смуту в государстве, в Церкви и в обществе в связи с рассказом о том, что выкопанную по благословению преподобного Серафима канавку антихрист не перейдет. Владыка отвечал: «Говоря о «канавках»... я подразумеваю распоряжение Серафима о вырытии канав и предсказания его в связи с будущей историей Лавры, которая должна быть выстроена на этом окопанном месте, о судьбе этой Лавры и канавок в дни антихриста. Но никаких намеков на смуту в государстве, в Церкви, в обществе моя книга не содержит».

8 мая 1924 года патриарх Тихон подал в ОГПУ ходатайство об освобождении находившегося в Бутырской тюрьме митрополита Серафима, престарелого и больного, за лояльное отношение которого к существующей гражданской власти он, патриарх Тихон, ручается.

Письмо было получено Тучковым на следующий день и оставлено без последствий, дело шло своим чередом. Наконец, 17 июля 1924 года уполномоченный ОГПУ Гудзь предложил освободить митрополита Серафима из-под стражи, и вскоре тот был освобожден. В это время власти приказали живущим в Москве архиереям покинуть город. Владыка хотел поселиться в Дивеевском монастыре, но игумения монастыря Александра (Траковская) ему в этом отказала.

Митрополита Серафима приняла игумения Арсения (Добронравова) в Воскресенский-Феодоровский женский монастырь, находившийся около города Шуи Владимирской области[5].

Владыка приехал с дочерью Натальей (в монашестве Серафима), которая была очень близка к отцу и много помогала ему в заключении и ссылке.

В монастыре митрополит часто служил, а в воскресные и праздничные дни всегда. После таких служб устраивался праздничный обед, на котором присутствовал и митрополит Серафим.

Прекрасный знаток пения и сам сочинитель духовной музыки, митрополит Серафим большое внимание уделял церковному хору, разучивая с монастырскими певчими песнопения и проводя спевки.

Блаженны годы, которые он прожил в монастыре. Редкостный мир царил среди сестер, любивших и почитавших свою игумению как первую подвижницу и самого смиренного в монастыре человека. И какое удовольствие было слушать митрополита, когда он читал вторую часть «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», описывающую события, предшествовавшие канонизации преподобного Серафима. В «Летописи» была подробно описана та смута, которая произошла в Синоде, когда пришло время всецерковно прославить преподобного Серафима. До революции рукопись не была допущена к печати цензурой, а после революции прекратилось христианское книгопечатание. «Летопись» впоследствии была арестована на одном из обысков и пропала.

В 1928 году митрополит Серафим был назначен управляющим Санкт-Петербургской епархией. За два года, что он прожил в монастыре, все привыкли к владыке и полюбили его. Участие в богослужениях и сама жизнь много знающего митрополита, участника торжественной канонизации преподобного Серафима, воспоминания о встречах с людьми, знавшими преподобного, и чтение «Летописи» весьма украшали многоскорбную в настоящих условиях монастырскую жизнь. Проводы были трогательные и грустные. Монахини понимали, что расстаются с ним навсегда. Вместе с владыкой игумения Арсения отпустила монахинь Севастиану и Веру, которые помогали ему в монастыре и впоследствии помогали ему по хозяйству до самого его ареста.

В то время, когда другие архиереи колебались в признании каноничности власти митрополита Сергия (Страгородского), митрополит Серафим признал ее сразу. Человек порядка, привыкший мыслить в категориях строгой иерархии, он считал восстановление централизованной власти наиболее важным делом. По отношению к власти владыка придерживался принципа: «Закон суров, но это закон».

Свою первую литургию в Петербурге он совершил в Преображенском соборе на Литейном проспекте, где когда-то был старостой.

Резиденция митрополита была в Новодевичьем монастыре. В первую же неделю правления он собрал здесь священников города и, указав им, что «не их дело церковная политика и не им осуждать архиереев», начал отчитывать за те непорядки, которые успел подметить за литургией. Он категорически запретил проведение исповеди во время литургии, так же как и общую исповедь.

Владыка служил каждое воскресенье в одном из храмов города или пригорода. После службы он проповедовал. В кратких и сильных словах он разъяснял смысл Таинства, как сильна молитва после пресуществления Даров:

– Дух Святой, – говорил митрополит, - пресуществляет на престоле Дары, но Он сходит и на каждого из нас, обновляет наши души, умственные силы, всякая молитва, если она произносится от всего сердца, будет исполнена.

И когда митрополит после благословения Даров преклонял колени, припадая к престолу, все молящиеся падали ниц.

Особенную важность он видел в сохранении Таинств, как они заповеданы церковной традицией и святыми отцами. Священник Валентин Свенцицкий писал о владыке, что тот в своем докладе против общей исповеди, между прочим, говорил: «Никакой общей исповеди не существовало ни в древности, ни впоследствии, и нигде о ней не упоминается на протяжении всей истории Православной Церкви... Установление общей исповеди является явной заменой новозаветного Таинства ветхозаветным обрядом».

По пятницам в Знаменской церкви у Московского вокзала, где был придел преподобного Серафима, митрополит читал акафист преподобному. Читал наизусть, а после акафиста беседовал с народом.

Особо почитал владыка Царицу Небесную и часто говорил о большой любви Божией Матери к земле Русской. «Эта любовь явилась в многочисленных иконах Божией Матери на Святой Руси. Но росли наши грехи и беззакония: Божия Матерь отступила от нас, и скрылись святые чудотворные иконы Царицы Небесной, и пока не будет знамения от святой чудотворной иконы Божией Матери, не поверю, что мы прощены. Но я верю, что такое время будет и мы до него доживем».

Всю жизнь митрополит боролся за чистоту православия. Святой праведный Иоанн Кронштадтский незадолго до своей смерти, благословляя его в последний раз, сказал:

– Я могу покойно умереть, зная, что ты и преосвященный Гермоген[6] будете продолжать мое дело, будете бороться за православие, на что я вас и благословляю.

Всю жизнь владыка занимался благотворительностью. Еще будучи военным, он обратил внимание на беспомощность лиц военного ведомства, расстроивших свое здоровье во время прохождения службы. Он учредил благотворительное общество помощи военным, которые были не в состоянии вследствие болезни служить и были вынуждены выходить в отставку до приобретения прав на пенсию.

Митрополит Серафим заботился о детях-сиротах, родители которых погибли на войне. Широкая бесплатная медицинская практика владыки была направлена на облегчение страданий страждущих. Во время русско-японской войны по его благословению формировались санитарные поезда, и он сам собирал пожертвования.

Придавая огромное значение возрождению приходской жизни, владыка Серафим считал необходимым через приходские советы организовывать школы, библиотеки и столовые.

Сам отведав горечь уз и ссылки, он с любовью и благоговением хоронил умершего в тюрьме архиепископа Илариона (Троицкого). Тело его выдали родственникам в грубо сколоченном гробу. Когда гроб открыли, никто не узнал владыку, так изменили его внешность заключение и болезнь. Владыка Серафим принес свое белое облачение и белую митру. По облачении тело архиепископа положили в другой гроб. Отпевание совершал сам митрополит Серафим в сослужении шести архиереев и множества духовенства.

У владыки Серафима было много духовных детей. Сохранилось его письмо из ссылки (Архангельск, 1922 год) духовному сыну Алексею Беляеву[7]. Вот выдержка из него: «Все мы люди, и нельзя, чтобы житейское море не пенилось своими срамотами, грязь не всплывала бы наружу и этим не очищалась бы глубина целой стихии.

Ты же будь только с Христом, единой Правдой, Истиной и Любовью, а с Ним все прекрасно, все понятно, все чисто и утешительно. Отойди умом и сердцем, помыслами от зла, которое властвует над безблагодатными, и заботься об одном – хранить в себе, по вере, божественную благодать, через которую вселяется в нас Христос и Его мир.

Не видеть этого зла нельзя; но ведь вполне возможно не допускать, чтобы оно отвлекало от Божией правды. Да, оно есть и ужасно по своим проявлениям, но как несчастны те, которые ему подчиняются. Ведь мы не отказываемся изучать истину и слушать умных людей, потому что существуют среди нас сумасшедшие в больнице и на свободе. Такие факты не отвращают от жизни; следовательно, с пути правды и добра не должно нас сбивать то, что временами злая сила проявляет свое земное могущество. Бог поругаем не бывает, а человек что посеет, то и пожнет.

Учись внутренней молитве, чтобы она была не замечена по твоей внешности и никого не смущала. Чем более мы заняты внутренней молитвой, тем полнее, разумнее и отраднее наша жизнь вообще. И время проходит незаметнее, быстрее. Для того особенно полезна Иисусова молитва и собственные короткие изречения «помоги мне, Господи» или «защити и укрепи», или «научи» и проч.

Молящийся внутренне, смотрит на все внешнее равнодушно, рассеянно, ибо эта молитва не умственная, а сердечная, отделяющая от поверхности земли и приближающая к невидимому Небу.

Учись прощать всем их недостатки и ошибки и ввиду подчинения их злой силе, и, несомненно, ненормального состояния духа. Говори себе:

«Помоги ему, Господи, ибо он духовно болен!» Такое сознание помешает осуждению, ибо судить может только тот, кто сам совершен и не ошибается, все знает, а главное, знает наверное, что человек действует не по обстоятельствам, сложившимся вокруг него, а по своему произволению, по своей страсти».

В Петербурге митрополит прослужил пять лет; 14 октября 1933 года указом Синода он был отправлен на покой. 24 октября он совершил свою последнюю службу в Спасо-Преображенском соборе и вечером выехал в Москву. Первое время владыка жил в резиденции митрополита Сергия (Страгородского), пока подыскивали жилище. В начале 1934 года он поселился в Малаховке, а затем переехал на станцию Удельная, где арендовал полдачи. Это были две небольшие комнаты и кухня. В одной комнате была устроена спальня владыки, с большим количеством книг, икон и рабочим письменным столом. Другая комната отведена под столовую-гостиную. Здесь стояли обеденный стол, фисгармония и диван; на стене висел большой образ Спасителя в белом хитоне[8], написанный владыкой.

Спокойными и безмятежными были последние месяцы жизни митрополита в Удельной. Самое скорбное это были старость и связанные с нею болезни. Он сильно страдал от гипертонии, одышки, последнее время от водянки, так что передвигался с трудом и из дома почти не выходил. Днем к нему приходили духовные дети, иные приезжали из Петербурга; посещали владыку митрополиты Алексий (Симанский) и Арсений (Стадницкий), приезжая на заседания Синода. Вечерами, когда все расходились, митрополит садился за фисгармонию и долго-долго играл известную духовную музыку или сочинял сам. И тогда мир и покой разливались повсюду. Благодатная жизнь подходила к концу. Ее оставалось немного. И что еще сделать, как еще при немощах и болезнях потрудиться Господу. И так хотелось единственного – быть рядом с преподобным, которому он послужил когда-то.

Но что же может вознести в те обители, где он обитает, всю жизнь распинавший в себе плоть с ее страстьми и похотьми? Только мученичество. Первохристианский венец.

Митрополита арестовали глубокой осенью 1937 года. Ему было восемьдесят четыре года, и несколько последних дней он чувствовал себя совершенно больным, так что сотрудники НКВД затруднились увозить его в арестантской машине – вызвали скорую помощь и отвезли в Таганскую тюрьму. Они решили его убить. Допрос был формальностью. 7 декабря Тройка НКВД постановила: митрополита Серафима – расстрелять.

Всего в тот день Тройкой НКВД по Московской области было приговорено к расстрелу несколько десятков человек. Приговоренных разделили на несколько партий. В первый день, 9 декабря, расстреляли пять человек, на следующий день – сорок одного человека, на другой день еще пять человек и среди них митрополита Серафима. Расстреливали неподалеку от деревни Бутово рядом с Москвой в просторной тогда дубовой роще, которую оградили со всех сторон глухим забором[9]. На дубах были устроены смотровые площадки, откуда охрана зоны присматривала, чтобы во время расстрелов и потом при захоронении сюда не приближались посторонние. Расстреливала бригада палачей, иногда приезжало расстреливать начальство.

Незадолго до ареста митрополит Серафим говорил: «Православная Церковь сейчас переживает время испытаний. Кто останется сейчас верен Святой Апостольской Церкви – тот спасен будет. Многие сейчас из-за преследований отходят от Церкви, другие даже предают ее. Но из истории хорошо известно, что и раньше были гонения, но все они окончились торжеством христианства. Так будет и с этим гонением. Оно окончится, и православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это – золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства».

После ареста митрополита Серафима остались две его келейницы, монахини Вера и Севастиана. Монахиню Веру арестовали через несколько дней после ареста митрополита. Монахиня Севастиана не захотела ее оставить и последовала за ней добровольно. Обе были приговорены к заключению в лагерь. Мать Севастиана там умерла, а мать Вера вернулась через пять лет по окончании срока заключения и умерла в 1961 году у своих родственников в Вятской области.

Примечания

[1] Чичагов Павел Васильевич (1765-1849), адмирал, морской министр, член Государственного Совета, с 1811 года главнокомандующий Черноморским флотом, а также Дунайской армией в Бессарабии, Молдавии и Валахии. По заключении Бухарестского мира наместник Бессарабии и генерал-губернатор, автор трудов по бессарабской истории в первые годы по присоединении этой области к России. С 1814 года и до своей кончины жил за границей.

[2] Не путать с известной блаженной Пашей Саровской, скончавшейся в 1915 году.

[3] Записки об о. Иоанне Кронштадтском и об оптинских старцах. Издание православно-миссионерского книгоиздательства, г. Белая Церковь, королевство С.Х.С., 1929.

[4] Имеются в виду обновленцы, с помощью которых ГПУ рассчитывало разрушить Российскую Православную Церковь.

[5] Ныне Ивановская область.

[6] Епископ Гермоген (Долганёв) – замучен безбожниками 16(29) июня 1918 года.

[7] Впоследствии он стал священником. Скончался 15 декабря 1987 года в Пюхтицком женском монастыре, где жил последние годы на покое.

[8] Ныне образ находится в московском храме пророка Илии в Обыденском переулке.

[9] В Бутово расстрелы и захоронения стали производиться с конца 1936 года. До этого расстрелянных хоронили на свободных участках кладбищ Москвы. Поначалу в Бутово был обустроен «стрелковый полигон», чтобы приучить население окрестных деревень к выстрелам. Устройством мест расстрела занимался исполняющий обязанности коменданта У НКВД по Московской области Садовский А.В. Руководили расстрелами начальник УРКМ Семенов М.И. и начальник АХО НКВД по Московской области Берг И.Д. Расстрелы производились специальной группой, в которую входили исполнявший обязанности начальника по охране зоны «Бутово» Шинин С.А., а также Чесноков Ф.Я. и Ильин И. Приговоренных привозили автозаками, иногда по сорок-пятьдесят человек в машине. Всего в день привозили по триста-четыреста человек. Захоронения производились во рвах длиной около пятисот метров каждый. Небольшие группы расстрелянных хоронили в ямах. После расстрела охранники зоны убирали трупы и засыпали рвы /Архив УКГБ по Москве и Московской обл. Арх. № П-67528. Л. 2-5, 283-285, Архив УКГБ по Омской обл. Арх. № 271080/.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-serafim-chichagov

Священномученик Алекса́ндр Петропавловский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

5 июня – Собор Ростово-Ярославских святых

17 ноября

ЖИТИЕ

Александр Васильевич Петропавловский родился в дворянской семье, его отец служил коллежским секретарем при Ярославском губернском правлении.

Александр рано лишился отца; с детства пел в церковном хоре, что определило выбор жизненного пути. Закончив городское училище, будущий священномученик поступил в Ярославскую духовную семинарию, а по ее окончании служил псаломщиком, затем диаконом в селе Рыбницы Большесольского (ныне Некрасовского) района, в 40 км от Ярославля.

В 1929 г. отец Александр был рукоположен в сан священника, зимой 1930 г. определен к церкви в селе Брейтово, куда и переехала его семья, в которой было четверо детей.

Сотрудники ОГПУ конфисковали практически все имущество семьи, включая одежду и постельные принадлежности, забрали даже одеяло, в которое был запеленут месячный младенец. В доме осталась лишь табуретка и большая наследственная библиотека, спать приходилось на холодном полу, вскоре дети отца Александра заболели пневмонией. Врачи отказались лечить детей священника, и два ребенка, 3 и 6 лет, умерли на Пасху. По воспоминаниям очевидцев, пасхальную заутреню отец Александр служил со слезами на глазах.

В середине 30-х гг. его перевели в церковь Михаила Архангела в село Прозорово, где семья также жила в большой нужде и терпела постоянные притеснения от властей – в Прозорове им пришлось сменить 13 квартир.

Отец Александр был образованным, скромным и милосердным пастырем, готовым отдать последнее имущество нуждающимся. Он не поддался влиянию брата-коммуниста и других родственников, уговаривавших его снять сан ради спасения семьи, говоря им: «Не будет у нас духовенства – некому будет бороться за праведность и чистоту душ человеческих, некому будет учить народ добру и справедливости, и люди погрязнут в грехах, невежестве, потеряют совсем трудолюбие, не станут совсем любить и уважать ближнего, и общественность будет сотрясаться от зла, страха, непримиримости... Это и заставляет меня до конца нести свой крест, не думая о последствиях».

Предчувствуя мученическую кончину, отец Александр подолгу молился по ночам, стоя на коленях перед иконами. Несколько раз его вызывали в село Брейтово в НКВД и предлагали стать осведомителем, но он решительно отказывался. В 1937 г. на священника завели дело, за ним было установлено наблюдение. Работники сельсовета, местный руководитель Союза воинствующих безбожников и один из учителей подписали необходимый для ареста клеветнический донос на отца Александра.

Желая отсрочить арест, священник старался избегать конфликтных ситуаций. Когда у него потребовали ключи от колокольни для снятия колоколов, он отдал их, не оказав никакого противодействия властям. Тем не менее, 26 октября 1937 г. священномученик был арестован и обвинен в антисоветской агитации и противодействии снятию церковных колоколов. Предлогом для ареста послужил разговор отца Александра со счетоводом сельсовета по поводу завышенного налога на храм. До 6 ноября арестованный содержался в КПЗ при Брейтовском отделении УНКВД, затем переведен в Рыбинскую тюрьму.

Несмотря на 3 недели жестоких пыток и побоев, отец Александр отверг обвинение в контрреволюционной пропаганде и никого не оговорил. Мученик расстрелян по приговору от 16 ноября 1937 г. 16 сентября 1959 г. реабилитирован. Прославлен Архиерейским Собором РПЦ (русская Православная церковь) 2000 г.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-petropavlovskij

Сщмч. Алекса́ндра Соколова, пресвитера, прмц. Анны (Ежовой), монахини, мч. Иа́кова Гортинского (1937)

Священномученик Алекса́ндр Соколов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

29 августа

ЖИТИЕ

Священномученик Александр родился в 1893 году в селе Озерово Тихвинского уезда Новгородской губернии в семье священника Николая Соколова. В 1915 году он окончил Новгородскую Духовную семинарию и поступил псаломщиком в храм села Ершова Череповецкого уезда Новгородской губернии. В 1916 году он был рукоположен в сан диакона ко храму села Мороцкого, а через год - в сан священника ко храму села Озерова, где прошло его детство, где он воспринял первые навыки церковной жизни и благочестия. В 1924 году о. Александр был переведен в храм села Ершова, где когда-то служил псаломщиком.

Сразу же по установлении советской власти начались гонения на Русскую Православную Церковь. Одна из форм, в которую выливались гонения, выражалась в требовании уплаты непомерных налогов и штрафов, которые в случае с о. Александром были настолько значительны, что, не имея средств заплатить их, священник вынужден был в 1924 году переехать с женой Елизаветой Александровной и тремя маленькими детьми в другое место, в Тверскую область, где он сначала служил в храмах Красно-Холмского района, а затем в селе Поречье Молоковского района.

Отец Александр все силы и время отдавал своей пастве. Местные власти запрещали служить молебны на полях и в домах прихожан, однако он, как это было принято до революции, регулярно обходил все деревни прихода. Видя его ревностное служение, паства ответно любила его. Несмотря на гонения и разрушение храмов, на то, что власти постоянно обирали приход и священника, церковь в селе Поречье ремонтировалась всякий раз, когда в том бывала нужда. Но всякий раз власти незамедлительно преследовали за это и священника, и прихожан.

В 1935 году прихожане покрасили и побелили храм, а оставшуюся от ремонта краску продали школе. Сразу после этого священник и староста были арестованы; священник был обвинен в спекуляции и приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей.

В те годы иногда еще было возможно, если священник не был обвинен в политическом преступлении, доказать свою невиновность. Областной суд, куда дело попало из районного суда, полностью оправдал священника, и о. Александр был освобождён. В то время, когда все, что имело какое-либо отношение к Церкви, безжалостно разрушалось, прихожане о. Александра выстроили вокруг часовни новую кирпичную ограду.

В конце апреля 1937 года председатель сельсовета вызвал в контору о. Александра и потребовал, чтобы он уплатил подоходный налог вперед за следующий квартал, а также аренду за землю, на которой стояли храм и церковные постройки.

- Не тратьте зря свои силы, - ответил о. Александр, - платить я не буду, так как не подошел срок платежей.

И сказав это, священник сразу же из сельсовета ушел, не желая поддерживать пустой и небезопасный разговор.

Летом 1937 года сотрудники НКВД были оповещены о грядущих арестах всего духовенства и стали собирать о них данные. Чаще всего вызывались люди, готовые говорить и подтверждать что угодно. Один из таких рассказал сотруднику НКВД об о. Александре, будто тот сомневался в подлинности показаний подсудимых на открытых судебных процессах, где обвиняемые чересчур охотно и гладко очерняли себя и других, а также, что священник, отметив, что в районных магазинах не было хлеба, предположил, что хлеба нет потому, что местные власти дали завышенные цифры об урожайности, а центральные власти, взяв в соответствии со своими нуждами хлеб, постановили, что оставленного (в соответствии с цифрами) будет достаточно, и отказали району в снабжении мукой и зерном.

Обвинить священника было не в чем, и осведомитель решил привести некий анекдот, будто бы рассказанный священником: «Из одной захолустной карельской местности крестьяне направили своего односельчанина к председателю ВЦИК товарищу Калинину узнать, почему сейчас берут во всем ускоренные темпы. В то время, когда этот мужичок пришел во ВЦИК со своим недоуменным вопросом, Калинин был сильно занят, он подвел мужика к одному окну и, указав на проходящий по улице трамвай, сказал: «Видел, а через пять лет их будут сотни!» Затем подвел мужика к другому окну, где был виден проходивший автомобиль, и сказал: «Видишь, а через пять лет их будут тысячи!» Мужик уехал в деревню, и когда его стали спрашивать о результатах поездки, то он применил точно такой же способ объяснения. Сначала посмотрел в окно, где увидел, что по улице несут покойника, и сказал: «Видите, а через пять лет их будут нести сотни!» Затем, подойдя ко второму окну, увидел - идет нищий, и так же, обращаясь к присутствующим, сказал: „Видите, а через пять лет их будут тысячи!"».

Наступил июль 1937 года. Прошел Петровский пост, праздник апостолов Петра и Павла, память явления иконы Пресвятой Богородицы в Казани, когда стали доходить сведения об арестах священнослужителей. Отцу Александру становилось ясно, что его арестуют, после чего храм подвергнется кощунственному разграблению. И он сложил запасной евхаристический набор в камилавку и спрятал на чердаке храма. Туда же положил напрестольный крест, дарохранительницу и лжицу.

27 июля 1937 года сотрудники НКВД арестовали священника и заключили в Краснохолмскую тюрьму. Допросили через три дня. Следователь спросил, чем занимался священник до и после революции. Отец Александр ответил, что до революции он занимался исключительно пастырской деятельностью, а после революции пришлось обзавестись небольшим хозяйством. Времена настали голодные, и подсобное хозяйство стало подспорьем, тем более что на руках была семья, два сына и дочь, все родились после революции, дочь в 1924 году. Хозяйство было небольшое: дом, амбар, сарай, гумно, баня, одна лошадь, две коровы, пять десятин земли. В 1929 году священнику было дано непосильное задание на сдачу сельскохозяйственных продуктов, и за невыполнение его хозяйство было описано и реквизировано.

Сельсовет по обыкновению выдал НКВД справку, где было сказано о необходимости ареста священника, так как он «привлекал на свою сторону отсталое население» и без регистрации в загсе отпевал покойников. «Считаем его социально опасным человеком для местного населения, который заслуживает высылки из местных пределов»,- писал председатель сельсовета.

10 августа следователь вновь допросил священника.

- Когда и какие взгляды вы высказывали в связи с процессом над троцкистами во главе с Пятаковым?

- Я этим процессом интересовался и о нем читал, - ответил священник. - Из прочитанного у меня складывалось какое-то неверие в его действительность, меня удивляло то обстоятельство, что все подсудимые как-то даже хвастали своими контрреволюционными действиями, и все это я считал неестественным... Данными взглядами, насколько мне помнится, я ни с кем не делился, за исключением, возможно, своей семьи.

- Когда и какие взгляды вы высказывали в связи с затруднениями с хлебом?

- Создавшиеся затруднения в нашем районе с хлебом, так как мне хлеба в кооперации не отпускали, я лично расценивал как наличие вредительства у советской власти и создавание этого умышленно руководителями. С другой стороны, у меня складывалось мнение, что крестьяне плохо относятся к обработке земли, а поэтому и создались затруднения. Своими взглядами я ни с кем не делился.

- Расскажите, когда и кому вы рассказывали, как крестьянин посетил председателя ВЦИК товарища Калинина, и в чем заключался их разговор о темпах.

- Году в 1935-м, а может быть, в 1934-м, точно я не помню, я шел по селу Поречье и встретившийся мне около казенки выпивший мужчина стал рассказывать что-то о темпах, но я его слушать не стал и ушел, я лично о разговорах товарища Калинина с крестьянином никому ничего не рассказывал.

- В чем заключалась ваша инициатива в постройке ограды вокруг часовни в деревне Степаньково?

- В деревне Степаньково я бывал очень часто, потому что в данной деревне проживает церковная староста, к которой мне по церковным надобностям приходилось часто ходить, но инициативы в постройке ограды у часовни я не проявлял, по чьей инициативе состоялась постройка ограды, мне неизвестно.

На этом допрос был окончен. 25 августа Тройка НКВД приговорила о. Александра к расстрелу. Священник Александр Соколов был расстрелян 29 августа 1937 года.

Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Дополнение

Двадцать лет спустя супруга о. Александра, Елизавета, написала прошение советским властям: «Мой муж Александр Николаевич Соколов был арестован НКВД. Причина ареста мне была совершенно не ясна. В последующее время мне сообщили, что Александр Николаевич Соколов осужден на десять лет с изоляцией. Его жизнь мне, как жене, была известна. Он не совершил никаких политических преступлений перед государством, но обжаловать приговор не было возможности, так как обвинительное заключение мне было совершенно неизвестно. В настоящее время прошло уже почти двадцать лет, но от него нет никаких сведений. Детей он воспитал в любви и преданности Родине. Один сын погиб на фронте Отечественной войны, а второй был три раза ранен и теперь инвалид. Прошу Вас амнистировать это дело, если он, Соколов, жив. Если же он уже не жив, то тоже прошу сообщить об этом» (Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 9509-С. Л. 21-22).

Тогда же было проведено расследование на предмет реабилитации расстрелянного священника. Вызвали старосту храма, в котором когда-то служил о. Александр, Елизавету Федоровну Шитову.

– Что вы можете сказать о политических настроениях Соколова? – спросил следователь.

– Соколова я во всех отношениях знала как очень хорошего человека. Он очень душевно относился ко всем людям, каждому хотел в чем-либо помочь. С точки зрения политических настроений... я... никогда от него не слышала каких-либо высказываний, направленных против советского строя (Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 9509-С. Л. 23).

В том же 1957 году священник был реабилитирован.

Источник: www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-sokolov-presviter

Священномученик Алекса́ндр (Щукин), Семипалатинский, архиепископ (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 августа – Собор Курских святых

30 октября

ЖИТИЕ

Архиепископ Александр Щукин родился в 1891 году в Риге в семье священника о. Иоанна Щукина и рабы Божией Елизаветы. Дед его – Василий Щукин – служил диаконом в Риге, отец окончил Московскую Духовную академию, был рукоположен во священника и преподавал Закон Божий в Рижской семинарии, епархиальном училище и гимназиях; кроме того, на него была возложена обязанность преподавания латинского и греческого языков.

У о. Иоанна и Елизаветы было семеро детей. Дочь о. Иоанна вспоминала, что отец любил детей, но не баловал их и не потакал их слабостям, опасаясь, что иначе из них вырастут плохие христиане. Но он и не понуждал их насильно к исполнению молитвенных правил, хотя сам все свое свободное время отдавал молитве. Также и жена его Елизавета, если выдавалось свободное время, спешила в храм. Дети о. Иоанна с удовольствием играли, лишь один Александр не принимал в играх участия. Он рос тихим, скромным, послушным и никогда не преступал воли родителей. Пока братья и сестры играли, он запирался в комнате отца и молился. Когда братья начинали шуметь, он выходил и останавливал их:

– Так нельзя, потише, пожалуйста.

Он не был от природы угрюмого нрава, но сердце его было расположено подражать древним подвижникам, для которых смех был выражением дерзости и греховной нечистоты. Он хотел быть священником.

Александр учился в Московской Духовной академии, которую окончил в 1915 году.

С началом первой мировой войны о. Иоанн переехал вместе с семьей в Нижний Новгород, куда к нему после окончания академии приехал сын Александр и поступил преподавателем в Нижегородскую семинарию.

Наступил 1917 год, для Православной Церкви пришел час испытаний. Как испытываемое огнем злато, Церковь выковывалась в огне мирской злобы и мятежей.

Александр стал просить отца благословить его на монашеский подвиг. Отец Иоанн сомневался, выдержит ли Александр крест иночества в такое мятежное время, когда все церковное попирается и уничтожается. Помолившись, отец благословил его ехать в Троице-Сергиеву Лавру. Постриг он принял с именем преподобного Александра Свирского.

В 1918 году Нижегородские власти арестовали о. Иоанна. Полгода пробыл он в заключении, заболел, был отпущен и пришел домой едва живым. После освобождения о. Иоанн стал служить в селе Лысково, и вскоре к нему приехал его сын.

Некоторое время отец и сын служили вместе, пока в 1923 году иеромонах Александр не был вызван в Москву для принятия архиерейского сана. 23 августа 1923 года он был хиротонисан во епископа Лысковского, викария Нижегородской епархии.

Во время его отсутствия о. Иоанн тяжело заболел воспалением легких. Зная, что умирает, он ждал сына, чтобы тот напутствовал его перед смертью.

И как прежде, так и теперь, владыка Александр спешил исполнить пожелание отца. Владыка прибыл накануне его смерти. Отец Иоанн был в сознании, и владыка долго беседовал с ним, а затем напутствовал его Святыми Тайнами.

Первой службой вступившего на кафедру епископа была заупокойная всенощная и литургия по новопреставленному отцу. Похоронили о. Иоанна рядом с храмом, где он служил.

Не напрасно Александр был облечен саном. Он был прекрасным проповедником и добрым наставником. Сам более всего почитавший монашеское житие, многоскорбно собирая в душу тепло благодати, он в этом духе наставлял и своих духовных чад. Некоторых он посылал в Дивеево, а затем, если они выказывали расположение к иноческой жизни, давал на то свое благословение. Служил он в Макарьевском монастыре. Часто ездил помолиться в монастырь Старые Мары, где была чтимая икона Троеручицы. В Лыскове его посещал епископ Варнава, принявший к тому времени подвиг юродства.

В Макарьеве владыка Александр организовал преподавание Закона Божия детям десяти-тринадцати лет. Продолжалось это около года, а затем было запрещено властями.

В сентябре 1927 года на шестьдесят втором году жизни тяжело заболела мать святителя. Владыка ухаживал за ней и присутствовал при ее кончине. Перед смертью она сказала:

– У меня открылись глаза, и я ясно вижу небо. Как там светло... В 1929 году, в день памяти Архистратига Божия Михаила, власти арестовали епископа Александра и отправили в нижегородскую тюрьму, где собрано было тогда почти все нижегородское духовенство.

На допросе у следователя епископ Александр отвечал:

– Проповеди я говорю каждое воскресенье на темы Священного Писания... и иногда в защиту религиозных истин, оспариваемых современниками. Произнесение проповедей и выступление в защиту истины вызывалось стремлением найти истину в вопросах, соприкасающихся с религией, в которых я предоставлял доказательства учения православно-христианского по этим вопросам... Иногда выступал в проповедях против безбожия.

(Беседуя о современном безбожии, епископ говорил, что разрушать монастыри и храмы могут лишь люди, лишенные человечности, не верующие в вечную жизнь, да и в земной жизни мало что предполагающие построить).

Ответы епископа вызвали, по-видимому, недоумение у следователя, и на следующий день владыка написал пояснение: «Вопросами, оспариваемыми современниками, я назвал в своих показаниях вопросы христианской апологетики, а именно: о конечности мира, происхождении человека через творение его Богом, об исторической действительности христианства, о бессмертии души. А вопросами, соприкасающимися с религией, я назвал научные теории, касающиеся перечисленных выше истин религии. Целью, с которой я говорил такие проповеди, было найти истину в научных теориях и доказать пасомым правильность православно-христианского вероучения в этих вопросах. Вопросов политической, общественной и социальной жизни я в своих проповедях не касаюсь».

В тюрьме ему обещали свободу, если он перестанет говорить проповеди.

Он не согласился.

– Я поставлен проповедовать и не могу отказаться, – сказал архиерей. Следователи били его и пугали, на все святитель отвечал спокойно и кротко:

– Тело мое в вашей власти, и вы можете делать с ним, что хотите, но душу свою я вам не отдам.

Он был помещен в камеру к священникам. Истинный молитвенник и подвижник, он и здесь подолгу молился, понуждая к истовой и неленивой молитве и всех насельников камеры, многие из которых, попав в тесные обстоятельства тюрьмы ГПУ, начали уже унывать.

После ареста епископа его сестра Елизавета ездила в Москву к прокурору Вышинскому – хлопотать о брате, чтобы его или освободили, или отправили в ссылку за свой счет, так как у него больное сердце.

– Вы не по адресу обратились, – отвечал Вышинский, – вам нужно обращаться в Красный Крест. Что касается заключения, то владыка Александр арестован за проповеди и будет отправлен на три года в Соловки.

11 января 1929 года следствие было закончено. Епископа обвинили в том, что он «как идейный противник Советской власти, путем произнесения проповедей с антисоветским уклоном, прививал свои контрреволюционные убеждения населению и в единоличных беседах вел откровенную антисоветскую пропаганду на темы «о бесчинстве коммунистов-безбожников...» Имея преданных ему монахов и монахинь... Давал им указания, как бороться с безбожниками... рассылал их по селам и деревням как миссионеров, не останавливаясь перед открытой борьбой с культурными учреждениями государства[1]... Руководствуясь положением об органах ОГПУ в части административных высылок и заключения в концлагерь, утвержденного ВЦИКом от 28/1 II-24 года и объявленного в приказе ОГПУ за № 172 от 2/IV-24 года... дело... передать в Особое Совещание... для вынесения приговора во внесудебном порядке...» 26 апреля 1929 года Особое Совещание приговорило епископа к трем годам заключения в концлагерь, которое он должен был отбывать в соответствии с приказом по ОГПУ относительно мест содержания духовенства – на Соловках.

В Соловецком лагере епископ работал сначала сторожем, а затем бухгалтером.

Когда закончился срок заключения, власти в Нижегородскую епархию его не пустили, и он получил назначение в Орел, куда прибыл в день памяти Архистратига Божия Михаила. В Орле он был возведен в сан архиепископа.

Церковь тогда подвергалась беспощадным гонениям, православных арестовывали и расстреливали. Посещать храмы становилось опасным, это рассматривалось как государственное преступление. Страх быть арестованным охватывал все больше людей. Церкви пустели. Владыка стал проповедовать, и храмы начали заполняться народом.

Видя оживление религиозной жизни в городе, чекисты стали подыскивать обвинение против архиепископа. Однажды под вечер к нему пришел человек и сказал, что власти решили обвинить архиепископа в поджогах в городе. Уже есть лжесвидетели, все обвинение готово. Если он в эту ночь не уедет, то будет арестован. Архиепископ уехал в Нижегородскую область и поселился в селе Семеновском, где прожил полгода.

В конце 1936 года владыка получил назначение в Семипалатинск.

Архиерейские кафедры пустели, архиереев одного за другим поглощали тюрьмы.

Сестра Елизавета писала ему в Семипалатинск:

– Уйди на покой, приезжай ко мне в Лысково, пересидишь.

– Как бы я вас ни любил, – отвечал архиепископ, – но я не для того взял посох, чтобы его оставить.

В августе 1937 года архиепископ был арестован. Он в последний раз благословил своих духовных детей, свидетелей ареста. Следствие в те годы было пыточное, и многие ради избавления от страданий давали любые показания. Архиепископ держался мужественно, не соглашаясь и не подписывая ни одно из навязываемых ему обвинений. Его обвиняли в шпионаже и в контрреволюционной агитации – архиепископ решительно все отвергал. Спрашивали о знакомых, он отказался их называть. Показаний не набралось ни на один протокол допроса, а сроки, отпущенные следователям, подходили к концу. В самый день постановления Тройки УНКВД 28 октября 1937 года следователь Барабанщиков провел последний допрос.

– Вы являетесь членом и руководителем церковной контрреволюционной шпионской организации. Дайте показания...

– Членом контрреволюционной организации я никогда не являлся и в этом обвинении виновным себя не признаю,– отвечал архиепископ.

– Вы лжете. Вы давали установки руководителям филиалов контрреволюционной организации в развертывании контрреволюционной работы...

– Никаких установок по развертыванию контрреволюционной работы я не давал.

– Как член контрреволюционной организации вы проводили активную контрреволюционную агитацию среди населения, прекратите запирательство и дайте показания о вашей контрреволюционной деятельности.

– Никакой контрреволюционной агитации я среди населения не проводил и в этом виновным себя не признаю, – спокойно ответил владыка.

Все это следователь вынужден был записать. В тот же день архиепископ был приговорен к расстрелу.

Через два дня, 30 октября 1937 года, архиепископ Александр был расстрелян.

Всем близким, кто интересовался судьбой владыки, власти отвечали, что он сослан на десять лет без права переписки, а через десять лет ответили без уточнения места и времени, что он умер в лагере.

Священник Казанского храма в Лыскове объявил, что будет отпевание скончавшегося в заключении архиепископа Александра Щукина.

Многие помнили святителя, и народу собралось такое множество, что храм не мог вместить всех желающих. Большая часть пришедших стояла на улице.

Послушница Анна сделала небольшой гроб, туда положила четки святителя, крест и Евангелие.

После отпевания народ молитвенно попрощался с архиепископом, а затем состоялся крестный ход вокруг храма. Впереди, подняв гроб на плечо, шел священник, а хор и весь народ пели: «Волною морскою...»

Примечания

[1] Имеются в виду его блистательные выступления» на диспутах против невежественных безбожных лекторов.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-shchukin

Священномученик Алекси́й (Бельковский), Великоустюжский, архиепископ (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

15 декабря

ЖИТИЕ

Священномученик Алексий (в миру Петр Филиппович Бельковский) родился в 1842 году в селе Рождествино Каширского уезда Тульской губернии в семье священника Филиппа Евфимовича Бельковского. Священник Филипп Бельковский (1813-1878) был сыном пономаря из села Белькова Московской губернии; он служил более сорока лет на одном месте, в храме села Рождествино. Интересны воспоминания о нем, из которых становится ясно, в какой обстановке провел свое детство архиепископ Алексий. Семья священника Филиппа была бедная, и, как вспоминают знавшие его, «в жизни своей Филипп Евфимович не испытал и не знал, что такое роскошь, или богатство, или слава – не любил он этого и не искал в жизни. Нужда с самого детства приучила его к умеренности, а умеренность зато не допустила его испытать и понести то тяжелое иго, которое зовется бедностью.

С первых дней поступления на должность священника скудость средств, которая была общим делом многих священников, выпала и на его долю. Но он и со скудными средствами скоро сроднился. И без того по воспитанию воздержанный – приучил себя к бережливости и крайне умеренному образу жизни. С удивительным умением он и малым пользовался так, что не имел ни в чем недостатка, не испытал, не встречал, как он сам передавал, того, что называется нуждою. Сообразуясь со своими небольшими средствами, он не заводил ни веселых кружков, ни изысканных пиршеств. За удовольствиями самыми обычными в жизни ему некогда было гоняться, он всецело предавался исполнению того, что служило и ему и обществу на пользу. Никакие развлечения не в состоянии были поколебать или отклонить его от исполнения долга христианского, семейного и пастырского. При многотрудном и многосложном образе сельской жизни он сумел совместить исполнение обязанностей и христианина, и семьянина, и пастыря, и сельского хозяина, которые при всем своем разнообразии легко гармонировали в нем, одно другому не препятствуя, а, напротив, одно другим разумно поддерживаясь. При всей многосложности, разнохарактерности занятий сельскохозяйственных, потребностей семейных и обязанностей пастырских он обладал удивительным умением ничего не опустить и исполнить все вовремя.

В округе своем он десять лет нес должность благочинного, около двадцати лет был духовным отцом своих собратий и эту должность, по их избранию, исполнял до последней минуты своей жизни. Храм был для него и утехою и отрадою от мирских забот и был в свою очередь предметом многих его забот и трудов. Можно сказать, что его трудами храм в селе Рождествине пересоздан и доведен до соответствующего святыне благолепия.

Насколько он заботился о благолепии внешнего храма, настолько же и даже более заботился о благолепии внутреннего храма своих пасомых, вверенных ему Богом. Не щадил он и в этом отношении ни труда, ни времени, иногда столь дорогого для него как семьянина, как хозяина, лишь бы только принести пользу своей пастве, уничтожить тот или другой недостаток, замеченный в целом обществе или в отдельных лицах. Не опускал ни одного случая, чтобы не вразумить или не обличить невежду или не посоветовать, чтобы он возвратился с пути заблуждения. Все, что только доброго он сам знал, всегда старался передать и духовным чадам своим, в непросвещенных сердцах старался возжечь тот свет, который необходим каждому христианину, возгреть ту теплоту веры, которой сам пламенел к Промыслителю; всеми мерами стремился в пасомых возбудить ту любовь к Богу и закону Его, которая и самому ему была присуща»[1].

В 1864 году Петр Филиппович окончил Тульскую Духовную семинарию. В 1867 году он был рукоположен в сан священника и служил в Михайловской церкви при Михайловском детском приюте в городе Туле, а с 1886 года – в тульской Александро-Невской церкви. В 1874 году отец Петр был назначен законоучителем в школу мещанского общества. При архиерейском служении в кафедральном соборе именно ему чаще других поручалось говорить проповеди. Он устраивал и сам активно участвовал во внебогослужебных религиозных беседах и чтениях. В 1890 году священник Петр был награжден наперсным крестом.

Много усилий употребил священник на устроение приходской школы, в которой училось в то время восемьдесят детей. Кроме обычных предметов ученики обучались также церковному чтению и пению. Во время некоторых праздников дети целиком исполняли все песнопения литургии. Ученики по очереди читали шестопсалмие и часы, были хорошо обучены богослужебному уставу и сами находили в книгах необходимые тексты.

В 1891 году Тульскую губернию вследствие неурожая поразил голод. Некоторые из крестьянских семейств, чьи дети обучались в школе, остались без средств к пропитанию. Родители не могли дать детям в школу даже куска хлеба. Был случай, когда мать покинула дом, только бы не видеть вернувшегося из школы голодного сына, накормить которого ей было нечем. Видя такое положение, священник Петр при поддержке приходского совета организовал помощь голодающим детям. В устроенной при храме богадельне стал ежедневно готовиться горячий завтрак для учеников – детей беднейших родителей.

В 1892 году за самоотверженную школьную деятельность отец Петр был награжден наперсным крестом с украшениями. В грамоте прихожан, сопровождавшей преподнесение креста, говорилось: «Многоуважаемый и добрый наш пастырь... Непродолжительно служение Ваше в нашем приходском храме, но велики и обильны плоды его. Самым лучшим тому свидетельством могут служить эти дети, сегодня впервые выпускаемые в жизнь, нашей школы, Вашими заботами основанной и Вашими же неусыпными трудами поддерживаемой. Эти дети, из коих многие по крайней бедности едва ли бы увидали когда свет учения, теперь, благодаря Вам, вступают в жизнь с твердыми основами христианского знания и нравственности. Всё это мы видим и на себе ежедневно испытываем действие Вашей доброты, оценивать же это не в нашей власти, пусть за это вознаградит Вас Тот, Кто обильно излил на Вас благодать Свою»[2].

Храм, в котором служил священник Петр, был выстроен в 1881 году на средства, пожертвованные тульским купцом Евфимием Кучиным; благотворитель завещал выстроить храм в память освобождения крестьян от крепостной зависимости во имя святого благоверного князя Александра Невского, имя которого носил царь-освободитель Александр II. Ко времени начала служения здесь священника Петра храм еще не был благоукрашен, не был расписан, не хватало икон для иконостаса, но все это ревностный священник восполнил. Храм был выстроен на окраине города, где проживало беднейшее население. Но именно здесь образовался крепкий приход, который, несмотря на скудость средств, создал такие благотворительные учреждения, каких не было и в состоятельных приходах города – богадельню и школу. При проведении ревизий церковноприходских школ школа при Александро-Невском храме получала от проверяющих неизменно высокую оценку в постановке преподавания Закона Божия и за успехи учеников в освоении изучаемых предметов.

Со временем все более расширялся круг деятельности отца Петра, и в 1896 году при Александро-Невской церкви была открыта бесплатная народная библиотека-читальня в помещении местной церковноприходской школы.

3 февраля 1897 года отец Петр за особо усердное исполнение обязанностей по обучению в народных школах был награжден орденом святой Анны III степени. 9 апреля того же года он был возведен в сан протоиерея. В том же году он овдовел и был пострижен в монашество с именем Алексий.

14 марта 1898 года иеромонах Алексий был назначен настоятелем Старорусского Спасо-Преображенского монастыря с возведением в сан архимандрита.

5 сентября 1904 года архимандрит Алексий был хиротонисан во епископа Великоустюжского, викария Вологодской епархии. 28 сентября он прибыл в Великий Устюг. Этот город всегда славился обилием храмов, которые и доныне украшают его, свидетельствуя о ревности в вере и благочестии наших предков. Настоятель городского собора протоиерей Василий Поляков обратился к епископу с речью, где довольно точно охарактеризовал некоторые черты жизни города. «Преосвященный владыка! – начал свою речь настоятель. – Встреча нового архипастыря, представляющая не редкость для губернских городов, и для нас, устюжан, жителей уездного города – не новость, ибо за шестнадцать лет своего существования Великоустюжское викариатство[3] в лице Вашего преосвященства встречает уже шестого своего архипастыря. Такое довольно частое преемство владык наших, мало благотворное для архипастырской их деятельности, могло, думается мне, возбудить и в тебе, преосвященнейший владыка, некоторые недоуменные вопросы относительно нашей страны, нашего града и вверенной тебе паствы. Как уроженец северного края и в течение шестнадцати лет служитель алтаря Господня в граде сем, я могу свидетельствовать, владыка, что страна наша действительно холодная, но сердца наши горячи и способны отзываться на все доброе и святое и проникаться любовью к своим архипастырям.

Наша страна, удаленная от центров высокого образования и большими пространствами, и неудобством путей сообщения, не лишена однако же собственных рассадников просвещения; в ней по числу жителей немало учебных заведений и средних и низших, и мужских и женских; а главное – град наш изобилует благоустроенными храмами, этими рассадниками «на всё полезного благочестия» (1Тим.4:8) в таком количестве, которое вполне приличествовало бы и городу губернскому. Это обилие и благоустройство святых храмов уже само собою свидетельствует о религиозном настроении и добром нравственном направлении обитателей этого града»[4].

Насущной потребностью стало в то время образование народа, и в этой связи почти во всех епархиях стали устраиваться педагогические курсы для учащих в церковноприходских школах. Летом 1908 года такие курсы были устроены в Великом Устюге для учащих церковноприходских школ Устюжского викариатства. Открывая курсы, епископ Алексий «указал на цель прибытия сюда учителей – расширить свои познания, усовершенствоваться в учительской практике, продолжить свое образование. Это дело полезное и похвальное, – так приблизительно говорил владыка, – еще ветхозаветный богодухновенный мудрец сказал: «блажен человек, иже обрете премудрость». Но истинная мудрость состоит в развитии не одного только ума, но и сердца, не в накоплении только знаний, но в приобретении добродетелей; человек умный, но порочный, многознающий, но гордый, как всем известно, не пользуется любовью окружающих и не может принести большой пользы, особенно в учебном деле. Заботясь же о приобретении этой именно истинной мудрости, и помолимся Господу Богу, чтобы Он помог вам в этом благом деле, ради которого вы собрались сюда»[5].

Как и в то время, когда владыка был в Туле, так и теперь, став архиереем, он проявлял особое попечение о народном образовании. При епископе Алексии было выстроено женское епархиальное училище, в деятельности которого владыка принимал постоянное участие. Во время служения епископа Алексия в Великом Устюге было построено и освящено несколько храмов, один из последних в 1916 году – храм во имя святителя Митрофана, Воронежского чудотворца, выстроенный при Великоустюжском тюремном замке, в котором суждено было умереть владыке через двадцать один год.

12 октября 1916 года по постановлению Святейшего Синода викарий Великоустюжский стал именоваться епископом Великоустюжским и Устьвымским. В начале двадцатых годов епископ Алексий был возведен в сан архиепископа. 30 июля 1923 года архиепископ Алексий вступил в управление Великоустюжской епархией, которая к этому времени стала самостоятельной.

В 1924 году в возрасте восьмидесяти двух лет архиепископ Алексий был уволен на покой. Живя в Великом Устюге при храме преподобного Симеона Столпника, он каждый день совершал литургию. После закрытия этого храма архиепископ стал служить в храмах преподобного Сергия Радонежского и великомученика Димитрия Солунского в Дымковской слободе. Поселившись в церковной сторожке, владыка служил ежедневно, начиная богослужение в четыре часа утра при немногих молящихся. Так продолжалось до начала 1937 года, когда ему по немощи стало трудно передвигаться, и он мог ходить только пользуясь помощью живших при нем монахинь.

Архиепископ Алексий (Бельковский) был арестован осенью 1937 года, когда ему было девяносто пять лет. Он не мог выйти из дома по приказу сотрудников НКВД, и они вынесли его сами на простыне. После короткого пребывания в тюрьме архиепископ Алексий в декабре 1937 года скончался и был погребен на городском кладбище.

Примечания

[1] Тульские епархиальные ведомости. 1882. № 16. С. 121-123.

[2] Там же. 1893. № 2. С. 55.

[3] Викариатство в городе Великом Устюге было открыто в 1888 году.

[4] Вологодские епархиальные ведомости. 1904. № 24. С. 557.

[5] Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям. 1908. № 15. С. 349-350.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksij-belkovskij

Священномученик Алфе́й Корбанский, диакон (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

6 августа

ЖИТИЕ

Алфей Анатольевич Корбанский родился 18 ноября 1871 (1873?) года в Вологде в в семье священника.

Окончил Вологодскую Духовную Семинарию, был рукоположен во диакона, служил сначала в Покровском храме, а после его закрытия в церкви Рождества Пресвятой Богородицы.

Из воспоминаний о церковной Вологде тридцатых и сороковых годов XX века протоиерея Алексея Резухина: «Отец Алфей – человек немолодой, среднего роста, с седыми волосами на голове, падавшими на плечи, с очень маленькой седой бородкой, дававшей впечатление давней небритости, сухопарый. На лице у него и кистях рук выступали желтые пятна, напоминавшие пролитое растительное масло. Он перешел на Богородское кладбище после закрытия храма Покрова Божией Матери, что на Большой Козлене. Отец Алфей был неуравновешенным человеком. Особенно с большим чувством он произносил заупокойные ектений, поминал усопших, умиляясь даже до слез, и в то же время мог вдруг что-нибудь сказать несуразное, как-то лихо засмеяться, поставить окружающих в недоумение. У него все это уживалось. Он очень дорожил памятью своих покойных родителей: протоиерея Анатолия и Ольги, имена которых непременно произносил вслух в соответствующем моменте за литургией. У отца Алфея замечалась особая манера произносить ектению. В правой руке он держал орарь, а кистью левой закрывал левое ухо. Получалось впечатление, что он обращается к Богу, закрываясь от посторонних наветов. Зимой диакон ходил в дорогой зимней рясе с большим воротником и говорил, что это ряса его отца, который был в свое время настоятелем Пятницкой церкви г. Вологды».

2 июля 1937 года отец Алфей был арестован и заключен в Вологодскую тюрьму. Обвинение при аресте: «к.-р. деятельность, антисоветская агитация, пораженческая террористическая агитация, пропаганда фашизма».

6 августа того же года диакон Алфей умер в тюремной больнице. Причиной смерти в медицинской справке был указан хронический катар желудка.

9 марта 1970 года был реабилитирован Президиумом Вологодского облсуда по 1937 году репрессий.

Причислен к лику новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода РПЦ от 17 июля 2001 г.

По материалам:

· Краеведческого альманаха «Вологда»

· Архив УФСБ по Вологодской обл. Д. П-11834

· Резухин А., прот. Церковная Вологда 1930-1940-х годов // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 2000. С. 756-822.

Источники: http://alchevskpravoslavniy.ru, http://drevo-info.ru, https://azbyka.ru/days/sv-alfej-korbanskij

Сщмчч. Амфило́хия (Скворцова), епископа Красноярского, Иоа́нна Васильева, Бори́са Боголепова, Михаила Скобелева, Влади́мира Чекалова, Вениами́на Благонадеждина, Константина Твердислова, пресвитеров и мч. Се́ргия Ведерникова (1937)

Священномученик Амфило́хий (Скворцов), Красноярский, епископ

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

11 июня – Собор святых Красноярской митрополии

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Амфилохий (в миру Александр Яковлевич Скворцов) родился 17 февраля 1885 года в селе Норваши Цивильского уезда Казанской губернии в семье псаломщика Якова Васильевича Скворцова, у которого было одиннадцать детей – трое сыновей и восемь дочерей. Александр был самым младшим. Старшая его сестра вышла замуж в Польше еще до рождения Александра, и он ее никогда не видел. Один из его братьев служил священником в Казанской епархии. Первоначальное образование Александр получил в Чебоксарском духовном училище.

С юных лет он чувствовал призвание к иноческой жизни и хотел вступить в число братии одного из отдаленных монастырей еще учась в семинарии. Духовный отец, однако, посоветовал ему отложить на время это благое намерение и поступить в Духовную академию. Александр Яковлевич поступил в Казанскую Духовную академию и 22 марта 1907 года, на первом курсе академии, был пострижен в мантию с именем Амфилохий.

После пострига ректор академии произнес соответствующее случаю слово, сказав, что на основании личного опыта знает то благодатное озарение души, какое бывает после пострига, которое навсегда сохраняется в душе инока. Обращаясь к монаху Амфилохию, ректор сказал, что существует три вида скорбей: это скорби, присущие всем христианам в их стремлении к небесному совершенству вследствие несоответствия действительности идеалу: «многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие» (Деян.14,22), эти скорби спасительны; во-вторых, это скорби уныния перед высотой Евангельского идеала. «Монахам присущ второй вид скорбей, и путь избавления от них – это молитва и созерцание примеров добродетелей». И, в-третьих, это скорби пастырские, которыми страдал Христос в саду Гефсиманском в ночь, в которую был предан за спасение мира (Мф.26,38).

Один из студентов академии посвятил новопостриженному иноку стихотворение:

Свершилось... для жизни прекрасной

Ты умер теперь навсегда,

И мир с его прелестью, с похотью страстной,

Закрылся сейчас от тебя.

И прошлое стало далеким, далеким...

Любимое, милое стало чужим,

И должен идти ты путем одиноким,

Небесною ратью храним.

Пускай в твою душу молитва святая

Отраду и счастье прольет.

И, муки сомнений в душе убивая,

В обитель Христа приведет.

В 1908 году монах Амфилохий был рукоположен в сан иеродиакона. На третьем курсе академии, в 1909 году, иеродиакон Амфилохий был командирован в Астраханскую калмыцкую степь для изучения калмыцкого языка для дальнейшей деятельности в Православной миссии среди калмыков Астраханской степи.

Во время обучения в академии основным послушанием для отца Амфилохия стала научная деятельность, в которой проявились его недюжинные таланты. Он в совершенстве изучил калмыцкий язык, а также всю литературу, касающуюся переводов священных и богослужебных текстов на этот язык, которая к тому времени была почти неизвестна читателям, так как по большей части хранилась в виде рукописных документов в различных архивах. Результатом изучения этих материалов явилась его работа «Религиозно-нравственные переводы на калмыцкий язык как средства миссионерского воздействия».

Доцент академии иеромонах Гурий (Степанов) в отзыве на работу иеродиакона Амфилохия писал: «Автор дал нам... через разработку сырого, преимущественно архивного, материала обстоятельное изложение истории переводческого дела на калмыцкий язык, т. е. ввел нас в новую, доселе весьма мало известную, область по истории миссионерской деятельности среди калмыков, и в этом заключается заслуга автора и серьезное значение его работы, как вносящей нечто ценное в литературу по истории миссионерской деятельности и свидетельствующей о полной правоспособности автора работать по сырому материалу, извлекая из него ценное содержание, и систематизировать его как нечто ценное в логической связи и систематической последовательности... что дает автору полное право на степень кандидата богословия и указывает в нем серьезного работника в области исторической науки».

В 1910 году иеродиакон Амфилохий был рукоположен в сан иеромонаха; в том же году он окончил Казанскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и был оставлен при ней на 1911-1912 учебный год профессорским стипендиатом при кафедре Истории и обличения ламаизма и монгольского языка.

Иеромонах Амфилохий был одним из активных участников миссионерских съездов, на которых обсуждались вопросы перевода Священного Писания и богослужебных текстов на калмыцкий язык. Отсутствие в то время организованной калмыцкой миссии приводило к тому, что все переводы осуществлялись отдельными миссионерами, зачастую не имевшими связи друг с другом, неоценимый опыт которых оставался невостребованным, а переводы забывались после смерти переводчиков.

Выступив на одном из съездов, иеромонах Амфилохий предложил организовать постоянно действующую калмыцкую миссию, а также создать постоянно действующую переводческую комиссию, которая должна была бы распределять тексты среди переводчиков, рассматривать сделанные переводы и устанавливать окончательную редакцию, а также рецензировать переводы, которые появляются помимо комиссии. Сделанные переводы должны быть передаваемы в школы, в которых проверялась бы их понятность для инородцев, и только после этого переводы должны были публиковаться. Для того чтобы публикация выработанных комиссией переводов не задерживалась, комиссия должна обладать правом выпускать их в свет без предварительной цензуры.

16 августа 1911 года иеромонах Амфилохий был назначен исполняющим должность доцента при кафедре Истории и обличения ламаизма и монгольского языка.

13 апреля 1912 года указом Святейшего Синода он был командирован на один год в Монголию для изучения тибетского языка и тибетской литературы, касающейся ламаизма. В 1913 году за кандидатскую работу ему была присуждена премия митрополита Иосифа. 23 марта 1913 года указом Святейшего Синода по прошению иеромонаха Амфилохия и по ходатайству Совета Академии ему была продлена командировка в Монголию еще на один год с обязательством по возвращении из нее прослужить в профессорской должности в академии не менее пяти лет.

По возвращении из командировки он, кроме занятий наукой и преподавания, стал активно участвовать в работе историко-этнографического музея в Казани, став помощником директора. С 1913 года музей начинает служить учебно-вспомогательным учреждением для студентов миссионерского отделения, а с 1915 года – и для слушателей миссионерских курсов. В дар музею иеромонах Амфилохий преподнес богатую коллекцию более чем из ста предметов, привезенных им из Монголии. Это были изображения буддистских богов и богинь на полотне, из терракоты, бронзы, дерева и папье-маше, ксилографические доски для печатания молитв, принадлежности шаманского культа, четки, китайские монеты и многое другое.

Научная и миссионерская деятельность иеромонаха Амфилохия приносила видимые результаты. 3 ноября 1914 года в храме Казанской Духовной академии состоялось исключительно редкое для Казани торжество – крещение трех китайцев, которые своим просвещением и обращением к Богу были целиком обязаны отцу Амфилохию. В 1915 году за отличную и усердную службу он был награжден наперсным крестом. Иеромонах Амфилохий был одним из талантливейших проповедников, и ему чаще других поручалось говорить проповеди во время богослужений в кафедральном соборе города Казани.

Октябрьский переворот произвел на отца Амфилохия огромное впечатление. Для него сразу стали ясны исторические масштабы происшедшего события. Мировоззрение, которое исповедовали новые власти, было настолько необычным, настолько не связанным со всем историческим прошлым России и с православием, что его внедрение неминуемо должно было привести к перевороту всей жизни народа и стать для него величайшим несчастьем. Идеология социализма, как ее увидел отец Амфилохий, была такова, что при исповедании ее государством православие должно быть искоренено. Осознание того, что в истории России открывается новая страница, поставило перед ним вопрос и о его собственной дальнейшей судьбе. Ему было ясно, что всякая ученая и миссионерская деятельность будет прекращена. Оставался личный подвиг и молитва – о себе и о народе.

В 1918 году иеромонах Амфилохий уехал в Успенский мужской монастырь неподалеку от Красноярска, где пробыл до февраля 1919 года, а затем вместе с пятью монахами уехал на озеро Тиберкуль в Минусинском уезде; здесь ими был основан скит, в котором они подвизались два года.

В 1921 году иеромонах Амфилохий был направлен служить в храм в селе Белый Яр. В сентябре 1922 года епископ Енисейский и Красноярский Зосима (Сидоровский) перешел в обновленчество и возглавил епархию уже в качестве обновленческого архиерея. Он хорошо знал иеромонаха Амфилохия в бытность свою епископом Иркутским; вызвав его в Красноярск, он предложил ему присоединиться к обновленцам. Иеромонах Амфилохий имел свое суждение об обновленческом течении; изучив это явление еще в дореволюционное время, он уже тогда относился к нему отрицательно. В 1922 году епископ Зосима уволил его от управления приходом.

В то время законной власти в епархии не было; глава Православной Церкви Патриарх Тихон был в Москве под арестом, и отец Амфилохий решил покинуть обновленческого архиерея и в ноябре 1922 года уехал в женский монастырь на Матуре, где прожил около полугода. Здесь он познакомился с монахиней Варварой (Цивилевой), которая стала его духовной дочерью и сопровождала его впоследствии во всех переездах – и когда он был на свободе, и когда в узах.

После того как обновленцам стало известно место проживания отца Амфилохия, который пользовался большим авторитетом среди православных, он, чтобы избежать преследований, уехал вместе с несколькими монахами и монахинями в тайгу, там они основали скит. В октябре 1923 года все они были арестованы ОГПУ, но поскольку никаких обвинительных материалов против них не оказалось, они были вскоре освобождены.

В июне 1924 года отец Амфилохий был назначен настоятелем Минусинской кладбищенской церкви, находившейся в подчинении православного архиерея. Здесь отец Амфилохий открыто выступил против обновленцев, обличая их в отступлении от православия. Обновленцы попытались завладеть кладбищенской церковью и обратились за помощью в ОГПУ, в результате чего отец Амфилохий был арестован, но затем освобожден за отсутствием обвинительного материала.

В феврале 1925 года он был вызван в Москву для хиротонии в сан епископа. 8 марта 1925 года Патриарх Тихон во время литургии в сослужении с митрополитом Петром (Полянским), архиепископами Гурием (Степановым) и Прокопием (Титовым) рукоположил его во епископа Красноярского. В апреле того же года владыка прибыл в Красноярск, где снова выступил против обновленцев.

В это время среди епископата возникли разногласия, некоторые из архиереев посчитали, что митрополит Сергий превысил свои полномочия заместителя Местоблюстителя. Возникли разногласия по поводу его «декларации» и настойчивого пожелания, чтобы поминание властей стало обязательным и общим во всех храмах России. Епископ Амфилохий счел, что формула безусловного поминания властей является лицемерием по отношению к безбожникам и гонителям. При встрече с митрополитом Сергием епископ Амфилохий предложил иную формулу поминовения: «Еще молимся о стране нашей и о властех ея, да обратит Господь их к истинному познанию святыя веры и обратит их на путь покаяния». Митрополит Сергий не принял эту формулировку, сказав, что настаивает на обязательном поминовении властей в общепринятой формулировке, но епископ с этим не согласился. Митрополит Сергий в качестве выхода из сложившегося положения предложил владыке подать прошение об увольнении в заштат, но не выставлять настоящую причину разногласий, так как это для епископа будет небезопасно, а написать прошение об увольнении на покой по состоянию здоровья. И хотя владыка в тот момент был совершенно здоров, он принял предложение митрополита и с этой формулировкой был уволен на покой.

Уволившись, епископ Амфилохий в июле 1928 года прибыл в село Анжуль Таштыпского района Хакассии, где в то время жили монахини небольшого Матурского женского монастыря, в котором перед революцией было тридцать насельниц. В 1926 году монастырь был закрыт, и часть монахинь поселилась в селе Анжуль. Владыка хорошо знал монахинь еще с того времени, когда служил в этих местах, будучи иеромонахом, многие из них были его духовными детьми. В селе Анжуль образовался монастырь из десяти человек во главе с епископом Амфилохием. В селе был храм, где служил семидесятилетний иеромонах Серафим (Берестов). Во время богослужений епископ стоял в алтаре; сам он служил в домашней церкви, которая была устроена в его келье, монахини пели на клиросе в храме и в домашней церкви.

Вся жизнь монахинь была устроена строго по монастырскому уставу. Каждый день они приносили исповедание помыслов. Владыка вел с ними беседы на религиозные темы – о Евангелии, о православии. Велись беседы и о современном положении Церкви при безбожной власти. Все обсуждалось с церковной точки зрения, в свете Священного Писания и учения Христова.

В это время началась коллективизация и принудительная организация колхозов. Многие крестьяне были высланы, а все их имущество отобрано, оставшиеся отказывались входить в колхозы. Власти в принудительном порядке посылали крестьян и вместе с ними монахинь на лесозаготовки, причем задание давали заведомо неисполнимое, и монахини отказались выехать на работу в лес. Увидев, что монахини не поехали, отказались ехать в лес и крестьяне.

ОГПУ произвело расследование, на допросы были вызваны крестьяне, и хотя ничего предосудительного они о епископе и монахинях не показали, власти составили заключение о существовании в селе нелегального монастыря и о том, что крестьяне не идут в колхозы из-за общения с монахинями.

30 апреля 1931 года епископ Амфилохий был арестован и заключен в тюрьму при Минусинской исправительно-трудовой колонии, вместе с ним были арестованы иеромонах Серафим и все насельницы монашеской общины. Только монахине Варваре удалось скрыться от ОГПУ и избежать ареста. Ее попробовали найти, но поиски не увенчались успехом, личность монахини-крестьянки показалась слишком незначительной, и власти прекратили поиски, удовлетворившись арестом архиерея, священника и других монахинь.

Власти интересовались не столько политической позицией епископа, сколько – церковной. Среди прочего следователь спросил, каково отношение епископа к посланию Патриарха Тихона, написанному им незадолго до смерти.

Владыка ответил: «Я сомневался в его подлинности, а потому впредь до выяснения всех обстоятельств его появления я не считал возможным высказаться о нем положительно: да или нет, тем более что со стороны церковной власти, которой я подчинялся, не было проявлено какой-либо инициативы в смысле применения в жизни высказанных в нем положений, не было к нам предъявлено каких-либо определенных требований и со стороны гражданской власти. А потому я лично и, как мне было известно, большинство православных епископов выжидали, что из этого последует, чтобы реагировать на него определенно. Но так как о нем совершенно замолкли, этой определенности отношения к указанному посланию, как с моей стороны, так и со стороны всего духовенства, не потребовалось.

Относительно ВЦС, или так называемых «григорианцев», я должен сказать, что я к появлению его отнесся отрицательно. Причина моего отрицательного отношения заключается в том, что я появление его считал незаконным, а потому неприемлемым. Хотя митрополит Петр Крутицкий как будто в один момент и заявлял, что он передает этому ВЦС полноту церковной власти, – как это выяснилось после, это произошло ввиду его неосведомленности о положении церковных дел вообще – он в это время находился в заключении, – то он впоследствии от этого факта передачи ВЦС церковной власти отказался. И мы посему имели полное право не признавать этот ВЦС и относиться к нему отрицательно.

В отношении Томского митрополита Димитрия (Беликова) – мое отношение к объявленной им автокефалии тоже было отрицательным, потому что подобные выступления отдельных епископов без благословения на то высшей церковной власти считаются, по принятым правилам нашего Церковного управления, антиканоничными. Что касается упомянутого здесь на допросе факта, что это сделано с благословения митрополита Петра Крутицкого, то я о подобном факте слышу здесь впервые.

Что касается предложенного мне вопроса – почему я в Анжуле вел замкнутый образ жизни, я должен ответить так: будучи уволенным на покой, я не имел права вмешиваться в церковную жизнь в епархии, где был свой епископ, в данном случае епископ Димитрий, это было бы в церковном отношении антиканоничным, это с одной стороны. С другой стороны, перенесши одну ссылку, я, избегая всякой церковной деятельности и даже всяких личных знакомств и сношений, хотел предохранить себя от возможных подозрений со стороны власти и тем избежать, может быть, вторичной ссылки, и потому круг моих сношений был замкнут только окружавшими меня монахинями и перепиской с небольшим кругом лиц. В Анжуле нас, монахов и монахинь, было десять человек, и жизнь наша была по существу монастырской. Какого-либо разрешения от властей мы не имели, потому что нам даже в голову не приходило, что нужно на это иметь разрешение властей. Богослужения у нас проходили по большим праздникам и отчасти по воскресеньям, когда я был здоров, без разрешения властей, так как я считал, что для себя я служить имею право».

29 июня следователь в последний раз допросил епископа. Владыка Амфилохий сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Объясняю, что агитации не проводил, но не отрицаю, что я выражаю несочувствие к советской власти».

16 ноября 1931 года епископ Амфилохий был приговорен к пяти годам заключения в концлагере. Монахини были приговорены к пяти годам ссылки в Восточную Сибирь.

15 декабря 1931 года владыка прибыл этапом в Мариинск в распоряжение Управления Сибирских исправительно-трудовых лагерей. Сюда к нему приехала монахиня Варвара, которая передала владыке посылку. Тогда же она отыскала и сосланных монахинь и также передала им посылки.

В начале июня 1932 года епископ Амфилохий был перевезен в Новокузнецк и помещен в Осиновское отделение Сиблага, откуда написал монахине Варваре, чтобы она привезла ему сухарей. В одном из писем он написал ей о тяжелой жизни в лагере, о начальнике лагеря, который выступает его открытым врагом, так что надеяться приходится только на Бога. Он просил ее посетить епископа Иоасафа (Удалова), находившегося в заключении в соседнем лагере, и спросить, как живет он и другие заключенные. Монахиня Варвара в свою очередь написала ему о церковной жизни в Минусинске, о том, что в Минусинске ОГПУ арестовало всех священников и монашествующих. Некоторые священники были арестованы за то, что не приняли предложение ОГПУ о переходе в обновленчество.

Приехав в Осиновку, монахиня Варвара сняла комнату и постоянно помогала продуктами владыке Амфилохию и некоторым другим заключенным – епископам и священникам, продавая по благословению владыки оставшиеся его вещи, и вскоре от всех вещей остались лишь самовар, чемодан с бельем и ряса, все остальное было продано или поменяно на продукты.

12 декабря 1932 года владыка был отправлен работать на Шушталепскую штрафную командировку, а затем был переведен в Елбанскую штрафную группу. В этих местах заключенные работали в шахтах на добыче угля, работа проходила в тяжелых условиях, при жизни в холодных бараках на голодном пайке и была вдвойне тяжела. В одном из писем монахине Варваре владыка писал, что «питание в лагере плохое, собираем картофельные очистки и им бываем рады».

Епископа поместили среди заключенных по бытовым статьям и уголовников. В лагере процветало повальное воровство. Но владыка, несмотря на тяжелые условия заключения, не унывал, часто беседовал с заключенными, и в конце концов его беседы привели к тому, что в их бараке воровство прекратилось, некоторые из заключенных обратились к Богу и стали усердно молиться. Когда один из заключенных обратил внимание архиерея на благие плоды, к которым привела его пастырская деятельность в лагере, владыка ответил, что как бы ни был тяжел крест нынешней жизни, но он в первую очередь должен исполнить свой пастырский долг.

В начале 1933 года лагерная администрация выдвинула против заключенного духовенства новые обвинения в связи с тем, что ею были получены сведения о том, что епископы и священники, оказавшись в одном лагере и работая вместе на одних шахтах, поддерживают дружеские отношения и помогают друг другу.

Этот факт администрация лагеря посчитала достаточным для доказательства наличия в лагере контрреволюционной организации. Соображение, почему священников следовало арестовать именно сейчас, возникло еще и потому, что у некоторых из них подходил к концу срок заключения, между тем как власти смотрели на непокорное безбожному идолу духовенство как на своих непримиримых врагов и уже решили их не освобождать, добавляя каждый раз по истечении срока по нескольку лет заключения.

28 апреля 1933 года власти арестовали епископа Амфилохия, и он был заключен в штрафной изолятор в Осиновском лагере. Тогда же были арестованы помогавшая ему в лагере монахиня Варвара, шесть человек из заключенного духовенства и мирянин-крестьянин. Всем им было предъявлено обвинение в контрреволюционной деятельности, в организации антисоветской группы и в намерении бежать из лагеря. На следующий день после ареста следователь допросил монахиню Варвару, и затем ее допрашивали еще несколько раз. Сказав, что познакомилась с епископом Амфилохием, когда тот был в монастыре, она категорически отказалась подтверждать домыслы следователей, будто она передавала слухи о контрреволюционных восстаниях в Сибири, о сопротивлении крестьян созданию колхозов и тому подобном. Свои взаимоотношения с епископом, а также и с другими священниками она описала как исключительно церковные, не имеющие отношения к политике.

22 мая следователь допросил епископа Амфилохия, в первую очередь интересуясь его политическими взглядами и тем, как он относится к советской власти. Владыка ответил, что Октябрьскую революцию встретил не сочувственно, а скорее пассивно-враждебно. Не сочувствуя советской власти, он ждал каких-либо осложнений, которые могли бы способствовать его освобождению из того тяжелого положения, в котором он оказался. Причем перемены эти могли произойти не из-за внутреннего переворота, который в данный момент невозможен, а из-за осложнения в международной обстановке. Однажды, перед 15-й годовщиной Октябрьской революции, он на осиновской площадке говорил, что может быть амнистия в отношении духовенства, и в особенности епископата, так как это произвело бы впечатление на верующих и произвело бы соответствующий эффект за границей, создав положительное впечатление о советской власти, так как явилось бы иллюстрацией того, что в СССР нет гонения на Церковь.

1 августа власти допросили епископа в последний раз. Владыка на заданные ему следователем вопросы ответил: «Ранее при допросах я утверждал, что являюсь противником советской власти и существующий строй моим убеждениям и идеям враждебен. Сейчас я снова заявляю, что советской власти и ее укладу я желаю падения, в этом нахожу возможность восстановления правильной духовной жизни народа. Эти взгляды я высказывал своим духовным единомышленникам, бывшим вместе со мною в лагере. Влияние на лагерников я оказывал исключительно духовного характера, внушая лагерникам религиозное настроение – быть в личной лагерной жизни терпеливыми, не роптать, быть покорными своей судьбе, усматривая во всем волю Божию».

20 октября 1933 года следствие было закончено, и дело направлено в Коллегию ОГПУ для внесудебного разбирательства. Однако прокурор при ОГПУ не согласился с выводами следствия и написал, что никакой контрреволюционной группы с организационно оформившейся платформой не существовало. Как видно из материалов следствия, все обвиняемые принадлежали, по мнению прокурора, к «церковной верхушке» с твердо укоренившейся непримиримостью к советской власти.

Будучи осужденными за контрреволюционную деятельность, они по вполне понятным причинам общались между собой: молились; собираясь вместе, осуждали отдельные мероприятия советской власти, льстили себя надеждами на скорое освобождение от постигшего их «несчастья». Поэтому они не должны привлекаться за организованную контрреволюционную деятельность. Но поскольку у некоторых из них скоро кончается срок отбытия меры социальной защиты, то им, как лицам, не исправившимся и проявляющим явную враждебность к советской власти, необходимо продлить содержание в концентрационных лагерях путем дополнительного решения Коллегии ОГПУ. Что касается Варвары (Цивилевой), то она, находясь под полным религиозным влиянием епископа Скворцова, помогала ему продуктами и передачей писем, тем не совершила уголовно наказуемого преступления, и дело о ней подлежит прекращению.

28 января 1934 года Коллегия ОГПУ постановила увеличить срок наказания епископу Амфилохию на один год, а Варвару (Цивилеву) освободить. Владыка был отправлен в исправительно-трудовой лагерь в поселок Яя Кемеровской области.

30 апреля 1937 года окончился срок заключения епископа. Выписали уже и справку о его освобождении, но его самого не освободили.

2 июня 1937 года были допрошены два лжесвидетеля, которые согласились подписать показания против епископа, что будто бы он сказал, что смотрит на конституцию как на пустой разговор, что она ничего не принесет и ожидать впереди ничего хорошего нельзя. И хотя он скоро и освобождается, но ничего хорошего не ожидает, и, скорее всего, придется еще сидеть в лагерях. Теперь нужно каждому быть готовым стать мучеником за веру. Епископ говорил, что народ замучен и больше терпеть не может. В деревнях не хватает проповедников, которые открыто, не боясь ответственности, открывали бы глаза населению на обман и надувательство, когда лучших и честных людей прячут в тюрьмы, оставляя жуликов; и это потому, что легче тогда самим воровать, ибо убийцы и воры стоят у власти и ведут страну к полному развалу.

На основании этих материалов 4 июня 1937 года против епископа было открыто новое «дело», причины возбуждения которого были сформулированы администрацией лагеря следующим образом: «Учитывая, что у Скворцова кончается срок наказания и он из лагеря подлежит освобождению и что, будучи на воле, снова будет проводить контрреволюционную деятельность, заключенного Скворцова из лагеря не освобождать и немедленно приступить к следствию по его делу, предъявив ему обвинение».

7 июня в бараке, где жил владыка, был произведен обыск, при котором были обнаружены лист помянника и дубовые дощечки, из которых владыка вырезáл крестики. Это были все оставшиеся у него личные вещи, за исключением данных ему в пользование лагерем. Все его имущество состояло из брюк, гимнастерки, рубахи, полотенца, телогрейки и ремня.

В тот же день владыке было предъявлено обвинение и следователь потребовал, чтобы он расписался под постановлением о предъявлении обвинения. Выслушав прочитанное, владыка категорически отказался его подписывать, так как считал себя невиновным. На следующий день состоялся допрос.

– Вам предъявлено обвинение в том, что вы лагерникам выказывали недовольство существующим строем, говорили, что конституция народу ничего не принесет и ожидать от нее ничего нельзя. Признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?

– Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю, – ответил владыка.

– Следствием установлено, что вы, находясь в Яйском отдельном лагерном пункте и работая в 8-м цеху швейной фабрики контролером, среди лагерников говорили: «При советской власти вы только и можете получить кипяток, а при Николае было все». Подтверждаете высказанную вами контрреволюционную клевету?

– Не подтверждаю. Этого я не говорил.

– Вы, обсуждая сталинскую конституцию и проводя параллель между конституцией и Библией, говорили лагерникам: «Как Библия несет счастье и радость утешения человеку, так сталинская конституция приносит зло человеку, ибо это обман». Подтверждаете эти контрреволюционные разговоры?

– Не подтверждаю. Этого я никогда не говорил. И вообще я о конституции ни с кем не разговаривал.

– При обыске у вас изъят список с именами с заголовками «о здравии» и «о упокоении». Расскажите, у кого вы его взяли и для чего.

– Этот список с именами мне передала при освобождении из лагеря Башмачкова, которая попросила меня помолиться за своих родственников. Я это и делал.

– Как много вам давали таких списков с именами, за коих вы молились, и что вы за это получали от лиц, которые давали эти списки?

– Кроме этого списка у меня других списков не было, а за этот я ничего не получил.

– У вас при обыске изъяты деревянные дубовые дощечки. Расскажите, для какой цели вы их хранили.

– По освобождении из лагеря я хотел из этих дубовых плашек делать крестики и в трудный момент мог бы дать нуждающимся в них.

– Значит, по освобождении из лагеря вы хотели нелегально распространять крестики, этим существовать и нелегально вести религиозную пропаганду?

– Существовать за счет крестиков я не хотел и распространение их в таком малом количестве за преступление не считаю, так как они могли быть предназначены для близких мне людей.

После допросов следователи устроили владыке очные ставки со лжесвидетелями. Но и здесь владыка категорически отверг приписываемые ему высказывания, которые, хотя и имели видимость правды, им не произносились: хорошо зная обстановку в лагере, епископ предпочитал не вести бесед на политические темы, но только если кто спрашивал о вере, тому отвечал.

20 сентября 1937 года Тройка УНКВД по Западно-Сибирскому краю приговорила владыку к расстрелу. Епископ Амфилохий (Скворцов) был расстрелян 1 октября 1937 года и погребен в безвестной могиле.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-amfilohij-skvorcov

Священномученик Иоа́нн Васильев, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Иоанн (Иван Иванович Васильев) родился 18 июня 1876 года в деревне Малая Киселенка Новоторжского уезда Тверской губернии в благочестивой крестьянской семье. Не для земного крестьянского труда хотелось приготовить своего сына Ивану Васильеву, а для небесного - служения Богу и Его святой Церкви. В те времена, когда существовали сословные ограничения, не просто было дать крестьянским детям образование в духовном учебном заведении, но отец Ивана добился своего, определив сына в Тверскую Духовную семинарию, которую тот окончил в 1898 году. Через три года, в 1901 году, Иван Иванович был рукоположен в сан священника ко храму села Осипова Новоторжского уезда. За усердное служение через несколько лет он был возведен в сан протоиерея. Здесь, в селе Осипово, прошла безвыездно его жизнь до 1928 года, когда он был переведен в целях укрепления прихода в храм села Таложня Новоторжского уезда.

До его приезда духовная жизнь в Таложне из-за нерадивости священника была в небрежении. Отец Иоанн сразу же наладил частые службы не только в храме, но и служение молебнов в домах прихожан. За каждой службой он говорил проповедь, призывая православных к нравственному совершенствованию и духовному возрождению; он объяснял слово Божие так, чтобы оно стало доступным пониманию каждого прихожанина. Отец Иоанн призывал к частой молитве, к внимательному отношению к окружающей человека действительности, научая понимать, что все случающееся с нами есть действия Промысла Божия, и как таковые имеют глубокое значение в деле спасения нашей души. Во время служб о. Иоанна храм стал наполняться молящимися, в дом Божий потянулись люди, чуть было не отошедшие от веры, в прихожанах стала воскресать любовь ко храму и богослужению как орудию их собственного спасения, службы стали восприниматься как нечто живительное и необходимое, подобно воздуху, без чего может наступить духовная смерть. Безбожные власти, видя оживление духовной жизни в приходе, стали принимать свои меры.

В 1929 году единственный в этих местах член коммунистической партии на сельском сходе поставил вопрос об отмене празднования церковных праздников - Ильина дня и Преображения Господня. Против такого предложения выступили староста храма Антоний Кузьмин и крестьяне Бойков и Скачков. Подали протестующие голоса и многие крестьяне с места, но власти записали решение собрания так, будто большинство стоит за отмену.

На следующий день староста храма собрал прихожан, которые постановили: продолжать празднование церковных праздников. Из сельсовета о. Иоанну было послано распоряжение, чтобы он в эти праздники отмени службы, но священник проигнорировал запрет и продолжал служить по-прежнему.

В 1930 году власти сделали попытку закрыть храм за ненадобностью будто он мало посещаем и население в нем не нуждается. Но не таков был этот приход, прихожане любили храм и почитали своего священника. Ту же было собрано множество подписей, и храм удалось отстоять.

Прихожане за год служения у них о. Иоанна искренне полюбили его, взяли на свое попечение и храм, и священника с его супругой Елизаветой (их единственный сын был взрослым и жил в другом городе), возя дрова для отопления храма и дома священника, своевременно внося деньги для уплаты налогов. И батюшка, приходя в сельсовет, добродушно говорил «Спасибо, что старые люди помогают, а то иначе бы пришлось закрыть храм».

В декабре 1930 года власти все же решили добиться закрытия храма. Для достижения этой цели они выставили такую сумму налога за пользование церковным зданием, что ни священнику, ни прихожанам внести ее было невозможно, тем более что большинство прихожан о. Иоанна были людьми бедными, а в самой двадцатке состояли почти одни бедняки, с которых взять было нечего и, соответственно, выслать их под тем предлогом что они кулаки, невозможно. Причем на этот раз власти запретили сбор средств для уплаты налога, а также и сбор подписей против закрытия храма и уже готовы были праздновать свою победу.

После богослужения о. Иоанн объявил, что от церкви требуют уплаты налога, в противном случае храм будет закрыт. Выступил со своим словом председатель церковного совета Антоний Кузьмин, который сказал, что церковь и рада бы заплатить все налоги, но в церковной кассе нет стольких денег. Среди присутствующих сразу же начался сбор денег. Первой положила пять рублей самая бедная из прихожанок Мария Федоровна из деревни Шевково, а за нею стали жертвовать и все остальные, и в течение получаса прихожане, полные решимости отстоять храм, собрали нужную сумму.

Наступил 1931 год, а службы в храме продолжались, несмотря на все ухищрения безбожников. Но это было время ужесточения гонений. Еще 14 февраля 1929 года центральная власть издала обязательную для исполнения всеми местными сатрапами директиву, в которой, в частности, было сказано: «Церковно-религиозные организации используют трудности социалистического строительства в целях мобилизации реакционных и малосознательных элементов страны...

С усилением классовой борьбы в деревне, как одна из форм этой классовой борьбы, особенно усиливается деятельность религиозных организаций среди реакционных и малосознательных прослоек крестьянства. Деятельностью религиозных организаций принимает активное участие в антисоветской работе кулачество, часто используя церковные советы как аппараты своего влияния перевыборов в советы, агитируя против сдачи хлеба заготовительным органам, против советской школы, коллективизации, социалистического переустройства сельского хозяйства, против деятельности партии, комсомола, юношеского движения, нашей работы среди женщин и против других общественных и культурных мероприятий сов-власти и партии...

Наркому Внудел и ОГПУ. Не допускать никоим образом нарушения советского законодательства религиозными обществами, имея в виду, что религиозные организации являются единственной легально действующей контрреволюционной организацией, имеющей влияние на массы...»2

Ни о. Иоанн, ни крестьяне, члены церковной двадцатки, не знали о принимаемых на их счет указах, которые не замедлили осуществиться практически. Рано утром 11 марта 1931 года священник села Таложня о. Иоанн и пятеро наиболее активных в церковном отношении крестьян были арестованы. Не надеясь на то, что они оговорят себя, ОГПУ не спешило их и допрашивать, не предъявляло им и обвинение. А тем временем допрашивали тех, кто стоял за безоговорочное закрытие храма. Их ответы неизбежно обрекали священников и верующих крестьян на арест: «Считаю, что дальнейшее пребывание Кузьмина (председатель церковного совета) в обществе с его политическими взглядами на советскую власть не допустимо». И так о каждом из арестованных крестьян. Только в конце апреля ОГПУ допросило обвиняемых. Отец Иоанн Васильев, отвечая на вопросы следователя, сказал:

- Сам я советскую власть признаю и выполняю все ее требования. В момент моего переезда в село Таложня председателем церковного совета был гражданин села Кузовкова Кузьмин Антон Егорович; с Кузьминым я встречался только по делам службы, заходил к нему в дом только во время исполнения религиозных обрядов, никаких разговоров у меня с ним по вопросам коллективизации сельского хозяйства, хлебозаготовок и о политике советской власти, проводимой в деревне, не было. Сам я никаких подписей среди верующих с протестом против закрытия церкви не собирал и не могу сказать, собирал ли их кто из членов церковного совета, так как мне об этом ничего известно не было. Проповеди я в церкви говорил, но касался вопросов только религиозно-нравственного характера; заявлений и обращений с моей стороны к верующим о том, что коммунисты закрывают храмы, служителей культа облагают непосильными налогами, сажают в тюрьмы, никогда не было. Вину свою в том, что якобы я, служа в церкви, обращался к верующим со словом, что коммунисты закрывают церкви, обирают нас непосильными налогами, сажают в тюрьмы, не признаю и заявляю, что этого с моей стороны допущено не было, и вообще разговоров антисоветского характера с прихожанами я не вел.

Арестованные вместе со священником председатель церковного совета Антоний Кузьмин и крестьяне Симеон Турбанский, Иларион Яковлев также не признали себя виновными. 18 июля 1931 года Тройка ОГПУ приговорила о. Иоанна и председателя церковного совета Антония Кузьмина к пяти годам ссылки в Казахстан с отправкой этапом, Симеона Турбанского и Илариона Яковлева - к трем годам ссылки в Казахстан с отправкой этапом. Антонию Кузьмину было в это время шестьдесят пять лет, и вряд ли ему удалось пережить этап и ссылку.

Отец Иоанн пробыл в ссылке день в день и вернулся на родину в Тверскую епархию в середине 1936 года. После тяжелых условий заключения, изнурительной ссылки, хорошо зная, за что он принял эти страдания, он, как многие мученики первых веков христианства, переносил эти страдания радуясь. Не упрямое упорство было в его желании не солгать, не покривить душой, а переживания радостного сопричастия страданиям сонма увенчанных Христом святых мучеников, и ему, как и другим, Господь протянул Свою десницу, и сами страдания были уже не страшны.!»

Вернувшись на родину, о. Иоанн получил благословение на служение в храме села Яконово, причем исповеднический подвиг только укрепил священника в решимости с ревностью послужить Богу и вверенной его попечению пастве. Около года прослужил о. Иоанн в храме Божием. 5 августа 1937 года председатель Яконовского сельсовета по требованию сотрудников НКВД написал заявление, где просил «принять меры воздействия к служителю религиозного культа Яконовской церкви Васильеву Ивану Ивановичу, который занимался агитацией среди окружающего населения...»

В тот же день священник был арестован и заключен в Тверскую тюрьму. Против него лжесвидетельствовали лишь представители местных властей - председатель сельсовета и бригадир колхоза. Никто из крестьян не согласился оговорить священника.

13 августа после истязаний голодом и бессонницей следователь НКВД допросил священника:

- Следствием установлено, что вы среди колхозников Яконовского сельсовета систематически вели контрреволюционную антисоветскую агитацию. Признаете вы это?

- Не признаю; контрреволюционной, антисоветской агитации я среди колхозников не вел.

- В июле месяце 1937 года вы среди колхозников деревни Малиново открыто высказывали контрреволюционные мысли против подписи на заем и вели провокационные слухи о войне. Признаетесь в этом виновным?

- Виновным себя не признаю, подобных разговоров у меня не было, это я отрицаю.

10 сентября следствие было закончено и дело передано на рассмотрение Тройки НКВД, которая 29 сентября приговорила о. Иоанна к расстрелу. Протоиерей Иоанн Васильев был расстрелян 1 октября 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-vasilev-presviter

Священномученик Бори́с Боголепов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Борис (Борис Иванович Боголепов) родился 18 июня 1889 года в городе Москве. Окончил Московскую Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. С июля 1936 года он служил в Троицком храме села Коробино Тверской области. Имел большую семью - четырех дочерей и сына. Старшие дочери жили самостоятельно, а сын Андрей тринадцати лет и дочь Евгения восьми лет жили вместе с отцом, матерью Екатериной Алексеевной и бабушкой Марией Ивановной - матерью о. Бориса.

В январе 1937 года сельсовет потребовал от священника уплаты налогов за предыдущий год - пятидесяти килограммов мяса, ста шестидесяти рублей культналога, ста шестидесяти рублей подоходного налога и ста шестидесяти рублей налога по самообложению. Священник отказался платить налоги и объясняться по этому поводу, и дело было передано в суд. Он был обвинен в том, что, не сдав «ни одного килограмма мяса, он тем самым поставил под угрозу срыва сбор средств и мясопоставок». В суде священник виновным себя не признал, пояснив, что он никоим образом не мог выплатить налоги и поставить мясо, так как не имеет для этого ни материальных средств, ни живности в виде скота или птицы. Суд приговорил священника к полутора годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Отец Борис, однако, не согласился с обвинением и подал кассационную жалобу, на которую власти не решились давать ни положительного, ни отрицательного ответа, и священник не был арестован.

В апреле 1937 года состоялось новое судебное разбирательство. На этот раз священника обвиняли в том, что он совершил отпевание и участвовал в погребении своей прихожанки до того, как ее муж получил свидетельство о смерти в сельсовете, и крестил младенцев без предварительной регистрации в загсе, говорил своим прихожанам, что для крещения не нужна справка из загса, крестить - это обязанность священника, и он будет ее исполнять, что бы с ним ни сделали власти. Вызванный в суд, о. Борис на вопросы судьи ответил, что положение о загсе он знает и знает, что крестить без справок сельсовета о рождении ребенка власти запрещают, однако он это положение нарушал и будет нарушать, так как крестить - это его первейшая обязанность, которую он и раньше исполнял, и впредь будет исполнять. На вопрос судьи, почему он похоронил почившую женщину без справки о регистрации смерти, о. Борис ответил, что по новой конституции вероисповедание не притесняется, и если у родственников умершей нет справки, то он волен совершать в церкви обряд отпевания без нее. Суд приговорил священника к шести месяцам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Отец Борис не согласился с обвинением и подал кассационную жалобу.

19 апреля община Троицкой церкви подала прошение в райисполком с просьбой разъяснить, разрешаются ли советскими законами крестные ходы на Пасху, а также вообще крестные ходы с иконами и молебны в домах верующих. На это прошение райисполком ответил, что «инструкция ВЦИК, предусматривающая право хождения с иконами и служение молебнов, остается в силе, не отменена, но разрешение на право хождения от местной власти требуется». А чуть позже тот же самый председатель райисполкома ответил: «Зубцовский райисполком, ввиду наличия эпидемии скарлатины в районе, хождение по домам не разрешает». Для священника абсурдно было подчиниться такому запрету, тем более что он знал, что причина запрета надуманна. И он стал служить молебны по приглашению крестьян в селе и в деревнях, расположенных далеко от храма.

В конце июля Бюро исправительных работ при районном отделении НКВД Погорельского района прислало о. Борису повестку с требованием прибыть 27 июля к зданию НКВД, чтобы затем направиться на исправительно-трудовые работы в концлагерь согласно судебному приговору. Священник по этой повестке не пришел, а когда узнал, что к нему направился сотрудник Бюро исправительных работ, на время ушел из дома.

Но то, что было не под силу мелким гонителям, довершил указ Сталина, и почти сразу после введения его в действие о. Борис был арестован. Председатель сельсовета, на территории которого был Троицкий храм, подал в местное НКВД справку. В ней он писал, что священник без разрешения ходил по дворам крестьян с иконами, и в результате будто бы этого в одной деревне вся семья заболела животом, за что священник был оштрафован на семьдесят пять рублей, но от уплаты штрафа категорически отказался. На предупреждение со стороны председателя сельсовета о прекращении хождения с иконами по дворам ответил, что «ваша советская пропаганда есть пустая болтовня». В одну из деревень на религиозный праздник пришел с иконами и сорвал с уборки урожая рабочую смену, в результате чего колхоз оказался в большом прорыве и расшатана трудовая дисциплина, а священник заявил колхозникам, что все равно им не убрать урожай, если не поможет Господь. Кроме того, обойдя крестьянские дворы, священник организовал сбор средств на ремонт церкви. Производил службы не только в религиозные праздники, но и всегда, устраивая крестные ходы с хоругвями вокруг храма.

8 сентября о. Борис был допрошен.

- Расскажите, когда, за что и сколько раз вы судились, - спросил следователь.

- Первый раз я был судим в 1937 году в январе месяце за невыполнение мясопоставок и финплатежей, за что присужден к одному году и шести месяцам лишения свободы. Срок не отбывал, а обжаловал кассацией и до сего времени ответа не имею. Второй раз судим также в 1937 году, месяца не упомню, за крещение новорожденных и похороны без справок загса, за что приговорен к шести месяцам ИТР, что также мной обжаловано в кассационную коллегию, но ответа не имею. Срок также не отбывал, хотя имел вызов Погорельским Бюро... Все это дело я обжаловал областному прокурору.

- Вы отлично знали советские законы, почему допускали до суда невыполнение их, почему вы сознательно это допускали?

- До перемещения меня в Коробинский сельсовет я не платил мясопоставок и финплатежей в силу отсутствия средств.

- Следствие располагает материалом о вашей агитационной контрреволюционной работе среди верующих прихожан, расскажите конкретно по данному вопросу.

- Никакой контрреволюционной агитацией я не занимался и не занимаюсь.

- Следствию известно, что вы сознательно не выполняли распоряжений местных властей, стараясь опорочить их, говоря, что «ваша советская агитация болтовня» и прочее.

- Я действовал в соответствии с законом о свободе совести; если меня приглашали на квартиры и в населенные пункты для религиозных обрядов, я шел, для меня все равно, были ли там эпидемии или нет, и указания райисполкома по данному вопросу считал противоречащими конституции. Да, я говорил, что безбожие идет против религии и агитация против религии является «болтовней» для человека религиозно настроенного.

27 сентября Тройка НКВД приговорила о. Бориса к расстрелу. Священник Борис Боголепов был расстрелян через несколько дней, 1 октября 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-boris-bogolepov

Священномученик Михаил Скобелев, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Михаил родился 14 ноября 1887 года в селе Бикалиха Тверской губернии в семье благочестивых крестьян Степана и Евдокии Скобелевых. Сердце верующего человека открыто свету просвещения, и родители Михаила, постаравшись дать ему хорошее образование, отдали его в учительскую школу в Новгороде. После ее окончания он решил избрать путь служения святой Православной Церкви. В 1910 году Михаил Степанович был рукоположен в сан диакона ко храму в селе Рамешки, с которым оказалась связана впоследствии вся его жизнь и исповеднический подвиг.

В начале 1918 года обозначилось с определенностью, что наступила эпоха гонений, конца которым не было видно, эпоха небывалая для Русской Православной Церкви. И вот, когда многие и многие уже приняли мученическую кончину и земля обильно обагрилась кровью священномучеников и мучеников, диакон Михаил в 1925 году принял рукоположение в сан священника ко храму, где пятнадцать лет прослужил диаконом.

В самом начале очередного этапа гонений, в 1929 году, о. Михаил был арестован, обвинен в неуплате налогов и приговорен к двум годам заключения в исправительно-трудовой лагерь и к пяти годам ссылки. Жестокие условия лагеря и ссылки не сломили волю священника, и в 1935 году он вернулся служить в свой храм в село Рамешки.

И сразу же начались преследования. Власти, не имея против священника обвинений политических, потребовали от него уплаты непосильного налога, чтобы затем за невыполнение его арестовать. В 1936 году они ему дали задание - заготовить корм для скота, и норму дали заведомо такую, чтобы священник не справился с ней, но затем заменили задание выплатой денег на заем. Отец Михаил не в силах был уплатить и этих денег, он обратился на службе к прихожанам с просьбой помочь ему: «Прошла одна буря, Бог заступился за нас, и власти сняли задание по корью, но после тихой погоды снова наступает буря, с которой, я думаю, мы как-нибудь справимся и соберем деньги на заем».

Противостоя безудержной пропаганде безбожия, о. Михаил в проповеди на Рождество Христово в начале 1937 года призвал прихожан не верить богохульникам, которые говорят, что нет Бога, а между тем сами летосчисление ведут от Рождества Христова. Эти слова впоследствии были выставлены как доказательство тяжелейшего преступления священника против властей.

В 1937 году власти стали активнее искать повод к закрытию храма. Одним из таких поводов, которым пользовались почти все руководители сельсоветов и райисполкомов, - было закрытие храмов под предлогом аварийного состояния здания и необходимости ремонта. Когда в июне 1937 года такое предложение возникло и относительно рамешковской церкви, прихожане отправились в райисполком отстаивать храм. Власти уступили, но 17 июля арестовали о. Михаила, и тогда под предлогом отсутствия священника храм был закрыт.

Сразу же после ареста он был препровожден в Тверскую тюрьму и здесь жестоко допрошен.

- Вы обвиняетесь в систематической антисоветской агитации, направленной на подрыв существующего строя. Признаете ли себя в этом виновным? - спросил следователь.

- Виновным себя не признаю, - ответил о. Михаил.

- Ваши показания ложны, следствие от вас требует правдивых показаний о вашей антисоветской агитации.

- Никакой агитации я не вел и виновным себя не признаю.

По-видимому, следователем были применены к священнику пытки, которые сделали невозможным дальнейший допрос, но когда о. Михаил пришел в себя, допрос был продолжен.

- Ваши предыдущие показания ложны, следствие располагает материалами о вашей антисоветской агитации и требует правдивых показаний о вашей контрреволюционной работе. Признаете ли себя виновным?

- Антисоветской агитации я никакой не вел и виновным себя не признаю.

- Ваши показания неверны, так как 28 ноября 1935 года, во время исповеди, вы вели агитацию против колхозов, призывая колхозников выходить из колхозов. Признаете ли себя виновным?

- Среди верующих на исповеди я никакой агитации против колхозов не вел и виновным себя не признаю.

- В этот день среди исповедавшихся граждан вы вели пораженческую антисоветскую агитацию против существующего строя и его руководителей. Признаете ли себя виновным?

- Таких слов я среди исповедавшихся у меня граждан не говорил и в антисоветской агитации виновным себя не признаю.

- 5 июля 1936 года вы в церкви говорили проповедь, в которой выражали антисоветские взгляды против заготовок и займа. Признаете ли себя виновным?

- Агитации против заготовок и займа не вел и виновным себя не признаю.

- В конце 1936 года вы дискредитировали как центральные, так и областные и районные газеты, называя их ложью. Признаете ли себя в этом виновным?

- В дискредитации газет виновным себя не признаю.

- 7 января 1937 года вы сказали антисоветскую проповедь, в которой дискредитировали районных руководителей, существующий строй и его руководителей. Признаете ли себя виновным?

- Антисоветских проповедей я не говорил и виновным себя не признаю.

- В начале 1937 года, в связи с событиями в Испании, вы вели пораженческую антисоветскую агитацию против народного фронта Испании и против советского правительства. Признаете ли в этом себя виновным?

- Я вообще никакой антисоветской агитации не вел и виновным себя не признаю.

- Ваши показания ложны, вы изобличаетесь свидетельскими показаниями, дайте следствию правдивые показания.

- Антисоветской агитации не вел, виновным себя не признаю и больше показать ничего не могу.

27 сентября Тройка НКВД приговорила о. Михаила к расстрелу. Священник Михаил Скобелев был расстрелян 1 октября 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-mihail-skobelev

Священномученик Влади́мир Чекалов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Владимир родился 10 июля 1880 года в селе Пухлино Кимрского уезда Тверской губернии в семье священника Дмитрия Чекалова. Владимир окончил Духовную семинарию и был призван в армию, где служил в чине прапорщика; в 1904 году был уволен в запас. В 1908 году Владимир Дмитриевич был рукоположен в сан диакона, а затем в сан священника и до конца жизни служил в храмах Тверской епархии.

В начале тридцатых годов он служил в храме в селе Васюнино Краснохолмского района. Когда началось гонение, от о. Владимира потребовали заплатить непосильный налог, произвольно назначенный председателем сельсовета и никак не сообразующийся с реальными доходами священника, что и стало поводом для изъятия всего его имущества. Опасаясь дальнейших преследований властей, о. Владимир в июне 1932 года переехал в село Никитское Калязинского района, надеясь, что с нищего священника ничего не возьмут, но здесь от него потребовали, чтобы подписался на заем в сто рублей. Одновременно ОГПУ стало собирать о священнике сведения, чтобы иметь возможность его арестовать, и дело кончилось тем, что 3 января 1933 года о. Владимир был арестован и заключен в Калязинскую тюрьму.

Начались допросы. Кое-кто показал, будто о. Владимир говорил: «Власти настроили каких-то колхозов, управлять ими не умеют, и все это происходит потому, что и вы, православные, отступили от Бога. Советская власть, додумавшись уничтожать крестьян, выдумала рыть канал, а это значит, что все близлежащие деревни к Волге будут сносить, а вас ссылать в отдаленные места». «Священник Чекалов в село Никитское прибыл в июне месяце 1932 года. В декабре Чекалов, говоря в церкви проповедь, коснулся слуха о сгноении картофеля в деревне Карповке. По этому вопросу он говорил: «Вот как жить без Бога, и всегда при советской власти так будет происходить, сделали ни себе ни людям. Если бы не было колхозов, такого количества сгноенной картошки не было, и нам тогда жилось бы лучше"». Вызванный 9 января на допрос о. Владимир, отвечая на вопросы следователя, сказал:

- В сентябре, ходя по сбору хлеба по деревням, я прихожанам говорил: «Где я работал священником, на меня... наложили очень великий налог, я его не выполнил, так у меня отобрали все имущество, сюда переехал, и здесь... председатель сельсовета в обязательном порядке навязал займу на сто рублей, а где их мне взять, надо тоже отсюда удирать, вот пришла жизнь, живи да мучайся, и все нас давит эта безбожная власть». Я это недовольство высказал потому, что у меня все отобрали. В приводимых же мне еще фактах антисоветской и контрреволюционной агитации виновным себя не признаю.

28 февраля Тройка ОГПУ приговорила священника к трем годам заключения в исправительно-трудовой лагерь.

В 1936 году о. Владимир вернулся на родину в Тверскую область и стал служить в храме села Волкова. Положение приходских храмов теперь стало еще труднее, чем раньше, в начале тридцатых годов. По всему было видно, что власти стремятся закрыть их все и под любым предлогом - будь то невыплата задолженности за аренду храма или не сделанный вовремя по требованию властей ремонт; в этом случае составлялся акт, что верующие не способны содержать храм в порядке или что он находится в аварийном состоянии, а прихожане не могут привести храм в порядок. В таком случае церковь могли отобрать и засыпать в нее зерно. Отец Владимир решил служить до последнего, что бы его ни ждало впереди, и в этом ему помогала его супруга, Надежда Павловна, которая исполняла в храме обязанности псаломщицы.

23 июля 1937 года председатель Волковского сельсовета и секретарь, который одновременно был в Волкове комсоргом, отправили начальнику районного отделения НКВД докладную записку. В ней они писали, что священник Владимир Дмитриевич Чекалов и председатель церковного совета Иван Михеевич Михеев «ведут антисоветскую пропаганду, как-то: в первой половине июня 1937 года пускали брехню и объявляли это самое во время служения в церкви, якобы 20 июня сего года будет сильная гроза и побьет все хлеба, и колхозники останутся без хлеба, и побьет много народу, а предпосылок к тому, чтобы ожидать грозу, не было.

В настоящее время церковь ремонтируется, несмотря на то, что она должна государству обязательных платежей на сумму 1679 рублей, и плюс к тому бросают реплику «назло советской власти», то есть, хотя мы и должны обязательных платежей 1679 рублей, а церковь отремонтируем. Церковь ремонтируют, а деньги не платят.

Несмотря на предупреждение сельсовета не проводить собрания церковных советов без его разрешения, все же хоть нелегальным путем, но проводят...»

27 июля начальник районного НКВД приехал в Волковский сельсовет и предложил одному из подписавших донос, восемнадцатилетнему комсоргу, проследовать с ним в дом священника в качестве понятого для обыска и ареста последнего. При обыске нашли несколько писем, написанных знакомыми о. Владимира, которые и взяли. После обыска священнику было объявлено, что он арестован, а затем его доставили в Тверскую тюрьму.

Начались вызовы «дежурных свидетелей». Одного из них следователь спросил:

- Расскажите о проводимой контрреволюционной агитации против политики партии и советской власти со стороны попа волковской церкви, Владимира Дмитриевича Чекалова.

- Поп волковской церкви, Владимир Дмитриевич Чекалов, за проводимую контрреволюционную агитацию против партии и советской власти был судим органами ОГПУ, по отбытии наказания прибыл в 1936 году в село Волково.

- Вы уклонились от конкретных фактов контрреволюционной агитации против советской власти Чекаловым, следствие требует ответа по существу заданного вам вопроса.

- В мае 1937 года Чекалов в здании церкви собирал членов церковного совета и других граждан, среди которых проводил антисоветскую агитацию против советской власти и говорил, что настало время, когда религия должна воскреснуть, ибо она создана Богом, а не советской властью, и все граждане должны отстаивать права религии, которые попираются советской властью. В результате агитации увеличивается посещение церкви населением, кроме того, Чекалов в июле 1937 года среди местного населения собирал средства на восстановление церкви. Чекалов говорил, что советская власть не имеет права препятствовать укреплению религии.

- Что вам известно о нелегальном сборе средств среди населения на восстановление церкви села Волкова со стороны церковного старосты Михеева Ивана Михеевича? - спросил следователь председателя колхоза.

- Церковный староста села Волкова, Михеев Иван Михеевич, в июле месяце 1937 года, хорошо не помню какого числа, приходил ко мне на дом и просил денег на восстановление церкви. Я ему ответил, что денег у меня нет и платить не буду. Кроме того, церковный староста Михеев для нелегального сбора денежных средств на церковь, посылал членов церковного совета; сколько ими собрано денег, я хорошо не знаю, так как этим вопросом не интересуюсь.

Секретаря сельсовета, написавшего донос и участвовавшего в аресте священника, следователь решил не утруждать вызовом и переписал его донос в виде допроса - вопросов и ответов, и сам за него расписался.

27 июля следователь допросил священника.

- Вы обвиняетесь в проводимой контрреволюционной агитации против партии и советской власти.

- Контрреволюционной антисоветской агитации против партии и советской власти я не проводил.

- Вы следствию говорите неправду. Следствие располагает достаточными материалами о том, что вы среди населения проводите контрреволюционную агитацию против партии и советской власти. Следствие требует от вас дать показания по существу заданного вам вопроса.

- Повторяю, что с моей стороны никакой контрреволюционной агитации против партии и советской власти я не проводил.

- Вы в мае месяце 1937 года, а затем в июле 1937 года среди населения проводили контрреволюционную агитацию против политики партии и советской власти. Следствие требует от вас показаний по существу заданного вопроса.

- В мае 1937 года и в июле 1937 года среди населения никакой контрреволюционной агитации против политики партии и советской власти я не проводил.

- Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении?

- Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю и повторяю, никакой агитации не вел.

27 сентября Тройка НКВД приговорила о. Владимира к расстрелу. Священник Владимир Чекалов был расстрелян через несколько дней, 1 октября 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-vladimir-chekalov

Священномученик Вениами́н Благонадеждин, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Вениамин родился 24 марта 1880 года в селе Опарино Константиновской волости Александровского уезда Владимирской губернии в семье псаломщика Ильи Благонадеждина. В 1904 году Вениамин Ильич окончил Московскую Духовную семинарию и был направлен учителем в Верхне-Махоловскую школу Серпуховского уезда Московской губернии. После этого он служил учителем в Старо-Голутвинской школе в городе Коломне и в Благовещенской школе в Дмитровском уезде Московской губернии. В 1906 году он был рукоположен во священника ко храму в селе Чеково Небыловской волости Владимирского уезда Владимирской губернии, в котором он прослужил до своего ареста. Во времена гонений на Церковь от безбожной власти отец Вениамин несколько раз привлекался к судебной ответственности под предлогом неуплаты налогов.

В 1926 году он был привлечен в качестве свидетеля по делу епископа Афанасия (Сахарова), который был обвинен в произнесении антисоветских, контрреволюционных проповедей. Отвечая на вопросы следователя, отец Вениамин сказал: «26 ноября в престольный праздник святого Георгия я был старостой Ершовым и священником Ключаревым от имени церковноприходского совета церкви села Лыково приглашен для участия в богослужении: всенощной 25 ноября и литургии 26 ноября 1925 года. Ключарев мне говорил, что они просили епископа Афанасия приехать для архиерейского богослужения. Я в богослужении участвовал как за всенощной, так и за обедней, стоя на четвертом месте во время совершения епископом Афанасием службы.

За вечерним богослужением 25 ноября старого стиля епископ Афанасий сказал проповедь, смысл которой в общих чертах сводится к следующему. Он Церковь разделил на два течения. Одно, которое держится старых форм вероучения, а другое – отделившееся с новыми формами, идущими вразрез со старыми, обрисовав обновленцев как фальшивую монету, ибо обновленцы так же молятся, так же крестятся, но на самом деле они церковной благодати лишены, как нарушители церковных канонов. Прямо в своей проповеди, что от нужно избавиться, их гнать из приходов, он не указывал, но в общем проводил в проповеди такую мысль, чтобы миряне вразумили обновленцев-священников и просили бы их раскаяться, ибо Церковь принимает всех кающихся. Также в своей проповеди он не говорил о том, что от обновленцев нужно избавиться как от приверженцев советской власти, и к этому не призывал молящихся.

Вторую проповедь он сказал за литургией 26 ноября после чтения Евангелия на тему праздника, обрисовав великомученика Георгия как образец веры и христианской жизни, указав, что он подвергался за веру мучениям: колесованию, был брошен в известковую яму и тому подобному.

Какова должна быть вера Христова при современных условиях, он не обрисовывал, но говорил вообще о вере Христовой. Содержания, даже приблизительного, не помню.

О том, что в настоящее время при современных условиях существуют за веру Христову гонения, а также наводящие мысли на это в его проповедях, как в первой, так и во второй, я не слыхал, но уверенно сказать, что он этого не говорил, не могу, так как я, возможно, мог прослушать».

В 1930 году храм в селе Чеково был закрыт, однако отец Вениамин не оставлял надежды служить в нем, и ему при поддержке верующих в том же году удалось добиться разрешения на возобновление богослужения. Храм не закрывался до ареста священника. Отец Вениамин был арестован 8 сентября 1937 года и заключен в тюрьму в городе Юрьеве-Польском.

Вызванный в качестве свидетеля секретарь Чековского сельсовета показал: «При утверждении новой советской конституции Благонадеждин среди верующих колхозников говорил: «Принятая конституция восстановила в правах служителей религиозного культа по настоянию папы Римского, так как советская власть боится осложнений с другими буржуазными государствами и под их давлением идет на уступки». Весной 1937 года в период ярового сева среди колхозников распространял контрреволюционные пораженческие слухи, заявляя: «Лето 1937 года будет засушливое, дождей не будет, и колхозу посев яровых культур производить бесполезно, все погорит, и труд колхозников пропадет задаром, придется сидеть голодными». Благонадеждин занимается тайным врачеванием. Весной 1937 года колхознице, пришедшей с больным ребенком, Благонадеждин рекомендовал набрать в лесу сосновых шишек и настоять, этим настоем поить ребенка. В результате данного лечения ребенок дошел до полного истощения. Со стороны Благонадеждина наблюдается массовое лечение колхозников. Последний выдает себя за врача».

Отец Вениамин был допрошен сразу после ареста.

– Следствию известно, что вами из женщин был организован церковный хор. Вы подтверждаете это?

– Действительно, из женщин в селе Чеково организован хор.

– Расскажите, в церковном хоре участвует молодежь?

– В церковном хоре принимает участие и молодежь. Всего в церковном хоре участвуют 15-20 человек, исключительно из села Чеково.

24 сентября следователь снова допросил священника и тот ответил, что принятие новой конституции с представлением избирательных прав служителям религиозного культа он понял как уступку советской власти, а также не отрицал и того, что говорил населению о грядущей засушливой погоде и гибели урожая в 1937 году.

– Следствию известно, что вы занимались тайным врачеванием. Подтверждаете это?

– При обращении населения по поводу болезней я действительно давал советы и оказывал помощь; посещение не носило массового характера.

На этом допросы были закончены. 27 сентября тройка НКВД приговорила отца Вениамина к расстрелу. Священник Вениамин Благонадеждин был расстрелян 1 октября 1937 года и погребен в безвестной могиле.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-veniamin-blagonadezhdin

Священномученик Константин Твердислов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

20 июня – Собор святых Ивановской митрополии

1 октября

ЖИТИЕ

Протоиерей Константин Николаевич Твердислов, которому по воле Божией суждено было в годину тяжких гонений на Церковь славно запечатлеть мученическою кончиною исповеднический подвиг незыблемого стояния в вере Христовой, – родился 1-го мая 1881-го года (день празднества иконе Божией Матери, именуемой «Нечаянная Радость») в небольшом уездном городе Гороховце Владимирской губернии от благочестивых мирян Николая и Александры. Будучи добрыми прихожанами Гороховецкого Благовещенского собора, они уже на третий день по рождении принесли младенца во храм, где над ним было совершено Таинство святого Крещения.

Хотя отец Константина Твердислова по роду своих занятий и принадлежал к почтовым служащим, однако на несомненное происхождение его из духовного сословия прямо указывает наследственная фамилия. Она образована из названий букв церковнославянской азбуки: «слово» и «твердо», а известно, что с конца XVII вплоть до второй половины XIX века, элементы богослужебного языка использовались в России только при создании особых «семинарских фамилий», которые по благословению священноначалия присваивались воспитанникам духовных школ, как правило, с целью отметить их примерное поведение, нравственные достоинства или успехи в учебе. Фамилия «Твердислов», очевидно, была дана предку будущего отца Константина в награду за усердие и прилежание, за точные и уверенные ответы в классе.

Искренне желая возобновить семейную традицию служения Церкви Христовой, благочестивый отрок Константин, с младых лет преисполненный горячей любовью к Богу, поступает сначала в Муромское духовное училище, которое оканчивает в 1896-ом году по первому разряду, а затем – во Владимирскую духовную семинарию.

25-го марта 1902-го года, на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, Константин посвящен в стихарь. Из стен семинарии, обнаружив за время обучения похвальное добронравие и отменные познания, он 15-го июня 1902-го года выпущен опять же в числе лучших воспитанников с почетным званием «действительного студента», дающим право или поступить в Академию, или занять должность школьного учителя.

Промыслом Божиим Константин Твердислов избирает второй путь. И в течение двух лет по окончании семинарии – с августа 1902-го года по июнь 1904-го – преподает во второклассной школе села Давыдова Переславского уезда Владимирской губернии, приобретая здесь тот драгоценный педагогический опыт, который впоследствии, когда он станет уже пастырем и педагогом гимназии, будет высоко оценен его благодарными и чуткими питомцами, видевшими, по их единодушному отзыву, в своем наставнике: «прекрасного отца-законоучителя, умевшего своими увлекательными, доступными… пониманию объяснениями высоких религиозных вопросов и истин приковывать… внимание к урокам Закона Божия, искренне убежденного и умелого духовного руководителя, красноречивого преподавателя и всегда отзывчивого, доступного, доброго человека».

В июне 1904-го года Константин Твердислов сочетался церковным браком с дочерью священника села Маймора Юрьевского уезда Владимирской губернии Еленой Георгиевской.

В семейной жизни отец Константин всегда являл собою трогательный образ заботливого главы своей малой «домашней церкви», утверждая в ней высокий дух христианского благочестия, ненарушаемого мира и взаимной любви друг ко другу. Трем своим дочерям он постоянным примером собственной незлобивости внушал послушание и кротость нрава. «Папа был необыкновенно добрым», вспоминала впоследствии одна из них.

1-го августа 1904-го года Константин Твердислов был рукоположен Преосвященным Никоном (Рождественским), епископом Муромским, в сан пресвитера ко Свято-Воскресенской церкви города Юрьев-Польского, а впоследствии был назначен настоятелем этого храма.

Как ревностный служитель Алтаря Христова, отец Константин неусыпно возгревал и поддерживал в душе своей огнь божественной благодати, полученный им при священнической хиротонии. Он жил, поминутно осознавая глубину своего пастырского долга, и не щадил сил, дабы соответствовать исключительной высоте иерейского призвания.

Наделенный от Господа красноречием, неустанно проповедовал он слово Божие. «Владимирские епархиальные ведомости» часто публиковали его поучения, беседы и статьи нравственно-религиозного содержания. Проникнутые горячей любовью к Богу, незыблемой убежденностью в истинах православной веры и сыновним послушанием Матери-Церкви, служили они к назиданию современников отца Константина в основах христианского благочестия.

Однако проповеди будущего священномученика наглядно свидетельствуют еще и о том, что за чистоту искренне преданного Богу сердца, он сподобился от Него благодатного дара предвидения, чудесной способности прозревать духовными очами грядущее. Ныне во всей полноте можем мы оценить поистине пророческий смысл, заключенный в пламенных предостережениях отца Константина.

Еще в 1905-ом году, после Русско-Японской кампании, во время гражданской смуты, горьких раздоров и взаимного ожесточения, когда, по слову батюшки, «самозваные учители, которые уже есть и разведется их много, отвлекают <христиан> от Бога, Церкви и пастырей», он с болью и состраданием вопрошал: «Разве это не бесспорная истина, что братоубийцы и братоненавистники, избивая, кого вздумается, разрушая, что придется, разъединяя взаимно людей, тем самым ведут к... распадению царства и, стало быть, к безначалию и бесконечным злоключениям всех граждан российских? Разве не может случиться, что другие народы, видя гибель государства от междоусобицы, придут и возьмут в нем, что им нужно?.. Что же после этого невероятного, если Бог правосудный может попустить и совершенную гибель нашего Государства?» Богооткровенные предвидения о близящихся грозных событиях первой мировой войны и распаде прежней российской государственности, отец Константин, недерзновенно облекал в форму вопросов, «ибо мы, – согласно апостолу, – отчасти знаем, и отчасти пророчествуем» (1Кор.13,9). Обращаясь к пасомым, батюшка призывал их к искреннему покаянию, к жизни по Господним заповедям, к теплым молитвам, к братской любви и единению, дабы Бог отвратил от народа весь гнев Свой, праведно движимый на него.

Настоятельство отца Константина во Свято-Воскресенском храме города Юрьев-Польского пришлось на самое начало XX столетия, когда наше общество, прельщаясь лукавыми идеями века сего, с немалой опасностью для себя внимало голосам разного рода безбожных соблазнителей. «Сыны Церкви!.. – предупреждал батюшка. – Будьте осторожны! Не доверяйтесь им... они часто говорят лишь из самомнения, высокоумия, из тайных личных выгод, но не знают ни духа, ни силы Божия, которая подается только лицам богопреданным и любящим религию».

Уже в 1910-ом году, задолго до богоборческих гонений на Церковь, в своем торжественном «Слове на день Светлого Христова Воскресения», отец Константин проницательно призывал верных чад церковных к стойкости. Многим из них, несомненно, предстояло впоследствии претерпеть поношения за веру и понести множество скорбей. «...Смиренные, кроткие, миролюбивые, – обращался к ним священник, – самоотверженные исповедники и поборники Божьей правды, справедливости и любви, объявитесь ныне. Объявитесь, потому что ныне ваше время, ваши дни, ваше торжество по преимуществу». И, явно приглашая мужественных исповедников войти днесь в радость Воскресшего Господа, отец Константин в то же время прикровенно предрекал им грядущие страдальческие венцы и ликование небесное в сонме новомучеников российских.

Не были, очевидно, сокрыты Господом от отца Константина и пути людские. Примерный прихожанин храма Воскресения Христова фабрикант Николай Алексеевич Ганшин – Юрьевский городской голова и церковный староста – из набожного усердия обновил наличные средства зимний приходской храм во имя святой великомученицы Варвары.

По малом освящении его, 11-го октября 1909-го года, батюшка обратился к благотворителю с задушевным словом. Сердечно поблагодарив его за «большие жертвы», за «руководительные неутомимые хлопоты», за незабываемые для причта и пасомых «беспокойства и усилия», когда старосту «с утра... до вечера видели в храме... совместно с рабочими трудящегося, чтобы все вышло возможно лучше», и добавив, что в знак «такого поистине примерного служения Дому Божию» он «и счел долгом вместе с причтом и пасомыми поднести» ктитору и почтительный «адрес, и... священный лик Великомученицы», отец Константин сделал продолжительную паузу, словно бы подчеркивая ею значение тех слов, которые собирался произнести, и проникновенно, теплым ласковым голосом обратился к Николаю Алексеевичу. «Но если бы мне, пастырю, – сказал он – ограничиться только этим, то это было бы еще не все. Есть еще дар у меня, который не могу не преподать тебе. Этот дар – священное пастырское благословение. Ты, несомненно, знаешь истину Слова Божия, что «благословение отчее утверждает домы чад». Если же таково по своему значению благословение своих детей плотским отцем, то во сколько же раз значительнее благословение духовным отцем своих духовных детей, если оно преподается и принимается с должной верою?! Вот это-то пастырское благословение и преподаю я тебе, как один из драгоценнейших для верующего даров...» И батюшка принародно осенил сложенными для иерейского благословения перстами своего духовного сына, про которого говорил: «дорогой моему сердцу».

Показательно при этом, что, отец Константин преподал Николаю Алексеевичу благословение Божие не на дальнейшие труды – а обязанностей он имел немало: и как заводчик, и как градоначальник, и как попечитель гимназии и церковно-приходской школы, и как деятельный благотворитель, – пастырь же благословил его как православно верующего христианина, каждый из которых ведает, что высшая цель их - «бессмертная и блаженная жизнь» о Господе и что «многими скорбями надлежит войти нам в Царствие Божие» (Деян.14,22).

После разрушительной революции Николай Алексеевич разделил печальную земную участь большинства российских предпринимателей. Лишенный всего имущества, он был изгнан из родных мест и скончался в нищете и безвестности. Но, оставаясь до конца своих дней верным чадом Церкви Божией, в бедах и нуждах, не мог он не вспоминать с отрадой святое благословение, преподанное ему любимым пастырем и сопровождавшееся знаменательными словами, в которых отец Константин вверял его молитвенному предстательству святой Варвары, претерпевшей Христа ради бесчисленные страдания: «...непрестанный покров святой Великомученицы да будет с тобою всегда...». Недаром учат святые Отцы Церкви, что «благословение есть преподаяние освящения» (26-е Правило Шестого Вселенского Собора), то есть святой благодати. Ею-то и оделил своего имеющего принять скорби духовного сына отец Константин, и сам предызбранный от Бога к подвигу мученичества.

В 1910-ом году отец Константин, по благословению священноначалия, выступил на страницах «Владимирских епархиальных ведомостей» с циклом статей, посвященных животрепещущему вопросу об оживлении церковно-приходской жизни. Эти очерки, также как и его проповеди, преисполнены не только серьезных и убедительных рассуждений, но и тонких предвидений о судьбах православной Церкви в нашем Отечестве.

Отвечая на широко распространенное в современном ему обществе мнение о необходимости устройства на православных приходах всевозможного рода общественных организаций, отец Константин бдительно предупреждал, что это таит в себе известную опасность, «в особенности в наши дни, когда и устная, и печатная пропаганда разнообразных политических, социальных... и антирелигиозных доктрин, до открытого атеизма включительно, уже успела в той или иной степени поколебать религиозно-нравственные устои не только многих мирян, но иногда и клириков... Как дом, построенный на зыбкой почве и плохо скрепленный, не может долго стоять, но рано или поздно непременно рухнет и погубит или изранит находящихся в нем, так точно и... организация, устроенная без необходимого для нее устойчивого основания в душах ее членов, в конце концов... внутренне должна распасться и духовно искалечить многих, состоящих в ней».

Благоговейный служитель Церкви, отец Константин справедливо полагал, что оживление приходской жизни должно лежать в русле непрестанного «укрепления пастырями в себе и пасомых» подлинно христианской настроенности и духовного единения в вере ради «совместного и деятельного осуществления воли Божией», ради спасения души, однако никак не в создании каких-либо внешних организаций, основанных на суетных страстях и преходящих идеях многомятежного века сего, пагубное увлечение которыми и способствовало впоследствии возникновению в истории нашей Церкви прискорбного явления, известного под названием: «обновленческий раскол».

Именно духовное ослепление тех, что из самомнительности и высокоумия примкнули в будущем к этому расколу, тех, про кого апостол говорит: «Они вышли от нас, но не были наши» (1Ин.2,19), -их нестойкость в вере и обличал пресвитер Константин. У них, – писал он, – «под влиянием противных православию учений, которыми, кстати сказать, они при случае весьма интересуются, часто свивают себе прочное гнездо религиозные сомнения в такой силе и разнообразии их и в такой податливости и покорности им, какие положительно недопустимы в сане священника... Подобные пастыри духовно развращают православных мирян и притом едва ли не в большей степени, чем открытые враги веры и Церкви».

Предостерегая собратьев от пагубных обольщений мудростью века сего, отец Константин призывал их к вере сердечной, не рассуждающей: «В истинно-религиозной жизни... незримо руководит Дух Святой, Который ближе к тем, кто более того достоин, и, в частности, к «младенцам» в вере». Ибо таковые «могут быть для нас в религиозном делании весьма благотворными советниками, хотя бы, вообще говоря, в интеллектуальном отношении и стояли гораздо ниже нас».

Характеризуя духовное состояние православных мирян, отец Константин с беспокойством, присущим его пастырскому сердцу, болезнующему о стаде словесном, не мог не заметить, что «очень и очень многие совершенно не живут сознанием и чувством своего сыновства Православной Церкви: ее интересы для них есть что-то как бы вовсе их не касающееся, совершенно им чуждое, в лучшем случае весьма смутно ими понимаемое», а «внимание к своей Церкви» испытывают они «часто не столько в положительном, сколько в отрицательном смысле» – с точки зрения «всевозможных противоправославных и даже антирелигиозных соблазнов».

Предосудительное равнодушие и греховное неприятие Церкви, чутко отмеченные пресвитером, и стали теми злыми семенами, из которых возросли плевелы грядущих гонений. Духовно проницательный пастырь в преддверии наступающих бедствий с тревогой взывал: «...едва ли не самым главным будет - надлежаще ознакомлять паству с тем известным понятием апостола Павла о Церкви, пс которому она – живой организм, в котором Глава – Христос, а тело – все верующие, как органические его части, способные правильно жить только в неотделимости от организма, в связи с его жизнью. Лишь на этом понятии о Церкви, если оно войдет в плоть и кровь пасомых, может зародиться в их душах тот желанный дух церковной соборности, по которому они поймут необходимость и ощутят потребность служить Церкви и лично, и сообща будут болеть ее печалями и радоваться ее радостями... ясно осознают и восчувствуют, что они не только чада Божии, но и присные сыны Церкви, духовно обязанные ее любить и ей посильно служить...»

А 16-го февраля 1914-го года, в воскресный день первой седмицы Великого Поста, когда святая Церковь празднует торжество православия над язычеством и древними ересями, отец Константин огласил в Юрьев-Польском храме Вознесения Христова свое впечатляюще вдохновенное и оказавшееся воистину пророческим «Слово в неделю православия». Красноречиво поведав собравшимся о пламенной вере апостолов и святителей в несокрушимую мощь православия и об их беззаветной любви к нему, которые помогли древне-церковным поборникам веры, с помощью Божиею, насадить и отстоять ее от жестокого натиска разного рода гонителей и лжеучений, пресвитер произнес:

«А потому пусть и в наше время враги нашей святой православной Церкви разными способами тайно и явно силятся поколебать ее Божественный авторитет и пусть в этом случае они иногда имеют успех, потому что вера некоторых православных, действительно, ослабела. Не станем в малодушии смущаться этим. Ведь, нельзя забывать, что все это в той или иной степени есть лишь повторение того, что было в древности, когда... враги православной Церкви не останавливались ни перед чем, чтобы стереть ее с лица земли; когда распространение ересей доходило до таких размеров, что для православия, казалось, не оставалось и места; когда бывали даже такие времена, что еретики господствовали над православными целыми столетиями, так что не одно поколение последних умирало в том наблюдении, что как будто православие поколеблено и обречено на явную и окончательную погибель, а та или иная ересь восторжествовала раз навсегда. А потому, если все эти тревожные, тягостные, печальные и, казалось, весьма опасные явления для нашей Богодарованной Матери-Церкви, в конце концов, завершились тем торжеством, годину которого мы ныне празднуем, то, очевидно, того же самого следует ожидать и теперь. Потому-то Начальник и Совершитель нашей веры и предупредил святых апостолов: «Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют Ей» (Мф.16,18), и еще: «в мире будете иметь скорбь, но будьте мужественны: Я победил мир» (Ин.16,33). Да, братие, вот уже две тысячи лет почти эта истина остается непоколебленной. Можно ли после этого сомневаться, что такою она пребудет и впредь?»

Накануне горестных для нашего земного отечества времен, – которые, по оправдавшемуся ожиданию отца Константина, вновь потребовали от сынов Церкви исповеднической стойкости, но увенчались ныне, как и в былые века, неминуемой победой православия, – пастырь провидчески обращался к своим духовным детям с горячим призывом:

«Будем же и мы мужественны: станем непоколебимо верить в твердое, несокрушимое стояние православной нашей веры на земле, какие бы бури и волны неправых учений и страстей ни обрушивались на нее... Потщимся же с такой любовью и самоотвержением служить святой православной Церкви, с какой ей служили ее святые апостолы и святители. Тогда мы не только самих себя поставим на твердом камени веры, так что не страшны будут никому из нас никакие волны лжеучений, но своим примером и других предохраним от них. А это соделает нас достойными продолжателями подвига названных насадителей и поборников православия на земле, что низведет на нас и их молитвенное за нас ходатайство, и Божие к нам благословение».

Слова эти промыслительно сбылись и на самом сказавшем их отце Константине, предуготованном от Господа к незыблемому стоянию в вере «даже до крове». И неслучайно, Церковь Христова, определяя в общем тропаре суть священномученического жития, предшествующего славной кончине, воспевает: «И нравом причастник, и престолом наследник апостолом быв, деянии обрел еси, богодухновенне, в видения восход» (Похожий и по характеру, и по преемственности сана на апостолов, делами достиг ты подъема на высоту богодухновенных видений!). И вот, отец Константин, прежде постигших и Церковь нашу, и его самого, как верного ее служителя, злостраданий, духовно предвозвестил их, подтверждая слова апостольские: «никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» (2Пет.1,21).

Служа на приходе Воскресенского храма в Юрьеве-Польском, неустанно радел отец Константин о церковной благотворительности. Средства, жертвуемые прихожанами, хранились у настоятеля, и решение о расходовании их принимал он сообща с благотворителями. Приход постоянно заботился о семьях, оказавшихся в нужде из-за потери или болезни кормильца, закупал им на зиму дрова, оказывал иную помощь.

И несомненны были добрые результаты насаждаемой отцом настоятелем церковной благотворительности. В первую очередь – для самих жертвователей: она питала и укрепляла в их сердцах высокое чувство сострадания и любви к бедствующим собратьям, побуждала верующих восходить от силы в силу в делании добра, духовно сближала их. На приходских собраниях они, воодушевленные общим и дорогим для них делом, в один голос говорили «не о том, где денег взять, а о том, что надо больше о добре думать, тогда и средства притекут».

Драгоценна была благотворительность и для облагодетельствованных. Облегчая их телесные страдания, она в то же время содействовала и христианскому возвышению душ. Так одна из облагодетельствованных до такой степени была потрясена принятым в ней, неожиданным для нее участием, что раскаялась и решительно порвала с падением из-за нужды, которого дотоле не стыдилась. Другой, – злоупотреблявший от нищеты и горя хмельным зельем, – навсегда оставил свое пагубное пристрастие. А один обеспеченный человек, узнав, что его многодетной родственнице помогают посторонние люди, устыдился собственного жестокосердия и сам стал обеспечивать ее. И подобных примеров было множество.

Еще отец Константин учредил у себя на приходе особую «кружку для нищих». Миряне опускали подаяния только в эту кружку, которую держал, стоя на паперти, один из нищих по выбору настоятеля, причем исключительно во время выхода богомольцев их храма. А кружечный сбор справедливо распределял между просителями сам батюшка в воскресенье после вечерней службы. При обильной милостыне ее раздавали также неимущим из других приходов. Все нищие искренне благодарили настоятеля за нововведение, поскольку стали получать милости гораздо больше, чем раньше.

Прежде чем оделить нищих, отец Константин всякий раз обращался к ним с поучительным пастырским словом. И эта «духовная лепта», как называл свои собеседования сам батюшка, была для них «настолько ценнее, насколько душа ценнее тела». Некоторые из нищих под влиянием увещеваний священника начали трудиться по мере сил и немощей своих, посещать храм для молитвы, исповедоваться и приобщаться святых Христовых Тайн.

Стараниями отца Константина была основана и приходская духовная библиотека. Поначалу жертвователи слегка сомневались в полезности этого начинания, однако батюшка убедил их, что «благотворение для души, хотя бы и чрез библиотеку, драгоценнее благотворении для тела». И действительно, библиотекой стали регулярно пользоваться прихожане всех возрастов и сословий.

Одним из первых по епархии, согласно благословению архиепископа Владимирского и Суздальского Алексия (Дородницына), ввел отец Константин народное пение в храме. Преодолев предубежденное отношение некоторых мирян к возрождению этой древней церковной традиции, внушив им, что «общее пение завещано примером Самого Господа Иисуса Христа, воспевшего псалмы после Тайной вечери со всеми апостолами (Мф.26,30)» и потому «долг всякого верного христианина – поддерживать это святое дело», батюшка поставил народное пение за богослужением на такую высоту, что оно вызывало у богомольцев светлые слезы благоговейной радости и умиления. Приход, по слову отца Константина, единодушно осознал то, «что Богу нужно, прежде всего... не искусство пения, а сердце, молитвою проникновенное».

Подобно своему великому современнику - святому праведному Иоанну Кронштадтскому -батюшка возвышал голос, исполненный сердечной боли и любви к падшему человеку, против такого бедствия, как пьянство. «Если мы не хотим забыть свое высокое и многообязывающее звание христианина... – внушал он в одной из бесед, – мы не можем не употреблять неизменно как можно более усилий ума, воли и сердца, чтобы... с помощию Божиею, разнообразно ослаблять в нашей среде влияние «зеленого змия».

Пастырские обязанности отец Константин плодотворно совмещал с широкой религиозно-педагогической деятельностью и общественным служением. В городе Юрьеве-Польском он состоял увещевателем по присутственным местам. В обязанности его входило предупреждать подачу исков по гражданским делам. Кротким словом убеждения склонял он конфликтующие стороны к взаимному согласию и примирению, предотвращая судебные тяжбы. В разные годы отец Константин был также священником Юрьевской тюремной церкви и законоучителем арестантов; преподавал Закон Божий в железнодорожной школе, в реальном училище и частной прогимназии; заведовал церковно-приходской школой при фабрике товарищества «Братья Овсянниковы и А. Ганшин с сыновьями»; входил в состав училищного совета и благотворительного «Общества вспомоществования нуждающимся ученикам Владимирского духовного училища и Семинарии». Питомцы трогательно любили своего отца-законоучителя и высоко ценили его повседневные заботы о духовном просвещении их юных умов и сердец.

В августе1914-го года началась первая мировая война. «Великая и страшная брань народов», как назвал ее отец Константин.

«Нам известно, – обращался он к пастве, – что общенародные бедствия попускаются Богом, между прочим, для того, чтобы чрез них в людях оживлялись так часто замирающие в дни их безмятежия святые порывы их души. С русскими, благодарение Богу, в данный момент это действительно и случилось... ныне ожило сердечное и деятельное сострадание друг ко другу. Например, крестьяне тут и там постановляют «миром» убрать хлеб и вообще поддержать семьи, вынужденные через войну остаться без отцов-кормильцев и даже без кормилицы-лошади; служащие в разного рода учреждениях подают заявления по своему начальству с просьбою оставить места за их товарищами, взятыми на войну, обещаясь их дело принять на себя; представители промышленности принимают благое участие в положении семейств их рабочих, взятых туда же...»

Сам же отец Константин в эти горестные времена, прежде всего, возносил искренние, усердные и глубокие молитвы о воинах, сражающихся за отечество на поле брани и неустанно призывал пасомых к истинному покаянию. Кроме того, узнав из газет, что «в некоторых приходах Судогодского уезда духовенство решило не принимать даяний при требах от семейств, оставшихся без главы», это «высоко христианское решение» он взял за правило и себе. Он жертвовал из личных средств как в отделение Красного Креста, дабы послужить облегчению страданий раненых, так и в благотворительные организации, помогающие солдатским семьям. Неоднократно посещал он такие семьи, «чтобы пострадать со страждущими и поплакать с плачущими и тем самым облегчить бездонную реченьку их скорби».

Еще в ту пору, когда гражданская печать недальновидно стояла за «войну до победного конца», отец Константин, отличаясь глубоко христианской настроенностью духа, в одной из своих статей назвал вооруженное противостояние людей «великим мировым злом». «Идеал международной жизни человечества, – писал он, – не войны, а мир и благоволение». И дерзновенно предвозвещал, что благословенная любовь и взаимопомощь – «тот основной духовный путь жизни, который, в конце концов, только и может привести человечество к столь желанному для него миру...» и что «...идя по этому пути сами и ведя по нему других, каждый из нас будет служить через свой народ приближению к одному из величайших благодеяний для всех людей». Установление мира, по словам батюшки, – тот «исторический подвиг, которого ждут... не только Родина, но и все цивилизованное человечество, а, главное, Бог!!!» Дальнейшие события, когда наше отечество, пускай даже ценою серьезных утрат, первым заключило мир с противоборствующими державами, опять же чудесно подтвердили справедливость вдохновенных речений отца Константина. Ибо, по верному замечанию приснопамятного Патриарха Московского и всея Руси Сергия «случайностей для христианина нет и...в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели».

Наделенный от Господа несомненными духовными дарами, отец Константин был, тем не менее. крайне требователен к себе и, по истинно христианскому смирению, считал познания, вынесенные им из семинарии, недостаточными для священнического служения в такое сложное время, каким справедливо виделось ему начало XX столетия. Он испытывал, по его собственным словам, «неослабный интеллектуальный интерес к православной вере», и полагал «одним из самых главных своих дел – по мере сил и возможности углублять и расширять свои знания о ней».

И когда, на основании определения Святейшего Синода от 22 – 24-го марта 1916-го года, правлениям Духовных Академий дозволено было принимать в число студентов первого курса женатых священников, отец Константин почтительно обратился с прошением на имя ректора Московской Духовной Академии епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского).

«Запросы современной жизни, – писал батюшка, - настойчиво и повелительно требуют от работника на Божьей ниве возможно большей основательности, отчетливости, углубления и расширения богословского понимания и знаний. Отсюда родилась во мне потребность, оставив приход и законоучительство в местной женской гимназии, освежить и расширить свое среднее образование в стенах высшего учебного заведения. Верный этой потребности, имею честь почтительнейше просить Ваше Преосвященство благоволить принять меня в состав нового первого курса вверенной Вам Духовной Академии».

Перед отъездом любимого настоятеля в Сергиев Посад прихожане трогательно простились с ним и поднесли благодарственный адрес, который содержал такие сыновне теплые и нежные слова:

«Двенадцать лет мы пользовались Вашим благородным учением, которым Вы так часто духовно учили и утешали нас, произнося Слово Божие как в храме, так и в домашних беседах. Не мы одни, дети Ваши духовные, утешались Вашим учением, ему с удовольствием внимали и прочие наши сограждане. А также просвещенные труды Ваши на пользу юношества всеми весьма высоко ценились.

Мы, дети Ваши духовные, сроднились с Вами и искренно любили Вас, любили как духовного отца, любили как разумного наставника и собеседника, и каждый из нас спешил поделиться с Вами горем и радостью...

Для нас утешительно то, что Вы оставляете нас с миром и не ради каких-либо... почестей земных, а исключительно только из благородной жажды -дополнить свое образование на благо человечества и Церкви Христовой».

Однако учиться в Академии отцу Константину довелось лишь в течение двух неполных лет. Революционные события февраля, а затем – и октября 1917-го года поставили Духовную Академию в Троице-Сергиевой Лавре на грань закрытия «Из зданий нас постепенно вытесняют, – с горечью писал в то время профессор И.В. Попов петербургскому коллеге Н.Н.Глубоковскому, – а денег на содержание Академии у Церкви нет».

В связи с наступившим голодом отец Константин вскоре занемог острой формой малокровия. Недуг его сопровождался сильными головными болями и кровотечением из носу. Поэтому, сдав экзамены за второй курс академии, батюшка в июле 1918-го года вернулся в родную Владимирскую епархию. Вначале он был назначен настоятелем одного из сельских приходов, а затем переведен в город Вязники – клириком кафедрального Свято-Казанского собора.

Начался последний, самый сложный период служения отца Константина Церкви Христовой, пришедшийся на время богоборческих гонений.

К середине двадцатых годов минувшего века было принято и административно закреплено множество крайне стеснительных для Церкви мер. В частности, взимание с приходов непомерного сбора за страхование певчих. Меморандум, с которым обратился тогда будущий Святейший Патриарх Сергий к правительству, содержал такой пункт: «За неимением у церквей хозяйства, налог естественно падает на членов религиозной общины и является, таким образом, как бы особым налогом на веру, сверх других налогов, уплачиваемых верующими наравне с прочими гражданами».

Именно за несвоевременную уплату этого несправедливого и разорительного налога летом 1928-го года на церковный совет Вязниковского Свято-Казанского собора, членом которого состоял и отец Константин, был по суду наложен колоссальный штраф. Чтобы уплатить требуемую сумму соборное духовенство обратилось к прихожанам с просьбой внести посильные пожертвования. С церковною кружкой для их сбора по храму, как и другие клирики, ходил также отец Константин.

А осенью того же года в газетах стали появляться написанные от имени трудящихся заметки с требованиями закрыть Свято-Казанский собор и использовать его под рабочий клуб. Опечаленные прихожане обращались к городскому начальству с просьбой разрешить собрание верующих, чтобы всенародно обсудить вопрос о закрытии собора, но им было отказано. Рассчитывая найти справедливость у вышестоящих представителей власти, отец Константин вместе со старостой собора Ипатием Ефремовичем Онахриенко отправил телеграмму губернскому прокурору, но ответа на нее не получил. Тогда церковный совет провел сбор подписей прихожан под прошением не лишать народ любимого храма Божия, а вскоре возле здания уездного исполнительного комитета собрались православно верующие, которые горячо умоляли о том же, надеясь, что представители гражданского управления прислушаются к их голосам.

Все эти события и послужили поводом для преследования духовенства в Вязниках. По постановлению секретного отдела Владимирского губернского отделения ОГПУ были арестованы священномученик Герман (Ряшенцев) - епископ Вязниковский; протоиерей Александр Вознесенский -настоятель Свято-Казанского собора; священник Константин Твердислов и еще несколько клириков и преданных Церкви мирян.

С 16-го декабря 1928-го года отца Константина содержали в губернском изоляторе как особо опасного преступника, под усиленным надзором. Все тяготы и неудобства он переносил в тюрьме стойко, как и подобает исповеднику; на допросах держался мужественно; наветы клеветников на Владыку Германа, своих собратьев по Алтарю и прихожан решительно опровергал и виновным себя не признал ни по одному из пунктов неправедно возводимого на него обвинения. Из материалов следственного дела видно, что даже люди, которые давали показания против отца Константина, волей-неволей свидетельствовали о его христианском смирении. Один из них сообщал: «Твердислов говорил: «Нужно терпеть и молиться о том, чтобы такие времена скорей кончились».

Но, по наущению извечного врага рода человеческого, который суть «лжец и отец лжи» (Ин.8,44), факты в обвинительном заключении были извращены и истолкованы превратно: каноническое послушание духовенства своему архиерею трактовалось в нем как «организационно оформленная антисоветская церковническая группировка»; обсуждение среди духовенства и мирян газетных статей о предстоящем закрытии собора рассматривалось как «нелегальные заседания... для выработки практических мероприятий противодействия советской власти», а преданность Матери-Церкви и нежелание одобрять обновленческий раскол – как «систематическая, ярко антисоветская агитация, содержащая в себе элементы возбуждения религиозной вражды».

На основании этих явно тенденциозных и несправедливых формулировок священник Константин Твердислов так называемым «особым совещанием», которое заменяло тогда суд, был по печально известной 58-ой статье уголовного кодекса приговорен к трехлетней ссылке в Сибирь.

Он отбывал ее в холодном Нарымском крае, в глухом селении Парабель, затерянном среди непроходимых болот на берегу одноименной речки, впадающей в Обь. Добраться до этого селения можно было лишь по Оби, и только в сезон навигации.

Ссылка стала для отца Константина временем почти отшельнического уединения, сосредоточенной молитвы и духовных размышлений. Из Парабели он прислал семье фотографию, датированную 27-м февраля 1931-го года, с надписью: «Передний уголок моей квартирки, перед которым я молюсь и за Вас с пожеланием всего, всего доброго, а главное Божьего благословения. К.Т.» И, безусловно, не раз вдохновлял его в изгнании высокий пример особо почитаемого им святителя Иоанна Златоуста, слова которого батюшка некогда приводил в назидание своим духовным чадам: «Скажите мне, чего мне бояться? Ужели смерти? Мне еже жити Христос, а еже умрети приобретение (Флп.1,21). Ужели ссылки? Господня земля и исполнение ея (Пс.23,1)... Я не боюсь нищеты, не желаю богатства; не боюсь смерти и не желаю жизни, разве только для вашего успеха... Пусть поднимаются на меня волны, пусть море, пусть неистовство сильных! Сие для меня слабее паутины... Я всегда молюсь – да будет воля Твоя, Господи! Не как хочет тот и другой, но как Ты хочешь. Вот моя крепость, вот мой камень неподвижный, вот моя трость непоколебимая! Если Богу угодно, то да будет» (Златоуст, т. III, ч. 4, стр. 290).

21-го сентября 1932-го года, по окончании ссылки, «особое совещание» приговорило отца Константина к лишению права проживания в двенадцати населенных пунктах Уральской области с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года. Таким местом стал для него город Тамбов, откуда твердый исповедник истины Христовой, не терявший присутствия духа ни при каких испытаниях и напастях, писал семье в Муром, укрепляя не только своих родных, но и всех бедствующих чад церковных:

«Как жить? Жить надо бодро и мужественно, и значит, в этом направлении укреплять свою волю. Так приходится решать вопрос прежде всего потому, что люди в своей жизни давно уже в положении пассажиров поезда, только что сошедшего с рельсов. Пока поезд идет по рельсам, он идет плавно, на нем всем спокойно, и каждый из пассажиров, не стесняя других, уверенно приближается к своей цели. Но лишь только паровоз, а за ним вагоны, соскользнут со своего надежного пути, как тотчас же начинается грохот, потрясения, удары, поломки, а с ними для пассажиров ушибы, падения, поранения, переломы костей и даже самая смерть.

Так вот и люди в наши дни не стоят на верном пути жизни, часто даже и не ищут верных рельсов ее, а предпочитают слоняться, топтаться или кататься по обманчивым, а на самом деле ненадежным распутьям ее. И оттого для каждого человека неизбежно переживать и скорби, и лишения, и страдания, и недовольство и прочее, и прочее. Некоторые, и даже многие, под влиянием таких условий жизни опускают руки, тоскуют, клянут всех и все, даже доходят до полного отчаяния и желают себе смерти, буквально завидуя мертвым, - это недостойно человека. Его подлинное достоинство, его величие, его красота в том, чтобы стоять выше всяких внешних недочетов жизни, твердой ногой стоять посреди них, не преклонять колен и не падать пред встречающимися заторами жизни, но с силой их преодолевать, то отступая пред ними, то обходя их, то разбивая.

А для этого-то и нужны постоянно и бодрость, и мужество. Они – первые нити той основы, на которой ткется ткань нашей жизни...»

Это письмо отца Константина оказались на удивление созвучно посланию другого священномученика – епископа вязниковского Германа (Ряшенцева), писавшего примерно в то же время из ссылки: «Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна! Небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека... Вы скажете – но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно! Сейчас все с Его печатью – в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно! Но так же несомненно, что все усилия... направлены на создание таких форм жизни какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему!»

Два соузника о Господе, будущих святых нашей Церкви, в тяжелейших условиях изгнания и страданий, голода и нищеты не отчаивались, оставались верными правде Божией и сохраняли светлый христианский взгляд на мир, проникнутый всепрощающей любовью и жизнеутверждающей надеждой.

Летом 1935-го года отец Константин вернулся в Вязники, где начал служить во Свято-Введенской церкви как заштатный священник. По всей стране продолжалось массовое закрытие храмов. В сентябре 1936-го года правительственной комиссией по культовым вопросам была составлена для высшего партийного руководства специальная докладная записка о «состоянии религиозных организаций», где, в частности, сообщалось: «...больше всего работающих молитвенных зданий осталось в Ивановской области. Там функционирует 903 молитвенных здания из 1473, бывших ранее (61,3 %)». Это, по данным современных церковных историков, и послужило поводом к ужесточению преследований духовенства на территории Ивановской промышленной области, куда входил и город Вязники.

17-го августа 1937-го года отца Константина вторично подвергли аресту. Судя по протоколам допросов, следствие и на этот раз велось необъективно и, кроме того, – поспешно. Факты опять были искажены до неузнаваемости. Праздничное богослужение, совершенное отцом Константином в честь святой мученицы царицы Александры, значилось в обвинительном акте как «молебны о бывшем царствующем троне Романовых»; две проповеди, которые произнес батюшка: о значении православного храма и о том, как должны вести себя в нем прихожане, – без всякого учета их подлинного содержания угрожающе назывались «контрреволюционными»; самому же отцу Константину приписали участие в работе некоей «контрреволюционной группы церковников», которой на самом деле никогда не существовало. В действительности же батюшку осудили только за то, что он был добрым пастырем, непреклонно исповедавшим спасительную веру Христову.

27-го сентября 1937-го года «тройкой» (то есть, особым трибуналом, состоящим из трех членов) управления НКВД по Ивановской области протоиерей Константин Твердислов был приговорен к смертной казни через расстрел.

1-го октября (18-го сентября – по старому стилю) 1937-го года он мужественно принял мученическую кончину в городе Иваново. Тело его было предано земле на кладбище Балино, где производились захоронения расстрелянных.

Историческая справедливость в отношении отца Константина Твердислова была восстановлена уже в наши дни: 23-го ноября 1957 года президиум Владимирского областного суда снял с него обвинение по делу 1937-го года, а 19-го мая 1989-го года прокуратура Владимирской области реабилитировала его за отсутствием состава преступления и по репрессии 1928-го года.

Канонизация и прославление

«Днесь новомученицы Российстии в ризах белых предстоят Агнцу Божию и со ангелы песнь победную воспевают Богу...» (Кондак новомученикам, глас 3-й).

21-е июля 2003-го года – празднование в честь явления иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани – стало для жителей Вязников двойным торжеством и было отмечено атмосферой особой молитвенной радости и духовного подъема. В самый престольный день Вязниковского Свято-Казанского соборного храма, где некогда проходил свое служение пресвитер Константин Твердислов, было совершено церковное прославление этого угодника Божия в лике святых новомучеников и исповедников Российских.

В особом «Известительном послании Высокопреосвященнейшего Евлогия, архиепископа Владимирского и Суздальского, ко всей боголюбивой пастве Владимирской земли о канонизации священномученика пресвитера Константина Твердислова (1881 – 1 октября 1937), клирика Владимирской епархии», оглашенном за богослужением, сообщалось:

«Согласно Определения Архиерейского Собора 2000-го года – «В послесоборное время поименное включение в состав уже прославленного Собора новомучеников и исповедников Российских совершать по благословению Святейшего Патриарха и Священного Синода, на основании предварительных исследований, проведенных Синодальной Комиссией по канонизации святых» (пункт 14 Деяния о Соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских) – Священный Синод Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на своем заседании от 7 октября 2002 года ПОСТАНОВИЛ: «...Включить в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века имена подвижников, материалы о которых представлены:

– от Владимирской епархии священника Константина (Твердислова; 1881-1 октября 1937)...»

Извещая о сем спасительном и всерадостном событии православных чад Владимирской епархии свидетельствуем, что велелепый Собор всех святых, в земле Владимирской просиявших, восполнен ныне еще одним молитвенником и предстателем за всех верных чад Церкви Божией».

Наш древний край чудесно обрел нового непрестанного ходатая ко Творцу о людях своих, доброго заступника и скорого помощника всех, с верою к нему притекающих.

Святый священномучениче Константине, моли Бога о нас!

Источник: http://www.vladkan.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-konstantin-tverdislov

Мученик Се́ргий Ведерников

ДНИ ПАМЯТИ:

9 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

1 октября

ЖИТИЕ

В 1937 году вместе со священнослужителями арестовывали членов церковных двадцаток и старост. Одним из многих, принявших мученическую кончину в 1937 году, был староста храма Сергей Ведерников.

Мученик Сергий (Сергей Николаевич Ведерников) родился в 1875 году в селе Погорелом Погорельского уезда Тверской губернии (ныне Зубцовский район Тверской области) в бедной крестьянской семье. Упорным трудом и помощью Божией он поднялся из нужды; в 1907 году завел в селе мануфактурную лавку, которую держал до 1916 года. После ее закрытия имел в селе чайную и занимался сельским хозяйством, пользуясь самым современным по тому времени сельскохозяйственным инвентарем. Был вплоть до своего ареста в 1928 году председателем церковного совета.

В 1928 году в результате кампании по закрытию храмов Сергей Николаевич был арестован и приговорен к шести месяцам заключения в исправительно-трудовой лагерь. В 1930 году, после конфискации всего имущества, он был выслан на Урал.

Человек одинокий - ни семьи, ни детей у него не было, он мог всецело служить Богу и Церкви, и, когда он вернулся в родное село, верующие единодушно избрали его старостой храма. Это избрание и активная деятельность на благо Церкви и послужили причиной нового ареста. Сразу же после начала гонений, в 1937 году, Сергей Николаевич был арестован и 28 июля заключен в Зубцовскую тюрьму. На следующий день следователь допросил его.

- Обвиняемый Ведерников, как вы попали в церковные старосты погорельской церкви?

- Меня избрали верующие 28 февраля 1937 года.

- Обвиняемый Ведерников, следствие располагает материалами по обвинению вас в контрреволюционной пропаганде. Признаете себя виновным или нет?

- Виновным себя в этом не признаю.

- Обвиняемый Ведерников, в июне 1937 года в сторожке погорельской церкви вы в присутствии верующих говорили, что материальное положение населения плохое, нет хлеба, купить нечего, раньше всего было много, товар давали в кредит, а теперь никто копейки не дает. Весь хлеб вывезли в Испанию, а самим есть нечего. Говорили это или нет?

- Этого разговора я не помню и не говорил.

На этом следствие было закончено, он был признан виновным в том, что состоял старостой храма. 27 сентября Тройка НКВД приговорила Сергея Николаевича Ведерникова к расстрелу. Он был расстрелян 1 октября 1937 года.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-sergij-vedernikov

Священномученик Афана́сий Кислов, пресвитер(1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

28 июня (переходящая) – Собор Псковских святых

23 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Протоиерей Афанасий Григорьевич Кислов родился в марте 1880 г. в деревне Тараскино Себежского уезда, Псковской губернии в русской крестьянской семье. Родители его были бедны, работали по найму. В семье Кисловых было 3 детей: Афанасий, старший, и две девочки. Когда Афанасию исполнилось 4 года, семью настигло большое горе: отец семейства, Григорий Кислов, возвращался однажды поздним вечером домой через лес. В нетронутых по тем временам лесах Себежского уезда водились во множестве дикие звери. Григория Кислова окружила стая волков, и он скоропостижно скончался от разрыва сердца. Вскоре его молодая вдова тоже умерла, и дети остались круглыми сиротами. Всех троих взял на воспитание в свою семью приходской священник, протоиерея Иосиф Никанович. Впоследствии на допросе в 1937 г. отец Афанасий покажет, что, будучи сиротой, он воспитывайся в семье своих «крестных родителей». Видимо, он не захотел ставить под удар семью Никановичей и скрыл таким образом их принадлежность к духовному сословию, сказав, что отец Иосиф, совершивший над ним таинство крещения, был всего лишь его крестным отцом.

Протоиерей Иосиф Никанович, потомственный пастырь, растил приемных детей так же, как и своих. Подросшего Афанасия он определил на учебу, а сестер его выдал замуж. «Афанасий закончил четырехгодичное «народное училище», – так он покажет на допросе о своем первоначальном образовании. В возрасте 16 лет он уехал на заработки в Петербург и устроился писарем при торговой конторе.

В семье отца Иосифа подрастала дочь Анна, моложе Афанасия на 8 лет. Детство Афанасия и Анны проходило в одном доме. Тихая, невысокого роста девушка, с огромной русой косой, завершив свое образование в Витебской женской гимназии, в возрасте 20 лет собралась замуж. Определили день свадьбы, уже было готово свадебное платье. Но Афанасий Григорьевич, выехав из Петербурга, нашел Анну Иосифовну в с.Кицково Идрицкого р-на, где она проживала, и стал усердно просить ее руки. Анна Иосифовна согласилась…Афанасий Григорьевич и Анна Иосифовна повенчались в 1908 г., и Бог благословил семейство 9-ю детьми: 4-мя мальчиками и 5-ю девочками. Дети о. Афанасия: Леонид, 1911 г.р., Нина, 1915 г.р., Серафима, 1917 г.р., Виктор, 1919 г.р., Таисия, 1922 г.р., Евгения, 1924 г.р., Григорий, 1926 г.р., Анна, 1928 г.р., и Ефросиния, 1929 г.р.

Вскоре после венчания Афанасий Григорьевич принимает решение посвятить свою дальнейшую жизнь служению Церкви. 2 года, с 1908 по 1910 гг., он учится на псаломщика. Путь его по духовному ведомству начался не без участия и рекомендаций его приемного отца, прот. Иосифа Никановича, который давно прозрел в нем хорошие задатки к духовной жизни. После окончания учебы Афанасий был назначен псаломщиком к Успенской церкви с. Яслуйжи (Айзкалне) Прейлисского уезда Витебской губернии (ныне этот приход находится на территории Прибалтики, в Латвии).

В 1910 г. Преосвященный Серафим (Мещеряков), епископ Полоцкий и Витебский, рукоположил Афанасия в сан диакона. Год диаконской хиротонии отца Афанасия был особенным для белорусов. Святые мощи преподобной Ефросиний, Княжны Полоцкой, ходатайство о перенесении которых было возбуждаемо еще в 40-х г. ХIХ столетия. Витебскими архиереями, были перенесены в 1910 г. из Киево-Печерской лавры, где они почивали в Дальних пещерах, на родину святой подвижницы, сначала в г. Витебск, а затем и в Полоцк, в Спасо-Ефросиниевский монастырь. В Витебске святые мощи были с воодушевлением встречены народом Божиим; десятки тысяч сердец слились в благодарственном молебствии по поводу прибытия драгоценной святыни в родной край. Отец Афанасий, его близкие и родные также участвовали в этом знаменательном событии, и о. Афанасий преклонял свои колени перед великой святой подвижницей, испрашивая у нее благословения и помощи на грядущий путь священнослужения.

Как известно, в Синодальный период Русской Православной Церкви в священный сан посвящали при наличии у ставленника специального образования. Хиротония отца Афанасия, не имеющего такового, свидетельствует о его особых качествах, глубокой вере и достаточном уровне самообразования. По свидетельству детей Кисловых, в роду их матери, Анны Иосифовны Никанович, было 5 поколений священников. Все представители мужского пола Никановичей шли по духовной линии. Один из представителей этого рода – Валентин Никанович, служил настоятелем Св.-Троицкого храма в г. Невеле. Похоронен возле алтаря; могила сохранилась. О. Афанасий, попавший в такое окружение, стал восприемником опыта духовенства «старой закалки». По свидетельству детей отца Афанасия, он стал священником благодаря высокому примеру протоиерея Иосифа Никановича, своего тестя, и его родни.

6 лет отец Афанасий служил диаконом в церкви большого прихода с. Сиротино Витебской губернии. Революция 1917 года и последующие за ней трагические события не переменили желание о. Афанасия служить Богу, и с 1918 года он диаконствует в церкви во имя Вознесения Господня с. Хвощно Витебской обл.

Во священники отец Афанасий был рукоположен в 1924 году в г. Витебске епископом Иннокентием (Летяевым) и назначен настоятелем церкви с. Рудня Межанского р-на Витебской епархии. О. Афанасий принял сан священника, когда гонения от богоборцев принимали все более широкий размах. Этим шагом он сознательно вступил на путь страданий за имя Христово.

Вместе с лишением Церкви прав юридического лица духовенство полностью теряло свои гражданские права. Началось активное разрушение единства Церкви изнутри, – при скрытом активном участии советских властей был спровоцирован обновленческий раскол. В каждую епархию были засланы адепты обновленцев, которые на местах стали проводить линию на «обновление» Церкви. В Белоруссии обновленцами был учрежден так называемый «Белорусский Святейший Синод», решением которого в декабре 1926 года была открыта самостоятельная Полоцко-Себежская епархия с кафедрой епископа в г. Полоцке и собственным епархиальным управлением. В состав этой обновленческой епархии территориально входил и приход с. Рудня, где служил отец Афанасий. Обновленцами было предпринято несколько попыток созыва съездов епархиального духовенства. Отцам настоятелям были разосланы циркуляры, в которых сообщалось: «...На основании постановления Полоцкого епархиального управления от 5 сего мая сим сообщается, что на 5-6 июня (23 и 24 мая ст. ст.) с.г. приурочивая к празднованию памяти прп. Ефросиний с совершением в гор. Полоцке архиерейского богослужения, созывается общеепархиалъный съезд духовенства и мирян Полоцко-Себежской епархии. Явка от всех церквей о.о. Настоятелей, председателей церковных советов и одного из членов советов (лучше старосты) обязательна...». О. Афанасий на этот съезд не явился – его фамилия в списке участников съезда не значится. Он не осквернил свою пастырскую совесть участием в обновленческом расколе. Характеристикой отношения о. Афанасия к обновленчеству служит также следующий факт. Когда к нему на приход приехал обновленческий архиерей Михаил Свидерский, отец Афанасий не открыл ему двери в церковь, сколько ни стучали в дверь его сопровождающие. Тогда Михаил Свидерский пошел к нему домой, но и здесь двери для него были закрыты... Когда же в приход приезжал архиерей тихоновской ориентации, его встречали «по высшему разряду». Стол накрывался особыми столовыми приборами, лучшими из возможных яств, Анна Иосифовна, потомственная матушка, умела достойно принять высоких гостей.

По причине гонений, ввиду массовых арестов церковных иерархов, и как результат нараставшего хаоса в высшем управлении Русской Православной Церковью, духовенству на местах, на приходах, чрезвычайно трудно было ориентироваться в происходящем. Что же касается о.Афанасия, то он придерживался единственно верной позиции – оставался в лоне патриаршей Церкви. Этот факт весьма показателен в характеристике личности о. Афанасия, удостоившегося впоследствии от Господа мученического венца за веру.

Гонения на Церковь продолжались. Церкви и имущество облагались налогами. В 1927 году Рудненскую церковь обложили непомерно большим налогом. В случае его неуплаты священника ожидал арест. Семья жила в постоянном страхе. Тянулись из последних сил, продавали даже и самое необходимое, принимали от людей любую помощь, сами голодали. Однако твердая уверенность о. Афанасия, что все происходит по воле Божией, покрывала скорби, давала силы жить. Незыблемый авторитет родителей, жизнь под началом их глубоко православного мировоззрения хранили мир в семье Кисловых; дети любили родителей, друг друга и пронесли эти отношения через всю свою жизнь.

Только двое из детей Кисловых погибли на войне. Остальные благословлены Богом особым долголетием. Все они живут в разных городах Беларуси и Латвии в тесном общении. Первенец о. Афанасия – Леонид Афанасьевич Кислов, 1911 г. р., в настоящее время проживает в г. Могилеве в полном разуме и глубоком почтении к своим родителям.

В 1929 г. на Крещение Господне о. Афанасий вместе с прихожанами совершил выход «на Иордань» для совершения чина великого освящения воды. На реке Ловать, по которой некогда проходил путь из варяг в греки, он освятил в проруби воду. Прихожане с радостию понесли в свои дома Агиасму – великую христианскую святыню... О молебне на Ловати сразу стало известно властям. Немедленно в Рудню явилась опергруппа, батюшку арестовали и препроводили в следственный изолятор райцентра Межи. В течение месяца он находился под арестом. Ему «повезло» – следственное дело на него не было заведено. Но в застенках СИЗО батюшку страшно били. Домой отец Афанасий вернулся полумертвым, однако, поправившись, снова поспешил совершать богослужения, которые были для него как исполнением пастырского долга, так и великой отрадой, потребностью души.

В 1930 году церковь обложили еще большим налогом. Прихожане существенной помощи оказать более не могли. Батюшка стал предпринимать самые разные попытки найти средства для покрытия налогов. Он специально ездил к родной сестре одолжить деньги, однако нужную сумму набрать не смог. Со дня на день в семье ожидали сотрудников НКВД.

В ожидании ареста потянулись долгие голодные дни. В случае ареста о. Афанасия Анна Иосифовна с детьми оставалась без кормильца. К этому времени в семье подрастало уже 9 детей.

На семейном совете было решено вернуться на родину Кисловых, на Псковщину. Перемена места жительства могла предотвратить неминуемый арест и давала надежду найти способы к продолжению существования семьи.

В 1930 г. Кисловы переехали в Себежский р-н Псковского округа. Батюшке удалось зарегистрироваться священником Никольской церкви с. Прихабы Себежского района. Церковь была большая, трехпрестольная, в ней, вопреки тяжелейшим историческим катаклизмам, сохранилось множество древних икон, ценные богослужебные сосуды и облачения всех цветов. В настоящее время, в начале XXI века, храма в Прихабах нет, нет даже самого села. О Прихабах напоминает только Прихабское озеро, по которому удалось найти бывшее его месторасположение на географической карте Псковской области.

О. Афанасий стал совершать богослужения. Поселился он с семьей в д. Смагино, в километре от церкви. На клиросе пела и читала одна монахиня. Она же была и звонарем, и сторожем. Матушка Анна Иосифовна очень любила церковь и богослужение, но для нее участвовать в нем было опасно, да и семейные хлопоты были немалые. Батюшка благословил ей печь просфоры. Когда матушка их выпекала, в доме все замирало. Все знали, что совершается особое, святое дело; старшие дети помогали. Благоговению к святыне и страху Божию старшие Кисловы приучали своих детей сызмальства.

Насколько было возможно по обстоятельствам того времени, о. Афанасий продолжал приходскую деятельность. Крестил он на дому, где для этого была припасена старинная купель. Ввиду отсутствия крестных, батюшка часто благословлял свою дочь Таисию в восприемницы крещаемых. На лошади тайно ездил на требы по приходу по просьбам прихожан.

О. Афанасий особенно любил Рождество Христово и рождественские службы. От Рождественского поста в семье освобождались только самые маленькие. Рождественскую службу проводили ночью, как и полагается по Уставу. Все шли в церковь; дома оставалась только старшая дочь, которая накрывала на стол. По окончании праздничного богослужения о. Афанасий служил дома молебен. После окончания его и величания Рожденному Богомладенцу садились за стол и разговлялись. Отец был любим детьми, авторитет его был непререкаем, но «не за страх, а за любовь». Желая услужить отцу, дети наперегонки бежали, например, «помыть папины калоши». Каждого батюшка благословлял отдельной иконкой, которая устанавливалась в домашнем иконостасе и по утрам дети прикладывались к «своим» иконам. Отцовские благословенные иконы хранятся в семьях детей Кисловых, как семейные реликвии.

Батюшка сам учил своих детей Закону Божию и молитвам. Дети рассаживались рядком на русской печке, учили молитвы, пели богослужебные песнопения. Часто дома при участии детей совершалось подобие всенощного бдения. У о.Афанасия был хороший голос, баритон, он любил петь и читать вслух детям Евангелие. Он был всегда спокойным, уравновешенным, никогда не повышал тон и все переносил достойно. Внешне был высоким, крепкого телосложения и той особой внешности, в которой всегда и везде угадывается носитель священного сана.

Дом Кисловых состоял из 2-х половин: на одной жила семья, а вторая безраздельно принадлежала батюшке. Сюда без разрешения не входили. Здесь находилась большая старинная икона Божией Матери в резном киоте, и батюшка подолгу молился перед ней. В это время батюшку беспокоить было не принято.

В 1935 году на Пасху о. Афанасия арестовали прямо в храме, во время богослужения. В течение 2-х недель он находился под арестом «для выяснения каких-то обстоятельств». Его отпустили без оформления «дела». О. Афанасий после этого ареста снова вернулся домой полуживым. Он молчал, ничего не рассказывал, и только однажды у него вырвалось, что он сидел в камере вместе с уголовниками, которые садились на него верхом и заставляли его по очереди на себе возить. Но духом батюшка оставался крепок и, поправившись, снова вернулся к Престолу Божию.

Жить легально священнику к концу 30-х г. было опасно. Родные и близкие не раз предлагали и просили о. Афанасия скрыться, но он всегда отвечал им так: «Иисус Христос страдал, и я пойду страдать за Него...». Дети о. Афанасия вспоминают, что их отец давал понять, что знает, какой смертью он умрет. Но понятие об этом пришло к ним спустя многие годы, после того, как совершилась эта смерть...

Семья жила в те годы впроголодь. Батюшке предложили перейти служить в церковь районного города Себеж, там было бы больше и денег, и продуктов, но Анна Иосифовна просила батюшку остаться в Прихабах. Она говорила: «Если тебя арестуют, кто нам там поможет? Я пойду с детьми по миру. А здесь – меня люди знают, помогут»... Так оно впоследствии и было.

В Прихабском храме батюшка прослужил 7 лет. Всего в священном сане о. Афанасий служил Святой Церкви с 1910 по 1937 гг. – 27 лет. Из них 20 лет при советской власти, неся на своих раменах все скорби и тяготы, воздвигаемые на Церковь и ее служителей гонителями. Жалоб от него никто никогда не слышал. По свидетельству детей о. Афанасия, он имел звание протоиерея. Однако выяснить, кто из епархиальных архиереев и когда мог наградить его этим званием, не представилось возможным.

Ночью 13 августа 1937 г. о. Афанасия арестовали. В доме произвели обыск, перевернули все вверх дном. Забрали церковные книги, в том числе и семейные реликвии: старинную Библию, Евангелие в серебряном окладе, большой серебряный крест, деньги, имеющиеся в наличии. Дети при обыске плакали, особенно младшие. Анны Иосифовны на момент ареста не оказалось дома. Матушка уехала в область, в г. Калинин, добиваться возврата земли под огород, который был у них конфискован. Батюшку вывели на улицу. В 50 метрах от дома ждал автомобиль. Дети побежали следом. О. Афанасий попрощался с детьми, благословил каждого из них, и его увезли в Себеж. Больше они отца не видели. На следующий день матушка собрала передачу и послала в тюрьму райцентра старшего сына Леонида. Но о. Афанасия уже не было там. Его увезли в г. Калинин. Никаких вестей с тех пор ни от него, ни от следственных органов на запросы семьи не приходило вплоть до 1970-х годов.

Следователь по делу о. Афанасия за день до ареста, 12 августа 1937 г., допросил 4 лжесвидетелей из числа крестьян Прихабского прихода. Все они под давлением следствия дали показания на батюшку о его якобы антисоветской деятельности.

Единственный допрос о. Афанасия состоялся 13 августа 1937 г. после ночного ареста. На все возводимые на него следствием обвинения в антисоветской деятельности о. Афанасий отвечал отрицательно. Он говорил, что служил Богу и людям, против властей, Богом поставленных, не шел, людей учил евангельским истинам, отнюдь не касаясь политики: «Нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим.13:1).

Однако уже на следующий день, 14 августа, следователь составил обвинительное заключение: «...Кислов Афанасий Григорьевич является священником Прихабской церкви, имел близкое общение с населением ряда сельсоветов Себежского, Идрицкого и Опочецкого районов, среди которых вел контрреволюционную агитацию против колхозного строительства, благодаря чему во многих населенных пунктах, входящих в приход Прихабской церкви, имеется большой процент единоличников, отказывающихся вступать в колхозы. Кроме этого, единоличники Прихабского, Томсинского сельсоветов под влиянием священника Кислова в 1935–1936 гг. упорствовали в получении паспортов и выполнении других мероприятий... Распространял провокационные слухи о войне ... При допросе обвиняемый Кислов показал, что антисоветскую агитацию не вел. ...Во время обыска у него было обнаружено много сухарей сушеных, из печеного хлеба, и 102 руб. 50 коп. разменной серебряной монеты советской чеканки, что полностью подтверждает его контрреволюционную деятельность. Следственное дело № 4129 полагал бы направить на рассмотрение Тройки УНКВД Калининской обл.». Особая тройка при УНКВД СССР по Калининской обл. обвинила Кислова Афанасия Григорьевича в том, что он «систематически вел контрреволюционную агитацию против соввласти и колхозного строительства, ...распространял провокационные слухи о войне и гибели соввласти», и постановила приговорить его по ст. 58-10 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу.

23 августа 1937 года о. Афанасия Кислова расстреляли в застенках внутренней тюрьмы НКВД г. Твери. Сведений о месте его захоронения не имеется.

Семья Кисловых осталась в Прихабах. Трое старших детей в поисках работы уехали кто куда. Жизнь стала невыносимой. Как и предполагала Анна Иосифовна, пришлось ей «ходить по миру, собирать кусочки хлеба, чтобы хоть чуть-чуть накормить шестерых малых детей.Она была готова на любую работу, но ее не брали. Из школы детей выгоняли за то, что их отец был священником. В школе широко разворачивалась антирелигиозная кампания. «Религия – опиум для народа», «религия – дурман»... Под гитару со сцены учительница пения исполняла специально сочиненные ею частушки «О попе Афанасии», в которых батюшка зло высмеивался. Детей унижали, высмеивали, дразнили. Дома дети плакали, мать утешала – они-то ведь знали, каким был их отец!» (По воспоминаниям Т.А.Кисловой)

Дети о.Афанасия были способными, хорошо учились, но им занижали отметки и позорили их. Много горя всем им пришлось пережить. Но они выросли, приобрели специальности, и кроме 2-х, погибших на войне, все остались живы. Сейчас у о.Афанасия 16 внуков и 28 правнуков. Матушка Анна Иосифовна, мудрая, добрая женщина, любимая всеми, прожила до 86 лет, окруженная заботами, теплом и вниманием. Погребена на монастырском кладбище Свято-Духовой Пустыни в Латвии.

В течение многих лет семья Кисловых слала запросы в разные инстанции, пытаясь выяснить судьбу главы семейства, надеясь, что о. Афанасий жив. И только в 1970 году стало известно, что его расстреляли вскоре после ареста в 1937 году.

О. Афанасий принял мученическую кончину за Христа, которая увенчалась ныне его славою. Протопресвитер Афанасий Кислов причислен Русской Православной Церковью к лику святых новомучеников и исповедников Российских.

Источник: Святые новомученики Псковские. Жития святых священномучеников псковской епархии XX столетия. Псков, 2004

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-afanasij-kislov

Сщмчч. Афана́сия Докукина, Алекса́ндра Левитского и Дими́трия Розанова, пресвитеров, мчч. Иоа́нна Золотова и Николая Гусева (1937)

Священномученик Афана́сий Докукин, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

9 октября

ЖИТИЕ

Священномученик Афанасий родился 18 января 1899 года в селе Верхний Любаж Фатежского уезда Курской губернии в семье крестьянина Василия Докукина. Когда Афанасию исполнилось пятнадцать лет, он лишился отца и матери и перешел жить к своей тетке. По окончании второклассного училища он стал с 1914 года служить псаломщиком в одном из храмов Фатежского уезда Курской губернии. В 1923 году митрополит Курский и Обо янский Назарий (Кириллов) рукоположил его в сан диакона к Михаило-Архангельской церкви в селе Линцы Фатежского района, а в 1925 году – во священника к Введенской церкви села Кочетно Льговского района.

В 1933 году власти арестовали отца Афанасия за неуплату налогов и приговорили к трем годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Освободившись в 1935 году, он был направлен служить в храм в село Стариково Талдомского района Московской области, а в августе 1936 года переведен в Никольскую церковь в село Никульское, где служил до дня ареста.

3 сентября 1937 года сотрудник НКВД допросил одного из лжесвидетелей, пастуха местного колхоза, и он согласился подписать показания, необходимые НКВД. 4 сентября отец Афанасий был вызван в местное отделение милиции для допроса, но поскольку все сотрудники НКВД были заняты, его допросила паспортистка, задавая ему вопросы биографического характера.

11 сентября священник все же был арестован и первое время находился в тюрьме в городе Загорске. 14 сентября следователь допросил его.

– Обвиняемый Докукин, признаете ли вы себя виновным в распространении антисоветских слухов о войне, а также в проведении антисоветской деятельности и агитации?

– Виновным в проведении антисоветской деятельности и антисоветской агитации я себя не признаю, так как антисоветской деятельности не проводил и антисоветской агитацией не занимался. Больше показать ничего не могу.

15 сентября следствие было закончено и отец Афанасий был переведен в одну из тюрем города Москвы. Здесь, 22 сентября, его снова допросили.

– Кто из вашей семьи раскулачивался, лишался избирательных прав или получал твердое задание? – спросил следователь.

– Твердое задание я получил в 1932 году, с 1919 года лишен избирательных прав, в 1933 году хозяйство было раскулачено.

– Признаете вы себя виновным в проводимой вами контрреволюционной работе?

– Нет, – ответил священник.

На этом допросы были закончены. 26 сентября тройка НКВД приговорила отца Афанасия к расстрелу. Священник Афанасий Докукин был расстрелян 9 октября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-afanasij-dokukin

Священномученик Алекса́ндр Левитский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

9 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Александр родился в 1876 году в Москве в семье священника Михаила Ивановича Левитского. Окончив в 1900 году Московскую Духовную академию, Александр Левитский был назначен преподавателем гражданской истории и словесности в Мариинском епархиальном училище, а также русского языка и словесности в Филаретовском женском училище в Москве. 12 марта 1904 года Александр Михайлович был определен на место священника к Троицкой, что в Троицкой слободе церкви, или как ее впоследствии стали называть – Троицкая церковь на Самотеке, где во времена гонений на Церковь разместилась резиденция Патриарха Тихона.

Отец Александр был заведующим церковноприходской школой при Троицкой церкви и преподавателем Закона Божия. С 1905 года к этим послушаниям добавилось преподавание Закона Божия в 5-й женской гимназии, а с 1906 года – в мужской гимназии, учрежденной А.В. Адольфом. В 1911 году отец Александр был назначен членом приходского совета Троицой церкви.

В 1917 году отец Александр был награжден наперсным крестом, в 1921‑м – возведен в сан протоиерея. Весной 1923 года в Троиций храм был назначен новый настоятель, признавший обновленцев, к нему присоединились другие священники, служившие в храме, и отец Александр вынужден был покинуть храм. Однако, ради паствы, он все же решил на некоторое время остаться. Не желая подчиняться и признавать живоцерковников, отец Александр попал в сложное в духовном и опасное в практическом отношении положение из-за тех неприятностей, которые ему могли принести обновленцы. 30 июня 1923 года отец Александр подал настоятелю храма заявление, в котором написал, что не имеет ничего общего с новообразованной обновленческой общиной, и с 1 июля прекратил свое служение в Троицком храме, а уже 6 июля 1923 года он был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму.

Отца Александра обвиняли в антисоветской агитации, в том, что он явился инициатором приходского собрания, председателем которого обновленцы хотели иметь Красницкого, но прихожане Троицкого храма были настроены категорически против, и Красницкому пришлось удалиться.

– Укажите, когда и где вы выступали на собраниях, дискуссиях, спорах и так далее? – спросил священника следователь.

– Никогда ни на каких собраниях политического характера не выступал, а в религиозных проповедях излагал христианское учение и насколько не соответствует ему жизнь современных христиан, – ответил отец Александр.

–Подвергались вы преследованию по поводу изъятия ценностей, если да, то чем оно закончилось?

– Я лично к сдаче ценностей никакого отношения не имел... следовательно, никаким преследованиям не подвергался.

Следователь спросил, каково отношение священника к ВЦУ, на что отец Александр ответил:

– Я лично признавал распоряжения ВЦУ, но принадлежал и принадлежу к старой Православной Церкви, которая руководима Патриархом Тихоном...

– Ваше отношение к мероприятиям советской власти и в чем вы видите ее ошибки?

– Мое отношение к мероприятиям правительства положительное, но его ошибки не считаю вправе находить.

– Ваше отношение к новой экономической политике?

– Мое отношение положительное.

– Для какой цели вы собирали в записную книжку выдержки из газет по поводу декретов и законов, касающихся Церкви?

– Как священник интересовался новыми явлениями... жизни.

– Что можете сказать по поводу ваших выступлений с противоправительственной агитацией в связи с Церковью...

– С противоправительственной агитацией никогда не выступал...

18 сентября 1923 года следователь, ведший дело отца Александра, составил заключение: «ввиду отсутствия достаточных улик, могущих подтвердить факт его преступности... по подозрению в произнесении провокационных речей и контрреволюционных деяний на почве якобы религиозных гонений на Церковь, следствием подтвердить его виновность не удалось».

22 сентября 1923 года Коллегия ОГПУ постановила освободить протоиерея Александра из-под стражи.

В 1924 году отец Александр был назначен служить в Скорбященский храм при Екатерининской больнице, здесь он прослужил до 1926 года, когда был переведен в Преображенскую церковь в Спасском в Москве, а впоследствии – в Знаменскую церковь в селе Ховрино Красногорского района Московской области, где он прослужил до своего ареста во время массовых гонений в конце тридцатых годов.

22 марта 1937 года некий член районного совета подал уполномоченному районного НКВД жалобу. «Считаю крайне необходимым как член ВКП(б) сообщить Вам, – писал он, – стражу пролетарской диктатуры, следующее: по поручению районного прокурора... мне было поручено проверить жалобу... При проверке выяснено, что... застройщики А.Д. Левитская с мужем-священником... ведут антисоветскую контрреволюционную агитацию...

Член ВЛКСМ Балин, который проживает в одном доме с ними, говорит, что революционных песен петь не разрешают. Несмотря на то, что улица освещена электричеством, они категорически запрещают проводить в дом электричество и радио.

Хуже всего, что они не признают органов власти и их представителей... когда я проверял жалобу... они... выскочили из комнаты и закрыли на замок дверь.

После узнал у соседей, которые живут в этом доме, в частности у Балина, что это люди антисоветские, которых необходимо из красной пролетарской столицы выселить...»

10 сентября 1937 года протоиерей Александр был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. На допросе следователь спросил его, какие он ведет разговоры, когда у него в доме собираются его знакомые.

– Разговоры носят обычно домашний характер, то есть на бытовые темы, – ответил священник.

– Это не верно, следствие требует от вас правильного ответа.

– Я еще раз заявляю, что кроме бытовых домашних разговоров других разговоров не вел.

– Следствию известно, что у вас на квартире собираются религиозные люди, среди которых вы ведете антисоветскую агитацию. Признаете ли вы себя в этом виновным?

– Нет, виновным я себя не признаю.

Следователи вызвали на допрос двух свидетелей, соседей священника по дому, они показали, что супруги Левитские выказывают противодействие мероприятиям политического и культурного характера, вечно они закрыты, какая‑то конспирация, ходят к ним лица духовного звания, и о чем эти совещания, о чем там говорят, наводит всегда на подозрения. Левитские очень злобно настроены против детей-пионеров, не разрешают им играть на дворе дома, собираться группами, запрещают иметь в доме радио, петь песни.

8 октября 1937 года тройка НКВД приговорила отца Александра к расстрелу. Протоиерей Александр Левитский был расстрелян на следующий день, 9 октября 1937 года, и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-levitskij

Священномученик Дими́трий Розанов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

9 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Димитрий родился 24 октября 1890 года в семье псаломщика Спасской церкви в селе Ивашково Волоколамского уезда Московской губернии Ильи Ивановича Розанова. В 1907 году Дмитрий окончил Волоколамское Духовное училище, в 1914-м – Вифанскую Духовную семинарию и в том же году был рукоположен во священника к Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни Московской губернии, где игумения София (Быкова) приходилась тетей его супруге.

Безмятежными были годы служения отца Димитрия в Зосимовой пустыни до того времени, пока не наступили гонения на Церковь после прихода к власти безбожников. Первые годы гонений пустынь оставалась в относительном покое, существуя под видом сельскохозяйственной коммуны. Опытная не только в духовной жизни, но и в хозяйственной, игумения Афанасия (Лепешкина), сменившая игумению Софию, которой к этому времени было около восьмидесяти лет, умело вела отношения с властями – благоразумно и выдержанно, не роняя и не принижая высокий сан руководительницы православного монастыря.

12 мая 1922 года из монастыря были изъяты на основании декрета от 23 февраля 1922 года последние церковные ценности. Отцу Димитрию удалось договориться с властями и отдать вместо риз с икон Божией Матери и Спасителя, венчика с Распятия, ризы от креста с мощами и крышки от Евангелия – серебряные монеты, медали, лампады, ложки, подстаканники, солонки и тому подобные серебряные предметы того же веса.

Гонения в начале тридцатых годов, имевшие целью истребить все признаки монашеской жизни, не обошли и не могли обойти обители. Сначала был закрыт монастырь, и монахини расселились по окрестным селам и деревням, не желая уходить далеко от стен горячо любимой обители, а в мае 1931 года все монахини и послушницы были арестованы; при аресте их разделили на две группы, в одну попала игумения Афанасия с монахинями и послушницами, в другую – священник Димитрий Розанов с монахинями и послушницами.

Отец Димитрий был арестован 28 мая и заключен, как и все насельницы Зосимовой пустыни, в темницу при Наро-Фоминском отделении НКВД. Допрошенные монахини показали, что советскую власть они считают безбожной и молитву за нее почитают грехом, что их советская власть арестовала только за то, что они веруют в Бога, и эти действия со стороны власти иначе как гонением на православную веру они не могут назвать. «Наша Церковь считается Церковью истинного христианства и стоит на позиции, занятой Петром Крутицким».

Сразу же после ареста следователь допросил отца Димитрия. Отвечая на его вопросы, священник сказал, что монахинь Зосимовой пустыни он знает очень хорошо, он у них бы вал, и они у него, разговор между ними касался вопросов частной жизни и воспоминаний о прошлом. Что касается разговоров на антисоветские темы, то таких разговоров не было. Говорили лишь на темы искривлений колхозной жизни и то на основании прочитанного в газетах, да того, что говорит народ в транспорте. Что касается антисоветской агитации среди крестьян, то таковой агитации не было, а какое отношение к этим вопросам монахинь монастыря, он не знает.

31 мая следователь снова допросил священника. «Со стороны монахинь, – сказал отец Димитрий, – наблюдались посещения меня… но на политическую тему мне с ними говорить не приходилось, за что их арестовали, мне неизвестно... В церкви Никола Большой Крест и в церкви на Воздвиженке бывать не приходилось, но приходилось слышать, что в этих церквях не подчиняются митрополиту Сергию, а подчиняются Петру Крутицкому. Сам я лично Петра Крутицкого не знаю... Та церковь, в которой я служу, принадлежит к сергиевской ориентации».

Многие крестьяне в 1930-1931 годах отказывались вступать в колхоз, и монахини были обвинены в том, что это именно они оказали влияние на крестьян; что ходя по домам крестьян, которые приглашали их посидеть с детьми, или, приходя за материалом для шитья и вязания, они вели религиозную проповедь, призывая крестьян посещать церковь и блюсти церковные установления и посты, что и привело, по утверждениям сотрудников ОГПУ, к массовому отказу крестьян вступать в колхозы.

16 июля 1931 года тройка ОГПУ приговорила одиннадцать насельниц Зосимовой пустыни к различным срокам заключения и ссылки. Отец Димитрий был приговорен к трем годам ссылки в Казахстан, куда и был отправлен с тюремным этапом. Вернувшись из ссылки, отец Димитрий 23 мая 1935 года получил назначение в храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в село Федоровское Волоколамского района Московской области. 31 марта 1936 года он был возведен в сан протоиерея.

В феврале 1937 года, после ареста священника Евгения Архангельского, служившего в Покровском храме в селе Ново-Васильевское Лотошинского района, отец Димитрий был переведен на его место, и здесь его застали последние гонения. Председатель сельсовета, характеризуя священника, писал, что священник Димитрий Розанов ведет антисоветскую агитацию, используя церковь, как трибуну, для антисоветской работы, и проповедует настолько успешно, что верующие плачут на его проповедях. Как пример такой проповеди председатель привел слова отца Димитрия, когда тот сказал, что как его предшественник находится в тюрьме, так возможно и ему придется страдать.

В августе 1937 года сотрудник НКВД допросил дежурных свидетелей, которые показали, что отец Димитрий человек опытный и хорошо служит, что в проповеди он призывал молиться за своего предшественника на приходе, священника Архангельского, пострадавшего от большевиков и томящегося в советской тюрьме, просил молиться и о себе, чтобы Господь его защитил, чтобы не бросили большевики и его в тюрьму, а также призывал прихожан особенно усердно молиться в дни Страстной седмицы.

Протоиерей Димитрий был арестован 8 сентября 1937 года.

– Следствие имеет фактические данные о вашей контрреволюционной деятельности, как например, следующие. 15 февраля 1937 года после окончания службы вы обратились к верующим с проповедью, в которой сказали: «Помолитесь за вашего пастыря Архангельского, помолитесь и за меня, чтобы и меня не постигла его участь». Этот факт вы признаете? – спросил его следователь.

– Да, это я признаю. Я говорил в проповеди верующим: «Архангельский, ваш пастырь, больше сюда не вернется, помолитесь за него, помолитесь и за меня».

– А вы знали, что Архангельский арестован органами НКВД как враг народа?

– Да, я это знал.

– Значит, вы призывали верующих молиться за врага народа, сознательно вызывая в них сочувствие к нему?

– Да, это я признаю.

– 21 марта 1937 года вы говорили… другим священнослужителям: «В Ново-Васильевском религия советской властью разбита... Для укрепления ее у нас есть много способов: Священное Писание, беседы. Я советую вам не отказываться от церкви...» Признаете вы этот факт?

– Это я признаю. Я говорил тогда, что прислан сюда за послушание вопреки своему желанию, так как здесь работать тяжело одному, работы много... Нужен мне второй священник, и я обращался к священнику Васильевскому, чтобы он снова вернулся к священническому служению.

– Вы говорили бывшему священнику Васильевскому: «Все обещания устроить тебя на работу ничего не стоят, это обман, вся сталинская конституция – филькина грамота и обман». Этот факт вы признаете?

– Да, это я признаю, все обещания устроить его на работу ничего не стоят...

– Вы говорили: «Скоро советская власть сменится, мы приложили к этому немало усилий, и потом опять заживем по-прежнему?» Признаете этот факт?

– Нет, этого факта я не признаю.

После допросов отец Димитрий был заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. 8 октября 1937 года тройка НКВД приговорила его к расстрелу. Протоиерей Димитрий Розанов был расстрелян на следующий день, 9 октября 1937 года, и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-dimitrij-rozanov-presviter

Мученик Иоа́нн Золотов

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

9 октября

ЖИТИЕ

Мученик Иоанн родился в 1897 году в деревне Куприяново Дмитровского уезда Московской губернии в семье крестьянина Павла Золотова. С какого‑то времени он жил в Москве, женился, и у них с женой родился сын. Будучи человеком глубоко церковным, Иван Павлович приютил у себя в 1932 году схимонахиню Александру (Червякову), с которой познакомился еще в 1924 году; он оформил ее как свою иждивенку и некоторое время, сколько ей было удобно, она жила у него.

Иван Павлович был арестован вместе со схимонахиней Александрой 26 августа 1937 года и заключен в Бутырскую тюрьму. 7 сентября он был вызван на допрос, поначалу он отказался отвечать на какие бы то ни было вопросы, подписывать протоколы допросов и вообще в какой-либо мере участвовать в следствии, но затем все же стал отвечать на вопросы.

– Как часто вы бываете у Червяковой? – спросил его следователь.

– Червякову я посещаю один-два раза в три месяца.

– Обвиняемый Золотов, вы даете ложные показания. Следствию известно, что вы посещали Червякову один-два раза в пять дней.

– Нет, я это отрицаю.

– Расскажите о цели вашего посещения Червяковой.

– Цель моего посещения заключается в оказании ей помощи

– Расскажите, в какой сумме выражалась денежная помощь, которую вы оказывали Червяковой.

– Моя помощь заключалась в 20-25 рублях в месяц.

– Когда вы были в последний раз у Червяковой?

– У Червяковой я был в последний раз 23-24 августа и передал ей, насколько помню, пятнадцать рублей.

– Червякова вам не была родственницей, почему же вы ей оказывали денежную помощь, когда, по вашим словам, и сами нередко находились в денежном затруднении? Вы говорите, что вам не хватало денег на обеспечение семьи.

– У меня до пятидесяти штук кур, яйца от них я продавал, это выходило сто пять рублей в месяц. Из этой суммы я и помогал Червяковой, жалея ее как убогую.

– Следствию известно, что у вас на квартире проживает схимонахиня Горюшкина. Расскажите, сколько времени она у вас живет и как ее зовут.

– Да, у меня на квартире проживает Евфросинья Горюшкина, и живет она у меня пятнадцать лет.

– Следствие располагает данными, что вы прославляли Червякову, она же блаженная Александра, как блаженную и прозорливую. Вы это подтверждаете?

– Нет, я это отрицаю.

Иван Павлович был обвинен в том, что «являлся участником контрреволюционной церковно-монархической группы... оказывал большую материальную помощь высланному монашеству и духовенству».

8 октября 1937 года тройка НКВД приговорила Ивана Павловича к расстрелу. Иван Павлович Золотов был расстрелян 9 октября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в безвестной общей могиле.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-zolotov

Мученик Николай Гусев

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

9 октября

ЖИТИЕ

Мученик Николай родился 9 декабря 1919 года в городе Москве в семье кузнеца Ивана Гусева. Родителей своих Николай не помнил, так как отец умер во время гражданской войны, а мать в 1920 году и мальчик воспитывался у бабушки; в 1926 году она скончалась, и из родственников у Николая осталась только тетка в Москве, у которой он время от времени и находил себе приют. Потеряв дом внешний, он нашел свой дом в церкви; лишившись родственников кровных, он обрел больших родственников во Христе. В тридцатых годах Николай выстроил себе шалаш и вырыл землянку в лесу неподалеку от Реутова, вблизи святых источников у села Косино. Зарабатывал он тем, что собирал и сдавал утильсырье, а также собирал и продавал грибы, и на эти средства жил.

Впоследствии, собирая материал для обвинения Николая, следователь спросил одного из свидетелей, знает ли он Колю, и кто он такой и чем занимается. Свидетель ответил: «Да, Колю я знаю. Это Николай Иванович Гусев, блаженный Николай. Проживал он в шалаше, километрах в восьми от Косино в Никольском лесу. Занимается он исцелениями обращающихся к нему верующих, считает себя за блаженного и прозорливого. В шалаше он имеет иконы, лампады. Исцеления он проводит путем выдачи пузырьков с водой. Прославившись блаженным и прозорливым, Гусев имеет среди верующих большой авторитет, в силу чего к нему началось большое паломничество верующих с целью получения исцеления. Кроме того, Гусев благоустраивает новые святые источники на святом озере, которых им на сегодняшний день открыто уже четыре. Всем необходимым, питанием и одеждой Гусев снабжался церковницей из села Косино. К Гусеву приезжают на исцеление из разных мест».

Сотрудники НКВД, устроив засаду в лесу неподалеку от шалаша, в котором жил Николай, 19 сентября 1937 года арестовали его. Он был заключен в Бутырскую тюрьму в Москве и в тот же день допрошен. Отвечая на вопросы следователя, Николай сказал: «Паспорта у меня нет, жить мне негде. Я решил построить себе шалаш в лесу и там проживать. Шалаш строил я один и сам. В этом шалаше я повесил иконы и устроил пять лампадок. Масло для лампадок я приобретал в аптеке. Сегодня я проходил по лесу, возвращаясь из Реутова в свой шалаш, и встретился с неизвестной мне гражданкой, которая меня спросила, где я живу. Я ей показал свой шалаш. Тогда эта женщина спросила, не страшно ли мне одному жить в лесу. Я ей ответил, что не страшно. И только хотел войти в шалаш, как меня задержали работники милиции и доставили в отделение».

– Кто строил шалаш в лесу Реутовского района? – спросил следователь.

– Шалаш строил я среди лета для жилья, – ответил Николай.

Это был последний вопрос краткого допроса. Когда следователь потребовал, чтобы Николай расписался под протоколом допроса, тот категорически от этого отказался. 8 октября тройка НКВД приговорила Николая к расстрелу. Николай Иванович Гусев был расстрелян 9 октября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-nikolaj-gusev

Священномученик Васи́лий Сокольский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

10 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Василий Петрович Сокольский родился 30 января 1878 года в селе Белое Озеро Сенгилеевского уезда Симбирской губернии в семье священника. По окончании в 1902 году Казанской Духовной академии со степенью кандидата богословия женился и был рукоположен во иерея. В 1905 году удостоен степени магистра богословия за сочинение «Евангельский идеал христианского пастыря» (Казань, 1905 год). Преподавал Священное Писание в Астраханской, позднее Черниговской Духовных семинариях. Впоследствии служил в церкви Благовещения на Васильевском острове (Петроград), приход которой сохранил верность канонической Церкви в период захвата Петроградского епархиального управления обновленцами. (По титулу Петергофского епископа Николая (Ярушевича), который в августе 1922 года возглавил борьбу с обновленчеством в Петроградской епархии, православные приходы епархии, противостоявшие раскольникам, получили название «Петергофской автокефалии».)

По свидетельству архимандрита Феодосия (Алмазова), в Петрограде «в августе-декабре 1922 года шли переговоры с вождями... обновленцев всех видов и толков... В виду общего врага (атеизм в форме коммунизма) Патриаршая Церковь добросовестно шла к объединению с отколовшимися от нее церковными группами... Хотя собрание приняло примирительную точку зрения, но объединение не состоялось. Все наши члены согласительной комиссии пошли в ссылку... Ясно, что наши сосланы по ихнему доносу». В переговорах с обновленцами участвовал в том числе отец Василий.

Он был арестован в 1923 году и сослан на 3 года в город Берёзов Тобольского округа. По возвращении из ссылки служил в Ленинграде, был возведен в сан протоиерея. В 1929 году вновь арестован «за борьбу с обновленцами», сослан на 3 года в Северный край. Отбывал срок в деревне Чекуево, где почти потерял зрение. По возвращении из ссылки поселился с семьей в Ленинграде, служил сначала в церкви апостола и евангелиста Матфея, затем в храме Афонской (Ватопедской) иконы Божией Матери бывшего Новодевичьего монастыря.

7 марта 1935 года священник Василий Сокольский был арестован. Виновным в предъявленных обвинениях себя не признал, на вопрос о политических убеждениях сказал: «Я беспартийный и в политические дела по своему убеждению не могу вмешиваться, единственно с чем я не согласен, это с отрицанием коммунистами бытия Бога, бессмертия души и нравственной ответственности за гробом, о чем я, как и прочие священники, не скрываю от лиц, обращающихся ко мне за разрешением этих вопросов». В тот же день сотрудник НКВД написал заключение, что В. «является социально опасным элементом и ведет антисоветскую агитацию. Сторонник тихоновщины». По постановлению особого совещания при УНКВД от 9 марта 1935 года отец Василий с семьей был сослан на 5 лет в Северный Казахстан. Отбывал срок в городе Атбасар (ныне Акмолинская область). 8 июля 1937 года Василий Сокольский был арестован Атбасарским районным отделением НКВД по обвинению «в проведении среди населения контрреволюционной агитации пораженческо-клеветнического характера и в непрекращении выполнения религиозных обрядов», заключен в тюрьму в Атбасаре. Виновным себя не признал. Расстрелян 10 сентября 1937 года по постановлению тройки УНКВД по Северо-Казахстанской области от 5 сентября. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-sokolskij

Священномученик Ви́ктор Каракулин, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

1 июня

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Виктор родился 29 июля 1887 года в селе Волоконское Суджанского уезда Курской губернии в семье псаломщика Константина Никаноровича и его супруги Натальи Григорьевны Каракулиных. В 1909 году Виктор окончил Курскую Духовную семинарию и был назначен секретарем редакции «Курских епархиальных ведомостей». В 1910-1911 годах он был законоучителем Курской Стрелецкой второй женской школы. В 1910 году Виктор Константинович был рукоположен во диакона к Смоленской церкви в городе Курске[36] и впоследствии во священника и служил в Троицкой церкви в городе.

23 июля 1935 года власти арестовали его вместе с архиепископом Курским Онуфрием и другими священниками. На следствии отец Виктор не признал себя виновным и отказался подписывать лжесвидетельства против себя и других. Следователи устроили очные ставки со лжесвидетелями, но священник отказался подтвердить их оговоры. 8 декабря 1935 года состоялось закрытое заседание Специальной Коллегии Курского областного суда, выступив на котором, отец Виктор категорично заявил, что не признает себя виновным: отношения с архиепископом Онуфрием у него были не как с главой контрреволюционной организации, а как с правящим архиереем, и все взаимоотношения имели исключительно церковный характер, и вопросы решались только церковные.

9 декабря 1935 года Специальная Коллегия Курского областного суда приговорила священника к десяти годам заключения, и он был отправлен в Дальневосточный лагерь в Хабаровский край, где оказался вместе с архиепископом Онуфрием и епископом Антонием. Отец Виктор был слабого здоровья, и тяжелая работа в лагере оказалась для него непосильной. Тяжело заболев, он скончался – 7 мая 1937 года, в пятницу Светлой седмицы.

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-viktor-karakulin

Священномученик Ви́ктор Усов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Вологодских святых

21 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Виктор родился 19 марта 1876 года в селе Всехсвятско-Орловский Погост Великоустюжского уезда Вологодской губернии в семье диакона Симеона Васильевича Усова и жены его Агнии. У супругов было пятеро сыновей и одна дочь, и все сыновья стали священнослужителями.

В 1900 году Виктор окончил Вологодскую Духовную семинарию и был назначен учителем в Илезскую Воскресенскую церковноприходскую школу. В 1903 году он был учителем в Тотемской Спасо-Суморинской и в Угрюминской церковноприходских школах. Он женился на девице Марии, дочери священника Димитрия Рябинина, служившего в Георгиевской Заднесельской церкви. 8 сентября 1904 года епископ Вологодский и Тотемский Алексий (Соболев) рукоположил Виктора Семеновича во диакона к Благовещенской Томашской церкви Кадниковского уезда, а 4 марта 1907 года епископ Вологодский и Тотемский Никон (Рождественский) рукоположил его во священника к Успенской Подольской церкви того же уезда. В 1908 году отец Виктор был назначен законоучителем Успенской церковноприходской школы. В 1913 году отец Виктор был переведен в Богородице-Рождественскую церковь в селе Леваш, которое находилось в самом отдаленном и глухом углу Тотемского уезда Вологодской губернии. Каменный храм здесь был возведен в 1822 году, а колокольня - в 1872-м. Отец Виктор прослужил в этом селе до дня своего ареста.

Во время гонений на Русскую Православную Церковь от безбожных властей в 20-х и 30-х годах ХХ века отец Виктор ни в малой мере не сократил своей проповеднической и пастырской деятельности. В середине тридцатых годов власти решили храм закрыть, а священника арестовать. В начале мая 1935 года стали вызываться свидетели, которые должны были дать показания против священника. Некая женщина показала, что священник приходил к ней в дом для причащения и посоветовал ее дочери в этот день, в субботу, не ходить в школу. Увидев в переднем углу комнаты «уголок Ленина», он предложил перенести его в другой угол, а также снять со стены плакат «Попы - враги рабочих и крестьян!» и заменить его надписью: «Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог».

13 мая 1935 года власти допросили священника, потребовав ответа на вопрос: признает ли он себя виновным в том, что, проживая в селе Леваш, среди населения проводил контрреволюционную работу, направленную против советской власти и проводимых ею мероприятий. Отец Виктор на это сказал:

- Не признаю. Никогда контрреволюционной деятельностью не занимался.

- Признаете ли вы себя виновным, - спросил далее следователь, - в том, что вы в марте этого года были приглашены к больной для причащения и, когда вы находились в ее квартире, то рекомендовали дочери больной, ученице школы, в субботу не ходить в школу, а также рекомендовали ей написать религиозные лозунги: «Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог»?

- В марте я действительно ходил причащать больную и ее дочери, ученице школы, говорил, что если соблюдать чистоту в квартире, то во время болезни матери не нужно ходить в субботу в школу, а мыть полы. Этой же ученице я рекомендовал написать: «Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог». Я рекомендовал это, потому что думал, что в этом лозунге ничего контрреволюционного нет.

- Признаете ли вы себя виновным в том, что вы, находясь в квартире ученика левашской школы Анастасия, говорили ему, чтобы он убрал организованные им в переднем углу около икон уголок Ленина и уголок учебы, рекомендуя их перенести в другой угол, а также рекомендовали ученику снять лозунг «Попы - враги рабочих и крестьян!»?

- Рекомендовал ли я Анастасию перенести уголок Ленина и уголок учебы в другой угол, а также снять лозунг «Попы - враги рабочих и крестьян!» - такого случая я не помню.

- Вы рекомендовали ученику левашской школы Николаю снять со стены лозунг «Учиться, учиться и учиться. В школе соблюдай тишину». Признаете ли вы себя виновным в том, что вы своей контрреволюционной деятельностью направляли детей против учебы?

- Ученику Николаю я никогда не давал совета снимать лозунг «Учиться, учиться и учиться». В этом виновным себя не признаю.

- Признаете ли вы себя виновным в том, что вы в апреле 1935 года, находясь в квартире ученика левашской школы Дмитрия, рекомендовали ему написать религиозный плакат: «Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог»?

- Действительно, я рекомендовал ему написать этот религиозный плакат.

- Признаете ли вы себя виновным в том, что вы, находясь в квартире ученика левашской школы Ивана, сорвали со стены плакат «Попы - враги советов!» и этот плакат бросили в печку?

- У Ивана я никогда плаката «Попы - враги советов!» не срывал и виновным себя не признаю.

- Признаете ли вы себя виновным в том, что вы в Пасху 1935 года привлекали учеников левашской школы носить иконы по квартирам верующих? Сколько учеников было привлечено вами?

- Действительно, в Пасху 1935 года иконы по квартирам верующих носили ученики, два-три человека, фамилий их я не знаю. Я их не привлекал, а они сами изъявили желание.

14 мая 1935 года уполномоченный Тотемского отдела НКВД выписал постановление на принятие дела к производству, написав, что контрреволюционные действия священника выразились «в срывании революционных лозунгов, находящихся в квартирах граждан села Леваш Нижне-Печенского сельсовета, внушении школьникам не писать революционных лозунгов, а имеющиеся в квартирах убрать и заменить их антисоветскими с религиозной наклонностью»[1].

В тот же день отец Виктор был арестован и заключен в тюрьму в городе Тотьме. Все камеры в тюрьме тогда были переполнены узниками, негде было ни сесть, ни лечь, и пока одни лежали - другие стояли.

Следователь в присутствии учителя стал допрашивать учеников левашской школы. Они показали, что священник рекомендовал им убрать из переднего угла в избах «уголок Ленина», «уголок учебы» и «уголок здоровья», перенеся их в другой угол, и предложил сжечь плакат, где было написано: «Попы - враги рабочих и крестьян!», заменив его на другой: «Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог».

2 июня следователь снова допросил священника.

- Признаете ли вы себя виновным в том, что вы среди единоличников села Леваш говорили о том, что в колхоз вступать не нужно?

- Я имел с некоторыми гражданами разговоры о том, что вступать в колхоз не нужно. Это я действительно говорил, особенно в 1931-1932 годах. В первые годы коллективизации я действительно думал, что в колхозах жизнь не будет хорошей, а поэтому я и говорил населению, что в колхоз вступать нужно обождать, нужно посмотреть, что будет. Но в настоящее время увидел, что в колхозах жизнь стала поправляться, и я понял, что в своих определениях о жизни в колхозах ошибся, и за последние 1934-1935 годы против колхозов никому не говорил.

- Когда вы говорили населению о том, что в колхозе жизни хорошей не будет, в колхоз вступать нужно обождать, одновременно говорили ли вы населению о смене существующего советского строя?

- Я никому не говорил о том, что советская власть существовать не будет. До 1922 года, когда советская власть еще не окрепла, я лично был убежден, что советский строй существовать не должен, но своими мыслями об этом я ни с кем не делился. Но с 1922 года я увидел, что советская власть из года в год укрепляется и становится непобедимой.

- Кто из населения обращался к вам за советами относительно вступления в колхоз?

- Иногда действительно отдельные граждане, единоличники, спрашивали: «Как, батюшка, в колхозе или вне колхоза жить лучше?» Я всегда на такие вопросы до 1932 года рекомендовал не ходить в колхоз, а с 1932 года, когда ко мне обращались, я отвечал: «Сами видите». В последнее время я ни за колхоз, ни против него ничего не говорил.

Следователь потребовал от священника, чтобы тот назвал единомышленников, с которыми он беседовал о том, чтобы не вступать в колхоз, но отец Виктор отказался называть имена. Когда следователь предложил указать родственников, отец Виктор не стал называть своих братьев-священников и сестру, супруга же его к тому времени умерла, а детей у них не было.

9 июня 1935 года следствие было закончено. Священника обвинили в контрреволюционной пропаганде, выражавшейся в том, что он говорил ученикам школы при посещении их квартир, чтобы они сняли революционные лозунги, заменив их на религиозные, а также в том, что он вовлекал учеников школы в отправление религиозных обрядов, так как школьники у него во время крестных ходов носили иконы.

11 сентября 1935 года состоялось судебное заседание при участии Специальной Коллегии Северного краевого суда, в присутствии обвиняемого и свидетелей. Во время судебного заседания, отвечая на вопросы обвинения, отец Виктор сказал: «Я действительно посещал квартиры школьников. И, увидев под висевшими иконами лозунг "Учиться, учиться и учиться”, я действительно сказал, что, кроме этого лозунга, нужно еще написать: "Где совет - тут и свет, где любовь - тут и Бог”... Во время развертывания коллективизации сельского хозяйства в 1931 году ко мне некоторые крестьяне обращались за советом, входить или нет в колхоз. Я действительно им говорил, что вступить в колхоз еще успеете, нужно повременить. Говорил я это потому, что в это время не верил в состоятельность колхозов. В остальной части все обвинения отрицаю»[2].

В тот же день священник был приговорен к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. 8 октября 1935 года отца Виктора отправили этапом в Вологду. 27 октября он был доставлен в исправительно-трудовой лагерь, расположенный рядом с городом Сокол Вологодской области. Здесь по реке Сухоне через озеро Кубинское проходил водный путь до Беломорско-Балтийского комбината. До этого места сплавляли лес бревнами, а здесь заключенные лагеря, в котором находился и отец Виктор, вылавливали бревна из воды, связывали в плоты и далее сплавляли по озеру. От голода и непосильной работы священник не дожил до окончания срока. Священник Виктор Усов скончался 20 января 1937 года и был погребен в безвестной могиле.

Примечания

[1] УФСБ России по Вологодской обл. Д. П-516, л. 1.

[2] Там же. Л. 41 об-42.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-viktor-usov

Сщмч. Ви́ктора Элланского, пресвитера, мчч. Дими́трия Морозова, Петра Бордана и исп. Романа Медведя, пресвитера (1937)

Священномученик Ви́ктор Элланский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

8 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Виктор Васильевич Элланский родился 16 сентября 1874 года в селе Плоское Остёрского уезда Черниговской губернии в семье священника. По окончании в 1914 году Киевской Духовной академии был рукоположен во иерея к одному из храмов Киева. Являлся одним из близких помощни ков митрополита священномученика Владимира (Богоявленского). В 1924 году отец Виктор был арестован, приговорен к 3 годам ссылки. Вернувшись после ее окончания в Киев, возобновил служение, был возведен в сан протоиерея. Вторично арестован в марте 1929 года и был заключен в киевский дом предварительного заключения. В октябре приговорен к 3 годам ссылки, которую отбывал в Иркутской области.

После окончания срока ссылки священнику Виктору Элланскому было запрещено про живать в 12 областях страны. В январе 1934 года он поселился в городе Мичуринске Тамбовской области, получил благословение Тамбовского и Мичуринского архиепископа священномученика Вассиана (Пятницкого) служить в храмах епархии. В Мичуринске отец Виктор проявил себя как ревностный пастырь, часто служил, причем не только в городе, но и в окрестных селах. В марте 1935 года священник был арестован, заключен в тюрьму Мичуринска. На состоявшемся в тот же день допросе его обвинили в «антисоветской агитации», которая заключалась в том, что священник «говорил верующим о недолговечности советской власти и предсказывал ее скорую гибель». Отец Виктор виновным себя не признал и пояснил: «Всякая власть является данной Богом, я, как человек, глубоко верующий, признаю советскую власть как власть, данную Богом». 18 декабря 1936 года выездной сессией спецколлегии Воронежского облсуда священник Виктор Элланский был приговорен к 5 годам тюремного заключения. Впоследствии тюремное заключение было заменено на лагерное, и 15 апреля 1936 года он прибыл в Карагандинский ИТЛ где, работал счетоводом в лагерном пункте «Алихан».

В 1937 году отец Виктор был арестован в лагере, обвинялся в том, что «среди лагерников проводил к/р агитацию пораженческого характера, заявляя: «Советская власть скоро будет уничтожена Богом»... Наряду с ведением к/р агитации Элланский проводил и богослужения, группируя вокруг себя бывших попов. Будучи религиозным до фанатизма на Троицу пел тропарь Троицы и др.» Священномученик виновным в контрреволюционной деятельности себя не признал. Расстрелян 8 сентября 1937 года по приговору тройки УНКВД по Карагандинской области от 31 августа. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-viktor-ellanskij

Мученик Дими́трий Морозов

ДНИ ПАМЯТИ

8 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученик Дмитрий Михайлович Морозов родился в 1875 году в деревне Мельниково Яранского уезда Вятской губернии. С 1911 по 1914 год он служил в армии. 27 ноября 1936 года Дмитрий Михайлович был арестован по обвинению в участии в «контрреволюционной группе церковников», а 27 марта 1937 года особым совещанием при НКВД СССР приговорен к 5 годам ИТЛ. Мученик находился в заключении в тюрьмах городов Яранска Кировской области и Кирова, позднее – города Петропавловска Северо-Казахстанской области. 16 мая 1937 года он был переведен в Ортауское отделение Карагандинского ИТЛ.

7 августа 1937 г. уполномоченному Карлага на Дмитрия Морозова и Петра Бордана поступил рапорт, в котором говорилось: «...з/к Морозов и з/к Бордан... работы никакой не делают, но занимаются систематически а/с агитацией. Считают, что советская власть антихристова, построена на насилии, а надо служить только Богу. Пели: «Боже, Царя храни», «Спаси, Господи, люди Твоя» и другие молитвы. В лагере не работают, заявив, что на антихриста они работать не будут. Бордан в своих суждениях осторожнее, но путем умелого психологического подхода был вызван на откровение о том, что в советских учреждениях работать из религиозных убеждений не будет. С утра до вечера Морозов и Бордан демонстративно занимаются церковной службой в присутствии других заключенных. Заявляют: «Эту власть Бог послал в наказание за наши прегрешения. Время последнее: аэропланы, радио, автомобили и др. – выдумка дьявола и антихриста. Все изобретения в области техники направлены на уничтожение людей. Можете не работая жить, мы 9 месяцев жили не работая и с помощью Божией не умерли». Из-за них до 6-7 человек не выходят на работу».

22 августа 1937 года мученики Бордан Петр Васильевич и Дмитрий Михайлович Морозов были арестованы. 31 августа 1937 года Особой тройкой УНКВД по Карагандинской области Петр Васильевич Бордан и Дмитрий Михайлович Морозов были приговорены к расстрелу и 3 сентября расстреляны. Мученики прославлены в лике святых Архиерейским юбилейным Собором РПЦ в 2000 году.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-dimitrij-morozov

Мученик Петр Бордан

ДНИ ПАМЯТИ

8 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученик Петр Васильевич Бордан родился в 1895 году в селе Слободзея Херсонской губернии. Известно, что с 1915 по 1917 год он служил в Царской армии. Как он жил дальше мы не знаем, но 4 февраля 1936 года он был арестован за то, что отказался вступать в колхоз. Петр Васильевич был приговорен к 3 годам исправительно-трудового лагеря и отправлен отбывать наказание в Ортаусское отделение Карлага НКВД (Карагандинская область, Казахстан).

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-petr-bordan

Исповедник Роман Медведь, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

3 августа – Обре́тение мощей

8 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священноисповедник Роман родился 1 октября 1874 года в местечке Замостье Холмской губернии в семье учителя прогимназии Ивана Иосифовича Медведя и Марии Матвеевны, работавшей акушеркой. В семье было семеро детей – пять сыновей и две дочери. Роман был вторым ребенком в семье. Отец его умер рано, когда Роману исполнилось двенадцать лет.

Роман, как и его братья, учился в Холмской Духовной семинарии в то время, когда ректором ее был архимандрит Тихон (Белавин), будущий Патриарх, оказывавший им впоследствии свое покровительство и помощь. Окончив в 1892 году семинарию первым учеником, Роман Иванович поступил в Санкт-Петербургскую Духовную академию, которую окончил в 1897 году со степенью кандидата богословия. Во время обучения в академии Роман Иванович познакомился с протоиереем Иоанном Кронштадтским и, став его духовным сыном, ничего впоследствии не предпринимал без его благословения. Духовное окормление отца Иоанна оказало большое влияние на Романа Ивановича – став пастырем, он центром своей деятельности сделал литургическое служение, и бывали годы, когда он служил ежедневно.

По окончании академии Роман Иванович был назначен помощником инспектора, затем инспектором Виленской Духовной семинарии и прослужил в этой должности до 1900 года. 7 января 1901 года Роман Иванович по благословению отца Иоанна Кронштадтского сочетался браком с Анной Николаевной Невзоровой, которая училась вместе с сестрой Романа Ивановича Ольгой на медицинских курсах. Отец Анны Николаевны служил священником в Старорусском уезде Новгородской губернии. Это был благочестивый священник, сподобившийся праведной, мирной кончины. Он умер в день своего Ангела после причащения Святых Христовых Таин во время служения литургии.

3 марта 1901 года епископ Черниговский и Нежинский Антоний (Соколов) рукоположил Романа Ивановича в сан священника ко храму Воздвижения Креста Господня, находившемуся в имении помещика Неплюева, возглавлявшего в то время Крестовоздвиженское братство, в основу деятельности которого были положены скорее коммунистические идеалы, нежели христианские. В братстве ограничивалось вмешательство приходского священника в жизнь братчиков, в результате чего он становился здесь исключительно требоисполнителем. Руководителем духовной жизни братчиков был сам помещик Неплюев, что приводило к конфликтам между священниками и помещиком. Неприемлемым для священников было и то, что основой материального благосостояния братства было производство и продажа спирта. Увидев, что существующих в братстве порядков он никак не сможет изменить, отец Роман послал обстоятельный доклад епархиальному архиерею. Одновременно он подал в общее собрание членов братства свое суждение о религиозно-нравственной стороне жизни братства, где ставил на вид принципиально нехристианское отношение ко многим людям, не состоящим в братстве. «В отношениях к "не братьям”, – писал он, – рекомендуется жесткость и бесчувственность через принципиальное отвержение необходимости для себя частной благотворительности... Это показывает, что "высшая систематическая благотворительность” братства – мертвая умственная выкладка для замаскирования своего эгоизма и скупости, а не составляет истинной потребности братства на основе жалости к человеческому горю... Отсекать от себя частную благотворительность – значит... отсекать от себя питающие соки живого чувства, значит застраховать себя от возможного сознания своих ошибок и мертвости своего дела через встречу с истинною человеческою бедою».

Отец Роман заметил руководителю братства, что тот сознательно держит членов братства в состоянии невежества. «Усвоения православного учения почти нет, – писал он. – Первоначальное научение в начальной школе и то же первоначальное научение в низших сельскохозяйственных школах при одном-двух уроках в неделю и только – этого времени для приобретения полноты учения Церкви крайне недостаточно. Так дело обстоит в школах. В братстве еще хуже... Учредитель братства не желает большого умственного развития для членов братства; он прямо боится его и считает излишним...»

Все эти принципы и установки братства создавали тяжелые отношения между членами братства и священниками – ни один из них не смог прослужить в братстве в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Столкновения с жесткими принципами братства привели к тому, что отец Роман вынужден был определить для себя, каким он видит образ христианского пастыря, что считает идеалом и от каких принципов считает невозможным отказаться. Его церковные представления о месте пастыря в приходе и принципы, которыми руководствовалось братство, оказывались в непримиримом конфликте. Отец Роман писал по этому поводу в своем письме братству: «Братство доселе еще не стало на путь чистого, святого добывания хлеба. Этому мешают винокуренный завод и смешение помещичьего хозяйства с братским. Настоящая экономическая организация братства грозит обратить его в коллективного помещика, весьма тяжелого для округи, поскольку всякая частная благотворительность является запрещенной по уставу. Получается самая жесткая форма капиталистического строя, без всякого приражения не только христианских, но и просто человеческих чувств. Труд братства потерял нравственно-оздоровляющее значение, следовательно, по своему жизненному принципу братство неуклонно стремится в самоуслаждение... По вопросу о постах у братства существует грустный софизм. Не соблюдавший их истово блюститель странно переиначил слова Апостола о ядении мяса, говоря, что по нашему времени их надо бы понимать так: не буду поститься вовек, чтобы не соблазнить брата моего – соседнюю крестьянскую округу, твердо соблюдающую посты... Братство принципиально закрывает себе дорогу, ведущую к самоотречению и смерти для мира и греха.

Могут ли после этого быть у братства чистыми отношения к главному условию духовного развития – Церкви и ее служителям. Есть в братстве ходячий принцип о предпочитающих торговать своим трудом и духовными силами вместо того, чтобы состоять членом трудового братства. По этому принципу священник, получающий от братства жалованье, есть лицо, продающее ему свой труд и духовные силы. Уж не покупает ли у него братство и благодать таинств за платимое ему жалованье? Едва ли благоразумно ставить себя в такое странное положение в отношении таинств.

Исторические отношения братства к православному священнику ненормальны. Братство постоянно разделяло в священнике нравственную личность и носимый им сан и через то открыло себе широкую дорогу для осуждения и попирания священства. Согласно этому разделению, все в пастырском руководстве неприятное для овцы и стада может быть относимо к личности священника, не имеющей никакого отношения к носимому им сану. Пастырь должен пасти овец, как того желают овцы. Если же, согласно указаниям своей совести и долга, пастырь станет призывать овец к покаянию в сладких для них грехах, овцы назовут это недостойным сана православного священника стремлением к духовному деспотизму и попиранием прав мирян православной Церкви на устроение жизни согласно их личным убеждениям.

Священство – не колдовство, таинства – не шаманские действия. Возможно, и бывают священники, сана недостойные, когда необходимо отделять личность от священства, так как Господь может действовать и через недостойное посредство. Но общая норма – не такова. Священство есть сила нравственно-мистическая. Огульное разделение между священным саном и личностью священника вносит разделение смерти в основную церковную жилу. Презирать священника как личность и получать от него Святые Тайны – не дело доброго мирянина. Добрый мирянин, если увидит болезнь в пастыре, отнесется к ней по примеру Сима, а не несчастного его брата, будет болеть от мысли, как прикрыть отчую наготу, сам пойдет во священники и покажет, каким должен быть истинный пастырь. Если же братство этого не сделало даже на одном примере, то пусть убоится предаваться осуждению священства... В противном же случае пусть вспомнит об участи третьего сына Ноева».

В 1902 году отец Роман получил назначение в храм Марии Магдалины в Санкт-Петербурге. Здесь во время его служения образовалась многочисленная духовная община и было организовано общество трезвенников. Священник всего себя посвятил приходской деятельности, и эти несколько лет напряженной жизни сказались на состоянии здоровья: он и его жена заболели туберкулезом, и дальнейшее пребывание в климате Санкт-Петербурга было сочтено врачами опасным для них. Но была и иная причина переезда отца Романа из Петербурга. В 1907 году на квартиру к нему пришел Григорий Распутин, и отец Роман, будучи человеком прямым, счел нужным в лицо высказать пришедшему свое мнение о нем. В гневе и раздражении покинул тот священника и вскоре ему отомстил. Через две недели последовал указ Святейшего Синода о переводе отца Романа полковым священником в город Томашов Польский, на границу Польши с Германией.

Перед тем как туда отправиться, отец Роман с женой поехал к отцу Иоанну Кронштадтскому и рассказал о случившемся.

– Это все кратковременно, все будет хорошо, скоро он о тебе забудет, – сказал отец Иоанн.

И действительно, уже через несколько месяцев пришел указ о назначении отца Романа настоятелем Свято-Владимирского адмиралтейского собора в Севастополе и благочинным береговых команд Черноморского флота. В его подчинении были Свято-Владимирский собор и храмы Покрова Божией Матери, Архистратига Михаила на Екатерининской улице и святителя Николая на Братском кладбище на Северной стороне и около пятидесяти священников.

Летом 1912 года произошло восстание матросов на линкоре «Святой Иоанн Златоуст». Для оздоровления нравственной обстановки среди моряков отец Роман предложил командованию флота употребить духовное средство – индивидуальную исповедь, дабы с помощью таинства покаяния поднять дух моряков. Командование согласилось.

После ликвидации восстания командующий флотом обратился к протоиерею Роману с вопросом – нужно ли вводить во флоте тайную полицию для выявления настроения моряков Отец Роман заверил командующего, что настроение моряков здоровое, и тайная полиция введена не была. По поручению командующего протоиерей Роман написал и выпустил книгу «Дисциплина и товарищество».

Многие послушания в Свято-Владимирском соборе несли в то время сами матросы, на них же был возложен и тарелочный сбор. Некий моряк по фамилии Докукин решил этим воспользоваться и стал красть церковные деньги. Вскоре он был уличен и по распоряжению отца Романа отправлен на корабль. После февральской революции 17-го года был организован солдатско-матросский революционный комитет, и Докукин стал его председателем. В декабре 1917 года комитет постановил арестовать и расстрелять протоиерея Романа, но из-за того, что священник был весьма известен и очень любим народом и отсутствие его на Рождественском богослужении могло вызвать возмущение верующих, решили исполнение постановления отложить до святок. Один из матросов предупредил супругу священника о готовящейся расправе, и она купила билет на поезд, который отходил в самый день Рождества. Отслужив Рождественскую службу, отец Роман, не заходя домой, отправился на вокзал. Хорошо знакомый ему начальник вокзала посадил его в вагон еще до того, как состав был подан к перрону. Все вещи Анна Николаевна отвезла накануне, и они были заблаговременно отнесены в купе. Во время посадки пассажиров на перроне дежурила революционная стража на случай, если бы отец Роман решил уехать, и ночью члены революционного комитета пришли арестовывать священника. Они перерыли весь дом, допросили Анну Николаевну, которая во все время обыска держала на руках шестимесячную дочь Ирину. Анна Николаевна держалась мужественно, сказалась ничего не знающей о местонахождении мужа, и матросы ушли, но затем приходили с обысками еще несколько раз.

Протоиерей Роман благополучно добрался до Москвы и направился к Патриарху Тихону, который благословил его служить и проповедовать в московских храмах.

В мае 1918 года ВЧК арестовала настоятеля храма Василия Блаженного протоиерея Иоанна Восторгова, и в сентябре того же года он был расстрелян. Когда об этом стало известно, Патриарх Тихон назначил настоятелем храма протоиерея Романа. В это время при храме уже существовала большая община, и отец Роман с усердием поддержал сделанное его предшественником – вдохновенными проповедями, беседами на евангельские темы, неспешно проводимой исповедью. Вот как описывает свое первое впечатление от проповеди священника одна из его духовных дочерей: «Это было в 1918 году, когда я... переселилась в Москву и квартировала сначала вблизи Красной площади... В одно из воскресений меня потянуло в знаменитый храм Василия Блаженного. Войдя в храм, я встала впереди, непосредственно к амвону, и когда вот этот наш самый батюшка вышел на амвон с проповедью, я по-детски не отрывалась от него глазами, слушала, как говорится, раскрыв рот животворящие глаголы... По окончании службы батюшка стоял у раки мощей блаженного Василия, на которой лежали чугунные вериги святого... Когда приблизилась моя очередь к ним приложиться, батюшка положил руку мне на затылок и крепко прижал голову к одному из крестов чугунных вериг. Под этой тяжестью его руки мое сердце всколыхнулось необъяснимым чувством счастья на земле, такой в то время страшной, всесторонне мучительной по своему неустройству и неопределенности».

25 февраля 1919 года власти закрыли храм Василия Блаженного, и Патриарх Тихон назначил протоиерея Романа настоятелем храма святителя Алексия, митрополита Московского, в Глинищевском переулке. Храм святителя Алексия был построен в 1690 году, позже были пристроены два придела – святителя Николая, Мирликийского чудотворца, и иконы Матери Божией «Всех скорбящих Радость». Во время кампании по изъятию церковных ценностей в 1922 году представители властей забрали из храма почти все сосуды, необходимые для совершения литургии. Были оставлены одна серебряная позолоченная чаша с дискосом, лжица и маленький серебряный крест. В том же году, восполняя утраченное, община, окормляемая протоиереем Романом, приобрела деревянный потир со вставленным в него стеклянным стаканом. В 1921-м и в 1924-м годах община произвела ремонт куполов и крыши храма.

Еще в самом начале церковной деятельности отца Романа в Москве власти не раз его арестовывали, впервые – в 1919 году. Во время одного из арестов его допрашивал председатель ВЧК Дзержинский, который предложил священнику покинуть советскую Россию и уехать на родину в бывшую Холмскую губернию, которая отошла к Польше. Священник отказался и убедил представителя власти, что его отношение к советскому государству вполне лояльное и находится в пределах, определенных апостолами, которые заповедали молиться о властях римских, относившихся в то время к христианской Церкви не менее враждебно, чем советская власть.

В 1919 году по благословению Святейшего Патриарха Тихона протоиерей Роман организовал Братство ревнителей православия в честь святителя Алексия, митрополита Московского. С этого времени для отца Романа начался особый период жизни, продолжавшийся более десяти лет, – период духовного старческого окормления. Многие благодаря чрезвычайным трудам протоиерея Романа нашли путь к Церкви и обрели твердую почву под ногами. Автор книги «Оптина пустынь и ее время» Иван Михайлович Концевич, состоявший в братстве отца Романа, вспоминал: «В этот год, благодаря мудрому руководству Святейшего Патриарха Тихона, церковная жизнь в Москве чрезвычайно оживилась. Москва покрылась сетью братств, кружков и союзов, так как Патриарх отменил границы приходов и разрешил образование междуприходских братств. К деятельности этих братств, руководимых наиболее ревностными пастырями, были широко привлечены и миряне: они пели, читали на клиросе, проводили беседы и даже выступали с проповедями. По вечерам совершались акафисты с общенародным пением и беседами после них. Для детей, лишенных уроков Закона Божия, устраивались беседы с «туманными картинами» из Священной истории, молодежь собиралась отдельно и занималась изучением церковного устава, Евангелия и т.п.

Я принимал близкое участие в братстве Святителя Алексия, митрополита Московского, во главе которого стоял протоиерей Роман Медведь... К братству были приписаны еще несколько приходских церквей в разных концах Москвы, где вели работу члены братства. В самом храме братства ежедневно совершалась ранняя литургия, и члены могли посещать ее еще до своей службы... По вечерам были вечерние богослужения с беседами, члены братства старались ежемесячно приступать к святому причастию и активно участвовали в работе... Я имел возможность посвящать свои силы работе в братстве, а потому это время принесло мне громадную духовную пользу; здесь я окреп духовно и начал жить в ограде Православной Церкви».

Воспоминания современников отца Романа сохранили детали жизни братства: «Шли 1919–1921 годы и все, что с ними было связано: голод, холод, безработица, темнота на улицах – полное неустройство жизни, а в храме святителя Алексия в Глинищевском переулке шла глубокая, интенсивная жизнь, налаживавшаяся... отцом Романом Медведем.

Богослужения в храме святителя Алексия совершались ежедневно утром и вечером, а по четвергам и ночью – полунощница с пением "Се Жених грядет в полунощи”. По воскресеньям и утром и вечером после богослужений растолковывалось Евангелие... читалась святоотеческая литература, проводились беседы, в которых объяснялось богослужение. Каждый из присутствующих мог задать вопрос и сам поделиться своими мыслями, после всех говорил отец Роман. Он призывал к решительному покаянию за всю жизнь, сознательному повторению обетов крещения... к обращению ко Христу как к своему личному Спасителю. Отец Роман вводил нас в спасительное лоно Православной Церкви.

Не могло устоять ищущее и тоскующее по Богу человеческое сердце – и потянулись ко Христу Спасителю жаждущие Бога души. Исповедь в храме святителя Алексия проводилась частная. Многие откликнулись на призывы доброго пастыря, принесли покаяние за всю жизнь, повторили обеты крещения и встали на путь послушания Церкви... В храме все делалось бесплатно, руками предавшихся Богу людей: мыли полы, зажигали паникадила, лампады, звонили на колокольне, продавали свечи, читали каноны, шестопсалмие и прочее, пели, регентовали – все это делали члены братства. Отец Роман в храме святителя Алексия воплотил в жизнь все, что так долго носил в своем сердце.

Давшие обет послушания приносили ежедневное исповедание своих помыслов и деяний через дневники, которые передавались батюшке раз в неделю, и получали наставления по всем вопросам... Шла глубокая духовная работа каждого человека над собственной душой.

В то время в Церкви большим авторитетом пользовался старец протоиерей Алексий Мечев. Он очень уважал отца Романа за его ревностную углубленную работу, а когда сам лично побывал в храме святителя Алексия... сказал отцу Роману: "У тебя стационар, а у меня только амбулатория”».

Другая духовная дочь отца Романа так вспоминала о жизни общины и подвижнической деятельности священника в те годы: «Одаренный организаторскими способностями, он мудро очищал свою ниву... С его стороны давались исчерпывающие возможности для духовного роста... Знакомился он с духовным состоянием своих пасомых посредством приема в течение недели на частную исповедь. Из этих откровенных с ним бесед он узнавал духовные нужды, болезни и немощи каждого. По прошествии недельного труда, когда у него накапливался материал, он сообразно с духовным состоянием исповедовавшихся на частной исповеди... каждую субботу после всенощной проводил уже общую исповедь, в которой касался всего, что требовало исправления, преподавал соответствующие наставления...

Его труд этих первых лет в одиночку можно назвать титаническим, обозрев и перечислив основные моменты его деятельности: ежедневная литургия с вечерним богослужением накануне, прием большинства [духовных чад] в течение недели на откровение помыслов, многочисленные причастники каждое воскресенье, в тот же воскресный день, после вечерни, обширная проповедь на евангельскую тему... Трудно себе представить, как мог он "тащить такую мрежу” один без помощников. Не сверхъестественно ли то, что он выдерживал, причем выдерживал, оставаясь всегда спокойным, доступным и... ангельски кротким. Чему учил, тому был и примером».

Первое время отец Роман служил в храме один и весь труд богослужения, окормления паствы нес сам. В 1921 году Патриарх Тихон рукоположил в сан священника духовного сына отца Романа – Петра Степановича Степанова, которому было тогда пятьдесят пять лет, и назначил вторым священником.

Другим помощником протоиерея Романа в двадцатые годы стал регент храма Сергей Владимирович Веселов, который также был рукоположен в сан священника. Он был сыном благочестивых родителей, особенно любил и почитал преподобного Серафима Саровского и часто посещал обители Сарова и Дивеева. Отцу Сергию недолго пришлось быть помощником отца Романа. Вскоре после рукоположения врачи обнаружили у него заболевание крови, от которого он и скончался.

В 1927 году была опубликована декларация митрополита Сергия, по поводу которой в церковной среде возникли разногласия, причем высказывались самые противоположные суждения. Протоиерей Роман счел нужным написать письмо к священнослужителям и мирянам, в котором увещевал не разрывать канонических отношений с митрополитом Сергием и не становиться жертвой козней врага нашего спасения.

Некоторые из девушек-прихожанок после нескольких лет пребывания в братстве изъявляли желание принять монашеский постриг. Отец Роман получал в этих случаях благословение Патриарха Тихона, а после его кончины заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия.

Чрезмерные труды, которые пришлось нести отцу Роману в это время, подорвали его здоровье, и он стал часто и тяжело болеть. Один из его духовных детей, врач-терапевт, зная реальное состояние здоровья священника, говорил: «Если бы мне как врачу пришлось быть ответственным за здоровье в таком состоянии, как у батюшки, другого больного, я бы приказал ему не сходить с постели. Но разве отцу Роману можно предписать режим, на который он не способен». Отец Роман хотя и болел, но болезни, перемогаясь, переносил на ногах, а на слова заботы о его здоровье отвечал: «Ведь детки-то кушать просят».

В конце двадцатых годов власти стали преследовать семью священника, и духовный собор Высокопетровского монастыря, в который входили игумен Митрофан и иеромонах Агафон, единодушно решил: чтобы избавить от преследований семью протоиерея Романа, ему необходимо оформить официальный развод. Подчинившись духовному авторитету наставников, супруги оформили развод, и впоследствии, когда отец Роман писал письма, он адресовал их на имя дочери Ирины.

В 1930 году власти выселили священника из церковной квартиры. Стараниями духовных детей была выстроена небольшая дача в деревне Ольгино вблизи станции Железнодорожная, неподалеку от Москвы, куда отец Роман переехал жить, а семья его переехала в город Пушкино к его духовной дочери Маргарите Евгеньевне Ветелевой. В Ольгино стали приезжать духовные дети отца Романа на исповедь и за советом в те дни, когда не было служб или когда он не мог служить по болезни.

К этому времени жизнь в приходе, которым руководил протоиерей Роман, стала весьма заметным явлением. ОГПУ установило усиленный надзор за храмом святителя Алексия, ставя своей целью его закрытие. Среди членов общины оказались люди, которые были сломлены психологическим террором и угрозами сотрудников ОГПУ и согласились давать любые показания. На аресте священника настаивал и бывший председатель революционного совета в Севастополе Докукин, который к тому времени переехал в Москву (впоследствии он стал заведующим кафедрой общественных наук в одном из институтов).

Власти приступили к проведению очередной кампании по закрытию храмов и арестам церковносвященнослужителей. Отец Роман чувствовал, что на этот раз арест не минует и его. Своих духовных детей он предупредил о предстоящих испытаниях, чтобы каждый взвесил, сможет ли перенести арест и не впасть в пагубное искушение. Прихожане настолько любили своего пастыря, что никто не захотел покинуть его и перейти в другой храм. Духовная дочь протоиерея Романа Зинаида Борютина поехала к дивеевской блаженной Марии Ивановне и рассказала ей о трудностях, которые возникли в приходе. Мария Ивановна внимательно ее выслушала и, ничего не отвечая, стала бушевать, все рвать, швырять, разбрасывать и настолько разошлась, что испугала даже келейницу. Зинаида ее действия поняла так, что наступает время испытаний, в результате которых братство будет разрушено.

На следующий день после праздника Сретения, 16 февраля 1931 года, ОГПУ арестовало протоиерея Романа и около тридцати членов братства святителя Алексия. Когда прихожане утром пришли в храм, он был заперт и уже было известно об арестах. Вскоре после ареста священника и прихожан храм был закрыт и вскоре же разрушен. Сразу же после ареста начались допросы. Арестованные держались мужественно, показав себя твердыми в вере и благородными в ответах. Если отвечали, то лишь о религиозной жизни прихода, которая была далека от какой бы то ни было политической деятельности.

Один из обвиняемых показал: «Когда отец Роман Медведь пригласил меня на службу, у него при храме уже было очень много народа. Службу он отправлял ежедневно (утром литургия, вечером – всенощная) при участии певчих из молящихся. Им было устроено братство... Так как члены братства были люди разных профессий, то им вменялось посещение больных, уход за ними, медицинская помощь, помощь бедным, утешение скорбящих. Отец Роман три раза в неделю устраивал в храме беседы: один раз с юношами и два раза со взрослыми, причем с обменом мнениями относительно текста из главы Евангелия... Сестры приняли на себя обязанности по храму: у каждой сестры была та или иная икона, подсвечник, лампада, они протирали иконы, чистили подсвечники, наливали в лампады масло, мыли в храме полы, чистили ковры, продавали свечи... Цель воспитания членов общины – это жизнь по Евангелию... Немалое влияние на народ оказывали исповеди и соборование, перед которыми протоиерей Роман произносил слово. Влияние его было настолько велико, что некоторые из слушателей, членов братства, приняли священство (Петр Степанович Степанов, Иван Васильевич Борисов) или монашество... Немалое влияние на прихожан оказывало то, что отец Роман, в дни именин и в другие дни, приглашал к себе на квартиру на чай, где опять же велись беседы. К тому же летом, когда отец Роман жил на даче, у него поочередно гостили сестры».

Следователи обвиняли протоиерея Романа в том, что он, будучи священником в Севастополе, будто бы выдал участников революционного мятежа, воспользовавшись исповедью. Отвечая на это обвинение, отец Роман сказал: «Я был благочинным береговых команд Черноморского флота. Летом 1912 года в городе Севастополе было восстание матросов. В то время я был на даче в пятнадцати километрах от Севастополя. По возвращении в Севастополь я для поднятия духа матросов предложил командиру полуэкипажа Сильману провести индивидуальную исповедь матросов, что мною и было сделано. Так как команда была в то время безоружна, после исповеди командир полуэкипажа спрашивал меня, можно ли доверить команде оружие, на что я ответил, что настроение среди матросов вполне здоровое и оружие доверить можно...»

Следователи добивались, чтобы отец Роман назвал всех, кто был тайно пострижен в монашество, и рассказал, где и когда это происходило. Назвав только тех, кто сам рассказал о принятии ими монашеского пострига, отец Роман далее сказал: «О происходивших других тайных постригах из числа членов моего братства показывать по своим религиозным убеждениям отказываюсь».

У властей не было никаких данных о контрреволюционной деятельности священника, и на допросах следователи не спрашивали о характере его проповедей или бесед. Арест отца Романа обосновывался тем фактом, что священник, несмотря на гонения на Церковь и вопреки очевидно враждебному отношению властей к православию, проводил активную церковную деятельность, воспитывая прихожан своего храма в церковном духе, научая их быть сознательными последователями Христа и просвещенными исповедниками веры. Отец Роман и арестованные члены общины были заключены в Бутырскую тюрьму. Следствие было завершено через два месяца, и 26 апреля 1931 года было составлено обвинительное заключение, в котором отец Роман и прихожане храма святителя Алексия обвинялись в том, что они являлись «членами контрреволюционной организации... Участниками организации проводились нелегальные собрания под руководством Медведя, на которых велась работа по воспитанию членов организации в антисоветском духе. Участниками организации были в большинстве советские служащие; некоторые из них занимали большие должности в советских учреждениях. Кроме того, из числа особо активных участников организации Р.И. Медведь организовал орден "тайных монахов”. Участники ордена, как правило, должны были выполнять все поручения своего руководителя... самый факт монашества тщательно скрывался. Участники ордена продолжали оставаться на советской службе и носить светскую одежду. Р.И. Медведь обвиняется в том, что он организовал и руководил контрреволюционной организацией... А.И. Туманова, А.С. Соколова, А.А. Дице, З.П. Берзинь, Л.Ю. Бергман, Е.Ю. Бергман, В.В. Рейнберг, М.Н. Малыгина, Н.В. Кавыршина обвиняются в том, что они были активными членами контрреволюционной организации... тайных монахов, все остальные обвиняемые обвиняются в том, что они были активными участниками контрреволюционной организации "Братство ревнителей православия”, посещали нелегальные собрания и вели антисоветскую агитацию».

30 апреля 1931 года Коллегия ОГПУ приговорила двадцать четыре члена общины храма святителя Алексия к различным срокам заключения и ссылки; 10 мая того же года протоиерей Роман был приговорен к десяти годам заключения в концлагерь.

2 июня состоялось свидание с родственниками, на следующий день протоиерей Роман был отправлен в один из лагерей Беломорско-Балтийского управления и 9 июня прибыл в город Кемь. С этого времени между ним и его духовными детьми в течение многих лет могла существовать лишь переписка, которая велась через его дочь Ирину. Так как заключенные могли посылать не больше одного письма в месяц, все пожелания и советы нужно было уместить в одном письме. В своем первом письме по прибытии в Кемь отец Роман писал:

«Кемь. Соловецкий лагерь. 1 отделение.

12 июня 1931 года.

Дорогая Ирочка!..

Здесь я с 9 июня. Долго ли здесь буду, не знаю... За прошедшее время здоровье мое, конечно, было не лучше; теперь прихожу в себя. Погода здесь хорошая, воздух вроде севастопольского, только значительно холоднее. Трудны мне здесь всякие перемены, когда наступит полная определенность, тогда, надеюсь, все пойдет лучше и легче, организм и душа приспособятся. Сожители мои хорошие, но не хватает тишины и уединения. А при моей старости и болезнях они мне крайне нужны. Как старик, да и по настроению, живу старым, прежним. Духом всех родных помню и с ними не разделился, потому что для духа расстояния не существует. Передай это и всем родным и скажи еще, что духом я бодр; прошу и всех бодриться, меня никогда не забывать, как не забываю и я их; в этой памяти я очень нуждаюсь, потому что по человечеству нередко ощущаю глубокое одиночество. Хотя по существу этого не должно быть... Передай привет маме и родным, а также моей квартирной хозяйке и ее жильцам. Скажи ей, что я ей очень признателен за хранение моих вещей и всякое содействие, благодарю и всех помнящих меня, любящих и сочувствующих. Скажи им, что ни время, ни место, ни переживания меня не изменили, я тот же, как и был ранее. И нахожу большое утешение в устремлении к своему идеалу. Верю, что таковы и они, конечно, и ты; если нам придется встретиться в этой жизни, то радость нашего общения превзойдет прежнюю, потому что и я и вы в это время будем неизменно трудиться над своим усовершенствованием.

Твой отец Роман Иванович Медведь

Карелия. Почтовое отделение Попов остров.

3 июля 1931 года.

Дорогая Ирочка!..

Я попал на новое место вследствие болезни, но не тяжелой...

В больнице я около двух недель и отдыхаю и телом и душой. Должно быть, меня скоро выпишут и направят, по всей вероятности, в Соловки, а может быть, и нет. Предвидеть это трудно. Сидя под арестом в 21-м году в Кисельном, я чувствовал себя очень хорошо, потому что был много здоровей; было немного людей в моей камере, при относительной тишине можно было находить время, чтобы оставаться с самим собой наедине. Здесь, в больнице, хотя и много народу, но я стал чувствовать себя наподобие этого «кисельного» времени. Я почти все время пребываю в молчании, и это много помогает и здоровью, и настроению. Я не скажу, что мое здоровье значительно хуже, чем в прежние годы, иногда мне кажется, что даже и лучше... Успокаиваю себя тем, что должны мы жить так, чтобы каждый новый день считать последним в своей жизни (ожидая смерти) или же первым (в движении к совершенству). Напоминаю себе, что мы здесь, в этой жизни, странники, а посему не надо огорчаться временными трудностями пути. Идти все равно надо, а отечество наше – на небесах. Не огорчаюсь и тем, что приходится жить не по своей воле, а так, как здесь приказывают, потому что и по вере моей отречение от своей воли есть первое условие для движения к совершенству... Ежедневно, то раз, то два, а то и более, перебираю в памяти всех близких мне лиц. Особенно последнего времени. Прошу и тебя и их по силе и меня вспоминать, потому что верю, что через это я получаю духовную поддержку, в которой, конечно, по немощи своей очень нуждаюсь... Погода у нас неустойчивая и часто холодно, теплых дней мы почти не видели. По мере возможности бываю на воздухе, любуюсь видами моря и соседними лесистыми и скалистыми берегами... Привет маме и мой глубокий поклон. Целую тебя и всех родных.

Твой отец Роман Иванович Медведь

3 августа 1931 года.

Дорогая Ирочка!..

24-го получил твою первую посылку, сегодня получу вторую...

Спасибо тебе и всем родным, не забывающим меня. Посылка пришла очень кстати, потому что после выписки из лазарета 9 июля я более недели прохворал кровавым поносом. Лечился главным образом голодом, очень отощал, в моих запасах не оставалось ни жиринки, и купить было негде... При переходе в роту из лазарета меня обокрали: вытащили из кармана бумажник с деньгами и квитанции на остальные деньги, крестик, сорвавшийся незакрепленный ключ от чемодана и еще кое-что. Денежные затруднения продолжались недолго. С моего личного счета мне дали определенную часть денег и без квитанции, а вместо утерянных хлопочу новые. Теперь я в другой роте, где нет воровства. И соседями, и помещением я вполне удовлетворен. Клопов почти вывели, но сплю плохо и очень недостаточно, потому что состою ночным сторожем каждую ночь с 12 часов ночи до 8 часов утра. Сначала это было очень трудно, теперь привыкаю. Получил выходную ночь, и еще обещают облегчение. Стороживство при моей старости и болезни занятие самое подходящее. Когда на посту, в помещении можно оставаться в одиночестве, в котором я так нуждаюсь для того, чтобы и душу приводить в порядок, и думать, и прочее. Высыпаюсь до 12 часов ночи, а потом днем. Лето у нас хорошее, но ночи бывают холодные, и моей одежки мне только впору теперь... Я получил кое-что из казенного обмундирования, но сдаю обратно, главным образом потому, что боюсь при своей старческой рассеянности растерять его, и за это – карцер. Ты спрашиваешь о порядке моей жизни. Завтрак у нас – каша и чай от 6 до 8 часов утра. Обед с 12 до 3-4. Вечером с 7 до 8 поверка, потом вечерний чай. Питание при здоровье было бы, пожалуй, достаточное, а при болезни очень недостаточное, хлеб только черный, на обед только одно блюдо – щи, часто и копченая рыба, даже почти ежедневно...

Дорогая Ирочка!..

Благодарю тебя и родных за заботы обо мне, доселе я получил от тебя пять посылок, упаковка вполне удовлетворительная, а корзина очень пригодилась, так как я оброс вещами и хранить их все труднее при отсутствии места, тары, времени и сил. Со сном у меня, конечно, неважно, и это задерживает мою медленную поправку, но иной подходящей для моих сил работы не найти, еще более потому, что с 1 августа за каждые шесть лет работы срок заключения заключенным моей категории сокращается на полтора года... Хочу и надеюсь еще пожить, но мои болезни и старость постоянно напоминают об очень возможной смерти здесь. О смерти заключенных учреждение родных вообще не извещает, а оставшиеся от умерших вещи хранятся шесть месяцев, по истечении срока хранения поступают в продажу. В случае моей смерти пришли заявление в управление по месту смерти о твоих правах на наследство оставшихся вещей и проси об отправке их по твоему адресу наложенным платежом... Рад за Людмилу и Леву, привет им. Очень хорошо, что Лева стал врачом. За Зину радуюсь и соскорблю ей. Спасибо за письма. Рад я всякой строчке, но прошу всех, пишущих мне, помнить мой принцип – никому не делать никогда (не только физического, но и духовного) насилия, а потому прошу не писать о других никаких подробностей, только с их согласия.

Сколько мне надо сухарей, денег и прочего – стараюсь по одежке протягивать ножки и чтобы на случай болезни оставался какой-либо запас, но иногда при болезни и слабости нужно побольше, да и делиться-то кое с кем необходимо. Помню, что ваши ресурсы очень неважные, сыты ли вы хотя бы с мамой, одеты ли, имеете ли комнату и прочее?.. Не огорчайся, что пишу о возможности моей близкой смерти, благоразумие требует подготовиться и к худшему концу, хотя я и верю, что доживу и до воли. Прошу всех не забывать меня, а я стараюсь помнить всех. По-прежнему ни на кого здесь не имею неудовольствия, всем доволен. Если имею претензии, то только к самому себе, и постоянно требую от себя стремиться непрерывно к совершенству...

Целую тебя, твой отец Роман Иванович Медведь

2 октября 1931 года.

Дорогая Ирочка!..

Отвечаю на письмо от 12-17 сентября. Мое здоровье, надеюсь, станет лучше, и главное, мое ночное стороживство кончилось 30 сентября. Отсыпаюсь и временно отдыхаю, а то я ощущал большую слабость – и изнурение было, и голодноват иногда. Теперь я получил доплатной стол и сыт... В общем я чувствую себя довольно хорошо, много лучше, чем ранее. Картина здешней жизни для меня стала ясной, и мои нервы менее боятся неожиданностей, которые я теперь переношу, хотя они действуют на меня, как удары, постоянно напоминающие, что со мной и вообще могут быть удары с параличом и прочее. По трудоспособности меня определили ко второй категории с отдельными работами, то есть почти инвалидное состояние, и на тяжелые работы меня не отправят... Прошу благодарить старика Василия Гурьяновича за его письмо, память и подарок. Еще много хотелось бы мне написать и тебе и всем. Скажи нашим родным, что я радуюсь каждой строчке и грущу, что не имею долго от них вестей, скажи моей бывшей хозяйке Валентине Альбертовне, что я получил ее письмо и благодарю за все, и готов и ей и всем писать, но письмо могу посылать только один раз в месяц, поэтому прошу не обижаться, что многие не получают от меня ответа или получают очень кратенькие ответы через тебя в виде благодарности. Знаю, что их любовь ищет большего, но, видно, такова воля Божия, чтобы нам терпеть отсутствие взаимного единения. Внутреннее-то через Бога для нас не закрыто, надо только в себе уничтожить всякое семя разделения, помня, что воля Христова в том, чтобы ученики Его были едины и во взаимной любви. Всякое разделение между близкими моими для моего сердца очень тягостно. На этом я кончаю письмо, потому что чувствую внутреннее побуждение не отлагать его отсылку на более долгое время. Всем, всем привет и благодарность. Прошу помнить и поддерживать мою немощь молитвами, а какими – сердце каждого указывает... Еще и еще повторяю – здесь я всем доволен, вижу к себе доброе отношение со стороны всех, хотя, конечно, душа моя очень часто тоскует и ощущает душевное одиночество. Еще раз привет, привет, привет всем, всем, всем, очень вспоминаю слова: сами себе, друг друга и весь живот наш... Мир всем.

Твой отец Роман Иванович Медведь

Дорогая Ирочка!..

Я хотел бы, чтобы ты знала и усвоила мои подлинные убеждения и свойства; примерно с 20-24-летнего возраста я сознательно уважаю и ценю всякого человека, и всю жизнь боялся сделать кого-либо своим рабом, и внешне и внутренне боюсь кому-либо причинять боль, насилие. Убеждать мое дело, принуждать не могу. Дерзаю сказать, что я любил свою свободу, никогда никому не делался рабом, а посему, думаю, и ценю свободу других: пусть живут по своему уму и по своей совести, и стараюсь никого не осуждать... лучше уйти в сторону... Я могу молчать, научился много терпеть и претерпевать, но, невзирая ни на что, я в своей глубине все тот же, люблю свою свободу, лелею и свободу других; предпочитаю разделение свободных – единению рабов. Впрочем, прости мою философию, мое самохвальство. Почитаю нужным прибавить, что я сознательно склонил свою голову, сердце и всю свою жизнь перед Вечною Истиною и Правдою. И Они дороже для меня и меня самого, и всего мира... Скоро полгода, как я здесь, наступает время, когда разрешают подавать заявление о пересмотре дела. Думаю, хотя и не решил окончательно, просить об этом...

Целую тебя, привет маме и всем родным, помните меня, как я вас.

Твой отец Роман Иванович Медведь

8 декабря 1931 года.

Дорогая моя Ирочка и все мои милые, дорогие, родные!

Третий раз уже сажусь за письмо, начиная с 30 ноября, но не посылал обоих писем, недоволен ими. Один раз в месяц – сколько за это время наберется всего, что бы можно сказать и что следовало написать! А времени и сил не хватает... Пусть не скорбят те из вас, кого лично я не назову или не назвал, я всех не только ношу в своем сердце, но всех и каждого я ощущаю как один с собою организм. Это не преувеличение, я подлинно живо всех ощущаю; часто более глубоко, чем живя среди вас, невзирая на то, что мы разбросаны в разные стороны... Взаимная любовь должна учить покрывать даже различные свидетельства совести, и любовь всегда должна ставиться выше личного знания. Разделение, но не рассечение; разделение, но не в основном, которое у всех едино, а посему разделения временны и преодолимы... Едва ли я следующее письмо напишу отсюда, а посему хочется подвести итог здесь пережитому. Я благодарю Провидение, что благодаря тому, что я это время пробыл на одном месте, моя связь с детьми восстановилась довольно скоро, это было большим утешением для моего духа, а посылки поддержали мое здоровье, которое в июле и августе находилось в критическом положении. С октября мое быстрое исхудание закончилось, силы мои стали восстанавливаться, я себя сравнительно в общем чувствую довольно прочно... Иной раз жить мне очень трудно... бороться за жизнь мне помогает моя любовь и привязанность к вам и моя ненасыщенная вера в необходимость исполнения обетований еще здесь, на земле. Если бы не моя любовь к вам, я бы спокойно смотрел, как догорает свеча моей жизни... и удовлетворился бы тем, что Бог мой судил мне быть исповедником... Конечно, и здесь я имею немало утешений, и одно из главных это то, что я постоянно живо ощущаю всех вас, как ощущаю самого себя, как свое второе тело, ощущаю, невзирая на рассеяние, а то и разделение. Для меня все едины и все близки, и это единение за отсутствием шума внешнего общения я ощущаю даже крепче, чем будучи физически близко от вас. Когда я только ухожу от шума своих внешних обстоятельств, после Единого Вечного я живо ощущаю вас или, вернее, и Его ощущаю в единении со всеми вами и со всеми верными...

2 февраля 1932 года.

Дорогая моя доченька Ирочка!..

Я переменил место работы, перешел в Кустпром, раскрашиваю деревянные куклы; легче здесь, и нет вечерних занятий, но трудно просидеть 8 часов. К концу работы после болезни усилились головокружения и начались сердечные припадки; но надеюсь скоро оправиться... Спрашиваешь о внешней стороне моей жизни. Сплю на общих сплошных деревянных нарах, подстилаю войлок и плед, одеваюсь теплым ватным одеялом и часто еще и полушубком, стриженая голова постоянно в шерстяной шапочке (надо бы и вязаную бумажную), иногда еще и в шлеме. Сил мало, на чтение и тому подобное времени почти нет, иначе приходится мало спать, а это плачевно отражается на моих силах... Мало отдыха, все делаю сверх моих сил. В тишине приходится быть очень редко, об одиночестве приходится мечтать, все на людях, а душевно очень одиноко. Временно помещался в общем бараке, очень там устал от шума и забот, чтобы не потерялись вещи. Моей каракулевой шапки нет уже, но новой и никакой не шлите, здесь все становится предметом зависти и очень часто исчезает... Моя новая работа – мне по силам, но угнетает норма, мне она не по силам, хотя я работаю почти не отрываясь... Школа здесь для нас, и не скажу, что легкая. Но Провидению угодно, чтобы мы и это все испытали, чтобы и опытнее быть, а может быть, подобно Лазарю на гноище, здесь страдаем, чтобы там радоваться, здесь за грехи получить возмездие, чтобы там от него свободными быть и просто перейти на лоно Авраамово. Если так, да будет имя Господне благословенно; потому что самые тяжкие здешние условия несравнимы с ужасными муками ада. Так говорил, например, преподобный Серафим, которому было дано испытать муки ада очень недолго. А вообще об аде я часто вспоминаю... и часто приходится говорить себе по опыту, что сами люди друг для друга и для себя здесь еще устраивают ад. Нередко побаиваюсь, что я плохо прохожу свою новую школу, потому что не всегда тишина и радость наполняют душу, а нередко – шум и суета, спешка и уныние закрадываются в сердце, заполняют его, и не скоро дождешься изгнания их или ухода их. Но когда нет их, хорошо. Ведь Бога нигде, никто и никакими условиями не может отнять от меня. А если Он со мною, что для меня все внешние тягости?! Что моя нищета и бессилие? Когда в Нем бесконечное море Силы и богатства. Он – мое бытие, Он – моя жизнь и сознание. В Нем я всех нахожу, до всех достигаю, всем владею... Прошу не унывать тебя и всех. Прошу молиться о себе, о мне и обо всех. А в молитвах чаще и чаще я вспоминаю слова Иоанна Златоуста и Василия Великого о том, что надо не о маленьком просить, а дерзать молиться о великом, а также и о непрестанности в молитве. Конечно, это я прежде всего говорю самому себе и от себя требую исполнения припомненного, вопреки всяким внешним вероятиям и тяжким условиям, как-то: физическим болезням, моим согрешениям и тому подобному. Чаще и чаще останавливаюсь на своих грехах, больше и больше познаю свои немощи духовные и ничтожество, прошу о прощении согрешений и очищении моего сердца от всякой скверны – потому что в чистоте сердца ключ ко всем духовным благам...

Дорогая Ирочка!..

Я вполне понимаю твое желание знать подробности о моей внешней жизни. Кое-что сообщаю. С 8 января по 26 февраля я был раскрасчиком кукол, а с 26 февраля я счетовод-табельщик. Новое место пока очень трудное, и посему я запаздываю со своим очередным письмом. Спим мы здесь на сплошных нарах, постилаем на них кто что может, у кого матрас, у кого полушубок, у меня войлок и сложенный в четыре раза старый черный плед. Одевался зимою теплым одеялом и полушубком. Белье нательное ношу казенное и переменяю его в бане каждую неделю почти, за редким исключением. От постельного белья пока еще не отказался, но возможно, что придется пока обходиться без него, как и большинство из нас. В последние дни и вся наша одежда вольная сдается, и мы все облекаемся в казенное платье. Для меня это огорчение, потому что я очень зябок и мое платье гораздо теплее казенного... Прошу всех не забывать Божьего пути, всем желаю духовного возрастания. Маме привет, тебя целую, письма твои получаю, Господь с тобой и всеми вами.

Твой отец Медведь Роман Иванович

26 апреля 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!..

Пишу письмо дополнительное, разрешено мне за работу, времени чуточку больше. Сдаю свою должность ввиду предстоящего переезда на другое место, где, по-видимому, придется служить в подобной же должности... Когда у меня улучится свободный часок, когда нет хронического недосыпа, когда не болит голова, я чувствую себя великолепно. Вы все знаете – почему. Стою на Твердом Камне и не боюсь никаких волн. Это настроение бывает нередко, если ничто не смущает совесть, о чем я постоянно забочусь. Я имею дерзновение и всех вас и чувствую и ощущаю, тогда ничто и время и расстояние; в немощи своей и болезнях ощущаю силу, ясно, что не свою. Для меня ничто и заключение и узы, мне ничего не надо, у меня всё есть, я всем обладаю, я радостен и счастлив, и всех встречаю с радостью и приветствием, а в жизни нашей это очень важно, потому что мы все здесь угнетенные и подавленные и своим несчастьем, и горем своих соседей, так все ищут ободрения, ласковой улыбки, бодрости духа. С переменой места, конечно, надо будет привыкать к новым людям, к новой обстановке, но если это нужно, то что против этого, хотя бы и внутренне, протестовать. Источник всякой жизни ведь всегда с нами и около нас, значит, и нечего страшиться и беспокоиться. Он с нами и в здоровье и в болезни, и в жизни и в смерти. Важно при всех условиях сохранять ясность сознания. Я уже несколько лет боюсь вообще всяких волнений, спешки и тому подобного, они омрачают сознание, и я уже понял давно, что отдаваться им почти то же, что впадать в грех. Болезни, конечно, мешают, и очень мешают, но мы очень хорошо знаем, что в немощи совершается сила Божия. А посему – не смущаться. Но вывод все-таки делаю: блажен тот, кто в сравнительном благополучии в строгости содержал свой организм и приучил себя ко всяким лишениям. Служба нисколько не может мешать, как изъяснил в свое время преподобный Варсонофий, лишь бы проходить ее для Высшей Совести по своей чистой совести. Прошу прощения, что пишу, может быть, тебе и другим не интересное, но живу-то я этим. Знаю, что вас постоянно интересуют мои внешние обстоятельства, но говорю искренне – они вовсе не дурны и вполне благополучны. Уже прошло время, когда моя душа всего боялась, всего ужасалась, ждала всякой беды и несчастья... Грущу за тебя, Ирочка, и за маму, что так трудно вам живется и что я еще свалился грузом на вас, вместо того чтобы помогать вам, но, видно, такова Высшая Воля. Еще раз привет всем, с праздником Христова Воскресения... Всех прошу не забывать меня, привет Зине Борютиной, Елене и всем уехавшим. Слава Богу за все.

Твой отец Роман Иванович Медведь».

Родные стали хлопотать о сокращении срока его заключения. Дело было вновь рассмотрено ОГПУ, которое посчитало, что протоиерей Роман, как бывший начальник духовенства Черноморского флота, руководитель православного братства и воспитатель православной молодежи, сумевший организовать монашескую общину, не может быть освобожден и приговор – десять лет заключения – должен быть оставлен в силе. Однако состояние здоровья отца Романа стало к тому времени настолько тяжелым, что руководство ОГПУ сочло возможным сократить срок заключения на одну треть по болезни.

Вскоре отец Роман написал своим близким:

«21 июня 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои близкие, родные, дорогие!..

1 июня мне под расписку объявлено, что постановлением ВЦИК от 19.4.32 года срок моего заключения сокращен на 1/3, а посему его конец теперь – 16.10.37 года; кроме того, за работу пока имею уменьшение на 29 дней, то есть срок еще сократился. Что-то Господь пошлет еще по твоему ходатайству?.. Мир и радость оставил нам Пастыреначальник, и никто их не в силах отнять от нас. Радостно ощущать, что среди людей нет и не может быть у нас врагов, а есть только несчастные братья, достойные сожаления и помощи даже тогда, когда они (по недоразумению) становятся нашими врагами и воюют на нас. Увы! они не понимают, что враг-то находится прежде всего в нас самих, что его вначале нужно изгнать из себя, а потом помогать и другим сделать это. Один враг у нас общий – это диавол и его духи злые, а человек, как бы низко ни пал, никогда не теряет хотя бы нескольких искорок света и добра, которые могут быть раздуты в яркое пламя. А нам нет никакой выгоды воевать с людьми, хотя бы они били нас не только в правую ланиту, но постоянно осыпали бы нас всякого рода ударами и поношениями. Одно важно: твердо держаться нам своего пути и через войну с людьми не сходить со своей дороги. Воевать с людьми – это значит становиться на их ложную позицию. Даже в случае успеха эта война нам бы ничего не дала, а отвлекла бы надолго от нашей задачи...

Ирочка, холодно у нас. С весны было теплых не более 2-х дней. Пришли мне перчатки, потому что мои у меня украли... Трава около нас, где нет камней, все-таки пробивается, деревьев и кустов вообще нет. Хотелось бы мне сбежать со своей службы в сторожа, но боюсь и холодов, и дождей, и ветров и, особенно, боюсь своеволия, как бы не попасть из огня в полымя... Привет маме и пожелание ей от Бога терпения, здоровья и всего доброго.

Целую тебя, моя дорогая, твой отец Роман Иванович Медведь

8 сентября 1932 года.

Дорогая Ирочка и все родные!..

Через десять дней уже будет месяц, как я на новой, еще более сложной службе, но еще доселе я ее не охватил как следует, и, конечно, это меня тяготит. Мой канцелярский опыт все увеличивается, многое я делаю гораздо скорее, чем это было в начале моей канцелярской карьеры, но все же я канцелярист еще неважный, а посему и много работаю, а результаты слабые; мешают болезни, кроме неопытности и непривычки... А так я стараюсь проходить свою школу с терпением; если она мне дана, то, очевидно, для моей пользы, для большего моего смирения, для укрепления в терпении, как новое поприще для самоотвержения, для обретения опытности и многого другого, что мне и неизвестно. Живу и не ропщу; по поводу своих страданий и оставленности размышляю так: если они за мои грехи, то по поводу себя и тех, кто не забывает меня, я припоминаю притчу о милосердном самарянине и теперь вместе с законником говорю, что тот мне близкий, кто оказывает милость ко мне; припоминаю слова, которые и ранее я повторял нередко, слова оптинского старца Амвросия – иной от меня за десятки, сотни верст, а на деле ближе живущего со мной рядом. Если же мои страдания – Голгофа, то вспоминаются слова Христа в Гефсиманском саду о тех, кто и одного часа не мог пободрствовать с Ним; припоминаю и то, что после бегства учеников при Кресте стояли Мария Магдалина, кроме Матери Его, Иоанна, и еще десятка полтора других жен... Конечно, действительность заставляет меня постоянно не забывать о моих немощах и физических и духовных. Я стараюсь бодриться и бодрюсь, часто бываю и радостен, но особенно утром до работы. Знаю, что это не от меня и не от моих достоинств, эта радость... Иногда, и нередко, ощущаю и торжество в сердце, и силу, и полноту... но изношенный старый организм постоянно напоминает о несчастной зависимости моей от достаточного сна и достаточного питания... Не подает нам Провидение быть искушенными более, чем мы можем понести, а так вообще я никак не могу отделаться от сознания, что по человечеству и гражданству я страдаю совершенно безвинно, потому что принадлежу к типу тех верующих, которые проявляли и проявляют по отношению к нашей современной власти максимум благожелательности и за это достойны не наказания, но самого энергичного поощрения. Уже целый год я собираюсь написать ходатайство о пересмотре моего дела, многократно его начинал, но доселе для этого серьезного дела у меня не хватало времени. Когда позволят силы, буду урывать у ночей, чтобы это дело все-таки сделать...

Твой отец Медведь Роман Иванович

8 ноября 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!..

Давно душа моя ощущает долг и потребность ответить всем, кто вспомнил день моего рождения. Прежде всего, благодарю вас, мои родные, доселе вы крепко поддерживали меня в моем испытании, прошу и впредь не оставлять меня, потому что часто здесь озираешься кругом, чтобы найти среди людей кого-либо сочувствующих и понимающих, но не нахожу их доселе... В моем положении нет ничего существенно нового. Стараюсь проходить свою школу с терпением, много она смиряет меня, постоянно давая мне удостоверение в том, что работник я неважный, делаю много промахов, за них мне достается, и приходится пить поношение как воду... Есть, конечно, немало и утешительных моментов, о них я поведаю подробнее через Ирочку, если она приедет на свидание... Вчера вечером, то есть 7 ноября, я несколько отдался воспоминаниям о своей жизни и особенно остановился на пережитых происшествиях или, вернее, как я был свидетелем, что человек с неочищенным сердцем не в состоянии правильно воспринять окружающие обстоятельства и передать о них, и невольно против своего желания извращает действительность, и постоянно против своего желания является и лжецом и клеветником. Припоминалось, как это было еще в Воздвиженске с умершим Николаем Николаевичем Неплюевым и прочими. Еще раз ощутилось, что неочищенное сердце не может стать высоким жилищем... истинной любви. Любовь подлинная может быть только там, где сердце освободилось от пристрастий... Возвращаюсь еще к 1 октября, я весь день чувствовал себя прекрасно и чувствовал, что это оттого, что в этот день вы меня вспоминаете. К ночи я себя чувствовал очень хорошо, ощущал глубокий покой, он и теперь со мной. Я жив, ощущаю жизнь, и этого довольно с меня. Если центр жизни своей постоянно переносишь внутренне в этот Вечный Единый Центр, то не будет обстоятельств, когда можно будет ощущать себя плохо. Вездесущий и Всепроникающий никогда нас не оставляет и оставить не может ни в каких обстоятельствах и ни в каких переживаниях. Если об этом не забывать никогда, тогда наше счастье на земле обеспечено даже в тяжких болезнях и в самой смерти... Целую тебя крепко.

Отец твой Медведь Роман Иванович».

Вскоре протоиерею Роману было разрешено свидание с родными. На свидание в декабре 1932 года поехали жена Анна Николаевна и дочь Ирина. Они добрались до Попова острова, где находился лагерь, и объяснили часовому, зачем приехали. Солдат пустил их внутрь и проводил в контору, а затем вызвал отца Романа. Анна Николаевна сняла на три дня угол в бараке, и все это время отец Роман жил здесь и только утром и вечером ходил отмечаться в лагерь, откуда он приносил в котелке полагавшийся ему обед. Здесь Анне Николаевне и Ирине пришлось впервые увидеть, как возят умерших заключенных на кладбище. Их заранее предупредили, что если они заметят эту процессию, идущую всегда под охраной часовых, то во избежание могущих быть неприятностей надо прятаться. И вот они увидели, как везли на дровнях гору умерших на островок, который был весь обращен в одно большое кладбище. Несколько впряженных в дровни заключенных, таща их, не переставая пели: «Со святыми упокой...»

«16 декабря 1932 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!.. – писал протоиерей Роман в первом письме после свидания. – В здоровье после вашего отъезда я заметил вначале значительное улучшение, но вскоре и головокружения, и боли сердца, и общая немощь вновь напомнили мне, что моя телесная машина износилась, и этого никогда не надо забывать; при малейшем ухудшении условий, при случайных даже недосыпаниях все приходит в полную расшатанность. Теперь вновь все стало на место. Но по сравнению себя с другими нахожу, что я сравнительно еще и бодр и силен. Вокруг меня немало гораздо более слабых, немощных и калек, притом забытых, одиноких и обижаемых своими же сотоварищами по беде – молодыми. Конечно, оттого что другим плохо, нам не становится лучше, но при подступах уныния всегда можно укорить себя, сравнивая свое положение с положением их, причем среди них, хотя и редко, попадаются люди крепкого духа, неунывающие... Школа моя, слава Богу – прохожу ее по-прежнему; если на свободе у меня не хватало детального послушания и самоотречения в мелочах, то теперь этих условий с избытком, обо всем, до всякой пустяковины включительно, приходится спрашиваться, иначе неладно получается. Это нисколько не трудно, а поношений и укорений очень и очень достаточно. Все это приучает и к терпению, и к смирению, и к послушанию, а от них на душе становится все тише и тише. Более и более замечаю, как всякие волнения и спешка разоряют и душу, и телесные силы, а при моем здоровье они положительно губительны, и борьба с ними – моя боевая задача в настоящее время, как это было и ранее... Блажен тот, кто закалил себя, приучив с юности к суровой жизни, к малому сну, к голоду, холоду и всяким лишениям. При перемене внешних условий к худшему он сохранит покой; недурно поступает и тот, кто выучивает священные тексты на память; при отсутствии книг он прибегнет к памяти и прочтет, что ему надо... Кончаю письмо, скоро Рождество Христово, накануне память преподобномученицы Евгении. Поздравь от меня Женю с предстоящим днем Ангела. Кругом мрачно, но на душе у меня светло. Кругом шумно, а в сердце у меня тихо, ибо где бы ни был я, в каких бы обстоятельствах ни находился, со мной Мой Единственный Сладчайший Христос. Кланяйся от меня маме, еще привет всем, всем, кто не забыл меня. Целую тебя, прошу всех помнить меня, как и я стараюсь помнить каждого.

Твой отец Роман Иванович Медведь

Дорогая Иринка!..

В связи с моим инвалидством в недалеком будущем возможна перемена в моей судьбе, и даже довольно скорая. Кажется, на этот раз я не ошибусь, хотя в прошлые разы ошибался неоднократно. По старости и немощам, конечно, боюсь переездов и перемены мест и особенно этапов. Но уповаю на Милостивое Провидение и постоянно призываю себя к мужеству, подобающему верующему человеку... Закончил я свое последнее письмо замечанием, что мало людей, ищущих истины, мало могущих ее принять и еще менее по истине и живущих. К сожалению, это приходится относить и ко многим священникам, которых здесь достаточно и с которыми у меня не создалось близости. Уж видно, такова судьба, что почти всю жизнь в моих исканиях и стремлениях я менее всего находил сочувствия среди сопастырей. Казалось бы, общие узы должны были раскрыть сердца ко взаимному пониманию, но, увы, глухие и слепые прежде через заключение не стали слышащими и зрячими. Не в этом ли причина, что душевные люди не могут воспринимать духовного. Но боюсь самопревозношения и осуждения других... Относительно возможных перемен в моей участи, Ирочка, мне думается уместно хлопотать и от вас; я принял во внимание и то, что говорила мама по этому вопросу. Говоря по-человечески, хотелось бы как инвалиду, по возрасту приходящему в большую немощь, доживать свой век на чьем-либо иждивении, но да совершается со мною воля Божия, потому что она для нас всегда самая лучшая... По-прежнему я все в работе сверх сил; по сравнению с тем временем, когда ты была здесь, работы вдвое, а то и втрое больше. А при немощах и трате времени для самообслуживания все отлагаю писание писем, для которых нужна некоторая собранность и покой. Привет маме, привет всем, целую тебя крепко, прошу всех не забывать меня и не ослаблять своей памяти обо мне... Даст Бог, до свидания.

Твой отец Медведь Роман Иванович

27 февраля 1933 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!..

Вот уже третье, последнее в этом месяце письмо пишу, пользуясь до конца разрешением на дополнительные письма за ударничество. Дни у нас стали больше, солнышко светит чаще, зима борется с летом, ночью небо глубокое, темное, звезды светят ярко, точно в бархатной оправе, тихо и морозно... Понедельник чистый... он даже и здесь чувствуется... Иногда забываешь о своей инвалидности, а иногда особенно ее ощущаешь и видишь, что по существу дела ты уже не работник, а старик беспомощный, наподобие ребенка, нуждающегося в уходе... Но в общем духовно бодр. Пробегаю прошедшие годы, особенно начало 31 года, то есть время ареста и следствия. Много дум по этому поводу, и дум грустных. Ведь уже третий год пошел. За время ареста и следствия я особенно плохо себя чувствовал... Продолжаю учить себя, пользуясь каждым поводом. Учу себя, как себя вести, чтобы всегда быть готовым спокойно и с достоинством встретить всякие обстоятельства, как бы трудны они ни были... и умереть достойно своего звания. Учу себя никогда не сходить с крепкой скалы нашей веры. Учу себя не поддаваться природной иллюзии почитать свое "я” центром вселенной, хотя с этой больной позиции начинают свою жизнь все люди. Как неверно, что солнце ходит около земли, так неверно и это самосознание. Учу себя свое "я” утвердить в Едином Великом "Я”, Которого мое "я” только луч и слабое отражение, а посему без Него и живой связи с Ним оно обречено на неизбежное умирание. В Нем же – и в самой смерти жизнь бесконечная...

Еще раз целую тебя, моя Иринка.

Папа

15 марта 1933 года.

Дорогая Иринка!..

Последние дни от нас уезжают на свободу инвалиды, все едут свободно, по отдельным литерам в места, которые они сами себе избирают. Меня пока это не коснулось, а коснется ли и скоро ли, наверняка сказать не могу, живем (в этом отношении) слухами и предположениями, которые противоречивы. Я покоен относительно того, случится ли то или другое, потому что без воли Божией ничто не случается; а наша воля – нечто погибельное (если оторвана от Единой, Премудрой, Всеблагой Воли), и посему я не позволяю себе предаваться мечтаниям в ту или другую сторону, хотя мысленно спокойно обсуждаю всякие возможности...

Карелия Мурманской ж. д. Станция Кузема. 4 лагпункт.

24 мая 1933 года.

Дорогая Ирочка и все родные!..

Уведомляю о перемене в моей жизни. Как видишь, я уже на другом месте. Сюда прибыли на днях, вчера была еще одна врачебная комиссия, после которой окончательно решится судьба; говорят о достоверности благоприятного исхода. Эти дни были трудные, мою провизию значительно обчистили в дороге, а две последние посылки (думаю, к лучшему) мною еще не получены, хотя и пришли во 2-й ОЛП, последуют за мною в 4-й ОЛП, но, может быть, меня и не застанут и тогда возвратятся в Москву. Прошу от всех вас на это время особой духовной поддержки, потому что физически тяжело, и это будет продолжаться не знаю сколько дней. Духовно я бодр и в глубоком покое...

Целую тебя крепко.

Папа

22 июня 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные, дорогие!..

Очень сильно ощущаю вашу духовную помощь. Благодаря ей злые дни для меня очень скоро сократились. С 26 мая мне предложили быть делопроизводителем на том местечке в двух километрах от Куземы, где мы помещались. Уходил на свободу инвалид-делопроизводитель, спешно его надо было заменить, жребий пал на меня, – и вот до 20 июня я был в этой новой должности. Работы было немного, и атмосфера благоприятная, а посему я работал не сверх сил, как было раньше, а потихоньку, так что было время и для отдыха. Воздух – свежий, кругом – лес, река и взморье. Жилищные условия также изменились к лучшему, я поселился в канцелярии, где кроме меня проживало не более 5 человек... С 20 июня я проживаю там же, но уже в сторожах, вследствие закрытия прежней должности. В смысле трудности и досуга стало еще легче и еще менее ответственно. Продолжаю ожидать решения своей участи. Кроме меня в таком же ожидании и еще немало людей, а большинство уже освобождено, и почти все на полную свободу... Был труден переезд, потому что ехали со мною в этапе нечистые на руку, которые в дороге обворовали меня и изрезали ножами мои сумки. Спустя три дня, как я писал, бесследно исчезли с места нашей высадки – мой чемодан с бельем, корзина с платьем и сундучок с провизией... Я писал, что эти пропажи нисколько не смутили меня и не нарушили моего внутреннего покоя...

Папа

Дорогая Иринка и все родные!..

Я все там же, все в ожидании, внешние условия за последние 10 дней изменились, я стал жить ближе километра на два, в положении лучшем. Я было вновь заделался делопроизводителем с работою, для моего инвалидства трудною, но с передвижением поближе устроился по силам – в качестве дневального и курьера при одном из учреждений ЛП – и благодушествую. Находится и свободное время, и время, когда могу быть один с собою самим. Голову и душу не обременяют разные ответственные заботы, а посему дух покоен, а физическая работа – посильная: 2 раза (иногда 3) в день уборка служебного помещения, разнос бумаг, разные небольшие поручения, иногда – небольшая работа по канцелярии... Учусь по-прежнему жить настоящим, ни к чему не привязываясь (пользуясь миром сим, как бы не пользуясь им). Условия постоянно напоминают о том, что мы странники в этой жизни, которые должны быть готовы каждый момент и с места тронуться, и попасть домой за пределы этой жизни. К этим мыслям особенно располагает наблюдение над нашим братом инвалидом – и при нашем передвижении с места на место, и, особенно, при оставлении этой жизни, что наблюдать приходится нередко: ведь все-то мы – одною ногою в могиле, долго ли до другой? Чуть побольше усилий или ухудшение условий – и... конец... Я как-то особенно ярко ощутил, что всякие обстоятельства в жизни – и происшествия, и испытания, и неожиданности – дело второстепенное. Основа – это постоянная связь с Единым и Вечным. Есть она, тогда все происходящее, хотя бы и самое тяжелое, можно переносить равнодушно или, вернее, – покойно. Главноето ведь имеется, а все прочее – преходящее. В Главном же и Едином, как в Полноте, все есть, и все в Нем, а посему никакие утраты этой жизни не страшны. От понимания до осуществления, конечно, далеко, но понимание все-таки 50 процентов; по пониманию можно себя приучить и жить... Невзирая на всякого рода тягости, будем мужественны и благодушны.

Господь со всеми нами!

Папа

30 июля 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Сегодня день твоего рождения, поздравляю тебя и маму и шлю пожелания такие, какие для тебя будут самыми лучшими и какие я бы мог придумать для тебя. Мое положение без перемен. Все не перестают говорить, что всех нас, актированных инвалидов, может быть за малым исключением, все-таки вскоре отправят, хотя стали отправлять и лиц нашей категории, но до меня, видимо, очередь не дошла. Пока еще лето, мне на последнем месте хорошо – дневальным, курьером и немного по канцелярии. Но к осени, когда придется и дрова пилить, колоть, и печи топить, при моих грыжах и сердечной слабости будет много тяжелее. Но, может быть, до этого времени отсюда и отправят, по большей части отправляют вчистую. Все утверждают, что вопрос в нескольких днях, но они уже растянулись на месяцы. Конечно (по своему хотению), я желал бы освобождения; если оно сейчас для меня необходимо, то, конечно, Провидение мне его предоставит. Хотя я избегаю мечтаний, но мысли разные приходят, что я буду делать после освобождения? Чего я желал бы для себя? А ответ постоянно у меня всегда готов: хочу покоя, хочу отдохнуть, в себя прийти, собой заняться... Хочется уединения и молчания, того, что с ними может быть связано для верующего человека. Теперь у меня нет постоянных забот, ум мой и сердце ими не обременены, но некоторое беспокойство есть. Это – постоянно оберегать от воров и учреждение, при котором я состою, и свое имущество; на этой почве, может быть в силу своего вообще заботливого или беспокойного характера, я и недосыпаю, и имею лишние волнения, но в общем мне по-прежнему хорошо... Многое увидел я, многому научился, во внешнем я уже не такой беспомощный, как ранее, многое сам научился делать. А вам всем хотел бы сказать, хотя и ранее писал об этом, как важно, живя на свободе, приучать себя к жестокому житию и всяким лишениям, чтобы, когда придут тяжелые обстоятельства, все переносить с мужеством и полным самообладанием. Чувства, чувства – как они разоряют нас, если не находятся в полном подчинении разуму! Когда догорают силы, видишь, как много их истрачено напрасно... Чувства – огонь души, надо хранить [их] только для Первостепенного, а ко всему прочему надо научиться относиться спокойно, почти безразлично (покупающе, яко не приобретающе, пользующеся миром сим, яко не пользующеся). Эту мораль прописываю прежде всего себе и требую, чтобы у меня было именно такое отношение к моим внешним обстоятельствам, и в частности к моему заключению... Всем желаю всего доброго. Не взыщите, что сравнительно редко пишу, по инвалидству я уже не ударник и не могу иметь прежнего количества писем. Не взыщите за содержание писем, если оно кажется вам скудным, от скудного и убогого чего же ожидать. Целую тебя крепко, Ирочка...

Папа

14 августа 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Всё те же ожидания. От более или менее компетентных лиц слышал, что еще, может быть, придется отсидеть месяц-другой, а я опасаюсь, может быть, и более. Уж не навести ли справки тебе в Москве? Мое дело за Коллегией ОГПУ, от этого, говорят, и задержка, коллегиальных стали освобождать только в последнее время... Я писал, что живу среди отрицательного элемента, и масса энергии уходит на оберегание казенного и своего имущества. Всё налеты, меня вновь обокрали среди бела дня, сделали пробой замком от двери, я был в отсутствии не более десяти минут, правда, удалось немедленно напасть на след похитителей и возвратить бо́льшую часть ворованного, но кое-что пропало, например очки, часть провизии, кое-какие вещи... За это время все-таки находилось время и для чтения, и для размышления. Основные мысли о нашей вере всегда очень утешительны. Но когда оглядываюсь на окружающее, для себя отрадного нахожу очень и очень мало... Всех вас помню, всех ношу в сердце, всех люблю, всех приветствую, все для меня живы. Но и видеть всех вас очень бы хотелось, и, конечно, не однократно, а так, чтобы насытилась душа. Привет маме, целую тебя крепко.

Папа

1 сентября 1933 года.

Дорогая Ирина и все родные!..

Живу я на том же месте и в той же должности – дневального и курьера. По существу дела – должность легкая, а для моих сил, в последнее время в особенности, очень нелегка... Тело и душа ищут тишины и покоя, но здесь их трудно иметь. Часто ощущаю нужду и в свежем воздухе, почти все время я прикован к помещению, охраняю и казенное, и наше частное имущество... При всех усилиях все-таки тяжело жить оторванному от привычной обстановки и своих близких. О, как начинаешь здесь ценить те условия, в которых живете хотя бы и вы все. Условия, условия – как зависит от них личность человеческая! Как сама по себе она слаба в немощах, в старости! Это время снова чаще меня посещали мысли о смерти. Конечно, она уже не за горами, я уже докатился до пределов жизни, а все же хочется кончить свои дни не здесь, не на чужбине, а среди родных. Но будет так, как распорядится Провидение, и приму безропотно то, что Оно пошлет. Здешние условия наталкивают на мысль о том благе, которое достигается при общности имуществ, когда личное имущество сводится к минимуму. Припоминаю подобное в организациях IV века у Пахомия Великого. Да! Хорошо там было, очень хорошо потому, конечно, что все собравшиеся были единомысленны и единодушны, одного настроения; и, кроме того, свои физические потребности они научались сводить к минимуму, а посему для своего экономического обеспечения они тратили очень мало времени – имели много досуга и пользовались им так, как находили это нужным в соответствии со своими убеждениями. Физически они были нищие, но духовно очень богатые. Я ощутил великую правду в том, что по существу дела праведная собственность может быть только там, где она не личная, а общая. Справочка о Пахомии очень уместна. Вообще же напоминаю себе, что и в этом вопросе, как и вообще во всех вопросах нравственности, кроме резкого различения добра и зла, на деле в жизни, в истории – много ступеней, по которым и личность и общество выбираются из крайнего зла к высшему добру, и каждая промежуточная ступень носит характер относительный, то есть она добро с точки зрения низшей ступени морали, но она не может расцениваться и как зло с точки зрения высшей ступени. А все дело, конечно, в том, подымается ли человек и все общество к высшему или же, наоборот, опускается к низшему. Я ублажаю того нищего, о котором пишет Димитрий Ростовский: старый, больной, в рубище, в холоде и голоде, он был всегда счастливым. Я верю этому, он не имел никакого своего личного имущества и не был к нему прикован. С этой точки зрения и для меня благо, когда здесь расхищали неоднократно мое имущество, но зато я делался свободным от его хранения... Передай привет всем нашим родным, поименно их не упоминаю, но сам про себя, конечно, их всех называю и помню. Всех приветствую, всех благодарю, привет маме, целую тебя крепко, посылки получаю, хотя теперь и реже, нужду ощущаю в сахаре. Если сумеешь найти, пришли еще раз. Еще раз всем привет.

Папа

25 сентября 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Не писал вам уже целый месяц. За это время много пережито, было очень трудно. Несколько дней я совмещал обязанности дневального и счетовода-табельщика, потом меня от дневальства освободили, и я был счетоводом-табельщиком более 3 недель. Было очень тяжело, работа была запущена, я работал очень много, сверх сил, правда, привел все в порядок, но сильно исхудал, моя плоть заметно тает... Вновь была врачебная комиссия, и я уже в 4-й раз признан инвалидом: грыжа, порок сердца с отеком ног и преждевременная старческая дряхлость... Очень сожалею, что не могу вас обрадовать добрыми вестями о себе, как было месяца два тому назад, когда я писал, что мне очень хорошо. Конечно, мне неплохо и теперь, но уж очень много зла вокруг. Очень жалко мне злых, потому что от злобы плохо и хуже самому злецу – что он носит в себе? какую беду? и разве с ней он может быть покойным и счастливым? – конечно нет. Гложет и сушит его злобность... кроме злых есть много измученных и изможденных... все нуждаются в утешении и поддержке, но почти никто не в силах дать их другому, потому что сам удручен и изможден... здесь грустная картина, здесь редко кто делится тем, что получает, с другими, потому что самому не хватает или только в обрез. Все это вместе взятое наполняет душу скорбью и ощущением крайнего одиночества... Привет маме и пожелание ей доброго здоровья...

Привет... всем, твой папа

8–9 ноября 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Погода плохая, как в тот день, когда вы приехали ко мне в прошлом году на свидание, сильный ветер, снег и потом мороз. Комната, в которой я занимаюсь, угловая, вторые окна еще не вставлены, ветер гуляет, печь не топится, мучаемся напрасно, в дыму целый день, ветер через трубу выдувает дым обратно в помещение, дым заел и очи и горло. Но 9-го уже хорошо, мороз, ветер переменился, в помещении делается теплее и теплее, печь топится хорошо. Давно не писал тебе, было недосуг, надо было кончать к месячному отчету срочную работу, да и прихворнул я... доселе еще не вполне поправился, болел на ногах, потому что нельзя было прервать работу и через то подвести моего непосредственного начальника, теперь зато легче... Из твоих последних писем я вычитываю (может быть, и неправильно), что Красный Крест обо мне ходатайствовать не будет, а посему ты написала о советующих подать прошение об амнистии... Что же касается амнистии, то я лишен возможности о ней ходатайствовать, потому что это ходатайство означало бы признать себя виновным по примененной ко мне статье 58-й, пункты 10, 11. Но виновным я себя признать не могу, потому что эта статья политическая, а я в области политической против советской власти нисколько не виновен. Смело говорю: наоборот, моя позиция относительно советской власти всегда была максимумом благожелательности... Я работал исключительно на религиозной почве, принцип отделения Церкви от государства мною был провозглашен и осуществляем за 9 месяцев до выхода декрета об отделении Церкви от государства и до появления советской власти... Я постоянно стоял за мирный договор церковников с советской властью... и сознательно принял и защищал примирительную политику митрополита Сергия, за что также перенес немало, а посему мне не в чем признавать себя виновным. Я виновен лишь в том, что я верующий, но и эта вина отпадает, поскольку конституция СССР признает свободу религий. А посему осуждение меня по 58-й статье есть чистое недоразумение. Я могу ходатайствовать только о пересмотре моего дела, доселе я этого не сделал по своим болезням, крайней перегруженности работой, которые не оставляли мне ни времени, ни сил для написания этого ходатайства, а также из-за ожидания освобождения по инвалидности. Если меня не освободят по инвалидности в скором времени, тогда постараюсь написать наконец и это ходатайство...

Твой папа

Кузема. 3 лагпункт Беломорско-Балтийского Комбината.

23 ноября 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Что-то последние дни у меня очень скорбно на сердце; из случайных обстоятельств, которыми полна наша жизнь, я убеждаюсь, что делаюсь все больше немощным стариком, я дряхлею все сильнее, мысли о смерти все более меня посещают, мечтаю о том, чтобы, в тишине пребывая, оплакать грехи свои и приготовиться к смерти, а потом и принять ее в спокойствии сердца. А в канцелярии, где едва ли мне придется работать, штат, как и везде, у нас постоянно сокращается и остаются только работники сильные, а нам, старикам, останутся только легчайшие работы на производстве, как, например, переборка картофеля и овощей, шитье стелек в сапожной, а может быть, плетение корзин из дранки и плетение лаптей, а у меня на это нет сил и нет сил на случайные мелкие перемены в нашей жизни. С весны, как я оставил Морсплав, я очень сдал. Благодаря вашим посылкам я питаюсь вполне хорошо, но уже, видно, и корм не в коня. Годы и болезни берут свое, правда, я еще на ногах, в больнице не лежу... но не закрываю глаз на свое дряхление... Часто вспоминаю об аде и его муках, начинаю прозревать, как там худо... Привет всем, всем и каждому в отдельности. Привет маме...

Твой папа

24 мая 1934 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Уведомляю вас, что по своему делу я написал два заявления: одно краткое во ВЦИК с ходатайством об освобождении меня по инвалидности, а другое длинное верховному прокурору с просьбой о пересмотре моего дела или, по меньшей мере, об освобождении меня по инвалидности. Во втором заявлении в качестве основ для пересмотра я указал на отсутствие в следственном материале фактов, доказывающих мою виновность в пунктах 10 и 11 статьи 58 УК, и, во-вторых, на то, что следствие не производилось... В силу своих религиозных воззрений я всегда был корректен, но не раболепен как к прежней государственной власти, так равно и к советской. Самая моя работа при советской власти была обусловлена моим соглашением с управляющим делами совнаркомом и с ВЧК – этим соглашением была установлена возможность и пределы моей работы в пределах СССР. В силу этого соглашения я остался в СССР, хотя и имел легальную возможность уехать на свою родину в бывшую Холмскую губернию. Условий, данных мне, я ни в чем не нарушил, а между тем уже четвертый год томлюсь в лагере. В силу изложенного я и прошу о пересмотре моего дела... Привет и низкий поклон... всем...

30 августа 1934 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Действительно, я давно не писал вам, очень много работы, и кроме того командировки, в которых в общем я провел 12 дней. А здоровьем я держусь по милости Божией, хотя и трудновато подчас... С самого прибытия в лагерь в 31-м году я целую свои узы и знаю, что они мне во благо, и все время держусь того же убеждения, правда, мне тоскливо в разлуке с родными, но ведь я их все-таки живо ощущаю, невзирая на расстояние. И убивающего одиночества не знаю, потому что Единый Вездесущий всегда с нами и в нас, – в общем, в душе моей покой, а будущее я отдал в руки Того, Кто лучше всех распоряжается, а пока по совести работаю и исполняю свои обязанности... И всегда, когда я не пишу в отдельности привета, а всем вообще, переводите этот привет и на каждого в отдельности. Я всех, всех помню, все у меня глубоко в моем покойном, незасушенном сердце (не замученном массою всякого рода забот, здесь их почти нет, а многие заботы по службе совсем иного свойства, и я их переживаю покойно)... Мое ходатайство во ВЦИК направлено с Медгоры 10.8.34 за № 41008, а в направлении другого ходатайства – главному прокурору – отказано. Предполагаю еще сделать попытку о его направлении, потому что это ходатайство – о пересмотре дела, то есть другого характера, чем первое. До свиданья!

Папа

Кемь. Вечеракша.

1 лагпункт 9 отделения Беломорско-Балтийского Комбината.

8 октября 1934 года.

Дорогие мои Иринка и все родные!..

О чем я предупреждал тебя, Ирочка, то со мною и произошло. Я уже третий день нахожусь на новом месте по той же Мурманской ж.д. в городе Кеми... Переезд совершился очень хорошо, без неприятных приключений и даже с удовольствием, хотя, конечно, пришлось потаскать свои вещи с большими усилиями и едва переносимым напряжением. Но спутники на этот раз помогли, была и лошадь и к железной дороге, и оттуда. Новое помещение хорошее и светлое, высокое, но пока без печи холодно, обещают на днях построить печь. Работа у меня такая же, как и на прежнем месте, но здесь во много раз увеличится. И это бы еще не беда, к своей работе я привык, а то беда, что у меня дело было поставлено очень четко, а здесь пока я не могу войти в курс дела. Придется много потрудиться... Крепко целую тебя и всех вас. Жду вестей.

Папа

8 декабря 1934 года.

Дорогие мои Иринка и все родные!..

На этот раз не порадую я вас добрыми вестями о себе. Уже более месяца у меня боли в верхней половине грудной клетки над сердцем и в самом сердце. Сначала я думал, скоро пройдет, результат временного переутомления, но чем дальше, тем хуже. Теперь и в левом плече боль, и в левой руке. Положение напоминает 26-й год, когда я четыре месяца пролежал в деревне и едва выправился; возможно, скоро придется лечь в больницу. Я уже было получил туда направление, но временно был удержан по службе, хожу и работаю, но немощь часто одолевает... Кругом скорби и скорби, как много теперь требуется мужества, терпения и особенно веры, но что бы ни было, нам не следует унывать и падать духом. Все идет так, как этому должно быть, не по нашей воле, значит, так, как надо... Письмо заканчиваю, крепко тебя целую, Иринка, и всех. Всем всего доброго.

Папа

Кемь. 1 лагпункт. Центральный лазарет.

17 декабря 1934 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Уже неделю я нахожусь в лазарете. Прекрасное помещение с электричеством и всеми удобствами, высокое, светлое; палата, в которой я, – на 10 человек, врачебное отношение, уход и питание очень хорошие. Попал я в лазарет очень вовремя, иначе, говорит доктор, со мною был бы удар...

Кузема. Мурманская ж. д. 2 лагпункт 9 отделения Беломорско-Балтийского Комбината. Почтовый пункт Сеннуха.

25 января 1935 года.

Дорогая Иринка и все родные, дорогие!

Вчера я переехал из Кеми в Кузему. Переезд мой или, вернее, возвращение в Кузему совершилось довольно неожиданно. За неделю до этого я не мог о нем и мечтать, так сильно я был связан с Вечеракшей, и вдруг эти связи заколебались, и я вновь в сравнительно тихой Куземе. Я писал вам, что в связи с моей болезнью меня освободили от ответственной службы, мне стало легче работать, и мое здоровье также стало улучшаться. Казалось бы, и достаточно, но внезапно около меня, и для меня сначала непонятно, атмосфера сгустилась, и в результате я очутился вновь в Куземе... Кстати, об условиях переезда сюда... Он совершился так просто и легко, как будто кто-то с любовью позаботился о нем. Я был послан свободно, без конвоя, на переезд к вокзалу мне дали лошадь, случайно со мною ехал один из куземских сослуживцев, он помог мне и билет купить, и перенести мои вещи на поезд и потом с поезда. В Куземе с вещами я тоже не имел затруднения, их перевезла возвращающаяся назад подвода, я только прошел пешком по снежным сугробам. Доселе тихая и теплая погода стала морозной, ветреной, снежной, но для моего переезда выпали очень благоприятные промежутки...

Папа

14 февраля 1935 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

К моему утешению, я опять в Сеннухе на своей прежней работе и снова в бытовых условиях, для меня благоприятных. На Поповом острове я находился только 10 дней, там жизнь кипит ключом и работа весьма интересная, но количество работы и ее условия были не по моим силам. Надолго меня бы там не хватило; как видишь, я пробыл там очень короткое время, не буду вам описывать подробности, одно скажу, было нелегко во многих отношениях, однако все переносилось благодушно, в глубине сердца все время был покой, он регулировал мои действия, и самочувствие было хорошее. До таких переутомлений, которые рождали бы и поддерживали уныние, я не доходил. Переброски с вещами и эти два раза были нетрудными, все проходило удобно и удачно. Здесь я уже отдохнул, пришел в себя и поскорее спешу написать вам, чтобы у вас не было обо мне излишних беспокойств. Еще не прошло и месяца, как я пережил четыре переброски, я не задаюсь вопросом, почему и для чего все это, и говорю себе постоянно, раз так происходит, значит, так и нужно, и все происходящее есть самое лучшее для меня в настоящее время. А посему какие-либо колебания, недоумения, огорчения неуместны. Ведь весь секрет жизни в том, чтобы все совершалось не по моей мелкой воле и не по моему жалкому умишку. Единая Премудрая и Благая Воля должна царить во всем, а наше дело не мешать ей осуществляться и в нас, и через нас. Прочее все понятно. Завтра кончаются четыре года моего заключения, кто бы мог думать, что я их переживу, а вот пережил и, если говорить о своей воле, еще хочу жить, дожить до освобождения и повидать всех вас, может быть, и пожить с вами. Впрочем, оговариваюсь, и этого я желаю, как писал вам не раз, для оправдания своей веры и славы Всевышнего... Крепко целую вас всех, моих дорогих...

Папа

6 марта 1935 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Стал я получать от вас весточки уже на Сеннуху и отсюда узнал, что вы мои письма тоже уже получили... За все присылаемое я всем вам очень признателен, хватает не только для меня, а можно кое с кем и делиться, что мне доставляет истинное удовольствие... Вы бы, конечно, хотели знать о моей жизни и о моем самочувствии... Как-то все тяжелее переношу и малые недомогания и отсюда заключаю, что годы берут свое, я слабею, иногда на этой почве у меня развиваются грустные размышления. Работа моя нетрудная и не такая большая, но частенько и она мне тяжела, хотелось бы получить передышку. Два раза я здесь был у врача, и в первый же раз он сказал мне, что поставит вопрос о моем инвалидстве вновь. Я поблагодарил его, но пока еще числюсь в прежней категории... Спасибо за добрые чувства, будем надеяться, что мы еще поживем вместе, и я отдохну с вами на кончике моей жизни. У меня ведь только одна дума – это как бы дожить до конца моего заключения, повидать всех вас и умереть не здесь одиноким, а там, среди вас, моих родных и близких... Ирочка, ты пишешь, что я сам виноват, что так долго сижу, потому что долго сам не подавал о себе заявлений. Может быть, и так, оправдываться я не буду. Скажу только, что разделяют мою участь и многие другие, подававшие не одно заявление. Конечно, я в первые два года не подавал заявлений. Все казалось, что мое инвалидство выведет меня на свободу, как вывело очень многих. Но вышло по-иному. Скажу тебе, что подавать заявления нам разрешено только один раз в год и спустя полгода после прибытия в лагерь. Вообще же всю жизнь я был человеком непрактичным, что и здесь чувствуется на каждом шагу. Это сказалось и с моими заявлениями... Привет всем-всем и каждому в отдельности, привет маме. Прошу простить, если кого-либо я не вспомнил на этот раз, а вообще помню, не забываю. Крепко целую тебя, Ирочка, и всех.

Папа

29 марта 1935 года.

Дорогие мои Иринка и все родные!..

Кажется, и вам давно писал, и от вас давно писем не получал. Наконец пришли две открытки... Беспокоитесь и спрашиваете о моем здоровье. Оно улучшилось, значительно улучшилось... Среди условий, в которых приходится жить, конечно, не всё розы, есть и неблагоприятное, – и не много его, а переживается оно очень трудно. Я на себя поражаюсь, удивляюсь и очень собой недоволен – сущие пустяки, а для меня настоящая болезнь. Вот и задаюсь вопросом, что делать, чтобы не нервы мною владели, а я ими. Кажется, все хорошо, день, другой, третий, забываешь о нервах, вдруг – какой-либо случай, а мало ли их всюду, и все загуляло, точно по голове ударит, и долго не можешь прийти в норму. И бранишь себя, и увещеваешь, а факт остается фактом. Да! – нагрузки Вечеракши и Поньюмы мне были не по силам, и от результатов этих перенапряжений я еще не освободился...

Папа

18 апреля 1935 года….

Дорогие мои Иринка и все родные!..

Подходят великие дни. Приветствую всех вас и посылаю лучшие пожелания. Хорошо бы в это время быть вместе, как это было ранее. Но если не физически, то мысленно будем вместе, будем посвящать на мысленное общение то или иное время. Здесь это лучше делать утром, до работы, тем более что ночи у нас укорачиваются все более, и скоро наступят белые, а тогда сон бежит... Мое здоровье укрепилось, работа – по моим силам, условия – благоприятные, и я готов в подобных условиях досидеть до конца своего срока. Но это не от меня зависит; всегда возможны переброски, которых вы вместе со мною боитесь...

Эти дни у нас прекрасная погода – воздух чудный, живительный... Могу сообщить вам несколько успокаивающую новость. Сегодня на медкомиссии я вновь признан инвалидом, о чем и составлен акт. Для меня – это хорошо, потому что более меня защищает от перебросок. Снова от нас двинулись на свободу инвалиды, но я не надеюсь на освобождение. Мой акт запоздал, да и не всех отпустят. Мое самочувствие – хорошее. Посылки от вас идут хорошо. На прошлой неделе получил я одну, завтра или послезавтра получу вторую – большую... За это время немало всяких мыслей, все более неутешительного характера. Но основное, конечно, – одно и то же, оно прочно и не может поколебаться. Вечное – нерушимо. Только бы научиться все более и более глубоко входить в него. Какая мудрость – уметь отходить от своего "я” и опираться на "Я” Великое, Единое. Всем этого желаю, особенно в эти дни. Что бы ни было, а вечность за нами и в этой жизни, и в будущей. Временные страдания – неизбежны для находящихся в странствовании. Но кроме страданий, сколько еще и здесь радостей и счастья! Всех-всех трижды целую...

Вас постоянно помнящий и любящий папа и дядя

2 мая 1935 года.

Дорогие мои Иринка и все родные!..

Многократно всех вас целую и взаимно поздравляю с праздниками. Получил я все ваши открытки, Иринка и Зина, получил и обе посылки. Сусанна, и яички, и сухарики твои пришли в очень хорошем виде, не разбилось ни одно яйцо, Зиночка, и бабка нисколько не пострадала. Балуете вы меня. Мое здоровье утряслось – то есть держится на уровне заметного улучшения. Погода и у нас неважная. Завернули холода, и вместо весны у нас недели две держится настоящая зима с морозами, метелями и сильными ветрами. Но это сильно не действует на настроение, оно держится устойчиво. Ожидаю конца своего заключения, который уже теперь не за горами, то есть в конце, а может быть, и несколько ранее, 36-го года. Конечно, я учитываю и другие возможности и к лучшему и к худшему, замечаю и некоторые признаки, по которым об этом сужу, то есть улучшения и ухудшения, сокращения и удлинения срока. На свое ходатайство об освобождении, написанное в июне или мае 34-го года, доселе я еще не получил ответа. Подумываю о его повторении. Может быть, в настоящее время и вам что-либо предпринять... Много дум, много размышлений, иногда помыслишь, хоть здесь я вдали от вас, но зато в одном положении, уж дальше мне некуда; а был бы на воле, разве был бы гарантирован от всяких тревог и плачевных неожиданностей? А посему, может быть, и лучше, что я еще здесь. Посему пусть течет поток моей жизни так, как течет теперь. Все равно к чему-либо придет. Сохранялся бы покой духа. Я хотел бы только такого здоровья и сил, чтобы хранился этот покой, при нем воля или неволя – вещь второстепенная. Иметь бы свободу внутри от всякого зла и всякой скверны. Два дня мы празднуем. Кончается второй день. Креплюсь я, креплюсь, но какое громадное значение имеют внешние условия, это могут оценить только те, кто побывал в подобной обстановке. Для известного состояния духа очень важно одиночество, но одиночество полное, то есть вдали от людей. Но одиночество среди людей тягостно, потому что очень трудно среди шума входить в свою душу. Я не жалуюсь, мои условия сравнительно очень хороши. Мысленное общение я с вами имею – и непосредственное, получая от вас письма. Но в дни отдыха я очень ощущаю недостаток личного общения с вами – и голодно душевно, и одиноко.

Однако терпел годы, потерплю и еще. Конечно, очень мешает собственная никчемность, которую всегда ношу с собой. Сознаю, что надо делать мне в настоящее время, а не делаю, все отлагаю до будущей перемены условий. Это самая большая причина недовольства собою. Очень всех вас благодарю за вашу непрестанную любовь и заботы обо мне. Как бы мне хотелось еще в этой жизни воздать вам за нее в личном общении. Верю, что это возможно и что это будет. Крепко еще раз целую всех вас в общем и каждого в отдельности.

Папа».

26 июля 1936 года окончился срок заключения, протоиерей Роман был освобожден из лагеря и поселился в окрестностях Волоколамска. Затем его перевезли под Москву в поселок Валентиновку к духовной дочери, Маргарите Евгеньевне, муж которой, Александр Андреевич Ветелев, впоследствии стал священником. Здесь отец Роман прожил три месяца. Но туберкулез, которым он болел еще в молодости, за время его заключения усилился настолько, что стал угрожать его жизни, а здешний климат оказался неподходящим для такого рода больных.

Один из друзей священника, с которым он несколько лет делил заключение, позвал его к себе в город Черкассы Харьковской области, куда отец Роман и переехал. Но здоровье его и здесь ухудшалось, а отсутствие родных и отдаленность духовных детей создавали дополнительные трудности и беспокойства. Здесь он прожил несколько месяцев. Анна Николаевна в это время подыскивала место, где отец Роман мог бы поселиться, и с помощью протоиерея Зосимы Трубачева такое место было найдено в Малоярославце, где отец Зосима после возвращения из концлагеря был благочинным и служил в Казанском храме. 25 мая 1937 года отец Роман оступился на крыльце домика в Черкассах и сломал пораженную туберкулезом ногу, что до конца жизни лишило его возможности передвигаться самостоятельно. Анна Николаевна перевезла отца Романа в Малоярославец. Здесь за ним ухаживала одна из его духовный дочерей, время от времени приезжали помогать Анна Николаевна с дочерью Ириной, духовные чада отца Романа. Об этом периоде жизни священноисповедника известно из записей его духовной дочери.

5 июля 1937 года отец Роман просил написать старцу Зосимовой пустыни игумену Митрофану, которого он особенно почитал, и поблагодарить за его святые молитвы.

22 июля отец Роман попросил духовную дочь записать под его диктовку заветные и дорогие ему мысли о Церкви. Диктовал, несмотря на то, что боли все это время не прекращались. «Вокруг постели тишина и мир, – отметила она, – поразительна кротость батюшки и его покорность воле Божией».

Почти сразу же по поселении в Малоярославце протоиерей Роман, несмотря на болезнь, стал служить литургию, которая была для него великим утешением.

27 июля его духовная дочь записала в дневнике, что батюшка говорил ей: «Я хотел бы достичь чистоты в молитве полной, чтобы она зажигалась сразу как пламя и была бы чистой, но сейчас такие боли у меня, что я молюсь с перерывами. Боли останавливают молитву, не дают покоя. Иисусова же молитва по милости Божией всегда со мною непрестанно. Литургия – это моя единственная услада и утешение. Я не могу без нее жить. Не могу себя лишить ее».

На следующий день «после утренних молитв и литургии батюшка просил отложить еду и чаепитие, ему хотелось побыть в тишине и молчании. Днем батюшка сказал, что сегодня после литургии чувствовал себя особенно хорошо, радостно и покойно».

Летом 1937 года гонения на Церковь усилились и власти приняли решение о массовом аресте священнослужителей. В июле двое сотрудников НКВД пришли в дом к протоиерею Роману и предъявили Анне Николаевне ордер на арест мужа. В это время у отца Романа открылось легочное кровотечение, и Анна Николаевна сказала им:

– Вы видите, он умирает. Ну, берите, мне еще лучше будет, не надо будет его хоронить.

Сотрудники НКВД посмотрели на священника, и один из них недовольно пробормотал:

– Там своих покойников хватает.

И они развернулись и ушли.

Вскоре состояние здоровья протоиерея Романа ухудшилось настолько, что он уже не мог совершать литургию. Накануне праздника Преображения, 18 августа, он попросил призвать к нему протоиерея Зосиму, чтобы исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин. Когда тот пришел, батюшка долго исповедовался и горько плакал, затем приобщился Святых Христовых Таин и, со слезами поблагодарив отца Зосиму, поцеловал его руку. Спустя десять минут после ухода священника приехал к отцу Роману игумен Митрофан. Их встреча была исполнена искренней взаимной любви. Игумен Митрофан предложил ему принять монашеский постриг. Отец Роман согласился, и игумен спросил: «В какой чин?» – «В первоначальный», – ответил отец Роман. В тот же день протоиерей Роман был пострижен в рясофор с наречением ему имени Иосиф. Прощаясь, игумен Митрофан поклонился батюшке в ноги, и затем они обнялись, обливаясь слезами.

Постриг отец Роман хотел сохранить в тайне и просил ухаживавших за ним не рассказывать о нем, но об этом все же стало известно через келейниц игумена Митрофана. Во все последующие дни протоиерей Зосима ежедневно причащал отца Романа. 6 сентября протоиерей Роман сказал ухаживавшей за ним духовной дочери: «Смерть на расстоянии двух дней, и тогда конец. Остались последние денечки. Я поставлен Господом быть ответчиком – и буду, как пример для других».

В этот же день отец Роман продиктовал Анне Николаевне письмо духовным детям: «Дорогие, все бывшие духовные дети мои! Я тяжко болен, и дни мои сочтены. Христиане перед смертью прощаются и примиряются друг с другом. Прошу простить меня во всем, в чем я согрешил перед вами: делом, словом, помышлением. Со своей стороны, во всем, в чем вы согрешили против меня, я властию, мне данной от Господа нашего Иисуса Христа, прощаю и разрешаю во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Недостойный протоиерей Роман Медведь».

Ночью отец Роман сказал: «Свет Божественный здесь... – и указал рукою вверх. – Расчеты сводятся к концу... Давайте скорее кончать...» В четыре часа отец Роман успокоился и сказал: «Слава Богу, хорошо!..»

8 сентября в шесть часов утра пришел протоиерей Зосима; отец Роман причастился и успокоился. Весь день он лежал почти не шевелясь, с закрытыми глазами. Около пяти часов вечера он открыл глаза, протянул обе руки вперед и его лицо озарилось сердечной и кроткой улыбкой. Затем он откинулся на подушку и впал в полузабытье. Вскоре у него стали холодеть руки и ноги. Одна из его духовных дочерей стала читать молитвы на исход души. Отец Роман открыл глаза и посмотрел высоко вверх, потом повел глазами вправо и склонил голову к плечу. Затем вздохнул еще несколько раз... В семь часов вечера 8 сентября 1937 года душа священноисповедника отошла ко Господу.

В девять часов вечера пришел протоиерей Зосима облачить почившего, он же и отпевал его. Протоиерей Роман был погребен на городском кладбище в Малоярославце.

3 августа 1999 года по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II были обретены мощи священноисповедника Романа и перенесены в Москву в храм Покрова Божией Матери на Лыщиковой горе.

Еще при жизни священноисповедника были случаи, когда люди по его молитвам получали исцеления. Весной 1932 года тяжело заболела духовная дочь отца Романа Ксения Александровна Калошина, которой было тогда двадцать пять лет. Врачи поставили диагноз: воспаление подъязычной железы. В течение пяти суток она не могла ни есть, ни пить, температура держалась все время около 40 градусов. Шею раздуло, и она стала шире головы, язык опух и стал синим; врач, чтобы как-то облегчить страдания, капал на язык воду. Ксения Александровна почувствовала, что умирает, и послала своей матери, Марии Яковлевне, записку, прося ее прийти проститься. Но ее не пустили в палату, опасаясь, что заболевание инфекционное, и заведующий больницей сказал: «Если Николай Александрович Семашко подпишет разрешение, то я пущу». В тот же день Мария Яковлевна нашла доктора Семашко и рассказала ему об умирающей дочери, он тут же написал записку, чтобы ее немедленно пропустили.

Все это время Мария Яковлевна обращалась с молитвенной просьбой к отцу Роману. Придя к дочери, она застала ее выздоравливающей. Ксения Александровна рассказала, что в предыдущую ночь ей явился отец Роман. Он шел по воздуху в священническом облачении красного цвета с чашей в руках. Приблизившись, он благословил ее и причастил Святых Таин. С этого времени к ней стали возвращаться силы, и она выздоровела.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-roman-medved

Сщмчч. Влади́мира Смирнова и Николая Толгского, пресвитеров, прмч. Елевфе́рия (Печенникова), схиархимандрита, прмцц. Е́вы (Павловой), игумении, Евдоки́и (Перевозниковой), монахини, и мч. Фео́дора Захарова (1937)

Священномученик Влади́мир Смирнов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Владимир Константинович Смирнов родился 18 февраля 1885 года в Москве в семье почтового служащего. Окончил Духовную семинарию и юридический факультет Московского университета. В 1911 году рукоположен во иерея. В 1924 году являлся консультантом по юридическим вопросам при Патриархе Московском и всея России св. Тихоне. В том же году Владимир Константинович Смирнов был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» и около 3 месяцев провел в Бутырской тюрьме. Вскоре после освобождения возведен в сан протоиерея. Отец Владимир подвергался арестам также в 1930 и 1931 годах.

В 1932 году священник вновь был арестован в Москве, приговорен к 5 годам ИТЛ и отправлен в Свирьлаг. Через 11 месяцев в связи с его болезнью заключение заменили на ссылку в Чимкент.

23 июня 1937 года отец Владимир был арестован, заключен в тюрьму Чимкента, обвинен в проведении «пораженческой агитации, в которой возлагал надежды на фашистские страны, могущие покончить с коммунизмом в СССР, вел контрреволюционную агитацию против займов, клеветал на советскую печать... активно проводил антиоборонную деятельность». Священномученик виновным себя не признал. Расстрелян 27 августа 1937 года по приговору тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 23 августа. Погребен в общей безвестной могиле в пригороде Чимкента. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Источник: www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vladimir-smirnov-presviter

Священномученик Николай Толгский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Николай – Николай Васильевич Толгский – родился 20 февраля 1886 года в селе Дорки Бронницкого уезда Московской губернии. Он являлся младшим из трех братьев-священников, сыновей протоирея Василия Толгского, служившего в селе Дорки. Старший брат, протоиерей Сергий, служил в Москве в церкви Рождества Божией Матери на Кулишках, а затем церкви Петра и Павла на Яузе. В 1936 году он добровольно последовал в ссылку вместе с семьей дочери (г. Коканд). Средний брат отец Александр был известным настоятелем храма Илии Пророка в Обыденном переулке.

Образование будущий священномученик получил сначала в Московской Духовной Семинарии, которую окончил в 1907 году, затем стал кандидатом богословия в Московской Духовной Академии (год окончания 1911). Священный сан он принял после окончания Академии и был направлен для служения в Крестовоздвиженскую церковь села Алтуфьево Московской губернии, затем был переведен в Москву в церковь преподобного Сергия в Пушкарях (Колокольников переулок).

Отец Николай был очень яркой фигурой в церковной жизни того времени. Невзирая на развертываемые безбожной властью гонения на Церковь, он активно занимался просветительской деятельностью, создавал хоры. На духовно высокого пастыря обратили внимание, он стал лично известен Св. Патриарху Тихону. Отец Николай был назначен благочинным Сретенского Сорока церквей округа, рукоположен во протоиереи, награжден митрой.

В 1922 году протоиерей Николай был арестован за преподавание Закона Божия, но через две недели отпущен. Второй арест состоялся 12 апреля 1935 года: особое Совещание при НКВД СССР приговорило арестованного священника к 3 годам ссылки в город Чимкент Южно-Казахстанской области.

23 июня 1937 года отец Николай был арестован третий и последний раз в ссылке. Наряду с обвинениями, предъявленными всем участникам дела (участник «к/р центра, куда вошли значительные по количеству кадры церковников, монахов, попов», для «установления Патриаршества и главенства Церкви над государственной властью») протоиерей Николай Толгский обвинялся в том, что был «руководителем ссыльного духовенства в Каракатском районе, по поручению [епископа] Кобранова группировал вокруг себя и осуществлял к/р руководство к/р элементом в селе Ленинском. Вел к/р агитацию пораженческого характера, писал к/р роман, изъятый при обыске».

На допросе на вопрос следователя: «Дайте показания о Вашей к/р деятельности», отец Николай ответил: «К/р деятельностью я не занимался и показать по этому вопросу ничего не могу».

Тройка при УНКВД по Южно-Казахстанской области приговорила отца Николая к высшей мере наказания – он был расстрелян 27 августа 1937 года в Лисьей балке города Чимкента, в настоящее время место его захоронения неизвестно. Священномученик Николай был прославлен в лике святых на Юбилейном Архиерейском соборе Русской Православной Церкви в 2000 году.

Источник: http://pstgu.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-nikolaj-tolgskij

Преподобномученик Елевфе́рий (Печенников), схиархимандрит

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученик Елевферий (Печенников) родился в 1870 году в деревне Припечино Чериковского уезда Могилёвской губернии и происходил из крестьянской семьи. В 1892 году он был призван в армию и служил рядовым. Время принятия иерейского сана точно неизвестно. Был полковым священником. С 1896 года он стал монахом смоленского Троицкого монастыря.

5 декабря 1922 года отец Елевферий был арестован Смоленским губотделом ГПУ как противник обновленческого течения и как «убежденный сторонник Тихона». 10 декабря 1922 года он был освобожден с подпиской о невыезде. 20 марта 1924 года монах снова был арестован, на этот раз по обвинению в «участии в контрреволюционной организации», и помещен в дом предварительного заключения в Смоленске. 3 апреля 1924 года обвинение с него было снято и подписка о невыезде отменена.

26 февраля 1930 года последовал третий арест. Обвинение заключалось в «участии в контрреволюционной организации» по делу «Смоленского соборного братства», отец Елевферий содержался во время следствия в тюрьме Смоленска. 28 мая 1930 года монах Елевферий (Печенников) Коллегией ОГПУ СССР был приговорен к 10 годам концлагерей. Срок он отбывал в Соловецком ИТЛ, в 1932 году его перевели на станцию Манкент Туркестано-Сибирской железной дороги в Сайрамском районе Южно-Казахстанской области.

23 июня 1937 года отец Елевферий был арестован в лагере вместе с протоиереем священномучеником Владимиром Смирновым, игуменией преподобномученицей Евой (Павловой), протоиереем священномучеником Николаем Толгским и другими по делу митрополита Кирилла (Смирнова), митрополита Иосифа (Петровых) и архиепископа Алексия (Орлова). Схиархимандрит Елевферий был обвинен в контрреволюционной деятельности как «руководитель тайного монастыря в Манкенте, проводивший пострижение в тайное монашество». Виновным в контрреволюционной деятельности он себя не признал. 26 июля 1937 года особой тройкой при УНКВД по Южно-Казахстанской области отец Елевферий (Печенников) был приговорен к высшей мере наказания. 27 августа 1937 года его расстреляли в Лисьей балке близ города Чимкент и он был погребен в безвестной общей могиле. Преподобномученик Елевферий был прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ в 2000 году.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-elevferij-pechennikov

Преподобномученица Е́ва (Павлова), игумения

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученица Ева – в миру Акилина Васильевна Павлова – родилась 10 июля 1879 года в селе Исса Инзарского уезда Московской губернии в крестьянской семье. Известно, что она была игуменией одного из Пензенских монастырей. В 1929 году матушка была арестована в селе Балки Саратовской области. В следственном деле есть противоречия в заполнении анкет: в одном месте говорилось, что она была осуждена на 3 года ссылки в Казахстан, а в другом месте, что на 8 лет. Подробности заключения неизвестны, но в одной анкете говорилось, что срок ссылки у нее закончился в 1932 году.

Второй раз игумения Ева была арестована 23 июня 1937 года. 23 августа 1937 года по делу N723, по обвинению митрополита Кирилла (Смирнова), митрополита Иосифа (Петровых), архиепископа Алексия (Орлова) и других было вынесено обвинительное заключение, в котором, кроме всего прочего, говорилось: «Павлова Ева – руководитель тайного монастыря в г.Чимкенте, находилась под руководством Иосифа (Петровых) и Кобранова, направляла к Петровых завербованных ею женщин для пострижения. Систематически проводила к/р агитацию, высказывала пораженческие настроения с ожиданием восстановления монархическо-буржуазного строя». На следствии матушка заявила: «Контрреволюцией я не занималась и не проводила такую работу».

Тройка при УНКВД по Южно-Казахстанской области приговорила игумению Еву (Павлову) к высшей мере наказания. 27 августа 1937 она была расстреляна в Лисьей балке города Чимкента в Южно-Казахстанской области.

Источник: http://pstgu.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-eva-pavlova

Преподобномученица Евдоки́я (Перевозникова), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученица монахиня Евдокия – в миру Евдокия Александровна Перевозникова родилась 7 февраля 1880 года в селе Черевково Сольвычегодского уезда Вологодской губернии и происходила из крестьянской семьи. Время пострига ее неизвестно. До революции она подвизалась в монастыре, потом работала в портняжной мастерской. Матушка Евдокия последовала в ссылку за Казанским и Свияжским митрополитом священномучеником Кириллом (Смирновым) в поселок Яныкурган Южно-Казахстанской области, где была его келейницей. 13 июля 1937 года монахиня была арестована в Чимкенте по обвинению в «принадлежности к контрреволюционной организации». Виновной себя она не признала. 23 августа 1937 года Особой тройкой при УНКВД по Южно-Казахстанской области матушка Евдокия (Перевозникова) была приговорена к высшей мере наказания и расстреляна 27 августа в Чимкенте. Преподобномученица прославлена Архиерейским юбилейным Собором РПЦ в 2000 году.

Источник: Православная Энциклопедия, Т.17. С.121-122, https://azbyka.ru/days/sv-evdokija-perevoznikova

Мученик Фео́дор Захаров

ДНИ ПАМЯТИ

27 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученик Феодор – Федор Дмитриевич Захаров – родился 13 апреля 1874 года в поселке Углицкий Челябинского уезда Оренбургской губернии в потомственной казачьей семье. В 1919 году он был арестован белыми офицерами, но через день выпущен. До 1920 года Федор Дмитриевич проживал во Владивостоке. В 1920 году в городе Верхнеудинске он был арестован за переход из Владивостока через полосу белых, но через 32 дня освобожден.

В 1937 году Федора Захарова арестовали в последний раз по групповому делу «архиепископа Алексия (Орлова) и др. г. Чимкент, 1937 г.». В архивном следственном деле имеется справка: «Захаров Ф.Д., ведя бродячий образ жизни, бывает в разных местностях Казахстана и проводит среди населения а/с агитацию клеветнического характера по адресу вождей партии и совправительства. Кроме того, является непосредственным исполнителем к/р деятельности Ташкентского митрополита и местных а/с архиереев, т.е. выполняет роль связиста между отдельными к/р группированиями церковников и их руководителей».

23 августа 1937 г. по делу N723, по обвинению митрополита Кирилла (Смирнова), митрополита Иосифа (Петровых), архиепископа Алексия (Орлова) и других было вынесено обвинительное заключение, в котором среди прочего говорилось: «Захаров Федор – связист между центром и к/р ячейками его на территории Казахстана, Узбекистана и Киргизии. Среди населения вел к/р агитацию. Занимался преподаванием закона Божия».

На допросе Федор Дмитриевич заявил, что «ни к какой к/р организации <…> не принадлежал и никакой к/р работы <…> не вел». В августе 1937 года тройка при УНКВД по Южно-Казахстанской области приговорила Федора Захарова к высшей мере наказания. 27 августа 1937 года он был расстрелян в Лисьей балке города Чимкента в Южно-Казахстанской области.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-feodor-zaharov

Священномученик Влади́мир Холодковский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

13 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

11 февраля – Собор Екатеринбургских святых

ЖИТИЕ

Священномученик Владимир – Владимир Павлович Холодоковский – родился в ноябре 1895 года в городе Каменск-Уральский Шадринского уезда Пермской губернии в семье государственного чиновника (коллежского регистратора). Образование будущий священномученик получил в Екатеринбургской паломнической школе, которую окончил в 1912 году. С 1912 по 1918 год Владимир служил псаломщиком в Вознесенской церкви села Завьяловское (Екатеринбургский уезд, Пермская губерния – ныне Свердловская область, Талицкий район). В 1916 году он обвенчался с Анной Васильевной и в 1918 году был рукоположен в сан диакона к церкви села Тимохинское (Камышловского уезда Пермской губернии). У отца Владимира был собственный дом в деревне Фролы, недалеко от Тимохинского. В годы гражданской войны район, в котором он служил, переходил несколько раз от красных к белым и обратно. Местное население разделилось на сторонников красных и сторонников белых. С обеих сторон было ужасающее ожесточение.

В это время Святейший Патриарх Тихон обратился с посланием к православным христианам и пастырям Церкви: «...Не мстите за себя,...но дайте место гневу Божию... Помните завет святого апостола: Блюдите себя от творящих распри и раздоры, уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях... Посвящайте все свои силы на проповедь слова Божия, истины Христовой, особенно в наши дни, когда неверие и безбожие дерзновенно ополчились на Церковь Христову».

Руководствуясь словами Святого Патриарха, причт храма, к которому относился отец Владимир, пытался остановить междоусобицу во вверенном приходе, но безуспешно. Весной 1918 года территория района была занята армией адмирала Колчака (Чехословацким корпусом), однако период свободы от большевиков был недолгим. Летом 1919 года войска адмирала Колчака стали отступать. Зная о том, что пастырям, которые оставались на территории, переходившей после поражения белых войск под контроль Советов, большевики устраивали жестокую расправу, отец Владимир эвакуировался, отступив с белыми до Новосибирска. В Новосибирске (тогда он назывался Новониколаевск) отец Владимир служил в Покровской церкви, но 17 марта 1920 года он возвращается обратно на место своего служения в село Тимохинское.

В декабре 1920 года отец Владимир был рукоположен в сан иерея и определен к Николаевской церкви села Тупицинское (в некоторых источниках Тупицыно). После перевода, с 1925 по 1927 год, он служил в церкви села Юрмытское. В 1927 году эта церковь перешла к обновленцам и в ней стал служить обновленческий священник В.Д.Яворский. Отец Владимир, отрицательно относившийся к «живоцерковникам», часто говорил своим чадам: «Власть понуждает нас к обновленчеству, но пусть меня на куски растерзают, не пойду в раскол!» Ему пришлось вернуться в село Тупицынское, где прихожане были готовы защищать тихоновскую церковь и батюшку от обновленцев.

В конце октября 1929 года в местное отделение ГПУ поступило заявление с просьбой «принять срочные меры к священнику Холодковскому, так как он в проповедях агитирует против Советской власти и из-за этого в селе невозможно вести работу с крестьянами». Меры были приняты, и 1 ноября 1929 года отец Владимир был арестован и отправлен в Шадринский Исправдом. 26 декабря 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к 5 годам концлагерей. Где он отбывал это наказание, мы не знаем. Известно, что лагерный срок он отбыл полностью, а в 1935 году, после освобождения, состоялось возвращение пастыря на место своего служения в село Тупицинское.

Отец Владимир вновь стал служить в Николаевской церкви. Когда в 1936 году власти попытались закрыть храм, будущий священномученик созвал собрание верующих и по окрестным деревням стали собирать подписи в защиту церкви. «Батюшка призывал <…> к терпению, говорил, что «безбожная власть не навечно, нужно терпение, и наступит время, когда снова будет царство религии», – вспоминали некоторые люди.

На таком материале стало собираться новое дело на священника Холодоковского.

В деле 1937 года есть показания об отце Владимире. В них свидетельствуется, что после лагеря он говорил своим прихожанкам: «Вы, старушки, ходите в Церковь. Церковь забывать не надо, не надо забывать и Бога. Божие Слово не умрет. Вот меня сколько ни мучили, сколько ни терзали, но я с Божией помощью вернулся невредимым. Ведь как Богу будет угодно, так Он и сделает, Он всемогущ».

То, что для нас является свидетельством глубокой веры и бескомпромиссным выполнением пастырского долга, для богоборческой власти являлось самым тяжелым преступлением. Отец Владимир был арестован в начале июля 1937 года, в это время в его семье было уже шестеро детей: три сына и три дочери.

В одном из доносов, на материале которого основывалось следствие, говорилось: «Поп Холодковский систематически ведет антисоветскую деятельность, умышленно срывает проведение массовых выступлений среди школьников, разваливает колхозную дисциплину». При оглашении обвинения было прибавлено: «Во время тайных исповедей священник Холодковский запрещал верующим вступать в колхозы».

Приведем выписку из показаний отца Владимира Холодковского на допросе:

«...В силу религиозных убеждений я не согласен с безбожием и остаюсь непримиримым с ним, ведя активную борьбу с безбожием путем богослужения, исполнения таинств и обрядов для верующих. Глубоко убежденный, что существует Господь, как Творец всего видимого и невидимого, это же самое внушал и верующим».

Несмотря на то, что к арестованным применяли «незаконные методы ведения следствия», т.е. пытки, отец Владимир держался стойко, с достоинством, никого не оговорил и виновным себя не признал.

Тройка при УНКВД СССР по Челябинской области приговорила священника к высшей мере наказания. 13 августа 1937 года в 17 часов священник Владимир Холодоковский был расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vladimir-holodkovskij

Священномученик Гаврии́л Масленников, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

23 июня – Собор Рязанских святых

18 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Гавриил родился в 1871 году в городе Михайлове Рязанской губернии в семье кузнеца Михаила и жены его Ольги, у которых было одиннадцать детей. Родители Гавриила отличались благочестием и воспитывали детей в православном духе. Гавриил окончил городское училище и, как и старший его брат Василий, избрал профессию кузнеца. Образование, полученное в городском училище, ощущалось Гавриилом как недостаточное, и он много времени посвящал чтению книг, и в особенности духовных, занимаясь самообразованием.

С 1893 по 1896 год Гавриил Михайлович служил в 171-м полку в городе Варшаве в звании ефрейтора. Был участником русско-японской войны. За проявленную в боях отвагу он был награжден Георгиевским крестом. Во время военных действий Гавриил Михайлович попал в плен. После освобождения из плена и возвращения по окончании военной службы домой он работал кузнецом, арендуя кузницу в Печерских Выселках Михайловского уезда, а затем - в селе Прилучье. В это время он женился на Татьяне Ивановне Бориной, глубоко верующей девушке из семьи мещан города Коврова Владимирской губернии. Впоследствии у них родилось одиннадцать детей, из них в живых остались два сына и три дочери, которым они по мере сил старались привить начала веры и благочестия.

Глубокие познания, полученные путем самообразования, и нравственный авторитет Гавриила Михайловича были таковы, что жители города Михайлова избрали его в 1920 году городским головой.

В начале двадцатых годов у Гавриила Михайловича стало стремительно ухудшаться зрение; врачи отнесли это на счет его профессии кузнеца и настоятельно стали советовать оставить ее. Долго думал Гавриил Михайлович, как быть. В душе оживало давнее желание стать священником. Его не страшили идущие повсюду гонения на Русскую Православную Церковь, но смущали собственный преклонный возраст и отсутствие специального образования. Он жаждал стать всецело служителем Господа, но недоставало решимости, так как он считал себя недостойным служения столь высокого. Но однажды во сне он увидел умершую мать, которую он отпевает, находясь в сане священника. Этот сон он почел благоприятным знаком к принятию решения. В 1924 году он поехал в Рязань к архиерею, сдал экзамены на знание богослужения и Священного Писания, а также основных положений православного вероучения и был рукоположен в сан диакона ко храму Рождества Богородицы в селе Маково Михайловского района.

В 1925 году диакон Гавриил был рукоположен в сан священника ко храму Покрова Божией Матери в селе Самодуровка (ныне село Солнечное) Михайловского района.

Священническое служение стало для отца Гавриила великой отрадой и утешением. Он любил богослужение и храм, это чувствовали прихожане, и это привлекало их к церкви, тем более, что отец Гавриил, будучи человеком высоконравственным, до своего рукоположения пользовался среди жителей большим авторитетом.

Во время гонений на Русскую Православную Церковь в начале 1930-х годов в районное отделение ОГПУ города Михайлова пришла разнарядка - арестовать некоторое число жителей, в первую очередь подлежали аресту священники. 11 марта 1931 года сотрудники ОГПУ арестовали отца Гавриила и нескольких верующих женщин - псаломщицу Марию Сибикину и старосту храма архистратига Михаила в городе Михайлове Софью Чканникову, а вместе с ними сестру жены священника, Анну Комарову.

Поскольку арестовывали тогда не за конкретные преступления, а за принадлежность к духовному сословию и служение Церкви, то главной задачей для ОГПУ был поиск священно-церковнослужителей. Одна из инспекторш ОГПУ так описывает свою деятельность в докладной записке вышестоящему начальству. «16 марта 1931 года мне была поручена оперативная работа по выявлению гражданки Сибикиной Марии Михайловны, то есть ее духовного звания, что и было сделано. Я пошла в сторожку к монашенкам собора, которые знают, где таковая гражданка в настоящее время находится. Это было примерно около четырех часов вечера. Когда я вошла в сторожку, то там были четыре монахини, каковые собрались идти в церковь, как они пояснили мне позже. Чтобы не испортить ход оперативной работы, мне пришлось при входе перекреститься, после чего мне одна из монахинь сказала: «Садись, «раба Божия"». Я села. После, как я села, монахиня, которая предложила сесть, пошла в чуланчик, вынесла маленькое Евангелие, перекрестила меня им и дала поцеловать. Мне пришлось тоже перекреститься и поцеловать, после чего я приступила к расспросам, где находится матушка Сибикина. Меня спросила монахиня: «На что она тебе, «раба Божия», нужна?» Я ответила, что я приехала из Пронска, привезла пакет от священника, то есть от церковного совета, секретный. Спросили: «Разве наша матушка состоит в церковном совете города Пронска?» Я сказала: «Да». - «Но почему именно передали вам?» Я пояснила: «Сама я уроженка деревни Серебрянь, и мою сестру арестовали, а я приехала узнать, и мне батюшка поручил вручить ей секретный пакет». И мне монахиня сказала: «Она временно находится у Рябининой, там все свои, верующие». Потом одна из монахинь сказала: «Я тебя провожу и укажу, где живет матушка». Доведя меня, она показала, по какой улице идти, и еще раз предупредила: «Иди, не бойся, там все свои. В случае не будет матушки, то хозяйка скажет, где она находится, по каким деревням». После таких слов мы с ней расстались. Монахиня вернулась обратно, а я позамедлила в этой улице, дождалась, когда монахиня скроется за угол. После чего я пошла в отделение милиции и доложила районному уполномоченному все что было. Тогда мне в помощь дали инспектора для ареста, я пошла вперед в указанный дом, где находилась матушка. Когда я вошла в дом, то на мой вопрос хозяйка сказала: «Матушка на печке». Я вошла в дом и сказала матушке: «Я пришла тебя предупредить, тебя ищут, и я привезла секретный пакет из Пронска от батюшки...» Мы с ней засуетились, в это время вошел инспектор, справился, где матушка по фамилии Сибикина. После чего сделал обыск и нас вместе взял и привел в ОГПУ».

Псаломщицу Марию обвинили в том, что она входила «в антисоветскую группировку Масленникова и других, занималась распространением провокационных слухов среди прихожан собора».

17 марта следователь допросил отца Гавриила. На его вопросы отец Гавриил ответил: «Я считаю, что построение колхозов из одних бедняков, которые сами себя не могут прокормить из нелюбви к труду, - из них колхозов не создашь, а необходимо принимать любящих труд. Религиозные убеждения я имею с детства, так воспитан родителями, для душевной отрады я поступил в священники. В предъявленном мне обвинении в агитации против советской власти, в распускании слухов, что скоро падет советская власть, и тому подобном виновным себя не признаю».

Не признали себя виновными и все арестованные вместе с ним женщины. 25 апреля 1931 года Тройка при Полномочном Представительстве ОГПУ приговорила священника Гавриила Масленникова, псаломщицу Марию Сибикину и Анну Комарову к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет с заменой высылкой этапом в Казахстан, на тот же срок, а старосту храма Софью Чканникову к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года.

Следствие в то время было жестоким - заключенных в тюрьме беспощадно избивали, даже и не скрывая это от родственников, и жене отца Гавриила не раз отдавали из тюрьмы окровавленные рубашки мужа. Между тем и отец Гавриил и его супруга Татьяна пользовались большим уважением и любовью среди местного населения. Совесть мучила милиционера, способствовавшего аресту отца Гавриила, и однажды он пришел к матушке Татьяне, упал ей в ноги, попросил прощения и сказал: «Что мне было делать? Пришла разнарядка на трех человек. Кого брать? Ну конечно, в первую очередь пришлось брать священника».

В 1936 году отец Гавриил вернулся из ссылки. Его дом был разорен, и семья сначала скиталась по домам православных, а затем они нашли пустой, брошенный хозяевами домик с земляным полом, стоявший на отшибе. Крыша над головой была, а средств сделать деревянный пол не было. Отец Гавриил ходил в приокские луга, накашивал осоку, высушивал ее, и ею выстилали земляной пол в доме, ею же и топили печь. В это время отец Гавриил, истосковавшись в заключении по духовной литературе, много читал духовных книг. После выхода из заключения он был направлен служить в храм Преображения Господня в село Внуково Михайловского района Рязанской области.

Недолго пришлось прослужить отцу Гавриилу в храме. Осенью 1937 года, во время очередного гонения, власти приняли решение арестовать священника. 6 октября сотрудники НКВД допросили одного из колхозников, который показал, что к священнику Гавриилу Масленникову часто группами ходят священники из Михайловского района и проводят в его доме антисоветскую деятельность. Священник Масленников живет рядом с председателем колхоза Тихоновым и поддерживает с ним тесную связь. Во время уборочной кампании осенью 1937 года Тихонов брал из жаток лошадей и бесплатно возил священника в город Михайлов. Косовица рожь и другие культуры в это время стояли в поле и осыпались, получились большие утери зерна от несвоевременной уборки урожая. Имело место влияние антисоветской агитации священника Масленникова. Это очень заметно всем колхозникам. Как только у нас в деревне поселился священник Масленников, сразу же упала трудовая дисциплина. Руководство колхоза ослабло, правительственные планы по уборке урожая и севу не выполнялись. Семья священника собирала колосья пшеницы с колхозных полей, где урожай еще не был убран.

Вызванный на допрос в качестве свидетеля председатель колхоза Тихонов показал, что священник Масленников проводит антисоветскую агитацию, направленную против партии и советского правительства, а также и против колхозного строя: в 1937 году во время уборочной кампании священник Масленников сагитировал женщин пойти в церковь на праздник Успения. В доме священника часто собиралось по два-три священника. В мае 1937 года около его дома на скамейке сидело двое неизвестных мне священников, которым священник Гавриил Масленников говорил: «Да, братцы, отцы духовные, наступило тяжелое время для всех православных христиан, в храм ходить стало мало, а верующих загнали в колхоз, как скотину, и работают там без денег». В дом к священнику Масленникову часто приезжают люди из деревень, и совершаются у него на дому крестины. Я слышал, что священник Масленников говорил в сенях своего дома неизвестному мне гражданину: «Не забывайте храм Божий, чаще посещайте его, молитесь Богу».

16 октября 1937 года власти арестовали отца Гавриила, и он был заключен сначала в тюрьму в городе Скопине, а затем в Рязани. Его обвинили в том, что он вел среди населения активную контрреволюционную религиозную пропаганду и поддерживал тесную связь с арестованными священниками Акинфиевым и Амелиным и после ареста священника Григория Амелина оказывал материальную поддержку его семье.

- В чем заключается ваша связь с ныне арестованным за контрреволюционную деятельность попом Григорием Емельяновичем Амелиным? - спросил следователь отца Гавриила.

- Связь моя с Амелиным выражалась в том, что, вернувшись из ссылки, он приходил ко мне исповедоваться. После его ареста ко мне приходила его жена. Кроме того, я оказывал им материальную помощь.

- В чем выражалась ваша связь с ныне арестованным за контрреволюционную деятельность попом Акинфиевым?

- Акинфиев приходил ко мне за деньгами на содержание епархии как благочинный.

- Следствию известно, что вы совместно с указанными попами вели антисоветскую агитацию и религиозную пропаганду среди населения. Признаете вы это?

- Нет, этого я не признаю, но когда у меня в доме был Акинфиев, у нас с ним был разговор о Новой конституции, в котором мы приветствовали власть, - говорили, что мы теперь наравне со всеми гражданами имеем право выбирать и быть избранными в советы.

- Следствию известно, что вы высказывали недовольство советской властью и распространяли контрреволюционную клевету о колхозах. Признаете вы это?

- Нет, этого я не признаю.

12 ноября 1937 года Тройка НКВД приговорила отца Гавриила к расстрелу. Священник Гавриил Масленников был расстрелян 18 ноября 1937 года и погребен в безвестной могиле.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-gavriil-maslennikov

Сщмчч. Ге́рмана (Ряшенцева), епископа Вязниковского, Стефа́на Ермолина, пресвитера и мч. Павла Елькина (1937)

Священномученик Ге́рман (Ряшенцев), Вязниковский, епископ

ДНИ ПАМЯТИ

15 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Герман, епископ Вязниковский, в миру Николай Степанович Ряшенцев, родился 10 ноября 1883 года в городе Тамбове в семье купца второй гильдии Степана Григорьевича Ряшенцева. Через четыре дня, 14 ноября, в день памяти апостола Филиппа и святителя Григория Паламы, перед началом Рождественского поста, младенец был крещен в тамбовском Христорождественском соборе протоиереем Алексеем Петровским и наречен Николаем, в честь святителя Николая Чудотворца.

Уже в раннем детстве Николай ощутил призвание Божие, которое определило выбор его жизненного пути. В 1902 году, после окончания классической гимназии, он поступает в Казанскую Духовную академию.

На третьем курсе Академии, в Великую субботу 1905 года, в возрасте двадцати одного года, он принимает монашеский постриг с именем Герман, в честь святителя Германа Казанского.

В 1906 году отец Герман принимает священный сан и оканчивает академию со степенью кандидата богословия, защитив диссертацию на тему «Нравственные воззрения преподобного Симеона Нового Богослова».

17 августа того же года последовало назначение его в Псковскую семинарию преподавателем Священного Писания.

1 декабря 1907 года иеромонах Герман назначается на почетную, но и хлопотливую должность инспектора семинарии.

Отца Германа ждало новое поприще: он становится, с возведением в сан архимандрита, ректором Вифанской семинарии. Назначение произошло 28 июня 1912 года.

В 1919 году происходит важнейшее событие в жизни отца Германа. 27 сентября, в праздник Воздвижения Честного Креста Господня, совершается его рукоположение во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. После рукоположения епископ Герман направляется к месту своего служения и там располагается в древнем Иосифо-Волоколамском монастыре. Управлять викариатством Владыке пришлось очень недолго.

10 декабря 1920 года на заседании волоколамского уездного комитета РКП(б) было принято следующее постановление: «...Епископ Герман является активной силой, деморализуя все духовенство Волоколамского, Рузского и Можайского уездов вокруг патриарха Тихона. Посему волоколамский райком считает необходимым просить секретно – оперативный отдел ВЧК перевести епископа Германа в концентрационный лагерь – до полной победы трудящихся». Эти обвинения были поддержаны и местным «следователем Уездкомдезертир», который счел, что епископ Герман «с приездом в Волоколамский уезд и пользуясь высшим образованием, уездное духовенство повел по определенному пути, доводя до максимума затмения народных умов проповедями».

В ночь под 19 февраля 1921 года Владыка был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Тогда же там находился и митрополит Сергий (Страгородский), и первое время, пока их еще не развели по одиночкам, они служили вместе в одной из камер, а желающие заключенные могли при этом присутствовать. Но верующие протестовали «против поругания Церкви, веры и совести русского православного народа», писали, что епископ Герман «призывал всегда и везде к повиновению властям и терпеливому перенесению тяжелой разрухи», «глубоко возмущались», «выражали энергичный протест» и «неотступно просили» об освобождении своего епископа.

22 апреля 1921 года Владыка был освобожден, дав подписку о невыезде из Москвы до суда, и поселился в Даниловом монастыре. В конце ноября в связи с четвертой годовщиной октябрьской революции была объявлена амнистия, дело Владыки было прекращено и ему было предписано немедленно возвратиться в Волоколамск.

В июле 1922 года епископ Герман был вновь арестован в своей московской квартире в 1-м Крестовском переулке, несколько месяцев провел в Бутырской тюрьме и затем был административно выслан в Тобольский округ сроком на три года. В июле 1923 года Владыка под конвоем отправляется в ссылку. Официально ссылка оканчивается 12 июля 1925 года. В начале августа Владыка отплывает на пароходе в Тобольск и оттуда возвращается в Москву. На свободе ему удалось пробыть только четыре месяца. Он повидался с родными и друзьями.

В ночь с 30 ноября на 1 декабря в его квартире в 1-м Крестовском переулке был произведен обыск, и епископ Герман был арестован. Владыка находится под следствием сначала во Внутренней тюрьме ОГПУ, а потом в Бутырках. 21 мая вынесен приговор: три года ссылки. В сентябре он прибывает к месту своей ссылки – город Турткуль в Каракалпакии.

14 января 1928 года епископ Герман получает разрешение на выезд и возвращается в Москву. Владыка сразу же известил о своем приезде родных.

26 июня епископ Герман получает назначение в Вязники. На Вязниковской кафедре он пробыл только четыре месяца.

14 декабря 1928 года Владыка был арестован в Вязниках, а 15 декабря его уже допрашивали во Владимире. 17 мая 1929 года Владыка был приговорен, как «идейный вдохновитель группировки», достаточно показавший «свое подлинное реакционное лицо», к трем годам лагерей.

В начале 1930 года Владыка попадает в Соловецкий лагерь. Там он поселяется в той же избе, в лесу, между морем и озером, где до начала декабря 1929 года жил архиепископ Иларион, и через месяц заболевает тифом. Болезнь, продолжавшаяся два с половиной месяца, превратила Владыку в инвалида. В конце 1930 года «вместе со стариками, больными и калеками» он был переведен на материк и затем на положении ссыльного, иногда в крайне тяжелых условиях, не имея даже крова над головой («на открытом воздухе»), жил на севере до февраля 1933 года. За это время ему пришлось сменить более двенадцати мест назначения.

Получив 15 января 1933 года, в день памяти преподобного Серафима, разрешение уехать, Владыка отправляется в избранный им из предложенных для проживания город Арзамас, снова едет через Москву, встречается там с митрополитом Сергием, однако нового назначения, не будучи вполне свободным, не получает. Владыка не питал иллюзий насчет своего будущего и хорошо понимал, что Арзамас только кратковременная передышка. Письма друзей приносили печальные вести. «А много, очень много моих братии и собратий, и особенно там, откуда вывел меня Господь, уже переселились в вечный покой...».

Арест в начале марта 1934 года он встретил спокойно. Постановление о предъявлении обвинения епископу Герману от 4 марта 1934 года гласило: «Ряшенцев Герман Степанович достаточно изобличается в том, что совместно с епископом Серапионом активно боролся за поднятие авторитета религии и сплачивание духовенства в Арзамасской епископии». Кроме епископов Серапиона и Германа, по этому делу были арестованы еще десять человек. Хотя оба епископа не признали себя виновными, для их обвинения оказались достаточными робкие лжесвидетельства нескольких сломленных следователем обвиняемых. 15 апреля вынесен приговор: епископу Серапиону пять лет, а епископу Герману и еще четырем обвиняемым три года ссылки в Северный край, пятерым обвиняемым, три года концлагеря.

В мае 1934 года Владыка прибывает на станцию Опарино Северо-Котласской железной дороги, где ему надлежало отбывать ссылку, но вскоре, 10 августа того же года, он получает распоряжение поселиться в Сыктывкаре, в пригородном селе Кочпон. Здесь он жил до своего последнего ареста. Владыка служил регентом в кочпонской Казанской церкви, в которой пели преимущественно ссыльные монахи. На Рождество в начале 1937 года к ним присоединился еще один епископ – Павел (Флоринский), возвращавшийся из заключения. Прежняя открытость и жизнерадостность, несмотря ни на какие испытания, не оставляют Владыку. Свет Христов, озаряющий внутренний мир Владыки, изливается, как и прежде, на страницы его писем, тепло русской печи вместе с радостью ожидания светлого праздника Рождества Христова наполняет уютом деревенскую избу.

Приближался день окончания ссылки – 2 марта 1937 года. В 1936 году многие ссыльные, отбывшие свои сроки, уехали. Владыка ждал освобождения, обсуждал с друзьями, где лучше поселиться для новой «передышки».

24 февраля 1937 года Владыка был арестован в пятый и последний раз. Вместе с ним было арестовано еще двенадцать человек. Поводом для ареста послужил донос, и было начато дело, по обвинению Ряшенцева Германа Степановича и других, всего в числе 13-ти, в преступлениях по статье 58.10, то есть все они были обвинены так или иначе в «контрреволюционной деятельности».

При обыске у епископа Германа было изъято более двадцати писем, и среди них одно, которое он не успел своевременно уничтожить – письмо от 10 октября 1935 года архиепископа Великоустюжского Николая (Клементьева), – оказалось очень удобным для обвинения. Письмо было ответом на просьбу приезжавшей в Великий Устюг Марии Шаламовой о благословении на тайный монашеский постриг. Уже само словосочетание «тайный постриг» казалось особенно подозрительным далеким от церковной жизни большевикам и связывалось в их сознании с какой-то тайной подрывной работой. Но как бы ни был удобен повод для обвинения, сам по себе он не имел решающего значения. Главным была установка уничтожения инакомыслящих, принятая властью.

Обвинительное заключение Владыки Германа состояло из четырех пунктов: являлся организатором и руководителем контрреволюционной группы церковников фашистского толка, именуемой «Священная дружина»; на устраиваемых им нелегальных сборищах группы выступал с контрреволюционными установками; среди населения вел контрреволюционную агитацию и выступал в защиту врагов народа троцкистов; организовывал оказание материальной помощи участникам группы и ссыльному духовенству.

В предъявленных обвинениях Владыка признал себя виновным, по оценке следователя, «частично», а именно: он не отрицал того, что оказывал посильную материальную помощь ссыльным. Ни одно из других обвинений на основании протоколов допросов не может считаться признанным им, хотя следователи и старались истолковывать некоторые ответы как «признания вины». Допросы начались уже на следующий день после ареста. Сначала следователь, не сообщая обвинений, долго выспрашивал Владыку о его знакомых, связях и переписке. Владыка спокойно отвечает, не чувствуя за собой никакой вины и подчеркивая самый безобидный характер своих связей: все это духовенство, ссыльные, просто верующие, старавшиеся чем – либо помочь. Адреса НКВД имело уже и без его показаний, и круг общения был также известен: за ссыльными велась слежка. На всех допросах Владыка твердо отвергал обвинения в том, что он давал кому-либо контрреволюционные задания. Единственно, чего удалось добиться следователям, – это признания в антисоветских настроениях, своих и близких к нему людей, и что они, «беседуя по отдельным вопросам политического характера, высказывали антисоветские взгляды» – в основном по вопросам политики партии и советской власти, касающимся религии и духовенства. Однако после перерыва в несколько дней Владыка, укрепившись духом, отвергает все обвинения с непоколебимой твердостью. Допрос 29 мая был последним. Собственно говоря, он был уже не нужен: обвинительное заключение было готово 24 мая.

Приговор Тройки при УНКВД Коми АССР вынесен 13 сентября и для всех одинаков – расстрелять. 15 сентября священномученик Герман, епископ Вязниковский, и его соузники были расстреляны вблизи города Сыктывкара. На месте расстрелов ныне находится аэродром. 2 сентября 2001 года Синодальная комиссия по канонизации святых Русской Православной Церкви, рассмотрев представленные Православным Свято-Тихоновским богословским институтом материалы, не нашла препятствий для причисления епископа Германа к лику святых мучеников.

На заседании Священного Синода 6 октября того же года его имя было включено в состав Собора новомучеников и исповедников Российских.

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-german-rjashencev

Священномученик Стефа́н Ермолин, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

15 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Стефан Васильевич Ермолин родился 22 мая 1891 года в селе Часово, в крестьянской семье. С малых лет был занят в крестьянском хозяйстве. Окончил начальную школу.

По неподтвержденным данным известно, что Стефан участвовал в Первой мировой войне. В 1919-1922 годах служил в Красной армии, был командиром взвода, помощником командира роты. После демобилизации вернулся к крестьянскому труду.

Будучи человеком глубоко верующим, Стефан решает посвятить себя служению Господу. И в 1926 году принимает священный сан. В середине 30-х годов был священником Нижнеконской Крестовоздвиженской церкви в местечке Нижний Конец Сыктывкара, ранее приписной к Усть-Сысольскому Троицкому собору.

В 1936 году по анонимному доносу был привлечен к ответственности органами НКВД за «спекуляцию церковными ценностями», но вскоре был оправдан. Зная о негласной слежке за ним, поддерживал теплые отношения с ссыльным духовенством.

24 февраля 1937 года арестован в Сыктывкаре по сфабрикованному делу «Священной дружины». 13 сентября 1937 года тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58.10, 11 УК РСФСР осужден к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение 15 сентября 1937 года в Сыктывкаре.

Священный Синод Определением от 6 октября 2001 года причислил иерея Стефана Ермолина к лику святых и включил в Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-stefan-ermolin

Мученик Павел Елькин

ДНИ ПАМЯТИ

15 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Святой мученик Павел Николаевич Елькин родился 23 июня 1876 года в селе Шошка. Семья Елькиных была многочисленной, поэтому мальчика к себе на воспитание взял дед, проживавший в Усть-Сысольске.

Павел окончил приходскую школу, получил навыки кузнеца и слесаря. Некоторое время жил в Петербурге, вернувшись, работал на заводе.

С этого момента началась его политическая жизнь. С одушевлением встречает известие о революции и свержении царского режима, стал одним из активных участников установления Советской власти в Коми крае. С 1918 года член ВКП(б). Но уже в конце 20-х отошел от дел.

Жил Павел со своей семьей в местечке Кочпон, возле храма. В 30-е годы в Сыктывкар жизнь прибила многих незаурядных людей. Пристанищем был храм, где находили свой приют и молились архиереи, священнослужители. Знакомство с ними перевернула жизнь коммуниста Елькина. Не последнюю роль сыграла и жена, исполнявшая в одно время обязанности старосты храма. Личное знакомство и дружеские отношения с епископом Германом также повлияли на веру бывшего коммуниста. Павел был в тесных отношениях с Владыкой.

Его также как и епископа Германа арестовали 24 февраля 1937 года. Проходил Павел по тому же самому делу, что и епископ Герман – о «Священной дружине». На время содержания в Сыктывкарской тюрьме «страдал пороком сердца, расширением легких». Осужден Тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58.10 УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение 15 сентября 1937 года.

12 марта 2002 года решением Священного Синода было принято решение о причислении к лику святых Павла Елькина.

Источник: http://sobor.ucoz.ru, https://azbyka.ru/days/sv-pavel-elkin

Священномученик Григо́рий Раевский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

29 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Григорий родился 28 сентября 1888 года в селе Завидове Тверской губернии в семье диакона Григория Раевского. Вскоре после окончания Московской Духовной семинарии Григорий Григорьевич женился на Лидии Васильевне Беляевой, дочери священника села Завидова. В 1912 году Григорий Раевский был рукоположен в сан священника к Успенскому храму этого села.

Все силы молодой священник отдавал храму и прихожанам, и его супруга стала ему помощницей в заботах о храме. Между ними во всем было полное согласие и мир. Единственное, что несколько омрачало их супружескую жизнь, это то, что у них не было детей. В 1913 году в селе почти одновременно умерли муж и жена, остались сироты - трое детей, и о. Григорий и Лидия Васильевна взяли к себе одну из девочек, Анну, которой было тогда восемь лет. Они воспитывали ее как свою, и впоследствии, когда у них в 1922 году родилась дочь Нина, они между детьми не делали никакой разницы, и сами девочки относились друг к другу как родные сестры.

В первый раз о. Григория арестовали в 1927 году. Он был заключён в Бутырскую тюрьму и обвинён в том, что он будто бы распространял ложные слухи, но на следствии выяснилась полная невиновность священника, и власти вынуждены были через два месяца его освободить.

В конце 1929 года, одновременно с коллективизацией, началось гонение на Православную Церковь. В Завидово приехали молодые коммунисты, уполномоченные из города, чтобы помочь объединять крестьянские хозяйства в колхозы.

В субботу 8 февраля на общем сходе крестьян председатель Завидовского сельсовета объявил, что на воскресенье, 9 февраля, назначается демонстрация, призванная показать превосходство коллективного хозяйства над единоличным. Были собраны подводы, украшены красными лентами лошади, чтобы проехать по соседним деревням и показать, что завидовские крестьяне почти все вступили в колхоз. К назначенному времени, одиннадцати часам дня, около избы-читальни собралась незначительная группа крестьян. Организаторы демонстрации решили, что с таким количеством народа ехать нельзя, и ждали ещё два часа. Но и тогда народа не набралось. Тут кто-то из присутствующих сказал, что это потому нет народа, что все люди в храме, где идет торжественная служба.

Услышав об этом, секретарь комсомольской ячейки отрядил пойти в храм двух комсомольцев, чтобы узнать, что там происходит. Войдя, они увидели, что идёт служба и храм полон народа. Устроители демонстрации решили, что она не удалась из-за богослужения, и агитационное мероприятие было отменено.

В храме в тот день собралось около шестисот человек и больше половины было причастников. Молебен служил протоиерей Григорий Раевский, литургию - священник Николай Дмитров. Пока о. Григорий служил молебен, о. Николай исповедовал причастников, когда о. Николай стал служить литургию, исповедовать стал о. Григорий. Из-за того, что было столько причастников, служба затянулась до трёх часов дня.

Одного этого факта было для ОГПУ достаточно, чтобы уже на следующий день начать расследование с целью непременно арестовать хотя бы одного из священников. Прежде всего сотрудники ОГПУ выяснили, что наибольшим авторитетом и любовью у прихожан и вообще жителей Завидова и окрестных деревень пользуется о. Григорий. И началось расследование его церковной деятельности. Были вызваны комсомольцы, члены бригады по коллективизации, председатель Завидовского сельсовета и местный работник политпросвета (избач). Вот некоторые из показаний, которые они дали: «Раевского хорошо знаю. Последний зачастую говорит проповеди в церкви, в особенности в престольные праздники, в Троицу, Петров день, в Успенье и Михайлов день. Начинает проповедь на тему праздника и кончает: «Время, верующие, теперь пришло тяжелое, отец с сыном, брат с братом не уживаются вместе и восстают друг на друга. Идет сейчас гонение на религию». Кроме того, также Раевский говорил, то есть сопоставлял евангельское учение с настоящим моментом: «Почему отец с сыном не уживаются? Так как отец верит в Бога, а сын нет». И призывал верующих ещё сильнее веровать в Бога и не поддаваться вражьему учению».

«Попы наши завидовские очень хитрые и умные по-своему. Для того чтобы не отобрали у них церковь, они собирали среди крестьян деревень подписи, дескать, собрав большое количество подписей, можем отстоять от возможного отбора церковь».

«Демонстрация была сорвана благодаря поповской и кулацкой агитации. По имеющимся сведениям, священник Григорий Раевский в церкви произнес проповедь. Привел пример: «Братья, когда тонет корабль, то команда спасается, но капитан должен погибнуть». Из слов Раевского видно, что он до тех пор будет бороться с советской властью, пока не погибнет. А поэтому считаю дальнейшее пребывание попов в Завидове безусловно опасным для строительства коллективизации».

В самый день ареста о. Григория, 14 августа 1930 года, ОГПУ вызвало на допрос председателя сельсовета, который высказал свое категорическое суждение о необходимости ареста священника: «В декабре 1929 года Раевский приходил ко мне в сельсовет за разрешением на хождение по домам для совершения Рождественского служения. Тогда я, как председатель, ему не разрешил, и он сказал, что ваша задача задушить религию... К Раевскому часто приезжают неизвестно откуда священники и под видом службы проводят какие-то совещания. Я полагаю, что Раевский является первым контрреволюционером, который организовывает массу при помощи церкви».

Местный избач показал: «Священник села Завидова Раевский действительно является организатором масс на срыв всех мероприятий партии и советской власти».

Из верующих ОГПУ вызвало старосту храма, который, отвечая на вопросы следователя, не предполагал, что они задаются с единственной целью арестовать священника, и не стал читать протокол допроса, то, как записал следователь его показания: «Я церковным старостой нашей завидовской церкви был примерно двенадцать лет... Своих священников, Раевского и Дмитрова, хорошо знаю. Больше всего говорит проповеди благочинный Григорий Григорьевич Раевский. Он говорит проповеди в престольные праздники, на Троицу, Ильин день, Успенье, Михайлов день. В эти дни в церкви бывает очень много народа. Любимые его проповеди - о блудном сыне, о страданиях Иисуса Христа. Заканчивал призывом к верующим, чтобы они своих детей воспитывали в духе Божьем, остерегались антихриста и дьявольского учения, не верили ему и не поддавались обману, ибо рассуждение о том, что Бога нет, исходит из уст злого человека... Проповедь священника Григория Раевского настолько действовала, что многие, выходя из церкви, плакали».

14 августа сотрудники ОГПУ пришли с обыском и арестовали священника. До того времени у о. Григория уже несколько раз были обыски, кончавшиеся конфискацией и без того скудного имущества. Когда-то они с матушкой имели хозяйство, держали кур, корову, был сад, огород, в доме стояла фисгармония. К тридцатому году ничего не осталось, все было конфисковано как уплата налога, включая фисгармонию, которую взял местный клуб. У о. Григория остались лишь небольшой шкаф с посудой, сундук и узкие деревенские половички. Сотрудники ОГПУ в очередной раз перевернули все вещи в поисках ценностей, хотели обыскать постель дочери священника, которая во время обыска безмятежно спала, но другая дочь, Анна, не позволила тревожить ребенка, и те отступились.

Первое время после ареста о. Григория держали в Завидове, а потом под конвоем отправили в Тверскую тюрьму. Вызвали для допроса о. Николая Дмитрова и спросили об арестованном священнике. Отец Николай, хорошо зная лукавство гонителей, настоял на том, чтобы записать ответ собственноручно:

- Священник Григорий Григорьевич Раевский ничего против советской власти не проявлял и недовольства мне не высказывал.

- За что же и когда он подвергался аресту? - спросил следователь.

- Аресту он подвергался Клинскими органами, просидел он шестьдесят два дня; возвратившись, за что сидел, не сказал. Больше мне ничего о нём не известно. Какие еще слова он говорит в проповедях, кроме хороших, мне не известно.

Снова вызвали в ОГПУ старосту храма. То, что был арестован столь уважаемый священник, поразило его. Увидев, как ОГПУ расправляется с невиновными и ищет лишь повода, чтобы закрыть храм, он ответил:

- Я служу церковным старостой более десяти лет и знаю священника Раевского как человека, который не стоит ни за, ни против советской власти. Затрагивает ли Раевский в проповедях вопросы политики, я не знаю, так как приходится все время стоять за свечным ящиком. Церковь наша большая, и все, что он говорит, мне не слышно. По приходу мне с ним ходить не случалось, и как он ведет себя среди крестьян, мне не известно.

21 августа вызвали на допрос о. Григория. На вопросы следователя он ответил:

- Проповеди в прошлом году в церкви говорил редко, иногда в двунадесятые праздники, в текущем году я проповеди говорил постом. Проповеди были чисто религиозного содержания, я политики не касался и даже намёков не делал... Против коллективизации никогда не выступал. 9 февраля 1930 года участия в организации торжественного служения в церкви не принимал и не служил, а прибыл в церковь в девять часов утра и стал служить молебны после утрени. В это время народу было около шестисот человек, из них исповедников было около трехсот человек. Меня удивляет по настоящее время, чем вызвано такое посещение церкви... В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Больше показать ничего не имею и считаю показания на меня ложью «.

5 января 1931 года тройка ОГПУ приговорила священника к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Отца Григория отправили на каторжные работы, на строительство Беломорско-Балтийского канала в Вологодскую область, неподалеку от города Вычегды. Теперь между близкими осталась только письменная связь и редкие свидания; на одно из них Лидия Васильевна поехала вместе с дочерью Ниной, которой было тогда десять лет. Их поселили за пределами лагеря в большом сером бараке; о. Григорий приходил к ним на свидания вечером после работы и каждый раз приносил свой паёк - налитую в глубокую миску похлебку.

Отца Григория освободили из заключения в начале 1934 года, и он вернулся в Завидово и стал служить в храме. Жить было трудно, он продал дом колхозу, а сам жил с семьёй сначала в доме о. Николая Дмитрова, а потом снял квартиру у одной доброй женщины неподалёку от храма. Впоследствии, когда дочь Нина осталась одна, то проданный еще при родителях дом дал ей возможность получить образование в школе, так как колхоз в течение нескольких лет выплачивал сироте небольшими суммами за этот дом.

12 мая 1935 года от скоротечной чахотки умерла супруга о. Григория. В конце зимы, придя в храм во время уборки, она пожалела труд убиравших, разулась, оттого простудилась и через три месяца скончалась. Дочь Нина осталась на попечении отца и крестного, священника Николая Дмитрова. Первые четыре класса она училась в Завидове, но в пятый класс её не взяли из-за того, что она дочь священника, и она снова поступила в четвертый, окончила его, но её снова не приняли в пятый, и она поступила в школу в соседнем селе в Спас-Заулке - это была уже Московская область. Пятый и шестой класс Нина проучилась там, а седьмой оканчивала снова в Завидове. Семь классов она окончила весной 1937 года. Училась она хорошо, и о. Григорий, просмотрев аттестат, похвалил ее и сказал: «Дочка, надо учиться обязательно, я не знаю, что со мной будет, но ты обязательно учись». Она исполнила завет отца, окончила полиграфический институт, занимала большую должность, но никогда не скрывала, что её отец священник. И молитвами отца-мученика Господь управлял её путь во благое, она никогда и ни в чем не чувствовала, что чем-то обделена из-за того, что у неё отец - священник гонимой Церкви.

Отец Григорий был нрава кроткого, открытого, никогда ни на кого не повышал голоса, не исключая и дочь, даже когда она показывала свое непослушание. Захочет она пойти к соседской девочке, своей подружке, под двунадесятый праздник или в воскресенье, а о. Григорий скажет:

- Нет, ты никуда не пойдешь сегодня.

- Папа, я пойду, - скажет дочь.

- Нет, ты никуда не пойдешь.

- А я пойду.

- Нет, не пойдешь.

- Нет, пойду.

И он тогда скажет:

- Ну, иди.

Но так скажет, что она уже никуда не пойдет, а только ждёт удобного момента, чтобы попросить прощения.

Летом 1936 года председатель областной комиссии по культам предложил благочинному Завидовского района собрать духовенство и обсудить проект сталинской конституции. Из священников пришли только двое, и одним из них был о. Григорий. Уяснив, что именно позвали его обсуждать, о. Григорий от обсуждения отказался, сказав, что поскольку он лишен как священник гражданских прав, то и обсуждать проект конституции не может. На этом собрание трёх священников закончилось, и никто бы о нём не помянул, если бы через год не нахлынули новые гонения.

Отец Григорий был арестован 30 июля 1937 года. В то время, когда сотрудники НКВД пришли к нему в дом, он был в лесу, куда часто ходил собирать грибы и ягоды. Вернулся он домой, а здесь в очередной раз идет обыск, но брать было нечего, взяли лишь письмо священника Александра Преображенского, которого, после выхода того из заключения, приютил о. Григорий. Отец Александр писал ему: «Вас искренне и сердечно, дорогой батюшка, благодарю за Вашу помощь и приют; не забуду никогда Вашего доброго, братского отношения и отзывчивости».

На следующий день после ареста следователь Завидовского НКВД Шевелев допросил священника.

- Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении? - спросил он.

- Виновным в предъявленном мне обвинении себя не признаю, так как я никакой агитации, направленной на опошление, как вы утверждаете, мероприятий советской власти и партии, среди населения не проводил, - ответил священник.

- Скажите, как часто в церкви села Завидова вы или Дмитров произносите проповеди?

- Я лично говорил проповеди Великим постом с половины марта по 1 мая 1937 года.

- Расскажите, о чем вы говорили в своих проповедях верующим?

- В проповедях я говорил о значении исповеди, приготовлении к ней и о причащении.

- Скажите, какие вы проводили сборы среди верующих, на какие цели и сколько собрали средств?

- Сборы проводятся церковным старостой путем хождения с тарелкой; из общих сборов церковный совет или староста передают мне, я в свою очередь пересылаю по назначению - архиерею на содержание патриархии, епархиального управления, на приготовление мира.

- Расскажите о составе церковного совета церкви села Завидова.

- Членов церковного совета я не знаю, знаю только председателя церковного совета - церковного старосту Василия Григорьевича Голенкова, уроженца села Завидова.

Основания для обвинения, как часто бывало в подобных случаях, не находилось, и тогда стали вызывать на допрос прихожан. Среди других вызвали и старосту храма Василия Голенкова.

- Скажите, вы знаете Григория Григорьевича Раевского? - спросил следователь.

- Григория Григорьевича Раевского, священника церкви села Завидова, я знаю лет двадцать. Встречался с ним в церкви, на улице, иногда он бывал у меня дома, пили чай.

- Скажите, о чём вы разговаривали с Раевским при встречах?

- Мы с ним разговаривали о жизни, говорили о делах общины верующих. По вопросу посещения верующими церкви Раевский говорил, что люди верующие и желающие посещать церковь не могут прийти, так как связаны с работой в колхозе, а если бы был выходной день в воскресенье, молящихся было бы больше. Кроме того, Раевский говорил мне, что нужно веровать в Бога и надеяться на Бога.

- Скажите, как часто Раевский произносил проповеди в церкви и что он говорил в своих проповедях?

- Проповеди в церкви Раевский говорил нечасто, в проповедях он говорил о значении праздника, а также говорил, что нужно веровать в Бога и надеяться на Бога.

Стали вызывать на допросы соседей священника, но и они показали, что хорошо знают о. Григория как человека лояльного к государственной власти. Была вызвана жена благочинного о. Сергия Мазурова, которую следователь спросил:

- Скажите, какие вам известны факты контрреволюционных высказываний Раевского?

- Летом 1936 года моему мужу как благочинному было предложено обсудить с духовенством проект сталинской конституции. Мой муж разослал повестки о явке всем священникам благочиния. По повесткам из всех явились Дмитров и Раевский. От обсуждения проекта конституции Раевский отказался, говоря, что конституция нам, священнослужителям, ничего не дает. Все доводы мужа он не принял к сведению, заявив, что, если вам это нужно, вы и обсуждайте, пишите, что вам угодно.

Прихожане и многие жители Завидова искренне любили о. Григория, и даже из тюремщиков находились те, кто ему сочувствовал. Благодаря им, он смог в течение некоторого времени передавать близким коротенькие записки. 4 августа он писал о. Николаю Дмитрову, его супруге Екатерине, дочери Нине и хозяйке квартиры Марии: «Дорогие о. Николай, Екатерина Николаевна, Нина, Мария Егоровна и прочие и прочие, все, кто мне дорог и меня помнит. Здравствуйте. Ваши любовь и память и молитвы обо мне глубоко меня трогают и дают мне силы и покой переносить испытание, которое меня ожидает. Обвинение 58-10, а в чём, пока еще не знаю; мне не представили ни одного факта - жду каждый день. Надеюсь, что вы все не оставите моей Нины и замените ей маму и отца в моё отсутствие и тем самым снимите мою тревогу о ней. Чтобы получить свидание и сдать передачу в Калинине - нужно получить разрешение у следователя Шевелева на станции Завидово или у начальника НКВД Глебова. Но это между прочим. Пока будет идти следствие - не разрешается никакой переписки».

На следующий день следователь снова допросил священника.

- Следствие располагает материалами о вашей контрреволюционной деятельности, настаивает на искренних показаниях. Скажите, намерены ли вы давать искренние показания о вашей контрреволюционной деятельности?

- Еще раз говорю, что я никакой контрреволюционной деятельностью не занимался.

- Следствие располагает материалами, что вы в целях контрреволюционной агитации опошляли законы советской республики по вопросу служителей религиозного культа. Вы говорили, что если нас задумают посадить, то посадят и найдут материалы для обвинения, несмотря ни на какие законы. Подтверждаете ли вы это?

- Смысл вопроса мне понятен и знаком, я мог сказать это только кому-либо из близких людей, но со своей стороны это высказывание контрреволюционной агитацией не считаю.

- Скажите, каковы ваши взгляды и мнения по вопросу проекта сталинской конституции?

- По вопросу обсуждения проекта сталинской конституции по предложению представителей культкомиссии Калининского облисполкома все духовенство района должно было собраться у благочинного Мазурова и обсудить проект, но явились лишь я и Дмитров. Я говорил, что, поскольку мы лишены избирательных прав, обсуждать этот проект не можем. Таким образом, вопрос остался открытым.

- Следствие располагает данными, что вы высказывали свои недовольства колхозным строем, говорили, что колхозники хотят ходить в церковь, но не могут, ибо не имеют дней отдыха.

- Это я отрицаю.

В этот день он написал родным: «Дорогая Нина, долго, долго мне не придется тебе писать. На какой срок я попаду - сейчас не знаю, но придется тебе жить одной. Постарайся быть паинькой - следи за собой, грубить не надо, за своими словами следи. Учиться старайся - это тебе пригодится на всю твою жизнь. Советов как отца Николая, Екатерины Николаевны и Марии Егоровны слушайся - худого, плохого они никогда тебе не пожелают. Будь сама со всеми хороша - и к тебе все будут относиться так же. Теперь я тебе напишу, когда попаду в лагерь.

10-30 вечера. Как бы мне хотелось, дочка родная, с тобой поговорить... Вспоминаю всех вас, родных и дорогих мне: хотя я и готовился мыслью к разлуке с вами, но она всё-таки тяжела мне. Утешаю себя надеждою, что так угодно Богу, чтобы жить мне опять вдали от вас. Он, благий, посылает испытание - даст и силы перенести его...

Так что обо мне не беспокойтесь. Я предлагаю такой план свидания, когда узнается день отправки - поезда в 10-50 утра и 1 час-50 дня - Нина с кем-нибудь пусть возьмут билеты до Калинина, пусть садятся в тот же вагон, и я надеюсь, что мы будем иметь возможность говорить всю дорогу, о дне отправки вам как-нибудь сообщат. Если удастся, было бы хорошо. Отправка должна быть на днях, приходите каждый день к означенным поездам - и всё будет хорошо. А теперь простите меня, кого я чем обидел, прошу ваших молитв о мне, грешном, чтобы Господь дал силы вторично перенести испытание.

Крепко всех целую - всем мой привет и душевное спокойствие».

Незадолго перед отправкой в Тверскую тюрьму о. Григорий написал дочери: «7.8.37. 7-30 утра. Дорогая Нина, на сколько теперь придется нам с тобой расстаться, я сейчас ещё не знаю, но надеюсь - кого я просил, заменят тебе отца и мать. Старайся учиться - приложи все усилия, чтобы тебе из отличниц не выходить, слушайся, что тебе будут советовать, плохого совета из означенных лиц никто тебе не даст... Маму помни - меня не забывай... Веди себя хорошо, если я узнаю противное, мне будет очень тяжело...»

Отца Григория отправили в Тверскую тюрьму, и близким не удалось увидеться с ним, но и из тюрьмы приходили сведения, что он жив, и однажды сообщили, когда и как можно его увидеть.

Дочь Нина и матушка о. Николая, Екатерина, приехали в Тверь, добрались в указанное время до здания, в котором размещалось управление НКВД; у подъезда стояла машина для перевозки заключенных. Они остановились вдали, на противоположной стороне улицы, и видели, как из подъезда в сопровождении конвоя вышел о. Григорий. Он не глядел на другую сторону улицы, не оглядывался по сторонам и не увидел их. Это стало последним свиданием.

28 сентября был день рождения о. Григория, ему исполнилось сорок девять лет. На следующий день Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Григорий Раевский был расстрелян сразу после объявления приговора, 29 сентября 1937 года.

До сих пор среди завидовских прихожан сохраняется память о священномученике Григории - его служении, попечении о душах, его милосердии и мученической кончине. Священномученик был погребён в братской могиле на одном из кладбищ Твери; точное место погребения остается неизвестным.

Источник: http://www.fond.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-grigorij-raevskij

Сщмч. Григо́рия Бронникова, пресвитера, мчч. Евге́ния Дмитрева и Михаила Ерегодского, чтецов (1937)

Священномученик Григо́рий Бронников, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

31 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Бронников Григорий Алексеевич родился в 1876 году в селе Пыелдино Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии (ныне Сысольский район, Коми), его отец Алексей Иванович служил диаконом в сельском храме.

К 1895 г. окончил два класса Вологодской духовной семинарии, после чего стал исполнять обязанности псаломщика в храмах Усть-Сысольского района Вологодской губернии, был учителем пения в земских училищах. С 1904 года – диакон. В 1912–1914 годы не имел места служения, в 1914–1918 гг. служил в качестве псаломщика. В 1921 году был рукоположен в священника и до конца жизни служил в Богоявленской церкви села Селиб Удорского района, Коми. В 1930 году отец Григорий был отнесен к «кулакам» и обложен индивидуальным налогом. В 1936 году храм был закрыт и использовался как сельский клуб, а в августе 1937 года был арестован отец Григорий. Он был обвинен в «систематической контрреволюционной агитации против Советской власти» и расстрелян 31.08.1937 в окрестностях Сыктывкара.

Священномученик Григорий (Бронников) был канонизирован Определением Священного Синода РПЦ 06.10.2001 по представлению Сыктывкарской епархии.

Также пострадал за веру брат о. Григория священник Иоанн Бронников. Он был приговорен к пяти годам ссылки в Северный край за «к/р пропаганду и агитацию» и скончался после 1933 года в пересыльной тюрьме.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-grigorij-bronnikov

Мученик Евге́ний Дмитрев, чтец

ДНИ ПАМЯТИ

23 июня – Собор Рязанских святых

31 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученик Евгений Федорович Дмитрев родился в семье потомственного протоиерея Федора Андреевича Дмитрева и приходится племянником причисленному к лику святых новомучеников протоиерею Михаилу Дмитреву, память которого совершается Церковью 2 декабря (19 ноября ст. ст.).

Евгений служил псаломщиком в Иоанно-Богословской церкви в селе Митино Касимовского района Рязанской области, потом был взят на военную службу и работал на заводе в Перми. В 1937 году из Перми Евгений прислал последнее письмо отцу с просьбой его отпеть. Позже узнали, что работники того завода в полном составе были арестованы и, по-видимому, расстреляны. По уточненным данным днем мученической кончины Евгения Федоровича является 31 августа 1937 года.

Определением Священного Синода от 27 декабря 2000 года мученик Евгений (Дмитрев) причислен к лику святых для повсеместного почитания.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-evgenij-dmitrev

Мученик Михаил Ерегодский, чтец

ДНИ ПАМЯТИ

31 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Михаил Петрович Ерегодский (Ерогодский) родился 17 сентября 1878 году в семье потомственного церковнослужителя-псаломщика, что, наверное, и повлияло на его желание вслед за отцом, дедом и прадедом посвятить себя служению Богу. Преосвященным Гавриилом, епископом Великоустюжским, он был допущен к исправлению должности псаломщика вместо своего отца, который был в то время болен. Люди, которые посвящают себя Богу и жизнь свою стараются привести в соответствие с заповедями Господними, светятся изнутри, изменяются внешне, словно в глазах отражается их душа, прикоснувшаяся к вечности. Именно таким в воспоминаниях людей остался Михаил Ерогодский: красивым, лучистым. Под стать Михаилу была и супруга Анна Артемьевна, она восхищала своей красотой.

«Жалованья, получаемого в церкви не хватало, чтобы прокормить большую семью, поэтому родители и их шестеро детей много работали на собственном поле». Из воспоминаний одной из дочерей Михаила Ерогодского, Елизаветы, стало известно, что, чтобы посадить огород, Михаилу Петровичу со старшими сыновьями пришлось раскорчевывать лес, а на полученном поле посадили картофель, рожь. Хозяйство было крепкое, имелась лошадь, корова. А жили в большом двухэтажном доме, основное место в доме занимала библиотека отца. И несмотря на трудности жизни, Михаил Петрович умел, отвлекшись от суеты будней, стать на мгновение просто романтиком: для любимой дочери Елизаветы Михаил Петрович всегда находил маргаритки и дарил девочке подарок леса. После ареста отца как воспоминание о дорогих сердцу мгновениях жизни Елизавета будет искать любимые цветы, но с арестом отца вдруг исчезли из леса маргаритки...

Любил Михаил Петрович общаться и с деревенской детворой, учил ребятишек церковному пению. В селе очень уважали Михаила Петровича, обращались к нему с любой просьбой: написать заявление, прошение, он никому не отказывал...

Приближался 37 год, и жизнь семьи измерялась уже часами. Каждый день приносил новые несчастья. Многодетную семью обложили непомерными налогами, выплатить которые родители были не в силах, и постепенно у них отобрали лошадь, корову. Михаила Петровича дважды отправляли в Кослан на принудительные работы, и каждый раз сроком на один год. А тем временем семью лишили жилья, оставив ей только две небольшие комнатки. Забрали и пашню Ерогодских, чтобы построить здесь больницу. Взамен же предоставили клочок неплодородной земли. Гонениям подверглись и малолетние детишки Михаила Ерогодского, которых не перевели в третий класс, пришлось и им идти на лесозаготовки, кроме старшего брата Вячеслава, которого взяли работать в контору, но поставили условие, чтобы он отказался от отца, тогда юноша ушел из дома. Два других брата, Владимир и Петр, продолжали работать в лесу. Но вскоре старшие дети Михаила Ерогодского и родственники вынуждены были уехать, спасаясь от преследований. Вячеслав уехал в Ленинград, работал там на заводе и погиб в блокаду. Петр жил в Севастополе. Сестра Вера на лесозаготовках сломала ногу, отец сумел отправить дочь в Архангельск, где ей успели вовремя оказать медицинскую помощь, но после выздоровления девушка домой не вернулась, осталась жить у чужих людей. Брат Михаила Ерогодского, Георгий Петрович, стал упрашивать Михаила Петровича уехать вместе с ним, но Ерогодский отказался, сказав, что он не оставит своего родного места, где похоронены его родители. С Михаилом Петровичем и Анной Артемьевной остались только дочери Лиза и Женя.

В тех нечеловеческих условиях, в которых оказалась семья Ерогодских, Михаил Петрович еще находил в себе силы помогать другим. Он был нужен сельчанам, которым запретили ходить в церковь. Расстроенные, потерянные люди не знали, что делать. На помощь им пришел Михаил Петрович, который стал собирать прихожан у себя в доме. Но их выследили, на следующий день после собрания верующих директор школы вызвал дочерей Михаила Ерогодского Евгению и Елизавету и стал допрашивать, кто и по какому поводу приходил к ним в дом. Но девочки ответили: «Мы ничего не знаем, спали на печке и ничего не видели».

Новым потрясением для людей стало разрушение на их глазах церкви. Михаил Ерогодский в это время работал в поле, заготавливал сено, к нему прибежали сельчане и все рассказали. А в это время храм обезглавили, и земля содрогнулась от боли, когда огромный тяжелый колокол упал на нее, не выдержав удара, земля словно раступилась, приняв его в свои недра. Задрожали дома, послышался звон разбитого стекла – так убивали храм. Когда Михаил Петрович прибежал в село, с храма уже отдирали доски, Ерогодский стал уговаривать, умолять, чтобы оставили здание, что оно ни в чем не виновато и может еще послужить людям. Но не слушали его молодые сатрапы, а продолжали убивать церковь, тогда Михаил Петрович обратился к односельчанам за помощью. Удивительно, но церковь, скорее, само здание удалось отстоять. А возле храма запылал огромный костер. Охапками выносили книги, через окна в костер летели иконы. Те девушки, которые были побойчее, выхватывали из костра иконы, еще не успевшие загореться, и уносили их домой.

Страшно, что ничего не было святого для убийц: разрушив храм, отправились на старинное кладбище, не погнушались вытащить чугунную плиту с могилы Петра Александровича – отца Михаила Ерогодского – и вместе с колоколом ее отправили в переплавку, а крест с могилы отца Михаил успел спрятать. Эту надгробную плиту и крест отправила Вологодская епархия, отдавая дань своему служителю за его заслуги перед церковью... Но все же и над этой памятью о дорогом человеке надругались: после смерти жены Михаила Ерогодского, Анны Артемьевны, дети когда-то спасенный крест поставили на могилу матери. На следующий день крест исчез. Дочь Лиза нашла только половину креста, его вторая половина стояла у кого-то на могиле...

Разрушив старый мир, людям стали навязывать другую жизнь, другии идеи, но мешал Михаил Ерогодский. Решено было его убрать. 10 августа 1937 года Михаил Ерогодский с женой по своему обыкновению работали в поле за 17 верст от села, когда прибывший нарочный приказал следовать Михаилу Петровичу за ним в сельсовет. Михаил Ерогодский вернулся в село один, а ночью к малолетним детям Ерогодского пришли с обыском. Женя спала и ничего не слышала, а Лиза стала свидетелем воровства. Папа из сельсовета не вернулся, а утром приехала мать. Узнав, что мужа забрали, женщина не могла поверить, долго плакала, говорила, что он прошел три войны и остался жив, а сейчас его забрали навсегда, и больше мы его не увидим. Что же произошло в тот трагический день? Михаилу Петровичу не разрешили попрощаться с семьей, его и еще несколько человек посадили в телегу и повезли в Кослан. Сельчане узнали об этом и вышли на дорогу попрощаться, многие плакали, кто-то тайком пытался сунуть в руку хлеб, деньги. Дорога, по которой увозили невинно осужденных людей, до сих пор не зарастает, хотя все вокруг давно поросло ивой. Детишки ждали, когда вернется отец, бегали на дорогу и все смотрели – не покажется ли телега... Так можно было всю жизнь ждать отца, но вскоре пришлось семье Михаила Петровича бороться за свое существование. У Ерогодских забрали все имущество, конфисковали дом. Не позволяли даже сердобольным сельчанам оказывать помощь семье врага народа: все, что приносили люди Ерогодским, на следующий день отбиралось. При этом больную женщину с детьми заставляли платить налог. Как могли заботились о семье родственники, успевшие уехать из Важгорта: старший сын Михаила Ерогодского, Вячеслав, отправлял деньги из Ленинграда. Вернулся с войны младший сын Владимир, хотел жить в родном селе, но не смог устроиться на работу: никуда не брали сына врага народа, пришлось покинуть родные, дорогие сердцу места. Владимир забрал с собой младшую сестру Евгению, другая сестра Лиза не захотела оставить родительского дома – ждала отца или хоть какую-то весточку. Прошло тридцать лет. Елизавета вышла замуж, родила детишек. Однажды в дом дочери Михаила Ерогодского зашел незнакомый мужчина и сообщил, что ее отца сразу по приезду в Сыктывкар расстреляли. Позже уже стало известно следующее: «арестовали Михаила Ерогодского 10 августа 1937 года, 29 августа 1937 года тройкой УНКВД его приговорили к высшей мере наказания, а 30 августа 1937 года приговор был приведен в исполнение. На основании ст. 3 Закона РСФСР от 18 октября 1991 года Михаил Петрович Ерогодский был реабилитирован. И только после этого Елизавета Михайловна стала рассказывать о своем отце теперь уже внукам святого Михаила, а до этого времени все держала в своем сердце. Ее дочь – Джемма Владимировна – вспоминала: как-то она приехала в гости к маме и встретила ее очень радостной, как оказалось мама нашла в лесу любимые отцом цветы маргаритки, которые он дарил ей шестьдесят лет назад; исчезнув с арестом Михаила Ерогодского, они вновь появились после его реабилитации. Мама перенесла чудо-цветы из леса и посадила их возле дома. Сохранилось до наших дней и здание бывшей церкви, которое некогда отстоял Михаил Петрович.

Использован материал книги: Прокофьева Н. Жизнеописания Новомучеников, в земле Коми просиявших. Ч.2, С.41

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-mihail-eregodskij

Сщмчч. Евге́ния (Зернова), митрополита Горьковского, и с ним Стефа́на Крейдича, пресвитера и прмчч. Евге́ния (Выжвы), Николая (Ащепьева), игуменов и Пахо́мия (Ионова), иеромонаха; сщмчч. Григо́рия Аверина, Васи́лия Сунгурова, пресвитеров, прмч. Льва (Егорова), архимандрита (1937)

Священномученик Евге́ний (Зернов), Горьковский, митрополит

ДНИ ПАМЯТИ:

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 сентября

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Евгений (Зернов), митрополит Нижегородский, и с ним священномученик Стефан Крейдич, пресвитер, преподобномученики игумен Евгений (Выжва), игумен Николай (Ащепьев) и иеромонах Пахомий (Ионов)

Священномученик Евгений, митрополит Нижегородский (бывш. Приамурский и Благовещенский) (в миру Семён Алексеевич Зернов) родился 18 января 1877 года в Московской губернии, в семье диакона. В 1898 году Семён закончил Московскую Духовную семинарию и поступил в Московскую Духовную Академию. В 1900 году он принимает постриг в монашество с именем Евгений, а 1902 году рукоположение в иеромонаха. В том же году отец Евгений после окончания Духовной Академии назначается на место преподавателя сектоведения Черниговской Духовной семинарии. С 1904 года он - инспектор этой семинарии, а с 1906 года - ректор Иркутской Духовной семинарии в сане архимандрита. В то время в семинарии царило крайнее раздражение воспитанников против своего начальства. Отец Евгений сумел привести в порядок расстроенное смутой 1905 года учебное заведение, действуя без всякого применения репрессивных мер и заслужив общее доверие и любовь. Он имел замечательный дар проповедника, поэтому проводимые им внебогослужебные собеседования по воскресным дням в семинарском храме охотно посещали и учащиеся, и интеллигенция, и народ. В 1909 году отец Евгений являлся членом комиссии по освидетельствованию честных останков святого епископа Иркутского Софрония (Кристалевского).

1910 году отец Евгений сделал доклад о постановке миссионерских предметов в семинариях на Иркутском миссионерском съезде; все положения, высказанные в этом докладе, были единогласно приняты. В 1913 году состоялась хиротония архимандрита Евгения в епископа Киренского, викария Иркутской епархии. В 1914 году Владыка назначается на Приамурскую и Благовещенскую кафедру. Святитель являлся членом Священного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 годов. В 1923 году после всенощной, накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы, Владыка ночью был арестован и заключён сначала в тюрьму города Благовещенска, затем вывезен в город Читу, а оттуда в Москву.

На защиту своего архипастыря встал весь город, чекисты вынуждены были вызвать пожарную команду, которая, обливая толпу водой, кое-как рассеяла её. Даже сектанты пришли защитить Владыку. Все они глубоко почитали Святителя за миролюбие и правду. Пока Святитель содержался в тюрьме Благовещенска, по городу ежедневно разъезжала телега с надписью: «В тюрьму для епископа хлеб». Пищи набиралось такое количество, что Владыка кормил всех содержавшихся с ним заключённых.

После освобождения в том же году святейший Патриарх Тихон возводит Святителя в сан архиепископа, а в 1924 году он включается в состав членов Священного Синода при Святейшем Патриархе Тихоне.

В 1924 году Святитель арестовывается вновь и приговаривается к трём годам концлагеря с последующей высылкой на три года. До 1927 года Владыка находился в заключении в Соловецком лагере особого назначения.

Он был признан старшим среди епископов и остался им по общему согласию епископов даже после того, как туда прибыли и более старшие по рукоположению.

В июле 1926 года он принимал участие в составлении «Соловецкого послания» (обращения к правительству С.С.С.Р. православных епископов). Дух документа преисполнен непоколебимой твёрдости во всём, что касается собственно свободы церковной жизни, совершенно чужд и малой тени соглашательства, безбоязнен в свидетельстве правды и свободен в своём мнении среди уз. В документе изложены факты гонения на Церковь и заявлено, что «политический донос совершенно несовместим с достоинством пастыря».

С 1927 по 1929 годы Владыка находится в ссылке в Зырянском крае (Коми (Зырян) А.О.). После выхода Декларации митрополита Сергия (Страгородского) Владыка не отделился от него и не считал необходимым отделять Заместителя от Местоблюстителя Патриаршего Престола священномученика митрополита Петра (Полянского).

Владыка был строгий постник и, невзирая на условия лагерной жизни, никогда не вкушал мяса, а также рыбы, если она предлагалась в неположенное время. Житейски был глубоко мудр, всегда тактичен и спокоен. Пастырям делал замечания всегда наедине в мягкой форме. Богослужения Владыки отличались величием, покоем и благоговением.

После освобождения в 1929 году Владыка проживал в городе Котельнич Нижегородского края. В августе 1930 года его назначают архиепископом Котельничским, викарием Вятской епархии, а с 1933 года временно управляющим Вятской епархией. В мае 1934 года Святителя переводят на Нижегородскую (Горьковскую) кафедру.

В 1935 году после пасхальной службы, совпавшей с празднованием 1 мая, Владыка собрался ехать домой. Близкие стали ему предлагать задержаться, пока пройдут участники демонстрации. «Что нам бояться, - ответил Владыка, - надо Бога бояться». И поехал домой по улицам в клобуке. Вскоре его арестовали в Нижнем Новгороде («Горьком») и по обвинению «в антисоветской агитации» и приговорили к трём годам заключения в Карагандинском лагере. В сентябре 1937 года Святитель тройкой при У.Н.К.В.Д. по Карагандинской области приговаривается к расстрелу. 7 (20 н. ст.) сентября 1937 года Владыка был расстрелян. Вместе с Владыкой были расстреляны священномученик Стефан Крейдич пресвитер, преподобномученики игумен Евгений (Выжва), игумен Николай (Ащепьев) и иеромонах Пахомий (Ионов).

Все они причислены к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-evgenij-zernov

Священномученик Григо́рий Аверин, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

20 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Григорий Иванович Аверин родился 24 января 1889 года в благочестивой крестьянской семье в селе Валы Покров Юрьевецкого уезда Костромской губернии[1]. У родителей его, Иоанна и Феодосии, было двенадцать детей, а кроме них они воспитывали приемного мальчика. Григорий был старшим в семье. Несмотря на большую семью и небольшой достаток, Иоанн в праздники и воскресные дни никогда не работал. В эти дни он поднимался раньше всех и сам будил детей, чтобы никто не опоздал в храм на службу. В двунадесятые и престольные праздники он созывал в дом нищую братию, какая была в тот день в церкви; для них он, как правило, резал овцу. И только напоив и накормив нищих, он начинал принимать гостей и позволял домашним сесть за трапезу.

Тяжело заболев и уже предчувствуя смертельный исход, он никому не сказал о своей болезни, но за три дня до смерти попросил жену истопить баню и позвать священника, чтобы пособороваться и причаститься, и только тогда сказал, что смертельно болен. После причастия Иоанн лег в постель и уже до самой смерти не принимал никакой пищи. В день кончины он созвал сродников, чтобы попрощаться, и детей, чтобы благословить их. Затем попросил постелить на скамье в святом углу подстилку и сам перешел на нее умирать.

Попрощавшись со всеми, он спросил:

– А что это Марии нет?

И стал ждать. Наконец пришла дочь. Иоанн благословил ее – и сразу вслед за этим скончался.

Не уступала мужу в благочестии и Феодосия. В молодости она была исцелена молитвами преподобного Серафима Саровского от тяжелой глазной болезни. Заболев, она решила съездить в Дивеево и Саров к мощам преподобного Серафима. Дети остались дома, только самого младшего ей пришлось взять с собой. Помощь преподобного Серафима она ощутила уже в начале поездки. Когда она взошла на пароход, то почувствовала, точно пелена спала с глаз. Полного исцеления, однако, не произошло, но облегчение было заметное, и она стала колебаться, ехать ли дальше, и лишь с большим трудом поборола искушение отложить поездку. Приехав в Саров, она долго молилась у мощей преподобного, а затем посетила его келью. В келье произошло полное исцеление, и до конца жизни Феодосия сохранила хорошее зрение.

Воспитанный в исконно крестьянской семье, Григорий весь смысл своей жизни видел в служении народу. И не виделось лучшего поприща для крестьянского мальчика, как стать сельским учителем. Окончив в 1910 году учительскую семинарию, Григорий поступил учителем в двухклассную церковно-приходскую школу в городе Кологриве.

Это было время, когда революционные партии окончательно заградили образованному обществу все пути видения происходящего в России. Каждая партия настойчиво предлагала свой рецепт исцеления социальных язв.

Среди учителей в те годы многие состояли в политических партиях. В Кологриве был кружок эсеров. Познакомившись с ними, Григорий Иванович стал получать нелегально издававшуюся литературу, которую читал сам и распространял среди учителей, учащихся, их родителей и солдат кологривского гарнизона. После февральской революции Григория Ивановича единогласно избрали председателем уездной земской управы. Выборы состоялись в сентябре, а через месяц произошел октябрьский переворот, и хотя советская власть упразднила местные управления, утвержденные Временным правительством, Григорий Иванович продолжал служить председателем управы. Группа большевиков в Кологриве объявила себя советской властью в конце января 1918 года, и в феврале Григорий Иванович устранился от участия в деятельности местных властей.

Большевики управляли страной, не считаясь с ее населением. Правление было жестоким, и народ начал проявлять недовольство. Становилось все очевидней, что жители не сегодня-завтра поднимут мятеж. Кое-кто из числа городских эсеров предлагал возглавить грядущее крестьянское восстание. Григорию Ивановичу поручили на эту тему приготовить доклад. В начале марта в его квартире собралась местная интеллигенция, среди которой были эсеры. Григорий Иванович подробно объяснил, почему эсерам принимать участие в крестьянском восстании нельзя. Собрание согласилось. Через несколько дней, на масленой неделе, крестьяне окрестных сел привезли в город хлеб на продажу. Местные большевики попытались вооруженной силой отнять этот хлеб. Крестьяне отказались подчиняться и арестовали местное начальство. Что делать дальше, крестьяне не знали; вскоре в город прибыл карательный отряд, восстание было подавлено, и ЧК стала производить аресты среди местного населения. Были арестованы все эсеры и среди них Григорий Аверин. Следствие о восстании тянулось почти год; четыре месяца Григорий Иванович находился в застенках ЧК, где ему угрожали расстрелом. Угроза была не пустая, расстреливали в те годы легко, не смущаясь юридическими формальностями. Находясь вблизости смерти, Григорий Иванович совершенно пересмотрел свою жизнь. Здесь, в тюрьме, он стал убежденным христианином. ЧК не удалось доказать причастности его к восстанию, и он был освобожден. Выйдя из тюрьмы, он объявил однопартийцам, что выходит из партии эсеров. ГПУ впоследствии настойчиво интересовалось, почему, порывая с партией, он не сделал это гласно. Григорий Иванович ответил: «Во-первых, я думал, что я ничего особенного из себя как политик не представляю, а во-вторых, я считаю антиморальным клеветать на партию, к которой я принадлежал в период ее бурной славы и жизни, в тот момент, когда она подвергается развалу».

В сентябре 1920 года он устроился на службу в библиотеку Костромского педагогического института, а через год поступил в этот институт учиться. Через два месяца архиепископ Костромской Севастиан (Вести) рукоположил его в сан священника. Первое время о. Григорий служил в Костроме, а затем в селе Ильинском, рядом с Макарьевским монастырем.

В 1923 году власти арестовали о. Григория. Предлогом послужила его принадлежность к партии социалистов-революционеров. В тюрьме выяснилось, что он из партии вышел, и ГПУ освободило его.

Хотя до революции было не принято рукополагать неженатых кандидатов в священники, однако, с тех пор как многие монастыри были закрыты, не желавшие жениться принимали сан без пострижения в монашество. Келейницами о. Григорию служили его сестры, они поочередно ездили помогать по хозяйству, а также Евгения Шембелева, отец которой помогал ему управляться с хозяйством.

Жил о. Григорий лишнего ничего не имея, ограничиваясь и в необходимом. Кроватью ему служили березовые жерди, поверх которых была положена тонкая подстилка, а в изголовье маленькая твердая подушка. Всю ночь он молился, засыпая лишь под утро, иногда и вовсе не ложился. Проснется сестра Анастасия, прислушается – не спит брат, молится; и в какой час ни проснется, всегда застает его на молитве.

– Батюшка, да когда же ты спишь? – спросит она.

– А ты молчи. Никому не говори. Спи и молчи, – ответит о. Григорий. – И за вас всех нужно молиться.

Как в большинстве сельских храмов, богослужение здесь было только в праздники и воскресные дни. Но храм не стоял без молитвы: с утра каждый день священник-подвижник шел в храм и молился, читал и пел всё один.

Воспитанный отцом в традициях христианского милосердия, о. Григорий с самого начала своего священнического служения завел в своем хозяйстве корову для того, чтобы кормить странников. Впоследствии он отдал ее бедной вдове.

Помогал он без лицеприятия, не глядя ни на социальное положение, ни на религиозную или национальную принадлежность. Все лишнее, что появлялось в доме, о. Григорий отдавал малоимущим и многодетным крестьянским семьям.

В те годы и ржаной муки было мало, хлеб пекли с добавками и примесями. И потому, когда в доме появлялось хоть немного пшеничной муки – для келейниц это были особые дни. Они тогда пекли белый хлеб или пироги.

Но как только пироги были выпечены, приходил о. Григорий и большую часть их забирал, оставляя лишь немного – чтобы не обидеть келейниц. А было им до слез обидно, что он лучшее отдавал другим. И стала Анастасия подбивать Евгению Петровну, чтобы та уговорила о. Григория изменить этот порядок.

– Ты такие хорошие пироги испекла, – говорила она Евгении, – а получится из этого что? Приедет какая-нибудь монашка, распустит перед ним слезы – он и отдаст.

Долго-долго они так говорили, а все не хватало смелости пойти и объясниться с о. Григорием. Он тем временем проходил по коридору, задержался и слышал разговор. Вскоре батюшка вошел к ним в комнату – спокойный, кроткий – и, протягивая пироги, сказал:

– Нате, ешьте, только не обижайтесь, ради Христа.

Келейницы бросились прощения просить.

– Батюшка, – взмолилась Евгения, – прости ты нас, она возроптала и меня соблазнила, но она еще глупая... Священник рассмеялся:

– Может, и так.

Среди прихожан о, Григорий славился как опытный духовный наставник. Восемнадцать лет было Ивану Александровичу Вихореву, когда он пришел к о. Григорию за духовным окормлением. Это был русский крестьянин, который ясно понимал, что не в одной земной сытости и веселии заключается смысл человеческой жизни. Он сознавал, что душа стремится вырваться из земных пут, которые, как липкие щупальца, опутывают ее греховными наклонностями и привычками. А мирская жизнь не только не помогала освободиться от них, но еще крепче порабощала греху. Посиделки, пустозвонно проведенные вечера молодежи видимостью плотского веселья затягивали душу, как в омут. Иван Александрович не видел, что могло бы из этого омута вызволить, чтобы обрести наконец нравственную устойчивость, и решил обратиться к опытному и твердому в вере наставнику.

– Я хочу отстать от деревенской светской молодежи, – сказал он, придя к о. Григорию, – от гуляний и прочего.

– Это хорошо, – ответил священник, – поживи у меня две недели. – И дал ему правило – вечернее и утреннее. И заповедал: «если захочется тебе пойти на деревенскую беседу или на гулянье, то ты лучше спать ложись, а на гулянье не ходи».

Пожил так Иван Александрович и перестало его тянуть к развлечениям.

В 1927 году митрополит Сергий опубликовал декларацию. Архиереем в Кинешме был в то время епископ Николай (Голубев). Он был противником декларации и сторонником подвига исповеднического и мученического. «Не в том дело, чтобы что-то из земного спасти, – говорил он, – а в том, чтобы душу спасти, а не погубить. Нам и весь мир так не важен, и не важны для православия все приобретения мира, как неповрежденная душа человека. Не за Синод и не за иерархию умер Господь, пролив безвинную Кровь, а за человеческую душу, чтобы ее спасти».

Сам епископ Николай жил в то время в глухой деревне Ширяево в Заволжье, где рядом с его домом в лесу была построена небольшая церковка.

Узнав, что о. Григорий по-прежнему служит, епископ передал ему с нарочным письмо, вызывая к себе. Отец Григорий не поехал.

Владыка настаивал и снова передал приглашение. На этот раз уже со словами: «Чем так служить, лучше шерсть бить да валенки валять, а иначе можно погибнуть».

Тема декларации имела значение общецерковное: заместитель Местоблюстителя и викарный архиерей расходились во взглядах непримиримо. Летом 1929 года священники Макарьевского района Рафаил Благонравов, Григорий Аверин, Владимир Каллистов и Павел Краснопевцев встретились в доме последнего, чтобы обсудить, как относиться к духовенству во главе с епископом Кинешемским Николаем, вставшим в оппозицию к митрополиту Сергию. Из собравшихся только о. Павел поддерживал епископа Николая. Беседовали всю ночь, читали и разбирали подробно все имевшиеся воззвания оппозиционных епископов и, избрав о. Владимира Каллистова уполномоченным для выяснения положения церковных дел, поручили ему поехать к владыке Николаю, чтобы от него услышать, насколько позиция епископа соответствует церковным правилам и канонам. Поручение выполнить не удалось, потому что епископ скончался.

В 1929 году советская власть приступила к уничтожению крестьян – кого расстреливали, кого ссылали на смерть в глухие северные районы России и Сибири. Вместе с крестьянами арестовывали всех сколько-нибудь выдающихся священнослужителей. Оставшихся крестьян загоняли в колхозы на положении крепостных.

9 февраля 1929 года Ивановское ГПУ вызвало на допрос псаломщика Ильинской церкви Николая Аристарховича Лебедева. Спрашивали об о. Григории: «Почему о. Григорий часто проповедует и прихожане с большим интересом слушают его? Не антисоветские ли у него проповеди?» Псаломщик такое предположение отверг. Он рассказал, что жизнь в храме при о. Григории сильно изменилась к лучшему. Два года назад священник пригласил в Ильинский храм хорошего регента, монахиню Татьяну Ильиничну Бакшееву. Крестьяне отвели ей участок земли, она построила дом, ревностно обучает детей пению и уже организовала хороший хор. «Священник у нас очень религиозный, – сказал псаломщик, – совершает службу очень долго, молитвы совершает не только в храме, но и дома».

В середине августа помощник уполномоченного Ивановского ГПУ допросил Николая Румянцева, который был совершенным безбожником. Он сказал, что в своих проповедях «Аверин говорил, что партия, коммунистическая... безбожная партия, везде и всюду идет против Бога, а поэтому эта партия ведет народ к гибели, обкладывает налогами и этим самым душит крестьян». Румянцев показал, что о. Григорий действительно проповедует за каждой службой и его проповеди оказывают большое влияние на крестьян. Многие безбожники после проповедей о. Григория каялись и становились верующими людьми.

В ГПУ вызывали и тех, кто всецело был обязан о. Григорию своим обращением к Богу. Андрей Белорусов свидетельствовал, что о. Григория он знал с того времени, когда тот приехал служить к ним в село в 1921 году. Но близко познакомился с ним во время голода на следующий год. Семья большая, девять человек детей, все съестные припасы подошли к концу, помощи ждать неоткуда, и не было надежды, что хватит сил дожить до нового урожая. И Андрей решил покончить с жизнью самоубийством. Но Господь милостив. Накануне приведения в исполнение своего замысла он встретил о. Григория. Священник стал его уговаривать оставить эти мысли: «Ты же не только себя погубишь, но всю семью. Без тебя они не смогут встать на ноги. Этим поступком ты не только одного себя убьешь, но и детей». А детей, семью Андрей любил. Страх перед голодной смертью семьи и толкал его к самоубийству, чтобы не видеть всего этого ужаса кончины близких. И Андрей как очнулся от наваждения. Искушение прошло, унылые мысли отступили. После голодного года хозяйство поправилось, уже были лошадь, жеребенок, две коровы, теленок и четыре овцы. Но главная радость была даже не от того, что удалось восстановить хозяйство, главное было, что он обрел глубокую веру и теперь во все воскресные дни и в праздники непременно шел в храм. Он стал приглашать священника к себе в дом проводить беседы с верующими на религиозные темы.

– О чем говорит в проповедях священник? – спросил следователь.

– Темы для проповедей берет из Евангелия.

– Ну а последняя проповедь о чем?

– О семейной жизни. Отец Григорий говорил, что хорошо живет только та семья, в которой нет ссор и неурядиц.

Знал о. Григорий, что неминуем арест. Он любил посещать выдающегося подвижника, блаженного Максима, который жил неподалеку от Кинешмы. Об о. Григории Максим Иванович говорил верующим: «Отец Григорий когда молится – свечка до небес горит». А в последний раз сказал священнику как бы о себе: «Вот Максима Ивановича скоро заберут, скоро заберут... Да это ничего. А вот умрет Максим, и прилетит соловей – но не сядет на могилку и не пропоет...»

Прошел Успенский пост, о. Григорий отслужил торжественную службу на праздник Успения, на следующий день ОГПУ арестовало его. На допросах следователи интересовались все тем же: часто ли он говорит проповеди и говорит ли в них о советской власти.

– После богослужения, в конце обедни, – ответил священник, – обычно растолковываю Евангелие, читанное за обедней.

В праздники святых и на двунадесятые праздники говорю проповеди, рассказывая об особенностях праздников. О советской власти не говорил; я человек аполитичный и политического в моих проповедях не было.

Отцу Григорию было предъявлено обвинение в антисоветской агитации. Он обвинялся «в том, что состоял священником в селе Ильинском Юрьевецкого района, вел антисоветскую агитацию в проповедях, говоря, что Советская власть у нас только на бумаге, фактически же советов нет, страною управляет кучка захватчиков-коммунистов, что благодаря тому, что коммунисты ведут борьбу с религией, страна переживает разные бедствия, пошли неурожаи и т.д., призывал, чтобы крестьяне в коммунистическую партию не вступали...» Еще о. Григория обвиняли в том, что он поддерживает тесные отношения со священниками Кинешемского округа, в частности, с Владимиром Каллистовым: они переписываются, часто друг друга навещают, обсуждают церковные и политические вопросы. Что в доме Андрея Белорусова о. Григорий проводил беседы с молодежью и, главное, что его церковь посещает слишком много паломников. Это не может быть терпимо властью.

Прочитав обвинительное заключение, о. Григорий ответил:

– Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю и по существу дела поясняю: в 1922 или в 1923 году я действительно проводил беседу религиозного характера со своими прихожанами. Специальных бесед с молодежью я не проводил. Проповеди во время церковных богослужений я говорил действительно часто. В феврале месяце в 1928 году в проповеди не говорил, что существующая власть безбожная и ведет народ к гибели, а говорил о безбожии вообще среди народа, о чем я действительно говорю часто, но не связываю с партией и властью. Первые годы своей службы священником и в последующие несколько лет ко мне было паломничество молящихся. Приходили и издалека. Точно объяснить причины, привлекающие ко мне молящихся, не могу, но полагаю оттого, что я новый человек, небрачный, возможно, также и проповедями...

В конце сентября 1929 года были арестованы священник Николо-Чудского храма Владимир Каллистов и председатель церковного совета Василий Корчагов.

Отцу Владимиру ставились в вину проповеди в храме и непочтительное отношение к Ленину, а Василию Корчагову – что хранил дома рукописную тетрадь со словами о гонении на христиан.

Священника Владимира Каллистова обвинили в том, что он в «1926 году в доме Крестьянина Лапшина в деревне Мишине говорил присутствовавшим крестьянам: «Православным крестьянам нельзя держать в доме... Ленина». В июле 1928 года говорил: «Колхоз устраивают не для того, чтобы лучше жилось, а для государства. Колхозы – дело гиблое. Вы сейчас бедны, а в колхозе останетесь совсем голые...» В 1929 году в целях развертывания массовой антисоветской агитации среди крестьян с использованием религиозных предрассудков организовал группу духовенства, устраивал нелегальные сборы у себя в доме и в других деревнях...»

Ни о. Владимир, ни Василий Корчагов виновными в предъявленных им обвинениях себя не признали.

3 ноября 1929 года старший уполномоченный Кинешемского отдела ОГПУ Гречухин составил обвинительное заключение на священников Григория Аверина, Владимира Каллистова и председателя церковного совета Василия Корчагова.

«Местом контрреволюционной агитации, – писал уполномоченный, – была избрана церковь, где с амвона священник Аверин в 1928 году в праздник «Ильин день» в своей проповеди говорил: «Хотя мы и слышим везде слово «советы» и даже и по форме имеем, но действительного совета при существующем порядке нет и не будет. Широко по всему свету разливается волна антирелигиозности – причина всех народных бедствий, необходимо опасаться, чтобы не захватила она кого-нибудь из вас, нужно бороться с этой волной, спасая от гибели православие. Не поддавайтесь влиянию коммунистических идей, считайте их как дьявольское наваждение».

В марте месяце 1928 года Аверин в церкви во время проповеди говорил: «Компартия, объединенная в коммунистический интернационал, является безбожной армией и везде и всюду идет против Бога, эта партия ведет народ к гибели, налогами душит крестьян».

Аверин своей контрреволюционной агитацией сумел привлечь сердца обиженных Соввластью, и к нему образовалось паломничество... В 1926 году по инициативе Аверина приехала в село Ильинское монашка Бакшеева и организовала церковный хор из малолетних девочек... по ее инициативе в 1928 году была послана в Ильинскую школу делегация из приверженцев церкви к учителю, чтобы он прекратил занятия в школе в религиозный праздник «Рождество». Чтобы воспрепятствовать нововведениям в деревне и иметь поддержку в своей антисоветской деятельности, священник Аверин в деревне Борисово организовал религиозный кружок из молодежи с целью противодействия культурным начинаниям в деревне... Наличие... единого наступления со стороны данной группы (Каллистов, Аверин и Корчагов) против мероприятий Соввласти подтверждаются еще рядом фактов. Точно установлено, что члены группы неоднократно собирались для разрешения вопросов своей деятельности... кроме этого, между ними велась переписка».

В соответствии с этим обвинительным заключением помощник начальника секретного отдела ОГПУ Аболмасов потребовал для священников Аверина и Каллистова расстрела, но позже требование свое переменил на восемь лет заключения в концлагерь.

Особое Совещание ОГПУ 3 января 1930 года приговорило священников и председателя церковного совета к пятилетнему заключению в лагерь.

В тот же год были арестованы священники Аполлинарий Скороходов, служивший в селе Покров, и Михаил Перепелкин, служивший в селе Цикино. Отцу Аполлинарию и раньше приходилось терпеть скорби от безбожных разбойников. Однажды, зная, что он отправился в дальнюю деревню соборовать, они подстерегли его в самой глухой части леса, напали на него, раздели и избили, сильно поранив голову. Едва живым добрался, он до ближайшего села. Теперь, после ареста и приговора, его вели к месту заключения пешком – со всякими притеснениями и жестокостью, и он, не выдержав мучений, скончался. Священник Михаил Перепелкин скончался в заключении.

Через пять лет о. Григорий вернулся на родину и стал служить в селе Симеон Пучежского района Ивановской области. Уже несколько лет этот храм был захвачен обновленцами. Прихожане рады были пригласить православного священника, но в округе уже не оставалось ни одного, все или были арестованы, или служили на дальних приходах. Обновленец, который не пользовался в селе поддержкой, уехал. Православные, в эти годы стороной обходившие храм, потянулись в церковь; снова затеплилась в приходе духовная жизнь. Для о. Григория годы заключения были как для злата огонь, душа очистилась и закалилась в страданиях. Вся повседневная жизнь строилась на твердом фундаменте веры Христовой. И к священнику пошли со всех сторон люди – кто за советом, кто с просьбой помолиться, кто сам с ним хотел помолиться. И власти решили избавиться от священника. Немногим более года прослужил о. Григорий, и в сентябре 1935 года НКВД арестовал его. Вместе с ним были арестованы: староста храма Екатерина Круглова[2] (ее обвинили в том, что она из церковных денег благотворила нуждающимся крестьянам), крестьянин Иван Васильевич Родионычев (его обвинили в том, что он посещал священника), крестьянин Алексей Афанасьевич Кудряшов (его обвинили в том, что он посещал священника Григория Аверина, припомнили ему и тот случай, когда председатель колхоза предложил Алексею вступить в колхоз, «а иначе, сказал, задушу налогами».

Алексей наклонил к нему голову и сказал: «На, руби лучше шею, но в твой колхоз я не пойду»), крестьянин Николай Николаевич Макарычев, его обвинили в том, что он сетовал на разорение советской властью крестьян непосильными налогами и надругательство над религией и духовенством и посещал о. Григория; упрекали его власти и в том, что он вышел из колхоза[3].

Работа у Николая тяжелая, а бедность все решительнее входила в дом. Дети – все девочки, старшей – тринадцать, младшей – пять лет. Уже и жена, Евдокия, советует: «Уйдем из колхоза, это гнездо антихристово, грех нашей семье быть в колхозе». Николай и сам бы не прочь сбросить колхозную лямку, но страшно, а ну как оторвешься от заведенного советской властью колхоза, а советская власть за это пустит по миру, изморит голодом. Случаи бывали, всё на глазах. И коллективизация, и закулачивание. Видя, что Николай колеблется, Евдокия предложила пригласить о. Григория. И как он посоветует, так и сделать. Отец Григорий пришел к ним рано утром. Евдокия собрала на стол, сели за трапезу, Николай все не решался прямо спросить священника, и тогда спросила Евдокия:

– Скажите, батюшка, грех быть нам в колхозе?

– Большого греха в пребывании в колхозе нет, – ответил о. Григорий. – Но если вы можете прокормить себя без колхоза, то верующим людям лучше быть в единоличном хозяйстве, чем в колхозе, где вы все время будете заняты работой, как подневольные люди, а в единоличном хозяйстве вы сами будете себе хозяевами и сможете больше времени уделять Богу.

– Ну, вот видишь, я же говорила, что грех быть в колхозе, – сказала Евдокия после ухода священника, – и это еще он сказал уклончиво, потому что ему нельзя сказать про колхозы впрямь.

Николай Макарычев из колхоза вышел, и этот случай был поставлен священнику в вину.

Никто из обвиняемых виновным себя не признал. В начале декабря начальник Пучежского районного отделения НКВД переслал «дело» в Иванове. Это был 1935 год, и Ивановскому НКВД «дело» показалось составленным неубедительно. «Несмотря на длительный срок ведения Вами следствия, – писали они начальнику Пучежского районного отделения НКВД, – последнее проведено плохо. Контрреволюционная деятельность обвиняемых выявлена недостаточно, факты антисоветских выступлений не конкретизированы и записаны в протоколах общими фразами, без указаний, где, когда и в присутствии кого эти выступления были...» В шестидневный срок это все предлагалось доследовать и исправить.

Доследовать было нечего, и исправления ограничились литературной правкой.

3 марта Особое Совещание НКВД приговорило священника Григория Аверина к трем годам исправительно-трудового лагеря, Екатерину Круглову – к трем годам ссылки в Казахстан, Алексею Кудряшову зачли за наказание срок, отбытый им в Кинешемской тюрьме, Ивана Родионычева освободили, поставив его на год под гласный надзор НКВД. Николая Макарычева освободили.

Объявленный приговор не опечалил и не расстроил священника. Он знал, почему и за что страдал. Обстоятельства жизни, тюремная камера, концлагерь или расстрел – и это все дает нам Господь, несмотря на все усилия безбожников выглядеть в этой жизни хозяевами.

В начале мая о. Григорий прибыл в сибирский лагерь на рудник Темиртау. После медицинского освидетельствования его признали неспособным к тяжелому физическому труду и поставили сначала счетоводом, а потом дневальным в бараке. Держался о. Григорий в лагере с большим достоинством. Он не старался тушеваться, быть незаметным. Наоборот, всякому при встрече с ним было ясно, что перед ним священник. И если спрашивали, в чем его упование, он всегда давал прямой, неуклончивый ответ. Заключенные расспрашивали о. Григория об истории России, Православной Церкви, о вероучении, и он охотно рассказывал. Отец Григорий отказался быть осведомителем, не угождал лагерному начальству и не участвовал в идеологических мероприятиях. Любовь к Богу и верность Ему удивляли в нем окружающих. Все видели в нем по-настоящему свободного, независимого человека. И это вызывало ненависть у тюремщиков. В начале сентября 1937 года против священника было начато новое «дело». Когда оно было закончено, то половину его занял акафист Божией Матери, написанный по памяти о. Григорием, который он читал каждый день. В изложении мученического пути священника воспользуемся архивно-следственными документами, несмотря на их казенный язык[4].

Оперуполномоченный Салев пригласил в свидетели против священника бывшего коммуниста Тенякова, осужденного на два года за воровство.

– Ежедневно по утрам и вечерам, – показал Теняков, – заключенный Аверин в бараке в присутствии многих заключенных производит открыто богослужение, читая церковные книги. Проводя беседы с заключенными, убеждает их не прекращать веру в Бога, приводя при этом всевозможные примеры религиозного характера. Вокруг себя заключенный Аверин постоянно группировал священников, которые попадали в 1-й лагпункт и ожидали отправки по колоннам... с ними он проводил беседы у себя на койке в стороне от остальных заключенных.

В тот же день Салев допросил заключенного Натягу, осужденного за растрату.

Тот показал:

– Ежедневно по утрам Аверин возле своей койки в присутствии заключенных совершает религиозные обряды совершенно открыто. И беседуя с заключенными вечерами и в обеденное время, старается в своих беседах внедрить заключенным веру в Бога.

Салев допросил осужденного на восемь лет крестьянина Ивана Шишкина.

Тот показал:

– В июне месяце 1937 года Аверин по утрам и вечерам собирал вокруг себя заключенных... читал вслух молитвы и Библию. Беседуя с заключенными, убеждал их не бросать веру в Бога... в своих беседах говорил: Советская власть издевается над народом, держит невинных людей в лагерях. Рассказывая о себе, говорил, что он сидит в лагерях второй срок. Получая как дневальный для всего барака из кухни обеды и принося эту пищу в барак, говорил, что Советская власть кормит очень плохо, а заставляет работать по целым дням.

Салев допросил осужденного на восемь лет за растрату Александра Молчанова.

Тот показал:

– В июне месяце 1937 года заключенный Аверин собирал в бараке вокруг своей койки заключенных... читал вслух церковные молитвы, призывая заключенных совместно с ним молиться Богу. Собирая вокруг себя по вечерам заключенных, Аверин рассказывал им религиозные притчи, цитировал Евангелие, говорил, что гонение со стороны коммунистов и произвол над народом, который они, по его словам, творят, скоро закончатся.

Через два дня дежурный 1-го лагпункта Поторокин, комендант лагпункта Сахно и инспектор лагерного порядка 3‑й части Панов произвели в бараке у о. Григория обыск. Нашли переписанный от руки акафист Божией Матери и изъяли его «для предоставления в 3-ю часть».

В тот же день о. Григорий был помещен во внутреннюю тюрьму; началось следствие, которое в тот же день и закончилось.

Салев вызвал для допроса о. Григория. Священник, уже зная чем все закончится, держался просто и твердо, с большим достоинством. О веру Христову, как о скалу, разбивались все попытки запугать исповедника.

– Следствию известно, – говорил Салев, – что вы, находясь в исправительно-трудовом лагере и работая в качестве дневального, производили по утрам богослужения...

– Богослужений не проводил, но, как правило, по утрам ежедневно про себя молился, совершая крестное знамение.

– Следствию известно, что вы собирали вокруг себя заключенных и им читали отрывки из священных писаний.

– Подобный факт отрицаю, обнаруженный у меня переписанный мною акафист Божией Матери читал лично сам, не привлекая к чтению заключенных...

– Следствию известно, что вы среди заключенных проводили беседы религиозного содержания и призывали их продолжать веровать в Бога.

– Специальных бесед я не проводил, но были случаи, когда некоторые из заключенных задавали мне вопросы религиозного характера о разнице церковных течений и другие, на которые я, как человек знакомый с этими вопросами, давал ответы.

– Признаете ли вы себя виновным в том, что среди заключенных проводили религиозные беседы, а также занимались контрреволюционной агитацией, распуская слухи о скорой войне и гибели Советского Союза?

– Виновным себя в контрреволюционной агитации, а также религиозной пропаганде я себя не признаю. По убеждению я верующий человек и из-за этого ушел от политической деятельности и никаких бесед на политические темы я не вел, – ответил священник.

Салев объявил, что следствие на этом закончено.

Через десять дней, 13 сентября. Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Семь дней пробыл о. Григорий в камере смертников в лагерной тюрьме. Самообладание не оставляло его. Душа его была спокойна. Он уже знал, что конец будет мученическим, а встретить его надо так, как встречали древние, с радостью. Незадолго перед последним арестом в лагере он писал из заключения родным, беспокоившимся о его судьбе: «Обо мне не расстраивайтесь и не беспокойтесь, у меня никого нет: ни жены, ни детей. Не надо бояться. Вы сами все знаете. Вы знаете, куда и к Кому .мы идем».

20 сентября 1937 года священник Григорий Аверин был расстрелян.

Примечания

[1] Ныне Ивановская область.

[2] Екатерина Федоровна Круглова родилась в 1878 году в деревне Зубово Пучежского уезда. До революции работала по найму у крестьян. В сенокосные сезоны работала в Кривоезерском монастыре. С 1925 года была просфорницей в Симеоновской церкви, но, когда в 1931 году храм захватили обновленцы, ушла. И лишь в 1934 году, когда в храм пришел о. Григорий Аверин, вернулась и стала в нем старостой.

[3] Отказ или согласие вступить в колхоз имели тогда для крестьян особенное значение. Предполагалось, что колхозники будут неверующими людьми, и потому вступление в колхоз для иного крестьянина было равнозначно отречению от Бога.

[4] Мы уделяем такое внимание материалам по обвинению священника и подробно цитируем документы, чтобы читатель вполне уяснил, что священник казнен исключительно за веру в Бога.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-grigorij-averin

Священномученик Васи́лий Сунгуров, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

20 сентября

ЖИТИЕ

Священномученик Василий родился 20 марта 1876 года в селе Спасское Рузского уезда Московской губернии в семье псаломщика Арсения Сунгурова. По окончании Волоколамского духовного училища, Василий в 1898 году был назначен псаломщиком к Николаевской церкви в селе Амельфино Волоколамского уезда. В 1910 году он стал служить псаломщиком в Николаевской церкви в селе Жегалово Богородского уезда, в 1915 году был рукоположен во диакона к этой церкви, а в 1919 году – во священника к Марие-Магдалинской церкви в селе Улиткино Богородского уезда.

В 1935 году отец Василий был назначен служить в Богоявленскую церковь в селе Брыково Истринского района; в 1936 году он был награжден наперсным крестом.

Отца Василия арестовали 28 августа 1937 года и заключили в Таганскую тюрьму в Москве. Два дежурных свидетеля дали против священника соответствующие показания, затем был допрошен отец Василий. Выслушав лжесвидетельства, священник не подтвердил их. Заканчивая допрос, следователь еще раз спросил:

– Вы признаете себя виновным в том, что до последнего времени вели контрреволюционную деятельность?

– Нет, не признаю, – ответил священник.

19 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила отца Василия к расстрелу. Священник Василий Сунгуров был расстрелян на следующий день, 20 сентября 1937 года, и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-sungurov

Преподобномученик Лев (Егоров), архимандрит

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Санкт-Петербургских святых

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

20 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученик архимандрит Лев (Егоров) родился в 1898 году в Новгородской губернии. Отец его был владельцем артели ломовых извозчиков, после смерти родителей его с двумя братьями воспитывал дядя – заведующий Александро-Невским рынком в Санкт-Петербурге. Один из братьев (Гурий) стал впоследствии митрополитом: Минским, затем – Ленинградским, и наконец – Симферопольским. Будущий архимандрит Лев, а в миру Леонид Егоров, закончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета и поступил в Санкт-Петербургская Духовную Академию, в которой проучился до 1918 года, весной которого Академия была закрыта. Монашеский постриг братья Егоровы приняли вместе в 1915 году, вместе они стали духовными сыновьями иеросхимонаха Серафима (Муравьева), будущего Вырицкого старца. До 1922 года также вместе они подвизались в Александро-Невской лавре. Иеромонах Лев был одним из руководителей Петроградских православных братств. В связи с этим он был арестован в 1922 году и отправлен в ссылку. В 1924 году отец Лев вернулся в Ленинград. Был возведен в сан архимандрита и преподавал в Богословско-Пастырском училище, а также вновь занялся делами Александро-Невского братства. С 1926 года архимандрит Лев являлся настоятелем собора Феодоровской иконы Божией Матери на Полтавской улице. В 1927 году он был вновь арестован, но почти через год освобожден. Архимандрит Лев пробыл настоятелем Феодоровского собора до 1932 года, преподавал русскую литературу на богословских курсах, совершил более 20 монашеских постригов, переписывался с митрополитом Иосифом (Петровых), отстаивая правильность церковной политики митрополита Сергия (Страгородского). В 1932 году было арестовано более 40 членов Александро-Невского братства, в их числе и отец Лев. Он получил 10 лет лагерей. Сначала он поступил в Сиблаг, затем был переведен в Новокузнецк, там приговорен к увеличению срока и посажен в штрафной изолятор. В 1936 году его вернули в Сиблаг, а в 1937 году, в ряду массовых лагерных зачисток, приговорили к расстрелу. На последнем допросе архимандрит Лев сказал: «Виновным себя я не признаю. И хотя я по убеждениям являюсь антисоветским человеком, но контрреволюционной агитации среди лагерников я не проводил. Я являюсь глубоко религиозным человеком, посвятившим всю свою жизнь служению Богу, и целью моей жизни является пропаганда религии в массах. Я ее вел, веду и вести буду».

Источник: http://www.grad-petrov.ru, https://azbyka.ru/days/sv-lev-egorov

Священномученик Дамиа́н (Воскресенский), Курский, архиепископ (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

1 августа – Собор Курских святых

3 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Архиепископ Курский Дамиан, в миру Дмитрий Григорьевич Воскресенский, родился в с. Брусовое Фатежского уезда Курской губернии 23 октября 1873 года в семье священника. Он окончил Курское духовное училище, затем духовную семинарию в 1894 г., после чего служил псаломщиком в г. Путивле, а затем настоятелем церкви в с. Николаевке Путивльского уезда. Здесь у него родились один за другим два сына: Михаил и Андриан. Но вскоре он потерял супругу, Молитвы вернули о. Дмитрию силы, и он поступил на учебу в Санкт-Петербургскую Духовную академию, одновременно учился и в Археологическом институте.

27 ноября 1904 года, в день празднования иконы Курской Коренной «Знамение», он был пострижен в монашество с именем Дамиан. В 1905 г. завершил учебу в Академии и вскоре вернулся в Курскую губернию, став смотрителем Старооскольского, а затем Обоянского духовных училищ. С 1911 года – ректор Смоленской духовной семинарии, возведен в сан архимандрита.

В июле 1918 года архимандрит Дамиан был хиротонисан во епископа Переяславского. Это была первая архиерейская хиротония по благословению Патриарха Тихона. Владыка Дамиан не смог быть равнодушным к начавшимся с первых дней советской власти гонениям на Церковь, расправам над священнослужителями, закрытию храмов, осквернению св. мощей. Он открыто выступал в поддержку Патриарха Тихона и Матери-Церкви. Это не осталось не замеченным властями. В сентябре Владимирский ревтрибунал приговорил его к лишению свободы на все время гражданской войны за хранение «контрреволюционной литературы и рукописей...».

Вскоре он был арестован за сопротивление изъятию церковного имущества, а 23 февраля 1923 года был выслан на 2 года в Туркестан.

Вернувшись из ссылки, последовательно занимал Владимирскую, Полтавскую и Курскую архиерейские кафедры. Будучи Курским Преосвященным, владыка Дамиан был возведён в сан архиепископа.

В Центрально-Черноземной области владыка Дамиан организовал разветвленную сеть общественно-религиозной организации «Ревнители Церкви», которая вела борьбу с насилием советской власти против Церкви. Многие священники приняли участие в деятельности этой организации, в которой насчитывалось более 250 человек.

26 декабря 1932 года архиепископ Дамиан был судим вместе с группой своих приверженцев и приговорен к расстрелу, замененному ссылкой на 10 лет в Соловки. Оттуда он уже не вернулся, а 3 ноября І937 года был расстрелян.

В 1998 г. прошла конференция, впоследствии перешедшая в Дамиановские чтения. В 2000 году на Юбилейном Архиерейском Соборе Православной Церкви архиепископ Курский Дамиан был причислен к лику святых.

* * *

Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся в середине августа 2000 года в Москве, причислил к лику святых 1154 новомучеников и исповедников Российских, подвижников веры и благочестия. Все они поименно были известны, хотя миру не явлены, но ведомы Богу. Среди прославленных Собором новомучеников есть и служители Курской епархии – архиепископ Дамиан (Воскресенский), епископ Рыльский Иоанн (Пашин), архиепископ Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский (впоследствии Рязанский) Иувеналий (Масловский), архиепископ Павлин (Крошечкин), Они подвергались жесточайшим гонениям со стороны безбожной власти, но от Христа, от веры православной не отреклись. В 1937–1938 годах они были расстреляны.

Источник: http://akafist.narod.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-damian-voskresenskij

Священномученик Дими́трий Павский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

28 июня (переходящая) – Собор Белорусских святых

14 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Павский Димитрий Александрович, протоиерей, священномученик, родился в 1874 г. в потомственной священнической семье, проживавшей в Тверской губернии. Рос весьма любознательным и способным ребенком, очень интересовавшимся церковной историей. Со временем окончил Духовное училище, затем - семинарию. В 1899 г. со степенью кандидата богословия завершил свое образование в Казанской Духовной Академии. В 1903 г. его рукоположили во иереи и назначили в Минскую епархию.

В продолжение нескольких лет о. Димитрий являлся наблюдателем церковноприходских школ Минской епархии. На этом поприще он проявил себя с самой лучшей стороны. За рачительное исполнение возложенных на него обязанностей в 1911 г. его возвели в сан протоиерея, в том же году назначив настоятелем Минского кафедрального собора свв. апп. Петра и Павла. Служа в соборе, о. Димитрий одновременно преподавал в Минской Духовной семинарии, читая в ней курсы: обличительного богословия и истории раскола.

При неясных обстоятельствах после революции о. Димитрий покидает кафедральный собор и становится настоятелем церкви Св. Духа в Острошицком Городке б. Минского уезда.

Впервые его арестовали в 1931 г. за то, что он не пожелал отречься от сана священнослужителя. Формально же о. Димитрию предъявили обвинение в агитации против образования колхозов. Осужденный Острошицко-Городецким народным судом, он был приговорен к пяти годам заключения в концлагере.

Досрочно освобожденный из лагеря, о. Димитрий переехал на жительство в Тверскую губернию, откуда был родом, и занял там место настоятеля приходской церкви с. Ульянове Погорельского района. Здесь в июле 1937 г. его арестовали второй раз, предъявив совершенно надуманное обвинение в «контрреволюционной шпионской деятельности».

Везде, где бы ни служил о. Димитрий Павский, он пользовался большим авторитетом, любовью и уважением среди верующих. В суровое время гонений на Церковь о. Димитрий нередко открыто высказывал свои взгляды на происходящее. До нас дошли некоторые из его высказываний, в отдельных чертах передающие живой облик этого пастыря. Однажды во время проповеди о. Димитрий обратил внимание верующих на то, сколь широкое распространение в обществе получил грех кощунства, пояснив, что этот грех выражается в неуважительном отношении к святыне и священнослужителям. Незадолго до проповеди местные мальчишки, одержимые новой идеологией, забросали его камнями на пути в церковь. Отец Димитрий сказал тогда, что детям этот грех простится по их неразумию, а вот взрослые, воспитавшие подобным образом детей, ответят перед Богом. Вскоре власти решили забрать у местной церкви сторожку, переоборудовав ее под помещение для аптеки. По этому вопросу о. Димитрий, совместно с прихожанами, был вызван в сельсовет. Там он наотрез отказался передать сторожку властям, поддержав верующих, противящихся расхищению церковного имущества под мнимо благовидным предлогом. Заслуживает внимание то, как о. Димитрий относился к таинствам Церкви. Среди прихожан, живших в браке, к исповеди он принимал только тех, которые были повенчаны.

Чашу терпения властей переполнил молебен, отслуженный о. Димитрием в июне 1937 г. по случаю сильной засухи. Вскоре после молебна пошел сильный дождь… Верующие со слезами на глазах говорили друг другу: «Помолились, и Господь дал дождя!» 23 июля 1937 г. о. Димитрия арестовали.

На допросе он вел себя с удивительным спокойствием, с ясным сознанием того глубокого, неземного смысла, которым было исполнено его страдание. Его допрашивали всего один раз. После этого в виду предвзятости задаваемых вопросов он отказался о чем-либо разговаривать со «следователем». Виновным себя ни в чем не признал и на допросе никого не оговорил.

Протоиерея Димитрия Павского расстреляли 14 августа 1937 г. 28 октября 1999 священномученик Димитрий был прославлен Синодом Белорусской Православной Церкви как местночтимый святой. На юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви было принято решение о повсеместном его почитании.

По материалам: Кривонос Феодор, свящ. Священномученики Минской епархии XX в.// Сборник трудов Ежегодной богословской конференции ПСТБИ (ныне ПСТГУ) 2000 года.

Источник: http://pstgu.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-dimitrij-pavskij

Священномученик Дими́трий Остроумов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

30 августа

ЖИТИЕ

Священномученик Димитрий родился 5 февраля 1869 года в селе Кузьминка Серпуховского уезда Московской губернии в семье священника Иоанна Остроумова. В 1899 году Дмитрий Иванович окончил Московскую Духовную семинарию и был направлен учителем в Московскую Преображенскую 2-х классную церковноприходскую школу. В 1906 году он был рукоположен во священника к Троицкой церкви села Минеево Дмитровского уезда Московской губернии. В 1909 году отец Димитрий был назначен настоятелем Благовещенской церкви в селе Федосьино Московского уезда, в которой прослужил до своего ареста в 1937 году. За долгое и беспорочное служение отец Димитрий был возведен в сан протоиерея.

Отец Димитрий был известен среди своей паствы как ревностный и благочестивый священник. Его супруга Олимпиада Васильевна во всем помогала мужу, и поскольку хорошо разбиралась в лечении травами, то крестьяне со всей округи приходили к ней при разных недомоганиях и болезнях. Впоследствии отца Димитрия обвинили в том, что это он занимался лечением, хотя в данном случае он только помогал супруге.

В первый раз отец Димитрий был арестован ЧК в 1919 году по обвинению в дезертирстве, в том, что он не явился отбывать трудовую повинность. Но вскоре священника отпустили, так как он имел освобождение от трудовой повинности в связи с болезнью. В 1930 году отца Димитрия арестовали по обвинению в хранении валюты и оружия. Но ОГПУ не сумело доказать ложного обвинения, и священник был освобожден. В том же году его осудили к заключению за невыполнение твердого задания, но поскольку это задание было выполнено, хотя и не в срок, приговор был отменен. В 1932 году отца Димитрия привлекли к ответственности, обвинив в антисоветской агитации, но, продержав полтора месяца в заключении, отпустили.

В 1936 году начальник Кунцевского районного отделения НКВД Кузнецов начал собирать через осведомителей сведения о священнике из села Федосьино. 1 января 1936 года секретный осведомитель по кличке Печник сообщил, что «поп Остроумов, чтобы избежать налогов, перевел все хозяйство на дочь». 23 июля осведомитель по кличке Заказной сообщал, что некий «кулак, лишенец, ходил к попу Остроумову советоваться, как ему быть с налогами, поп ему дал совет: "Никаких налогов советской власти не плати и в колхоз не ходи”». На основании этого сообщения начальник районного отделения НКВД распорядился взять «попа в проработку». 29 мая 1937 года секретный осведомитель по кличке Май сообщил, что «к Федосьинскому попу Дмитрию Ивановичу Остроумову часто приезжает его старая знакомая Мария Кирхгов, она преподавательница иностранных языков в кремлевской школе ВЦИКа. Все это я узнал в беседе с гражданином села Федосьина. У меня просто напала такая мысль, что это знакомство связано со шпионством. У этой гражданки был раньше брат, который имел свою дачу около деревни Суково, где сейчас находятся глухонемые. Вот все, что я мог узнать». Осведомитель по кличке Бинокль сообщил, что 5 января 1936 года священник Остроумов в поезде в беседе с некими людьми «по вопросу убийства товарища Кирова говорил: "Христос тоже вел борьбу; по Писанию, даже разрешается соврать или убить, если это делается с пользой для человечества; есть притча: человек, убивший одного бандита, спасет десятки жизней христиан”.

Осведомитель по кличке Зоркий 3 июля 1937 года сообщил: «В личности попа Остроумова чувствуется антисоветское настроение, но скрывает и при удобном случае может этим жалом уязвить власть советов; имеет знакомство с некой гражданкой Кирхгов, она преподавательница английского, немецкого и французского языков в школе ВЦИКа в Кремле, знакомство ведет вот уже около пяти лет; одним словом, человек не пролетарский и не колхозно-настроенный». Сотрудник НКВД переделал эту фразу в «контрреволюционно настроенный».

В редакцию газеты был направлен даже коллективный донос, в котором, в частности, писалось: «В нашем Советском Союзе нет такой отрасли производства, нет такого хозяйства, нет такого рабочего, заработок которого бы не облагался подоходным налогом, а вот есть человек, который, наживая большие барыши от выпечки просфор, скрывает свой доход и этим уклоняется от подоходного налога; этот человек есть поп федосьинский; мало того, занимается лечением, так называемой гомеопатией подпольного характера, конечно не имея на это никакого медицинского права, и берет за бутылку по рублю и более, это тоже укрывает и уклоняется от подоходного налога, и этим поступком он крадет у государства... Может, что есть здесь написанное и не по существу, но я хочу заострить внимание финорганов на приведенных фактах продажи просфор, а также и органы здравотдела на лечении гомеопатией подпольного характера, чем эксплуатируются честные граждане колхозники для личных целей. Вот вкратце оборотная сторона федосьинского попа, эксплуатацию которого нужно в корне ликвидировать».

В ночь на 8 августа 1937 года отец Димитрий был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Сразу же после ареста начались допросы.

– Знаете ли вы гражданку Кирхгов и поддерживаете ли вы с ней связь?

– Гражданку Кирхгов я знаю, она была преподавательницей немецкого языка, она неоднократно, то есть пять раз за время знакомства, приезжала к нам. В настоящее время она проживает в городе Георгиевском на Северном Кавказе.

– Какие разговоры у вас происходили с ней на политические темы?

– С гражданкой Кирхгов во время посещения моей квартиры, а также когда я заходил к ней на квартиру, разговоров на политические темы у меня никогда не было.

– Следствию известно, что вы в селе занимались нелегальным лечением больных.

– Я у себя в личном пользовании имею домашний лечебник и гомеопатическое лекарство. Я не отрицаю, что, когда к нам обращались односельчане, я за плату давал лекарство, то есть мне оплачивалась стоимость лекарства.

– Следствию известно, что вы, будучи человеком, недовольным существующим строем, систематически высказывали резкие антисоветские настроения и свою злобу против руководителей партии и советского правительства.

– Никогда ни с кем разговоров на политические темы я не вел.

– Следствие требует от вас правдивых показаний. Следствию известно, что в июле месяце сего года в беседе с односельчанами в связи с приговором над врагами народа вы высказывались в защиту террористов и высказывали злобу по адресу советской власти.

– Нет, никогда на политические темы я разговоров не вел, и это также категорически отрицаю.

В качестве свидетеля был вызван председатель колхоза в Федосьине. Он показал, что летом 1936 года священник Остроумов «организовал нелегальное хождение по домам с молебнами. В это время в сельсовете был представитель Кунцевского райисполкома, который, вызвав священника в сельсовет, предложил ему прекратить хождение по домам. Он формально согласился, но по выходе из сельсовета направил двух активных церковниц-старух по селу, которые распространили провокационные слухи о том, что советская власть притесняет верующих. Через некоторое время в помещение сельсовета ворвалась большая толпа народа и чуть ли не организовали восстание церковников. Летом 1937 года Остроумов сагитировал в Ильин день не производить никаких работ в колхозе».

Были вызваны в районное отделение НКВД еще несколько свидетелей. Следователь спрашивал их, что-то при этом записывал в протокол, а затем, не читая, показывал, где надо расписаться, и люди, почти не думая, подписывались под лжесвидетельствами. Одного из свидетелей следователь спросил, что он думает, если бы в деревне не было колокольного звона и молебнов. Свидетель ответил, что не нужно в деревне колокольного звона и молебнов, так как службы в церкви отрывают колхозников от работы. Пока свидетель отвечал, следователь что-то писал, а затем дал, не зачитывая, подписаться под лжесвидетельствами против отца Димитрия.

Оформив показания лжесвидетелей, 25 августа следователь снова вызвал на допрос отца Димитрия.

– Вы арестованы за контрреволюционную деятельность. Дайте подробные показания, какую конкретно вы проводили контрреволюционную работу.

– Контрреволюционной работы я никакой не проводил и контрреволюционной деятельностью не занимался.

28 августа тройка НКВД приговорила отца Димитрия к расстрелу. Протоиерей Димитрий Остроумов был расстрелян 30 августа 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-dimitrij-ostroumov

Священномученик Евге́ний Елховский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

5 июня – Собор Ростово-Ярославских святых

29 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Митрофорный протоиерей Евгений Андреевич Елховский родился 26 февраля 1869 года в селе Пустоша Судогодского уезда Владимирской губернии, ныне Шатурского района Московской области и происходил из семьи псаломщика. В возрасте 5 лет он лишился матери, воспитывался няней Матреной Прокофьевной. Евгений Андреевич окончил Владимирское Духовное Училище (в 1885 году) и Владимирскую Духовную Семинарию (в 1891 году), после чего в 1891-1895 годы был учителем в народной школе при Уршельской хрустальной фабрике (территория современного поселка Уршельский Гусь-Хрустального района Владимирской области).

19 ноября 1895 года Евгений Елховский был рукоположен во диакона, а 21 ноября – во иерея к храмам в Рыбной слободе города Переславля-Залесского – Введенскому и Сорокасвятскому (во имя Сорока мучеников Севастийских), находившимся по обеим берегам устья реки Трубеж. Отец Евгений был законоучителем в местных церковноприходских школах, а также членом уездного отделения Владимирского епархиального училищного совета. С октября 1907 года по ходатайству игумении отец Евгений служил в переславль-залесском во имя свт. Николая Чудотворца женском монастыре и был законоучителем в монастырской церковноприходской школе. В 1920 году он был арестован, но вскоре отпущен. В 1923 году, после закрытия монастыря, будущий священномученик служил в ставшем приходским Благовещенском храме бывшего Никольского монастыря, а с апреля 1924 года- одновременно в Спасо-Преображенском соборе Переславля-Залесского. После их закрытия служил в церкви во имя митрополита Петра. В июле 1924 года Патриархом св. Тихоном посвящен в сан протоиерея, позднее награжден митрой. Отец Евгений был знатоком и любителем церковного пения, во всех храмах, где служил, создавал прекрасные церковные хоры. Еще семинаристом в родном селе Пустоша он, обучив крестьян пению, составил церковный хор.

В сентябре 1930 года протоиерей Евгений Елховский был арестован, находился в тюрьме города Александрова, в декабре того же года был освобожден. 18 октября 1937 года Переславским райотделом НКВД арестован по делу благочинного города Переславля-Залесского протоиерея Л. И. Гиляревского. Был отправлен в тюрьму в Ярославль. Отца Евгения обвинили в принадлежности к «антисоветской церковно-монархической организации». Вины за собою он не признал. 27 октября 1937 года Особой тройкой УНКВД по Ярославской области протоиерей Евгений Елховский был приговорен к расстрелу и 29 октября расстрелян. Места расстрела и погребения батюшки точно неизвестны, скорее всего они находятся близ деревни Селифонтово Ярославского района. Священномученик Евгений был прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ в 2000 году.

В 1927 году отцом Евгением были закончены «Воспоминания», в которых описана церковная и общественная жизнь Владимира и Переславля-Залесского конца XIX – 1-й четвтерти XX века.

Источник: http://pstgu.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-evgenij-elhovskij

Священномученик Евге́ний Ивашко, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

11 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Евгений Ивашко родился 26 августа 1899 года в семье священника Минской епархии Александра Ивашко. В 1920 году он окончил восемь классов Минской Духовной семинарии. С 1 августа 1920 года по 20 января 1923 года был учителем в одной из школ Минской губернии. В августе 1922 года Евгений Александрович выдержал экзамены перед Минской епархиальной комиссией, необходимые для получения сана священника.

1 апреля 1924 года митрополит Минский Мелхиседек (Паевский) рукоположил его в сан священника к Павловичской церкви Бобруйского уезда. В 1926 году епископ Бобруйский Филарет (Раменский) переместил его к Лошницкой церкви Борисовского уезда, а в 1927 году – к Юрьевичской церкви Игуменского уезда.

В 1927 году власти арестовали о. Евгения и приговорили к трем годам ссылки. В 1930 году епископ Бузулукский, викарий Самарской епархии, Сергий (Никольский) назначил о. Евгения в село Погромное Бузулукского района[1].

Власти в это время любыми средствами стремились закрыть и разрушить храмы; о. Евгений лишь только начал служить, как храм был закрыт. Архиепископ Самарский Александр (Трапицын) назначил его в храм села Медвецкое того же района. 19 февраля 1931 года скончалась его супруга, Антонина, и о. Евгений остался с двумя детьми м пятилетней дочерью и сыном, которому исполнился год и одиннадцать месяцев. Священнику стала помогать в воспитании детей сестра его матери Мария Адамовна Жуковская.

В 1932 году епископ Ржевский Никон (Пурлевский) направил о. Евгения в село Воскресенское Ржевского района. В том же году епископ Муромский Макарий (Звездов) назначил его к Успенской церкви города Мурома. Здесь он прослужил недолго, но даже краткое его служение оставило самые теплые воспоминания в душах прихожан, которые при расставании вручили ему благодарственный адрес:

«Дорогой и глубокоуважаемый наш пастырь, отец Евгений.

Позвольте нам высказать Вам свои сердечные чувства благодарности за ревностное исполнение церковной службы.

Нам видно было, что Ваше девятимесячное пребывание в здешнем храме сумело расположить к себе сердца всех прихожан.

Несмотря на Ваши молодые годы, Вы так усердно относились к своим обязанностям служения Церкви Господней, что и было отмечено архиепископом Макарием и преосвященнейшим епископом Николаем, которые за короткий период времени Вашего служения наградили Вас тремя наградами. Вы служили примером для духовенства.

Ваша личная жизнь многим известна, насколько она тяжела и печальна[a]; но Вы, покорясь воле Божией, терпеливо и безропотно несете крест, ниспосланный Вам Господом Богом.

Горько и тяжело нам расставаться с Вами навсегда, но память о Вас, как о глубоко чтимом пастыре, будет вечно жить в наших сердцах.

Прощай, дорогой наш пастырь, не забудь нас в своих молитвах, и пусть благословит тебя Господь Бог на новом месте служения наилучшей и спокойной жизнью»[2].

Местом его нового служения стал сначала храм в селе Завидове Оленинского района, а затем храм в селе Спас-Береза того же района. В это время епископом Ржевским, в чье викариатство входило село Спас-Береза, был преосвященный Палладий (Шерстенников). Епархия находилась в состоянии непрекращающейся войны с обновленцами, большая часть которых послушно исполняла волю ОГПУ-НКВД, неизменной поддержкой которого они тогда пользовались. Отпадение их от Церкви и нравственное разложение обновленческого духовенства отвращало от них прихожан и лишало их поддержки народа, что, в свою очередь, не позволило им захватить все храмы, а в некоторых районах даже вынудило отдать храмы православным.

Епископ Палладий назначил о. Евгения благочинным. В благочинии остро стоял вопрос о взаимоотношениях с обновленческим духовенством; епископ Палладий имел по этому поводу четко сформулированное суждение, которое он записал в 1929 году в бытность свою настоятелем Кизического монастыря в Казани и направил в виде письма одному из священников, когда тот решил перейти в обновленчество. Владыка дал переписать это письмо о. Евгению, чтобы облегчить ему борьбу с обновленцами[3].

Летом 1937 года власти под предлогом аварийного состояния храма потребовали его закрытия, утверждая, что священник не сможет собрать необходимых денежных средств и отремонтировать здание, – они знали, насколько разорены крестьяне государственными поборами и займами. Видя, что храму грозит закрытие, о. Евгений обратился к прихожанам, объясняя им, что если они сейчас не дадут денег на ремонт храма, то власти его закроют, и им негде будет молиться. Никогда и ни на что не жертвует верующий русский человек с такой охотой и готовностью, как на храм Божий, и в самый короткий срок необходимые средства были собраны, и храм удалось отстоять.

Несмотря на гонения и пристальное внимание к Церкви НКВД, о. Евгений вел активную миссионерскую деятельность среди крестьян. В храме у него было немало молодежи, и священник предполагал при новых выборах двадцатки привлечь молодых людей, которые могли бы содержать храм в порядке и вовремя ремонтировать, чтобы таким образом отвести от него угрозу закрытия.

На примере о. Евгения и подобных ему священников, которых было тогда почти двадцать пять тысяч, становилось ясно, что никакими хитростями и ухищрениями не сломить веры народа и не уничтожить Церковь, если не прибегнуть к тотальному уничтожению, к которому власти готовились почти двадцать лет.

Летом 1937 года сотрудники районного отдела НКВД стали вызывать на допросы жителей села Спас-Береза и соседних, составлять протоколы, цель которых – доказать виновность священника. Вызывался на допросы и сам о. Евгений, но он категорически отвел все обвинения.

5 октября 1937 года сотрудник Оленинского отдела НКВД составил обвинительное заключение на священника, где тот был признан виновным в контрреволюционной деятельности на основании показаний «дежурных свидетелей», хотя сам виновным себя не признал. В заключении было постановлено передать дело священника на рассмотрение Тройки НКВД.

Отец Евгений был арестован и заключен в тюрьму города Зубцова 22 октября. 5 ноября состоялся последний допрос, на котором следователь намеревался письменно оформить показания священника относительно предъявленных ему обвинений, так как все другие допросы он не оформлял, надеясь сломить волю священника, уговорив сжалиться над детьми, остающимися без отца круглыми сиротами (дочери о. Евгения было тогда двенадцать лет, а сыну – восемь). Но о. Евгений не согласился на предложение следователя и виновным себя не признал.

– Скажите, вы признаете себя виновным в том, что в августе 1937 года среди ряда лиц по вопросу выборов в советы вы высказывали свое враждебное настроение к советской власти, вместе с этим всячески опошляли колхозный строй и распускали провокационные слухи о плохой жизни в колхозах?

– В этом виновным себя не признаю.

– Скажите, вы признаете себя виновным в том, что в июле сего года вы проводили среди населения антисоветскую агитацию против займа, всячески высмеивая это мероприятие, и одновременно высказывались за свержение советской власти?

– В этом виновным себя не признаю.

– Скажите, вы признаете себя виновным в том, что в феврале сего года вы высказывались за политику врагов народа, восхваляли их, одновременно с этим обвиняли товарища Сталина?

– В этом виновным себя не признаю.

– Скажите, вы признаете себя виновным в том, что в период уборочной кампаниии зерновых культур среди верующих единоличников и колхозников вели агитацию за невыход на работу в воскресные дни и другие религиозные праздники?

– В этом виновным себя не признаю[4].

Отцу Евгению было тогда всего тридцать восемь лет, оставались сиротами дети, но он более всего полагался на Бога, словно преподавая своей жизнью пример другим.

Через несколько дней после последнего допроса, 9 ноября, Тройка НКВД постановила расстрелять священника. Священник Евгений Ивашко был расстрелян 11 ноября 1937 года[5].

Примечания

[a] Имеется в виду то, что о. Евгений рано овдовел и остался с маленькими детьми.

[1] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 21712-С. Л. 3-4, 7-8.

[2] Там же. Л. 11.

[3] «Дорогой во Христе брат!

Ты пишешь, чтобы я перешел в обновленчество, и для этого прислал мне обновленческую брошюру. Прочитал я ее и скажу тебе, что в ней одна только ложь, и такая, которая сама себя обличает. Удивляюсь, для каких же детей она написана. Скажу тебе следующее: там приведена программа обновленцев, но ведь эта не истинная, у них есть и другая, которую они от нас скрывают и которую стараются постепенно проводить в жизнь. Поэтому я об этой болтовне, которая изложена в брошюре, и говорить не хочу: один только набор пустых слов; не убеждает меня и то, что у вас есть какой-то митрополит. Я хорошо знаю, что теперь Церковь Христова переживает тяжкие испытания: много появилось людей в белых митрополичьих клобуках, в архиерейских митрах, священнических одеждах и в мирском звании, которые общими силами производят в Церкви смуту, сеют в стаде Христовом вражды, распри и разделения, продолжают дело Иуды: устами своими лобзают Христа, а делами своими распинают Его и поносят, делят ризы Его и об одежде Его метают жребий. Кто же это такие? А это и есть те, которые называют себя обновленцами, которые свои самочинные и нечестивые сборища возглавляют обновленческими священными синодами и в Москве, и в Харькове, а по губерниям – обновленческими Епархиальными управлениями. Подобно лукавым делателям, они, как сказал Св. Ап. Павел (2Кор.11,13-14), принимают только вид апостолов Христовых и служителей правды, как и учитель их, сатана, принимает вид ангела света, чтобы увлечь за собою и избранных, отторгнуть их от Христа и ввергнуть их в геенну огненную.

Как говорит Ап. Павел христианам, – времена теперь лукавые, не прельщайтесь внешним православным видом обновленцев, посмотрите на дела их, и вы сразу опознаете в них лютых волков, облекшихся в овечьи одежды, чтобы искуснее расхищать стадо Христово. Вот давай, брат, и посмотрим, каковы же дела обновленцев. Теперь уже всем известно, и сами они, разгрызшись между собою, в своих журналах поведали нам свои темные деяния. Скажу тебе прежде всего, когда и как появились обновленцы. Еще лет больше 20 тому назад несколько попов (32) в столице объединились и задумали постепенно подготовлять в нашей Церкви реформацию, т.е. переделать ее на манер протестантов, которые пошли от немецкого еретика Лютера. Из этих священников одни, мучимые совестью, отказались от этого Иудина дела, другие были лишены сана священного, как расстриженный бывший священник Григорий Петров, который самую молитву Господню «Отче наш» переделал по-своему и предлагал в ней читать христианам слова: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» наоборот, на свой лад, т. е.: «Да будет воля Твоя, как на земли, так и на небеси», т. е. этот поп-расстрига, Иуда, вместе с другими захотел не небом освящать землю, а землею небо, что то же: не Богом освящать человека, а человеком Бога, а это и значит, что как будто человек выдумал Бога, к чему явно пред нами многие из обновленческих попов и пришли. Ты спросишь, да так ли? А я тебе скажу, странный вопрос! Ведь теперь уже все знают, что самые главные попы-обновленцы сняли рясы и кругом проповедают безбожие. Может, тебе нужны их имена, изволь, скажу: самый главный и давний обновленец ленинградский поп Михаил Галкин, вдохновлявший всех обновленцев, снял священный сан и стал повсюду ездить и читать лекции, что Бога выдумали попы, что и Христос никогда не жил: Его выдумали. Другой, также самый главный обновленец, священник Белков, также снял сан и теперь открыто читает лекции против Бога и против Христа и заявляет, что Их выдумали попы. Третий, также один из главных обновленцев, священник Калиновский, также снял священный сан и также разъезжает повсюду и читает лекции о том, что Бога и Христа выдумали попы. Четвертый, также из главных обновленцев, священник Егоров, совсем отверг Церковь Христову и стал проповедовать какую-то «Церковь духа», в своей моленной снял святые иконы и заменил портретами светских писателей, в том числе и Толстого, отверг православную литургию и сочинил свою, и до того заблудил, что народ с ужасом обходил его, и когда он умер, то сами обновленцы-попы не пошли хоронить его, а скрылись, чтобы народ не опознал подлинного сатанинского вида их самих. Да и что перечислять тебе имена богоотступников – обновленцев-попов, когда все они одного духа, и только одни из них сразу проявили себя, а другие, видя, что народ бежит от такого учения, порешили постепенно, исподволь проводить его в жизнь христиан. Но и эти попы-обновленцы все же проявили себя вовсю. Когда православный русский Собор 1917/18 годов постановил снова воссоздать у нас патриаршество и избрал Патриарха Тихона по жребию пред святой чудотворной иконой, вынутому знаменитым старцем Зосимовой пустыни Алексием, большим духовным другом дорогого батюшки о. Иоанна Кронштадтского, то обновленческие попы (Введенский, Егоров, Белков, Калиновский, Рождественский, Щавельский, Попов, Красницкий и другие) задумали отделиться от Церкви и уничтожить патриаршество. Но попы Щавельский и Рождественский в самый последний момент струсили и покаялись перед Патриархом Тихоном и выдали остальных иуд в рясах. Тогда эти обновленцы-иуды порешили искусней добиваться своих целей. Церковь переживала тяжелое время, и для того, чтобы в ней был общий духовный отец и начальник, избрала Патриарха. Тогда обновленцы повсюду стали учить, что патриаршество запрещено-де Евангелием и всей древней Церковью, как якобы ставящее во главе Церкви вместо Христа Патриарха, и такую сатанинскую ересь стали усиленно повсюду проповедовать. Вот тут-то, дорогой брат, сатана и явил себя полностью. Ведь если патриаршество и Патриарх противны Христу и Евангелию, то значит, в страшную ересь богоотступничества впали все древние Церкви, ведущие свое начало от Христа и апостолов. Вот например, Самим Христом основана Церковь Иерусалимская, кто стоит во главе ее? С древнейших времен, со времен апостола Иакова она имеет своим общим начальником Патриарха и называется Церковью патриаршей. Другая знаменитая древняя Церковь, Александрийская, также с древнейших времен возглавляется Патриархом. Далее названная у апостолов Церковь Антиохийская также является Церковью патриаршей и имеет своего Патриарха. А вот еще вселенская православная Церковь Константинопольская, она также является Церковью патриаршей и имеет у себя Патриарха. Вот видишь, друг мой, с древнейших времен самые главные христианские Церкви уже назывались патриаршими и имели у себя Патриархов. Да иначе и быть не могло, ведь Патриарх слово греческое, а по-русски значит: «отец, духовный начальник». Это не мирской начальник какой-либо, как врут обновленцы, мирской самодержец, а духовный отец, во Имя Христа, а не в свое имя пасущий стадо Христово. Уж если мы, признавая патриаршество и имея Патриархом Тихона, а теперь за его смертью, впредь до выбора на соборе другого Патриарха, имеем его временного заместителя, – так уж если мы этим, как говорят обновленцы, отступили от Христа, так такими «отступниками» нам похвально быть, потому что мы не отступили, а приступили ко Христу, когда восстановили патриаршество, то этим мы пошли заодно со всеми древними православными Церквами, имеющими патриархов. Да и как, дорогой брат, не помыслишь того, что ведь патриаршество у нас уничтожил мирской самодержец Петр, который захотел сам управлять Церковью и, уничтожив патриаршество, учредил свой «Святейший Синод» и в него посадил своего представителя – обер-прокурора, чтобы командовать в Церкви. Так вот видишь – это мирские владыки против патриаршества, а Церковь Христова всегда имела у себя своих духовных отцов-начальников, которые и назывались Патриархами или еще иначе папами, как например, в Церкви Александрийской был знаменитый святой папа Афанасий Александрийский. Так вот, друг мой, и поразмысли теперь, откуда появился так называемый Святейший Синод без Патриарха, – это вымысел мирских властителей. Так вот попы-обновленцы, действуя по духу мира сего и миродержителя тьмы века сего, не только пошли против Патриарха Тихона, но и уничтожили у себя совсем патриаршество и пишут у себя в журналах, что мы навеки у себя изжили патриаршество. Но чтобы лучше обмануть православных христиан и увлечь их за собою, они пустили в ход орудие диавола – клевету и стали клеветать на личность Патриарха Тихона. Наконец главные попы-обновленцы Калиновский, Белков, Красницкий, Введенский явились к Патриарху Тихону и потребовали у него передать им власть управлять Церковью, но Тихон, будучи временно лишен свободы, передал на время управление Церковью знаменитому старцу митрополиту Агафангелу. Указанные попы-обновленцы хотели вырвать власть у митрополита Агафангела, но это им не удалось. Тогда они самочинно объявили себя Высшим Церковным Управлением и стали посылать по церквам приказы. Так обновленчество в лице этих попов вступило на путь самочинного сборища, которое по правилам Церкви подлежит анафеме. Они это понимали и задумали укрепить свое самозванство созывом Церковного Собора и начали готовиться к тому, чтобы созвать такой собор, который их всех одобрил. А так как между ними самими были споры и разделения, то они в августе месяце 1923 года на своем нечестивом Соборе постановили: «для борьбы с Патриархом и с патриаршеством объединиться всем вместе» и свой орган управления назвали «священный синод». Вот откуда, друг мой, обновленческий священный синод: от таких попов, которые попрали все древние заветы Церкви Христовой, похулили патриаршество, Вселенскими Соборами подтвержденное, сняли рясы и пошли против Единородного Сына Господа нашего Иисуса Христа и стали проповедовать безбожие. Неужели тебя соблазняет то, что среди обновленцев имеются митрополиты в белых клобуках, как Вениамин, Евдоким, Пимен, Алексий и другие? Разве среди двенадцати апостолов у Христа не было Иуды, который Его предал? Не было Петра, который трижды от Него отвергся? Не было братьев Зеведеевых Иакова и Иоанна, которые спорили о своем первенстве? Петр покаялся, и братья Зеведеевы покаялись, и мы почитаем их как истинных апостолов Христовых. А Иуда повесился, и мы от него бежим. Покаются так называемые митрополиты обновленческие, перестанут сеять смуты в Церкви Христовой, мы и их, как раскаявшихся, облобызаем. А так как они не только не каются, но продолжают и углубляют дело Иудино, то мы от них и бежим. Да и надо бежать от них, ибо кто такой Вениамин? Это бывший архиепископ Симбирский, в революционное время бросивший свою паству и скитавшийся по городам, пока не пригласили его в свои ряды обновленческие попы, искавшие себе архиереев. Уже за то, что он паству бросил, он должен был быть отлучен от Церкви. А Евдоким – о нем и говорить неприятно. Всем известна его развратная жизнь, так что сами обновленцы вынуждены были подальше спрятать его от своего центра. Не будем говорить уже о других обновленческих архиереях, не будем копаться в грязи. И посмотри, брат, на дальнейшие их дела: вот они созвали свой обновленческий самозваный собор в 1923 году, и что же они порешили на нем? Как Иуда предал Христа на распятие, так и они служителя Церкви Христовой, Патриарха Тихона, предали на поношение, постановили лишить его сана священного, отлучить его от Церкви и патриаршество уничтожить. Разве это дело Божие? Это дело исконного врага рода человеческого – диавола и слуг его. Да и за что они обрушились так на Патриарха Тихона? За то, говорят они, что он в гражданских делах погряз. Так на это ведь есть гражданская власть, она и судила Тихона, она и на свободу его отпустила. Да и каждый Патриарх ведь в то же время и человек, а ошибаться свойственно каждому. И только в ересь и в отступление от догматов веры если бы Тихон впал, то только тогда можно было его осудить, да и то лишь на Всероссийском Поместном Соборе с обязательным участием Вселенских Восточных Патриархов, а не на самозваном обновленческом, созванном попами-обновленцами, из которых главные уже стали и богоотступниками, и безбожниками. Вот почему Патриарх Тихон и не признал, да и не имел права признать обновленческого собора нечестивцев 1923 года. Предал их анафеме как нарушителей церковного мира и расхитителей стада Христова. Ну а что еще постановил обновленческий собор 1923 года, чем он еще может обновить Церковь Христову? Они вопреки Вселенским Соборам разрешили вдовым священникам вступать во второй брак, епископам быть женатыми, похулили монашество и весь монашеский ангельский собор, страшную хулу возложили на святые мощи, ввели в церковное исчисление новый стиль. Словом, натворили столько, что даже сами обновленцы, собравшиеся в Харькове на свой украинский собор, решили приостановить и не вводить в жизнь все эти постановления главного обновленческого собора 1923 года. И вообще, все обновленцы, увидев, в какое возмущение пришли православные христиане от всех этих постановлений, порешили изменить, как говорят они, тактику своей работы и не обнаруживать перед всеми свои еретические новшества, а постепенно их выявлять и, чтобы лучше увлечь за собой православных, порешили временно по наружности оставаться по-старому, то есть, будучи волками, облечься в одежды кротких овец.

Но время идет, и обновленцы все же вынуждены проговариваться, и посмотри, до чего они договариваются. Уже сейчас в Москве они при своем священном синоде и при своей Духовной академии разрабатывают вопрос о том, чтобы в священный сан иереев и архиереев ставить и женщин, потому что-де и в Церкви женщина должна обладать всеми правами. Один из главных у них, состоящий главным секретарем их синода и руководящий их академией, уже печатно изложил Господню молитву «Отче наш» точно так, как изменил ее уже названный мною расстрига поп Григорий Петров. Один из них, Егоров, устно и в печати отрицает и поносит все каноны Вселенских Соборов, обвиняя св. Василия Великого и других отцов Церкви и Вселенские Соборы в извращении учения Христа, и требует отказаться от всех канонических основ Церкви и творить все новое. Другой их главарь, Введенский, в печати гласно призывает всех встать на путь богоотступничества своего друга, указанного выше протоиерея Егорова, и отринуть всю Церковь, начиная с апостольского времени и доныне, и по-своему истолковать Христа и Его учение. Он прямо пишет, что Евангелие Христово – это не что иное, как сочинение Маркса («Капитал»), разница только в том, что этот «Капитал» написан языком ХIХ века, а Евангелие – I века. Другие обновленцы, как протопресвитер украинских обновленцев, член их синода Фетисов с их митрополитом Ювеналием, на их последнем соборе в Харькове предложил их собору, и собор принял, что надо-де по вере объединиться не только с сектантами разных протестантских сект, но и с иудеями, магометанами и язычниками, что-де важно, чтобы верили в Бога, а в какого Бога и как – это второстепенное, это неважно, как неважно-де обязательно принадлежать к Церкви Христа. Словом, дорогой брат, все самые видные обновленцы, и их соборы, и их синодальные печатные журналы почти открыто договорились до того, что более откровенные из них попы-обновленцы протоиереи Галкин, Егоров, Белков, Калиновский и некоторые другие уже раньше высказали открыто, то есть или заменили и Христа своими вымыслами, или совершенно отринули всякого Бога и стали проповедовать безбожие. Св. Апостол Павел говорит: «Не будьте несмысленны, подобно христоотступникам галатам, а испытывайте, проверяйте все, особенно в делах веры». Я тебе, дорогой брат, написал немного, да и в немногом сказано многое. Разве вот что еще добавлю: посмотри, как еще обновленцы обновляют свое «христианство». Раньше, бывало, высокий сан митрополита давался лишь за особые заслуги перед Церковью, архиерейские митры украшали головы лишь немногих, самых достойных, а священников-митроносцев было и того меньше, а вот теперь, посмотри, за какие такие заслуги обновленцы понаделали у себя белоклобучных митрополитов в несчетном числе, а протоиерейскими митрами поукрашали такое несчетное число лиц? Много и даже очень много простых иереев украсили митрами. Что же это такое? Или так много среди них высокодостойных?.. А там, где речь идет не о достоинстве, а о пагубном человеческом честолюбии, властолюбии, сребролюбии, там действительно люди прежде всего украшают себя разными внешними отличиями, и появляются у них митры в таком числе, как на «сосне шишки», что и высказал им их же обновленец Антонин, бросивший их за их честолюбие и за то, что «бабами задумали обновлять Церковь Христову», словом, понабирали себе белые клобуки, митры, разные высшие священные звания митрополитов, архиепископов, епископов, протопресвитеров, понабирали себе их архиереи и вдовые священники жен и вкупе с ними «обновляют» Церковь. Вот так обновление, нечего сказать!!! Апостол говорит: неженатый печется о Господнем, как угодить Господу, а женатый о жене, как бы угодить жене. А у обновленцев все выходит наоборот, и все христианство у них пошло вот на такой выворот.

Если имеешь уши, то услышь, если имеешь глаза, то посмотри, и если имеешь ум, то пойми, что нам, православным христианам, надо бодро стоять на страже своего спасения и неотступно пребывать в недрах Святой Православной Церкви Христовой, имеющей у нас по завету древних христианских Церквей патриаршество и Патриарха. Если Патриарх Тихон умер, то мы должны быть верными его временному заместителю, а настанет время благоприятное для созыва нашего православного церковного Собора, тогда мы на нем изберем уже полного Патриарха и под водительством наших православных истинных церковных Соборов и православных патриархов будем продолжать соделывать наше спасение. И ты, друг мой, заметь, что мы не только не отрицаем Соборов, но ставим их выше Патриарха, ибо они назначают Патриарха. Но только Соборы должны быть православные, а не самочинные, и уж если они издают постановление, например, как Собор 1917/18 годов учредил патриаршество, то мы должны повиноваться соборным постановлениям и избранному ими Патриарху. Итак, пред нами два пути: один православный, возглавляемый православными Соборами и патриархами, а другой путь самочинный, бунтарский, проклятый Вселенскими Соборами, – это путь обновленческих священных синодов. Дело твое, избирать себе спасение или погибель. Бог и Христос насильно никого за Собою не влекут, и пусть обновленцы не лгут, что их якобы признают все Восточные Патриархи, а что нас-де они не признают. Пойми, друг, сам, что если обновленцы отрицают не только патриархов, но и самое патриаршество и считают его учреждением не христианским, мирским, гражданским, как бы языческим, то каким же это образом они могут искренно признавать Восточных Патриархов и их патриаршество? Значит, у них здесь явная ложь, и как всегда и все у них лишь до времени скрывается под оболочкой любезных писем к Восточным Патриархам. Обманывать патриархов, да еще живущих за тысячи верст от нас и не имеющих возможности как следует разобраться в обновленческих делах, – это дело легкое, но истина всегда торжествует в конце. И Патриархи Восточные уже ведут самую тесную переписку с нашим первоиерархом и временным Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Петром в лице его временного заместителя митрополита Сергия. Даст Господь, солнце Русской Православной Церкви выйдет из-за обновленческих туч, и истина православия засияет во всей своей былой красоте на русской земле. Настанет время, когда соберется настоящий православный Собор, изберет постоянного Патриарха, и под его главенством мы будем до гробовой доски духовно окормляться в Церкви Христовой.

От души, по-братски желаю тебе уйти от обновленцев, как от хищных волков, не щадящих стада Христова, и возвратиться в лоно нашей Святой Православной Церкви Христовой, возглавляемой ныне Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Петром и его заместителем митрополитом Сергием.

Казань 1929 г. октября 21 дня»

(Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 21712-С. Л. 9-10).

[4] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 21712-С. Л. 14.

[5] Там же. Арх. № 20477-С. Л. 35-36.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-evgenij-ivashko

Священномученик Евге́ний Васильев, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

24 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Евгений родился 20 декабря 1892 года в городе Москве в семье священника Василия Васильева. Получив первоначальное духовное образование, он поступил в Московскую Духовную академию, но окончить ее ввиду захвата власти безбожниками не успел и продолжил обучение в частном порядке, сдавая экзамены профессорам академии. Евгений Васильевич был рукоположен во священника и через некоторое время назначен настоятелем Успенской церкви в селе Косино Ухтомского района Московской области и помощником благочинного.

В 1936 году до секретного отдела НКВД стали доходить сведения об увеличении числа паломников в Успенский храм и на Святое озеро, расположенное рядом с храмом. Паломники, отслужив молебен в церкви, шли на озеро, откуда брали воду, и некоторые из них купались. Были часты случаи исцелений, о которых знали как сами верующие, так и священник.

Предположив, что все это происходит благодаря активной деятельности настоятеля отца Евгения, власти решили его арестовать. 31 марта 1936 года отец Евгений был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве.

– Следствие располагает данными, что вы в контрреволюционных целях распространяли ложные слухи о якобы имевших место случаях чудесного исцеления на Святом озере от различных болезней.

– Я не отрицаю, что ко мне в церковь в село Косино приезжали верующие из различных мест, служили в церкви молебны, после этого из церкви уходили на Святое озеро за водой, купались в нем с целью получить исцеление от болезней. В летнее время бывали отдельные дни, когда ко мне в церковь приезжало по 10‑15 человек верующих.

Допрошенные свидетели показали, что встречали за службой в церкви в селе Косино много верующих из различных районов Московской области, которые специально приезжали к священнику Евгению Васильеву отслужить молебен и на Святом озере набрать воды, которая имеет целебную силу и помогает от всяких болезней. Верующие по окончании церковной службы по указанию священника шли на озеро купаться, пили воду и набирали ее из озера в привезенную посуду и расходились по домам, рассказывая при этом, что они получили исцеление от болезней, которыми страдали продолжительное время.

«Священник Евгений Васильев на мой вопрос, почему он дает указания верующим пить грязную воду из озера, ответил: "Что вы говорите? Это Святое озеро раньше очень почиталось верующими, на озеро приезжало много народу со всех концов, было много случаев чудесных исцелений от различных болезней, и сейчас снова верующие стали приезжать отслужить молебен, набрать воды, а некоторые выкупаться. Я лично знаю несколько человек, которые получили исцеление после купания в Святом озере. Правда, сейчас власть очень преследует за это, все приходится делать очень скрытно. В этом году немного стало проще, а то попросту поставили сторожей. До революции на Святое озеро стекалось несколько тысяч богомольцев, среди которых были различные больные, и многие по вере уходили вполне здоровыми. Так и сейчас многие в это лето, помолившись в нашем храме и выкупавшись в озере, исцелились. Вот вам доказательство того, как еще крепко народ верит в Бога... многие из них обошли все больницы и пришли сюда”. В феврале 1936 года, – утверждал свидетель, – священник Васильев пригласил меня из церкви в дом, где в моем присутствии говорил: "Коммунисты и молодежь постановили закрыть нашу церковь и засыпать ее хлебом, но я сумел организовать верующих, и мы снова отстояли наш храм. Конечно, это не надолго, но, возможно, Бог смилуется над нами, будет война, и тогда мы отмучаемся от этой проклятой власти”. Верующие после окончания церковной службы и молебна по указанию священника Евгения Васильева шли на озеро – купаться, умываться, пить воду, отдельные верующие во время купания пели молитвы, плакали по выходе из озера и распускали слухи, что они исцелились от болезней, чем еще больше привлекали паломничество верующих на Святое озеро. Мне лично священник Васильев говорил, что за лето 1935 года на Святом озере было несколько случаев чудесного исцеления от болезней, и при этом привел пример двенадцатилетней девочки, дочери цыганки, которая была совершенно слепой и впоследствии получила исцеление».

Этих обвинений для властей было достаточно, и 2 июля 1936 года Особое Совещание при НКВД СССР приговорило священника к трем годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Отец Евгений был выслан сначала в Мариинский лагерь в Новосибирской области, а затем в Хабаровск. Священник Евгений Васильев скончался 24 ноября 1937 года в исправительно-трудовом лагере в городе Хабаровске и был погребен в безвестной могиле.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-evgenij-vasilev

Сщмч. Елеаза́ра Спиридонова, пресвитера и мч. Алекса́ндра Уксусова (1937)

Священномученик Елеаза́р Спиридонов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

6 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик священник Елеазар Спиридонов родился в 1874 году в Крыму, в Евпатории, в семье крымских греков. Отец его работал приказчиком на соляных промыслах. С детства он начал петь на клиросе греческой церкви в Евпатории. Юношей он получил от греческой общины подарок – прихожане собрали деньги, чтобы он смог совершить паломничество в Иерусалим.

Духовным отцом Елеазара Спиридонова был известный в Евпатории священник Иаков Чипурин, служивший в Свято-Никольском соборе, который он сам построил на свои средства. Отец Иаков венчал Елеазара Спиридонова с Ксенией Ивановной Янковой, также впоследствии пострадавшей за Христа. В 1899 году Елеазар Спиридонов был рукоположен во священника. Служил в Таврической губернии, преподавал в церковно-приходской школе в Евпатории. На скопленные за 12 лет служения средства отец Елеазар купил в губернии 15 десятин земли, завел двух коров. Однако вскоре произошла революция, и было объявлено о перераспределении земли и другой собственности, тогда священник предложил местным крестьянам забрать у него коров и земельный участок. Лишившись этого имущества, отец Елеазар перебрался в город, в Евпатории он стал служить в церкви Илии пророка. Церковь была построена на деньги греческой общины и судовладельца П. Е. Давыдова, который руководил строительством. В 1920 г. был сильный голод, умерли многие родственники отца Елеазара.

Прихожане любили отца Елеазара за добрый и мягкий нрав, за кротость и бессребреничество. Сердечная доброта, искренняя расположенность ко всем, рождали вокруг него атмосферу любви и взаимопонимания. Убежденный трезвенник, он не пил вина и в доме его не держал, подавая тем самым пример своей пастве. Несмотря на стесненные обстоятельства, отец Елеазар принимал у себя всех нуждающихся. В его семье жили две монахини из разоренного Космо-Дамиановского монастыря. Большевики подселили батюшке двух солдат, он их безропотно принял и кормил за свой счет. В конце 1920 годов отец Елеазар очень подружился с духовным писателем Александром Васильевичем Поповым. Их взгляды и духовный настрой совпадали. Александр Попов был арестован в конце 1934 или в начале 1935 года и умер в одном из подмосковных лагерей.

После революции быстро и страшно менялась жизнь. Случалось, что во время богослужения подстрекаемая властями молодежь била окна. Священника постоянно вызывали для допросов. От него требовали сотрудничества с властью, угрожали репрессиями, ели не отречется от сана, требовали не появляться в городе в рясе. Отец Елеазар отказался доносить на прихожан и снять рясу: «Я священник и буду ходить в подобающей моему сану одежде». Рясу с него сняли только после ареста. После таких вызовов отец Елеазар молча садился за фортепиано и погружался в славянские песнопения, которые очень любил и мастерски исполнял. Он понимал, что ареста не избежать, вещи на этот случай уже были собраны. Его арестовали сразу после разорения Ильинской церкви. Поводом к аресту послужило письмо греческой общины Ильинской церкви к греческому консулу. Письмо было отправлено по благословению отца Елеазара, в нем говорилось о разорении церкви и притеснениях общины. Других членов общины, как греческих подданных, арестовать не решились, а взяли подписку о невыезде. Каждого прихожанина подвергли многочисленным допросам, пытаясь получить от них показания на их священника. Но члены общины держались мужественно. Несмотря на угрозы следователя, виновными себя не признали и показаний на своего священника не дали.

Поводом для вынесения приговора священнику стали книги, которые были изъяты из церкви, в которой отец Елеазар служил. Священника поместили в городскую тюрьму в Симферополе. Из обвинительного акта: «Подвергнув проверке литературу, изъятую при обыске в греческой церкви г.Евпатории, нашли в ней элементы монархической пропаганды». В 1936 г. умер Константинопольский Патриарх, и, разумеется, в Ильинском храме была отслужена панихида, на этом основании отца Елеазара обвинили в том, что он «служил панихиды за иностранных подданных и о врагах Советского Союза, проживающих за границей». На допросах отец Елеазар вел себя с достоинством. Продержав его почти год в тюрьме в предварительном заключении, изнуряя пожилого священника частыми и мучительными допросами власти так и не добились «нужных» показаний от отца Елеазара: «В предъявленном мне обвинении я себя виновным не признаю, так как я никогда никакой агитации против советской власти не проводил и идей фашизма не проповедовал...» Вместе с отцом Елеазаром были осуждены другие члены общины, так как отказались дать показания против своего священника. В июле 1937 года отца Елеазара приговорили к 5 годам в исправительно-трудовом лагере на Колыме. Он проработал в Колымских рудниках меньше 5 месяцев, скончавшись 6 декабря 1937 года в возрасте 64 лет.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-eleazar-spiridonov

Мученик Алекса́ндр Уксусов

ДНИ ПАМЯТИ

5 июня – Собор Ростово-Ярославских святых

6 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученик Александр (Александр Александрович Уксусов) родился в 1874 г. в благочестивой крестьянской семье. Закончив школу, он, как и его родители, работал на земле. В советское время был бухгалтером в колхозах Некоузского района.

Будучи глубоко верующим человеком, Александр Александрович несколько лет исполнял обязанности председателя церковной общины в с. Марьино. В сентябре 1937 г. он был арестован и обвинен как участник церковно-повстанческой группы "в нелегальных сборищах, повстанческой и пораженческой агитации, клевете на политику партии и вовлечении колхозников в религиозную общину”. На допросе Александр Александрович отрицал антисоветский характер церковных собраний и никого не оговорил. Он был приговорен к десяти годам лагерей и закончил свой скорбный мученический путь 6 декабря 1937 г. в Кулойлаге.

Источник: www.yaroslavl-eparhia.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-uksusov

Священномученик Иоа́нн Рыбин, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

19 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Иоанн Ефимович Рыбин родился в 1877 в селе Журавлино в Самарской губернии в крестьянской семье. Служил псаломщиком и певчим, а в 1924 году был рукоположен во диакона. Через год он принял сан иерея и служил в храмах Самарской области. В 1929 году он был арестован и приговорен к ссылке с конфискацией имущества. Находясь в ссылке в Карагандинской области, отец Иоанн служил в сельской церкви села Таволжанское. В 1931 году его приговорили еще к 5 годам ссылки, и священник продолжил служить в Таволжанском приходе до 1933 года, когда последовал новый приговор: 3 года лишения свободы за «невыполнение хлебопоставок и мясопоставок и невыполнение гособязательств по поставке картофеля». Из тюрьмы города Акмолинска его освободили по состоянию здоровья. И отец Иоанн вернулся в Таволжанское, где продолжил священническое служение и окормление своей паствы. В 1937 году его арестовали по обвинению в антисоветской агитации. В следственном деле говорится, что он «начал организовывать нелегальные богослужения в домах колхозников и у себя. Призывал колхозников соблюдать религиозные обряды, праздники. Собирал у себя молельные собрания». Священномученика Иоанна Рыбина приговорили к расстрелу по статье 58–10 и расстреляли 19 октября 1937 года.

Источник: http://www.grad-petrov.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-rybin

Священномученик Иоа́нн Панкратович, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Белорусских святых

6 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Иоанн Панкратович, иерей († 1937 г.) родился в 1870 году в городе Клецк Слуцкого уезда Минской губернии. В 20-е - первой половине 30-х годов он служил настоятелем Свято-Покровской церкви деревни Чижевичи (ныне в черте города Солигорск). После закрытия в 1934 году этого храма, отец Иоанн тайно совершал крещения, отпевания и различные требы. Когда началась Всесоюзная перепись населения, батюшка говорил прихожанам, чтобы они соответствующую графу в анкете заполняли с указанием своей принадлежности к Православной Церкви. 23 августа 1937 года батюшку арестовали, обвинив его в том, что он «совершает религиозные требы, для чего ходит по деревням и агитирует население за открытие церкви». На допросе отец Иоанн держался мужественно, отречься от сана отказался. 6 октября 1937 года его расстреляли в Слуцке.

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-ioann-pankratovich

Священномученик Иоа́нн Честнов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

13 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Иоанн родился 30 января 1874 года в деревне Запонорье Богородского уезда Московской губернии в семье священника Петра Честнова.

В 1904 году по окончании четвертого курса Московской Духовной семинарии Иван Честнов подал прошение об увольнении. В мае того же года он сдал экзамен на звание учителя церковноприходской школы.

29 июня 1904 года епископ Можайский, викарий Московской епархии Парфений (Левицкий) определил Ивана Петровича на должность псаломщика Знаменской церкви в селе Амерево Богородского уезда. В 1905 году он был посвящен в стихарь.

В июле 1907 года Иван Честнов был переведен на место псаломщика в Крестовоздвиженский храм в селе Новое при реке Волге Клинского уезда.

В 1908 году Иван Честнов был рукоположен во диакона и митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) определен на служение к Воскресенской кладбищенской церкви в городе Подольске. С 1910 года он был также законоучителем в мужском и женском училищах города.

С 20 марта 1917 года диакон Иоанн состоял членом исполнительного уездного комитета духовенства и мирян, а в июле того же года был избран членом благочиннического совета Первого Подольского округа. За усердное служение Церкви Божией ко дню Святой Пасхи 1919 года диакон Иоанн Честнов был удостоен Патриаршего благословения.

В 1920 году отца Иоанна рукоположили во священника, и 1 сентября митрополитом Крутицким Евсевием (Никольским) он был определен во священника в Знаменский храм в селе Захарьино Подольского уезда. 3 января 1921 года его снова перевели в Воскресенскую кладбищенскую церковь в городе Подольске.

По благословению епископа Подольского Иннокентия (Летяева) в конце декабря 1928 года отец Иоанн был направлен в Михайло-Архангельскую церковь в селе Вертлинское Солнечногорского района Московской области. Здесь отец Иоанн в 1929 году был в первый раз арестован. Пробыв пять с половиной недель в заключении, он был освобожден.

Из-за невозможности постоянно платить большой налог, который безбожная власть накладывала на служителей Церкви, у отца Иоанна в феврале 1930 года в счет причитающихся недоимок была конфискована корова и часть имущества. Не имея постоянного жилья, он был вынужден просить архиерея перевести его на другой приход.

Преосвященным епископом Воскресенским Иоанном (Васильевским) 24 января 1930 года отец Иоанн Честнов был переведен в Успенский храм села Гжель Раменского района Московской области.

В начале 1930 года власти решили снять колокола с Успенского храма. Настоятель храма протоиерей Александр Виноградов пытался предотвратить это намерение безбожной власти. Женщины, прихожанки церкви, пришли на собрание граждан села Гжель и выступили против снятия колоколов. Из‑за поднятого шума собрание чуть было не сорвалось.

На 1929 и 1930 годы пришелся один из периодов беспощадных гонений на Русскую Православную Церковь. Многие священнослужители в то время были арестованы, часть из них расстреляна, другие были приговорены к заключению или ссылке, где нередко умирали от болезней и голода.

Намереваясь арестовать священника, следователь ОГПУ в октябре 1930 года допросил несколько свидетелей. Все допрошенные дали необходимые следователю показания, ложно обвинив священника в различных антисоветских выступлениях. Эти лжесвидетельства подтвердил диакон Солертовский, служивший в одном храме с отцом Иоанном. Он рассказал, как в разговоре отец Иоанн однажды сказал: «…Несмотря на эти гонения, все же вера православная не угаснет и после гонения восторжествует». Эти и другие слова священника диакон представил как антисоветскую агитацию, заявив, что «попы Честнов и Виноградов при всяком удобном случае используют религию во вред существующему строю».

31 октября 1930 года отец Иоанн был арестован и 1 ноября допрошен. На вопросы следователя священник ответил: «На заданный мне вопрос относительно современного положения и существующей власти отвечу. Всякая власть дается от Бога, поэтому-то Бог в наказание за наши грехи и посылает власть. Народ достоин той власти, которая ему послана Богом. Если народ творит беззаконие, то Господь для исправления посылает тяжелую власть, и до тех пор, пока народ не обратится к Богу, ниспосланная Им власть будет продолжаться долго, а когда народ замолит свои грехи перед Богом, то существующая власть дойдет до такого положения, когда она сама придет к Богу и изменит свое отношение к религии, и тогда народ этот будет достоин своей власти. Для пояснения вышесказанного укажу свое мнение… В известный период на душу человека налетает нечто вроде пепла, отчего душа и сознание затемняются, человек теряет веру в Бога. Но это явление временное, так как если это затемнение проходит, то человек, именовавший себя безбожником, становится верующим. Как на пример из Священного Писания укажу на святого апостола Павла, который был гонителем веры Христовой, а потом стал ревностным проповедником учения Христа. На поминках мне кто-то из присутствующих задал вопрос, который в точности я не припомню, но на который я ответил: стало много хулиганства, и все это потому, что родители плохо смотрят за своими детьми. Что же касается указания на то, что не нужно доверяться школьному воспитанию, то этого я не говорил… Виновным себя признаю в том, что, не имея права высказывать свою точку зрения на существующую власть и положение в местах большого сборища людей, я все же высказывал, но оговариваюсь, что к высказыванию меня вынуждали вопросы верующих, сам же я никогда беседы не начинал. В призывах к срыву уборочной кампании колхоза и угрозах колхозникам я виновным себя не признаю. Мои беседы и ответы верующим я суммирую следующими словами: народ делает зло друг другу, и я как пастырь хотел привести народ к миру. Мои призывы и беседы имели целью вразумить народ и привести их к вере Христовой, так как если вера Христова укрепится, то и существующая власть также подойдет к этой вере, и вот тогда-то и установится власть, угодная Богу».

22 ноября 1930 года тройка ОГПУ приговорила священника Иоанна Честнова к трем годам ссылки в Казахстан.

После отбытия срока наказания отец Иоанн вернулся в Московскую область. Поскольку проживать в стокилометровой зоне от Москвы ему было запрещено, он поселился в городе Можайске, где был священноначалием назначен служить в Вознесенский храм города. В 1934 году с помощью обновленцев власти решили закрыть храм. О всех трудностях этого времени, о том, как верующие защищали храм, подробно рассказывается в сохранившемся письме-заявлении общины Вознесенского храма, направленном 21 августа 1934 года в Московский областной исполнительный комитет в отдел по вопросам культа.

«В мае 1933 года в наш храм Вознесения Господня, – говорится в заявлении, – совершенно неожиданно и безызвестно для православно-верующих был зарегистрирован приехавший священник обновленческой ориентации. Несмотря на наши протесты, он упорствовал в своем направлении и тем самым заставил нас оставить этот храм своим посещением и перейти, несмотря на все трудности, неудобства и неуспеваемость исполнителей религиозных потребностей, в соседний храм. Для своего существования он дерзнул некоторые церковные вещи продать и тем самым подпасть под уголовное дело, скрылся, поставив на свое место заместителя, который от чрезмерного употребления алкоголя и голода лишился жизни и был найден семидневным трупом в подполе церковной сторожки, какового, к великому прискорбию и низости обновленцев, милиция города Можайска хоронила за свой счет.

Это было в январе 1934 года, тогда же в январе был зарегистрирован третий их священник Максимов, который, приняв еще при жизни покойного ценности храма и ключи, не показываясь верующим, не передав ключи в районный исполнительный комитет, с ключами уехал в Москву неизвестно для какой цели. Мы верующие не знали, в чем же дело? Храм стоит запертым, службы в нем не происходит. Стали справляться, почему храм закрыт и у кого же ключи? Обращались периодически ко всем органам власти о месте нахождения церковных ключей, но ответ получали отрицательный: никто не знает, где ключи, и власть храма не отбирала и не закрывала. Предложили подать заявление о существующем положении. Православно-верующие подали в горсовет заявление. Горсовет, рассмотрев заявление, разрешил подыскать мастера и подобрать ключи, и, если в храме не препятствует техническое состояние храма-здания, подыскивайте себе священника и отправляйте свою молитву. В таком положении было все исполнено. 11 июля зарегистрировали в районном исполнительном комитете избранного нами священника. Приведя храм в полный порядок и совершив три-четыре службы, являются – после семимесячного укрывательства и молчания – обновленцы с каким-то полномочием от Мособлисполкома, просят председателя районного исполнительного комитета опечатать храм Вознесения. 23 июля храм опечатали как бы на один день до выяснения этого вопроса с верующими 25 июля сего года. 25 июля явились в районный исполнительный комитет и горсовет верующие и не являвшийся более семи месяцев обновленческий служитель культа Максимов с каким-то своим представителем, но не имеющим никакого отношения к храму и приходу, и после долгих дебатов пошли в храм, опечатали все в ризнице... Районный исполнительный комитет дал разрешение на созыв общего собрания православно-верующих на 29 июля 1934 года. Собрание состоялось. Исполнительный орган избран, и протокол общего собрания представлен в районный исполнительный комитет, каковой велел явиться за результатом через один-два дня. Явившись за результатом 31 июля, 1 августа нам районный исполнительный комитет в решении отказывает ввиду того, что от обновленцев поступило заявление о протесте. И обновленческий служитель культа Максимов стал собирать подписи и набрал, как известно, до 11 человек, совершенно лиц не относящихся не только к приходу и храму, но и к вере, и на основании этих одиннадцати подписей председатель районного исполнительного комитета дал распоряжение его зарегистрировать… Ставится теперь невольно вопрос: кому же сдается молитвенное здание? Служителю культа для эксплуатации или же верующим для исполнения своих религиозных потребностей, для чего они избирают себе служителей культа? Коренной приход сего храма – деревни и часть города – совершенно обновленцев не желает и отказывается от уплаты при них каких бы то ни было налогов. А посему, на основании вышеизложенного, ходатайствуем и просим Московский областной исполнительный комитет, отдел по вопросам культа дать распоряжение районному исполнительному комитету и горсовету о передаче храма Вознесения в пользование коренному православно-верующему населению нашей общины».

Властями храм так и не был отдан верующим. Отец Иоанн обратился к священноначалию о назначении его на другой приход. Поскольку в этот период храмы в большом количестве закрывались безбожными властями, многие священнослужители лишились приходов. Кроме того, другие священнослужители вернулись из ссылок и лагерей, имея запрет на проживание в крупных городах страны. Заштатное духовенство порой долго ожидало назначения на приход. Поскольку отец Иоанн имел запрет на проживание в стокилометровой зоне вокруг Москвы и милиция отказывалась его регистрировать в Московской области, священноначалие посоветовало ему обратиться с прошением к архиереям соседних с Московской епархий о принятии в клир и назначении на приход.

Отец Иоанн в октябре 1934 года послал прошение архиепископу Тамбовскому Вассиану (Пятницкому) о принятии в клир Тамбовской епархии. В феврале 1935 года был получен ответ от секретаря епархии, что «число приходов все более сокращается и в то же время растет число безместного духовенства, которое неделями и месяцами ждет очереди на командировку в тот или иной приход. При таких условиях замещений вакансий Владыка не находил удобным вызывать Вас и ставить Вас в очередь "ожидающих”. Но если Вы хотите рискнуть, то приезжайте, запасшись всеми необходимыми документами, хотя хороших приходов в настоящее время очень мало. Если Вам никоим образом нельзя устроиться в Московской или иной епархии, то можете на свой страх и риск приехать к Владыке».

В конце февраля 1935 года отец Иоанн обратился с прошением к архиепископу Тверскому Фаддею (Успенскому). 1 марта владыка прислал ответ: «В настоящее время нет свободных мест вообще, за сокращением приходов».

10 марта 1935 года отец Иоанн был назначен на служение в Михайло-Архангельский храм города Талдома Московской области. На праздник Пасхи Христовой власти запретили ему совершать обход домов верующих с молебнами. В первый день Пасхи отец Иоанн пришел по приглашению церковного старосты Волкова к нему в дом на чаепитие. Кроме отца Иоанна присутствовали и прихожане храма. Был там и некто Агентов, который занимался изготовлением свеч для прихода. За чаем зашел разговор о современных событиях в мире, об антирелигиозной агитации и воспитании детей.

19 мая 1935 года следователь НКВД допросил Агентова в качестве свидетеля, который так рассказал об этой беседе: «За чаем возник разговор на политическую тему, в процессе которого Честнов произнес антисоветскую по содержанию речь: если бы русский народ твердо держался своей православной веры и был бы вооружен духом русского патриотизма, тогда бы не посмела советская власть арестовать ни одного нашего священника, потому что народ единодушно, все как один вышли бы на защиту духовенства. Русский народ попал под пагубную агитацию большевиков, забыл свою православную веру и потерял дух патриотизма. Германия так сильна потому, что в ней силен дух патриотизма, сильна любовь к своему отечеству. Во всех странах Европы каждая нация, каждая религиозная группа дорожит и поддерживает свою самостоятельность… Честнов делал вывод о неизбежности войны, заявляя, что вся международная политика сейчас сводится к тому, чтобы заставить Германию уничтожить большевизм, ибо она является виновницей этого, потому что она в Россию привезла в запломбированном вагоне товарища Ленина. Продолжая говорить, Честнов заявил: сейчас Германия под давлением всех держав должна начать войну против СССР, а за ней пойдут все остальные державы, имея одну цель – уничтожить большевизм, который угрожает всему миру».

В тот же день, 19 мая, отец Иоанн был арестован. На обороте ордера на арест он написал: «Прочитанное мне настоящее постановление подписывать отказываюсь, так как в предъявленном мне обвинении, изложенном в настоящем постановлении, виновным себя не признаю». Начались допросы.

– Следствием установлено, что вы, гражданин Честнов, будучи в квартире церковного старосты Волкова, рассуждали на политическую тему, высказывались, в частности, о том, что русский народ подпал под вредное влияние большевиков, забыл православную веру и потерял дух патриотизма, высказывая необходимость укрепления православной веры и русского патриотизма в стране, то есть в бывшей России, приведя в пример этого Германию. Вы себя в этом виновным признаете?

– Виновным себя в антисоветской агитации в доме Волкова я не признаю. Когда я был у него в доме, то вел разговор следующего характера. Люди, именующие себя христианами, в сущности, потеряли дух христианский, не так, как другие вероисповедания, в частности мусульманское, иудейское и лютеранское, центром которого считается Германия.

– Следствием также установлено, что вы во время совершения службы в церкви проводили коллективную исповедь, в которой призывали верующих не слушать безбожную агитацию, а также всеми силами стремились к разрушению воспитания детей, получаемого ими в школе, призывали родителей воспитывать их, наоборот, в богобоязненности и послушании. Признаете ли себя в этом виновным?

– Воспитания советской школой детей я во время исповеди не касался совершенно, я только говорил родителям, что мы, как христиане, должны воспитывать своих детей по-христиански.

Следователь провел несколько очных ставок между отцом Иоанном и свидетелями. 21 мая состоялась третья очная ставка, на этот раз между священником и прихожанином, который, судя по всему, был приставлен для наблюдения и передачи в НКВД всего того, что священник говорил народу.

– Скажите, свидетель, во время исповеди говорил вам гражданин Честнов, что нужно не слушать безбожную агитацию, потому что она вредна для души человека? – спросил следователь.

– Во время исповеди Честнов, получив ответ от исповедующихся на вопрос: «Веруете ли вы в Бога?», говорил следующее: многие не стали веровать в Бога, внимая усилившейся безбожной агитации, нужно не слушать ее, потому что эта агитация вредна для души человека, – ответил лжесвидетель.

– Во время проведения коллективного исповедания говорили ли вы присутствующим о необходимости не слушать безбожную агитацию? – спросил у отца Иоанна следователь.

– Моя нравственная обязанность как священника оберегать своих пасомых от безбожия. И в этом сказанном мною не могу считать себя виновным.

– Скажите, свидетель, призывал ли священник Честнов во время исповеди присутствующих всеми силами стремиться к разрушению воспитания детей, преподаваемого им школой, а воспитывать детей в богобоязненности и послушании? – снова обратился к лжесвидетелю следователь.

– Во время исповеди священник Честнов говорил присутствующим, что в школе детям вселяют в души безбожное учение, которое родители дома должны всеми силами и средствами разрушать, воспитывая детей в духе богобоязненности и послушания, – ответил тот.

– Признаете ли вы себя виновным в том, что при проведения коллективного исповедания вы призывали участников всеми силами и средствами разрушать в детях воспитание, полученное ими в школе, заменяя таковое воспитанием в духе богобоязненности и послушания? – обратился следователь к священнику.

– Чтобы всеми силами и средствами разрушать школьное воспитание ребенка, мною так не говорилось. Я призывал родителей оберегать нравственное воспитание детей, как подобает христианину в молитве утром и вечером, и научать их по возможности молитвам до пятнадцатилетнего возраста.

После окончания следствия отца Иоанна перевели в Бутырский изолятор в городе Москве. 8 июня 1935 года тройка НКВД приговорила священника Иоанна Честнова к трем годам ссылки в Казахстан.

Наказание отец Иоанн отбывал на станции Чу Чуйского района Казахской ССР. 23 ноября 1937 года он был арестован Чуйским районным отделением НКВД. После ареста состоялся допрос:

– Следствие располагает достаточными материалами, что вы вели, будучи в ссылке, антисоветскую работу. Дайте следствию правдивые показания.

– Повторяю, что, будучи в ссылке, я не вел никакой антисоветской работы, а поэтому и дать каких-либо показаний не могу.

На этом допрос и следствие были закончены. 4 декабря было составлено обвинительное заключение, где сказано, что «Честнов, отбывая ссылку в Чуйском районе, занимался нелегально исполнением религиозных обрядов, среди населения вел антисоветскую агитацию».

10 декабря 1937 года тройка УНКВД Алма-Атинской области приговорила отца Иоанна к расстрелу.

Священник Иоанн Честнов был расстрелян 13 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле.

Причислен к лику новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода от 17 июля 2002 года.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-chestnov

Сщмчч. Иоаса́фа (Жевахова), епископа Могилевского, Иоа́нна Баранова, Васи́лия Бовы, Павла Евдокимова, Иа́кова Соколова, Фео́дора Гусева, Иоа́нна Смирнова, Илии́ Громогласова, Алекси́я Бенеманского, Афана́сия Милова, пресвитеров, прмчч. Гера́сима (Мочалова), иеромонаха, Евти́хия (Диденко), монаха, Авени́ра (Синицына), инока, Са́ввы (Суслова), Марка (Махрова), монахов и мч. Бори́са Козлова (1937)

Священномученик Иоаса́ф (Жевахов), Могилевский, епископ

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Белорусских святых

1 августа – Собор Курских святых

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Иоасаф, епископ Могилевский (в миру Владимир Давидович Жевахов), родился в 1874 году в Полтавской губернии, он происходил из княжеского рода и был потомком святителя Иоасафа Белгородского. Закончив университет, князь Владимир Жевахов до 1917 года состоял на государственной службе. Он был глубоко верующим человеком, дружил с писателем Сергеем Нилусом. В 1924 году Владимир Давидович был арестован в Киеве и 7 месяцев провел в тюрьме. Освободившись, он отправился в Зверинецкий скит и принял там монашеский постриг с именем Иоасаф. Этот скит был основан в 1912 году по инициативе князя Жевахова, на средства которого производились раскопки древнего Киева. Когда в киевском «зверинце» был обнаружен древний пещерный монастырь 12 века, на том же месте был основан Зверинецкий скит, почетным попечителем которого стал князь Жевахов. В 1926 году в Нижнем Новгороде иеромонах Иоасаф (Жевахов) был рукоположен в епископский сан митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским). Владыка Иоасаф начал свое архипастырское служение в качестве викария Курской епархии. В тот же год он был арестован и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, где находился 3 года. После он отбывал такой же срок ссылки в Нарымском крае. С 1934 года епископ Иоасаф занимал Могилевскую кафедру. Но уже через 2 года был отправлен на покой и поселился в Белгороде. Здесь он был арестован последний раз и приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в день вынесения, 4 декабря 1937 года, в Курске.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioasaf-zhevahov

Священномученик Иоа́нн Баранов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Иван Самсонович Баранов родился в 1874 году на территории современной Белоруссии, в селе Рудня-Прибытковская Гомельской губернии. С 1895 по 1911 год он служил учителем, а в 1911 году был рукоположен в сан иерея. Отец Иван служил на приходе села Головичи недалеко от места рождения с 1914 по 1933 год, после чего был арестован и осужден на пять лет ссылки в Казахстан. Проживал в селе Тарханка. Находясь в ссылке, священник о.Иоанн Баранов анонимно писал в газету «Спутник агитатора» письма апологетического характера в ответ на публиковавшиеся в ней антирелигиозные статьи, за что и был повторно арестован в 5 ноября 1937 г. Обвинение: систематическая антиколхозная пропаганда». 20 ноября он был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.

Вот выписка из обвинительного заключения: «Вел систематическую к/р пропаганду, направленную на разложение колхозов, распространял через печать за подписью вымышленных фамилий к/р письма против строительства колхозов и машинизации сельского хозяйства».

На допросе о.Иоанн Баранов показал: «Я подтверждаю, что открытка написана действительно мной, но против коллективизации я не выступал. В советские газеты писал письма, по содержанию защищающие всякую поповщину, отвергая материализм. В к/р деятельности участия не принимал». В приложенном к делу письме в газету «Спутник агитатора» о.Иоанн писал: «Развитие в мире совершается так, что все высшее вмещает в себя и свойства низшего. Человек завершает эволюцию, но он имеет дух, противоположный организму, со способностями для вечной жизни в царстве Духа, как то: мысль о Творце, религиозное и нравственное чувство, усовершение, ответственность за дела, свободу для самоопределения, способность мысль обратить в дело и дело – в мысль и т.п. В самом духе два закона – 1-й – истины – добра для всех, и 2-й – лжи – добра личного в ущерб другим. У кого главенствует второй закон – тот остается при одном плотском уме. Христианство начиналось с коммунальной жизни и социализм ближе ко Христианству, чем [неразб.]. Но ошибка социализма в том, что он не различает истинных религиозников от лицемеров, истинных пастырей от требоисполнителей, но стесняет чистую религию и этим ослабляет прежде всего себя и заставляет очень многих ни в чем не повинных сторонников религии страдать, заслуга которых прежде всего в том, что они проводники культуры. Религия требует подчиняться властям предержащим, никто из истинных религиозников противиться им не будет».

Приговор приведен в исполнение 4 декабря 1937 года.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-baranov

Священномученик Васи́лий Бова, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Василий Иосифович Бова родился в 1877 году в городе Кургане Тобольской губернии. Окончил Духовное училище, в 1909–1914 гг. служил псаломщиком в храме в селе Новоуральском Акмолинской области. В 1915 году переведен псаломщиком в Марие-Магдалинскую церковь в городе Петропавловске. В 1920 году рукоположен во иерея, служил в селе Полудино в Северном Казахстане. С 1929 года жил в Петропавловске, посещал Никольскую церковь, которая в то время была оплотом Православия в городе. Арестован 6 ноября 1937 года, обвинен в «контрреволюционной деятельности». Виновным себя не признал. Расстрелян 4 декабря 1937 года по постановлению тройки УНКВД по Северо-Казахстанской области от 14 ноября 1937 года. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-bova

Священномученик Павел Евдокимов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Павел Васильевич Евдокимов родился в селе Очаково Зубополянского района Тамбовской области 17 августа 1877 года. Об этом священномученике известно мало, служил он в одной из церквей города Вышний Волочек, в этом городе его и арестовали 25 ноября 1937 года.

2 декабря 1937 года тройка при УНКВД по Калининской области обвинила священника в «контрреволюционной деятельности» и приговорила его к высшей мере наказания. 4 декабря отца Павла Евдокимова расстреляли.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-pavel-evdokimov

Священномученик Иа́ков Соколов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

5 декабря

ЖИТИЕ

Священномученик Иаков родился в 1874 году в селе Тимоново Дмитровского уезда Московской губернии в семье псаломщика Ивана Соколова. Окончил двухклассное училище и в 1893 году был назначен служить псаломщиком в Введенскую церковь погоста Черная Грязь. В 1914 году митрополит Московский Макарий (Невский) рукоположил его в сан диакона, а в 1921 году епископ Дмитровский Серафим (Звездинский) – в сан священника к той же церкви.

В 1930 году за неисполнение задания по хлебозаготовкам власти арестовали священника и приговорили к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Отцу Иакову, однако, удалось доказать свою невиновность, и после одиннадцати месяцев заключения по решению Московского областного суда его освободили.

27 ноября 1937 года власти снова арестовали священника, и он был заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Лжесвидетели показали, что к священнику домой приходят верующие из других приходов (при этом окна дома закрываются ставнями) и что он высказывал враждебные взгляды по отношению к советской власти.

Отец Иаков был допрошен сразу после ареста. Он не признал себя виновным в антисоветской деятельности и объяснил, что к нему домой приходили певчие для репетиций, но фамилий их он не знает.

1 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила отца Иакова к расстрелу. Священник Иаков Соколов был расстрелян 4 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-iakov-sokolov

Священномученик Фео́дор Гусев, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

5 декабря

ЖИТИЕ

Священномученик Феодор родился 2 февраля 1875 года в семье священника села Никольское Клинского уезда Московской губернии Евдокима Гусева. Окончил Дмитровское Духовное училище. С 1899 по 1901 год Федор Евдокимович служил в армии рядовым. В 1903 году он стал служить псаломщиком в Успенской церкви села Изосименье Клинского уезда и прослужил в этом храме всю жизнь. В 1912 году митрополит Московский Владимир (Богоявленский) рукоположил его в сан диакона.

В ноябре 1929 года священник Успенской церкви был арестован и сослан на три года за невыполнение хлебопоставок. Служить стало некому, и в декабре храм был закрыт. 31 марта 1930 года по ходатайству прихожан храм вновь был открыт, в нем стали попеременно служить священники из соседних приходов. 15 мая 1934 года церковь была вновь закрыта за неуплату налогов. В августе того же года прихожане вновь добились ее открытия.

8 ноября 1936 года епископ Волоколамский Иоанн (Широков) рукоположил диакона Феодора во священника к этому храму.

21 ноября 1937 года отец Феодор был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Во время допроса следователь спросил его:

– С кем вы поддерживаете связи и кого вы хорошо знаете в районе?

– Я поддерживал связь со священником Грибовской церкви Василием Ивановичем Колоколовым, в настоящее время арестованным органами НКВД.

– В чем заключалась связь с указанным вами лицом?

– Связь моя с Колоколовым заключалась в том, что я часто обращался к нему за советами, касающимися богослужений.

– Вы арестованы за контрреволюционную антисоветскую деятельность, проводимую вами среди окружающего населения. Следствие требует ваших искренних показаний по существу предъявленного вам обвинения.

– В июле 1937 года по вопросу налоговой политики я среди колхозников говорил: «Советская власть на нас налагает непосильные налоги. Нет больше сил платить». Других разговоров против советской власти среди общины верующих я никогда не вел и виновным себя в этом не признаю.

1 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила отца Феодора к расстрелу. Священник Феодор Гусев был расстрелян 4 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-feodor-gusev

Священномученик Иоа́нн Смирнов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Иван Яковлевич Смирнов родился 12 ноября 1872 года в деревне Пахомово Плещеевской волости Тверской губернии в семье торговца хлебом. О жизни священномученика до революции известно мало, мы знаем только, что с 1895 по 1899 он служил в Царской Армии.

В 1922 году епископ Афанасий (Сахаров) рукополагает Ивана Яковлевича в сан диакона, и он начинает служить в Даниловом монастыре. В 1927 году отца Ивана арестовывают и обвиняют в «антисоветской пропаганде, пропаганде среди церковников мысли об избрании патриархом антисоветского деятеля митрополита Кирилла». Следует приговор: 3 года ссылки в Сибирь. В 1930 году, после того, как срок ссылки закончился, диакон получает «минус» и селится в городе Владимире, где служит в Николо-Городской церкви.

3 ноября 1931 года отца Иоанна снова арестовывают, приписывают ему «участие в к/р группе церковников, близких еп. Афанасию (Сахарову), а/с сборища, помощь заключенным и ссыльным». Видимо, доказательств вины у властей оказалось на тот момент недостаточно, потому что поле 4 месяцев содержания под следствием, арестованного выпускают. Где-то в это время отца Ивана рукополагают в сан священника и он продолжает служить в Николо-Городской церкви города Владимира.

Следующий арест состоялся 26 апреля 1936 года. Священник Иоанн Смирнов проходит по одному делу с рукополагавшим его епископом Афанасием (Сахаровым) и приговаривается к ссылке в Казахстан. В селе Марьевка Тонкерейского района Северо-Казахстанской области ссыльный священник работает на маслозаводе.

24 ноября 1937 года отца Иоанна арестовывают в ссылке. «Находясь в ссылке в Казахстане, поддерживал связи с ссыльным епископатом, занимался контрреволюционной агитацией» – написано в обвинении.

На допросе в ответ на требование следователя рассказать о проведении контрреволюционной агитации, о.Иоанн не ответил: «Контрреволюционной агитации я не проводил. Существовал на средства родственников – получал переводы».

Тройка при УНКВД СССР по Северо-Казахстанской области приговорила священника Ивана Яковлевича Смирнова к высшей мере наказания. 4 декабря 1937 года священномученик Иоанн был расстрелян. Место погребения его неизвестно.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-smirnov-tretij

Священномученик Илия́ Громогласов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Илия родился 19 июля 1869 года в селе Еремшинский Завод Темниковского уезда Тамбовской губернии в семье диакона Михаила Громогласова. Семья была небогата; у отца был дом, сарай, хлев, лошадь, корова и сколько-то церковной земли, но сыну он дал хорошее образование. Первоначальное образование он получил в Шацком духовном училище, откуда в 1883 году перешел в Тамбовскую Духовную семинарию. В 1893 году Илья Михайлович окончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и был оставлен при ней профессорским стипендиатом. Через год совет Московской Духовной академии избрал Илью Михайловича исполняющим должность доцента на кафедре истории русского раскола. В 1900 году он был назначен на должность лектора английского языка. В 1902 году Илья Михайлович обвенчался с Лидией Николаевной Дуловой, дочерью князя Николая Федоровича Дулова и его супруги Александры Юрьевны, урожденной Зограф. В 1908 году он представил к защите диссертацию под заглавием «Определения брака в Кормчей», за которую ему была присвоена степень магистра богословия и премия митрополита Макария. В 1909 году Илья Михайлович был избран членом-корреспондентом Императорского Московского Археологического общества. В 1910 году он был назначен экстраординарным профессором Московской Духовной академии на кафедре истории русского раскола и в том же году был уволен согласно его прошению от должности лектора английского языка. Через год Илья Михайлович уволился из Московской Духовной академии и поступил инспектором классов Мариинского женского училища дамского попечительства о бедных в Москве и одновременно стал преподавать русскую литературу и всеобщую историю в Московской женской гимназии, которой заведовала его жена Лидия Николаевна Громогласова.

Но Илье Михайловичу хотелось преподавать в высшем учебном заведении, и в 1914 году он выдержал экзамен на юридическом факультете Московского университета и был удостоен диплома первой степени. Через два года он выдержал экзамены по церковному и государственному праву и получил ученое звание магистранта церковного права. В том же году он был принят в число приват-доцентов на юридический факультет Московского университета на кафедру церковного права[1].

23 апреля 1917 года по ходатайству Совета Московской Духовной академии определением Святейшего Синода Илья Михайлович был восстановлен в звании профессора академии по кафедре церковного права.

В то же время он оставался профессором Московского университета и преподавателем школы второй ступени. Его перу принадлежит множество научных работ, большая часть которых посвящена истории раскола, такие, как «О сущности и причинах русского раскола», «Русский раскол и вселенское православие», и другие.

25 мая 1917 года Святейший Синод включил Илью Михайловича Громогласова в список приглашенных в состав Предсоборного Совета. Как член Предсоборного Совета он был утвержден Святейшим Синодом членом Поместного Собора и стал его деятельным участником. В декабре 1917 года Собор избрал Илью Михайловича в Высший Церковный Совет, членом которого он был в течение нескольких лет. Когда святой Патриарх Тихон опубликовал послание, в котором отлучались от Церкви бесчинствующие, Илья Михайлович на Соборе сказал: «Единственная надежда наша не в том, что будет у нас земной царь или президент – как угодно его назовите, а в том, чтобы был Небесный Царь – Христос: в Нем одном нужно искать спасения. Вместе с вами я благоговейно преклоняюсь перед мужественным и суровым словом Патриарха, которое давно пора было сказать. Не скрою, что у меня был момент недоумения, вызванного тем, что патриаршее послание появилось накануне возобновления соборных заседаний, как будто Патриарх желает отмежеваться от Собора, от всецерковного представительства. Но, вдумываясь глубже в это обстоятельство, я склонен видеть объяснение его в том, что Святейшему Патриарху угодно было лично на себя принять все последствия, какие могут произойти в связи с его посланием. Вследствие этого еще больше возрастает и увеличивается чувство благоговейной благодарности за подъятый им подвиг. Однако не следует нам забывать, что по сознанию выдающихся вождей христианской мысли даже Небесный Царь – Бог – не может спасти нас без нас, то есть если мы сами не принимаем участия в совершении нашего спасения. И мы ошиблись бы, если бы полагали, что посланием Патриарха дело закончено и нам нечего больше делать. Я полагаю, что мы должны надлежащим образом определить свое отношение к переживаемым событиям. Мера безумия и беззакония исполнена, и было бы неразумно отказываться от применения самого сильного средства, какое есть у Церкви. У Церкви нет другого, более сильного оружия, чем отлучение. Это – дело великое, но и последнее, что есть у Церкви, кроме надежды на беспредельную милость Божию, и горе нам, если слово отлучения повиснет в воздухе, не наполненное реальным содержанием. И вот, вслед за тем как прозвучало слово Патриарха, очередь за нами как представителями Церкви, которые должны позаботиться, чтобы слово отлучения не осталось направленным в пространство, по неизвестному адресу. Нужно определить твердо и ясно, кто именно те враги Христа и Церкви, против которых поднято это грозное оружие, и – что самое главное, ради чего я и всходил на кафедру, – нужно, чтобы отлучение было реальным, действительным отчуждением, отделением тех, кто всею душою предан Церкви, от ее врагов и гонителей.

Настал момент нашего самоопределения; каждый должен пред лицом своей совести и Церкви решить сам за себя, сказать, кто он – христианин или нет, остался ли он верен Церкви или изменил Христу, верен он знамени Церкви или бросил его, топчет ногами и идет за теми, кто попирает наши святыни»[2].

В начале 1922 года Илья Михайлович оставил светскую службу, приняв твердое решение стать священнослужителем, – поступок, для которого в условиях гонения требовалось огромное мужество. 18 февраля 1922 года Святейший Патриарх Тихон рукоположил его в сан диакона ко храму святого мученика Антипы в Москве, а через два дня – в сан священника к той же церкви[3]. 22 марта о. Илья был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму ГПУ, где находился до 14 августа, когда был переведен в Бутырскую тюрьму. На процессе по делу изъятия церковных ценностей, проходившем в Москве в ноябре-декабре 1922 года, он был приговорен к полутора годам заключения, которое впоследствии было заменено годом ссылки. Однако власти, несмотря на изменение приговора, содержали священника в Бутырской тюрьме. 2 марта 1923 года его перевели в Сокольнический исправительный дом, а 8 марта – снова во внутреннюю тюрьму ГПУ.

По возвращении, 1 августа 1923 года он был временно назначен настоятелем Воскресенской в Кадашах церкви, а 30 сентября общее собрание прихожан единогласно избрало его настоятелем[4].

8 марта 1924 года ГПУ произвело в квартире священника обыск, после которого он был увезен на допрос и арестован. Во время следствия выяснилось, что о. Илья болен рожистым воспалением головы и лица, и ГПУ, отложив допрос, поместило его в заразный барак Бутырской тюрьмы. Узнав, что о. Илья заболел, его жена, Лидия Николаевна, стала усиленно хлопотать о его освобождении.

24 марта о. Илья был освобожден из тюрьмы, но следствие продолжалось, и 19 мая Коллегия ОГПУ приговорила его к трем годам ссылки на Урал[5]. 28 июня о. Илия был вызван в милицию, где ему было предложено в трехдневный срок покинуть Москву и проследовать к месту ссылки – в Екатеринбург. Зная, что совершенно ни в чем перед властями не виновен, о. Илья не терял надежды, что ему удастся остаться в Москве и, продолжая церковное служение, закончить свои научные труды. Священник добился приема у прокурора Верховного Суда Красикова; в то время кабинете Красикова находился его помощник Катанян, им о. Илья и изложил существо дела. Его обвиняют в том, что он присутствовал на собраниях у католички Абрикосовой (где будто бы обсуждался вопрос о создании единого антисоциалистического фронта), в которых о. Илья принимал участие как представитель православного духовенства. Между тем по самому делу он ни разу не был допрошен, и вот теперь ГПУ требует, чтобы он в трехдневный срок покинул Москву. В ответ Красиков и Катанян обещали, что отсрочка священнику будет дана и они пошлют телефонограмму в ОГПУ. Отец Илья сообщил об этом представителям ОГПУ, но те ему заявили, что никакой телефонограммы не получали и снова потребовали немедленно покинуть Москву.

Отец Илья, надеясь на обещание Красикова, никуда не поехал. Через день его вызвали в ГПУ и сообщили, что отсрочка ему дана, и когда он понадобится, его снова вызовут.

7 апреля 1925 года скончался Патриарх Тихон. Протоиерей Илья, как знавший его, сказал слово о почившем святителе: «Мы верим и знаем, что он, как непостыдный делатель Церкви, будет стоять пред престолом Всевышнего и ходатайствовать воздыханиями неизглаголанными о Церкви Русской, ангелом которой он был среди нас. И мы верим, что Господь смилуется над Русской Православной Церковью по молитвам Святейшего отца нашего Патриарха Тихона...»[6]

Прошло около месяца после смерти Патриарха, и о. Илья вновь был арестован: к нему был применен тот же приговор – три года ссылки, но начиная уже с 19 мая 1925 года. Сослан он был далеко на север, в село Сургут Тобольского округа.

4 февраля 1927 года о. Илья написал заявление Красикову: «На рассмотрении Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР находится прошение мое от 1 июля 1926 года о досрочном освобождении меня из административной ссылки и о разрешении мне возвратиться в Москву. В означенном прошении подробно изложены основания моей просьбы, которые в существе сводятся к следующему:

1. Моя ссылка на Урал на три года является результатом какого-то недоразумения, и вообще не знаю за собой вины пред советской властью, так как всегда был вполне лояльным в отношении к ней.

2. Я уже старый (теперь мне пятьдесят восемь лет) и больной человек, страдающий, как видно из прилагаемых при сем врачебных удостоверений, а) туберкулезным поражением правого легкого; б) миокардитом с тяжелыми приступами одышки и сердцебиения; в) хроническим суставным ревматизмом; г) аппендицитом и д) паховой грыжей.

Обращаясь к Вам теперь с просьбой о содействии благоприятному разрешению моего ходатайства, считаю нужным присоединить к вышеизложенному, что за время ссылки вследствие суровости здешнего климата (морозы свыше 50 градусов) и отсутствия достаточной врачебной помощи, болезненное состояние мое значительно отягчилось, что можно усмотреть и из прилагаемых врачебных удостоверений. Прошу также принять во внимание, что я уже отбыл более половины срока ссылки (один год и девять месяцев, то есть двадцать один месяц из тридцати шести, что составляет 7/12 всего трехлетнего срока), а к тому времени, когда – при благоприятном исходе моего ходатайства – я получу фактическую возможность выехать из Сургута (не ранее июня, так как переезд по зимнему пути для меня физически невозможен), истечет уже две трети всего срока.

Если сверх всего этого требуется заявление об отказе моем на будущее время от участия в политической деятельности, то я делаю его с тем большей готовностью, что и раньше был чужд активной политической работы и никогда не состоял членом никакой политической партии.

Я желал бы посвятить остаток дней своих научным исследованиям, которым отдал тридцать пять лет своей жизни»[7].

На это заявление Красиков ответил, что он оставляет решение на волю ГПУ, но у него нет возражений против выезда священника из места ссылки с дальнейшим запрещением для него проживания в шести центральных областях. Отец Илья ответа на это заявление не получил и 28 февраля 1928 года направил в Коллегию ОГПУ новое заявление, в котором писал: «В настоящее время до истечения этого срока осталось всего два месяца с несколькими днями. В законе об амнистии к 10-й годовщине Октября в отношении лиц, осужденных органами ОГПУ за государственные преступления, постановлено (пункт 6-й, часть 2-я): прекратить дальнейшее применение определенных для них мер социальной защиты по отбытии ими 3/4 установленного приговором срока. Означенная льгота не распространяется только на активных членов враждебных советскому строю политических партий и на злостных взяточников, но ни к тем, ни к другим я ни в коем случае не могу быть причислен.

Тем не менее моя ссылка еще продолжается, удерживая меня в крайне тяжелом положении. Я пятидесятидевятилетний старик, тяжело больной, как видно из прилагаемой официальной копии удостоверения врачебно-экспертной комиссии. Кроме того, ввиду уже недалекой смерти, я не хотел бы оставить незаконченными некоторые из ученых работ своих (по истории права), что возможно лишь при условии доступа к московским книгохранилищам.

Ввиду вышеизложенного я прошу об освобождении от административной ссылки и о разрешении мне возвратиться на жительство в Москву»[8].

Суть заявления была сообщена заместителю начальника секретного отдела ОГПУ Андреевой, которая вела «дело» священника, и она распорядилась передать в Тобольск, что она против его возвращения в Москву. 13 апреля 1928 года Коллегия ОГПУ постановила: «Лишить права проживания в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону, означенных губерниях, с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года»[9].

Так о. Илья оказался в Твери, куда в это время получил назначение святой архиепископ Фаддей (Успенский), которого о. Илья знал еще по учебе в академии. Служил о. Илья за Волгой, в храме иконы Божией Матери Неопалимая Купина, оказавшимся впоследствии одним из последних незакрытых храмов, где часто служил святитель-подвижник.

Начались гонения 1937 года. В ночь со 2 на 3 ноября сотрудники НКВД пришли арестовать священника. Из дома у него взяли все сколько-нибудь ценное: два наперсных креста с украшениями, наперсный серебряный крест, крест напрестольный, магистерский знак, священнические облачения, крестильный набор, митру, Библию и служебное Евангелие, личные письма, тетради с записями, записные книжки, папку с личными документами, двадцать фотографий, помянник, семь медалей и значков и шесть книг самого священника, написанных им в бытность его профессором Духовной академии[10].

После допроса о. Илью увезли в тюрьму. Мы не знаем, как проходили допросы в течение месяца. Возможно, они были ежедневными. Держался на них о. Илья мужественно, и 29 ноября состоялся последний допрос.

– Назовите ваших близких знакомых по городу Калинину и характер связи с ними, – спросил следователь.

– Близких знакомых у меня в городе Калинине нет. По моей профессии мне приходилось у некоторых лиц, проживающих в городе Калинине, бывать на квартирах из чисто моих служебных треб... Помимо исполнения служебно-религиозных обрядов приглашался на чаепития. Мне хорошо знакомы мои сослуживцы: Илья Ильич Бенеманский, Борис Иванович Забавин и Николай Иванович Маслов. Больше у меня знакомых лиц нет, с которыми я бы общался, – ответил о. Илья.

– Вы следствию говорите неправду, предлагаю вам давать правдивые показания. Кто еще из лиц, хорошо знакомых вам, проживает в городе Калинине?

– Больше у меня хорошо знакомых мне лиц нет.

– Вы обвиняетесь в том, что, являясь одним из участников контрреволюционной фашистско-монархической организации, существовавшей в городе Калинине, активно проводили свою контрреволюционную деятельность. Признаете вы это?

– Участником контрреволюционной организации я не был, и о существовании какой-либо контрреволюционной организации мне неизвестно.

– Вы говорите ложь. Следствие настаивает на даче правдивых показаний о вашем участии в контрреволюционной фашистско-монархической организации.

– Ни в каких контрреволюционных организациях я не участвовал.

– Вы в контрреволюционных целях организовали литературный богословско-философский кружок, на котором проводили контрреволюционную деятельность. Признаете вы это?

– Никаким литературным богословско-философским кружком я не руководил и о существовании такового я ничего не знаю.

– Вы являлись активным участником контрреволюционной церковно-монархической группы, существовавшей в городе Калинине, и проводили контрреволюционную деятельность. Признаете вы это?

– Нет, не признаю.

– Вы, Громогласов Илья Михайлович, являясь участником контрреволюционной церковно-монархической группы, проводили среди населения контрреволюционную агитацию. Признаете вы это?

– Не признаю.

– Вами, Громогласовым, велась вербовка лиц в контрреволюционную церковно-монархическую группу. Признаете вы это?

– Решительно отрицаю.

– В июле месяце 1937 года вы среди своих близких знакомых высказывали свои симпатии германо-итальянскому фашизму и выражали надежду на него о якобы избавлении им русской церкви от большевиков в СССР. Признаете ли вы это?

– Это я тоже решительно отрицаю.

– Вы, Громогласов, среди населения города Калинина вели контрреволюционную агитацию за объединение реакционных сил духовенства – тихоновцев, для активной борьбы с советской властью повстанческого характера. Признаете вы себя виновным в этом?

– Этого не было, и я решительно это отрицаю.

– Что вы можете добавить к своим показаниям?

– Добавить ничего не могу[11].

На следующий день были вызваны «дежурные свидетели», обновленцы, которые подписали протоколы допросов, предложенные следователем, против о. Ильи и других священников.

2 декабря Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Через день, 4 декабря 1937 года, протоиерей Илья Громогласов был расстрелян[12].

Примечания

[1] Императорское Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие его существования (1864-1914 гг.) Т. II. М., 1915. С. 99.

Мир Божий. 1998. № 1(3). С. 41-42.

РГИА. Ф. 831, оп. 1, д. 235, л. 25-26.

[2] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918. М., 1996. Т. 6. С. 45.

[3] Мир Божий. 1998. № 1(3). С. 43.

РГИА. Ф. 831, оп. 1, д. 235, 27.

[4] Там же.

[5] Мир Божий. 1998. № 1(3). С. 48.

[6] ЦА ФСБ РФ. Арх. № Р-40839. Л. 18.

[7] Там же. Л. 49.

[8] Там же. Л. 53.

[9] Там же. Л. 58.

[10] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 15785-С. Л. 2-3.

[11] Там же. Л. 8.

[12] Там же. Л. 17-18.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ilija-gromoglasov

Священномученик Алекси́й Бенеманский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Алексий родился 6 января 1881 года в селе Баранья Гора Новоторжского уезда Тверской губернии в семье священника Константина Бенеманского. По окончании Духовной семинарии стал работать учителем начальной школы в Торжке. В 1904 году он был рукоположен в сан священника и служил в Тверском Христорождественском женском монастыре. В 1918 году все церковно-приходские школы были закрыты, но о. Алексей, несмотря на запрет властей, стал преподавать Закон Божий в монастыре по понедельникам и средам[1]. После того как монастырь был закрыт, он перешел служить в храм иконы Скорбящей Божией Матери[2]. В июне 1919 года о. Алексей был избран членом епархиального совета[3].

Во время гражданской войны в 1920 году он был арестован и мобилизован советской властью на тыловые работы. Весной 1922 года началось изъятие церковных ценностей в помощь голодающим. Епископ Старицкий Петр (Зверев), викарий Тверской епархии, обратился к своей пастве с воззванием о пожертвованиях.

Летом 1922 года при поддержке советской власти был организован обновленческий раскол, ставший во враждебные отношения к Русской Православной Церкви и призванный ее разрушить. Правящий архиерей Тверской епархии архиепископ Серафим (Александров) был арестован, и епископу Петру пришлось встать во главе епархии. Все православное духовенство тогда потянулось к нему. Священник Алексей Бенеманский стал одним из ближайших помощников епископа. В это время некоторые священники, не разобравшись в лживости и разрушительности обновленчества, отошли к раскольникам, и о. Алексей по благословению епископа Петра неустанно убеждал таковых вернуться в Православную Церковь. Иногда его искреннее и глубокое слово действовало на заблуждающихся, и они приносили покаяние. В сентябре 1922 года епископ обратился к пастве с воззванием, разъяснявшим, что обновленчество «по происхождению своему – явление раскольническое, а по существу своему – сектантское. ВЦУ – самозваное учреждение и не может иметь нравственной силы над теми, кто не с ними... С ними нам, как с еретиками, не подобает входить ни в какое общение. Лучше пострадать, чем покривить душой».

Властям становилось все очевидней, что без активного вмешательства государства в церковную жизнь, без ареста православного архиерея и верных ему священников обновленчество в Тверской епархии обречено. Осенью 1922 года ГПУ приняло решение арестовать епископа Петра и ближайших его помощников.

15 сентября в ГПУ был вызван для допроса священник Алексей Бенеманский.

– Ваше отношение к советской власти? – спросил следователь.

– Вполне признаю и подчиняюсь и исполняю все ее постановления и распоряжения, – ответил священник.

– Каковы ваши взгляды на обновленческое движение, и в частности на ВЦУ?

– Вообще обновленческое движение считаю в церковной жизни необходимым, – ответил священник, предполагая, вероятно, что следователь удовлетворится столь лаконичным ответом, но этого не произошло.

– Каким путем вы предполагаете провести обновленческое движение? – спросил он.

– Созывом Собора, а до созыва такового, я ВЦУ не признаю и считаю таковое самозваным.

Следователь этот ответ отметил особо – для выяснения отношения о. Алексея к ВЦУ он и вызвал его. Этим ответом священник почти обрек себя на арест и ссылку. Следователю оставалось лишь подтвердить незначительные детали, чтобы оформить следственный материал.

– Имеется ли у вас воззвание епископа Петра? – спросил он.

– У меня такового нет, но я его знаю, так как мне его дал епископ Петр, чтобы отнести в цензуру.

– Известно ли вам, кто, кроме Петра, распространяет воззвание?

– Не знаю.

– Известно ли вам, зачитывалось ли где и кем воззвание?

– Читалось епископом Петром в Никольской что на Плацу церкви и в церкви Рождества Богородицы, что в Ямской...

– Считаете вы воззвание епископа Петра преступным, направленным против Живой церкви, призывом к мученичеству, подготовлением ко второму пришествию и наталкиванием одной части духовенства и мирян на другую?

– Считаю только направленным против Живой церкви, остальное преступным не считаю.

– Кто сейчас состоит членами вновь избранного епархиального Совета?

– Сейчас Совет не работает... он не утвержден Губотделом Управления.

– Сколько раз было собрание епархиального Совета?

– Ни одного собрания не было.

– Скажите, что у вас за собрание было в первой половине октября в доме при Симеоновской церкви?

– Собраний никаких там не бывает, но в этот дом я хожу, как к товарищу, к Преображенскому, который состоит секретарем у епископа Петра.

– Что вы можете показать о сборе денег для архиепископа Серафима и епископа Петра?

– Сборы происходили, деньги по церквям собирались и передавались сначала непосредственно игумении Калерии в сумме восьми миллионов рублей. Затем на этих днях было предложено помочь архиепископу Серафиму, на что мною было послано на имя благочинного пять миллионов рублей образца 1921 года. По чьей инициативе было предложено, я не знаю.

– Известна ли вам цель вызова епископом Петром викарных епископов в Тверь?

– Для богослужения и ввиду важного момента церковной жизни. Может быть, о чем-либо поговорить[4].

В тех же числах по этому же делу были допрошены епископ Петр, священник Владимирской церкви и член епархиального совета Василий Куприянов, казначей Новоторжского Борисоглебского монастыря иеромонах Вениамин Троицкий и миряне – директор училища слепых и член епархиального совета Алексей Соколов и секретарь епископа Александр Преображенский.

В ночь на 24 ноября все они были арестованы и отправлены в Бутырскую тюрьму. В заключении по этому «делу» помощник начальника 6-го отделения СО ГПУ Ребров писал: «Дело возникло в связи с распространением воззвания епископа Тверского Петра Зверева под заглавием «Возлюбленным о Господе верным чадам церкви Тверской», направленного явно против всякого обновленческого движения в церкви к поддержке контрреволюционной политики Тихона»[5].

В Москве допросов по делу не производилось, поскольку уже было принято решение арестовать и выслать всех, кто противился обновленческому движению и остался верным Русской Православной Церкви и ее главе Патриарху Тихону. Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила о. Алексея к двум годам ссылки в Туркестан.

Дома оставались жена и пятеро детей. Из тюрьмы он писал жене Ольге Алексеевне: «Чаще пиши. Денег, пожалуйста, пока не шлите: костюмов шить я не собираюсь, если я написал о рясе и подряснике, то это вышло так, к слову. Подрясник я перешил на рубашку, почему и писал тебе. Какие костюмы я буду носить, духовные или светские, пока не знаю, думаю, что те и другие. Я радуюсь тому, что тебя не бросают прихожане. Если живете сейчас, то будете жить и потом, только каждый день молитесь: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».

В начале апреля 1923 года этап, с которым был отправлен о. Алексей, прибыл в Самарканд, откуда он писал жене и детям, описывая свое прибытие сначала в Ташкент, а затем в Самарканд: «В четверг на пасхальной неделе в одиннадцать часов мы были вызваны в комендатуру ГПУ, откуда после некоторых формальностей мы и были отпущены, причем с нас была взята подписка, что мы выедем из Ташкента в этот же день. По выходе из ГПУ мы перекрестились и отправились разыскивать наших друзей. Может быть, мы очень долго бы искали, но случилось так, что по дороге мы встретили Веру Николаевну, которая и довела нас до соборного дома, где для нас была приготовлена комната. Там нас встретили члены соборного причта и несколько благочестивых граждан и гражданок, сразу окружая нас таким вниманием, что нам стало стыдно. Для нас были приготовлены чай и обед, нам нанесли множество куличей, дали чаю, сахару, даже по рубашке из местной ткани «маты». Нас вызвали на идеал мучеников; кажется, что так относиться могут только христиане. Сочувствие к нашему положению было огромнейшее... Наши поезда уходили так: на Самарканд в одиннадцать часов ночи, на Перовск и Казалинск – в десять. В семь часов там же, в соборном доме, происходило прощание: епископ Петр сказал нам слово, ответил ему я. Плакал владыка, плакали и мы, плакали и все присутствующие... Нам тут же сказали, что одних нас в Самарканд, город незнакомый, не пустят и что с нами едет нас устраивать одна добрая старушка – очень интеллигентная дама лет пятидесяти – Мария Николаевна.

Таким вниманием мы были очень тронуты... Для перевозки вещей на вокзал взяли ломовика, которые здесь иные, чем у нас...

По улицам нас сопровождала толпа благочестивых граждан и гражданок, и это не простая любезность, а необходимость, и вот почему. На вокзале здесь идет большое воровство. Вокзал битком набит народом, буквально негде яблоку упасть. Чужие люди, чужая речь как-то сразу выбили нас из колеи, мы не знали, что делать, как ориентироваться. И вот все наши провожатые тесным кольцом окружают наши вещи. Находят нам место в вагоне и сразу же переносят в него все наши вещи.

Все это совершается как-то сказочно, и в то время, как на платформе идет суета, ругань за место и прочее, мы сидим в вагоне, окруженные милыми, добрыми лицами, так ласково нас ободряющими, благословляющими, дающими нам письма к самаркандцам, и среди этих лиц славная Елизавета Михайловна и дорогой А.М. Преображенский. Дама, которая нас должна сопровождать на этом поезде, билета не получила и должна была остаться до следующего поезда. Но вот второй звонок. Прощайте, добрые и дорогие друзья. Два года... С кем-то увидимся... Спасибо вам за все... Поцелуи, взаимные благословения, и поезд трогается, уходим дальше в глубь Азии...

В Самарканде мы выгрузились на перрон. Василий Петрович[a] остался караулить вещи, мы же с Борисом отправились к священнику станционной церкви, нашли его и обратились к нему с просьбой сложить в сторожку вещи. Он очень любезно нас принял и отвел нам так называемую спевальню при сторожке, куда мы и перетащили вещи.

Сейчас же мы отправились в город, который от вокзала в шести верстах, хотя идти все время приходится заселенной улицей, ну вроде нашей Грабиловки, только в азиатском стиле.

Направились сразу в ГПУ. Так как день пятница, то в ГПУ занятий не было. Самарканд город мусульманский, и здесь празднуют пятницу, а в воскресенье работают. Дежурный сделал отметку, что мы были и велел нам явиться на другой день. Мы же отправились искать местного отца благочинного. Нашли его очень скоро. Это оказался очень симпатичный батюшка о. Евгений Морчевский, настоятель Георгиевской церкви. Он вдовый, живет с единственным сыном семнадцати лет. Батюшка очень милый, дом его открыт для всех. Прихожане у него целый день. Нас он встретил радушно. Его дом – это штаб-квартира для всего ссылаемого духовенства. Через его дом уже прошло несколько человек, сейчас же у него епископ из Орла Даниил (Епископ Даниил (Троицкий)) – очень симпатичный и веселый архиерей, за две недели сумевший вполне акклиматизироваться.

Мы и здесь окружены вниманием. Батюшка нас принял. Пили чай, но я часов в восемь почувствовал себя так худо, что слег в постель. Сказались переутомление и жара. Часов в десять я проснулся, голова болит ужасно. Василий Петрович с Борей ушли уже туда, где вещи, я же остался у батюшки. Причем у меня ночью началась рвота ужасная. И все-таки я попросил разрешения на другой день (суббота Пасхи) служить, что Господь и помог исполнить. Перед обедней я исповедовался, а затем служил, чему очень рад. Народу было много. После обедни ходили в ГПУ, где нас приняли на учет и велели явиться на другой день. Затем побродили немного по городу, потом я и Боря пошли за вещами, которые на арбе, и перевезли в город в дом о. Морчевского, у которого и водворились. На следующий день, в воскресенье, я опять служил литургию, а потом ходили в ГПУ. Здесь мы узнали, что в Самарканде, по всей вероятности, нас не оставят, а по указанию Ташкента вышлют куда-нибудь в глухой аул-кишлак-селение. Епископ Даниил высылается в Пенджикент – большой кишлак с правами уездного города, где только двенадцать человек русских, туда же сосланы о. Свенцицкий и епископ Василий Суздальский, может быть, направят туда и нас. В ГПУ с нас взяли подписку, в которой сказано, что обязаны каждое воскресенье являться на регистрацию, жить там, где нам будет указано, без разрешения ГПУ не поступать ни на казенную, ни на частную службу и многое другое.

Вообще подписка значительно связывает нашу свободу. Ну да нам и взыскивать-то нельзя – мы административно-ссыльные. Беда-то в том, что наше положение все еще неопределенное. Каждый день могут прийти наши бумаги, и нас пошлют дальше. Значит, в Самарканде пока надо проживаться, искать же себе занятий на три дня нельзя. Можно бы подённо работать в садах, но, к несчастью, идет дождь, и мокнуть не хочется. Да и не советуют пока браться за эту работу. Пока думаю подождать, а потом пойду работать.

Вчера купил шляпу за сто семьдесят пять миллионов, дешевле нет. Пьем и едим готовое, но ведь, расставаясь, придется же что-либо платить. Ну да как устроюсь, об этом напишу потом. Сегодня, в понедельник, я опять служил, завтра Радоница, буду поминать усопших... Вот, милая Олечка, дорогая мама и дорогие дети, как пока я живу. Пока я здоров, сыт и в тепле, а что дальше будет, не знаю. Сапоги нужно будет скоро чинить, ряса черная совсем расползается, напрасно вы ее и положили, также и подрясник серый сечется вовсю. Как-то поживаете вы, дорогие мои... Теперь пишите мне больше обо всем: как относятся к вам люди – прихожане, порадовали ли они вас чем к празднику. Уверен я в добром расположении к вам со стороны Веры Владимировны и Надежды Владимировны. Прочитайте им или дайте прочитать это письмо, передайте им мой привет и благодарность за всё. Им я напишу в то время, когда определится место моего назначения... А то сейчас и написал бы, но, право, берегу деньги. Страшит будущее очень. Я думаю, что Вера Владимировна извинит меня за молчание. Что касается других прихожан, то я буду им писать потом, и потом я очень надеюсь на то, что они меня в молитвах, а вас помощью, не оставят. Если здесь, где нас никто не знает, мы видим такое радушие и внимание, то неужели так скоро забудут нас там, где мы трудились, за чье дело мы и крест приняли... Да не будет...»

Домашние писали на это о. Алексею, что чрезвычайно обрадованы отношением к ссыльным. В ответном письме сыну Виктору, которому было тогда шестнадцать лет, о. Алексей писал: «Ты пишешь, что вас обрадовало отношение к нам верующих Ташкента; ты заметь, что это верующие, а верующие, говоря по существу, иначе относиться не могут, ибо они последователи Того, Кто сказал: «Любите даже врагов», а ведь мы свои, и даже больше, страдаем за церковное дело; если б ты взял в руки жития святых, особенно времен гонения святых и мученичества, то ты поразился бы сходством с нашими днями, и там мучеников встречали с любовью. Конечно, я далек от мысли сравнивать себя со святыми, я скорее подчеркиваю доброе христианское настроение среди наших современников и очень хочу, чтобы и ты был добрым христианином, а посему, дорогой мой, будь особенно ласков со всеми – и дома, и в школе, и по улицам».

Кроме писем от домашних и родственников, о. Алексей получал много писем от знакомых священников и от духовных детей и имел довольно полные сведения о событиях тогдашней церковной жизни. Ему писали, что на Нилов день много народу сошлось в Нилову пустынь. «После крестного хода был молебен с многолетием всем арестантам... Патриарху Тихону... архиепископу Тверскому Серафиму, епископу Старицкому Петру, епископу Осташковскому Гавриилу и епископу Новоторжскому Феофилу».

Вскоре по прибытии в Самарканд о. Алексея вместе с другими ссыльными отправили еще дальше, в Джизак. В мае 1923 года уполномоченный ГПУ получил распоряжение собрать сведения обо всех политических партиях, а также обо всех проживающих в районе административно-высланных священниках и представить о том доклады. В ответ местный уполномоченный представил в ГПУ Туркестана рапорты осведомителей-обновленцев, в одном из которых писалось: «Доношу, что административно-высланные священники Александр Маков, Александр Пурлевский, Василий Куприянов, Алексей Бенеманский ведут усиленную агитацию среди прихожан и членов приходского совета против Живой обновленческой церкви и высшей власти духовного управления, чем возмущают вообще общественное мнение, что и случилось на заседании членов совета. Благодаря их агитации заседание членов совета Ширяевым и Вознесенским было сорвано. Приспешниками вышеозначенных священников являются Клейсторин, Ширяев, Сергеев и Вознесенский. Живая обновленческая церковь и высшая духовная власть вполне признают советскую власть и руководствуются всеми ее законоположениями, и какое бы ни было сделано распоряжение высшего духовенства властью обновленческой церкви, это делается с ведома и согласия советской власти. Значит, здравый смысл говорит за то, если не признают распоряжений высшей духовной власти, то равносильно и не признают советскую власть, а не признающим советскую власть вышеозначенным лицам не должно быть и места среди нас.

Ввиду того, чтобы в дальнейшем не дать им возможность пустить глубокие корни, необходимо их разогнать поодиночке, а то они служат по учреждениям и имеют полную возможность агитировать среди служащих, а если бы они голодовали, то не вздумали бы заниматься агитацией, а то Клейсторин двум священникам дал готовую бесплатную квартиру и платит содержание как служащим по шесть тысяч рублей. Также и Ширяев принял жену одного священника и оказывает всевозможную помощь, а советские труженики не имеют места службы, ходят голодают».

Уполномоченные ГПУ собирали эти рапорты осведомителей, но действия по ним предпринимали далеко не всегда и не везде, тем более относительно священников, высланных из центральной России, которые рано или поздно уедут из Туркестана. ГПУ рассчитывало с помощью обновленцев уничтожить Православную Церковь, но так, чтобы инициатива и практическое осуществление изгнания из храмов православных принадлежало самим обновленцам. А обновленцы надеялись, что ГПУ само беспощадно расправится с православными, и они тогда займут храмы. Видя, однако, что ГПУ не принимает решительных мер, представители обновленцев направляли новые и новые рапорты в ГПУ: «Псаломщик джизакской церкви Степан Сладков 5 августа 1923 года доносит ТЕУ (Туркестанское Епархиальное Управление (обновленческое)): высланные четыре священника – Александр Маков, Александр Пурлевский, Василий Куприянов и Алексей Бенеманский ведут упорную агитацию против обновленческой церкви, служат всенощные и литургии отдельно, в церковь к нам не ходят, за служением поминают открыто во всеуслышание Патриарха Тихона; ввиду их агитации прихожане совершенно не стали посещать богослужение, также благодаря им весь церковный совет не признал обновленческую церковь. Кроме того, склонили в свою сторону священника о. Смирнова, который богослужение ведет по старому стилю и поминает также Святейшего Патриарха и т.д., тем доказывает, что он также не признает обновленческую церковь.

Является необходимость – вышеозначенных священников разогнать поодиночке, так, чтобы они совершенно не имели возможности сплотиться и образовать вокруг себя целое общество и забрать церковь нашу в свои руки через тех именно лиц, которым сдана церковь по договору в бесплатное пользование».

«Из официальных разговоров со священником Смирновым, который заявил, что вопрос о признании Живой церкви будет обсуждаться 12.08 сего года на общем собрании и что лично он примыкает к новой церкви, но он думает уехать. Члены церковного совета, более сознательная часть, как Самецкий, Ширяев, Вознесенский, подпали под влияние ссыльных попов Бенеманского и Куприянова, которые внушали, что ни в коем случае обновленчество церкви не пройдет и что Тихон освобожден, и соборные постановления не признал, и остался при своем сане, и предложил священству Живой церкви освятить свои церкви с благословением Тихона, а самим священникам покаяться. Эти слова сказал Бенеманский членам церковного совета, которые стали их последователями».

Приехавшим в Джизак священникам Алексею Бенеманскому и Василию Куприянову было объявлено, что без разрешения ГПУ они не могут поступить ни на какую работу, независимо от того, будет ли эта работа в государственном учреждении, или у частного лица. В мае 1923 года о. Алексей написал по этому поводу заявление начальнику секретного отдела ГПУ: «Мною и моим коллегой Куприяновым через местного уполномоченного ГПУ возбуждено ходатайство о разрешении нам поступить на службу в контору по ирригации 9-го района, находящуюся в Джизаке, – мне на должность письмоводителя и Куприянову на должность конторщика. Не получая до сего времени ответа и терпя большую нужду, так как помощи из дома мы не имеем никакой, да на нее не можем и рассчитывать, я покорнейше прошу вас дать благоприятное решение нашему ходатайству и решение скорее направить в Джизак. Позволяю себе надеяться, что вы войдете в наше положение и исполните мою просьбу».

Через месяц им было дано разрешение на поступление на государственную службу, что хоть несколько поправляло материальное положение священников, так как служить в храме им, как и всем ссыльным, было запрещено.

Осмотревшись на месте ссылки и взвесив все те обстоятельства, в результате которых он оказался сначала в тюрьме, а затем за тысячи километров от дома, о. Алексей написал заявление во ВЦИК: «Постановлением комиссии при НКВД от 23 февраля сего года я подвергнут административной ссылке в Туркестан на два года. Обстоятельства моего дела таковы: 23 ноября 1922 года я был арестован в Твери (место моей службы) по ордеру Тверского отдела ГПУ. На допросах там же, в Твери, никаких обвинений в контрреволюции мне не предъявлялось, особого дела о моей вине не составлялось, и все материалы обо мне были приобщены к делу «о распространении воззвания епископа Петра». Не говоря о том, что самый факт распространения мною воззвания на следствии остался, да и не мог не остаться, недоказанным, я как прежде, так и теперь, позволяю утверждать, что воззвание ничего контрреволюционного в себе не заключало и имело исключительно церковный характер, и имело целью внести умирение в среду православно верующего населения Тверской губернии ввиду появившихся внутри Церкви в то время новых, так называемых обновленческих, группировок, и тем не менее из Твери вместе с другими привлеченными по тому же делу лицами, я был препровожден в Москву в Бутырскую тюрьму, где содержался под стражей с 30 ноября 1922 года по 18 марта 1923 года; 18-го же марта по постановлению вышеуказанной комиссии при НКВД я был направлен в Туркестан, куда я прибыл 1 апреля, а 13 был направлен в город Джизак Самаркандской области, где нахожусь по настоящее время. В Москве никаких допросов мне не было, только один раз я был вызван следователем, который предъявил мне обвинение по 73-й статье, которая предусматривает наказание много меньшее того, которому я подвергаюсь.

Настоящим позволяю себе объяснить, что какой-либо вины против существующего строя я не чувствую и таковой не совершил. Во время кампании по изъятию церковных ценностей я принимал участие в совещаниях уполномоченных на это советской властью лиц о способах безболезненного проведения этой кампании в Тверской губернии. В первых числах мая 1922 года в «Тверской правде» было помещено интервью со мной председателя губкомиссии по изъятию ценностей товарища Плотникова... Все мои слова и действия были направлены для спокойствия при изъятии, и как результат всей этой работы, руководимой епископом Петром, изъятие в Тверской губернии прошло без всяких инцидентов. Во время кампании Помгола я состоял казначеем Тверского епархиального комитета по Помголу, на своих плечах нес работу по сбору денег, подсчету их и сдаче в финкассу на текущий счет Губкома Помгола. Губернской комиссией помощи голодающим я был допущен на ее заседание в качестве члена с правом совещательного голоса... Работая по Помголу, я полагал, как полагаю и сейчас, что этим исполняю долг свой перед трудовым русским народом.

Но тогда возникает вопрос: за что же я подвергся высылке? За что я и мои дети, а их пять человек, обречены на страдание и нужду? За что и я сам страдаю в новых, совершенно чужих для меня климатических условиях жизни? Ответ на эти вопросы для моего сознания и совести может быть только один: я страдаю не по политическому делу, а по церковному, так как не разделил новой организации, Живой церкви, но ведь церковных преступлений в гражданском смысле этого слова, после издания декрета об отделении Церкви от государства и о свободе совести, в Советской Республике быть не может... И тогда моя высылка есть недоразумение. Подчиняясь всецело решению гражданской власти и считая это подчинение долгом христианской совести, я тем не менее считаю себя в праве обратиться во Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет с просьбой, если невозможно почему-либо возвратить меня в Тверь к семье теперь же, чтобы я мог исполнить свои обязанности по отношению к детям, по крайней мере, сократить срок высылки, зачислив хотя бы то время, которое я провел в местах заключения, то есть с 23 ноября 1923 года».

Обновленцы продолжали жаловаться на православных священников. В результате этих доносов священники были высланы из Джизака в Пенджикент. Но о. Алексей продолжал хлопотать об освобождении из ссылки. Он писал в ГПУ: «Прошу Вашего ходатайства о снятии с меня административной высылки, так как я лично к каким-либо политическим течениям не принадлежал и не принадлежу и все время к начинаниям советской власти относился лояльно...»

На это заявление уполномоченный ГПУ составил свое заключение: «Находясь в ссылке, гражданин Бенеманский продолжает вести агитацию, открыто поминает во время богослужения Патриарха Тихона и всячески старается посеять смуту среди верующих и возбудить недоверие к соввласти; в силу изложенного полагал бы в просьбе гражданина Бенеманского о сокращении срока ссылки отказать».

В октябре 1923 года о. Алексей снова написал в ГПУ заявление с просьбой сократить срок пребывания в ссылке и разрешить выехать на родину в Тверь. К тому времени прошла половина его двухлетней ссылки. ГПУ, однако, отказало ему в этой просьбе. Поясняя отказ, уполномоченные ГПУ Мартынов и Гордин писали: «Прежней своей деятельностью гражданин Бенеманский ясно доказал свое отношение к соввласти, будучи ярым реакционером, агитировал против соввласти, за что и был выслан в Туркестан. Находясь в ссылке, гражданин Бенеманский продолжает вести агитацию, открыто поминает во время богослужения Патриарха Тихона...»

Во время жизни в Джизаке о. Алексей нашел приют в доме Владимира Аркадьевича Клейсторина. Его сестра, Алевтина Аркадьевна, была замужем за сотрудником ГПУ в Ташкенте, Сергеем Семеновым, и, пользуясь служебным положением мужа, помогала ссыльным священникам. Получив от ГПУ отказ на свою просьбу сократить срок ссылки, о. Алексей обратился к Алевтине Аркадьевне за помощью. Но поскольку писать ей напрямую было опасно, он написал ее брату: «Многоуважаемый и дорогой Владимир Аркадьевич! Уже второй раз шлю Вам привет из Пенджикента. Не знаю, получили ли вы мое первое письмо, к которому была приложена записочка и Алевтине Аркадьевне. Если то письмо пропало и до Вас не дошло, то будьте любезны переслать настоящее письмо ей же, Алевтине Аркадьевне, так как мне хочется держать ее в курсе своих переживаний. Я все еще живу надеждой, посеянной в меня еще в Джизаке; хотя срок уже и прошел (две недели), но я понимаю, что такие дела скоро не делаются. Во всяком случае заявление мною в Самарканде подано... Теперь мои намерения таковы: я буду спокойно ждать до декабря месяца. В декабре же имею намерение подать прошение о переводе в иное место. Хорошо бы было, если это перемещение состоялось помимо моего прошения, а по распоряжению из Ташкента. Сейчас я имею документ, выданный Ташкентом 1 октября 1923 года за № 672 за подписью Гордина, где указано, что я имею право проживать в городе Джизаке; но в Самарканде слово Джизак зачеркнули и подписали Пенджикенте.

Желать перемещения в иной пункт побуждает меня то, что здесь, в Пенджикенте, совершенно нельзя найти заработка, а это для меня очень важный вопрос. Ведь вы знаете, что у меня запасов нет. Часть денег, полученных в облводхозе, я отослал семье, так как они живут исключительно на мои присылки. Вы состав моей семьи знаете. Конечно, мне пока в Пенджикенте жить можно. Но деньги быстро тают, а писать об этом жене и просить у нее я не могу... Вот почему я очень прошу Вас переслать настоящее письмо Алевтине Аркадьевне. В настоящее время она является центром, куда идут мои желания и надежды...»

Это письмо было ГПУ перехвачено и не дошло до адресата.

Из Твери продолжали поступать самые разные известия, касающиеся положения Церкви и близких. «В Твери перешли на новый стиль, но только город, деревня празднует по-старому. Некоторые из прихожан отказывались принять священников, говоря, что празднуем по-старому. Москва осталась по-старому, но, конечно, рано или поздно перейдут все. В соборе служил архиерей Игнатий Кашинский (обновленец). Он живет в Твери с 22 ноября, как приехал на праздник, так и остался. Народу, говорят, не очень много, но всё же ходят. Епископ Стефан служил у Вознесения, здесь его кафедра... У нас страшная безработица, отцы семейств сидят без дела, везде массовые сокращения. Последствием безработицы являются воровство и грабеж... Праздник проходил печально, кто по-новому проводил, кто по-старому. Мы обвиняли преосвященного Серафима, он в такой дружбе с Москвой, откуда идут все распоряжения против нашей церкви. После праздников о. Александр ездил в Москву к Патриарху Тихону, лично говорил с ним, но он сказал, что от него еще не было распоряжения переходить на новый стиль, и он вернулся очень опечаленным и после даже болен был с месяц...

С переходом на новый стиль архиерей и Ваш брат сконфузились, так как переходу на таковой со стороны верующих не было проявлено желания. После некоторого времени пришлось возвращаться вспять...»

«Обновленческий епископ Игнатий (бывший архимандрит города Кашина) начинает привлекать некоторые симпатии со стороны верующих. Обладая даром слова, он ведет беседы в кафедральном соборе и иногда в новом храме бывшего женского монастыря. На эти беседы ходят некоторые верующие и увлекаются его речами. Из посещающих его беседы публика в большинстве легкомысленная и малоцерковная. Одни из них ходят для того, чтобы провести время, другие для любопытства, а третьи желают услышать от оратора способы или получить указания, как бы желания плоти соблюсти и Царство Небесное приобрести. Вот такова аудитория... верующих, посещающих беседы Игнатия. Об этом особенно не следует беспокоиться, так как плевелы необходимо должны отделиться от зерна. Благодарение Господу за то, что среди наших пастырей многие скромно и честно выполняют свое пастырское дело. Епископа Стефана очень часто приглашают служить в разные приходские храмы в дни престольных праздников...»

В 1924 году советское правительство приняло решение освободить духовенство и мирян, осужденных по процессам об изъятии церковных ценностей и высланных в административном порядке «за сопротивление изъятию». 26 ноября 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило освободить о. Алексея из ссылки и разрешило ему вернуться в Тверь.

Вернулся он в тот период, когда обновленцы при поддержке властей готовились к новому наступлению на Православную Церковь – начали подготовку к обновленческому Собору, где предполагалось примирение обновленцев и православных, но под руководством раскольников. Уполномоченный обновленческого движения, бывший одновременно осведомителем ГПУ, докладывал: «Когда Серафим (митрополит Тверской и Кашинский. – И. Д.) под моим влиянием согласился пойти навстречу соввласти, когда он выразил даже тайное сочувствие обновленческому движению, то Калачев, Левковский, Бенеманский и другие объединились и начали настраивать общественное мнение против Серафима и, по-видимому, имеют намерение признать Тверским архиереем сосланного епископа Петра. В настоящее время всех противников соввласти информирует возвратившийся из ссылки протоиерей Алексей Бенеманский, который, по-видимому, имеет секретные инструкции епископа Петра Зверева, так как находились с этим епископом в ссылке недалеко друг от друга...

Если не будут приняты самые решительные меры по отношению к лицам, указанным в настоящем и предыдущих докладах, то работа съезда будет сведена к нулю в лучшем случае, а в худшем может быть сорван даже самый съезд. Если устранить из Твери Алексея Бенеманского, то среди прихожан не будет волнений... Тяжелая необходимость заставляет указать на необходимость этой меры...» «Священники Куприянов и Бенеманский, два товарища по несчастью, несколько лет тому назад были высланы из Твери в Туркестанский край, откуда вернулись вместе и заняли свои прежние приходы. Судя по словам священника Н., у них много общего, встречаются они как по чисто церковным делам, а также в домашней обстановке за стаканом чая отвести душу. Куприянов – бывший член Государственной Думы».

Гонения не прекращались. В 1928-1929 годах повторились события 1922 года, только на этот раз не ценности изымались из церквей, а закрывались сами церкви. Верующие протестовали и всячески противились закрытию храмов, ГПУ в ответ арестовывало духовенство и мирян. В конце 1928 года тверские власти постановили закрыть Вознесенский собор, предполагая приспособить его под столовую. Желая создать некоторую видимость законности этого действия, они собрали три с половиной тысячи подписей рабочих в пользу закрытия. В начале 1929 года в квартире протоиерея Никандра Троицкого собрались священники Василий Куприянов, Квинтилиан Вершинский, Алексей Соколов, Василий Владимирский, Леонид Флоренский и Алексей Бенеманский. Стали обсуждать, что делать, чтобы отстоять Вознесенский собор, который был в то время центральным храмом города и воспринимался верующими как общегородская святыня. Было предложено общинам, где служили собравшиеся священники, поставить свои подписи под протестом против закрытия храма. В короткий срок было собрано десять тысяч подписей, и собор удалось отстоять.

В 1929 году власти затеяли против о. Алексея судебное дело, обвинив его в том, что он укрыл от описи, проводившейся представителями власти, церковные ценности. Когда стало ясно, что священник будет арестован и, скорее всего, осужден, он обратился с амвона к верующим и сказал, что обвинение, будто он скрыл церковное имущество, ложно. Сами власти при обысках у него и у членов церковной общины ничего не нашли. Тут же о. Алексей объявил, в какой день и час и где будет суд и пригласил всех верующих присутствовать на нем. Многие пришли на суд, что было неприятно властям, так как создалась атмосфера сочувствия обвиняемому.

После суда в газетах была опубликована заметка: «Во время проверки церковного имущества в Скорбященской церкви некоторые церковные предметы... налицо не оказались. Произведенным следствием установлено, что священник этой церкви Бенеманский, будучи в то время председателем церковного совета, при участии руководителей совета... скрыл это имущество... На суде священник Бенеманский, а также и его соучастники отрицали предъявленное им обвинение... Нарсуд... приговорил Бенеманского к трем месяцам лишения свободы с конфискацией имущества на двести рублей. Срок лишения свободы ему заменен принудительными работами...»[6]

В 1930 году глава Римской католической церкви папа Пий ХI выступил с протестом против преследования религии в советской России. Заявление это на разные лады обсуждалось советской прессой. После торжественной службы на праздник Петра и Павла в сторожке Рождественской церкви собрались священники Илья Громогласов, Василий Владимирский, Никандр Троицкий, Василий Куприянов, Алексей Бенеманский, Леонид Флоренский, Квинтилиан Вершинский и староста храма Рождества на Рыбаках Александр Болотов. Обсуждали выступление папы Римского. Отец Леонид Флоренский сказал:

– Католицизм является исконным врагом православия.

– Но ведь и враги иногда примиряются перед общей опасностью, – заметил о. Алексей Бенеманский. – Возьмите Ноев ковчег: там под впечатлением опасности от воды сидели звери сильные и бессильные и друг друга не трогали. Но наши правители достаточно хитры и не пойдут на конфликт, если знают, что понесут урон.

– Если бы папе удалось двинуть Запад против России, то в этом случае Россию стали бы окатоличивать, – сказал о. Квинтилиан Вершинский.

– Неужели вы думаете, что русский народ поддался бы на католическую пропаганду, – сказал Александр Болотов. – Я не могу в это поверить. Если бы католикам удалось захватить власть в России, то какие бы распоряжения ни издавал папа, православия не угасил бы, и наши храмы первенствовали бы перед костелами. Не только папа, но и большевики с нами ничего поделать не могут. Вот наглядный пример их бессилия. Они едва собрали три с половиной тысячи подписей за закрытие Вознесенского собора, а мы с легкостью собрали десять тысяч.

За заявлением папы Римского последовало интервью иностранным журналистам митрополита Сергия (Страгородского), под которым стояла подпись и митрополита Серафима (Александрова). Текст интервью привел духовенство и верующих Тверской епархии в большое смущение. Никто не мог поверить, что оно было дано добровольно. Узнав, что интервью произвело большое смущение, митрополит Серафим счел своим долгом рассказать, как было дело, сначала в письме, а потом и лично. Он рассказал, что ГПУ арестовало и заключило его в тюрьму. В тюрьме он увидел впервые текст интервью. Представители ГПУ приступили к переговорам. За подписание интервью ГПУ обещало, что оно устроит встречу с одним из членов ВЦИКа, которому представители Церкви могут изложить ее первостепенные нужды, требующие безотлагательного удовлетворения. Власти обещали освободить из тюрем и концлагерей духовенство и снизить взимавшиеся с храмов налоги. Священники Твери нашли удовлетворительным это объяснение митрополита Серафима[7].

Тверскому духовенству в то время удавалось успешно сдерживать натиск обновленцев, стремившихся захватить все храмы епархии, чтобы передать часть из них светским властям для использования под клубы, склады или для разрушения.

Митрополит Серафим благословил духовенство не оставлять своими заботами священников и мирян, оказавшихся в заключении. Особенно активное участие в помощи заключенным принимали священники Василий Куприянов, Алексей Бенеманский и Василий Владимирский. В храмах, где были арестованы священники, часть церковных доходов оставлялась для помощи им и их семьям. Те из священников, кто возвращался из заключения и ссылки, без промедления определялись на место служения в храмы Твери.

За богослужением священники не переставали проповедовать, особенно ревновал о проповеди священник Алексей Бенеманский, что вызывало недовольство властей. Видя, что верующие родители, несмотря на преследования, не боятся приводить детей в храм, о. Алексей сказал, обращаясь к ним: «Я рад видеть в храме женщин с детьми. Матери, чаще водите детей в храм, для них это особенно необходимо, так как дети лишены теперь благотворного религиозного влияния. Закон Божий отнят у них...»[8]

Говоря проповедь в день праздника святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, о. Алексей сказал: «Они в свое время пострадали за веру, но и ныне на православную веру воздвигнуто такое же гонение, как и во времена этих мучениц. У православных теперь отнимают их храмы, а духовенство загоняют в тюрьмы под выдуманными предлогами»[9].

Осознавая, насколько важны духовное просвещение, духовные книги, о. Алексей организовал при Скорбященской церкви, где был настоятелем, библиотеку; здесь верующие могли брать книги для чтения. Вторая библиотека была организована при храме Рождества на Рыбаках; библиотекой здесь заведовал староста храма Александр Болотов.

15 марта 1932 года были арестованы священники Василий Куприянов, Алексей Бенеманский, Никандр Троицкий, Квинтилиан Вершинский и миряне Евгения Доможирова, Мария Архарова, Мария Троицкая, Мария Мацнева; 26 апреля власти арестовали Александра Болотова, а еще через две недели иеродиакона Парфения Березовского и священника Василия Владимирского[10].

Ни возраст, ни болезни не могли оградить от преследований, чаще всего кончавшихся в те годы арестом и заключением. Евгении Петровне Доможировой был шестьдесят один год, когда власти арестовали ее. Она родилась в 1871 году в Риге в семье генерала. Пять лет она училась в институте благородных девиц в Варшаве и одновременно в школе Красного Креста. В 1896 году, когда ей исполнилось двадцать пять лет, она поступила на работу в военный госпиталь в Варшаве, где проработала несколько месяцев, затем перешла в Александро-Мариинский институт в Варшаве и здесь проработала одиннадцать лет, сначала сестрой, а затем заведующей госпиталя. Замуж Евгения не вышла, хранила себя в целомудрии, посвятив свою жизнь служению Богу и людям. В 1907 году она переехала в Москву и работала сестрой милосердия в институте Московского дворянства.

Не отличаясь от природы крепким здоровьем, она стала в это время часто болеть и в 1912 году оставила работу. Но как только началась Первая мировая война, она, несмотря на свое слабое здоровье, поступила сестрой милосердия в госпиталь на Западном фронте, располагавшийся тогда в городе Полоцке. Здесь Евгения работала до самого крушения государства и фронта в 1917 году. Происходящие события и постоянно дававшие о себе знать болезни побудили ее уйти из госпиталя; она уехала в Тверь и вскоре вышла на пенсию. Жила она в то время вместе с сестрой и была знакома со всеми церковными деятелями и духовенством Твери.

На допросах спрашивали о знакомых. Для Евгении Петровны было странно отказываться от них, и она отвечала прямо, не находя в своих ответах ничего предосудительного: «Куприянова, Бенеманского, Троицкую, Болотова я знаю хорошо, неоднократно у них бывала; бывали, исключая Куприянова, и они у меня. Знакома я с ними давно.

Архиепископа Арсения Смоленца я также знаю с 1917 года, когда он еще жил в Твери. После своего отъезда и поселения в Сталинграде и Феодосии Смоленец ежегодно приезжал сюда, бывал у меня...

Об аресте архиепископа Арсения Смоленца я узнала из письма учительницы города Сталинграда, фамилии ее я не знаю, зовут ее Антонина, адреса также не знаю».

26 марта о. Алексея вызвали из камеры на допрос. Следователь задавал свои вопросы так, чтобы ответы священника совпадали с заранее составленным обвинением в создании контрреволюционной организации и деятельности ее против советской власти. Отец Алексей в своих ответах старался держаться строго церковного русла. Он говорил: «Проповедей антисоветского характера я не произносил. По вопросу об интервью митрополита Сергия помню, что также в кругу Куприянова, Владимирского был разговор о том, что это интервью не соответствует действительности и что оно дано под нажимом со стороны власти. С епископом Арсением Смоленцом я знаком, так как он раньше служил в Твери, последний раз я виделся с ним в его приезд сюда в прошлом году; он заходил ко мне, делился впечатлениями о церковной жизни и передавал, что члены Синода и вообще духовенство, в частности он, живут под постоянным страхом ареста, что жизнь тяжелая вследствие налогов, что не знаешь судьбу завтрашнего дня».

14 апреля следователь снова вызвал на допрос о. Алексея и снова и снова спрашивал, стараясь в чем-нибудь уловить его. Отец Алексей отвечал: «Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю, так как не считаю, что бывшие у нас коллективные собеседования носили политический характер. Эти беседы больше трактовали положение Церкви и тяжелые условия церковнослужителей. Проповеди я говорил, но антисоветских выпадов я в них не допускал».

9 июля 1932 года Тройка ОГПУ приговорила священников Алексея Бенеманского, Василия Куприянова, Квинтилиана Вершинского, Василия Владимирского, иеродиакона Парфения Березовского и мирян Александра Болотова, Марию Мацневу, Марию Троицкую и Евгению Доможирову к высылке в Казахстан на три года[11].

Хотя все они были приговорены к ссылке и должны были жить в Казахстане как административно-ссыльные, то есть вне тюремных стен и не за колючей проволокой, однако, в приговоре Тройки оговаривалось специально, что высланные должны следовать на место ссылки этапным порядком, то есть проходя через все тюрьмы России южного направления. Это было своего рода особое наказание, иногда такое путешествие по этапу было тяжелее заключения, и не все переживали его. 18 января 1933 года, в канун праздника Богоявления, в Алма-Атинской тюрьме скончалась Евгения Доможирова[12].

После окончания ссылки о. Алексей вернулся домой в Тверь, где прослужил всю жизнь, где жила его семья; дети выросли, старшей дочери было двадцать девять лет, младшему сыну шестнадцать. По приезде в Тверь о. Алексей сразу пошел к архиепископу Фаддею, его он любил и чтил как великого подвижника и молитвенника, который был для духовенства и верующих епархии неотмирным образцом православного архиерея и христианина.

Владыка с большой любовью принял вернувшегося из ссылки священника и сразу же дал ему место для служения в храме. По условиям тех лет, связанным, в частности, с легализацией церковного управления, нужно было, получив назначение епархиального архиерея, получить затем регистрацию у светских властей. Горсовет отказался дать ему документ о регистрации, и о. Алексею пришлось выйти за штат.

Наступил 1937 год, время беспощадных гонений. Осенью 1937 года о. Алексей был арестован – уже в четвертый раз. Несмотря на ужасные условия тогдашнего следствия, разрешавшего применять пытки, дабы принудить обвиняемого к самооговору, священник держался с огромным мужеством и достоинством. Всего дороже была верность Христу, всего больше хотелось оказаться не только здесь, на земле, но и в Царствии Небесном вместе с такими подвижниками, какими были почитаемые им священномученики архиепископы Петр и Фаддей.

После многодневных допросов следователь составил, наконец, протокол.

– Назовите фамилии ваших знакомых по городу Калинину и характер вашей связи с ними, – сказал следователь.

Отец Алексей назвал имена тех людей, большей частью священников, с кем был связан по службе, от дружества с кем не хотел отрекаться.

– Хорошо знакомы мне – священник Александр Иванович Цветков, познакомился с ним в 1934 году в Казахстане, будучи в ссылке... Священник Александр Николаевич Троицкий, лет семидесяти восьми, живет в Калинине. Священник Илья Михайлович Громогласов. Священник церкви Неопалимая Купина Борис Забавин. Николай Иванович Маслов. Священник единоверческой церкви Иван Николаевич Морошкин. Священник единоверческой церкви Николай Вершинский, лет восьмидесяти, и архиерей Фаддей Успенский, лет шестидесяти семи. Из этих лиц я часто встречал кого-либо, или ходил к ним на дом, или они ходили ко мне. Других же знакомых и в городе Калинине, и за пределами Калинина я не имею и переписки с кем-либо не вел.

Такой ответ следователя не удовлетворил, и он сказал:

– Вы, Бенеманский, являетесь участником контрреволюционной фашистско-монархической организации в городе Калинине, возглавляемой бывшим архиепископом Фаддеем Успенским. Признаете вы это?

– В контрреволюционной организации я не состоял и виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

– Следствие располагает данными о том, что вы являетесь членом контрреволюционной фашистско-монархической организации, по заданию руководства этой организации занимались сбором средств среди верующей части населения на организацию подпольного монастыря. Признаете вы это?

– Я членом контрреволюционной фашистско-монархической организации не состоял и никаких заданий не получал[13].

На этом допрос был закончен, точнее говоря, запись его, но сами допросы продолжались еще десять дней, в течение которых о. Алексей категорически отказывался оговаривать себя и других. 26 ноября состоялся последний допрос.

– Сколько лет вы прослужили в качестве священника? – спросил следователь.

– Священником я служил двадцать восемь лет, с 1904 по 1932 год. В 1935 году меня как прибывшего из ссылки горсовет не зарегистрировал священником. С того времени я нахожусь за штатом. Отец мой, Бенеманский Константин Михайлович, был сельским священником с 1878 года по 1896 год.

– На предыдущем допросе вы следствию говорили неправду. Следствие настаивает на даче правдивых показаний. Вы являлись одним из активных участников контрреволюционной фашистско-монархической организации, существовавшей в городе Калинине. Признаете вы это?

– Ни к какой контрреволюционной организации я не принадлежал и не принадлежу и виновным себя в этом не признаю.

– Вы, Бенеманский, среди населения проводили контрреволюционную агитацию – о скорой гибели советской власти и расправе над коммунистами, ориентируясь при этом на помощь Германии и Италии. Признаете вы себя в этом виновным?

– Такой контрреволюционной агитации я не проводил и виновным в этом себя не признаю.

– Вы, Бенеманский, проводили среди отдельных граждан вербовку в контрреволюционную организацию. Признаете ли вы это?

– Нет, вербовку я нигде не проводил.

– Вы отдельным участникам вашей контрреволюционной организации давали задание о проведении ими контрреволюционной деятельности. Признаете вы это?

– Заданий я никому не давал и виновным себя в этом не признаю. Больше показать ничего не могу[14].

29 ноября следователь составил обвинительное заключение. Священник обвинялся в том, что он, «являясь активным участником контрреволюционной церковно-монархической группы, проводил вербовку новых участников в эту группу и давал задание отдельным членам контрреволюционной группы на сбор средств среди верующих на организуемый тайный монастырь в городе Калинине. Проводил среди населения активную контрреволюционную фашистскую агитацию»[15].

Но нисколько не трогали эти обвинения души о. Алексея; он знал, что идет страдать за Христа и православную веру, что ни толстые стены тюрьмы, ни сам смертный приговор не отдалят его от Христа и Его Церкви.

2 декабря 1937 года Тройка НКВД приговорила о. Алексея к расстрелу. Протоиерей Алексей Бенеманский был расстрелян 4 декабря 1937 года[16]. Мучители тайно похоронили тело священномученика, и место его погребения осталось неизвестным. Отец Алексей отошел ко Господу как исповедник православия и мученик за Христа. Память о нем и поныне сохраняется среди верующих Тверской епархии.

Примечания

[a] Священник Василий Петрович Куприянов.

[1] ГАТО. Ф. 641, д. 1461, л. 30.

[2] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 7564-С. Л. 118.

[3] ГАТО. Ф. 641, д. 1458, л. 26.

[4] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 7564-С. Л. 21.

[5] Там же. Л. 259.

[6] Там же. Арх. № 25784-С. Т. 2, л. 229.

[7] Там же. Т. 1, л. 149-150.

[8] Там же. Л. 153.

[9] Там же.

[10] Там же. Л. 161.

[11] Там же. Т. 2, л. 293-302.

[12] Там же. Л. 303.

[13] Там же. Арх. № 21756-С. Л. 7.

[14] Там же. Л. 8.

[15] Там же. Л. 16.

[16] Там же. Л. 17-18.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksij-benemanskij

Священномученик Афана́сий Милов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

5 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Афанасий Дмитриевич Милов родился в 1877 в селе Солдатское Нижнеломовского уезда Пензенской губернии. Он закончил 3-классную школу в родном селе. До 1930 года отец Афанасий служил священником в селе Щучьем (современный Мамлютский район Северо-Казахстанской области) и поддерживал отношения с причтом Никольской церкви города Петропавловска, сохранившим верность Православию во время распространения обновленчества. Священник жил в Кузнецке, в 1932 году переехал в село Прудки, затем вернулся в Щучье. В 1937 году церковным советом отец Афанасий был выдвинут в депутаты Верховного Совета, но его кандидатура была отклонена колхозниками.

Отец Афанасий Милов был арестован 28 ноября 1937 года по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в намерении «бойкотировать выборы в Верховный Совет». Виновным себя он не признал. Священномученик был расстрелян по приговору тройки УНКВД Северо-Казахстанской области от 2 декабря 1937 года. Место погребения его неизвестно. Отец Афанасий был прославлен Архиерейским Собором РПЦ в 2000 г.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-afanasij-milov

Преподобномученик Гера́сим (Мочалов), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

5 декабря

ЖИТИЕ

Преподобномученик Герасим (в миру Григорий Игнатьевич Мочалов) родился в 1870 году в селе Маринино Дмитровской волости Дмитровского уезда Московской губернии в крестьянской семье. Образование Григорий получил в сельской школе.

6 сентября 1903 года Григорий Игнатьевич был принят в число послушников Смоленской Зосимовой пустыни во Владимирской губернии, послушание проходил в слесарной мастерской; 13 декабря 1906 года он был зачислен в братство обители, а 2 апреля 1908 года – пострижен в мантию с именем Герасим. В 1910 году монах Герасим был рукоположен во иеродиакона, а в 1920‑ом – во иеромонаха.

В 1923 году Зосимова пустынь была безбожной властью закрыта, и отец Герасим перешел служить в Николаевский Песношский монастырь в Дмитровском уезде, в котором он прослужил до его закрытия, а затем был назначен в храм в селе Гари, когда-то входившем в состав Дмитровского уезда. С 1936 года иеромонах Герасим стал служить в Покровском храме в селе Кикино Дмитровского района.

Иеромонах Герасим был арестован 27 ноября 1937 года, заключен в Таганскую тюрьму в Москве и в тот же день допрошен.

– Следствию известно, что вы среди населения ведете активную антисоветскую деятельность. Дайте по этому вопросу показания, – потребовал следователь.

– Никакой антисоветской деятельности я не вел и это отрицаю.

Следователь стал расспрашивать о хозяйке дома, в котором жил отец Герасим, и настаивать, что тот собирал в доме антисоветские сборища из числа верующих, среди которых вел антисоветскую агитацию. Но отец Герасим категорически отверг эти вымыслы, подтвердив только то, что он там жил, и если кто к нему и приходил, то лишь договориться о совершении церковных таинств. Следователь вновь стал настаивать на признании иеромонахом контрреволюционной деятельности, но отец Герасим все эти обвинения категорически отверг.

Лжесвидетели подписали необходимые следствию протоколы допросов, и 1 декабря тройка НКВД приговорила отца Герасима к расстрелу. Иеромонах Герасим (Мочалов) был расстрелян 4 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-gerasim-mochalov

Преподобномученики Евти́хий (Диденко), монах, Авени́р (Синицын), инок, Са́вва (Суслов), Марк (Махров), монахи

ДНИ ПАМЯТИ

24 октября - Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших

5 декабря

7 февраля - переходящая - Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЯ

В 1937 году наступил последний период уничтожения Русской Православной Церкви правительством воинствующих безбожников, период обильной жатвы Господней. Это коснулось и еще остававшихся тогда на свободе монахов Оптиной Пустыни, живших после ее закрытия в ближайшем к любимой обители городе Козельске.

Преподобномученик Евтихий родился в 1870 году в селе Николаевском Курьинской волости Змеиногорского уезда Томской губернии в семье крестьянина Ивана Диденко и в крещении был наречен Емельяном. Он приходился двоюродным братом оптинскому иеромонаху Лаврентию (Левченко)[a], был женат, но овдовел и ушел в монастырь. Некоторое время Емельян находился в Киево-Печерской Лавре, а затем 10 ноября 1901 года поступил в Иоанно-Предтеченский скит Оптиной Пустыни. 20 ноября 1901 года он был одет в подрясник, 4 июня 1905 года – пострижен в рясофор. Послушанием его стали работы на монастырской даче. Он был небольшого роста, его все любили за простоту и доброту.

24 июня 1911 года литургия по случаю скитского праздника Рождества святого Иоанна Предтечи совершалась соборно, возглавлял богослужение и молебен скитоначальник игумен Варсонофий (Плиханков). В этот день послушник Емельян был пострижен в мантию с именем Евтихий[1].

На всенощной под Вербное воскресенье, 14 апреля 1917 года, с ним случилось искушение, которое можно понять и как предвозвестие всего того, что произошло впоследствии. В это время отец Евтихий проходил послушание на монастырской даче. На двор, когда он был уже заперт, забежал волк и произвел большой переполох. На шум вышел отец Евтихий и с вилами бросился на виновника переполоха, но голодный зверь не испугался, кинулся на монаха, и между ними завязалась ожесточенная борьба. В конце концов, волк бежал, но отец Евтихий был сильно изранен, и его срочно пришлось отправлять в больницу в Москву.

После закрытия безбожниками в 1923 году монастыря, отец Евтихий сначала жил в Козельске вместе с келейниками старца Нектария Петром (Швыревым) и иеродиаконом Севастианом (Фоминым)[b], а в тридцатых годах он поселился в одном доме с оптинскими монахами Авениром (Синицыным) и Саввой (Сусловым). Зарабатывал он тем, что помогал по хозяйству кому что требовалось и прислуживал в церкви.

Монах Евтихий был арестован 30 октября 1937 года и заключен в тюрьму в городе Сухиничи.

4 ноября были допрошены дежурные свидетели, сосед и хозяйка дома, где жили монахи Евтихий, Авенир и Савва. Сосед показал, что домохозяйка держала монахов «на квартире специально, потому что они молились Богу. За квартиру все они платили только 12 рублей, а я, как рабочий, платил 18 рублей один. Монахи Суслов, Синицын, Махров и Диденко ничем полезным не занимались, ходили по домам, распространяли церковный дурман, церковную службу они посещали группой и жили группой в одной квартире, имея каждый свою оборудованную иконами келью... В октябре состоялось предвыборное собрание в здании школы, были приглашены и монахи, но все они категорически отказались и на собрание не пошли, чем действовали на остальных граждан. Монах Махров... монашествовал, ничем полезным не занимался, все время молился Богу и ждал перемены... посещал... монахов, проживающих на квартирах в городе Козельске»[2].

Хозяйка дома, в котором жили монахи, показала: «Монахи Оптинского монастыря Савва Суслов, Евтихий Диденко и Авенир Синицын жили в моем доме, каждый в своей келье, ничем полезным не занимались и монашествовали... Летом 1937 года к монаху Евтихию Диденко приходил монах Викентий Никольский[c], в данное время арестованный, отслужил церковную службу и ушел, после ухода Викентия Никольского монах Евтихий Диденко стал поправляться. Монах Авенир Синицын в моем присутствии доказывал, „что раньше в монастыре жилось лучше, чем теперь при советской власти..." Монах Евтихий Диденко говорил, что „теперь всех сажают в тюрьму, потому что будут выборы советов и уже арестованы попы"»[3].

На допросе отец Евтихий подтвердил, что раньше, когда был монастырь, жилось лучше, тогда все монахи во время церковных служб собирались в церкви. Но и до последнего времени все монахи соблюдают монашеский образ жизни.

– Следствие располагает данными, что вы тесно связаны с бывшим благочинным Григорием Никольским, в данное время арестованным органами НКВД за контрреволюционную деятельность. Требуем от вас правдивого показания по данному вопросу, – заявил монаху Евтихию следователь.

– Григория Никольского я хорошо знаю, бывал у него и встречался с ним в церкви, он был хорошим человеком, защищал монахов...

16 ноября следователь еще раз допросил монаха.

– Следствие располагает достаточными данными, что вы, не имея определенных занятий, проводили контрреволюционную работу, будучи тесно связаны с попом Григорием Никольским, – сказал следователь.

– Я Григория Никольского часто встречал в церкви, он там служил церковную службу, но никакой работы против советской власти я не проводил.

Преподобномученик Авенир родился в 1879 году в семье мещанина города Болхова Орловской губернии Матвея Синицына и в крещении наречен был Андреем. Он женился, но овдовел и поступил в 1908 году в Оптину Пустынь. 11 октября 1911 года Андрей был определен в число братии[4], а затем пострижен в мантию с именем Авенир; в монастыре проходил послушание звонаря.

Монах Авенир был арестован 30 октября 1937 года и заключен в тюрьму в городе Сухиничи. В тот же день он был допрошен.

«В Оптинский монастырь поступил в 1908 году лично сам по добровольному желанию, – отвечая на вопросы следователя, сказал отец Авенир, – и пробыл в монастыре до 1923 года... Монах Макарий и я организовали группу монахов и жили вместе: Макарий, я и отец Евтихий, в 1936 году Макарий уехал к себе домой в Могилевскую губернию к племянникам, а к нам снова пришел на место Макария Савва, и снова продолжали жить вместе, я и монахи Евтихий и Савва. Определенной работы не имели, ходили по домам и выполняли случайные работы. А по дням церковной службы собирались в Благовещенской церкви... Все монахи до настоящего времени ведут монашеский образ жизни»[5].

– Следствие располагает данными, что вы часто тайно посещали монашку Анну Самойлову, где устраивали сборище и проводили контрреволюционную деятельность; просим правдивого показания по этому вопросу, – сказал следователь.

– Да, действительно, послушницу Шамординского монастыря Анну Самойлову посещал несколько раз, работал у нее; последняя купила дом, держит корову и свиней, с ней живет монахиня Марфа, помогает ей работать по хозяйству, ее дом посещал иногда огородом, но контрреволюционную работу я не вел.

Преподобномученик Савва родился 20 сентября 1873 года в деревне Каменевой Успенской волости Ливенского уезда Орловской губернии в семье крестьянина Андрея Суслова и в крещении был наречен Сергием. Образование он получил в сельской школе. В 1900 году Сергий поступил в Оптину Пустынь и первое время проходил послушание закройщика в рухольной. 19 декабря 1910 года он был пострижен в монашество и поставлен на послушание за свечной ящик, затем был определен помощником пономаря, а в 1916 году снова переведен в рухольную[6].

После закрытия безбожниками Оптиной Пустыни отец Савва поселился в Козельске, зарабатывал на жизнь шитьем, подвизался в молитве и посещал вместе с оставшейся в Козельске братией городской храм. Монах Савва был арестован вместе с монахами Оптиной Пустыни 30 октября 1937 года и заключен в тюрьму в городе Сухиничи. В тот же день следователь допросил его.

– Следствие располагает данными, что вы продолжительное время состояли монахом Оптинского монастыря и после ликвидации монастыря ничем полезным не занимались, проводили по домам церковную службу и брали от колхозников бесплатно продукты. Требуем показать правду! – заявил следователь.

– В Оптином монастыре я прослужил монахом двадцать семь лет. После ликвидации монастыря в 1923 году я переехал на квартиру в город Козельск, ходил по домам и занимался портняжным ремеслом, права голоса был лишен до последнего времени. Монашество в государственной политической жизни не участвовало, почему я ничего и не знаю, что делается; на квартире я жил вместе с монахами Авениром Синицыным и Евтихием Диденко. За неуплату государственных налогов у меня было изъято имущество, но в каком году, я не помню. В последнее время я... хожу по домам и выполняю портняжную работу, посещаю церковь. Но теперь стало плохо, все церкви закрыли и негде побывать.

– Следствие располагает данными, что вы участвовали в монашеских сборищах и распространяли контрреволюционную агитацию против советской власти. Требуем показать правду.

– Работая по домам колхозников, я говорил, что «всякая власть от Бога». Мне власть всякая хорошая, которая не делает мне вреда. Я везде говорил, что есть Бог и нужно веровать в Бога. Бог есть будущая наша жизнь. Против советской власти я не выступал, а держусь крепко за Божественные убеждения и призывал всех веровать. Из монастырских и скитских старцев я хорошо знал Иосифа, Нектария, Феодосия и Варсонофия. Все они уже умерли, они служили при мне в монастыре, в Оптине.

– Следствие располагает данными, что вы саботировали уплату государственных налогов. Просим показать правду.

– Я средств для уплаты налогов не имел, поэтому государственные налоги не платил, я жил, не имея хлеба.

Преподобномученик Марк родился 3 октября 1875 года в деревне Зайцево Бабичевской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии в семье крестьянина Емельяна Махрова и в крещении наречен был Михаилом. В Оптину Пустынь Михаил поступил в 1899 году, и проходил послушание садовника, а 24 июня 1911 года на престольный праздник святого Иоанна Предтечи, в тот же день, что и монах Евтихий, он был пострижен в мантию с именем Марк[7]. Духовником его был иеромонах Нектарий (Тихонов)[d].

С 1923 года, после закрытия обители, монах Марк поселился в Козельске, зарабатывая тем, что помогал жителям в тех или иных работах, остальное время посвящая молитве на службах в храме или в келье. 30 октября

1937 года он был арестован и заключен в тюрьму в Сухиничах. На допросах он показал, что монахи сохранили монашеские традиции, участвовали в церковных службах, а зарабатывали случайными работами, что конечно раньше в монастыре жилось лучше, они были обеспечены хлебом и квартирой, а после закрытия обители, когда их отказывались принять на работу, жизнь ухудшилась, а теперь и совсем стало плохо.

Мученик Борис родился 23 июля 1886 года в деревне Слепцово Козельского уезда Калужской губернии в семье крестьянина Антона Козлова. Как многие тогда крестьянские дети, он в поисках заработка ушел в Санкт-Петербург и устроился на Путиловский завод. Но безбожная в то время рабочая среда была нравственно тяжела для религиозного деревенского юноши, он ушел с завода и с 1909-го по 1911 год был трудником в одном из монастырей Санкт-Петербурга, затем служил у помещика в Малоярославце, работал в Калуге, а в 1920 году вернулся в родную деревню и стал заниматься крестьянством.

В 1926 году Борис Антонович был избран церковным старостой в Покровский храм в селе Покровском недалеко от Слепцова. Вероятно, весьма ревностно исполняя свои обязанности, он стал раздражать безбожников и, желая закрыть и разорить храм, они Мученик Борис обязали его заданием по дровозаготовкам, которое он исполнить не смог, и суд приговорил его к одному году принудительных работ и тремстам рублям штрафа. После отбытия наказания Борис Антонович поселился в Козельске, работать он устроился конюхом в городской больнице, где и жил, а все свое свободное время отдавал церкви, он пел на клиросе в Благовещенском храме. Ближайшими его друзьями и единомышленниками стали жившие в Козельске монахи Оптиной Пустыни. Вместе с ними Борис Антонович и был арестован 28 октября 1937 года и заключен в тюрьму в Сухиничах.

Допрошенные следователем свидетели показали, что Борис Антонович, «будучи враждебно настроен против советской власти, в августе 1937 года доказывал, что Бог спасет людей от варваров, которые закрывают церкви. Тайно посещал церковь в выходные дни, где встречался с монахами»[8]. «Живя вместе с Борисом Козловым на квартире мне известно, что Козлов частенько... посещал монашеское сборище в церкви, но все это укрывал от посторонних граждан, дома читал церковные книги и доказывал, что только Бог избавит людей от мучений и призывал веровать в Бога»[9].

– Следствие располагает данными, что вы при больнице организовывали монахов, устроили монаха Тихона сторожем, чем вызвали недовольство служащих, и проводили контрреволюционную пропаганду против советской власти. Требуем правильного показания по этому вопросу! – заявил следователь.

– Сторожем больницы в городе Козельске был принят монах Тихон, кто его рекомендовал, я не знаю, принял его завхоз... пропаганду против советской власти я не проводил и ничего по этому вопросу показать не могу.

– Следствие располагает данными, что вы тайно посещали сборище монахов Оптинского монастыря. Требуем показать правду!

– Сборища монахов я не посещал, но церковь я посещал и пел на клиросе вместе с монахинями.

21 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила монахов Евтихия (Диденко), Авенира (Синицына), Савву (Суслова), Марка (Махрова) и мирянина Бориса Козлова к расстрелу.

Господу угодно было, чтобы в самый день праздника Введения Пресвятой Богородицы, 4 декабря, они пробыли в молитве, хотя и в тюрьме, но на земле. Монахи Евтихий (Диденко), Авенир (Синицын), Савва (Суслов), Марк (Махров) и церковный староста Борис Козлов были расстреляны на следующий день, 5 декабря 1937 года, и погребены в общей безвестной могиле.

Примечания

[a] Преподобномученик. Память 12/25 октября.

[b] Преподобноисповедник. Память 6/19 апреля.

[c] Преподобномученик. Память 28 ноября/11 декабря.

[d] Преподобный Нектарий, старец Оптинский. Память 29 апреля/12 мая.

[1] УФСБ России по Калужской обл. Д. П-13976, л. 143 об.; ОР РГБ. Ф. 213. К. 1. Д. 3. Л. 772 об., 790; Ф. 214. Опт. 367. Л. 81, 197 об.

[2] УФСБ России по Калужской обл. Д. П-12918. Л. 66 об.-67.

[3] Там же. Л. 68 об.-68.

[4] ГАКО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 339. Л. 37 об.

[5] УФСБ России по Калужской обл. Д. П-12918., Л. 148.

[6] ОР РГБ. Ф. 213. К. 1. Д. 3. Л. 772, 790; ГАКО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 339. Л. 28.

[7] ОР РГБ. Ф. 213. К. 1. Д. 3. Л. 771 об. ГАКО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 339. Л. 29.

[8] УФСБ России по Калужской обл. Д. П-12918. Л. 63.

[9] Там же. Л.65

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/saint/2554/3023/1900/5317/group

Священномученик Карп Эльб, пресвитер(1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

24 сентября

1 декабря – Собор святых Эстонской земли

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Отец Карп получил приглашение от настоятеля эстонского прихода С.-Петербурга священника Павла Петровича Кульбуша (будущего священномученика Платона, епископа Ревельского) занять открывшуюся штатную должность диакона. Отец Павел, благочинный эстонских приходов Санкт-Петербургской епархии, был человеком весьма разборчивым и избирательным в вопросе подбора церковных кадров, и тот факт, что пюхтицкий диакон, не имевший духовного образования, был определен в столичный приход, лишний раз говорил о незаурядных качествах отца Карпа Эльба.

Несмотря на то, что в то время в Петербурге было немало квалифицированного, образованного духовенства, органы церковной власти сочли необходимым определить его законоучителем сразу в два учебных заведения – во 2-е и 4-е Коломенские женские начальные городские училища. Наряду с этим, диакон-педагог преподает Закон Божий в эстонской церковно-приходской двухклассной школе. Впоследствии, в 1914 году, его приглашают быть законоучителем в образцовый приют барона А.А.Штиглица, который обучал около 200 петербургских мальчиков и девочек из малообеспеченных семей. Таким образом, в бытность свою в Петербурге диакон Карп преподавал одновременно в четырех учебных заведениях столицы, причем в двух из них – в приюте и в эстонской школе – обучал безвозмездно.

Его педагогическая деятельность неоднократно была отмечена правительственными наградами. 13 февраля 1902 года он был награжден серебряной медалью с надписью «За усердие» для ношения на груди на Александровской ленте, 6 мая 1904 года за отлично-усердную службу преподано ему было благословение Святейшего Синода с выдачей установленной грамоты, а в мае 1911 года отец Карп за труды на поприще народного просвещения был представлен к ордену св. Анны третьей степени.

С 25 февраля 1903 года он состоял членом и делопроизводителем комиссии по построению Исидоровской церкви. Зачастую, в силу обстоятельств, он оставался фактически главным распорядителем всех строительных работ. Во время длительных отлучек настоятеля отца Павла Кульбуша диакон Карп являлся доверенным лицом последнего и нес полноту ответственности за возведение здания храма и церковного дома при нем. Уезжая из города, настоятель целиком и полностью полагался на исполнительность, расторопность и трудолюбие своего диакона, не сомневаясь в том, что он справится лучше других с возникающими проблемами.

Между тем, приближался 1917 год, до неузнаваемости изуродовавший жизнь России – величайшей державы мира. В этом году православный эстонский приход в Петрограде остался без настоятеля. Прот. Павел Кульбуш – славный основатель, строитель храма и первый его незабвенный настоятель – по рукоположении его 31 декабря в сан епископа отбыл в Эстонию, на новое место своего служения. За день до этого события, 30 декабря, состоялось собрание прихода Исидоровской церкви, на котором было принято решение просить Петроградского митрополита Вениамина (Казанского) рукоположить диакона Карпа Эльба во иереи с оставлением его в Исидоровской церкви вторым священником. 8 января диакон Карп Эльб был рукоположен священномучеником Вениамином, митрополитом Петроградским, во пресвитера. Наступал новый этап в жизни о. Карпа – период пастырских трудов, который продлился без малого двадцать лет и завершился мученической кончиной.

Он стал пастырем в 1918 году, когда служение в Церкви не сулило ни материальных выгод, ни почестей, ни благоустроенной жизни. Впереди его ждало медленное, растянувшееся на 20 лет, сдавливание тисками безбожного режима, завершившееся в конечном итоге расстрелом.

Послереволюционный период жизни Исидоровского прихода, как и многих приходов Русской Церкви, покрыт покровом неизвестности.

Остались все же скупые, но многозначительные отметки, по которым до некоторой степени можно воссоздать облик духовенства Исидоровской церкви в послереволюционные годы. Прежде всего следует отметить, что Исидоровский приход был одним из немногих приходов города, не уклонившимся в обновленчество. Также священники эстонской церкви не сочли возможным перейти на новый стиль после известного указа св. Патриарха Тихона о реформе богослужебного времени. При этом свящ. Карпу Эльбу и прот. Александру Пакляру – настоятелю храма – никогда не приходило в голову выйти из послушания правящему архиерею. Не было в них ни слабодушия, ни трусости. Как и многие другие, они посчитали, что церковная политика митр. Сергия, хоть и является вынужденной и унизительной уступкой богоборческой власти, но не посягает на чистоту догматов Православной веры. Самым, пожалуй, убедительным свидетельством верности и глубочайшей преданности Истине свящ. К.Эльба является протокол допроса, который вообще можно считать редчайшим памятником исповедничества и мученичества того времени.

«Вопрос: Вы арестованы по обвинению в ведении контрреволюционной пропаганды. Дайте показания.

Ответ: Никакой контрреволюционной пропаганды я не вел.

Вопрос: Вы говорите неправду. Следствие располагает данными, изобличающими вас в контрреволюционной пропаганде.

Ответ: Подтверждаю свой первый ответ, что никакой контрреволюционной пропаганды я не вел.

Вопрос: Следствием установлено, что вы по вопросу о положении Церкви в СССР вели агитацию, что сов. власть является гонительницей Церкви.

Ответ: Подобной пропаганды я не вел.

Вопрос: Признаете ли себя виновным, что вы допускали оскорбительные выпады против сов. власти, называя таковую кучкой разбойников?

Ответ: Виновным себя не признаю, подобных слов я не говорил.

Вопрос: Следствию известно, что вы вели контрреволюционную клевету по вопросу о материальном положении рабочих и крестьян, высказываясь, что как рабочие, так и крестьяне стонут от недостатков, живя в нуждах.

Ответ: Подобных высказываний я не говорил.

Вопрос: Следствием установлено, что вы вели контрреволюционную пропаганду, что СССР оказывает помощь самолетами республике Испании.

Ответ: Этого я не говорил.

Вопрос: Признаете ли себя виновным, что вы распускали контрреволюционную клевету о преследовании ни в чем не повинных людей в связи с годовщиной смерти Кирова?

Ответ: Не признаю себя виновным, подобной контрреволюционной клеветы я не вел.

Вопрос: Следствию известно, что вы вели контрреволюционную пораженческую пропаганду в связи с изменой Тухачевского и др. предателей.

Ответ: Контрреволюционной пораженческой пропаганды я не вел.

Вопрос: Следствие подтверждает свое обвинение по всем вопросам и требует дачи искренних показаний.

Ответ: Подтверждаю, что я говорю искренне и чистосердечно».

Вероятно, отец Карп внутренним чутьем догадывался, что стоит ему только хоть на миг согласиться со следователем – и натасканный во лжи сотрудник ГПУ, перефразировав его слова и вывернув их наизнанку, тут же припишет к показанию и то, чего никогда он не говорил. Вовлекаться в беседу с умом, озадаченным единственной целью погубить как можно большее количество людей, отцу Карпу было недопустимо.

Первый допрос оказался и последним. 24 сентября 1937 года приговор тройки УНКВД по Ленинградской области о вынесении протоиерею Карпу Эльбу высшей меры наказания был приведен в исполнение.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-karp-elb

Сщмчч. Кирилла (Смирнова), митрополита Казанского, Михаила Адамонтова, Алекса́ндра Ильинского, Алекса́ндра Курмышского, Михаила Гусева, Алекса́ндра Крылова, Николая Романовского, Алекси́я Молчанова, Павла Борисоглебского, Васи́лия Краснова, Павли́на Старополева, пресвитеров, Иоа́нна Мошкова и Вениами́на Владимирского, диаконов, мч. Николая Филиппова, мц. Елисаветы Сидоровой (1937)

Священномученик Кирилл (Смирнов), Казанский, митрополит

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Санкт-Петербургских святых

23 сентября – Собор Липецких святых

17 октября – Собор Казанских святых

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Кирилл, митрополит Казанский и Свияжский (в миру Смирнов Константин Иларионович) родился в семье псаломщика 26 апреля 1863 года в городе Кронштадт Санкт-Петербургской губернии.

В 1887 году Константин окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия. 21 ноября 1887 года он был рукоположен в священника и определён к Воскресенской церкви Общества трезвости в Санкт-Петербурге, одновременно исполняя обязанности законоучителя Елисаветпольской гимназии и 2-й гимназии Санкт-Петербурга.

С 1900 года отец Константин был назначен на должность настоятеля Кронштадтского Свято-Троицкого кладбищенского храма. 15 лет батюшка прослужил в священническом сане. Неожиданная смерть маленькой Ольги, мучительно умиравшей от проглоченной иглы, вслед за тем и - жены, не пережившей горя, подвигла 38-летнего отца Константина в 1902 году принять монашество. Вскоре он назначается на должность начальника Урмийской Духовной Миссии в Персии с возведением в сан архимандрита.

6 августа 1904 года состоялась хиротония архимандрита Кирилла во епископа Гдовского, викария Санкт-Петербургской епархии. Желая, чтобы народ полнее участвовал в богослужении, Владыка ввёл всенародное пение за богослужением в Александро-Невской Лавре.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский перед смертью просил, чтобы его отпевал молодой епископ Кирилл, которого он знал по служению его в Кронштадте. С 1908 по 1928 годы Владыка управляет Тамбовской и Шацкой епархией. Он стремился как можно чаще совершать поездки в самые отдалённые места своей епархии ради общения с паствой. В 1913 году он возводится в сан архиепископа. В 1914 году трудами Владыки состоялось прославление Святителя Питирима Тамбовского (память 28 июля).

Твёрдость веры Владыки проявилась в таком эпизоде: когда по распоряжению санитарной комиссии в связи с эпидемией холеры в 1909 году было дано распоряжение освящать на Богоявление только кипячёную воду, Владыка отказался это делать и освящал речную. Замечательно, что это же убеждение: «Всё, что не от веры - грех», - высказано и в одном из последних его писем от 8 марта 1937 года.

Во время февральских событий 1917 года Владыка предупреждал с амвона: «Если не удержимся над своим прошлым, то напишем такую страницу своей истории, которую следующие будут читать с краской стыда на лице, готовы будут вырвать её, но нет таких ножниц, которыми можно было бы вырезать что-либо из памяти истории».

Во время войны, по инициативе Святителя организуются сборы средств для нужд фронта, лазареты при монастырях, приюты для детей, у которых погибли родители, различные комитеты помощи воинам.

На Поместном Соборе Владыка был выдвинут вторым в числе первоначально избранных 25-ти кандидатов на Патриаршество. Также он был избран членом Священного Синода при Святейшем Патриархе Тихоне.

19 марта 1918 года Святитель назначается на митрополичью Тифлисскую и Бакинскую кафедру, а также на должность Экзарха Кавказского, однако к месту назначения выехать ему не удалось. В 1919 году его арестовали в Москве по обвинению «в контрреволюционной агитации путём рассылки воззваний и сношения с Колчаком и Деникиным» и заключили в тюрьму В. Ч. К.

В 1920 году, после освобождения, он назначается на Казанскую и Свияжскую кафедру, но через месяц вновь был арестован в Казани по обвинению, что «выехал из Москвы в г. Казань без разрешения В. Ч. К.». Владыка приговаривается к заключению в лагере на 5 лет. В Таганской Московской тюрьме он находится в одной камере со священномучениками архиепископом Феодором (Поздеевским) и епископом Гурием (Степановым). В 1921 году его освобождают по амнистии и Владыка возвращается в Казань, но в 1922 году его вновь арестовывают и после заключения в Московской тюрьме ссылают в Усть-Сысольск (ныне Сыктывкар).

В Московской тюрьме он сидел в одной камере со священномучеником Фаддеем, архиепископом Астраханским (память 18 декабря). Вместе они написали обращение к верующим по поводу «Живой церкви», которое удалось разослать по России. Затем Владыку ссылают в Усть-Кулом (Коми А. О.), где он находится вместе с епископом Афанасием (Сахаровым), а позже его переводят в город Котельничи Вятской области. Есть сведения, что из Усть-Куломы начальник отдела Г. П. У. Е. А. Тучков вызывал митрополита Кирилла в Москву для переговоров, предлагая «договориться», то есть пойти на компромиссы, но завершилась эта попытка неудачей для властей.

В 1924 году Святитель возвращается из ссылки и встречается в Москве с св. Патриархом Тихоном, успешно убеждая его отказаться от примирения и сотрудничества с обновленцем В. Красницким. Г. П. У. навязывало эти действия Святейшему, обещая тогда выпустить из тюрем архипастырей. На эти обещания Владыка сказал Святейшему: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы...». Выслушав это, Святейший вычеркнул из подписанной бумаги фамилию Красницкого.

Из Москвы Владыка переезжает под Ельск, затем в Перерволок. По завещательному распоряжению Святейшего Патриарха Тихона от 25 декабря 1924 года он назначается первым кандидатом на должность Патриаршего Местоблюстителя. Вскоре Святителя снова отправляют в ссылку. По этой причине, после кончины св. Патриарха Тихона, он не смог восприять должность Местоблюстителя и им стал священномученик митрополит Пётр (Полянский).

В 1926 году среди епископата возникла мысль о тайном избрании Патриарха. Под актом избрания митрополита Кирилла, у которого истекал срок ссылки, было собрано 72 архиерейские подписи (в то время за митрополита Сергия (Страгородского) всего одна. Таким образом, митрополит Кирилл был избран Патриархом, но интронизация его не состоялась, так как Г. П. У. стала известна эта акция.

Тучков, когда ему стали известны результаты голосования, заявил, что допустит интронизацию митрополита Кирилла на Патриарший Престол только с условием, что в будущем тот при поставлении епископов станет следовать его указаниям. Владыка ответил «Евгений Алексеевич, вы - не пушка, а я - не снаряд, при помощи которого вы надеетесь уничтожить Русскую Церковь».

Вскоре последовала волна арестов. Был арестован находившийся в ссылке Владыка Кирилл, которого заключили в тюрьму города Вятка. Владыку приговорили дополнительно к трём годам ссылки и с апреля 1927 года он высылается в станок Хантайка Туруханского района Красноярского округа, а затем в город Енисейск.

После выхода в 1927 году Декларации митрополита Сергия, Владыка отделился от общения с ним, так как не хотел участвовать в том, что его «совесть...признала греховным». В утверждённом митрополитом Сергием Временном Патриаршем Священном Синоде он видел угрозу целости Патриаршего строя и подмену его коллегиальным управлением.

В административной церковной деятельности митрополита Сергия, Владыка (как и Местоблюститель, священномученик митрополит Пётр (Полянский)) усматривал превышение полномочий, предоставленных ему званием Заместителя Местоблюстителя, что повлекло за собой раскол в Церкви. Владыка считал бессмысленным и вредным сохранение центральной церковной власти такой ценой. В условиях, когда легальное устроение центральной административно-церковной власти невозможно, и когда стало ясно, что «митрополит Сергий правит Церковью без руководства митрополита Петра», он призывал руководствоваться указом св. Патриарха Тихона от 20 ноября 1920 г., согласно которому епископы должны были создавать местное самоуправление, чтобы потом при более благоприятных условиях дать отчёт Собору о своей деятельности.

С мая по ноябрь 1929 года Владыка вёл переписку с митрополитом Сергием, пытаясь убедить его сойти с пагубного пути компромиссов. Эти письма Владыки, глубоко продуманные и чётко аргументированное, вскрывают духовно-нравственную суть проблемы.

Митрополит Сергий отвечал угрозами канонического прещения, требуя сохранения церковной дисциплины. Владыка же, защищая тех, кто исповедал своё несогласие с церковным курсом Заместителя Местоблюстителя, не желая «участвовать в том, что совесть их признала греховным», так отвечает на это требование: «Это исповедание вменяют им в нарушение церковной дисциплины, но и дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действенным отражением иерархической совести соборной Церкви, заменить же собою эту совесть дисциплина никак не сможет. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви или неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно встанет на стражу соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним „единением во что бы то ни стало"». В декабре 1929 года митрополит Сергий предаёт Святителя суду архиереев и увольняет его от управления Казанской кафедрой.

С 1932 года Владыка находился в ссылке в Туруханском крае. Полгода здесь длится ночь, прерываемая только Северным сиянием, полгода обитатели этого края оторваны от всего мира: ни писем, ни газет, ни посылок. Мороз доходит до 60-ти градусов. Короткое полярное лето и мириады мучительных комаров-гнусов, цинга, отсутствие предметов первой необходимости... Такова обстановка в ссылках за Полярным кругом… Здесь многие сосланные епископы жили в маленьких посёлках далеко друг от друга, так что видеться не могли. Лишь со священномучеником епископом Дамаскиным (Цедриком) удалось Владыке недолго пообщаться и с тех пор они стали друзьями навсегда.

После освобождения в августе 1933 года Святитель непродолжительное время проживал в городе Гжатске. Единомысленное духовенство настойчиво просило Святителя заявить свои права и взять на себя бремя управления страждущей Церковью. Но Владыка считал для себя невозможным это сделать, пока полностью не уяснит создавшееся положение. В 1934 году Святитель приехал в Москву и явился в Патриархию. Учинённый страж преградил ему вход, но высокий, когда-то могучий митрополит, отстранив его, шагнул в кабинет митрополита Сергия. Через несколько мгновений Владыка вышел; видимо, ему всё стало ясно. Это была их последняя встреча.

Вскоре летом 1934 года он был арестован в Гжатске по обвинению в «контрреволюционной деятельности» и заключён во внутренний изолятор особого назначения Бутырской тюрьмы г. Москвы. Святителя приговорили к 3 годам ссылки, которую отбывал в пос. Яны-Курган (Южно-Казахстанская обл.). Неподалёку в той же ссылке жил митрополит Иосиф (Петровых) и два старца-митрополита были утешены хоть какой-то возможностью общения. «С митрополитом Иосифом, - так писал Владыка, - я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что с его именно благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи митрополита Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности».

Владыка, по словам его верного последователя-исповедника епископа Афанасия (Сахарова, память 15 октября), допускал в качестве протеста непосещение «сергианских» храмов, но при этом он осуждал хуления неразумных ревнителей в адрес совершаемых там богослужений. Для себя же он допускал только в случае смертной нужды исповедаться у «сергиевского» священника. В одном из писем 1929 года Святитель написал: «Совершённую им (м. Сергием) подмену власти, конечно, нельзя назвать отпадением от Церкви, но это есть, несомненно, тягчайший грех падения. Совершителей греха я не назову безблагодатными, но участвовать с ними в причащении не стану и других не благословляю, так как у меня нет другого способа к обличению согрешающего брата». Непосредственно митрополиту Сергию он писал: «Во всей полноте своё воздержание я отношу только к Вам, но не к рядовому духовенству и тем менее к мирянам. Среди рядового духовенства очень немного сознательных идеологов Вашей церковной деятельности». Однако, «для тех, кто хорошо понимает существующую в сергианстве неправду», - писал Владыка в 1934 г., - «... своим непротивлением ей обнаруживает преступное равнодушие к поруганию Церкви».

Но эта мягкая позиция Святителя несколько ужесточилась в последние годы жизни, возможно, благодаря общению в ссылке со священномучеником митрополитом Иосифом (Петровых), а также тому, что истекли все сроки ожидания раскаяния митрополита Сергия в пагубном курсе церковной политики.

7 июля 1937 года Владыка был арестован в ссылке и заключён в тюрьму г. Чимкент. На допросе, где обвинялся в том, что «возглавлял всё контрреволюционное духовенство», Владыка держался очень мужественно и всю ответственность по обвинению следствия взял на себя. 6 ноября он был осуждён тройкой У. Н. К. В. Д. и приговорён к расстрелу.

7 (20 н. ст.) ноября Святитель был расстрелян в Лисьем овраге под Чимкентом вместе со священномучениками митрополитом Иосифом (Петровых) и епископом Евгением (Кобрановым).

Митрополит Кирилл - один из самых выдающихся иерархов в истории Русской Православной Церкви. Этот особой духовной силы архипастырь был послан Господом в эпоху неслыханных гонений, как образец твёрдости в исповедании веры. Он был Святитель безупречный, соединивший молитвенный подвиг с активной архипастырской деятельностью, достоинство высокого сана с истинной простотой, смирением и любовью. Во всех местах служения Владыки проявляется его особый дар: к нему притягиваются люди, привлечённые его духовной красотой, несокрушимой верой.

Источник: https://azbyka.ru/days/sv-kirill-smirnov

Священномученик Михаил Адамонтов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священник Михаил Петрович Адамонтов родился в 1892 году в Нижегородской губернии. Служил в селе Берендеевка Лысковского района Нижегородской области. 15 сентября 1937 года был арестован. Виновным себя не признал, приговорен к расстрелу и расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-mihail-adamontov

Священномученик Алекса́ндр Ильинский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

В ночь с 20 на 21 октября 1937 года были арестованы священники Перевозского района Нижегородской области. Следствие шло менее месяца, и 11 ноября все были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны. Память четырех из них Церковь празднует сегодня:

Священник Александр Иванович Ильинский родился в 1899 году в селе Пустынь Нижегородской губернии. Служил в селе Большие Кемары. Он обвинялся, как и другие, в том, что являлся руководителем антисоветской группы и высказывал недовольство советской властью.

Священник Александр Михайлович Курмышский родился в 1879 году в городе Симбирске, окончил духовную семинарию, служил в храме села Танайково.

Священник Павлин Иванович Старополев родился в 1865 году в селе Быковы Горы Спасского уезда Нижегородской губернии, окончил духовную семинарию, служил в селе Дубское.

Священник Николай Алексеевич Троицкий родился в 1885 году в селе Лобаски Ичалковского уезда в Мордовии, служил в селе Ревезень.

На допросах мученики держались с достоинством и отвергали все обвинения.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-ilinskij

Священномученик Михаил Гусев, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

27 июня – Собор Дивеевских святых

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Михаил Гусев родился 25 октября 1890 года в семье священника Серафимо-Дивеевского монастыря Иоанна Гусева. Михаил Иванович в 1913 году был рукоположен во священника и назначен в Серафимо-Дивеевский монастырь.

В 1927 году монастырь был закрыт. В праздник Рождества Пресвятой Богородицы милиционер запретил сестрам звонить ко всенощной. Отец Михаил в это время готовился к службе. Он вышел из храма узнать, почему не благовестят, ведь дивеевские звонарки никогда не опаздывали. Только батюшка подбежал к колокольне, как тут же был арестован.

Его увезли в арзамасскую тюрьму. Волнуясь о судьбе мужа, Нина Ивановна поехала в село Пузо (сейчас Суворово) к блаженной Марии Ивановне. Та сказала: «Он будет служить, где большие трубы».

Через две недели отец Михаил был освобожден. Вскоре его назначили настоятелем храма Святителя Николая в Кулебаках, где был крупный металлургический завод. Тогда стал ясен смысл слов блаженной о «больших трубах».

По воспоминаниям знавших его, батюшка отличался добросердечием, справедливостью, пользовался любовью и уважением прихожан и соседей, помогал чем мог сестрам разоренной Дивеевской обители, а также не забывал детей арестованных.

Накануне ареста отца Михаила дважды вызывали в НКВД, предлагая отречься от сана. Арестовали отца Михаила 31 августа 1937 года. Тогда ему было 47 лет. Он оставил жене записку со словами: «Не плачь, не ропщи – тому времени быть. На нас сбылись слова Спасителя...» В вину ему поставили организацию на территории Кулебакского района «контрреволюционной церковно-фашистской группы».

На следствии священник вел себя стойко, обвинения категорически отверг. Протоиерей Михаил Гусев был расстрелян накануне дня своего ангела – праздника Собора Архистратига Михаила – 7/20 ноября.

В 2001 году священник Михаил Гусев был включен в Собор новомучеников и исповедников Российских.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-mihail-gusev

Священномученик Алекса́ндр Крылов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Александр Иванович Крылов родился в 1879 году в селе Варганы Лысковского уезда Нижегородской губернии. Служил священником в селе Ляпуны Лысковского района Нижегородской области. 17 сентября 1937 года он был арестован на основании показаний, вымученных под пыткой у арестованных ранее. Отца Александра обвинили в том, что он будто бы участвовал в сожжении двадцати домов и скирды соломы в селе Островском, колхозного двора в селе Уварове и мельницы в деревне Гугино. Отец Александр отверг все обвинения. 11 ноября 1937 года он был приговорен Тройкой УНКВД к расстрелу и расстрелян.

По тому же делу был арестован священник Павел Васильевич Борисоглебский. Он родился в Васильсурске Нижегородской губернии. Служил в селе Плотинское Лысковского района Нижегородской области. Отец Павел был арестован 24 июля 1937 года и обвинен в том, что, находясь в ссылке, в 1930–1931 годах допустил антисоветские высказывания. Виновным себя не признал. 11 ноября 1937 года был приговорен к расстрелу и расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-krylov-presviter

Священномученик Николай Романовский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Николай Александрович Романовский родился в 1869 году в городе Николаеве Херсонской губернии, происходил из потомственного священнического рода. Образование будущий мученик получил в Одесской Духовной семинарии, которую окончил в 1890 году. В этом же году Николай был рукоположен в сан священника к церкви села Каспиро-Николаевка, при которой он основал церковно-приходскую школу. В 1895 году отец Николай был переведен в сам город Николаев и приписан к Новокупеческой церкви, где служил 3-м священником. С 1907 года он становится клириком Свято-Николаевской греческой церкви города Николаева и сочетает со священнослужением преподавание Закона Божия в 1-й Мариинской женской гимназии, в которой законоучительствует вплоть до ее закрытия в 1918 году. Известно, что во время 1-й Мировой войны отец Николай Романовский организовал на пожертвования прихожан госпиталь для раненых в городе Николаеве.

В 1931 году последовал арест и 15 августа отец Николай приговорен к 8 годам исправительно-трудового лагеря, после чего этапом был препровожден в Карагандинскую область Казахстана, в Карлаг. После 6 лет отсидки, священник был снова арестован в самом лагере. Ему инкриминировано, что «отбывая наказание в Карлаге. Романовский Н.А. в составе группы бывших священников участвовал в организации «истинно-православной церкви», течение этой направленности не признавало ни советской власти, ни находящегося в СССР церковного управления <…>. Одной из задач группы являлось привлечение на свою сторону «обновленцев» из числа заключенных верующих и духовенства». На допросах протоиерей Николай Романовский «с предъявленными обвинениями не согласился, виновным себя не признал, хотя фактов участия в собраниях бывших священников не отрицал».

20 ноября 1937 года протоиерей Николай Романовский был приговорен к высшей мере наказания, расстрелу. Приговор был приведен в исполнение.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-nikolaj-romanovskij

Священномученик Алекси́й Молчанов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученики Молчанов Алексей Андреевич, Мошков Иоанн Иоаннович, Владимирский Вениамин Ксенофонтович

15 сентября арестовали диакона Иоанна Иоанновича Мошкова 1885 года рождения, служившего в селе Исады Лысковского района Нижегородской области, и диакона Вениамина Ксенофонтовича Владимирского 1892 года рождения, служившего в селе Просек Лысковского района. Еще 13 сентября в селе Ивановском Лысковского района арестовали верующую 62-х летнюю женщину Елизавету Ивановну Сидорову. У следователя не было никаких доказательств их вины. Несмотря на пытки, арестованные стойко сопротивлялись оговору. Они были приговорены к расстрелу и расстреляны. По тому же делу был арестован священник села Валки Лысковского района Алексей Андреевич Молчанов, не подписавший лжесвидетельства.

По материалам: Дамаскин (Орловский), иером. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Тверь, 1992. Кн. 1. С. 187.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksij-molchanov

Священномученик Павел Борисоглебский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-pavel-borisoglebskij

Священномученик Васи́лий Краснов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Василий Тимофеевич Краснов родился в 1886 году в деревне Калиновка Бугурусланского уезда Самарской губернии (ныне Сергиевского района Самарской области). Из крестьянской семьи. После окончания 4 классов Духовной семинарии служил псаломщиком в деревне Павловке Бугурусланского уезда. В 1914 году был призван в армию, воевал до января 1918 года. С сентября по ноябрь 1919 года служил в Красной Армии. В 1921 году был рукоположен во иерея.

4 июня 1935 года отец Василий был арестован, особым совещанием при НКВД СССР и приговорен к 3 годам ИТЛ. 16 декабря прибыл в Карагандинский ИТЛ, работал сторожем. В сторожке, где он жил, собирались для общей молитвы заключенные-священники. В октябре 1937 года отец Василий вместе с другими участниками молитвенных собраний был арестован, обвинен в том, что «входил в контрреволюционную группу... принимал участие в нелегальных сборищах этой группы, на которых велись контрреволюционные разговоры, представлял по личному почину свое помещение (сторожку) для этих сборов». Отец Василий, не отрицая факта молитвенных собраний, в предъявленных обвинениях виновным себя не признал. Арестованные священники были расстреляны по постановлению тройки УНКВД по Карагандинской области от 20 ноября 1937 года и погребены в общей безвестной могиле. Священник Василий Краснов прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Игумен Дамаскин (Орловский)

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-krasnov

Священномученик Иоа́нн Мошков, диакон

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Иоанн Иванович Мошков родился 25 сентября 1885 года в селе Богородское Сергачского уезда Нижегородской губернии в семье сельского сапожника. Окончил сельскую школу. После 1917 года служил псаломщиком в Никольской церкви села Исады, ныне Лысковского района Нижегородской области. 15 сентября 1937 года арестован по обвинению в «антисоветской деятельности». Проходил по одному делу со священномучениками священником Алексием Молчановым и диаконом Вениамином Владимирским, с мученицей Елисаветой Сидоровой и большой группой духовенства сел Лысковского района. Заключен в тюрьму города Горького. Виновным себя не признал. 11 ноября 1937 года Особой тройкой при УНКВД по Горьковской области в числе 21 обвиняемого приговорен к расстрелу. Диакон Иоанн Мошков Казнен 20 ноября, погребен в безвестной общей могиле на Бугровском кладбище города Горького. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Игумен Дамаскин (Орловский)

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-ioann-moshkov

Священномученик Вениами́н Владимирский, диакон

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Вениамин Ксенофонтович Владимирский родился 10 октября 1892 года в селе Негоново Макарьевского уезда Нижегородской губернии в семье диакона. После окончания Духовного училища служил псаломщиком. В 20-х годах был рукоположен во диакона и служил в Никольском храме в селе Просек Макарьевского уезда Нижегородской губернии (ныне Лысковский район Нижегородской области). Священник Вениамин Владимирский был арестован 15 сентября 1937 года, помещен в тюрьму в Горьком. Обвинен в участии в «церковно-фашистской, диверсионно-террористической организации», проведении «контрреволюционной работы среди антисоветской части учительства», привлечении учителей «к контрреволюционной подрывной деятельности». Отец Вениамин виновным себя не признал. Расстрелян 20 ноября 1937 года по приговору тройки УНКВД по Горьковской области от 11 ноября. Погребен в безвестной общей могиле на Бугровском кладбище в Нижнем Новгороде. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Игумен Дамаскин (Орловский)

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-veniamin-vladimirskij

Мученик Николай Филиппов

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Николай Федорович Филиппов родился в 1885 году в селе Макарьево Лысковского уезда Нижегородской губернии. Всю жизнь он прожил в Макарьеве, и когда разгорелось в 1937 году пламя гонений, был в храме родного села старостой. Существует мнение, что он принял священный сан. 13 сентября 1937 года он был арестован. Все предъявленные обвинения отверг и был 11 ноября 1937 года приговорен к расстрелу и расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-nikolaj-filippov

Мученица Елисавета Сидорова

ДНИ ПАМЯТИ

13 сентября (переходящая) – Собор Нижегородских святых

20 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Мученица Елисавета Ивановна Сидорова родилась 5 сентября 1875 года в селе Ивановское Макарьевского уезда Нижегородской губернии (ныне Борский район Нижегородской области) в крестьянской семье. 13 сентября 1937 года арестована «как активная церковница» и «участница контрреволюционной церковно-фашистской организации» вместе со священнослужителями и мирянами Лысковского района Горьковской области. Заключена в тюрьму города Горького. Виновной себя не признала, показания на других арестованных давать отказалась. 11 ноября того же года Особой тройкой УНКВД по Горьковской области приговорена к расстрелу. Казнена 20 ноября. Погребена в общей безвестной могиле. Прославлена Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Игумен Дамаскин (Орловский)

Источник: http://www.fond.ru, https://azbyka.ru/days/sv-elisaveta-sidorova

Священномученик Константин Богословский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

2 октября

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик протоиерей Константин Богословский родился в 1871 году в селе Борисоглебском Вологодской губернии в семье священника. Окончил Вологодскую Духовную Семинарию и Казанскую Духовную Академию, и в 1895 году был рукоположен в сан священника. Всю жизнь отец Константин преподавал: в епархиальном женском училище в Вологде, в духовном училище в Усть-Сысольске, где он был учителем русского и церковно-славянского языка, чистописания и арифметики, в Вологодской Духовной Семинарии, в которой он был назначен преподавателем на кафедре истории церковного раскола. В 1917 году священник Константин Богословский был участником Всероссийского Собора духовенства и мирян в Москве. И после участвовал в Священном Соборе Российской Православной Церкви 1917-1918 годов. В 1921 году отец Константин был арестован вместе с архиепископом Великоустюжским Алексием (Бельковским) и двумя другими членами епархиального совета по обвинению в организации «незаконного» сбора средств на церковь. Его приговорили к 5 годам лишения свободы, но вскоре освободили по амнистии. Отец Константин продолжил служение в городе Великий Устюг. В следующем году его снова арестовали и приговорили к 2 годам заключения в Архангельском концлагере. В обвинительном заключении сказано, что священник Богословский «тормозил исследование иконных риз... следствием чего было волнение среди устюжских граждан... Такое его поведение указывает на сторонника «Тихоновщины» открыто ставшей на сторону контрреволюции». С 1923 по 1925 год отец Константин находился в Соловецком лагере, а потом – в ссылке в Архангельске. Вернувшись из ссылки, он служил в Вологодских храмах и был председателем Вологодского епархиального совета. Последний раз протоиерей Константин Богословский был арестован в Вологде в июле 1937 года. В обвинении сказано, что он «проводил активную контрреволюционную деятельность, распространял провокационные слухи, пропагандировал фашизм, … собирал сведения о закрытых церквях и репрессированных служителях культа, о чем информировал митрополита Сергия. По его инициативе была написана клеветническая в антисоветском духе жалоба во ВЦИК РСФСР о якобы незаконном закрытии Богородского кладбища». Священномученика приговорили к смерти и расстреляли 20 сентября 1937 года в Вологде.

Источник: http://www.grad-petrov.ru, https://azbyka.ru/days/sv-konstantin-bogoslovskij

Священномученик Константин Аксёнов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

22 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик иерей Константин Васильевич Аксёнов родился в 1888 году в городе Ташкенте Сыр-Дарьинской области. Первый раз священник был арестован в 1923 году и приговорен Коллегией ОГПУ СССР к 3 годам концлагерей. Подробности этого заключения неизвестны. В 1929 году состоялся второй арест. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ СССР приговорило батюшку к 3 годам ссылки в Северный край. Отец Константин ссылку отбывал в городе Шенкурске Архангельской области. После освобождения он продолжил священническое служение в городе Мирзояне Южно-Казахстанской области.

В 1937 году отец Константин был арестован Мирзоянским НКВД с обвинением в «систематическом проведении среди населения к/р пораженческой агитации» и «связи с к/р группой митрополита Иосифа Петровых». Виновным в предъявленном обвинении он себя не признал. Тройка при УНКВД по Южно-Казахстанской области приговорила иерея Константина Аксенова к высшей мере наказания. 22 октября 1937 года батюшка был расстрелян в городе Мирзояне. На Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году священномученик Константин был прославлен в лике святых.

Источник: http://pstgu.ru/, https://azbyka.ru/days/sv-konstantin-aksenov

Сщмчч. Леонида (Антощенко), епископа Марийского, Алекса́ндра Крылова, пресвитера, прмч. Васи́лия (Мазуренко), иеромонаха, прмцц. Анфи́сы (Сысоевой) и Мака́рии (Сапрыкиной), монахинь (1937)

Священномученик Леонид (Антощенко), Марийский, епископ

ДНИ ПАМЯТИ

8 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Епископ Марийский Леонид (в миру Лаврентий Евтихиевич Антощенко) родился 6 августа 1872 года, в праздник Преображения Господня, в деревне Мало-Николаевка Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в семье крестьян. После окончания городского училища, 30 мая 1896 года он поступил в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, а 26 мая 1898 года был определен послушником этой обители.

30 июля 1904 года Лаврентий Антощенко был переведен в Московский кафедральный Чудов монастырь, где 8 августа 1905 года пострижен в монашество с именем Леонид, а 16 октября того же года рукоположен во иеродиакона. Помимо совершения богослужений, отец Леонид нес клиросное послушание, занимал должность смотрителя архиерейских покоев при Чудовом монастыре, а затем был назначен казначеем обители. «Поведение весьма хорошее, к послушаниям способен», - так говорится о нем в сохранившейся клировой ведомости тех лет.

В марте 1910 года иеродиакон Леонид (Антощенко) был назначен заведующим Петербургским подворьем Пекинской Духовной миссии. В связи с этим он неоднократно выезжал в Санкт-Петербург, а 21 марта подал на имя Высокопреосвященнейшего митрополита Московского и Коломенского Владимира (Богоявленского) следующее прошение: «Ввиду вызова меня в Санкт-Петербург для занятия должности настоятеля Пекинского миссионерского подворья смиреннейше прошу Ваше Высокопреосвященство разрешить мне месячный отпуск до окончательного утверждения меня в этой должности и пересылки моих документов из Московской Духовной консистории». На этом документе имеется резолюция владыки Владимира: «Препятствий к переходу отца Леонида на должность настоятеля Пекинского миссионерского подворья с моей стороны не встречается».

Аналогичное прошение о переводе в Санкт-Петербург иеродиакон Леонид (Антощенко) подал и на имя наместника кафедрального Чудова монастыря архимандрита Арсения (Жадановского), впоследствии епископа. К переходам из одной монашеской обители в другую в то время относились весьма внимательно. В связи с этим архимандрит Арсений составил для иеродиакона Леонида удостоверение, свидетельствующее, кроме прочего, и о том уважении, которым пользовался будущий священномученик в Чудовом монастыре: «Сим удостоверяю, что иеродиакон Леонид назначен настоятелем Пекинского миссионерского подворья в Петербург не по собственной просьбе, а по предложению, так что в данном случае он исполняет монашеское послушание, а в Чудовом монастыре он всегда может быть желательным насельником».

26 марта 1910 года епископ Иннокентий (Фигуровский), начальник Пекинской Духовной миссии, издал распоряжение, согласно которому иеродиакон Леонид (Антощенко) назначался заведующим Петербургским подворьем миссии. Вскоре он был рукоположен в сан иеромонаха и приступил к исполнению своих обязанностей. В 1911 году отцу Леониду было поручено строительство храма миссии в Петербурге, закладку которого 8 мая 1911 года торжественно совершил епископ Вологодский Никон (Рождественский). С этим послушанием батюшка справлялся успешно: уже к осени того же года был выстроен нижний храм во имя Архистратига Божия Михаила, который в ноябре 1911 года освятил архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский). После молебна верующие, в знак признания заслуг отца Леонида, подарили ему золотой наперсный крест с украшениями. 14 августа 1913 года епископ Иннокентий (Фигуровский) освятил престол в честь Рождества Христова в верхнем храме миссии, а к 1914 году постройка церкви и прилегающих к ней строений была завершена полностью.

Свидетельством доверия к иеромонаху Леониду (Антощенко) были и другие ответственные поручения: 3 августа 1913 года он освящал часовню во имя Спаса Нерукотворного на территории Московского подворья Пекинской Духовной миссии, а 18 октября 1914 года здесь же участвовал в освящении храма. Одним из возложенных на батюшку послушаний было строительство в 1915-1916 годах церкви в Харбине, где также находилось подворье Пекинской Духовной миссии. Но вследствие начавшейся в России революции эта работа не была завершена.

Одной из главнейших целей Петербургского подворья был сбор средств в пользу миссии, располагавшейся в Китае, не имевшей особых доходов и нуждающейся в подобных пожертвованиях. В год празднования 300-летия Дома Романовых в память этого события было решено воздвигнуть в Пекине величественный собор. Сотрудники Петербургского подворья приняли активнейшее участие в сборе средств.

С декабря 1912 года при Петербургском подворье действовала церковно-приходская школа, где иеромонах Леонид проводил с людьми пастырские беседы, занимался с ними церковным пением. При подворье были устроены также приют для китайских детей, обучавшихся в Петербурге, справочное бюро для отправляющихся на Дальний Восток, школа певчих, книжный склад с китайскими книгами и библиотека. Здесь же располагалось «Общество трезвости», деятельность которого была особенно важна в связи с тем, что Подворье находилось в районе по преимуществу с рабочим населением. К 1914 году Общество насчитывало более 30 тысяч человек, по заведенному обычаю каждодневно за богослужением утром и вечером происходила запись желающих дать обет трезвости.

В 1914 году у Петербургского подворья появился «филиал»: жители пригородного поселка Отрадное пожертвовали Пекинской миссии землю для возведения храма. 19 августа 1914 года иеромонах Леонид (Антощенко) служил здесь Литургию во временном деревянном храме. «Этот временный барак-храм является пунктом, объединяющим всех жителей Отрадного, здесь, по-видимому, всякий чувствует себя как дома, и отношение жителей к храму самое благожелательное, каждый старается в чем-нибудь потрудиться для своего храма»,- писал батюшка впоследствии. Эту особую атмосферу отмечал и ректор Петроградской Духовной академии, епископ Ямбургский Анастасий (Александров), совершивший богослужение в Отрадном 17 августа. После Литургии Владыка обратился к народу с прочувствованным словом, в котором сказал, что, несмотря на крайнюю бедность данного храма, он «ни в одном богатом храме не молился так горячо, как здесь».

Труды иеромонаха Леонида (Антощенко) на ниве Христовой получили признание. Еще в 1913 году, после освящения верхнего храма Пекинского подворья, по ходатайству епископа Иннокентия (Фигуровского), Святейший Синод вынес постановление о награждении его «за отлично-усердную и полезную службу Церкви Божией» наперсным крестом, а в 1919 году батюшка был возведен в сан архимандрита.

В ходе революции и гражданской войны связи Пекинской Духовной миссии с Петроградским подворьем были прерваны. А после закрытия Подворья в 1919 году храм, располагавшийся в Петрограде на Воронежской улице, стал приходской церковью, а архимандрит Леонид (Антощенко) - ее настоятелем. Батюшка был также председателем церковной двадцатки, пользовался у верующих огромным авторитетом. При храме действовало братство Царицы Небесной, объединявшее 3000 человек и способствовавшее сохранению веры в душах жителей города. Конечно быть настоятелем прихода в условиях жестоких гонений на Церковь было нелегко: в 1922 году отец Леонид был арестован ОГПУ первый раз и провел в заключении один месяц.

Архимандрит Леонид проживал в Ленинграде до 1927 года. 26 июня 1927 года он был рукоположен во епископа Переславль-Залесского, викария Владимирской епархии. Проживал Владыка в Переславле. Епископ Леонид совершал богослужения, рукоположения во священный сан, принимал у себя жаждавших утешения и духовного руководства священнослужителей и мирян. К 1930 году под его началом в Переславле действовало 18 церквей, в городе находились мощи святых Ярославских чудотворцев. Храмы, где пребывали святыни, служили местом паломничества, тысячи прихожан собирались здесь в праздники, многие получали исцеление от душевных и телесных недугов. В 1928 году верующие пытались отстоять соборный храм, а после его закрытия просили возвратить купленные на их средства церковное имущество и почитаемую икону Ростовских чудотворцев. Под заявлением об этом стояло 40 подписей.

Такое оживление религиозной жизни не устраивало советскую власть. Епископ Леонид был арестован 1 февраля 1930 года по ложному обвинению в антисоветской деятельности, противодействии мероприятиям властей, хранении контрреволюционной литературы, провоцировании массовых беспорядков на почве распространения слухов о закрытии церквей.

На единственном допросе, состоявшемся 1 февраля 1930 года, своей вины владыка не признал. 2 марта 1930 года решением тройки при ПП ОГПУ по Ивановской области он был осужден на 5 лет лишения свободы и отправлен в Пинюгские лагеря, располагавшиеся в Кировской области. Заключенные строили здесь земляное полотно для железной дороги Пинюг-Сыктывкар. Работать приходилось вручную, с помощью лопат, землю возили на тачках, трудились при сильнейших морозах, легко одетые. Работая на строительстве железной дороги, Владыка духовно окормлял христиан, находящихся в лагере: исповедовал, причащал Святыми Дарами, присылаемыми из Москвы, и даже совершил монашеский постриг. По воспоминаниям очевидцев «худенький, с небольшим чуть продолговатым лицом, с большой открытой улыбкой в сочетании с искрящимися радостью глазами, он ободрял верующих, вызывал у общающихся с ним людей ответную духовную радость».

Несмотря на тяжелые условия жизни и строгий надзор, заключенным удавалось совершать в лагере богослужения. Вот как описывает в книге «Далекий путь» архимандрит Сергий (Савельев), постриженик владыки Леонида и очевидец тех событий, празднование Пасхи в 1930 году: «В бараке была полная тишина. Вдруг, ровно в двенадцать часов, раздался певучий голос: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Мгновенно со всех концов барака люди устремились к поющему. Пел священник, и даже в облачении. На нем были фелонь из простыни и епитрахиль из полотенца. С великим воодушевлением пропели Пасхальный канон и стихиры Пасхи». На другой год верующих вынудили встречать праздник Пасхи на нарах и в безмолвии.

По досрочном освобождении из заключения, в сентябре 1932 года, владыка Леонид был назначен епископом Александровским, викарием Владимирской епархии. Но вскоре его вновь арестовали и сослали в город Балахну Нижегородского края. Владыка поселился здесь в маленьком домике в два окна, ежедневно ходил в церковь. В 1933 году последовала новая ссылка - в город Сенгилей близ Ульяновска. Отсюда святитель посылал письма-утешения своим духовным чадам - «внучатам», часто подписывая их «Дедушка». Из этих посланий мы можем составить представление о жизни Владыки в тот период, о его духовном руководстве своими чадами. 31 марта 1934 года епископ Леонид писал: «Я, слава Богу, пока здоров и благодушен. Благодаря заботам старых друзей ни в чем не нуждаюсь… Никто и ничто не нарушает здесь моего уединения. По-прежнему ежедневно хожу в храм Божий, где вспоминаю молитвенно вас всех». А вот фрагмент из письма от 1 сентября 1934 года: «Предстоящая жизнь пусть тебя не смущает. Пусть боятся и дрожат за свою будущность те, которые не имеют упования. Наша же будущность ясна, как на ладони. Дорога, по которой нам надлежит идти, уже прекрасно проторена. Конечная цель ясна, и хорошие результаты обеспечены. Будем благодушны и верны».

Срок этой ссылки закончился 10 декабря 1934 года. 29 декабря епископ Леонид был на приеме у митрополита Сергия (Страгородского), Патриаршего местоблюстителя, и получил назначение на Кунгурскую кафедру, куда прибыл 30 января 1935 года. Служил здесь владыка до марта 1935 года, а затем некоторое время находился на покое, поселившись 29 июня 1935 года в селе Теляево-Слобода Волоколамского района Московской области, в церкви которого и совершал богослужения. «Живу я близ храма. Храм прекрасный. Службы совершаются четыре раза в неделю: в воскресенье, среду, пятницу и субботу. Накануне воскресных и праздничных дней служатся всенощные… Вблизи находится Иосифовский монастырь с великолепной рощей и озерами. Сейчас здесь дышится очень хорошо, и я буду очень рад своих дорогих внучат видеть здесь. Добро пожаловать!» - так описывал владыка свою жизнь под Волоколамском.

После новой встречи с митрополитом Сергием (Страгородским), состоявшейся в июле 1936 года, епископ Леонид был направлен в Свердловск, но местные власти не позволили ему там служить. Последней кафедрой владыки стала Марийская, куда он был назначен в марте 1937 года. «Уже из вагона епископ Леонид благословил провожающих и тут же пророчески указал на себя в грудь и в землю», - вспоминал архимандрит Сергий (Савельев) о проводах Владыки в Марийскую область. Епископ Леонид поселился в Йошкар-Оле, а с 1 октября 1937 года перебрался в село Семеновка, где служил в храме Рождества Пресвятой Богородицы. Руководствуясь указаниями митрополита Сергия (Страгородского), с которым вновь встречался в июне 1937 года, владыка Леонид управлял Марийской епархией, совершал рукоположения во священный сан и назначал священнослужителей на приходы, призывал верующих не ходить в обновленческие храмы, что во второй половине 1930-х годов в Марийском крае было по-прежнему актуально. Вознесенская церковь - последняя из не закрытых к середине 1930-х годов в Йошкар-Оле, в июне 1935 года перешла в руки обновленцев. Церковь Рождества Пресвятой Богородицы села Семеновка таким образом стала оплотом Православия, сюда стекались верующие со всей округи.

Согласно документам государственных и партийных органов того времени, с приездом епископа Леонида (Антощенко) на марийскую кафедру религиозная жизнь населения республики активизировалась. Такая деятельность архипастыря, конечно, не осталась без внимания властей: 21 декабря 1937 года Владыка был арестован и помещен в Йошкар-Олинскую тюрьму. На допросах, состоявшихся 22 и 27 декабря, виновным в контрреволюционной деятельности епископ Леонид себя не признал. 29 декабря 1937 года тройка НКВД по МАССР приговорила его к расстрелу. Приговор привели в исполнение 7 января 1938 года, в день праздника Рождества Христова.

Источник: http://mari.eparhia.ru, https://azbyka.ru/days/sv-leonid-antoshchenko

Священномученик Алекса́ндр Крылов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

20 июня – Собор Иваново-Вознесенских святых

8 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священник Александр Иванович Крылов родился 14 августа 1892 года в селе Ряхово Ковровского уезда Владимирской губернии. Отец его - Крылов Иван Алексеевич - происходил из крестьянской семьи, получил образование в городе Тверь, был учителем в Ряховской школе, мать - Крылова Мария Афанасьевна, в девичестве Шилова - происходила из купеческой семьи, была домохозяйкой. Мария Афанасьевна преждевременно скончалась, и на воспитании Ивана Алексеевича остались дети: старшая дочь Анна и сын Александр, которому было всего три года. В дальнейшем Иван Алексеевич женился еще раз, и у него родились дети: Александра, Николай, Владимир.

Мачеха будущего отца Александра - Елисавета - была доброй, ласковой и религиозной женщиной. Он ее любил, как родную мать. Она выучила мальчика молитвам. С ранних лет маленький Саша чувствовал влечение к Богу. Несмотря на то, что отец запирал его в доме, он через форточку убегал в церковь молиться. Отцу он заявил, что будет учиться на священника, хотя тот был категорически против. Мачеха же поддержала Сашу - продала свое приданное для оплаты учебы сына в семинарии.

В 1907 году Александр окончил Владимирское духовное училище, а в 1913 году - Владимирскую духовную семинарию по 2 разряду. После окончания семинарии он служил псаломщиком и преподавал Закон Божий на разных приходах Владимирской губернии. С 1915 года он прислуживал в храме села Смердово Юрьевского уезда, а также преподавал Закон Божий в церковно-приходской школе села. В этой школе работала учительницей дочь местного священника, Василия Николаевича Орлова, - Екатерина. В том же году они вступили в брак. Вскоре Александр Иванович был рукоположен во священника и стал служить в храме села Смердово, так как отец Василий по болезни был уволен за штат.

После Октябрьской революции началась гонения на Русскую Православную Церковь. Отцу Александру приходилось менять место службы на приходах Владимирской области. Особенно тяжелым был 1920 год. В это время отец Александр с семьей жил в селе Ельтесуново Ставровского района Владимирской области. Лето было жарким. Возник пожар в одном из домов на окраине села. При сильном ветре и жаре огонь охватил треть строений. Местные пожарные не смогли потушить огонь. Ждали пожарную помощь из районного центра. Отец Александр вынес из церкви икону Божией Матери «Неопалимая купина» и с молитвами обошел вместе с причтом не подвергнувшихся пожару дома. И вдруг огонь остановился, пожар стал затихать. Так была спасена от этого бедствия большая часть села.

Позже, уже в декабре месяце этого года, в дом к батюшке пришел человек с ампутированными руками, и, горько плача, признался в поджоге дома в селе, потом он в нетрезвом виде долго лежал на снегу и обморозился. Особенно пострадали руки. Отец Александр принял его по-христиански, отнесся к нему по-доброму, простил и исповедовал. Его матушка и ее сестра, жившая в их доме после смерти мужа и детей, накормили несчастного.

В июле 1920 года скончался тесть отца Александра, священник Василий Орлов. Во время предсмертной болезни отца Василия батюшка постоянно ухаживал за ним, в нужный момент переносил его на руках, заботился о нем, как родной сын, сам соборовал и отпевал его.

Отец Александр, кроме служения в храме, занимался хозяйством. При его доме имелся участок земли: сад пасека, лошадь, корова. Батюшка был мастером на все руки: садоводом, пчеловодом, пахал землю, убирал урожай зерновых, заготавливал сено. Отец Александр нежно любил свою матушку и детей. В это время в семье было пятеро детей: Мария, Людмила, Зоя, Зинаида и Сергей. Батюшка учил детей молиться, водил в храм Божий. Все свои дела он совершал с молитвой и словом Божиим.

С 1929 года репрессии коснулись и отца Александра. Первоначально Народный суд Ставровского района приговорил его за несвоевременную сдачу налога самообложения к штрафу в размере 50 рублей. Осенью того же года в селе проходила компания хлебозаготовки. Несмотря на то, что по учету комиссии по сдаче излишних зерновых злаков на семью отца Александра не хватало 30 пудов хлеба, сельсовет предписал ему сдать в качестве «излишков» 15 пудов ржи и 80 пудов овса. Семья, узнав о таком непосильном налоге и лишившись уже коровы, начала плакать.

Батюшка, взволнованный слезами обреченной на нищету семьи, 4 октября пришел в сельсовет и в присутствии нескольких человек сначала спросил председателя, в каком положении дело о рассмотрении его заявления об уменьшении налога. Получив ответ, что оно будет рассмотрено, он повышенным тоном сказал председателю: «Неужели вы не знаете, что у меня нет излишков, и с меня требуют не излишки, а налог, как со священника?» Имея в виду угрозу голодной смерти для своих пятерых малолетних детей в возрасте от 2 до 13 лет (а матушка его в это время ждала еще ребенка), он даже сказал: «Если хотите вешать - вешайте». Добровольно сдавать зерно отец Александр отказался, отказался он и подписывать извещение об этом налоге, так как считал подпись признанием наличия излишков.

6 октября батюшка был арестован народным судьей Ставровского района по обвинению в «агитации против сдачи хлебофуража в проводимой компании хлебозаготовок». 9 октября его заключили во Владимирский окружной изолятор специального назначения. Матушка Екатерина, будучи в положении, пешком добиралась до Владимира, чтобы увидеться с отцом Александром в тюрьме. После ареста батюшки она сдала зерно за исключением 30 пудов овса, которые вычли по его заявлению.

На допросе 7 октября и допросе 30 октября 1929 года отец Александр не признал себя виновным в агитации против сдачи хлебозаготовок. Он объяснял повышенный тон разговора в сельсовете своим взволнованным состоянием и говорил, что отказывался сдавать непосильный налог от своего лица, не имея целью побудить к такому отказу других. В декабре 1929 года было составлено обвинительное заключение, в котором говорилось, что виновность отца Александра подтверждена показаниями целого ряда свидетелей и предлагалось применить к нему меры социальной защиты во внесудебном порядке. 29 января 1930 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило заключить Крылова Александра Ивановича в концлагерь сроком на 3 года, считая срок с 9 октября 1929 года.

22 февраля 1930 года отец Александр прибыл на ст. Пинюг Коми АССР Северных лагерей ОГПУ особого назначения (СЕВЛОН) где работал землекопом, вероятно, на строительстве железной дороги Пинюг-Устъ-Сысольск. В лагере батюшка пользовался уважением, показал себя способным, практичным работником. Его даже поставили помощником прораба: он помогал делать математические расчеты на стройке. Непосредственное начальство в лагере уговаривало батюшку отказаться от сана священника и по освобождении перейти на светскую работу. То же советовали ему братья и сестры, но он отказался. Даже в лагере отец Александр тайно совершал требы, исповедовал, отпевал усопших. Однажды двое заключенных, которых утром должны были расстрелять, попросила батюшку их отпеть. Он выполнил их просьбу.

2 июня 1930 года отец Александр направил заявление о пересмотре дела прокурору СССР по делам ОГПУ, но ответа так и не дождался. Отбыв полностью свой срок, он вернулся из заключения в 1932 году. Сильно постарел, хотя ему было всего 40 лет. На Севере он заболел цингой, потерял часть зубов.

В 1930 году, 26 февраля у матушки Екатерины родились двойняшки: Николай и Маргарита. Маргарита прожила только полтора года - умерла по болезни. С матушкой остались ее сестра Анна и шесть человек детей. Господь не оставил семьи Своего верного свидетеля: ей помогали сестры матушки, да и добрые люди не оставляли в беде. Большой дом священника в селе Ельтесуново отцу Александру пришлось продать, и семья переехала в дом на другом конце села.

Батюшку постоянно преследовали местные власти, угрожая снова посадить в тюрьму. Он искал новое место службы, ездил по епархиям. И вот в 1935 году вместе с семьей переехал в Горьковскую епархию – в село Языково на берегу реки Сура на границе с Чувашией, в нескольких километрах от станции Шумерля. Церковь с высокой колокольней располагалась невдалеке от дома священника. В этом селе отец Александр с семьей прожили полтора года. Нашлось место в Ивановской области, и они переехали в село Ильинское Семеновского сельсовета Вичугского района. Место это тоже было довольно глухим, вдали от большой дороги. Церковь и дом священника находились возле кладбища. В селе было до десятка домов жителей.

В апреле 1937 года батюшка сначала один переехал в село Стрелки Вичугского района Ивановской области, где освободилось место священника. Отцу Александру предоставили купленный церковной общиной дом, и в начале лета вся семья переехала жить в село Стрелки. Батюшка совмещал с церковной службой труд в местном колхозе.

В 1937-1938 годах с особым ожесточением проводилась репрессии против «врагов народа». Отец Александр предчувствовал, что очередь дойдет и до него. Перед арестом он сказал матушке: «Катя, меня скоро заберут. Жаль детей». По воспоминаниям сына, в разговоре дома батюшка сильно возмущался по поводу уничтожения храма Христа Спасителя в Москве.

По доносу некоторых членов церковной общины 9 декабря 1937 года отец Александр был арестован Вичугским РО НКВД и заключен в Кинешемскую тюрьму. Матушка была в обмороке. Младшие дети плакали. Николай от горя бежал по снегу босиком за отъезжающим «черным вороном» и кричал: «Папа, не уезжай!» Батюшку обвинили в активной контрреволюционной агитации и в том, что по его инициативе проводились «контрреволюционные нелегальные сборища церковников…» Отец Александр признал себя виновным только в том, что переизбрал пассивный церковный совет в июне 1937 года без разрешения на то Вичугского райисполкома. Несмотря на то, что он признал себя виновным частично, достаточным изобличением вины по ст. 58 п. 10 ч. 1 УК РСФСР сочли показания свидетелей. 27 декабря 1937 года тройка УНКВД по Ивановской области постановила: «Крылова Александра Иванович - расстрелять. Лично принадлежавшее ему имущество конфисковать».

8 января 1938 года протоиерей Александр Крылов принял мученическую кончину - был расстрелян в городе Иваново и захоронен на городском кладбище Балино.

Источник: http://www.vladkan.ru, https://azbyka.ru/days/sv-aleksandr-krylov

Преподобномученик Васи́лий (Мазуренко), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ

8 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Иеромонах Василий (Мазуренко) родился в 1882 году. О его жизни нам известно крайне мело. Известно лишь, что мученическую кончину он принял в 1938 году на другой день после Рождества Христова, 8 января. 17 июля 2006 года иеромонах Василий был прославлен в лике преподобномучеников определением Священного Синода Русской Православной Церкви.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-vasilij-mazurenko

Преподобномученица Анфи́са (Сысоева), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ

8 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученица Анфиса (в миру Сысоева Александра Матвеевна) родилась 17 апреля 1868 (1870?) года в селе Ивановское Тульской губернии. С 1878 года подвизалась в Крестовоздвиженском монастыре города Белева. В 1921 году монастырь был закрыт, и монахиня Анфиса стала жить в городе и трудиться лампадницей и уборщицей в Стефановской церкви (при бывшем монастыре).

1 июня 1931 года мать Анфиса была арестована за то, что «принимала участие в организации нелегального монастыря при Стефановской церкви г. Белева». 18 июня она была осуждена по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР и приговорена к ссылке в Казахстан.

Монахиня Анфиса была освобождена в 1934 году и вернулась в Белев, где 16 декабря 1937 года снова была арестована Белевским отделением НКВД по «групповому делу епископа Никиты (Прибыткова)». 30 декабря 1937 года тройка при УНКВД СССР по Тульской области приговорила мать Анфису к высшей мере наказания (обвинение: «состояла в подпольном монастыре, к.-р. деятельность»). 8 января 1938 года, в день Собора Пресвятой Богородицы, преподобномученица Анфиса была расстреляна и захоронена вместе с другими мучениками в братской могиле на 162-м км. Симферопольского шоссе.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-anfisa-sysoeva

Преподобномученица Мака́рия (Сапрыкина), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ

8 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученица Макария (в миру Сапрыкина Прасковья Афанасьевна) родилась 28 октября 1867 года в селе Теляжье Мало-Архангельского уезда Орловской губернии. Окончила сельскую школу. В 1887 году поступила послушницей в Крестовоздвиженский женский монастырь города Белева Тульской губернии.

В 1921 году монастырь был закрыт. До 1930 года монахиня Макария, лишенная гражданских прав, проживала на территории бывшего монастыря и трудилась при еще действовавшей Стефановской церкви (до 1931 года).

1 июня 1931 года мать Макария была арестована за «участие в организации нелегального монастыря при Стефановской церкви г. Белева» и 18 июня 1931 года приговорена к 5 годам концлагерей с заменой на высылку в Казахстан на тот же срок. Освободившись в 1936 году, монахиня вернулась в Белев и после закрытия церкви работала в артели «Красный производственник».

16 декабря 1937 года монахиня Макария была арестована. Она проходила по групповому делу епископа Никиты (Прибыткова) и обвинялась в контрреволюционной деятельности и в том, что «состояла в подпольном монастыре». 30 декабря 1937 года тройкой при УНКВД СССР по Тульской области матушка была осуждена и приговорена к расстрелу.

Расстреляна преподобномученица Макария (Сапрыкина) в день Собора Пресвятой Богородицы, 8 января 1938 года. Захоронена вместе с другими мучениками в братской могиле на 162-м км Симферопольского шоссе.

Источник: http://pstgu.ru, https://azbyka.ru/days/sv-makarija-saprykina

Сщмчч. Михаила Косухина и Миро́на Ржепика, пресвитеров (1937).

Священномученик Михаил Косухин, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

13 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

В ХХ веке начались кровавые гонения на Русскую Православную Церковь. Власти, ставившие своей целью уничтожение Церкви, были беспощадны ко всем – и к молодым людям, едва переступившим порог совершенных лет, и к глубоким старцам.

Священномученик Михаил родился 7 января 1858 года в селе Яренском Калязинского уезда Тверской губернии в семье священника Алексея Косухина. Окончил Московскую Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника. В храм села Дымцево Бежецкого уезда он был назначен в 1907 году и прослужил здесь до своего ареста[1].

В тридцатых годах из родных у него остались братья, один из которых жил в Польше, другой – священствовал в Тверской области, и дочь-девица, которая и помогала престарелому отцу. До 1929 года о. Михаил имел хозяйство, состоявшее из лошади, коровы, трех десятин земли и пятидесяти семей пчел, но в том году все хозяйство и имущество было изъято, дом был отобран, и они с дочерью поселились в церковной сторожке. Самого священника власти тогда не арестовали и не выслали, полагая, что поскольку священнику уже за семьдесят лет, то он сам вскоре умрет или не в силах будет служить, и тогда храм все равно будет закрыт.

Этого, однако, не случилось – священник служил и служил, а его преклонный возраст и близость смерти придавали ему еще более решимости и дерзновения. И он не упускал ни одной возможности для проповеди. За эту ревность по Богу и о спасении душ вверенного ему Господом словесного стада прихожане любили его и готовы были всегда прийти к нему на помощь.

Власти, видя решимость и непреклонность священника, начали его преследовать. Пользуясь тем, что церковная сторожка, где жил о. Михаил, стояла за пределами церковной ограды, районный и областной исполкомы постановили выселить священника, отобрать у храма здание сторожки для размещения в нем ветеринарной лечебницы. Председатель Дымцевского сельсовета стал требовать, чтобы священник ушел из сторожки, он приходил к нему с этим требованием неоднократно, но о. Михаил всякий раз отвечал, что ни при каких обстоятельствах не покинет церковного здания.

Тогда в воскресенье 25 марта 1936 года председатель сельсовета велел выставить рамы в сторожке, и так как в это время на улице было еще очень холодно, то он надеялся, что священник сам уйдет из дома. Но этого не случилось. В тот же день о. Михаил после воскресного богослужения и проповеди сказал, что поскольку сельсовет вынул у него в доме рамы, то он обращается к прихожанам, чтобы они просили власти вернуть ему рамы, так как на дворе еще холодно.

В храме в это время присутствовало около ста пятидесяти человек, и все они прямо из храма пошли к сельсовету. Председатель, напуганный идущей к сельсовету толпой, запер все двери и спрятался. Люди, найдя все двери запертыми, стали ходить вокруг дома, и, зная, что председатель сельсовета находится внутри, кричали ему, чтобы он возвратил оконные рамы, но тот никаких признаков жизни из дома не подавал, и прихожанам пришлось в конце концов разойтись.

Рамы не были возвращены, но о. Михаил не ушел из церковной сторожки; прихожанам он говорил: «Я из дома никуда не пойду, я стар и ничего не боюсь». Выселить его из церковной сторожки насильно местные власти не посмели, и он с тем же бесстрашием продолжал служить и проповедовать. К Пасхе того же года за исправную службу он был награжден архиереем наперсным крестом.

Только через год, при наступлении повсеместных гонений, о. Михаил был арестован и заключен в Бежецкую тюрьму. Незадолго перед этим священнику исполнилось семьдесят девять лет; он тяжело болел и в течение нескольких месяцев не вставал с постели, передвигался только с помощью дочери. Приехавшие сотрудники НКВД, подняв за руки и за ноги, забросили его в машину и увезли в тюрьму. Вызванный для медицинского освидетельствования врач поставил диагноз: миокардит, и как следствие – отечность ног; полное отсутствие зубов, старческая дряхлость. К физическому труду тюремный врач признал его непригодным[2].

Начались допросы.

– Какие проповеди и наставления вы давали верующим, касающиеся советской власти?

– Я верующим проповедовал часто, но о советской власти и политике ничего не говорил.

– В марте месяце сего года вы проводили антисоветскую агитацию среди верующих и организовали массовое выступление верующих с требованием к сельсовету возвращения вам дома. Подтверждаете это?

– 25 марта я действительно проповедовал в церкви, а после службы я верующим сказал, что сельсовет у меня вынул рамы из дома, я просил их, чтобы они пошли и попросили сельсовет вернуть мне рамы, так как время было еще холодное. Верующие, которые присутствовали в церкви, а их присутствовало примерно 100–150 человек, все пошли требовать рамы у председателя сельсовета, но рамы сельсовет не вернул.

– Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении о проведении вами контрреволюционной деятельности?

– В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю.

– Вы отрицаете свою преступность в проведении контрреволюционной деятельности, но следствием и свидетельскими показаниями точно установлено, что вы проводили контрреволюционную деятельность; требуем правдивых показаний.

– Повторяю, что контрреволюционной деятельности я не проводил, а проповеди верующим говорил...[3]

2 августа следствие было закончено, и дело направлено на рассмотрение Тройки НКВД, которая 10 августа приговорила священника Михаила Косухина к расстрелу[4].

В результате ли действий следователя Голофаста, который допрашивал о. Михаила, или тяжелых условий содержания в переполненной камере тюрьмы, но у священника оказалось сломанным левое бедро, он не мог ходить и не смог бы добраться до места расстрела. 16 августа по распоряжению администрации тюрьмы о. Михаил был переведен в Бежецкую городскую больницу, где прожил, приговоренный к расстрелу, 29 дней и 13 сентября 1937 года скончался[5].

Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3». Тверь. 2001. С. 164-166

Примечания

[1] Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 20781-С. Л. 4.

[2] Там же. Л. 7.

[3] Там же. Л. 11-12.

[4] Там же. Л. 23.

[5] Там же. Л. 24.

Священномученик Миро́н Ржепик, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

13 сентября

27 сентября (переходящая) – Собор Алтайских святых

23 октября – Собор Волынских святых

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Мирон родился в чешской благочестивой католической семье от Иоанна и Марии Ржепиков 21 апреля 1885 г. в деревне Кучкаровка Луцкого уезда Волынской губернии. 2 мая 1885 г. он был крещен в Луцком Кафедральном Римо-Католическом костеле с именем Мирослав. Восприемниками при святом крещении были: Иосиф и Мария. В 1887 году вся семья Ржепиков присоединилась к Православию в том же городе Луцке, а Мирослава нарекли именем Мирон в честь священномученика Мирона Кизического, память которого совершается 17/30 августа. В 1900 г. Мирон заканчивает Клеванское духовное училище и поступает в Волынскую Духовную Семинарию, которую заканчивает в 1906 г. по первому разряду и удостаивается звания действительный студент.

С 1906 г. по 1910 г. он студент Московской Духовной Академии, которую окончил со степенью кандидата богословия. 7 сентября 1910 г. он направляется преподавателем в Таврическую Духовную Семинарию.

Женившись на Елизавете Петровне, Мирон Иванович 7 октября 1912 г. принимает сан священства и направляется законоучителем в Лубенскую Учительную Семинарию Полтавской губернии, а уже 2 сентября 1915 г. его переводят в Кашинскую Духовную Семинарию Тверской губернии в качестве преподавателя Священного Писания и временно исполняющего обязанности инспектора.

После октябрьского переворота 1917 г. все Духовные учреждения советской властью были упразднены. С 1918 г. Кашинскую Духовную Семинарию реорганизовали в школу второй ступени, где Ржепик М.И. стал преподавать в ней иностранные языки и черчение.

В апреле 1926 года отец Мирон переезжает в г. Сергиев (ныне г. Сергиев Посад) и назначается настоятелем Пятницкого храма, на место умершего настоятеля протоиерея Евгения Александровича Воронцова, где вскоре возводится в сан протоиерея.

После закрытия в 1928 году Пятницкого храма он переходит служить в храм святых апостолов Петра и Павла (Воскресенский).

5 апреля 1930 года он был арестован в составе 60-ти священнослужителей и мирян Московской области и заключен в Бутырскую тюрьму.

15 мая 1931 г. протоиерею Мирону было предъявлено обвинение в том, что «он состоял членом Загорского филиала контрреволюционной организации «Истинные христиане», участвовал в нелегальных собраниях в алтаре церкви и занимался монархической антисоветской агитацией…».

20 мая 1931 г. тройка при ПП ОГПУ по Московской области вынесла свой приговор по статьям 58-10 и 58-11 УК РСФСР – 10 лет ИТЛ с отбыванием в Сиблаге. Шесть лет заключения, во время которых ему пришлось работать и на лесоповале, и чертежником, и делопроизводителем, были непомерно тяжелыми и в духовном и в физическом смысле.

С 1934 года отец Мирон находился в Чистюньгском отдельном лагпункте Кемеровской области и жил в бараке с архиепископом Ювеналием (Масловским), и десятком других священнослужителей. Здесь протоиерея Мирона застала новая волна гонений на Церковь 1937 года, не пощадившая и тех, кто уже имел значительные сроки заключения.

2 августа у всех заключенных священнослужителей был произведен обыск. У протоиерея Мирона были изъяты: «антиминс с платком, Евангелие, молитвенник, служебник, деревянный крест, вечный календарь» (пасхалия).

Начиная с 9 августа сотрудники секретного отдела НКВД стали вызывать на допросы старост бараков. Нашлись лжесвидетели из среды уголовников и сидевших за бытовые преступления, которые донесли, что священники устраивают Богослужения в бараке по вечерам, и противодействуют культурно-воспитательной работе в лагпункте.

18 августа 1937 г. отцу Мирону было предъявлено новое обвинение, что, находясь в лагере, он систематически вел «антисоветскую работу и занимался использованием религиозных предрассудков среди заключенных и вольнонаемных». На всех допросах он держался стойко, с достоинством, никого не выдал, вину свою отрицал, хотя и признал, что служил Богу и в лагере.

7 сентября по приговору тройки при НКВД СССР по Западно-Сибирскому краю протоиерей Мирон был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу, и 13 сентября 1937 г. был расстрелян вместе с другими священниками и погребен в общей безвестной могиле Западно-Сибирского края.

Протоиерей Мирон был канонизирован 6 октября 2006 г. и присоединен к Собору новомучеников и исповедников Российских.

Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Михаил Березин, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

13 января

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Михаил Александрович Березин родился 13 июня 1889 года в селе Малое Карачкино Козьмодемьянского уезда Казанской губернии в семье диакона Александра Ивановича Березина. После обучения в 1 классе Казанской Духовной семинарии, откуда он вышел по личному прошению 12 сентября 1908 года, М.А. Березин поступил на епархиальную службу. С 3 июня 1909-го по 9 марта 1910 года он нес послушание псаломщика церкви Рождества Христова села Пайгусово Козьмодемьянского уезда, а затем был переведен в Петропавловскую церковь села Кузнецово, располагавшегося в том же уезде. Здесь Михаил Березин прослужил до 1936 года, сначала псаломщиком, а в 1929 году был рукоположен во диакона и во священника. В сохранившихся клировых ведомостях дореволюционного периода отмечается, что поведения он был очень хорошего, знал марийский язык.

В селе Кузнецово проживали главным образом марийцы, многие из них не говорили по-русски. Но батюшка находил общий язык со своей паствой, его уважали и любили за кротость, незлобие, искреннее желание помочь ближнему. Об этом свидетельствуют и справки, которые впоследствии представили в следственные органы правление местного колхоза «Ударник» и прихожане Кузнецовской церкви с целью облегчить участь священника, хотя подпись под такими обращениями грозила арестом и самим подписавшимся.

Несомненно и то, что отец Михаил был человеком образованным. Об этом говорит опись его личной библиотеки, сохранившаяся в следственном деле. Творения святых отцов, материалы журналов «Нива», «Родина», «Воскресный день» помогали батюшке в его нелегком пастырском служении. За свои труды в 1933 году он был награжден скуфьей.

На протяжении 1930-х годов представители советской власти старались найти повод для ареста отца Михаила и закрытия церкви, но никаких серьезных обвинений предъявить не могли. Несмотря на это, 29 октября 1936 года в Горномарийский отдел НКВД из Йошкар-Олы пришел приказ о срочном аресте батюшки, в котором содержалось требование закончить дело в 8 дней и отправить заключенного в Йошкар-Олу. Отца Михаила арестовали в тот же день и обвиняли в контрреволюционной агитации против советской власти и мероприятий, проводимых ею на селе. В ходе следствия батюшка был допрошен семь раз: 30 октября, 6 ноября, 20 ноября (дважды) - в Козьмодемьянске; 14, 17, 20 декабря - в Йошкар-Оле. Кроме того, ему пришлось выдержать три очных ставки. Начиная с первого допроса, отец Михаил отрицал свою вину. Стремясь уложиться в отведенные 8 дней, следователь стал угрожать священнику расправой, но ничего не добился.

Отец Михаил очень беспокоился о своей семье. В следственном деле сохранилось его заявление на имя прокурора по делам НКВД МАССР от 8 января 1937 года, в котором батюшка просил «под поручительство или под подписку» освободить его для устройства своих дел. Он объяснял, что сыновья его учатся в Козьмодемьянске в 10, 8 и 5 классе, живут на частной квартире, у них кончились продукты, что супруга осталась без средств с маленькой дочерью и больной матерью на руках. Отец Михаил просил освободить его на время, чтобы продать что-то из имущества и помочь близким. Волновало батюшку и то, что он должен представить в районный финансовый отдел декларацию о расходах вверенного ему храма, так как несвоевременная подача документов могла послужить поводом к закрытию церкви. Во время своего временного освобождения он предполагал подать в органы власти необходимые бумаги. Конечно же, его не отпустили.

20 января 1937 года священник Михаил Березин предстал перед спецколлегией главсуда МАССР, которая на закрытом заседании рассмотрела его дело. Несмотря на то, что батюшка не признал своей вины и ни один из свидетелей не смог подтвердить выдвинутое против него обвинение, отец Михаил был приговорен к 5 годам лишения свободы.

До 23 июня 1937 года отец Михаил отбывал наказание в Ветлаге, расположенном на территории Нижегородской области, а затем был переведен в Антибесский лагерный пункт Сиблага, находившийся в Новосибирской области. Здесь он был арестован вторично по обвинению в активном участии в контрреволюционной кадетско-монархической повстанческой организации, «преследовавшей цели свержения советской власти в момент нападения Японии на СССР». Отец Михаил вел себя на следствии мужественно, на единственном допросе, состоявшемся 22 декабря 1937 года, отказался отвечать на вопросы следователя и что-либо подписывать. Следует отметить, что «работал» с батюшкой наиболее «умелый» следователь: из допрошенных им семи обвиняемых по делу шестеро дали признательные показания. И только отец Михаил не сказал ничего. «От дачи каких-либо показаний по своим религиозным убеждениям я отказываюсь», - значится в протоколе допроса.

Видя смирение и твердость батюшки в исповедании веры, Господь даровал ему мученический венец. 25 декабря 1937 года на заседании тройки УНКВД по Новосибирской области священник Михаил Березин был приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение 13 января 1938 года.

Источник: http://www.mari.eparhia.ru

Сщмчч. Никиты (Делекторского), епископа Орехово-Зуевского, Анато́лия Бержицкого, Арсе́ния Троицкого, Николая Дворицкого, Николая Протасова, Константина Любомудрова, пресвитеров, прмчч. Варлаа́ма (Никольского), игумена, Гаврии́ла (Владимирова), Гаврии́ла (Гура), иеромонахов, прмцц. Нины (Шуваловой) и Серафи́мы (Горшковой), монахинь (1937)

Священномученик Никита (Делекторский), Орехово-Зуевский, епископ

ДНИ ПАМЯТИ

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

19 ноября

ЖИТИЕ

Священномученик Никита (в миру Федор Петрович Делекторский) родился 22 декабря 1876 года в городе Покров Владимирской губернии в семье священника. В 1897 году Федор Петрович окончил Владимирскую Духовную семинарию и был направлен преподавателем Закона Божия в Южское училище в Вязниковском уезде.

В 1898 году Федор Петрович женился на Антонине Николаевне Флоринской, дочери соборного протоиерея города Александрова. 3 августа 1898 года Федор Петрович был рукоположен в сан священника ко храму Николаевского женского монастыря города Переславля.

С 1901 по 1907 год отец Феодор состоял председателем Ревизионного комитета при Переславском Духовном училище. С 1903 по 1907 год он нес послушание законоучителя церковной школы Николаевского женского монастыря и состоял заведующим и законоучителем Успенской церковноприходской школы города Переславля. В 1907 году от него ушла жена, и, по-видимому, обстоятельства сложились таким образом, что семью невозможно было восстановить; но детей у них не было, не было и необходимости заботиться ему о семье. 22 августа 1909 года отец Феодор был уволен по прошению за штат и 31 августа того же года стал вольнослушателем Московской Духовной академии. 16 октября 1910 года он был утвержден в звании студента.

В 1915 году отец Феодор окончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Его кандидатская работа «Ветхозаветные пророки как пастыри» заслужила высокую оценку рецензентов.

С 1 октября 1915 года по 27 декабря 1916 года отец Феодор был помощником секретаря Совета и правления Московской Духовной академии. 17 июля 1916 года он был награжден камилавкой за особые труды по обстоятельствам военного времени. 27 декабря 1916 года священник Феодор Делекторский по приглашению епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского) был назначен настоятелем Петропавловского кафедрального собора в городе Перми и преподавателем теории словесности и истории иностранной литературы в Пермском епархиальном женском училище. В 1919 году отец Феодор был возведен в сан протоиерея и в том же году Высшим Временным Сибирским Церковным Управлением, которое возглавлял архиепископ Сильвестр (Ольшевский), награжден золотым наперсным крестом. При отступлении Белой армии он остался в Перми.

В это время протоиерей Феодор решил всецело посвятить себя служению Церкви и принять монашеский постриг, о чем и сообщил епископу Пермскому Сильвестру (Братановскому), который принял соответствующее решение: «Ввиду безвестного отсутствия в течение 15-ти лет Антонины Делекторской и расторжения брака протоиерея Феодора Делекторского с нею в гражданском суде, церковное благословение с нее как таинство снимается для предоставления возможности протоиерею Феодору Делекторскому всецело посвятить себя служению святой Церкви в безбрачном состоянии».

В 1922 году протоиерей Феодор вернулся из Перми на родину во Владимирскую епархию и был назначен настоятелем Христорождественского собора в городе Александрове и благочинным всех городских церквей.

7 мая 1924 года Святейший Патриарх Тихон и Священный Синод постановили открыть в Самарской епархии викарную кафедру в городе Бугульме. 9 мая в храме Валаамского подворья в Москве митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский) постриг протоиерея Феодора в монашество с именем Никита и возвел в сан архимандрита. 12 мая архимандрит Никита был хиротонисан во епископа Бугульминского, викария Самарской епархии.

По прибытии епископа Никиты в Бугульму ОГПУ арестовало его, обвинив в связи с белочехами во время Гражданской войны. Но это ложное обвинение следователи не сумели доказать, и после месяца, проведенного в тюрьме, епископ был освобожден. В 1925 году власти снова арестовали епископа и обвинили его в том, что он совершал богослужение без разрешения местных властей как православный епископ, подчиняющийся Патриарху Тихону, между тем как законной религиозной организацией они признавали лишь обновленцев. Кроме того, преосвященный Никита был обвинен в том, что за богослужением поминал Святейшего Патриарха Тихона. После полутора месяцев пребывания в тюрьме в городе Мелекессе владыка был освобожден.

В 1926 году преосвященный Никита был назначен епископом Орехово-Зуевским, викарием Московской епархии, и с тех пор поселился в этом городе, где у него появилось много духовных детей. В 1927 году он был уволен по его прошению за штат. Жить, однако, он остался в Орехово-Зуеве. Он нес подвиг старчества, крайнего нестяжания и юродства. Иногда он выезжал в Москву и тогда останавливался у неких благочестивых людей, принимавших странников. Здесь в 1930 году он был арестован и приговорен к трем годам заключения в исправительно-трудовой лагерь и отправлен на строительство Днепрогэса, где ему пришлось работать конюхом и ночным сторожем.

В 1934 году владыка вернулся в Орехово-Зуево и поселился в комнате общежития, населенного в основном милиционерами кавалерийского взвода. Милиционеры знали, что это ушедший за штат епископ Орехово-Зуевский, но относились к нему доброжелательно, видя его совершенную нестяжательность и доброту. Духовные дети помогали владыке материально, но все, что ему давали, он раздавал нуждающимся, зарабатывая себе на жизнь сбором утильсырья. Он стал нищим, который благотворил нуждающимся. Среди некоторых людей, его знавших, его юродство вызывало недоумение, недоверие, и они указывали епископу, что сам его вид располагает к пожертвованиям. Однажды он ответил на недоумение одного из жертвователей: «Вы видели и знаете, что имеете дело с человеком, который страдает за свои убеждения и не мирится с... жизнью, полной обмана, предательства и пошлости... Да не подумайте вы, что мое ремесло – попрошайничанье. Ваши жертвы переданы мною неимущим бедным людям, и они всегда могут вам о том засвидетельствовать. Данное вами через нас взаим – дано Богу, Который в свое время и возвратит вам, ибо ничто у Него не пропадает».

Получив летом 1937 года распоряжение о начале массовых гонений, власти Орехово-Зуева стали собирать сведения через служивших в орехово-зуевском соборе обновленцев обо всех проживавших в их городе духовных лицах, и в частности о преосвященном Никите.

13 октября, когда епископ проходил мимо собора, сотрудники НКВД арестовали его. Он был заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Сразу же после ареста начались допросы, которые продолжались беспрерывно в течение трех суток.

– Вы имеете определенное место жительства и место службы? – спросил следователь.

– Определенного места жительства и места службы я не имею, – ответил епископ.

– По каким документам вы проживаете и прописаны ли вы на жительство где-либо?

– Документов я никаких не имею, и нигде на жительство я не прописан.

– В каком сане вы состояли ранее и какой имеете в данный момент?

– Ранее я состоял в сане епископа и имею этот сан епископа до настоящего времени.

Убедившись, что перед ним епископ, следователь счел достаточным для осуждения сан владыки и уже не стал ничего спрашивать о его антисоветской деятельности.

19 октября был допрошен один из лжесвидетелей, который сказал, что знает епископа с 1936 года, что епископ имеет большой круг единомышленников и почитателей во многих городах Советского Союза, что будто бы владыка говорил ему: обязанность каждого истинного пастыря – это побуждать верующих к защите Церкви, не допустить закрытия церквей, организовать верующих вокруг церкви для ее защиты. В заключение лжесвидетель сказал, что епископ юродствует и к нему обращаются как к прозорливому, который может провидеть грядущее.

17 ноября тройка НКВД приговорила преосвященного Никиту к расстрелу. Епископ Никита (Делекторский) был расстрелян через день после приговора, 19 ноября 1937 года, и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Ноябрь». Тверь, 2003 год, стр. 77-82. http://www.fond.ru/

Священномученик Анато́лий Бержицкий, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Анатолий Ананьевич Бержицкий родился 3 июля 1875 г. в селе Маяки Одесского уезда Херсонской губернии. Он происходил из русской священнической семьи, брат его тоже впоследствии стал священником, а племянники были белыми офицерами и эмигрировали в Болгарию. Первое образование будущий мученик за Христа получил на юридическом факультете Юрьевского университета, который закончил в 1902 году. Имел также и духовное образование. Известно, что духовный сан он принял после 1917 года.

Первый раз его арестовали в городе Барнауле 20 июля 1921 года. Его помещают в городской тюрьме, но выпускают через 40 дней. Следующий раз арестовывают в 1930 году, на этот раз в заключении ему приходится пробыть 10 месяцев. По выходе на свободу он едет в город Чимкент Южно-Казахстанской области, где для того, чтобы выжить, он работает плановиком в облздраве.

Последний раз священник был арестован 10 сентября 1937 года.. Отец Анатолий Бержицкий обвинялся в том, что «на следствии скрыл свое духовное звание и связь с братом, проживающим в г. Николаеве, у которого в эмиграции в Болгарии находятся два сына б[ывшие] [белые] офицеры. <…> Приехал в г. Чимкент специально для проведения контрреволюционной работы среди церковников».

Отец Анатолий был приговорен Тройкой УНКВД по Южно-Казахстанской области к высшей мере наказания. 19 ноября 1937 г. за приговором последовал расстрел. 12 декабря 1957 г. Военный трибунал Туркестанского ВО, за отсутствием состава преступления, реабилитировал Бержицкого Анатолия Ананьевича, а Юбилейным Архиерейским собором Русской Православной Церкви, проходившим 12-16 августа 2000г. было объявлено о начале общецерковного почитания священномученика иерея Анатолия.

Источник: По материалам Базы данных ПСТГУ. http://pstgu.ru

Священномученик Арсе́ний Троицкий, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

19 ноября

ЖИТИЕ

Священномученик Арсений родился 28 октября 1880 года в селе Гридьево Тверского уезда Тверской губернии в семье священника Сергия Троицкого. Поступил в Тверскую Духовную семинарию, которую окончил в 1903 году. Во время обучения в семинарии он нес послушание учителя певчих архиерейского хора и часто приглашался проповедником на архиерейские богослужения.

30 января 1903 года в день празднования памяти великих святителей и учителей вселенских Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого архиепископ Тверской и Кашинский Димитрий (Самбикин) совершил литургию в храме Трех святителей в Твери. Произнесение проповеди на богослужении было поручено Арсению Троицкому. В этой проповеди он, в частности, сказал: «Мы, православные служители, в настоящий день творим память трех великих святителей и наставников наших – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого; воспоминаем их благочестивую жизнь и те великие подвиги и труды в деле проповедания слова Божия, которыми так полна жизнь этих трех великих столпов веры Христовой.

Для чего же мы совершаем это воспоминание? Если скажем, что для того, чтобы прославить и возвеличить имя их, то они уже прославлены и возвеличены не только на земле, но и на небе, не только от человек, но и от Бога, ибо они уже не странни и пришельцы, но сожителе святым и приснии Богу (Еф.2,19). К чему же тогда настоящее торжество в память их?

Ответим на это словами апостола Павла: да взирающе на скончание жительства, подражаем вере их (Евр.13,7), то есть чтобы мы, чтущие память их, поучались примером их добродетельной жизни, подражали вере их, благодаря которой они содеяли правду, получили обетования, стяжали себе неувядаемые венцы жизни вечной. Для каждого члена Церкви Христовой вера есть единственное средство для получения живота вечного, и вся жизнь христианина есть один непрерывный подвиг веры и добродетели, который он благополучно может совершить, подражая вере своих наставников – святых угодников Божиих. Но спросим себя, православные слушатели, идем ли мы на этот подвиг веры, совершаем ли его и подражаем ли вере своих руководителей? Подвиг этот велик, и редко кто из нас благополучно совершает его. Он состоит в том, чтобы жить свято, в правде и истине, чтобы во всех делах и начинаниях предавать себя на волю Божию, жить для Бога и так быть верным Ему и надеяться на Его благость и милосердие, чтобы ни мучения, ни самая смерть не могли заставить нас отречься от веры в Него...

Далее, спросим себя, можем ли мы, ученики и последователи святых наставников наших, подражать той ревности и твердости в вере и правде, из-за которой они претерпевали всякие гонения и лишения? Поистине, наше сердце содрогается и трепещет при воспоминании тех страданий и мучений, которые они терпели за имя Христово. Для нас кажется это очень и очень трудным подвигом. Но они безболезненно идут пред судилища, ведутся на мучения, даже радуются, что сподобились за имя Господа Иисуса Христа бесчестие прияти (Деян.5,41): ничто не может разлучить их от любве Божия, яже о Христе Иисусе, – ни смерть, ни живот, ни начала, ни власти, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая (Рим.8,38-39). Так, воспоминаемый ныне угодник Божий святитель Василий Великий, когда царский епарх Модест, желая привлечь его на сторону еретиков, именем царя стал грозить ему изгнанием и другими бедствиями, отвечал: "Изгнания я не боюсь, потому что вся земля моя, или, лучше сказать, Божия. Мучений я не боюсь, потому что они приведут меня к желанному концу, и ты окажешь мне милость, что скорее пошлешь меня к Богу”.

Вот как подвизались святые угодники, вот как они побеждали мир и грех, и победой этой была вера их. Но не такова наша жизнь, наши дела, наша вера, в сравнении с их верой. Отчего же это происходит? Или, может быть, они были высшие, отличные от нас существа? Нет, они были такие же люди, как и все мы... Но, быть может, они имели большие обетования, надеялись получить большие награды за свои подвиги? Нет, всем одинаково принадлежат те высокие обетования и та великая награда на небесах, тот венец правды, который уготовал Господь любящим Его (2Тим.4,8).

Чего же нам недостает для достижения совершенства и для получения истинного блага?

Недостает одного, именно: веры и любви к Богу, такой любви, какою пламенели души святых наставников наших, которая не останавливалась бы ни пред какими несчастиями и бедствиями жизни, ради которой мы всегда были бы готовы положить душу за други своя, от которой не могли бы разлучить нас ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни глад, ни нагота, ни беда, ни меч (Рим.8,35)».

Учась в семинарии и исполняя послушание учителя певчих архиерейского хора, Арсений служил псаломщиком в Успенской единоверческой церкви в Твери.

В 1903 году Арсений Сергеевич женился на девице Татьяне, дочери протоиерея Павла Плетнева, служившего в храме Ильи Пророка в селе Селихово Корчевского уезда Тверской губернии. Вскоре он был рукоположен в сан диакона, а 17 октября 1903 года – в сан священника к Ильинской церкви в селе Селихово. Отец Арсений со всей ревностью глубоко верующего человека принялся за пастырский труд, не ограничивая его только рамками богослужения. Он сразу же вступил в благотворительное общество имени великомученицы Варвары, целью которого было оказание помощи бедным воспитанницам Тверского епархиального училища, и стал щедрым жертвователем и активным деятелем этого общества.

В 1908 году отец Арсений в соответствии с пожеланиями и благословением епархиального архиерея Алексия (Опоцкого) учредил при храме в селе Селихово церковноприходской совет, состоящий из двенадцати человек. Его целью стало поддержать в приходе «угасающий дух религиозности и любви к святому храму и богослужению, развить приходскую благотворительность, ослабить сильно распространившийся порок пьянства, организовать библиотеку-читальню». За полгода деятельности совета была открыта при содействии Корчевского земства прекрасная библиотека-читальня и назначен заведующий, на оплату труда которого стали выделяться постоянные средства.

Все крестные ходы и молебны в домах прихожан совершались при огромном стечении народа и с великим благоговением. Все это стало происходить благодаря разъяснениям священника сути церковных таинств. Собирались денежные средства, которые раздавались нуждающимся во время пасхальных празднеств, были собраны средства на устройство богадельни при храме.

Отчет о деятельности приходского совета Ильинской церкви правящий архиерей отправил для публикации в «Тверских епархиальных ведомостях» в качестве примера добрых начинаний для других приходов.

В те годы становится насущной необходимостью выработка программы преподавания Закона Божия для просвещения народа. В епархии были проведены совещания представителей епархиального и губернского училищных советов и священников-законоучителей начальных школ. Одним из самых активных участников этих совещаний, проходивших с 4 по 6 марта 1914 года в Твери, стал священник Арсений Троицкий.

Когда началась Первая мировая война, отец Арсений вместе с прихожанами стал помогать больным и раненым воинам. В 1916 году за усердную пастырскую службу он был награжден камилавкой. 17 февраля 1917 года отец Арсений был назначен помощником благочинного 1-го округа Корчевского уезда. За ревностное и усердное служение он был возведен в сан протоиерея.

В послереволюционное время отец Арсений не стал уступать воинствующему безбожию, но, продолжая воспитывать своих прихожан в православном духе и укреплять в вере, организовывал многочисленные паломничества к православным святыням.

С 24 по 26 июля 1921 года священник возглавил паломничество в Николаевский Пешношский монастырь, находящийся в Дмитровском уезде Московской губернии. По окончании паломничества его участники образовали союз ревнителей христианского благочестия под небесным покровительством преподобного Мефодия, основателя Пешношского монастыря, вдохновившего сердца паломников объединиться в братский союз для религиозного просвещения и большего преуспеяния духовного в делах веры и благочестия. Протоиерей Арсений составил устав религиозного союза ревнителей благочестия. В летнее время члены союза стали принимать активное участие в крестных ходах, устраиваемых различными приходами, а в зимнее – в проведении бесед на религиозные темы.

24 ноября 1922 года за противодействие обновленческому расколу власти арестовали епископа Старицкого Петра (Зверева), исполнявшего в то время обязанности управляющего Тверской епархией. В тот же день в Никольской, что на Плацу, церкви в Твери состоялось собрание тверского духовенства и представителей приходских общин. Руководители собрания впоследствии составили выписку о принятых на нем решениях для сведения духовенства и мирян.

После длительного обсуждения собрание постановило настоятельно необходимым созыв Поместного Собора, «с соблюдением принятых ранее правил свободного избрания представителей от духовенства и мирян на окружных уездных и епархиальных собраниях; причем Собор должен состоять из православных христиан, и если намеченный "Живой церковью” и ВЦУ Собор не будет отвечать даже элементарным требованиям справедливости свободного избрания достойных представителей, то его игнорировать и озаботиться с разрешения предлежащей власти созывом другого, канонически законного и вполне правомочного Собора... Заслушав заявление группы верующих о желательности ходатайства за арестованных епископа Петра, протоиерея А.К. Бенеманского, мирян А.И. Соколова, А.М. Преображенского и протоиерея В.П. Куприянова ввиду полной неизвестности о причинах их ареста... единогласно постановили: принимая во внимание хорошо известную членам собрания политическую благонадежность арестованных лиц, их совершенную лояльность по отношению к советской власти и, с другой стороны, крайнюю желательность видеть их на свободе как лиц, способных действовать в умиротворяющем духе среди верующих масс, в особенности в настоящее время, ввиду возбуждения умов под влиянием действий чуждой верующим организации "Живая церковь” и, наконец, болезненного состояния епископа Петра, – избрать... (далее идет перечень фамилий. – И. Д.) и уполномочить их войти с ходатайством в губернское политическое управление и прокуратуру о выяснении причины ареста и освобождении их, если потребуется, под поручительство всех членов настоящего собрания».

Далее собрание выслушало телеграмму от духовенства и мирян Кашинского викариатства следующего содержания: «Узнав о прибытии в Тверь назначенного ВЦУ епископа Александра, заявляем, что Александра не признаем, распоряжениям его не подчиняемся... По обмене мнениями постановили: сообщить епископу Александру (Надеждину), что... единственным епископом, управляющим Тверской епархией, духовенство и миряне признают избранного ими епископа Петра или назначенного им; причем ни в коем случае не желают и не допустят к себе других епископов или священников, в особенности старой марки, вроде членов духовных консисторий или бывшего государственного совета, каковым является и епископ Надеждин, как элементов сомнительных и нежелательных...»

30 ноября 1922 года епископ Петр был перевезен из Твери в Москву и заключен в Бутырскую тюрьму. 4 декабря епископ Осташковский Гавриил (Аболымов) направил послание духовенству и мирянам Тверской епархии, в котором писал: «За отсутствием управляющего епархией преосвященного Петра, епископа Старицкого, в порядке управления по его поручению и по вызову тверского духовенства и паствы, я с 1 декабря вступил в управление Тверской епархией. Извещая о сем духовенство епархии через отцов благочинных, прошу всех пребывающих в молитвенном и каноническом общении с нами не принимать и не исполнять распоряжений иных духовных лиц или церковных организаций... присланного в Тверь от ВЦУ епископа Александра Надеждина (бывшего Кашинского) единодушно отвергнуть и поэтому рассылаемым представителями ВЦУ бумагам не верить и не придавать значения».

Представители православного духовенства в разъяснение происходящих событий дали пояснения священнослужителям и мирянам Тверской епархии. Они писали: «В Тверь прибыл епископ Гавриил из Осташкова и вступил в управление епархией. От "Живой церкви” и ВЦУ хозяйствуют три представителя Христовой церкви – епископ Александр (Надеждин), бывший священник в Пречистом Бору и Торжке Раевский и бывший протоиерей Покровской города Твери церкви Н.Ф. Троицкий, изгнанный приходом. Захватили канцелярию епископа Петра, захватили Желтиков монастырь, но с ними никто не служит».

5 декабря епископ Александр (Надеждин) и обновленческое епархиальное управление выпустили послание, обращенное к благочинным Тверской епархии.

25 января 1923 года состоялось собрание отдельных благочиний Кимрского округа. На следующий день состоялось собрание представителей духовенства и мирян всего Кимрского уезда. Съезд проходил в Воскресенском соборе города Корчевы, как центрального места в Кимрском уезде. Всего, кроме публики, присутствовало двадцать шесть священников, четыре диакона, восемь псаломщиков и пятьдесят два мирянина. Председателем съезда был избран мирянин Федор Роднов, товарищами председателя – благочинный 1-го округа протоиерей Иоанн Преображенский и мирянин Илья Трубач, секретарями – протоиерей Арсений Троицкий и протоиерей Арсений Покровский.

Первым выступил протоиерей Иоанн Преображенский, который глубоко и поучительно раскрыл сущность, красоту и величие Православной Церкви как служительницы миру в духе Христа, Его святого Евангелия. Затем он определенно и ярко нарисовал резко противоположный образ нового реформаторского движения, возглавляемого ВЦУ.

Содокладчиком выступил протоиерей Арсений Троицкий, который главное внимание уделил переживаемому моменту церковного развала, выражающемуся в сознательном походе на православие. Он сделал анализ программы «Живой церкви» на основании данных, опубликованных в журнале «Живая церковь», а также исходя из личных впечатлений от выступлений живоцерковников. В результате он пришел к выводу, что дух учения живоцерковников резко противоположен духу православия.

В конце заседания была принятая следующая резолюция: «В многочисленных голосах представителей Кимрского уезда, в первую очередь прямых служителей алтаря – пастырей Церкви, а с ними равно их сотрудников, клира и мирян, собравшихся на совещание для выяснения вопроса, как относиться к новому церковному реформаторскому движению "Живой церкви”, – звучало одно твердое убеждение, что наша Православная Церковь есть столп и утверждение истины; в ней, как в теле Христовом, все вечно-юно, все вечно-живо, все благодатно-действенно; Русская Православная Церковь – есть хранительница истины Христовой в лице тех многочисленных праведников, которые, как солнце, зажигают своим благодатным светом служителей слова Божия, простые сердца верующих, внушая тем и другим свято сохранять в чистоте и неповрежденности православную апостольскую святоотеческую веру. А потому и говорить, в особенности пастырям, о необходимости какой-то другой "Живой церкви”, внушать верующим, что будто бы нужно переменить свой прежний древлеотеческий взгляд на православие, собрание признало делом совершенно излишним, недопустимым, весьма вредным для внутреннего благосостояния Православной Церкви как единого тела Христова... Собрание нашло необходимым твердо и определенно заявить: "Никаких реформ и нововведений в Церкви без правомочного Собора Русской Поместной Церкви отнюдь не допускать”.

Поэтому, видя, как никем не уполномоченные представители реформаторских групп самочинно захватили в свои руки Высшую Церковную Власть в Русской Церкви и дерзают назначать в губернские города своих епископов, бесстыдно изменивших истине, собрание считает ВЦУ, а равно и его ставленника на Тверскую кафедру епископа Александра, делом законопреступным, неправомочным, самозванным и насильнически прервавшим законную церковную высшую власть; а также собрание негодует на то, что живоцерковники путем наговоров и клеветы ухищряются смещать законных пастырей Церкви, вполне лояльно относящихся к государственной власти; следовательно, собрание находит совершенно излишним и необязательным подчиняться ВЦУ и его ставленникам...»

1 марта 1923 года за проведение этого собрания были арестованы протоиереи Иоанн Преображенский, Арсений Троицкий, Арсений Покровский, Макарий Комаров, Александр Молчанов, Василий Рубцов и миряне Федор Роднов и Илья Трубач и заключены в тюрьму ОГПУ в Твери. Тогда же был арестован и епископ Гавриил.

6 марта следователь допросил протоиерея Арсения Троицкого. На заданные ему вопросы священник ответил: «В предъявленном мне обвинении в нелегальной противосоветской деятельности... получении от епископа Гавриила директив и материалов для агитации, призывающей на мученичество и на борьбу с антихристами – гонителями Церкви и тому подобное, виновным себя не признаю... Мирян к себе в сотрудники я набирал с целью использования их для разъяснения ближайшему населению положения церковной жизни и программы "Живой церкви”, чтобы сохранить православное настроение в своем приходе».

9 марта все арестованные были переведены в тюрьму ОГПУ в Москве. 20 апреля следствие было закончено и вынесено следующее заключение: «Дело возникло в Тверском отделе ОГПУ на основании имеющихся материалов о том, что Аболымов (епископ Гавриил) распространяет среди церковников контрреволюционные воззвания, разжигающие национальную вражду, в особенности против обновленческих течений, называя их врагами Церкви. В результате этих воззваний епископа Гавриила церковники Комаров М.И., Молчанов А.Г., Покровский А.П., Рубцов В.Г. и миряне Трубач И.А., Роднов Ф.И. под руководством Преображенского и Троицкого созывают уездный съезд духовенства, на котором выдвигают вопрос о создании специального органа, ведающего учетом сил сторонников тихоновского течения и вербовкой сотрудников из мирян для возбуждения национальной вражды и подготовки народного мнения... На основании вышеизложенного нахожу, что Аболымов, Преображенский, Троицкий, Комаров, Молчанов, Покровский, Рубцов, Трубач и Роднов являются ярыми реакционерами и ведут антисоветскую деятельность, что подтверждается агентурными, имеющимися в деле материалами, а потому... вышеназванных заключить в концлагерь сроком на три года каждого».

16 мая 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила протоиерея Арсения и других арестованных к трем годам заключения в концлагере. Заключение отец Арсений отбывал в Соловецком концлагере. Освободившись в 1926 году, он вновь стал служить в селе Селихово.

В 1929 году советская власть стала проводить мероприятия по уничтожению священнослужителей Православной Церкви и свободных крестьян. 18 февраля 1930 года двадцатилетний секретарь комсомольской ячейки в селе Марьино Герман Гущин, обратившись к агенту ОГПУ, сказал, что может дать показания о некоторых крестьянах села. «Недели полторы тому назад, – сказал он, – при посещении помещения Роднова я заметил у него две приобретенные кровати и швейную машину. Я спросил его, где он приобрел кровати. Роднов мне про детскую кровать сказал, что дал ему Кротов, как ненужную. Привез кровать Роднов на моих глазах в ноябре 1929 года. Про другую кровать он замялся, ничего не сказал, а также не сказал, откуда у него взялась машина... Причем дополняю, что лишенец Кротов стал производить распродажу имущества после того, как объявлено было о раскулачивании. Первая опись имущества у Кротова была за неуплату налога в декабре месяце; тогда как он не должен распродавать после этого имущество, при описи финагентом часть имущества была укрыта, что доказывает проданный стол и кровать. А также укрыл имущество лишенец Башилов, как-то: швейную машину ножную он передал Роднову. От него машина полетела к Мареву, машина не попала в опись, машина в настоящее время находится у Марева, до описи спрятана была у Роднова. Также Башилов передал кровать Роднову».

Затем были допрошены несколько крестьян, которые дали весьма расплывчатые показания. В результате 15 августа 1930 года были арестованы протоиерей Арсений Троицкий, церковный староста Василий Кротов и крестьяне Андрей Башилов, Василий Трусов и Михаил Воронин и заключены в тюрьму в городе Кимры.

Допрошенный 20 августа Герман Гущин сказал: «Свои протоколы опроса, где я опрошен агентом розыска, я подтверждаю. Воронин до сего времени антисоветски настроен, при всяком удобном случае в группе крестьян он бросает шпильки по адресу советской власти, бедняцкой части деревни, дружбу он ведет с Башиловым, Кротовым, иногда бывает Роднов. Взаимоотношения с попом Троицким самые хорошие у Воронина, кроме того, с попом Троицким в особых хороших отношениях все кулаки деревни Марьино, в особенности, как я выше сказал, Воронин, Башилов, Кротов, Трусов; поп бывает у них во время молебствия; ходят ли они домой к Троицкому, сказать не могу, но во время праздников ходят в церковь. Кротов же, как бывший церковный староста, был часто у попа дома».

27 августа 1930 года следователь допросил Андрея Башилова, который сказал: «Найденная у меня серебряная разменная монета в сумме сто три рубля двадцать копеек составилась у меня таким образом. Во время служения молебнов священником Троицким из села Селихово последний собрал по деревням большое количество монеты, как серебра, так и меди. Проходя по деревням, поп Троицкий зашел служить молебен ко мне в дом. Когда он отслужил молебен, я вынул пятидесятирублевую бумажку, из которой получил сдачи 49 рублей, так как за молебен подал Троицкому один рубль. Я у попа не просил исключительно серебряную монету, а просил дать мне сдачу. Троицкий мне ответил: "Если у меня есть, я тогда дам”. Троицкий таковые мне сдал. Я эти деньги положил в мешочек и спрятал в сундук. За время нахождения этих денег, то есть серебряных, мне приходилось кое-кому платить – например, за починку колеса я заплатил 1 рубль 75 копеек, и еще кой-кому. Я весной этого года имел несколько пар валяной обуви, которые продал, в счет чего получил также серебряную монету. О том, что чувствовалась недостача в мелкой серебряной монете, я не знал, так как никуда не хожу. Я эти деньги хранил на "черный день” и на уплату налогов. Во время обыска у меня было найдено еще 48 рублей бумажных денег. Я при обыске сказал, что в сундуке имеются бумажные деньги и старые бумажки и документы, потому что думал, что речь идет не о серебряных деньгах, а вообще производится обыск».

2 сентября следователь допросил отца Арсения, и тот, отвечая на вопросы, сказал: «В отношении найденного серебра у Андрея Башилова, я помню, что во время Пасхи, когда мы обходили деревню Марьино с молебнами, мы зашли в дом Башилова совместно с причтом в лице псаломщика и диакона.

Отслужили молебен в доме Башилова; последний, вынув пятидесятирублевую бумажку, предложил получить 1 рубль за молебен и получил сдачи 49 рублей серебром. Просил ли он серебряной монетой сдачу или бумажными купюрами, я этого обстоятельства не помню. Я думаю, что он хранил найденное у него серебро исключительно как сбережения, а не как метод укрытия серебра от его движения. Я посещал дом Башилова с религиозными требами и других посещений не делал.

С Кротовым у меня большой дружбы не было. Я бывал у него дома исключительно по делам церкви. То же самое было, когда Кротов, будучи церковным старостой, посещал мой дом.

В своих проповедях я никогда не касался политики советского правительства, и проповеди носили исключительно религиозный характер. Проповеди мои привлекали много молящихся, как мужчин, так и женщин. Я пользуюсь авторитетом среди населения в нашей общине, так как служу в этом приходе около двадцати семи лет. Существовавший в селе Селихово колхоз развалился в то время, когда я находился в заключении, и по возвращении моем из него колхоза уже не было.

Виновным себя в передаче серебра Башилову с целью укрытия такового и в агитации против мероприятий советской власти не признаю».

3 сентября следствие было закончено с таким заключением: «Троицкий, Башилов, Кротов, Воронин, Трусов достаточно изобличаются в том, что в период тяжелого положения с разменной серебряной монетой с целью подрыва финансового положения в СССР священник села Селихово Арсений Троицкий передал около 50 рублей серебряной мелкой монеты гражданину деревни Марьино Андрею Башилову, который к этой сумме еще скопил 53 рубля 2 копейки и составил сумму в 103 рубля 2 копейки, каковые были у него обнаружены во время обыска. Те же, Башилов, Троицкий и граждане Воронин, Кротов и Трусов, бывший городовой, будучи тесно между собой связаны как по своей классовой принадлежности, так и по имущественному положению, вели агитацию против мероприятий советской власти, проводимых на селе. Свою агитацию проводили главным образом среди отсталой части населения, а священник Троицкий – среди прихожан своей церковной общины. Кротов, будучи церковным старостой, во всем помогал священнику Троицкому, с которым был в дружественных отношениях... Воронин и Трусов, будучи связаны с Башиловым как валялы, вели работу среди населения против политики советской власти на селе по отношению к лишенцам и зажиточному классу».

22 ноября 1930 года тройка ОГПУ приговорила протоиерея Арсения к трем годам ссылки в Казахстан, старосту Василия Кротова – к трем годам ссылки на Урал, крестьяне Андрей Башилов, Михаил Воронин и Василий Трусов были из-под стражи освобождены. Ссылку отец Арсений отбывал в Актюбинске.

Вернувшись, он стал служить в храме Покрова Пресвятой Богородицы в селе Власово Шатурского района Московской области.

28 октября 1937 года власти арестовали весь клир Покровского храма – трех священников и двух диаконов. Первые допросы проходили в сельском отделении НКВД.

4 ноября протоиерей Арсений подписал протоколы, составленные следователем, с признанием вины в руководстве контрреволюционной группой церковников. На вопрос следователя, признает ли он себя виновным в систематической контрреволюционной деятельности, отец Арсений ответил: «Я враждебно настроен к ВКП(б), но после возвращения из ссылки я против советской власти открытой агитации не вел».

После первых допросов отец Арсений был переведен в Таганскую тюрьму в Москве, и здесь 16 ноября священника допросил другой следователь, но с применением тех же самых угроз. На этот раз отец Арсений занял твердую позицию и не стал подписывать никаких лжесвидетельств.

– Вы арестованы как руководитель контрреволюционной группы духовенства. Признаете себя виновным? – спросил следователь.

– Виновным себя в контрреволюционной деятельности не признаю. Действительно, я не отрицаю того, что являлся настоятелем данной церкви, но все лица собирались и обсуждали вопросы религиозных обрядов, своих мыслей против советской власти я не высказывал, – ответил священник.

– Вас уличают в контрреволюционной деятельности обвиняемые. Намерены вы давать следствию откровенные показания?

– Никакой агитацией я не занимался. Все улики, которые мне предъявлены, являются клеветой на меня.

17 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Арсений Троицкий был расстрелян в тот же день и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии Ноябрь». Тверь, 2003 год, стр. 62-76.: http://www.fond.ru/

Священномученик Николай Дворицкий, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

28 июня (переходящая) – Собор Псковских святых

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Николай Васильевич Дворицкий родился 7 мая 1878 г. в погосте Дегжо Дедовичского уезда Псковской губернии в семье священника. Поступил в Псковскую Духовную семинарию. На пятом курсе по прошению был уволен из числа учащихся и посвящен в сан диакона к Михайловской церкви села Дно Порховского уезда. Это произошло в 1898 году, когда отцу Николаю исполнилось 20 лет. Такое раннее посвящение в священный сан по тем временам случай был довольно редкий, что свидетельствует об особых душевных качествах ставленника. Приход села Дно, куда был назначен отец Николай, был многочисленным и весьма оживленным. Соседство железной дороги в жизнь Дновского прихода привносило как свои достоинства, так и недостатки. Местные жители ездили на заработки в крупные города, и, возвращаясь домой, привозили с собою дух неверия и откровенного материализма, которым все более заражался мир. Привозили они также и дурные привычки, отнюдь не свойственные простому деревенскому люду.

В июле 1909 г. архиепископ Арсений (Стадницкий), совершая объезд вверенной ему в управление Псковской епархии, посетил приход Дно. Именно тогда и состоялось более близкое знакомство, связавшее на многие годы двух служителей Церкви – выдающегося церковного иерарха Владыку Арсения, будущего кандидата на Патриарший престол, и отца Николая, будущего священномученика. Архипастырь познакомился с приходом, посетил храм и обратился к народу со словом назидания, в котором затронул проблему соседства прихода с железной дорогой.

В алтаре Михайловского храма хранился памятный деревянный крест; надпись на нем гласила, что сей храм был построен в 1825 г. на средства генерал-майора В. В. Ададурова.

Причт Михайловского храма состоял из священника, штатного диакона и псаломщика. В Дновском приходе имелось 3 школы: церковно-приходская и 2 земских, а также церковно-приходское попечительство. Была здесь также народная библиотека и хор певчих-любителей. Православных прихожан при Михайловской церкви в те времена насчитывалось около 2,5 тыс. человек. Большой приход требовал и больших трудов церковного причта. Богослужения и требы, заботы об устроении и поддержании церковно-приходской жизни, народного и школьного образования отцу Николаю приходилось делить со священником Александром Белявским, а затем, когда по преклонным летам отец Александр ушел на покой, с его восприемником, священником отцом Александром Архангельским. По представлению инспектора народных училищ Порховского уезда в 1905 году отец Николай был утвержден законоучителем 1-го Дновского земского училища. Он преподавал юношеству Закон Божий. Спустя 3 года за усердное и ревностное преподавание Закона Божия в Дновском земском училище ему была объявлена архипастырская признательность с выдачей свидетельства о сем 2 июня 1908 года.

25 августа 1911 года отец Николай покинул Михайловский храм и ставший ему родным Дновский приход. Ему предстояло новое поприще, которое всякий носитель диаконского сана счел бы для себя за честь. Владыка Арсений (Стадницкий), получив назначение на Новгородскую кафедру, перевел его в свою новую епархию. Отец Николай был назначен на испытательный срок протодиаконом в главный собор одной из древнейших в России епархий – знаменитую Святую Софию.

Владыка Арсений был большой знаток, любитель и благоговейный совершитель церковных богослужений. Строгий в первую очередь к себе, Владыка был особенно требователен к дьяконскому чину и певчим. Необходимо было приложить много усилий, способностей, желания, чтобы угодить Владыке Арсению, который стремился к тому, чтобы возглавляющий богослужение архиерей, дьякон и клир составляли бы триединую гармонию. Всего год потребовался отцу Николаю, чтобы из «исполняющего дело» быть утвержденным в должности протодиакона Софийского собора. Резолюция была подписана Владыкой Арсением 21 марта 1912 г. во внимание к его усердной службе. При этом отец протодиакон был награжден двойным орарем.

С переменой места служения отец Николай, однако, не был освобожден от преподавательской работы, и в 1915 году его утвердили законоучителем 2-го Дновского земского училища. Станция Дно от Великого Новгорода находится на расстоянии не менее 20 км. О. Николаю приходилось в течение многих лет путешествовать в оба конца. Семейство его оставалось в Дно, где у него и у супруги его Анастасии Тихоновны подрастало 2-е детей: дочь Евгения, 1901 г. рождения, гимназистка, музыкально одаренная девушка, большую часть своего времени проводившая за пианино, и сын Иоанн, 1906 г. рождения, воспитанник Новгородского Духовного училища.

В 1916 году отец Николай был награжден высокой церковной наградой – орденом Святой Анны III-й степени. К 300-летию царствования дома Романовых, которое широко отмечалось во всех регионах Российской Империи, отец Николай был удостоен памятных креста и медали.

В звании диакона отец Николай прослужил 13 лет. 15 октября 1918 года, в 33-летнем возрасте, в Великом Новгороде, в Софийском соборе он был рукоположен в сан священника и назначен настоятелем Казанской церкви п. Лукомо Порховского уезда Псковской епархии (ныне Дновский район).

После установления в 1917 г. советской власти в Российском государстве начались жестокие гонения на Церковь. Отец Николай Дворицкий пережил все этапы этих гонений. Как «служитель религиозного культа» он был лишен гражданских прав. Кроме того, священника обложили индивидуальными налогами, как кулака. Налоги были непомерно большие; в результате их неуплаты все имущество его семьи, движимое и недвижимое, было конфисковано. Когда на следствии в 1937 году понадобилось заполнить графу «Имущественное положение», там было указано: «Из имущества не имеет ничего. Владеет только домашней утварью».

Первый арест отца Николая произошел в 1930 году. В материалах его следственного дела содержится обвинение его «в систематической антисоветской агитации, ...проведении разлагающей деятельности по отношению к колхозному строительству, в призыве крестьян в момент гражданской войны в 1918-1919 гг. к борьбе с советской властью всеми способами». Также его обвиняли в том, что в конце 20-х годов, когда в стране проводились политические и хозяйственные кампании, он сорвал собрание крестьян и препятствовал хлебозаготовкам. Следствие проходило в 1930 году, а обвинение в антисоветской деятельности отца Николая в деле имеется десятилетней давности. Следовательно, агентурная слежка велась за священником все эти годы. Арестован он был отнюдь не потому, что «под руку попался» – жертва была намечена заранее – с поля деятельности карательными органами устранялись лучшие...

Следствием отец Николай был отнесен к так называемым «тихоновцам». Этим термином пользовались, когда необходимо было характеризовать «политическую» ориентацию священника. Ответы о. Николая на допросах свидетельствуют о нем как о зрелом пастыре, сумевшем отринуть неканонические церковные образования смутных времен: живоцерковников, иосифлянство, григорианство и пр. В сложный период церковного безвластия, обновленчества, расколов и нестроений отец Николай устоял на единственно правильном пути – на позиции патриаршей Церкви. Однако органы НКВД квалифицировали «преступление» священника Николая Дворицкого как действия «врага народа» и приговорили его к 5-ти годам лишения свободы по стандартной для духовенства статье: 58, п. 10 УК РСФСР.

Судимость отца Николая трагически отразилась на судьбах членов его семьи. Вся его семья: жена, сын, невестка и годовалая внучка – были высланы из пределов Псковского округа в Северный край как «социально опасная». Что с ней стало, доподлинно неизвестно; однако на вопрос о семейном положении в анкете следственного дела по второму аресту в 1937 году отец Николай показал: «Вдов. Одинок».

Отбывал свой срок отец Николай в концентрационном лагере. Вернулся он в родные края в 1934 году. Церковь и приход в д. Лукомо, где он служил до ареста, были ликвидированы. Семья сгинула. Дом и имущество конфискованы. Он нашел себе пристанище неподалеку от Лукомо, в деревне Нинково, у монахини Евдокии Карабановой. Здесь, наконец, он немного отдохнул душой от всего пережитого на этапах и в лагерях.

Желание служить Святой Церкви понуждало отца Николая снова и снова предпринимать попытки найти место служения, но – безуспешно. Тогда отец Николай обратился с письмом к правящему архиерею Ленинградской епархии, к которой относился Псковский округ, с просьбой предоставить ему любое место служения.

Получить ответ и место служения отец Николай не успел. 21 октября 1937 года его снова арестовали органы НКВД. Содержался он в тюрьме г. Старая Русса, тогда Ленинградской, ныне Новгородской области.

Поведение священника Николая Дворицкого на допросах явилось примером редкого мужества. Он превзошел все уловки и ухищрения следственного аппарата НКВД. Его не сломили пытки, не устрашила смерть. Цельно и с достоинством, не унизившим, но украсившим носителя священного сана, пронес свой крест мученичества и исповедничества священник Николай Дворицкий. С помощью Божией он выдержал там, где не выдерживал почти никто.

1 ноября 1937 года дело священника Николая Дворицкого было закрыто и передано Особой Тройке УНКВД Ленинградской области. Тройка обвинила священника Николая Дворицкого в контрреволюционной агитации и антисоветской деятельности и вынесла приговор: расстрелять.

6/19 ноября, в день памяти преподобного Варлаама Хутынского, отец Николай был расстрелян в застенках Старорусской тюрьмы. Захоронен в безвестной могиле.

По материалам книги: Святые новомученики Псковские. Житая святых священномучеников Псковской епархии XX столетия. Псков. 2004. С.52-65. Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Николай Протасов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Николай Константинович Протасов родился 21 ноября 1867 года в селе Ивановское Плавского района Московской области в семье священника о. Константина Протасова. Образование получил в Тульской духовной семинарии, которую закончил в 1890 году. В 1890 г. он принимает священнический сан.

Первый арест состоялся в 1930 году. Иерей Николай был обвинен в том, что способствовал «невыполнению хлебозаготовок». Его приговорили к 1 году лишения свободы и 3 годам высылки из Московской области. Как только он выходит из тюрьмы, следует следующий арест. На этот раз священник обвиняется в «невыполнении госплатежей», ему полагается 2 года лишения свободы и 5 лет ссылки.

Снова отец Николай был арестован 5 января 1937 года. На Особом Совещинии при НКВД СССР было сформулировано обвинение: «высказывал террористические настроения, направленные на свержение соввласти и уничтожение членов ВКП(б), восхвалял фашистский строй и распространял клеветнические провокационные слухи... антисоветская агитация...». Приговорили к 5 годам ссылки в Казахстан.

Последний раз мученика за Христа арестовали 9 сентября того же года в Казахстане, почти сразу, как он прибыл на место ссылки. Он проходил по «следственному делу иеромонаха Гавриила (Владимирова) и др.». Отца Николая приговорили к высшей мере наказания и расстреляли 19 ноября.

По материалу Базы данных ПСТГУ. Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Константин Любомудров, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Константин родился 27 июля 1879 года в селе Георгиевском Ростовского уезда Ярославской губернии в семье псаломщика Павла Любомудрова и его супруги Анны. Первоначальное образование Константин получил в Ярославском Духовном училище, и 12 ноября 1896 года был определен псаломщиком Пятницкой церкви в городе Ярославле.

В 1900 году он выдержал экзамен при Ярославской Духовной семинарии на звание учителя церковноприходской школы и получил место учителя в церковноприходской школе при Смоленской церкви. За особые труды по народному образованию он был назначен в 1902 году учителем Феодоровской школы в городе Ярославле. Одновременно он преподавал арифметику в 1‑й Ярославской воскресной школе для взрослых. В 1903 году Константин Павлович был назначен учителем пения Рождественской женской школы, в 1905 году он был удостоен благодарности за усердные и успешные труды на поприще педагогики.

В мае 1908 года Константин Павлович был рукоположен во диакона ко храму Рождественского монастыря в городе Ростове, а в июле того же года – во священника ко храму Преображенского Севастиановского женского монастыря в Пошехонском уезде. В 1911 году архиепископ Ярославский Тихон (Белавин) назначил отца Константина настоятелем Никольской церкви в селе Марково Ростовского уезда, и в том же году – законоучителем Марковского двухклассного училища.

Вскоре отец Константин овдовел и после этого принял решение всецело посвятить себя служению Церкви и для большего успеха в этом деле получить высшее богословское образование. В 1913 году он сдал экзамены за семинарский курс и в 1915 году поступил вольнослушателем в Московскую Духовную академию, неся в ней послушание эконома с 1916 года; одновременно он учился в Московском Археологическом институте, который окончил в 1917 году со званием ученого архивиста, после того, как защитил диссертацию на тему «Святой Димитрий Ростовский и его проповеди». В 1917 году отец Константин был зачислен в число студентов первого курса Московской Духовной академии.

В 1919 году отец Константин окончил Московскую Духовную академию и был назначен сначала в клир, а затем настоятелем церкви в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на улице Большая Ордынка в Москве, здесь он прослужил до 15 апреля 1932 года, когда в Москве, в рамках борьбы с Русской Православной Церковью с целью ее уничтожения, по одному делу было арестовано более пятидесяти священнослужителей и мирян.

На допросе следователь спросил, где отец Константин служит, а также о чем говорит в проповедях, на что священник ответил, что проповедей, носящих антисоветский характер, он не произносит и проповедует в строго церковном духе. Несмотря на полную невиновность священника перед государством с точки зрения формального права, отец Константин, как и другие арестованные, был обвинен в антисоветской агитации.

«Привлеченные по данному делу лица, – писали следователи ОГПУ, – группировались вокруг церквей города Москвы, проводя среди церковных антисоветскую агитацию и распространяя всякого рода провокационные слухи... Монашками и духовенством была организована широко разветвленная сеть по сбору денег и продуктов среди церковников путем отчисления кружечного церковного сбора для оказания помощи ссыльному духовенству, с указанным духовенством велась регулярно письменная и живая связь».

10 мая 1932 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Константина к пяти годам ссылки в Казахстан, и он был отправлен этапом в город Алма-Ату.

Вернувшись в 1935 году в Москву, отец Константин попытался устроиться здесь, но ему, как бывшему в заключении, власти этого не позволили, и он был вынужден уехать в Можайск, откуда часто приезжал в Москву для духовного окормления многочисленных духовных детей, совершая по их просьбе требы в домах.

Отец Константин был арестован 29 октября 1937 года и заключен в Таганскую тюрьму в Москве; показания о нем на следствии дали священник и диакон-обновленец, которые, по-видимому, еще и ранее доносили о нем в НКВД.

– На какие средства вы жили с 1935 года по день ареста? – спросил священника следователь.

– Я жил на свои оставшиеся сбережения, помощь дочери и подаяния верующих, – ответил отец Константин.

– Следствие располагает материалом, что вы занимались нищенством. Дайте показания.

– Нищенством я не занимался.

– Расскажите о вашей антисоветской деятельности среди верующих!

– Антисоветской деятельностью я не занимался, так как я лояльно настроен к советской власти.

– Следствие располагает материалом, что вы систематически говорили о том, что советская власть ведет гонения на религию и духовенство, высылает без вины духовенство и запрещает верующим молиться.

– Я отрицаю все это.

– Назовите круг ваших знакомых.

– Знакомых у меня нет никого как в Москве, так и в Можайске.

Вызванный на допрос в качестве дежурного свидетеля священник Михаил Хитровский показал, что средством к существованию для отца Константина служила «нелегальная церковная деятельность. Он на квартирах своих многочисленных почитателей совершал тайно церковные богослужения и различные церковные требы. Любомудрова часто можно было видеть в церкви, где он вокруг себя собирал верующих старушек, которых обрабатывал в антисоветском духе, рассказывал им как он жил в ссылке, а также о якобы имеющемся тяжелом положении осужденных. Он говорил, что осужденные влачат голодное существование, их заставляют выполнять непосильные работы, в результате чего заключенные умирают. Любомудров призывал верующих, чтобы они не забывали арестованных и оказывали им материальную помощь. Кроме того, Любомудров распространял контрреволюционные провокационные слухи о якобы имеющемся гонении на религию и духовенство».

Вызванный для допроса священнослужитель Михаил Толузаков показал, будто он отцу Константину еще в 1925 году выговаривал за его антисоветские проповеди, а после возвращения из ссылки отец Константин ему говорил, что епископы готовы дать ему как известному священнику место в любой церкви, но в это дело вмешивается «Лубянка» и не дает ему никакого хода.

17 ноября по делу отца Константина было составлено обвинительное заключение. Священник был обвинен в том, что, «возвратившись из ссылки, возобновил свою контрреволюционную деятельность, вокруг себя группировал реакционно настроенную часть верующих, среди которых распространял различные контрреволюционные, провокационные слухи, проводил денежные сборы для оказания материальной помощи высланным за контрреволюционную деятельность... На квартирах своих единомышленников совершал тайные богослужения».

17 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Священник Константин Любомудров был расстрелян 19 ноября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Дополнительный том 4». Тверь, 2006 год, стр. 210-215. Источник: http://www.fond.ru/

Преподобномученик Варлаа́м (Никольский), игумен

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

19 ноября

ЖИТИЕ

Преподобномученик Варлаам (в миру Василий Михайлович Никольский) родился в 1872 году в селе Люторичи Епифанского уезда Тульской губернии в семье волостного писаря.

Василий окончил духовное училище и в 1895 году поступил послушником в Чудов монастырь в Москве, где вскоре был пострижен в монашество с именем Варлаам. Около 1909 года он был рукоположен в сан иеродиакона, а затем – в сан иеромонаха.

С 1917 по 1925 год иеромонах Варлаам служил в Москве в церкви Никола-Плотники на Арбате, с 1925 по 1929 год – в храме Спас-Пески на Арбате. В 1929 году он был возведен в сан игумена.

28 декабря 1930 года игумен Варлаам был арестован. В это время были проведены аресты священнослужителей и насельников монастырей, многие из которых после закрытия обителей жили на частных квартирах или при храмах.

31 января 1931 года следователь допросил игумена Варлаама, и он сказал: «На заданный мне вопрос о моем отношении к существующему строю показываю: я монах, сторонник Церкви тихоновской ориентации, поэтому привык к повиновению, и поскольку такая политическая власть дана Богом, то, следовательно, я ей полностью подчиняюсь и даже поддерживаю. Родственников, как в пределах Союза, так и за границей, кроме упомянутого мною брата, не имею и переписки также, поэтому вращаюсь исключительно в среде своих прихожан».

По окончании допроса следователь подписал постановление, в котором говорилось: «Имеющиеся в деле материалы полностью подтверждают контрреволюционную деятельность Василия Михайловича Никольского, выражавшуюся в антисоветской агитации».

На этом следствие было закончено, и Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило игумена Варлаама к трем годам ссылки в Казахстан.

После возвращения из ссылки отец Варлаам был направлен служить в Покровский храм в село Дьяково Московской области. 20 октября 1936 года он был переведен служить в Покровскую церковь в село Андреевское Дмитровского района.

5 ноября 1937 года власти арестовали его и заключили в Таганскую тюрьму в Москве.

Лжесвидетели показали, что игумен Варлаам «за последнее время всячески пытается расширить и укрепить влияние Церкви на население, и в этих целях он участил службы в церкви; вместо того чтобы служить только по воскресным дням, ввел службы и в выходные дни для рабочих Яхромской фабрики, причем сами службы тянутся очень долго. Кроме этого, священник в целях расширения своего влияния и авторитета пытается вмешиваться в вопросы воспитания детей в школе и ведет среди школьников религиозную пропаганду. В мае 1937 года он, проходя мимо школы, говорил школьникам, что в школе неверно преподают о происхождении человека. Когда ребята-школьники сказали ему, что в школе им учитель говорит, что человек произошел от человекообразного животного, священник им на это ответил: "Ваш учитель врет, человека сотворил Бог”. После этого священник благословил ребят и ушел. Из указанных фактов явствует, что Никольский к существующему строю настроен враждебно».

Будучи допрошен, отец Варлаам виновным себя не признал.

– Вы среди населения, используя религиозные предрассудки, вели антисоветскую агитацию – в частности, говорили: «Советская власть счастья не принесет, надо венчаться в церкви»? Дайте об этом показания.

– Я действительно среди населения говорил о том, чтобы граждане венчались в церкви, советовал это приходящим ко мне, но антисоветской агитации не вел.

– Вы среди населения распространяли клевету о выборах в органы советской власти?

– По этому поводу я говорил лишь о том, что нас все равно на выборы не позовут. Никакой агитации я не вел.

– Вы среди детей-школьников пытались вести религиозную пропаганду? В частности, говорили о том, что в школах неверно объясняют происхождение человека?

– В прошлом году я проходил мимо школы, и ко мне обратился ученик школы с вопросом, откуда произошел человек, сказав, что учитель говорил на уроке о том, что человек произошел от обезьяны, и спросил меня, как я считаю, а я на это ответил ему, что от Бога. Больше я ничего не говорил.

– Признаете ли вы себя виновным в том, что вели среди населения антисоветскую агитацию?

– Виновным себя в этом не признаю.

17 ноября тройка НКВД приговорила отца Варлаама к расстрелу. Игумен Варлаам (Никольский) был расстрелян 19 ноября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Ноябрь». Тверь, 2003 год, стр. 83-86. Источник: http://www.fond.ru/

Преподобномученик Гаврии́л (Владимиров), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ

28 июня (переходящая) – Собор Санкт-Петербургских святых

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученик Гавриил (в миру – Григорий Петрович Владимиров) родился 14 января 1873 года в деревне Котляровка Опочецкого уезда Псковской губернии в крестьянской семье. Окончив сельскую школу, отправился на Афон, где подвизался в монастыре до 1914 года и был пострижен в монашество с именем Гавриил. Рукоположенный во иеромонаха, служил полковым священником 438-го Охтинского полка, квартировавшего в конце первой мировой войны в Новгороде. В 1918 году полк был расформирован и иеромонах Гавриил поступил на службу в Новгородский военкомат. В 1920 году арестован по обвинению в незаконной выдаче пропуска для проезда в Петроград, но судом оправдан. С 1920 года работал лектором в губернском отделе народного хозяйства, читал лекции по сельскому хозяйству. В 1923 году духовных лиц стали с таких работ увольнять. Предложение снять с себя сан иеромонах Гавриил категорически отверг. Был причислен к Сковородскому во имя архангела Михаила мужскому монастырю Новгородской епархии, находившемуся в 4 верстах от Новгорода, служил на разных приходах.

В 1924 году арестован за нелегальный вход на пограничную полосу и выслан на жительство в Новгород. После опубликования «Декларации» 1927 года митрополита Сергия Страгородского, (впоследствии Патриарха Московский и всея Руси) присоединился к противникам его церковной политики, которых возглавляли митрополит Иосиф (Петровых) и Гдовский епископ Димитрий (Любимов). С 1928 года тайно служил на кладбищах, в домах и квартирах верующих. В 1929 году в Псковской области обходил деревни, предлагая подписать заявление властям на открытие молитвенного дома, одновременно служил молебны и совершал требы. 6 декабря 1929 года арестован в Новгороде по делу «Ленинградского филиала Истинно-православной Церкви», обвинен в «срывах всех культурных начинаний, развале колхозов, массовом выходе из кооперации, запрещении родителями детям посещать школу». 8 декабря перевезен в тюрьму в Ленинграде.

3 августа 1930 года коллегией ОГПУ иеромонах Гавриил приговорен к 10 годам заключения в Соловецких и Карело-Мурманских лагерях ОГПУ (срок был сокращен на 4 года по инвалидности). 24 сентября доставлен этапом в Кемское лагерное отделение Соловецкого ИТЛ. С 24 сентября 1930 до осени 1932 года находился в заключении в Соловецком лагере, затем был сослан в Казахстан. 9 сентября 1937 года арестован вместе с группой духовенства и мирян и заключен в тюрьму в городе Чимкенте. Обвинен в участии в «контрреволюционной организации церковников, возглавлявшейся митрополитами Кириллом (Смирновым), Иосифом (Петровых) и епископом Евгением (Кобрановым)». Виновным себя не признал. Преподобномученик был расстрелян 19 ноября 1937 года по постановлению Особой тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от того же дня. Погребен в безвестной общей могиле в окрестностях Чимкента. Прославлен Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.

Игумен Дамаскин (Орловский). Источник: http://www.fond.ru/

Преподобномученик Гаврии́л (Гур), иеромонах

ДНИ ПАМЯТИ:

16 мая (переходящая) – Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

19 ноября

ЖИТИЕ

Преподобномученик Гавриил родился 24 апреля 1898 года в деревне Огородники Царевской волости Слуцкого уезда Минской губернии в семье крестьянина Ивана Гура. Образование получил в церковноприходском училище в городе Гжатске Смоленской губернии. После смерти в 1918 году отца он поступил послушником в Николаевский монастырь Челябинской епархии, где подвизался до закрытия обители в 1922 году, после чего отправился на Афон, где пробыл до 1925 года. 22 января 1925 года он был пострижен в монашество в Николаевском кафедральном соборе в городе Баку с именем Гавриил, а 6 ноября того же года рукоположен во иеродиакона к кафедральному собору. С 4 марта 1929 года иеродиакон Гавриил стал служить в Благовещенской церкви в Павловой Слободе Воскресенского района Московской области.

В октябре 1929 года в Дорогомиловском кафедральном соборе Москвы он был рукоположен во иеромонаха к Успенской церкви села Левкиево Шаховского района Московской области. До отца Гавриила в храме служил священник Александр Протопопов, который 1 ноября 1929 года снял с себя сан «по тем причинам, – как он заявил, – что я учел момент и чувствовал, что наша работа являлась тормозом в проведении мероприятий советской власти. Кроме того, из послания апостола Иакова видно, что всякая власть дана от Бога, но постольку, поскольку в данное время власть от народа и кто власти не подчиняется, тот не подчиняется Самому Богу, и из этого рассуждения я считаю, что религия это есть опиум».

Когда в ноябре 1929 года отец Гавриил вместе со старостой храма подъезжали к селу, им навстречу попался Протопопов и спросил старосту: «Кого везешь?» А затем, обратившись к отцу Гавриилу, с усмешкой сказал: «Вот мы теперь завтра и послужим вместе!» На что отец Гавриил ему строго ответил: «Я вас до церковной ограды не допущу, не только в церковь!»

Сразу же, по приезде в село, отец Гавриил наладил благоговейное богослужение. Он крестил родившихся младенцев, зачастую не спрашивая, имеют ли родители на руках документы об их рождении. За это время отец Гавриил произнес две проповеди, но, будучи человеком некнижным и не наделенным даром слова, читал проповеди по дореволюционным книгам, в основном священника Григория Дьяченко, или составлял их сам по книгам, а затем читал.

11 декабря 1929 года был вызван для допроса Александр Протопопов, который показал: «После снятия с себя сана священника церковь я не посещаю, а поэтому лично мне не приходилось слышать, какие говорил проповеди Гур, но из разговоров с просвирней Протопоповой Марией Дмитриевной я узнал, что Гур говорил две проповеди, как то: 1) о мучениях и страданиях двух святых: Варула и Романа, где говорится о том, что эти два святых переносили на земле разные мучения, а затем попали или надели венцы Царства Небесного; 2) о втором пришествии Христа, где говорится, что явится на небе крест, который будет служить доказательством второго пришествия Христа на землю, и будет каждому суд, то есть верующие попадут в Царство Небесное, а неверующие получат по заслугам наказание. Эти проповеди в данный период, то есть при строительстве советского государства, я считаю неуместными, так как масса может перевернуть по-своему, то есть могут принять во внимание, что они якобы страдают в данный момент и что, если они пойдут с советской властью, которая борется с религией, то они могут также пострадать при втором пришествии Христа... Затем в отношении этих проповедей было разъяснение о том, чтобы они не применялись, так как епископ Герман был снят из Волоколамска и сослан за такие проповеди. Я твердо могу сказать, что такие проповеди, как говорил и Гур, здорово влияют на массу, а в особенности на темную и некультурную, которая только и ходит в церковь».

В тот же день был допрошен и отец Гавриил, который заявил, что не признает себя виновным в том, что «читал... проповеди, которые бы разлагали и настраивали против советской власти», и затем пояснил: «За время моего нахождения в селе Левкиево в течение около полутора месяцев читал всего две проповеди, из коих одна на тему святого причащения и покаяния и вторая о введении во храм Пресвятой Богородицы, в каких проповедях и тени нет на то, чтобы говорилось в них о каком-либо страдании народа и о том, чтобы народ терпел до прихода или второго пришествия Христа на землю, Который будет судией, и неверующие будут наказаны. Точно описать эти проповеди, что в них говорится, не могу ввиду моей малограмотности... Читал проповеди я по книгам, то есть не по книгам, а по списанному из книг. Первую проповедь я читал по книге, а вторую с листа бумаги, переписанную также из книги. Между прочим в первой проповеди говорилось о двух мучениках Варуле и Романе...»

31 декабря 1929 года состоялось заседание сельсовета, на котором обсуждалась деятельность священника. Был поставлен вопрос о запрещении ему хождения по селу с молебнами. При этом было отмечено, что новый священник для советской власти значительно хуже прежнего. Тот ходил с молебнами только для того, чтобы набить свой карман, а этот с совершенно иной целью, и говорит такие немыслимые проповеди, что с этими проповедями он скоро засыплется.

Во время своего служения в селе Левкиево отец Гавриил успел прочесть всего две проповеди – о святых мучениках Романе и Варуле и на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Вызванная 8 января 1930 года в качестве свидетельницы учительница местной школы показала, что священник «говорил проповедь в какой-то праздник двух святых – в первых числах ноября месяца. Им было рассказано о жизни этих святых, о их мучениях и страданиях. Поп говорит: "Когда эти люди – два мученика перенесли земные страдания, то они, попадя в райские обители, получили венцы Царства Небесного. Точно так же, православные христиане, обращаюсь и к вам с просьбой, чтобы вы так же при земной жизни переносили все страдания и мучения, которые вам встречаются в жизни. Терпите, православные! И вы получите в райской обители венцы Царства Небесного”. Этим же попом была сказана и вторая проповедь, приблизительно в первых числах декабря месяца... о втором сошествии на землю Господа Бога; когда Он явится на землю, то будет конец мира, так как Господь Бог будет всех верующих и неверующих судить, – конечно, верующие пойдут в одну сторону, а неверующим должна придти кончина. Предвестником этого сошествия на небе явится огненный крест – тогда-то и возопиют все неверующие, но уже будет поздно. Так что, православные, как можно чаще посещайте храм Божий и не отрекайтесь от Господа Бога».

В тот же день, 8 января, отец Гавриил был арестован, и 17 января вероотступник Протопопов снова дал против него показания и, подтвердив содержание проповедей, которых он не слышал, так как в храм после снятия сана не ходил, заявил: «Обе проповеди я рассматриваю так, что Гур говорил о теперешних страданиях народа при советской власти и призывал к страданию и мучению, эти слова Гура никак не могут не влиять на верующих граждан, что поводом к массовому выходу из колхозов, а в особенности женщин, также служило. Я с своей стороны считаю, что эти сказанные Гуром две проповеди при колхозном строительстве, как тормозящие, являются неуместными, ибо несознательная масса должна понимать так, что при организации колхозов придется страдать народу, и от таких проповедей несознательная часть деревни в колхоз не пойдет, а потому сплошная коллективизация Шаховского района будет не осуществима, и лиц, как Гура, тормозящих коллективизацию, из данного района нужно выселять».

Видя, что дело клонится к его осуждению, так как сотрудники ОГПУ вызывают только враждебных Церкви свидетелей и отказываются вызывать тех, кто действительно слышал проповеди, отец Гавриил направил заявление одному из местных начальников, в котором писал: «Ввиду того, что меня обвиняют, якобы я говорил проповеди и разлагал народную массу в церкви, то таковых не было, и я говорил только по книгам... и при допросе по моей малограмотности я не мог объяснить словесно мою проповедь, посему прошу Вашего распоряжения отпустить меня с охраной милиции для доставления таковой проповеди в суд для точного расследования. Проезд милиционера и все расходы будут оплачены мною».

Проповеди были доставлены следователю. В первой проповеди, произнесенной 18 ноября, отец Гавриил сказал: «Святые мученики Роман и Варул отрок, память коих ныне, пострадали при Максимиане, в начале IV века. Когда Максимиан воздвиг гонение на христиан, то Роман, встретив епарха Асклипиада, шедшего на идольский праздник с толпою народа, начал убеждать всех оставить идолов и обратиться ко Христу. Епарх приказал мучить его. Святой Роман, увидев во время мучений отрока Варула, сказал епарху: "Этот отрок хотя и мал, но разумнее тебя, ибо знает истинного Бога”. Тогда Асклипиад, отдав приказание задушить святого Романа, спросил отрока: "кого он почитает Богом?” – "Иисуса Христа”, – отвечал отрок. "Почему же ты Его почитаешь?” – "Потому, что Он истинный Бог, а ваши боги – бесы”. Посрамленный епарх приказал бить отрока крепкими прутьями, желая вымучить у него отречение от Христа; но святое дитя терпело мужественно жестокое биение. Измученное, истекшее кровию, томимое жаждою, оно просило у предстоящих только несколько воды, чтоб утолить жажду; но когда мать его, стоявшая тут же в народе, упрекнула его в малодушии, убеждая терпеть все за Христа Господа в несомненном уповании жизни вечной, оно переносило уже безмолвно все терзания мучителей. Еще более посрамленный не только разумом, но и терпением дитяти, епарх приказал отсечь ему голову. Тогда благочестивая матерь его взяла его в свои объятия и сама понесла на место казни. Дорогой она с матернею любовию и нежностию убеждала его не страшиться смерти, напротив, радоваться, что он идет к Господу Иисусу Христу, узрит Его Божественную славу и будет жить с Ним вечно в неизреченной радости, ликуя со святыми Его ангелами. Не дивно после сего, что это святое дитя не только небоязненно, но охотно и с радостию преклонило свою голову под меч палача...

Видите ль, братия мои, с какой точностью сбывается слово Господне, что Отец небесный утаил святую истину Свою от премудрых и разумных и открыл ее младенцам? Не то же ли видим и теперь? Посмотрите на воспитанное в благочестии христианском дитя, которое на вопрос ваш: откуда произошел мир? – ответит вам со всею искренностию сердечной веры: Бог сотворил небо и землю силою всемогущего слова Своего. Не разумнее ли оно тех мудрецов, которые пишут большие книги, чтобы разными изворотами ума закрасить и выдать за новый вывод науки очень старую языческую басню, будто мир самобытен, что материя сама в себе имеет силы, которыми мало-помалу, в течение неисчислимых веков вырабатывается все, что видим ныне в окружающем нас мире? Если бы кто согласился с этой безумной басней, тот должен согласиться и с тем, что и дом сам собой построился, и книга составилась само собой из рассыпанных наугад букв, без всякого участия какой-либо разумной силы. Но если и такие ничтожные вещи, как построить дом или написать книгу, нельзя совершить без разумной воли человека, то кто же кроме безумного может утверждать, что столь дивный, столь прекрасный, столь премудро и целесообразно устроенный мир, с бесчисленными творениями Божиими, мог сам собой из случайного сцепления частиц устроиться и развиться по известному плану? Или, когда на вопрос ваш: откуда произошел человек? – дитя скажет вам, что Господь Бог создал тело человека из земли и оживотворил его душою разумною и бессмертною, созданною по образу и подобию Божию, не умнее ли оно в тысячу раз тех разумников, которые хвалятся новым открытием своей объюродевшей мудрости, что они выродились от животных и что жребий человеку и жребий скотам жребий един есть? Поистине, Господи небесе и земли, яко утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем. Ей, Отче, яко тако бысть благоволение пред Тобою (Мф.11,25-26). Так наказуешь Ты слепотою тех, которые отвращаются от Тебя, Света истиннаго, просвещающаго всякаго человека! Так обуяешь Ты премудрость мира сего, понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога (1Кор.1,21). Так предаешь Ты в неискусен ум творити неподобная тех, которые не хотят познать Тебе единаго истиннаго Бога, и Егоже послал еси Иисус Христа (Ин.17,3)! Так оставляешь идти путем вечной тьмы и погибели тех, которые не хотят последовать с искреннею верою и любовию Тому, Который есть путь, истина и живот!..

Особенно поучительно для нас, братия, то обстоятельство, что в древней христианской Церкви благочестивые родители почитали святым долгом своим не только научить детей своих истинам веры Христовой с самого раннего возраста, едва начнут только развиваться их душевные силы, но воодушевить их той крепкой, непобедимой любовью к Господу Иисусу Христу, которая укрепляла самых младенцев к перенесению страшных мучений за имя Христово, и тем живым упованием вечной жизни во Христе Иисусе, которое делало для них не страшной, а радостной саму смерть за Христа. Отрок Варул – так назывался этот дивнопрекрасный дитя-мученик – не был приготовляем каким-либо особым образом к такому испытанию в вере. Он взят был внезапно из числа подобных ему детей и, однако же, оказался не только совершенным в познании Христа Господа, но и готовым страдать и умереть за святое и поклоняемое имя Его. В этом-то истинно христианском воспитании детей и состоит истинная любовь родительская к детям; потому что только такое воспитание делает истинно счастливыми не только детей, а и самих родителей. Несчастны те родители, которые, не напитав детей своих с самого юного возраста млеком слова Божия и учения христианского, не оживотворив сердца их любовию к Господу Иисусу Христу, не укоренив в душе их спасительного страха Божия, принуждены бывают плакать потом об их умственном и нравственном развращении. Они и здесь, на земле, приемлют достойную мзду за свое небрежение; что же ожидает их за гробом? Помните ль, с какою любовию и благостию принимал Господь Иисус Христос приходящих к Нему детей: объемь их, возложь руце на них, благословляше их (Мк.10,16). Так драгоценна в очах Божиих омытая кровию Христовою душа дитяти христианина! Кто бережет ее для Царствия Божия, тот окажет драгоценнейшую услугу Господу Иисусу Христу. "Оставите детей и не браните им приходити ко Мне: таковых бо есть Царствие Божие”...

Возлюбленные во Христе Иисусе, Господе нашем, братия и сестры! Запечатлеем эти уроки в наших сердцах и будем молить Господа, да подаст Он Свою небесную помощь следовать им, дабы не лишиться нам жизни вечной и не погубить для нее своим небрежением наших детей. Аминь».

Во второй проповеди 21 ноября отец Гавриил сказал: «Воспоминая вход Богоотроковицы в храм Божий, и мы должны стараться как можно чаще с благоговением посещать церковь Божию, так как присутствие в ней при Божественных службах есть одно из главных средств для нашего освящения. Молитва, принесенная в храме, имеет особенную силу и благодатные последствия, и если молящийся иногда и не так усердно возносит свои мольбы к Господу, то молитвою священнослужителей и верующих они подкрепляются. В церкви душа наша назидается слушанием чтения Евангелия и Апостола и поучением пастырей. Здесь посредством Святых Таин преподается исцеление от душевных болезней, и как бы велики ни были наши грехи, но искреннее раскаяние и сердечное исповедание совершенного нами дает нам возможность очистить себя и даровать здравие душе. Наконец, в церкви же, пред лицем Бога, у Которого нет мертвых, молясь за усопших родных и близких, мы через эти молитвы приближаемся к ним духом и облегчаем свою печаль о разлуке с ними. В церкви и просвещение души, и милость, и прощение, и радость, и утешение для сердца.

Благочестие христианина не должно ограничиваться только присутствием в святом храме. Святой храм есть духовная врачебница для человека, откуда он должен почерпать врачевство для души своей. Для больного не довольно еще, чтобы только выслушать советы от врача, но он должен стараться по уходе от него исполнять их. И для человека, одержимого болезнями духовными, не довольно, чтобы только в святом храме выслушать спасительные советы от святых апостолов и евангелистов, – он должен по выходе из храма приводить их в действие. Он должен стараться припомнить все слышанное им в храме; по выходе из храма не тотчас должен предаваться мирским занятиям, а употребить хоть несколько времени на размышление о том, что слышал и видел он во святом храме; должен дать себе строгий отчет в проведенном там времени и спросить себя самого: что приобрел он от присутствования во святом храме? Не прогневал ли в чем Бога? О чем тогда он помышлял? На что обращал особенное внимание? Какие чувствования пробуждались в душе его при совершении таинства причащения? Такие и подобные мысли необходимо должен пробуждать в душе своей христианин по выходе из святого храма.

Присутствование в храме Божием не останется для нас, братие, бесплодным, низведет на нас Божие благоволение, если, стоя в нем, не будем забывать, что мы стоим в доме Божием, образующим собою небо, в доме молитвы, где совершаются великие и страшные таинства, если будем стоять в нем со вниманием, благоговением и страхом Божиим».

13 февраля 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило иеромонаха Гавриила к трем годам заключения в концлагерь, и он был отправлен в Печерские лагеря.

Вернувшись из заключения в 1932 году, он был направлен служить в Вознесенскую церковь в селе Рахманово Пушкинского района, а затем переведен в храм в Савинской Слободе Звенигородского уезда, где ему пришлось прослужить всего один месяц, так как советские власти отказались его прописывать. Отец Гавриил уехал в Клинский район и служил в Троицкой церкви села Бирева, Одигитриевской – села Воронина и Николаевской – села Голенищева. Все переводы были связаны с опасением нового ареста. 10 июня 1936 года иеромонах Гавриил оставил службу в храме и устроился работать электромонтером на Клинский стекольный завод, здесь он проработал до 3 февраля 1937 года, а по уходе с завода был направлен священноначалием в храм в село Лесинцево Наро-Фоминского района, где прослужил до 22 июня того же года и был переведен в храм святых апостолов Петра и Павла в селе Лыткарино Ухтомского района; здесь ему пришлось прослужить совсем недолго ввиду надвинувшихся грозных гонений.

Иеромонах Гавриил был арестован 29 сентября 1937 года и допрашивался в течение месяца.

– Ваше отношение к советской власти? – спросил его следователь.

– Мое отношение к советской власти лояльное.

– В каких же целях вы распространяли ложные провокационные слухи о якобы имеющемся в СССР гонении на религию и духовенство?

– Нет, таких слухов я не распускал.

– Следствию известно, что вы распространяли контрреволюционные провокационные слухи о якобы имеющемся голоде в колхозах. Вы это подтверждаете?

– Это я отрицаю.

– Вы продолжаете давать ложные показания, за антиколхозную агитацию вы задерживались милицией. Следствие предлагает дать правдивые показания.

– Что мог, все дал, больше дать не могу.

Был вызван в качестве лжесвидетеля псаломщик храма в селе Лесинцево, который показал, что был у священника дома три раза и может засвидетельствовать, что иеромонах Гавриил «человек, антисоветски настроенный», что относительно новой конституции он говорил: «Эта новая конституция сейчас нам никакой пользы не приносит, она написана только на бумаге для обмана народа. Новая конституция, а расстрелов стало больше, ждать хорошего от этой новой конституции нам не приходится, – наоборот, на нас стало больше гонения». Кроме того, был вызван в качестве дежурного свидетеля один из священников города Москвы.

13 ноября 1937 года следствие было закончено, 17 ноября тройка НКВД приговорила отца Гавриила к расстрелу. После приговора он был перевезен в Таганскую тюрьму в Москве. Иеромонах Гавриил (Гур) был расстрелян 19 ноября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Дополнительный том 1». Тверь, 2005 год, стр. 228-239. Источник: http://www.fond.ru/

Преподобномученица Нина (Шувалова), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ:

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Неонилла Андреевна Шувалова родилась 28 октября 1866 года в селе Балка Барановского района Нижне-Волжского края в крестьянской семье. Была пострижена в монахини с именем Нина, и до 1917 года подвизалась в монастыре, после разорения которого проживала в городе Чимкенте (Южно-Казахстанская область).

10 октября 1937 года монахиню Нину арестовывают. Она проходит по «делу иеромонаха Гавриила (Владимирова)». Как и других, проходивших по этому делу, ее обвиняют в том, что она член контрреволюционной организации.

Матушка была приговорена к высшей мере наказания и расстреляна в ночь с 19 на 20 ноября. В настоящее время место погребения ее неизвестно. Юбилейный Архиерейский собор в 2000 году прославил монахиню Нину (Шувалову) в лике святых.

По материалам Базы данных ПСТГУ. Источник: http://pstgu.ru

Преподобномученица Серафи́ма (Горшкова), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ:

19 ноября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Анна Алексеевна Горшкова родилась 2 февраля 1893 года в деревне Хмельники Угличского уезда Ярославской губернии. Рано почувствовав тягу к созерцательной монашеской жизни, Анна принимает постриг с именем Серафима и до 1917 года подвизается в монастыре. После революции приходится скитаться. В 1921 году удается закрепиться в Петрограде в Воскресенском Новодевичьем монастыре, но для того, чтобы прокормиться, приходится работать стекольщицей.

17 февраля 1932 года монахиню Серафиму арестовывают и приговаривают к 3 годам ссылки в Казахстан. Оказавшись в городе Чимкенте, матушка остается в этом месте ссылки дольше, чем от нее требовали власти, так как находит свое назначение в служении сосланным в те места священнослужителям. Так, вместе со своими духовными наставниками, проходя по «следственному делу иеромонаха Гавриила (Владимирова) и др.», матушка Серафима удостоилась сподобиться святого мученичества. Ее арестовали 10 сентября 1937 года. Расстреляна она была 19 ноября.

По материалам Базы данных ПСТГУ. Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Николай Ершов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

5 июня – Собор Ростово-Ярославских святых

16 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Николай Ершов родился в 1888 году в селе Рюминское в крестьянской семье. Учился в сельской школе. В 1912 году был рукоположен в диакона. После рукоположения во иерея в том же 1912 году служил отец Николай в селе Павловская пустошь Александровского уезда Владимирской губернии. С 1931 года местом служения священника было село Романово Переяславского района Ярославской области, а потом он был настоятелем храма в селе Городищи. Отец Николай ревностно исполнял свои пастырские обязанности, наставляя прихожан в православной вере и верности Церкви.

В октябре 1937 года отец Николай был арестован, ему приписали «участие в антисоветской группировке, дискредитацию колхозного строительства, проведение повстанческой агитации». Священник отверг все обвинения и виновным себя не признал. 14 октября он был приговорен тройкой при УНКВД по Ярославской области к восьми годам ИТЛ. 16 декабря 1937 отец Николай умер в заключении при неизвестных обстоятельствах.

Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Николай Шумков, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

21 августа

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Николай Николаевич Шумков родился 4 ноября 1886 года в селе Слудка Яренского уезда Вологодской губернии в семье диакона Спасской церкви. Образование он получил в Вологодской Духовной семинарии, которую окончил в 1904 году. С 1906 по 1913 годы Николай был псаломщиком в церкви, учителем пения в Слудской церковно-приходской школе, законоучителем в Прокопьевском земском училище. 29 сентября 1913 года епископ Великоустюжскоий Алексий рукоположил его в сан диакона к Успенской церкви села Помоздино, а вскоре после 1918 года отец Николай стал священником.

Первый раз отца Николая Шумкова арестовали в 1929 году за «неуплату госсбора по землеустройству». Последовал приговор: 4 месяца принудительных исправительно-трудовых работ. Второй арест состоялся в 1931 году. В этот раз богоборческие власти придумали еще более абсурдное обвинение: «невыполнение мясопоставок». Впрочем, в этот раз батюшка сидел не долго, вскоре был освобожден, после чего начинается период его служения в Сыктывдинском районе республики Коми. Сначала он был поставлен в Ильинскую, а затем переведен в Вознесенскую церквь (последняя в селе Ыб) в этом районе.

Третий и последний арест состоялся 14 августа 1937 года. Отец Николай был обвинен в «активной к/р деятельности, систематическом распространении слухов о скором развале колхозов и падении Советской власти», также в обвинении говорилось, что обвиняемый, говоря о власти «называет ее грабительской, доказывает о голоде и наличии принудительного труда». Виновным себя он не признал.

19 августа 1937 года тройка при УНКВД Коми АССР приговорила иерея Николая Шумкова к высшей мере наказания – расстрелу. 21 августа приговор был приведен в исполнение.

6 октября 2001 года определением Священного Синода Русской Православной Церкви священномученик Николай был прославлен среди Новомучеников и исповедников Российских.

Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Николай Виноградов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

24 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Николай родился 5 апреля 1876 году в городе Дмитрове Московской губернии в семье потомственного священника Михаила Виноградова.

После окончания семинарии Николай Михайлович служил учителем Закона Божия. Он поселился в доме Вознесенского монастыря, где проживала семья священника Иоанна Митропольского. 1 июля 1898 года Николай Михайлович Виноградов женился на его дочери Антонине Ивановне Митропольской. Венчание состоялось в Покровской церкви на Варварке.

Вскоре после свадьбы Николай Михайлович был рукоположен во диакона и определен в Московский Вознесенский девичий монастырь.

Около 1917 года отец Николай был рукоположен во священника и переведен в храм великомученика Георгия на Псковской горе, на Варварке.

В 1918 году Георгиевский храм был закрыт, а отца Николая назначили в церковь великомученика Никиты на Швивой горке, где он прослужил около 18 лет.

Несмотря на переводы и закрытие Вознесенского монастыря, отец Николай не оставлял окормления сестер обители. Так, в прошении настоятельницы монастыря игумении Евгении Святейшему Патриарху Тихону от 1 октября 1923 года говорится: «Припадая к стопам Вашего Святейшества, всепокорнейше прошу, не откажите исполнить мою старческую просьбу о награждении священника Николая Виноградова крестом, за усердную его службу в течение 25 лет и не оставлявшего меня и сестер в трудное время и по выселении нас из обители своим пастырским руководством и делившего с нами вместе все невзгоды этого тяжелого времени». На прошении стоит резолюция Святейшего Патриарха Тихона: «Награждается».

Когда дети отца Николая и матушки Антонины выросли, их квартира стала тесной для нескольких семей, и отец Николай с матушкой переехали в комнату на колокольне, под площадкой для звона.

Около 1935 года власти закрыли храм великомученика Никиты, и отцу Николаю пришлось опять перебираться на новое место. Совсем недолго прослужил он в церкви Рождества Христова в Измайлове, а в 1935 году отец Николай был назначен в Воскресенский храм села Васильевское Рузского района Московской области. В бывшем доме священника при церкви разместился сельсовет, поэтому отец Николай с матушкой поселились в ветхой, покосившейся хижине, находившейся на территории храма.

Батюшку в эти тяжелые годы не оставляли прихожане. К нему приезжали на исповедь из Москвы, в том числе монахини. Несколько женщин взяли на себя заботы о храме и о священнике. Летом в Васильевском жили внуки. Старшего из них, Колю, прозвали «дедушкиным хвостиком», потому что он старался всегда быть возле батюшки. Маленький Коля помогал отцу Николаю в алтаре, ходил с ним в лес за грибами, часто обращался к нему с разными вопросами. Так, один раз Коля спросил дедушку, как поступать, когда проходишь мимо, быть может, уже закрытого храма - нужно ли снимать шапку и креститься. Отец Николай ответил: «Если ты чувствуешь, что окружающие тебя воспримут с пониманием и также остановятся и перекрестятся, то всегда остановись и перекрестись. Но если же ты от окружающих ожидаешь враждебную реакцию и какие-нибудь сквернословия, то не приводи их к греху».

Батюшке часто приходилось ходить по окрестным деревням, совершать требы. Хотя у него были больные ноги, и они часто отекали, он никогда людям не отказывал. Отец Николай не носил светского костюма - всегда ходил в подряснике. Однажды, с трудом возвращаясь в Васильевское, он встретил мужчину, который, увидев батюшку, сказал: «Поп навстречу - пути не будет». Отец Николай без всякой обиды вступил с ним в разговор. Мужчина смутился и объяснил: «Это так говорят, а я ничего плохого не хотел этим сказать». По воспоминаниям внука - Николая Николаевича Ушакова - это была характерная реакция отца Николая на недоброжелательные слова и поступки.

Между хижиной и храмом стоял красивый надгробный памятник в виде аналоя с развернутой книгой. Отец Николай, когда все уже легли спать или наоборот еще не проснулись, - а он вставал раньше всех и ложился спать позже всех, - останавливался около этого памятника, клал на аналой свой молитвослов и молился. Также он любил заходить на кладбище, молиться у некоторых могил.

Служил отец Николай часто. У него был громкий голос, службу совершал неспешно, внимательно. В обычные дни народу в храме было немного, в основном старушки, иногда забегали на перемене девочки из близко расположенной школы. В праздники церковь заполнялась людьми, приходили издалека, собирался хор 5-6 человек.

Незадолго до ареста председатель сельсовета написал в местной газете статью, где утверждал, что отец Николай специально организует службы в церкви, намеренно отвлекая людей от работы, и что конфетами завлекает в церковь детей. А в справке на арест говорится, что он «собирает около церкви колхозников и читает им Библию». В 1937 году на Пасху отец Николай договорился с лодочником, чтобы тот всех, кто идет в храм на службу, перевозил через Москву-реку бесплатно. Потом батюшку обвинили в срыве «антипасхального вечера» колхозников.

Отца Николая арестовали в ночь с 24 на 25 августа 1937 года по обвинению в проведении контрреволюционной агитации. Два сотрудника НКВД произвели обыск и приказали ему одеваться и следовать за ними. По воспоминаниям внука, в свой крестный путь отец Николай пошел в рясе, очевидно готовый к тому, что его ожидало. Он накануне повредил ногу и поэтому ходил с палочкой. Прихрамывающего, его вывели за ограду, завели ненадолго в сельсовет, а затем посадили в машину и увезли. Больше родные его не видели. Отца Николая отвезли в Бутырскую тюрьму.

На допросе следователь сказал:

- Следствию известно, что вы среди колхозников вашего прихода вели контрреволюционную деятельность.

- Никогда контрреволюционной деятельности не вел, - ответил священник.

15 октября 1937 года тройка НКВД приговорила протоиерея Николая Виноградова к 10 годам исправительно-трудового лагеря. Уже через 7 дней - 22 октября 1937 года отец Николай был в Усть-Вымлаге Коми.

В это время дети пытались разузнать, что случилось с отцом. В ответ на их запрос им сообщили, что он осужден на 10 лет.

В декабре 1937 года от отца Николая пришло письмо. На обрывке бумаги было написано:

«Здравствуйте, дорогие детки. Я еще жив. Живы ли вы и где? Работаю. Если можете, пришлите беленьких сухариков, сахару и соли...Адрес мой: город Усть-Вымь. Лагерь НКВД. 3 отдельный участок. Поселок Усть-Коин. З/к Виноградову Николаю.

P.S. Да ниспошлет Вам Господь всякого благополучия».

Дети собрали посылку и направили ее по указанному адресу. Посылка возвратилась с пометкой «адресат не значится», а вместо продуктов в ней были камни...

24 декабря 1937 года священномученик Николай Виноградов скончался в лагере НКВД и погребен в безвестной могиле.

Память священномученика Николая совершается в день его мученической кончины 11 (24) декабря и в день Собора новомучеников и исповедников Российских 25 января (7 февраля) или в ближайший воскресный день после 25 января.

Протоиерей Олег Митров. Московские Епархиальные Ведомости, № 1–2 за 2004 год. Источник: http://www.fond.ru/

Священномученик Николай Ковалев, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

27 декабря

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Николай родился в 1884 году в Новочеркасске в семье канцелярского служащего. В 1919 году в Анапе он был рукоположен в сан иерея. Краткие сведения о его служении известны из уголовного дела, заведенного на отца Николая в Ленинграде в начале 30-х годов. В деле говорится, что «...в период нахождения в Анапе барона Врангеля, священник Николай Ковалев был избран Городской Думой в комиссию по защите населения от красных», в 1934 году священник был арестован в Ленинграде, куда приехал жить и где совершал богослужения на дому. Как «социально опасного элемента» отца Николая приговорили к высылке из Ленинграда. С 1935 по 1937 год он находился в ссылке в Казахстане, где был 22 ноября 1937 года вторично арестован и обвинен в «проведении среди населения к/р агитации, направленной на компрометацию мероприятий партии и правительства». На допросе отец Николай виновным себя не признал. 28 ноября тройка при УНКВД по Северо-Казахстанской области приговорила священника к высшей мере наказания, и 27 декабря 1937 года он был расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru

Священномученик Они́сим (Пылаев), Тульский, епископ (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

5 октября – Собор Тульских святых

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

27 февраля

ЖИТИЕ

Священномученик Онисим родился 5 сентября 1872 года в деревне Марково Белозерского уезда Новгородской губернии в семье псаломщика Владимира Пылаева и в крещении был наречен Михаилом. В 1896 году Михаил окончил Новгородскую Духовную семинарию и стал служить псаломщиком в крепостной церкви в городе Карсе. В 1904 году он был рукоположен во священника и назначен священником 4-го стрелкового полка. В 1904 году началась война России с Японией, и 4-й стрелковый полк должен был отправляться на фронт в действующую армию. Отец Михаил отрицательно относился к начавшейся войне, считал, что для народа непонятны смысл и задачи войны и уже поэтому последствия ее могут оказаться тяжелыми. Своих взглядов он не скрывал, и начальство отозвало его с фронта, назначив священником 37-го Екатеринбургского полка. Но когда началась война 1914 года, он вместе с полком отправился на фронт и прошел со своей паствой - солдатами - всю войну. Был возведен в сан протоиерея.

В январе 1918 года отец Михаил приехал в Нижний Новгород; начиналась гражданская война, и его мобилизовали в Красную армию, где он был сначала письмоводителем 1-й бригады, а затем казначеем Нижегородской дивизии, которая сначала была отправлена на Южный фронт, а затем на Северный; здесь он пробыл до августа 1919 года. В 1919 году отец Михаил был назначен председателем ликвидационной комиссии 11-й Нижегородской стрелковой дивизии и выбыл к месту ее формирования в Нижний Новгород. По окончании дел, связанных с роспуском дивизии, он поступил на службу в военную губернскую коллегию в качестве управделами.

В 1920 году протоиерей Михаил подал прошение Нижегородскому архиепископу Евдокиму (Мещерскому), в котором писал: «Получив приглашение от приходского совета Свято-Троицкой Верхне-Посадской церкви занять место священника Верхне-Посадской церкви, оставшееся вакантным после смерти протоиерея Николая Фаминского, я согласился, а потому прошу Ваше Высокопреосвященство, если с Вашей стороны не встречается препятствий, назначить меня на указанное место»[1]. Отец Михаил объяснил далее в прошении, что поскольку он и живет в районе этого прихода, и ему часто приходилось служить в этой церкви, то и с приходом он немного знаком.

Протоиерей Михаил был назначен священником в Свято-Троицкую церковь. Во время возникновения в 1922 году обновленческого раскола, когда обновленцы проявили себя как активные противники православия, причем одним из центров раскола стал Нижний Новгород, в котором архиепископ Евдоким возглавил обновленчество, протоиерей Михаил стал энергичным противником раскола, чем вызвал немалую ненависть у обновленцев.

В декабре 1924 года некоторые священники Нижнего Новгорода, ощутив необходимость в апологетической литературе, чтобы иметь возможность давать достойные ответы во время различных диспутов, которые устраивали безбожники, решили собраться и обсудить, что возможно здесь сделать. 10 декабря несколько священников собралось в квартире у протоиерея Михаила Пылаева. Обсудив положение, они решили, что необходимо заняться изучением хотя бы тех апологетических вопросов, по которым у них есть необходимая литература, а затем каждый должен будет составить конспект на определенную тему и зачитать его собравшимся священникам.

Пастыри стали обсуждать эти вопросы и с другими людьми, и дело довольно быстро дошло до секретного осведомителя ОГПУ, который 22 декабря сообщил в ОГПУ, что в Нижнем Новгороде «организован кружок духовенства, имеющий своей целью изучение апологетической литературы на предмет опровержения состоятельности марксизма как учения и борьбы с атеизмом»[2]; с этого времени за участниками кружка было установлено наблюдение.

Второй раз священники собрались 5 января 1925 года, на этой встрече присутствовали также митрополит Сергий (Страгородский) и епископ Леонтий (Устинов). Прихожанин храма, в котором служил отец Михаил, преподаватель техникума, окончивший Санкт-Петербургский университет, прочел присутствующим лекцию на тему «Марксистский материализм». 15 января священники собрались на квартире автора лекции и он здесь прочел ее вторично. В следующий раз священники собрались 5 февраля, и была прочитана лекция о происхождении мира. Следующая встреча состоялась 26 февраля, здесь священниками читались лекции на темы: «Религия и нравственность», «Спор о Боге», «Буддизм и христианство». Среди других присутствовали митрополит Сергий и епископ Макарий (Знаменский). Митрополит Сергий высказал пожелание, чтобы на основе этих лекций устроить курсы для духовенства. Вечером все участники лекций были арестованы сотрудниками ОГПУ и заключены в нижегородскую тюрьму.

28 февраля следователь допросил протоиерея Михаила. Отвечая на вопросы, отец Михаил сказал:

- 10 декабря прошлого года у меня на квартире собралось несколько человек духовенства и за стаканом чая беседовали о способах борьбы с безбожием, о необходимости духовенству высказываться на диспутах и как это делать и что для этого необходимо.

- Какая цель ваших собраний? - спросил его следователь.

- Исключительно знакомиться с вопросами, затрагиваемыми современным антирелигиозным движением, - ответил священник.

- Не возникает ли у вас мысль, что ваши собрания носили организованный нелегальный характер?

- Об этом совершенно не думал. Я предполагал, что такие товарищеские беседы не носят характера собраний.

3 марта отец Михаил был снова допрошен. Отвечая на вопросы следователя, он сказал: «Инициатором или побуждающим началом наших товарищеских бесед по вопросам антирелигиозным были верующие миряне. После каждого антирелигиозного диспута ко мне приходили верующие с вопросом, почему духовенство не выступает на диспутах в защиту религии. Это же я слышал и от других священников. Все это и побуждало нас собраться для беседы по означенным вопросам. После беседы мы пришли к заключению, что духовенству нужно выступать на диспутах в защиту религии. Никаких планов на будущее не составлялось»[3].

В марте 1925 года сотрудники Нижегородского ОГПУ, позвонив в Москву начальнику 6-го отделения секретного отдела ОГПУ Тучкову, получили от него согласие на ликвидацию церковного кружка.

18 марта находящиеся под стражей священнослужители написали заявление Нижегородскому губернскому прокурору: «Все обвиняемые чистосердечно показали, что, действительно, они собирались друг к другу. Характер собраний был случайный, причем состав разнообразный, и некоторые из участников аресту подвергнуты не были. За стаканом чая беседы были разнообразного характера: о пассиях, церковных службах, современном безбожии и маловерии, о церковных диспутах... На всех допросах и речи не было о контрреволюционности наших бесед и собраний, - допрашивавшим был очевиден только религиозный характер наших бесед. Никаких оснований для 62-й статьи не было указано... О чудовищности настоящей статьи в применении к нашему проступку мы смело можем говорить потому, что не только на инкриминируемых собраниях, но и ранее мы никогда, ни в отдельности, ни вместе, не занимались политическими вопросами и не сделали ни одного жеста, враждебного рабоче-крестьянской власти.

Находя новые несоответствия совершенного нами проступка (случайные беседы на религиозные темы без разрешения власти) с 62-й статьей уголовного кодекса, а также принимая во внимание высказанное нам, что наше дело не будет передано в губернский суд, а будет направлено в Москву для судебного рассмотрения в Коллегии, мы просим Вас передать наше дело в следственную часть Нижегородского губернского суда, дабы последний мог беспристрастно рассмотреть его и вынести справедливое решение»[4].

27 марта 1925 года все находящиеся под стражей и, в частности, протоиерей Михаил были освобождены из тюрьмы под подписку о невыезде из Нижнего Новгорода.

28 марта 1925 года протоиерей Михаил после пострижения в монашество с именем Онисим был хиротонисан во епископа. Хиротонию возглавил митрополит Нижегородский Сергий.

В марте 1926 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение, в котором было написано, что «священник Пылаев... виновен в том, что, являясь руководителем тихоновщины в 1922 году и поэтому пользуясь популярностью среди тихоновщины за свою стойкость и верность этому течению... организовал нелегальный кружок духовенства. На его квартире было устроено первое собрание кружка...»[5]

26 марта Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило владыку к лишению «права проживания в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону, означенных губерниях и Нижегородской губернии сроком на три года»[6].

Епископ Онисим избрал местом жительства Воткинск, расположенный относительно недалеко от Нижнего Новгорода, и 26 апреля 1926 года был назначен митрополитом Сергием (Страгородским) епископом Воткинским. 23 декабря 1927 года в связи с 10-летним юбилеем революции срок ограничения прав для епископа был сокращен на одну четверть.

В 1927 году Сарапульское ОГПУ произвело массовые обыски у духовенства в Воткинске в поисках послания, которое распространялось от имени архиепископа Сарапульского Алексия (Кузнецова).

30 декабря 1927 года в доме священника Александра Бирюкова, секретаря епископа Онисима, был произведен обыск, во время которого было найдено 16 номеров журнала «Вера и жизнь», издававшегося в Латвии. Журналы были посланы по почте неким священником из Латвии в Москву и, в конце концов, попали к отцу Александру на прочтение. 27 января 1928 года отец Александр был вызван в Сарапул в ОГПУ и арестован. 4 февраля власти арестовали епископа Онисима и он был заключен в тюрьму в городе Сарапуле и обвинен в «распространении нелегальной литературы контрреволюционного характера»[7].

5 февраля епископ отправил прокурору письмо, в котором писал, что считает обвинение «безосновательным, потому что журналы прошли через таможню, следовательно, допущены к хранению и чтению в СССР... В силу означенных обстоятельств, прошу товарища прокурора затребовать в порядке надзора дело, рассмотреть его и, если нельзя будет совершенно прекратить дело до окончания расследования и до получения справки из московской таможни, то, во всяком случае, изменить меру пресечения до суда на время следствия... В крайнем случае, если даже это мое деяние (...просмотр журналов, хотя и заграничных, но все же легальных, как прошедших через таможню) все же составляет почему-либо преступное деяние, то оно, как совершенное в июле прошлого года, когда была получена в Воткинске посылка, подходит под амнистию по случаю 10-летнего юбилея Октябрьской революции и дело должно быть на основании 4-й статьи УПК прекращено»[8].

17 марта следствие было закончено, и следователь в составленном им обвинительном заключении написал: «Обнаруженные журналы и анонимное обращение носят ярко выраженный антисоветский характер, в которых реакционное духовенство задалось целью оклеветать Советский Союз, который якобы, несмотря на существующие изданные законы об отделении Церкви от государства, старается под видом искоренения церковной контрреволюции проводить политику гонения на религию вплоть до полного ее разгрома и заполнения тюрем служителями религиозного культа без всяких на то оснований... и в настоящее время создает искусственно группировки в виде обновленческо-синодального течения посредством поголовного участия в этой группировке под видом священников - агентов ОГПУ»[9].

22 июня 1928 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Онисима к трем годам заключения в Соловецком концлагере. Владыка прибыл туда в то время, когда там находилось более полутора десятка православных архиереев, множество священников и мирян. На епископа лагерным начальством была возложена обязанность зажигать маяк, что было непросто: надо было в утлой лодчонке в любую погоду плыть к маяку, часто по непогоде ложась на дно лодки, и, приплывая туда продрогшим и замерзшим и не имея, где отогреться, зажигать огонь на маяке и возвращаться.

Перед окончанием срока заключения в лагере - 3 января 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа к трем годам ссылки в Северный край, и из Соловков он сразу же был направлен в Архангельск, где и поселился в качестве ссыльного, зарабатывая на жизнь работой в госфотографии.

За девять месяцев до окончания срока ссылки, 7 мая 1933 года, епископ Онисим направил митрополиту Сергию письмо, в котором он описывал свое тяжелое физическое состояние и болезни и просил исходатайствовать перед властями его досрочное освобождение «по старости и неспособности к труду»[10]. 25 мая это письмо попало к одному из начальников ОГПУ. 10 августа 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило досрочно освободить епископа. В том же году митрополит Сергий назначил епископа Онисима на Тульскую кафедру.

Епископ Онисим деятельно приступил к управлению Тульской епархией, принимая священников у себя на квартире, ставшей и жилищем его, и епархиальным управлением; узнав, что где-то в приходе нет священника, владыка сразу же направлял туда священника, только чтобы храм не был закрыт; в тех случаях, когда власти не давали регистрации священнику или забирали ее, требуя, чтобы тот покинул приход, он находил другого священника, лишь бы не допустить закрытия храмов. Бывали случаи, когда руководство колхоза, не закрывая формально храм, ссыпало в него зерно, и тогда епископ благословлял священника совершать богослужения на паперти. Но, несмотря на все эти меры, храмы закрывались один за другим, и владыка прикреплял священников к еще остающимся открытыми храмам, решив, что оставит всех священников в епархии, даже если из всех храмов в епархии власти оставят один. Священников, оставшихся без приходов, епископ благословил совершать по возможности богослужения в домах прихожан. Всем возвращающимся из лагерей и ссылок священникам владыка старался дать место в храме, но когда это было по каким-либо причинам невозможно, он давал рекомендательные письма к архиепископу Рязанскому Иувеналию (Масловскому) или епископу Скопинскому Игнатию (Садковскому) с просьбой принять священника к себе и дать приход.

Владыка часто служил и за каждым богослужением говорил проповеди, призывая к проповеднической деятельности и духовенство, из-за чего иной раз входил с некоторыми священниками в конфликт, так как они отказывались проповедовать, оправдываясь гонениями и тем, что любую проповедь власти могут истолковать превратно. Владыка уговаривал священников по мере возможности не отказываться от проповеди, от просвещения народа словом, так как при отсутствии религиозного образования народ все более погружался во тьму невежества.

18 декабря 1935 года епископ Онисим был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. Вместе с ним было арестовано духовенство, служившее как в самой Туле, так и в селах, а также монахи и миряне. Свидетели по его делу, большей частью из самого арестованного духовенства, показали, что епископ говорил о тяжелой жизни верующих в заключении и ссылке и призывал оказывать деятельную помощь заключенному в концлагеря духовенству.

«Архиерейские службы, - показал один из священников, - по указанию епископа Онисима совершались в строго монастырском духе, устраивались торжественные соборные службы, на которые привлекалось духовенство из других храмов, даже из других епархий. Каждая служба сопровождалась проповедями, причем проповеди говорились по указанию архиерея. Я лично сам неоднократно говорил епископу Онисиму, что надо прекратить проповеди, но он настаивал, чтобы говорить их. Сам лично он также говорил проповеди. Так, например, в апреле 1935 года Пылаев за вечерним богослужением в церкви Ильи Пророка говорил: "Евреи, как дикие звери, набросились на Христа и кричали "распни, распни Его”, евреи своими дикими криками требовали от Пилата, чтобы он предал Христа смерти. Христос, окровавленный, стоял перед толпой. Кого же вы выберете - Христа или Варавву, куда вы пойдете?” Кроме того, епископ Онисим ежедневно за каждой архиерейской службой поминает по старой монархической форме: "на брани убиенных воинов, за веру и отечество живот свой положивших”»[11].

Священники показали, что епископ служил в домах верующих молебны, а также совершил в храме постриг в монашество.

Епископа Онисима стали допрашивать сразу же после ареста, и допросы длились в течение двух месяцев.

- Какие цели вы преследовали, организуя тайные богослужения на квартирах верующих и духовенства?

- Я, как епископ, разрешил подведомственному мне духовенству совершать на квартирах верующих и в квартирах духовенства всевозможные требы и богослужения.

- Следствию известно, что в городе Туле существует контрреволюционная организация духовенства и церковников, в составе которой были и вы. Объясните, в чем выражалась ваша непосредственная контрреволюционная организационная деятельность?

- Никакого участия в организационной и вообще в контрреволюционной деятельности я не принимал и о том, что существовала контрреволюционная организация, не знал.

- Следствию известно, что вами лично и священнослужителями с вашего разрешения производились нелегальные богослужения у прихожан на квартирах. Вами лично с участием других священнослужителей проводились нелегальные пострижения в монашество. Считаете ли вы, что все эти факты нарушают существующие советские законы?

- Лично мною были совершены два водосвятных молебна на квартирах верующих, но я их нелегальными не считаю. Священнослужители совершают богослужения и требы на квартирах у верующих самостоятельно, не спрашивая на это разрешения моего как епископа. Все эти богослужения, которые проводились мною или священнослужителями с моего разрешения, я не считаю противоречащими советским законам, так как они совершаются везде и всюду. Что касается пострижения в монашество, то я его действительно совершил, но я не считаю это противоречащим советским законам.

- Следствие располагает данными о том, что вы во время своего служения в церкви произносили проповеди антисоветского характера. Когда это было и каково содержание этих проповедей?

- Проповеди я действительно произносил, но они не носили антисоветского характера.

- Следствием установлено, что вы концентрировали вокруг себя духовенство, прибывающее из ссылки, разрешали этому духовенству служить в церквях, в то время как эти лица не регистрировались в местных советских органах. Считаете ли вы, что этим нарушили советские законы и создали благоприятную почву для группирования вокруг вас контрреволюционного элемента?

- Никакой концентрации вокруг меня духовенства, прибывающего из ссылки, не было. Ко мне, как к епископу, обращались многие возвратившиеся из ссылки за получением места, и по мере возможности я их удовлетворял, давая места в сельских приходах. Было несколько случаев, что я разрешал служить вместе со мною прибывшим из ссылки, которые не имели разрешения на службу в Туле от культкомиссии и не были последней зарегистрированы. Однако же, несмотря на то, что я разрешил служить вместе со мною духовенству, прибывшему из ссылки, которое не имело на это право, я не считаю, что этим я нарушил советские законы.

- Какие указания вы давали обращавшимся к вам священникам по поводу отношения их к верующим колхозникам?

- Никаких специальных поручений приходившим ко мне священникам по отношению к верующим колхозникам я не давал. Но были случаи, что приходившие из сел Тульской епархии священники докладывали мне, что большинство прихожан вступило в колхоз, что они теперь не имеют возможности посещать церковь, а вследствие этого доходы священников сократились, стало трудно жить, нечем платить налоги; при этом просили перевести их в более доходные приходы, и, если была возможность, я их переводил, а если не было возможности, то я советовал подать мне заявление и ждать, пока освободится место. Кого я переводил по этим причинам в другие приходы, сказать не могу.

- Изложите содержание антисоветских разговоров, происходивших между вами и приходившими к вам священниками.

- Я лично антисоветских разговоров никогда не проводил, также не было антисоветских разговоров и со стороны приходивших ко мне священников, но бывали случаи, когда священники жаловались на незаконные, по их мнению, действия местных властей, на обложение их налогами, на неправильное закрытие церквей, без соблюдения соответствующих законов, и просили моих советов. В большинстве случаев я советовал им на неправильные действия местных властей жаловаться в культкомиссию Мосисполкома. В некоторых случаях при закрытии храмов переводил священников на другие приходы.

1 апреля 1936 года следствие было закончено. Епископ Онисим был обвинен в том, что, «пользуясь положением правящего епископа, группировал вокруг себя контрреволюционное духовенство и церковников, совместно с которыми занимался контрреволюционной деятельностью - подготавливал переход Церкви на нелегальное положение, распространял ложные контрреволюционные слухи о якобы проводимых советской властью гонениях на религию и верующих, обрабатывал молодежь в антисоветском духе, организовывал материальную помощь ссыльному духовенству, находящемуся в ИТЛ за контрреволюционную деятельность...»[12]

16 апреля 1936 года Особое Совещание при НКВД СССР приговорило епископа Онисима к пяти годам ссылки в Северный край. Он был сослан в город Каргополь Архангельской области и поселился на его окраине в небольшом деревянном доме, в котором им была устроена домашняя церковь. Хозяева дома были глубоко верующие люди, с начала гонений принимавшие у себя ссыльное духовенство, и бывало, что здесь сразу жило по нескольку священников, которым хозяева всегда отводили отдельную комнату. Давая приют ссыльному духовенству, принимая исповедников Христовых и праведников, они, не будучи ссыльными сами, получали награду исповедников Христовых.

Недолго пришлось прожить епископу Онисиму в ссылке, поднялось очередное гонение на Церковь, и в Рождественский сочельник, 6 января 1938 года, он был арестован и заключен в тюрьму в городе Каргополе. Через все годы заключения и ссылок он пронес драгоценную для него оловянную ложку, на которой заключенными была выцарапана надпись «Епископ Онисим». За обедом он всегда пользовался ею и всегда брал ее с собой в предвидении нового следствия и заключения. Но на этот раз он не стал брать эту ложку с собой, так как понял, что конца этому следствию не будет, не будет ни заключения в лагере, ни ссылки, а будет сразу Царствие Небесное - оставалось всего лишь в последний раз потрудиться и пострадать со Христом, чтобы навечно быть с Ним.

Допрос состоялся на следующий день после ареста в самый день празднования Рождества Христова.

- Расскажите подробно следствию о вашей практической контрреволюционной деятельности.

Контрреволюционной деятельностью я не занимался и не намерен заниматься. Я был судим за рассказ о своей жизни в Соловецком лагере. В этом никакого преступления я не усматриваю, тем более что плохого я об этой жизни не говорил.

В последующие дни были вызваны два свидетеля - священник и мирянин; они показали: «В ноябре 1937 года в газете "Известия” была помещена статья под заглавием "Церковники и сектанты на службе у фашистов”. По этому поводу Пылаев заявил, что газетам современным верить нельзя, пишут разную чепуху и ложь, никаких шпионов в нашей среде нет. Все эти шпионы и диверсанты выдуманы для того, чтобы оправдать поголовные аресты населения и священнослужителей. В том же месяце Пылаев говорил, что сейчас везде советская власть проводит аресты, скоро вся Россия превратится в концлагеря, и везде подбирают нашего брата. Пылаев заявил, что у большевиков вообще антирелигиозная пропаганда характеризуется жестокостями: схватить, посадить, сослать и так далее. Пылаев по случаю награждения товарища Ежова орденом Ленина заявил, что Ежова наградили за то, что он давит нашего брата»[13].

11 января 1938 года следствие было закончено, и епископ был переведен в тюрьму в город Архангельск. 13 января тройка НКВД приговорила владыку к расстрелу. Епископ Онисим (Пылаев) был расстрелян 27 февраля 1938 года в Архангельске и погребен в безвестной общей могиле.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Февраль». Тверь. 2005. С. 269-282

Примечания

[1] ГАНО. Ф. 1016, оп. 2, д. 144, л. 284.

[2] Там же. Ф. 2209, оп. 3, д. 21414, л. 123.

[3] Там же. Л. 30 об-31.

[4] Там же. Л. 106-107.

[5] Там же. Л. 141.

[6] Там же. Л. 143.

[7] УФСБ России по Республике Удмуртия. Д. 2340, л. 42 об.

[8] Там же. Л. 42 об-43.

[9] Там же. Л. 61.

[10] Там же. Л. 106 об.

[11] УФСБ России по Тульской обл. Д. 15127.

[12] Там же. Л. 573.

[13] УФСБ России по Архангельской обл. Д. П-13421, л. 6.

Источник: http://www.fond.ru/

Сщмчч. Фео́дора Каллистова и Павла Ягодинского, пресвитеров (1937)

Священномученик Фео́дор Каллистов, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

3 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Протоиерей Федор Каллистов родился 17 апреля 1865 года в Пензенской губернии в селе Усть-Кера (Аршиновка) в семье диакона Стефана Каллистова.

В 1880 году он окончил духовное училище, а в 1886 году - Пензенскую духовную семинарию. Затем он был определен псаломщиком в село Усть-Кера (Аршиновка) Нижне-Ломовского уезда Пензенской губернии.

В 1887 году после женитьбы он был рукоположен во диакона, а затем и во священника. На протяжении 1887-1916 гг. священник Феодор совершал свое служение в различных селах Пензенской губернии, занимаясь также просветительской деятельностью в качестве законоучителя церковно-приходских и земских школ, а также училищ. В семье Каллистовых в это время родилось 14 детей. В 1916 году священника Феодора перевели в клир соборной церкви Троицы Живоначальной города Троицка Краснослободского уезда Пензенской губернии. В 1922 году, будучи уже настоятелем этого храма, он был возведен в сан протоиерея.

Последние годы земной жизни отца Феодора были наполнены скорбями и лишениями. В 1930-е годы власти делали все, чтобы закрыть церковь в Троицке. 28 февраля 1930 года протоиерея Феодора задержали сотрудники ОГПУ. Его обвиняли в антисоветсткой и антиколхозной агитации, но он вину не признал. Прихожане составили обращение, в котором просили отпустить протоиерея Феодора под их поручительство и подписку. Однако 3 октября 1930 года было вынесено обвинительное заключение и протоиерея Феодора приговорили к ссылке в Западную Сибирь сроком на три года. Троицкий храм был закрыт.

В 1933 году, после трех лет ссылки, протоиерей Феодор вернулся в Троицк, открыл церковь и возобновил богослужения. На протоиерея Феодора снова стали писать лживые доносы в милицию и НКВД. В 1935 году церковь опять закрыли под предлогом неуплаты налогов государству за здание. Протоиерею Феодору удалось вновь открыть церковь и возобновить службы. Чтобы предотвратить повторное закрытие церкви протоиерей Феодор собрал часть суммы денег для уплаты налога, требуемого государством, но на основании очередного доноса 14 августа 1937 года он был арестован. На следствии протоиерей Феодор держался мужественно, никого не обвинял, не называл никаких имен, не признал обвинений в агитации.

22-23 августа 1937 года состоялось заседание тройки НКВД МАССР. Выписка из протокола тройки НКВД гласит: «Калистов Федор Степанович, 1865 г.р., служитель религиозного культа - протоиерей, судим за контрреволюционную деятельность. Обвиняется в активной антисоветской террористической агитации и призыве населения к борьбе против советской власти. ПОСТАНОВИЛИ: "Калистова Федора Степановича РАССТРЕЛЯТЬ”».

3 сентября 1937 года протоиерей Феодор Каллистов принял мученическую кончину.

Священномученик Павел Ягодинский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ

3 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Павел Ягодинский родился 8 декабря 1879 года в селе Сайгуши Ардатовского уезда Симбирской губернии (ныне Республика Мордовия, Чамзинский район) и происходил из семьи псаломщика местной церкви. Образование он получил в Духовной семинарии, в 1900 году женился и принял диаконский сан. Служить отец Павел стал в селе Шугурово Ардатовского уезда Симбирской губернии. Через некоторое время он был рукоположен во иереи.

Согласно воспоминаниям, отец Павел был человеком трудолюбивым, добрым, предельно честным. Он не стремился скрывать свои мысли по поводу происходящего в послереволюционные годы и говорил о том, что его тревожило. Именно поэтому его имя попало в списки участников «контрреволюционного кулацкого восстания», вспыхнувшего в уезде в 1919г.

В 1929 году священник был арестован с обвинением в «неуплате государственных налогов» и приговорен к 8 месяцам исправительно-трудовых работ. После выхода на свободу он опять стал служить в церкви села Шугурово. Отец Павел старательно исполнял свой священнический долг: крестил новорожденных, венчал, отпевал. Многих он побуждал к активной деятельности, многих воодушевлял теплым одобрением, слабых – поддерживал, обиженных защищал. В 1930 году церковь села Шугурово была закрыта, а отец Павел арестован. После освобождения в 1933 году, он стал служить в церкви села Бузаево Большеберезниковского района Мордовской АССР. Жена у священника к этому времени умерла, и он жил поочередно у своих сыновей. Каждый из них уже определил свой путь и устроился в новой жизни.

Однажды у отца Павла состоялся разговор с председателем сельсовета, который советовал священнику «оставить свое ремесло, отказаться от сана и поступить куда-нибудь на определенную работу». Но будущий священномученик на это ответил: «Нет, я не отказывался и не думал отказываться от сана священника. Делать это мне не позволяют мои религиозные убеждения, умру в сане священника».

5 августа 1937 года состоялся третий и последний арест. В доме у отца Павла был произведен обыск, но ничего обнаружено не было. Было сформулировано обвинение: «принимал активное участие в организации контрреволюционного кулацкого восстания и призывал население к терактам над коммунистами». Виновным себя он не признал. На допросе арестованный священник подтвердил свои слова, что не намерен снимать с себя сан, и заявил, что «хотя я и убежденный верующий, но антисоветской агитации нигде не проводил». Тройка при НКВД Мордовской АССР приговорила иерея Павла Ягодинского к высшей мере наказания. 3 сентября 1937 года он был расстрелян.

Источник: http://pstgu.ru

Сщмч. Павла Малиновского, пресвитера, прмц. Елисаветы (Ярыгиной), монахини и мч. Фео́дора Иванова (1937)

Священномученик Павел Малиновский, пресвитер

ДНИ ПАМЯТИ:

12 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Павел Васильевич Малиновский родился 15 октября 1874 года в семье диакона Шелотовской Троицкой церкви.

В 1894 году окончил Вологодскую Духовную семинарию.

13 декабря 1894 года назначен на должность надзирателя Усть-Сысольского Духовного училища, в каковой состоял до 31 декабря 1897 года.

14 ноября 1897 года епископом Вологодским и Тотемским Алексием определен на должность священнослужителя и 28 января 1898 года епископом Великоустюжским Гавриилом рукоположен во священника к Усть-Вымской Благовещенской церкви.

С 1898 года состоял заведующим и законоучителем Усть-Вымской мужской двухклассной Церковно-приходской школы.

За радивое отношение к своей работе в 1902-1905 годах состоял в должности депутата по делам следственным и хозяйственным по II благочинническому округу Яренского уезда.

В 1905-1917 годах был благочинным II благочиннического округа Яренского уезда.

За усердную и полезную службу 29 марта 1905 года награжден набедренником.

В 1906-1910 годах был законоучителем Вогваздинского земского училища.

В 1909-1914 годах был заведующим Усть-Вымской женской церковно-приходской школы.

14 апреля 1910 года награжден скуфьей.

Определением Священного Синода от 25 марта 1917 года награжден камилавкою. Также был награжден серебряной медалью в память 25-летия церковных школ.

После 1918 года проживал в Усть-Выми. До 1933 года был настоятелем Усть-Вымской Благовещенской церкви. Будучи благочинным, возглавлял приходы, находящиеся в подчинении Патриарху Тихону. После закрытия Благовещенской церкви служил в Ыбской Свято-Казанской церкви того же прихода. После закрытия в июне 1935 года Ыбской Свято-Казанской церкви был вынужден занимался крестьянским хозяйством.

В 1918 году обложен контрибуцией в 500 рублей.

В 1921 году привлекался за то, что не сдавал церковные ценности.

В 1931-1932 годах состоял на учете КОО ОГПУ как «антисоветский элемент» – «сгруппировал вокруг себя монашество, через которых ведет антисоветскую деятельность».

В 1936 году привлекался к ответственности по статье 192 УК РСФСР, но был оправдан по суду.

Арестован 6 августа 1937 года. Содержался в Сыктывкарской тюрьме НКВД. Обвинялся, в частности, в том, что «систематически вел контрреволюционную деятельность за открытие церкви в деревне Казанский Иб». Осужден 23 августа 1937 года тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58.10 УК РСФСР к высшей мере наказания – к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 25 августа 1937 года в Сыктывкаре.

Священный Синод Определением от 27 декабря 2001 года причислил иерея Павла Малиновского к лику святых и включил в Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века.

Источник: http://sobor.ucoz.ru

Преподобномученица Елисавета (Ярыгина), монахиня

ДНИ ПАМЯТИ:

12 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Преподобномученица монахиня Елизавета – в миру Елизавета Александровна Ярыгина – родилась в 1879 году в селе Сафроново Яренского уезда Вологодской губернии (ныне Архангельская область, Ленский район) и происходила из крестьянской семьи. Она поступила послушницей в Кылтовский Крестовоздвиженский женский монастырь (Яренский уезд, Вологодскоая губерния), а в 1918 была пострижена в монахини. После закрытия монастыря она служила псаломщицей в Сретенской церкви села Выльгорт Сыктывдинского района республики Коми. 4 августа 1937 года матушка Елизавета была арестована с обвинением в «активной контрреволюционной деятельности и распространении слухов о скором развале колхозного строительства и советской власти». Виновной себя она не признала. Тройка при УНКВД Коми АССР приговорила монахиню Елизавету (Ярыгину) к высшей мере наказания. 12 сентября 1937 года монахиня Елизавета была расстреляна недалеко от города Сыктывкара. Преподобномученица была причислена к лику святых определением Священного Синода Русской Православной Церкви от 6 октября 2001 года.

Источник: http://pstgu.ru

Мученик Фео́дор Иванов

ДНИ ПАМЯТИ:

12 сентября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Феодор Михайлович Иванов родился в 1895 году в городе Тобольске. Отец его работал курьером и сторожем в государственном архиве Тобольска и подрабатывал шитьем мужской одежды. В 1911 году отец умер и на руках матери осталось десять человек детей, причем, младшему было всего десять месяцев. Мать, чтобы поддержать семью, поступила на работу в архив и исполняла обязанности почившего мужа, подрабатывая рукоделием.

С детства Феодор прислуживал в соборе. Собор был холодным, и Феодор, ночуя в нем, не раз сильно простужался. В тринадцать лет Феодор заболел суставным ревматизмом и через год стал инвалидом – паралич ног. Первые несколько лет у него были такие сильные боли, что временами он от боли кричал.

В 1916 году, во время торжественной канонизации святителя Иоанна Тобольского, Феодора посетила Александра Васильевна Дулепова, знакомая с семьей Государя, и предложила матери Феодора, Елизавете, показать сына доктору Деревенко, лечившему наследника.

После осмотра доктор сказал:

– Диагноз правильно поставили, а вот лечили неверно. Лекарство, которое первым давали, надо было давать вторым, а второе – давать сначала. К сожалению, не имею возможности взяться за его лечение, а то бы он у меня по комнате с палочкой, но похаживал.

В другой раз Александра Васильевна договорилась, что во время праздничной службы Иоанну Тобольскому Феодора приложат к мощам святителя.

Было множество народа – архиереи, священники, паломники со всей России; во время пения «Хвалите имя Господне» Феодора приложили к святым мощам, и с этого времени боли у него в ногах прекратились.

За его глубокую веру народ относился к Феодору с большим уважением, и многие посещали его. Приходили монахи, священники, архиереи. Иной раз в соборе шла всенощная, начиналось елеопомазание, архиерей сколько-нибудь народа помажет, его заменит священник, а архиерей уходил к Феодору, его помазывал, а затем всех домашних. Из ссыльных священников Феодора посещали настоятель Марфо-Мариинской обители в Москве о. Митрофан Серебрянский[1] и о. Георгий Скрипка[2]. Многие духовные лица писали ему, желая получить совет и утешение. Болящий Феодор почитался народом как великий утешитель скорбящих душ и безотказный молитвенник. Особенно народ устремился к нему после того, как в начале тридцатых годов было арестовано почти все духовенство.

В 1937 году Тобольский отдел НКВД начал широкие аресты среди населения. За один месяц было арестовано сто тридцать шесть человек, среди них много священников и верующих крестьян. В августе власти предупредили Феодора, что если к нему не перестанут ходить люди, то его арестуют. Но он не мог отказать ищущим утешения и помощи.

Вскоре к нему пришли с обыском – забрали книги и переписку, а вечером того же дня его навестила сестра Евгения с мужем; Феодор был радостный и спокойный.

– У тебя сегодня кто-нибудь был? – спросила Евгения.

– Были. Они очень скоро снова придут. Да что на них внимание обращать.

Сотрудники НКВД пришли через несколько дней.

– Кто дома есть? – спросил один из них.

– Все дома, – ответила Евгения Михайловна.

– И хорошо. Федора Иванова мы забираем.

Евгения прошла в комнату к Феодору, военный за ней.

– Федя, вот здравствуй. Гости к тебе понаехали.

– Ну и что же, я всегда рад гостей принимать, – кротко ответил подвижник.

– Мы вас забираем, – сказал военный.

– Ну что же, раз у вас есть такое распоряжение, то я подчиняюсь власти.

Феодор лежал все эти годы в постели в длинной рубахе, и мать его, Елизавета Иванова, пошла за костюмом, единственным у него, приготовленным на смерть, но ее остановили:

– Не понадобится, не нужен будет.

Приготовили носилки. Подошедший сотрудник НКВД сказал:

– Ну, давайте будем класть. – А сам вполголоса спросил у Феодора: – А как же вас брать?

– А вы вот так сделайте руки, – он показал, – взамок, и перекиньте мне за голову. А второй за ноги пусть держит.

Ноги у него не гнулись, были как палки, но чувствительности не потеряли.

Один из них подхватил его за ноги, но, сразу почувствовав огромную силу подвижника, от испуга вскрикнул и бросил Феодора. Подбежала сестра, подхватила ноги больного и закричала на них:

– Изверги! Что вы делаете над больным человеком? Что у вас за спешка такая?

– Не волнуйся, – с любовью, утешительно произнес Феодор, – тебе вредно волноваться.

Наконец, положили его на носилки. Он помолился и говорит:

– Дорогие мои, мамочка и сестра, не ждите меня и не хлопочите; вам все равно правды не скажут. Молитесь. Не плачьте обо мне и не ищите!

У Евгении была шапочка красная, вроде берета. Феодор сказал ей:

– Ты дай мне свою шапочку. Я хоть красный цвет не больно люблю, но пускай это будет на память, на сколько бы этой памяти ни хватило.

Он надел шапочку, и его увезли в тюрьму. В камере Феодора положили лицом к стене, чтобы он никого не видел, и запретили ему разговаривать.

Евгения со своим мужем Геннадием Хилковым несколько дней носили передачи в тюрьму. Вскоре власти арестовали Геннадия; из заключения он не вернулся[3].

В тюрьме Феодора ни о чем не спрашивали, на допросы не носили и следователь в камеру не приходил. И никого из ста тридцати шести арестованных в одно время с ним также не спрашивали о Феодоре. Все обвинение основывалось на справке, данной председателем Тобольского уездного совета[4]. 11 сентября Тройка УНКВД приговорила его к расстрелу. Феодор был расстрелян в Тобольской тюрьме, на территории которой и погребен.

Тогда же была арестована монахиня Иоанновского монастыря Рафаила. Незадолго перед обыском у Феодора она принесла к нему в дом две церковные книги и сказала:

– Ты болящий, к тебе не придут искать.

Вскоре после ареста монахиня Рафаила была расстреляна.

После своей мученической кончины Феодор не оставляет своим молитвенным предстательством всех, кто обращается к нему за помощью. До сего времени многие по его молитвам получают исцеление, особенно те, у кого болят ноги.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2». Тверь. 2001. С. 276-280

Библиография

· Протопресвитер М. Польский. Новые мученики Российские. Джорданвилл, 1957 Т- 2, с. 177, 178.

· ЦГИА СССР. Ф. 831, on. 1, ед. хр. 189, л. 131, 132. Архив УКГБ по Тюменской обл. Арх. № 1750.

Примечания

[1] Протоиерей Митрофан Васильевич Серебрянский родился в селе Трехсвятском Воронежской губернии в 1870 году в семье священника. В 1892 году окончил Воронежскую Духовную семинарию. В 1894 году рукоположен в сан иерея и назначен священником 47-го драгунского полка. Долгое время о. Митрофан служил в русской армии. Участвовал в сражениях на Дальнем Востоке в 1904-1905 годах. Во время сражений совершал богослужения под неприятельским огнем, напутствовал раненых, погребал убитых. В 1908 году митрополит Владимир (Богоявленский) назначил о. Митрофана настоятелем Покровской и Марфо-Мариинской церквей на Б. Ордынке в Москве. Он славился как опытный духовник и священник высокой духовной жизни. После революции 1917 года советские власти несколько раз арестовывали о. Митрофана. По некоторым сведениям, вернувшись из ссылки, он поселился в Тверской области, где и скончался.

[2] Протоиерей Михаил Польский так писал об о. Георгии Скрипке. Однажды в Козелыцанский женский монастырь явилась банда грабителей и потребовала, чтобы открыли храм. Монахини пришли к о. Георгию за советом. Он сказал: «Откройте, только не торопитесь». А сам прошел через пономарку в алтарь, облачился и с крестом в руке вышел на паперть навстречу толпе, стоявшей в шапках на головах и с винтовками в руках.

Налетчики, увидев перед собой священника с крестом в руке, опешили. А он обратился к ним со словом увещания. И таково было это слово, что они поспешно, один за другим, поснимали шапки, а потом спросили священника, можно ли им войти в церковь. Отец Георгий разрешил, они вошли, постояли и тихо вышли, ничего не тронув.

[3] Геннадий родился в Самаре, был регентом в храме у своего дяди, священника Петра Топоркова. Во время гонений на церковь был арестован и сослан в Тобольск и здесь женился на сестре Феодора.

[4]Характеристика

На Иванова Федора Михайловича, проживающего в гор. Тобольске, Б. Революционная, № 12. Иванов является фанатиком религиозником, квартира которого является очагом, готовящим подготовку к вооруженному восстанию против советской власти, в чем принимал активное участие и сам Иванов, на квартире у себя хранил и распространял листовки, призывающие к восстанию, устраивались нелегальные совещания в квартире Иванова, куда приходили: священник кладбищенской церкви, монашки и ряд других враждебно настроенных к советской власти людей.

Иванов имел и имеет переписку, получая из других городов: Белгорода УССР, Горьковского края, Тюмени, Подольска и других; переписка проводится по вопросу подготовки к бандитскому восстанию против советской власти.

Сам Иванов выдает себя за святого, под видом чего к нему приходят служители культов и всякая контрреволюционная банда, устраивали там совещания по вопросу подготовки к вооруженному восстанию и свержению советской власти.

Иванов является непримиримым врагом советской власти.

Председатель горсовета

Секретарь

Источник: http://www.fond.ru

Священномученик Петр Лебедев, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

20 июня – Собор святых Ивановской митрополии

27 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик протоиерей Петр Лебедев родился в семье учителя Галичского духовного училища. Во иерея он был рукоположен в 1911 году и стал служить в церкви Илии пророка в селе Родники в Ивановской области. Отец Петр отличался бескорыстием, аскетизмом и человечностью. Он говорил прихожанам: «Люди моего сана не должны отличаться богатством от обычных рабов Божиих». Отец Петр жил с семьей в церковной сторожке и не брал с прихожан денег за требы. В благодарность прихожане бесплатно выстроили ему дом. После 1917 года отец Петр выступил как противник богоборческой власти. В 1921 году он был награжден саном протоиерея. Трудами отца Петра была создана приходская библиотека, он собирал детей для занятий по Закону Божию, на его проповеди собирались жители даже из окрестных деревень. Отец Петр не боялся запугивания безбожников, призывал духовенство постоять за православные храмы, отважно участвовал в дискуссиях с безбожниками. Благодаря ему прихожане не приняли обновленчество и продолжали украшать свой храм. В 1932 году протоиерея Петра Лебедева арестовали, а его жену и пятерых детей выгнали из дома. В 1935 году священник был освобожден и вернулся к служению в село Родники. Когда местные власти решили закрыть храм, отец Петр не побоялся организовать сбор подписей в его защиту. Около ста подписей собрал директор местной школы, за что его уволили с работы и арестовали. Отец Петр был арестован в октябре 1937 года и отправлен в тюрьму города Иваново. Там он был расстрелян вместе со вторым священником Ильинской церкви отцом Николаем Розоновым.

Источник: www.grad-petrov.ru

Священномученик Петр (Полянский), Крутицкий, митрополит (1937)

ДНИ ПАМЯТИ

10 октября

18 октября – Собор Московских святителей

18 ноября – Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ПОЛНОЕ ЖИТИЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ПЕТРА,

МИТРОПОЛИТА КРУТИЦКОГО,

МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЯ ПАТРИАРШЕГО ПРЕСТОЛА

Священномученик Петр (в миру Петр Федорович Полянский) родился 28 июня 1862 года в селе Сторожевом Коротоякского уезда Воронежской епархии в благочестивой семье приходского священника.

В 1885 году он по первому разряду закончил полный курс Воронежской Духовной Семинарии и был определен на должность псаломщика при церкви села Девицы в родном ему Коротоякском уезде. Два года спустя будущий Местоблюститель Патриаршего Престола был принят вольнослушателем, а после сдачи экзаменов – студентом Московской Духовной Академии. В студенческие годы он, по воспоминаниям его сокурсника митрополита Евлогия, отличался благодушием, покладистостью, доброжелательностью (Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. Париж, 1947, с. 38). Академию он закончил в 1892 г. со степенью кандидата богословия, полученной за курсовое сочинение «О пастырских посланиях», и был оставлен при Академии помощником инспектора.

Одновременно с исполнением многотрудных и хлопотных обязанностей помощника инспектора будущий святитель безвозмездно преподавал Закон Божий в частном женском училище Сергиева Посада. Помимо этого он проходил еще должность секретаря Общества спасения на водах. При большой загруженности церковными и общественными послушаниями Петр Федорович Полянский находил время и для научных занятий, работал над магистерской диссертацией на тему: «Первое послание св. Апостола Павла к Тимофею. Опыт историко-экзегетического исследования», которую успешно защитил в 1897 году. В 1895 году будущий святитель – в должности церковного старосты у себя на родине, в селе Сторожевом Воронежской епархии. За особое усердие в благоукрашении приходского храма Богоявления он был удостоен архипастырской признательности.

В 1896 году он в течение недолгого времени преподавал греческий язык в Звенигородском духовном училище.

В декабре 1896 года Указом Святейшего Синода Петр Федорович Полянский был назначен смотрителем Жировицкого духовного училища.

Ревность о деле Божием, замечательные административные способности сделали из него прекрасного труженика на ниве церковного административно-педагогического служения. Будущий святитель привел Жировицкое училище, по отзыву ревизора Нечаева, в блестящее состояние. За усердную и плодотворную службу он был в 1899 году удостоен ордена св. Станислава 3 степени, а в 1903 г. пожалован тем же орденом 2 степени.

В Жировицах, как и ранее в Сергиевом Посаде, священномученик Петр служение Церкви сочетал со служением обществу, участвуя в первой всероссийской переписи населения, исполняя обязанности члена-соревнователя Попечительства о народной трезвости, почетного мирового судьи Слонимского округа. 10 лет будущий митрополит трудился в Жировицком училище, в стенах древней обители, одного из форпостов Православия на западе России.

В 1906 году он был перемещен в столицу Империи Петербург, на должность младшего помощника правителя дел Учебного Комитета при Святейшем Синоде; впоследствии он стал членом Учебного Комитета, исполняя главным образом обязанности ревизора духовных учебных заведений. При переводе из Жировиц в Петербург священномученик Петр обнаружил подлинно христианское бессребренничество; жалование его убавилось в два с половиной раза; он лишился казенной квартиры, какую имел при училище. И это его новое недостаточное жалование оставалось неизменным вплоть до 1915 года, когда он уже был высокопоставленным чиновником, имея чин действительного советника. В 1915 году, когда в разгаре была инфляция, его будущий заместитель, а в ту пору начальник, Председатель Учебного Комитета, архиепископ Сергий (Страгородский) ходатайствовал перед директором Хозяйственного управления при Святейшем Синоде о повышении ему жалования «в размере разнести между настоящим его содержанием и тем, каким он пользовался по должности смотрителя Жировицкого духовного училища, то есть в размере 1300 рублей разности в содержании и 390 рублей квартирных, всего же в размере 1690 рублей в год». (РГА, ф. 802, он. 10, л. 59).

За время служения в Учебном Комитете священномученик Петр объездил с ревизиями едва ли не всю Россию, обследовав состояние духовных семинарий, епархиальных женских училищ в Курской, Новгородской, Вологодской, Костромской, Минской и в ряде других епархий, побывав в Сибири, на Урале, в Закавказье. И после каждой такой поездки им собственноручно составлялся подробный, обстоятельный отчет, в котором предлагались уместные меры по улучшению состояния обследованной школы.

В Петербурге священномученик Петр близко познакомился с архиепископом Литовским Святителем Тихоном. Еще со времени службы в Московской Духовной Академии он был в дружеских отношениях с будущим Патриархом Московским Сергием. Так Господь промыслительно соединил его узами дружбы с двумя другими Предстоятелями Русской Церкви периода гонений на нее.

За выдающиеся успехи на поприще церковного административно-педагогического служения Петр Федорович Полянский в 1916 году был пожалован высоким орденом св. Владимира.

В 1917 году Россия и Русская Православная Церковь вступили на путь тяжких испытаний. Вскоре после прихода к власти большевиков, в январе 1918 года, был издан Декрет об отделении Церкви от государства, который среди прочих дискриминационных мер, лишал Церковь прав юридического лица и предусматривал конфискацию всего церковного имущества. финансирование из казны всех церковных учреждений, в том числе и Учебного Комитета при Священном Синоде, прекратилось.

В 1918 году Учебный Комитет был закрыт, и священномученик Петр переехал в Москву, где принял участие в деяниях Поместного Собора, состоя в его секретариате. На Соборе было возобновлено его близкое знакомство со Святейшим Патриархом Тихоном.

В 1920 году Патриарх Московский и всея России Тихон предложил священномученику Петру принять постриг, священство и епископство и стать ему помощником в делах церковного управления. Предложение это было сделано в пору кровавых гонений на Церковь, когда замучены были уже тысячи священнослужителей и более десяти архиереев, когда епископство, как и в древние времена, сулило не почет и безбедную жизнь, а голгофские страдания. И священномученик Петр отнесся к призыву Первосвятителя как к призыву свыше, от Бога. В ту пору он жил в Москве, в доме своего брата, священника церкви Николы-на-Столпах Василия Полянского. Поведав брату и родным о предложении Святейшего Патриарха, он сказал: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но когда соглашусь, – я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор».

Так, в 58-летнем возрасте он выбрал стезю, которая по его же словам, оказавшимся пророческими, возвела его на Голгофу. Будущий Предстоятель Русской Церкви принял постриг и благодать священства от руки митрополита Сергия, которого он впоследствии назначит своим Заместителем, а его хиротонию во епископа Подольского, викария Московской Епархии, возглавил Святейший Патриарх.

Сразу после хиротонии епископ Петр был арестован и сослан в Великий Устюг. Там он жил вначале у знакомого священника, потом в сторожке при городском соборе. В ссылке он имел возможность совершать Божественную литургию в сослужении великоустюжского духовенства.

После освобождения Патриарха Тихона из-под ареста многие сосланные и томившиеся в заключении архиереи и священники получили возможность вернуться к своему служению. Среди них был и епископ Подольский Петр. Возвратившись в Москву, он стал ближайшим помощником Первосвятителя, был возведен в сан архиепископа, потом митрополита Крутицкого и включен в состав Временного Патриаршего Синода.

По возвращении Святейшего Патриарха Тихона к церковному управлению, приходы, захваченные обновленцами, переходили под омофор Первосвятителя; священники, подчинившиеся раскольническому ВЦУ, приносили покаяние в совершенной ими измене. Перед угрозой потери влияния и власти, предводители раскола ищут объединения с Патриаршей Церковью, надеясь при поддержке гонителей Церкви – гражданских властей – возглавить ее. В окружении Святейшего Патриарха часть епископов готова была искать компромисса с раскольниками; но среди архиереев, твердо выступивших тогда против каких бы то ни было уступок обновленцам, был священномученик Петр. На совещании епископов, состоявшемся в Свято-Даниловом монастыре в конце сентября 1923 г., он высказывался против компромисса с раскольниками. И эта линия церковной политики победила.

В последние месяцы исповеднического жития Святейшего Патриарха Тихона его верным первым помощником во всех делах церковного управления, в том числе и во взаимоотношениях с гражданскими властями, был митрополит Петр.

Незадолго до своей блаженной кончины, в день Рождества Христова, Святейший Патриарх Тихон составил новую редакцию своего Завещания о преемстве Патриаршей власти в условиях, когда невозможно было созвать избирательный Поместный Собор.

Новая редакция Завещания гласила: «В случае нашей кончины, наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, представляем временно Высокопреосвященнейшему Митрополиту Кириллу. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященнейшему Митрополиту Агафангелу. Если же и сему Митрополиту не представится возможность осуществить это, то наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященнейшему Петру, Митрополиту Крутицкому».

В день погребения Святителя Тихона, 12 апреля 1925 г., состоялось совещание собравшихся на его отпевание архипастырей; ознакомившись с текстом Завещания, епископы постановили подчиниться воле почившего Первосвятителя. Поскольку Митрополиты Кирилл и Агафангел томились в ссылке, обязанности Патриаршего Местоблюстителя возложены были на упомянутого в Завещании Митрополита Крутицкого Петра.

Возложив на себя бремя высшей церковной власти, Митрополит Петр совершал свое Первосвятительское служение в крайне трудных для Церкви условиях, когда добрая половина епископата и многие тысячи священников находились в лагерях и ссылках, когда Церковь страдала не только от внешних и явных врагов своих, но также и от спровоцированных ее гонителями расколов: нешвенный хитон Христов пытались разодрать обновленцы и украинские самосвяты, а также приверженцы иных, имевших локальное распространение, схизм. Выбирая линию церковной политики в отношениях с государственной властью и раскольниками. Митрополит Петр следовал по пути, проложенному его святым предшественником Патриархом Тихоном – твердое стояние на страже Православия, бескомпромиссное противодействие обновленчеству, лояльность в отношениях с государственной властью, но без роняющих достоинство Церкви заявлений об идеологической близости с ней или о том, что Церковь пользуется в Советском государстве свободой.

В 1925 году обновленцы готовили очередной лже-собор. Как и после освобождения Святейшего Патриарха Тихона из-под домашнего ареста, после его кончины вновь делались попытки договориться с Патриаршей Церковью об объединении; и некоторые из православных священнослужителей готовы были пойти навстречу коварным предложениям об объединении. В этих обстоятельствах Глава Церкви Митрополит Петр обратился к архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Российской Церкви с посланием, в котором бесстрашно обличил происки раскольников, за спиной которых стояли гонители Церкви, а колеблющихся и малодушных убеждал хранить верность Православию и канонической правде.

В этом Послании говорится: «Должно твердо помнить, что по каноническим правилам Вселенской Церкви все .... самочинно устраиваемые собрания, как и бывшее в 1923 году живоцерковное собрание, незаконны. Поэтому на них присутствовать православным христианам, а тем более выбирать от себя представителей на предстоящие собрания канонические правила воспрещают... В Святой Божией Церкви законно и канонично только то, что благословлено Богоучреждённою Церковною властию, преемственно сохраняющейся от времен Апостольских. Всё же самочинное, все, что совершалось обновленцами без соизволения в Бозе почившего Святейшего Патриарха, все, что теперь совершается без благословения нашей мерности – Местоблюстителя Патриаршего Престола, действующего в единении со всей православной законной иерархией, – все это не имеет силы по канонам Святой Церкви (Апост. пр.34, Антиох. пр.39), ибо истинная Церковь едина и едина пребывающая в ней благодать Всесвятого Духа... ...Не о соединении с Православной Церковью должны говорить так называемые обновленцы, а должны принести искреннее раскаяние в своих заблуждениях. И мы непрестанно молим Господа Бога, да возвратит Он заблудших в лоно Святой Православной Церкви».

После издания «Послания» Патриаршего Местоблюстителя но замыслам обновленцев подчинить себе «тихоновцев» через объединение с ними нанесен был удар. В своих печатных изданиях сами раскольники последствия этого Послания оценили так: «Воззвание Митрополита Петра определило всю линию поведения староцерковников... При этом по местам легко было уже просто ссылаться на центр что мы и видим на самом деле... Так, например, в Ленинградской епархии «среди духовенства появилась «левая группа» тихоновцев, которая склонна была идти навстречу примирительной политике Священного Синода. До появления воззвания Петра Крутицкого эта группа подавала надежды, что она окажет свое давление на епископов и постарается сдвинуть их с непримиримой позиции. Но как только появилось воззвание Петра ..., она заговорила другим языком».

В обновленческих газетах и журналах развязана была кампания травли Местоблюстителя Патриаршего Престола. Его обвиняли в сношениях с церковной и политической эмиграцией, в контрреволюционных настроениях и антиправительственной деятельности. Своего пика эта кампания достигла в той провокации, которую устроил Александр Введенский на обновленческом лже-cоборе, состоявшемся в октябре 1925 г.

Незадолго до «собора» обновленческим Синодом в Уругвай был направлен Николай Соловей с титулом епископа Южной Америки. Через два месяца после выезда он выступил с заявлением, которое можно было расценить как свидетельство о раскаянии в грехе раскола. Прошел год – и Соловей прислал на имя лже-собора письмо, которое и было оглашено на нем: «Мое прегрешение перед Священным Синодом заключается в следующем: 12 мая 1924 г., за 4 дня до моего отъезда за границу, я имел двухчасовое совещание с Патриархом Тихоном и Петром Крутицким. Патриарх Тихон дал мне собственноручно написанное письмо следующего содержания: 1) что я принят и возведен в сан архиепископа; 2) что Святая Церковь не может благословить великого князя Николая Николаевича, раз есть законный и прямой наследник престола – великий князь Кирилл».

Грубая клевета на Патриарха и Митрополита Петра дала Введенскому повод для недостойной остроты: «Оказывается, что тихоновский корабль плавает в международных водах, и трудно сказать, где главные капитаны: за рубежом или на Крутицах.» Под его диктовку была составлена резолюция: «Собор констатирует непрекращающуюся связь тихоновщины с монархистами».

Домогаясь устранения Местоблюстителя, обновленческие авторы публикуют в Известиях такую характеристику Первоиерарха: «Заматерелый бюрократ Саблеровского издания, который не забыл старых методов церковного управления. Он опирается на людей, органически связанных со старым строем, недовольных революцией, бывших домовладельцев и купцов, думающих еще посчитаться с современной властью». В недолгое время своего Первосвятительского служения в Москве Митрополит Петр часто совершал Божественную литургию в московских приходских и монастырских церквах. Особенно он любил бывать в Свято-Даниловом монастыре, арестованного священноархимандрита которого, архиепископа Феодора (Поздеевского), Местоблюститель высоко ценил за его непоколебимое стояние на страже Православия, за неукоснительное следование канонам, за обширную богословскую образованность и глубокий ум.

30 августа (12 сентября) 1925 г. на престольный праздник Патриарший Местоблюститель служил в Троицком соборе монастыря, где покоились мощи благоверного князя Даниила Московского. Монастырь был заполнен молящимся народом. Путь к раке со святыми мощами устилал ковер из живых цветов. Войдя в храм, Митрополит Петр прошел к мощам святого и благоговейно приложился к ним. Некоторые монахи видели, что, когда он пошел к солее, над мощами образовалось как бы облако, в котором возник образ святого князя Даниила; и во все время, пока Митрополит шел к алтарю, образ этот сопровождал его. После службы Митрополит Петр передал возглавлявшему после ареста архиепископа Феодора Даниловскую братию архиепископу Парфению (Брянских) деньги для пересылки находившимся в ссылке священнослужителям.

Священномученик Петр помогал многим заключенным и сосланным. Он сам отправлял деньги митрополиту Казанскому Кириллу ( Смирнову), архиепископу Никандру (Феноменову), своему предшественнику по Крутицкой кафедре, томившемуся в ссылке в Туркестане, секретарю Патриарха Тихона Петру Гурьеву и другим изгнанникам. Получая после службы деньги. Митрополит Петр обычно сразу отдавал их для пересылки в тюрьмы, лагеря и места ссылки. Он дал благословение приходским причтам жертвовать в пользу заключенных священнослужителей.

И эта его деятельность вызывала крайнее недовольство гонителей Церкви. В ГПУ был выработан план по устранению Митрополита Петра и учинению нового раскола. Своим орудием враги Церкви избрали несколько честолюбивых архиереев во главе с епископом Можайским Борисом (Рукиным), к этой группе принадлежал и архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский), впоследствии возглавивший ее. Представители ГПУ в беседах с епископом Борисом предлагали ему образовать инициативную группу и подать от ее имени ходатайство во ВЦИК о легализации Высшего Церковного Управления, одновременно издав обращение к пастве, в котором будет подчёркнуто вполне сочувственное отношение Церкви к политике Советского правительства. После чего, уверяли епископа Бориса, Высшее Церковное Управление, епархиальные управления и православные общины будут легализованы. Епископ Борис согласился со сделанным предложением, но заявил, что один он ничего сделать не сможет, и направил представителя ГПУ к Патриаршему Местоблюстителю, рекомендуя Митрополиту Петру принять предложение ГПУ. Но Местоблюститель отверг предлагаемую ему сделку; несмотря на это, епископ Борис не прекратил своих переговоров в ГПУ, одновременно домогаясь у Митрополита Петра созыва Архиерейского собора, на котором планировал отстранить Предстоятеля Церкви от Местоблюстительства. На настойчивые домогательства епископа Бориса Митрополит Петр отвечал: «Власти несомненно не допустят никакого свободного собрания православных архиереев, не говоря уже о Поместном соборе».

Представители ГПУ так формулировали свои условия, при выполнении которых они обещали нормализовать юридическое положение Церкви: 1) издание декларации, призывающей верующих к лояльности относительно советской власти; 2) устранение неугодных власти архиереев; 3) осуждение заграничных епископов и 4) контакт в деятельности с правительством в лице представителя ГПУ.

Митрополит Петр решил составить декларацию, адресованную советскому правительству, в которой он собирался показать, какими он видит отношения Церкви с государством в сложившихся обстоятельствах. По черновому проекту Местоблюстителя текст декларации написал епископ Иоасаф (Удалов). Документ этот не был передан властям, поскольку митрополит Петр считал недостойным для Церкви передавать его через представителя ГПУ, а хотел для этого встретиться с главой правительства.

Проект декларации, адресованной в Совет народных комиссаров СССР, заканчивался такими словами: «Возглавляя в настоящее время после почившего Патриарха Тихона Православную Церковь на территории всего Союза и свидетельствуя снова о политической лояльности со стороны Православной Церкви и ее иерархии, я обращаюсь в Совнарком с просьбой, во имя объявленного лозунга о революционной законности, сделать категорические распоряжения ко всем исполнительным органам Союза о прекращении административного давления на Православную Церковь и о точном выполнении ими изданных центральными органами власти узаконений, регулирующих религиозную жизнь населения и обеспечивающих всем верующим полную свободу религиозного самоопределения и самоуправления. В целях практического осуществления этого принципа я прошу, не откладывая далее, зарегистрировать повсеместно на территории СССР староцерковные православные общества, со всеми вытекающими из этого акта правовыми последствиями, и проживающих в Москве архиереев возвратить на места. Вместе с этим беру на себя смелость возбудить ходатайство перед Совнаркомом о смягчении участи административно наказанных духовных лиц. Одни из них – и притом некоторые в преклонном возрасте – не один год томятся в глухих безлюдных местах Печоры и Нарыма со своими застарелыми недугами без всякой медицинской помощи кругом, другие на суровом Соловецком острове исполняют физическую принудительную работу, к которой большинство из них совершенно не приспособлено. Есть лица, амнистированные ЦИКом СССР и после этого вот уже 2 года томящиеся в безводных степях Туркестана, есть лица, отбывшие свой срок ссылки, но все еще не получившие разрешения возвратиться на места служения.

Я решаюсь также просить и о более гуманном отношении к духовным лицам, находящимся в тюрьмах и отправляемым в ссылку. Духовенство в подавляющем большинстве изолируется по подозрению в политической неблагонадежности, а потому по справедливости к ним должен был применяться тот же несколько облегченный режим, каковой везде и всюду применяется к политическим заключенным. Между тем, в настоящее время наше духовенство содержится вместе с заключенными уголовными преступниками и иногда, регистрируемые как бандиты, вместе с ними в общих партиях отправляются в ссылку.

Выражая в настоящем ходатайстве общие горячие пожелания всей моей многомиллионной паствы, как признанный ее высший духовный руководитель, я имею надежду, что желания нашего православного населения не будут оставлены без внимания высшим правительственным органом всей нашей страны; так как представить наиболее многочисленной Православной Церкви права легального свободного существования, какими пользуются другие религиозные объединения, – это значит совершить по отношению к большинству парода только акт справедливости, который со всею признательностью будет принят и глубоко оценен православно-верующим народом».

Этот документ попал в руки властей только после изъятия его при обыске у Местоблюстителя, но умонастроение Митрополита Петра было хорошо известно властям. Они вполне понимали, что им не удастся сделать из него орудие в исполнении своих разрушительных для Церкви замыслов. 11 ноября 1925 года комиссия по проведению декрета об отделении Церкви от государства при ЦК ВКП(б) постановила: «Поручить т. Тучкову ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев ...В целях поддержки группы, стоящей в оппозиции к Петру, ...поместить в «Известиях» ряд статей, компрометирующих Петра, воспользовавшись для этого материалами недавно закончившегося обновленческого собора. Просмотр статей поручить т.т. Стеклову П.И., Красикову П.А. и Тучкову. Им же поручить просмотреть готовящиеся оппозиционной группой декларации против Петра. Одновременно с опубликованием статей поручить ОГПУ начать против Петра следствие».

В конце ноября проведены были массовые аресты священнослужителей, близких Митрополиту Петру. Среди арестованных в ноябре и декабре 1925 г. были епископы Амвросий (Полянский), Тихон (Шарапов), Николай (Добронравов), Гурий (Степанов), Иоасаф (Удалов), Пахомий (Кедров), Дамаскин (Цедрик), а также бывшие обер-прокуроры Святейшего Синода Владимир Саблер и Александр Самарин. Местоблюститель видел, что неминуем и близок его арест. Предвидя самые худшие последствия для себя, он 5 и 6 декабря 1925 г. составил два документа. В первом из них он писал: «В случае нашей кончины наши права и обязанности как Патриаршего Местоблюстителя до законного выбора нового Патриарха представляем временно, согласно воле в Бозе почившего Святейшего Патриарха Тихона, Высокопреосвященным митрополитам Казанскому Кириллу и Ярославскому Агафангелу. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам тому и другому митрополиту вступить в отправление означенных прав и обязанностей, таковые передать Высокопреосвященному митрополиту Арсению. Если же и сему митрополиту не представится возможным осуществить это, то права и обязанности Патриаршего Местоблюстителя переходят к Высокопреосвященному митрополиту Нижегородскому Сергию».

В распоряжении, составленном днем позже, 6 декабря, говорилось: «В случае невозможности, по каким-либо обстоятельствам отправлять мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя, временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященному Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященный Михаил (Ермаков), Экзарх Украины, или Высокопреосвященный Иосиф (Петровых), архиепископ Ростовский, если митрополит Михаил (Ермаков) лишен будет возможности выполнять это мое распоряжение. Возглашение за богослужением моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остается обязательным».

В эти скорбные дни Местоблюститель Патриаршего Престола составил также нечто вроде завещания, в котором он излагал свое видение положения Церкви и призывал пастырей и всех верных чад церковных хранить верность Спасителю, свято блюсти Предание Церкви и священные каноны. Он писал: «Меня ожидают труды, суд людской, но не всегда милостивый. Не боюсь труда – его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого – неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие личности. Опасаюсь одного: ошибок, опущений и невольных несправедливостей, – вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем – пастырском – особенно. Не будет ни энергии, ни евангельской любви, ни терпения в служении, если у пастырей не будет сознания долга. А при нем приставникам винограда Господня можно только утешаться, радоваться. Если отличительным признаком учеников Христовых, по слову Евангелия, является любовь, то ею должна проникать и вся деятельность служителя алтаря Господня, служителя Бога мира и любви. И да поможет мне в этом Господь! Вас же прошу исполнять с любовью, как послушных детей, все правила, постановления и распоряжения Церкви. ... уставы и правила ее многие считают произвольными, лишними, обремененными и даже отжившими. Но мудрецы все при всей своей самоуверенности не изобрели средств укрепить нашу волю в добре, дать человеку почувствовать сладость духовной свободы от страстей, мира совести и торжества победы в борьбе со злом, как это делают труды и подвиги, предписываемые уставами Церкви. К каким несчастным последствиям может привести уклонение от церковных постановлений, показывает горький опыт братий наших по духу и плоти, отколовшихся от единения со Святой Церковью, блуждающих во мраке предрассудков, и тем самопроизвольно отчуждающих себя от упования вечной жизни. Буду молиться, недостойнейший пастырь, чтобы мир Божий обитал в сердцах наших все время жизни нашей. Для всякого православного человека, переживающего наши события, они не могут не внушать опасений за судьбу Православной Церкви, пагубный раскол, возглавляемый епископами и пресвитерами, которые забыли Бога и предают своих собратий и благочестивых мирян, – это все, может быть, не так еще опасно для Церкви Божией, которая всегда крепла, обновлялась страданиями. Но грозен, опасен дух лести, ведущий борьбу с Церковью и работающий над ее разрушением под видом заботы ...»

9 декабря 1925 года по постановлению Комиссии по проведению Декрета об отделении Церкви от государства при ЦК ВКП(б) Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Петр был арестован. По распоряжению Местоблюстителя исполнение его обязанностей перешло к митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому). А для Митрополита Петра началась страда мучительных допросов и нравственных истязаний в неволе.

12 декабря состоялся первый допрос священномученика. Его обвиняли в контрреволюционной деятельности на том основании, что он не лишил звания митрополита Киевского «заведомого контрреволюционера» Антония (Храповицкого), и не назначил на его место нового митрополита.

- Туда назначен Михаил Экзархом Украины и временно управляющим.

– Значит, он митрополит? – спросил следователь.

– Это должен решить Собор, а я назначить митрополита Киевского не компетентен, это компетенция Собора Украинского.

На допросе 18 декабря следователь спросил Митрополита Петра: «А возможно ли признание Церковью справедливости социальной революции? – Нет, невозможно, – ответил заточенный Патриарший Местоблюститель. – Социальная революция строится на крови и братоубийстве, чего Церковь признать не может. Лишь война еще может быть благословлена Церковью, поскольку в ней защищается отечество от иноплеменников и православная вера».

После нескольких допросов Митрополит Петр решил сам в записке, адресованной начальнику 6 отделения ОГПУ, осуществлявшему антицерковные акции, Тучкову, объяснить свою позицию.

«Русская церковная история, – писал он, – едва ли знает такое исключительно трудное время для управления Церковью, как время в годы настоящей революции. Тот, кому это управление поручено, становится в тяжкое положение между верующими (по всей вероятности, с различными политическими оттенками), духовенством ( также неодинакового настроения) и властью. С одной стороны, приходится выдерживать натиск народа и стараться не поколебать его доверия к себе, а с другой – необходимо не выйти из повиновения власти и не нарушать своих отношений с нею. В таком положении находился Патриарх Тихон, в таком же положении очутился и я в качестве Патриаршего Местоблюстителя. Я отнюдь не хочу сказать, чтобы власть вызывала на какие-либо компромиссы в вопросах веры или касалась церковных устоев, – этого, конечно, не было и быть не может. Но у народа своя точка зрения. Простой, например, факт передачи какого-либо храма обновленцам, от которых он отворачивается с негодованием, истолковывается в смысле вмешательства власти в дела церковные и даже гонения на Церковь. И как ни странно, – в этом он готов видеть чуть ли и не нашу вину... Теперь спрашивается, какая же в данном случае должна быть линия моего поведения? Я решил сблизиться с народом...

Вот почему я очень редко обращался к Вам со своими заявлениями. Не скрою и другого мотива этих редких обращений, – мотив этот опять-таки кроется в народном сознании. Простите за откровенность, – к человеку, который часто сносится с ГПУ, народ доверия не имеет.

На мое управление имели значение и некоторые влияния, – их я не старался избегать. Мои собратья-архиереи были неодинакового настроения в церковном отношении, одни были либерального, другие – строго церковного. С мнением последних я считался и их советами пользовался, так как народ относился к ним с большим доверием и даже называл некоторых из них столпами Церкви... Но их суждения не выходили за пределы церковности. Замечательно, что никто из более либеральных архиереев никогда не высказал даже намека на какое-либо порицание этих строго церковных архиереев. И не называл их лицами с какой-либо политической окраской... Лиц из светской интеллигенции я почти не знал и сношений с ними не имел, если не считать известного Вам случая обращения к Д.Д. Самарину, как бывшему своему обер-прокурору и человеку весьма образованному в церковной сфере. Правда, доносились пожелания, чтобы я был тверд на своем месте и строго охранял православную веру и церковные порядки. Признаюсь, пожелания эти для меня были небезразличны, я к ним прислушивался и в некоторых случаях руководился ими...»

Митрополит Петр страдал в застенке ГПУ не только от тяжких условий неволи и изнурительных допросов; еще большую боль причиняли ему тревога за судьбу Церкви, ответственность за которую он нес перед Богом. Назначенный им Заместитель митрополит Сергий взял на себя бремя церковного управления, но власти не разрешали ему переехать из Нижнего Новгорода в Москву. Тем временем в Москве вокруг епископа Можайского Бориса, интриговавшего против Митрополита Петра в сотрудничестве с агентами ГПУ, и архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского) сложилась группа епископов, которые самочинно объявили об образовании Высшего Временного Церковного Совета (ВВЦС), которому усваивали полноту церковной власти. Митрополит Сергий запретил архиепископа Григория и единомышленных с ним архиереев за учинение раскола в священнослужении.

До Митрополита Петра сведения о церковных событиях доходили в урезанном виде; дозировали их поступление к нему Тучков и сотрудники ОГПУ: их целью было дезинформировать Патриаршего Местоблюстителя, подтолкнуть его на неверные шаги и тем запутать и ещё более усложнить ситуацию с высшим церковным управлением, привести ее к полному расстройству и обезглавить Церковь.

В этих целях Тучков разрешил архиепископу Григорию встретиться в тюрьме с Митрополитом Петром. В своем докладе на имя Местоблюстителя архиепископ Григорий предложил утвердить в качестве высшей церковной власти коллегию из четырех архиереев, в которую он включил себя и единомышленных с ним епископов из ВВЦС. Опасаясь за судьбу церковного управления, страшась церковной анархии и раскола, Митрополит Петр в резолюции на докладе архиепископа Григория поручил временное исполнение обязанностей Местоблюстителя трем архиереям: архиепископу Екатеринбургскому Григорию, Владимирскому Николаю (Добронравову) и Томскому Димитрию (Беликову); исключив из предлагавшегося списка тех, кого предлагал архиепископ Григорий. Во время этой беседы архиепископ Григорий, а также уполномоченные ОГПУ Тучков и Казанский скрыли от Митрополита Петра то обстоятельство, что архиепископ Николай арестован, а архиепископ Димитрий лишен возможности прибыть в Москву. Подозревая, что творится что-то неладное, что его обманывают, Митрополит Петр после долгих раздумий попросил включить в создаваемую коллегию и такого авторитетного и выдающегося архипастыря как митрополит Арсений (Стадницкий).

– Пожалуйста, – согласился Тучков, – напишите телеграмму о вызове, а мы пошлем. Местоблюститель составил телеграмму, но Тучков ее по адресу не послал. Находясь в одиночном заключении, лишенный надежных сведений о положении Церкви, Митрополит Петр тяжело скорбел, сомневаясь в правильности принятого решения об образовании коллегии. Все это сказалось на его здоровье; после встречи с архиепископом Григорием он заболел тяжелым нервным расстройством и 4 февраля был помещен в тюремную больницу.

Зная о том, что резолюция Митрополита Петра о передаче церковной власти коллегии из трех архиереев явилась следствием введения его в заблуждение и, учитывая то обстоятельство, что такая коллегия образована не была, а резолюция Местоблюстителя выдавалась группировкой архиепископа Григория и епископа Бориса как санкция на деятельность ВВЦС, который очень скоро был зарегистрирован гражданской властью, митрополит Сергий, опираясь на поддержку почти всего епископата Русской Церкви, продолжал исполнять обязанности Заместителя Местоблюстителя.

Между тем в Пермской тюрьме Тучков встретился с митрополитом Агафангелом, вторым кандидатом на пост Патриаршего Местоблюстителя по завещанию Патриарха Тихона; владыке разрешили выехать из Перми, где он отбывал ссылку, в свой кафедральный город Ярославль; одновременно Тучков, представив ему в самом негативном виде дела с высшим церковным управлением, которые особенно обострены были борьбой между митрополитом Сергием и ВВЦС во главе с архиепископом Григорием, предложил митрополиту вступить в исполнение обязанностей Местоблюстителя. Тучков при этом обещал митрополиту Агафангелу без промедления зарегистрировать церковное управление, которое он возглавит. Митрополит Агафангел недооценил коварства Тучкова и поверил ему. 18 апреля 1926 г. он отправил из Перми послание, в котором объявил о своем вступлении в должность Местоблюстителя, которую на законном основании занимал Митрополит Петр. Послание митрополита Агафангела способно было вызвать новый раскол в Церкви.

2 мая Тучков докладывал на заседании комиссии по проведению декрета об отделении Церкви от государства об успехах в провоцировании расколов. Комиссия постановила: «Проводимую ОГПУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Вести линию на раскол между митрополитом Сергием (назначенным Петром временным Местоблюстителем) и митрополитом Агафангелом, претендующим на Патриаршее Местоблюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию – Временный Высший Церковный Совет во главе с архиепископом Григорием как самостоятельную единицу. Выступление Агафангела с воззванием к верующим о принятии на себя обязанностей Местоблюстителя признать своевременным и целесообразным. Дело о митрополите Петре выделить и продолжать дальнейшее следствие в течение 1 – 2-х месяцев. Поручить ОГПУ этим временем окончательно выяснить положение о взаимоотношениях Местоблюстителей Сергия и Агафангела, после чего и решить вопрос о дальнейшем содержании Петра».

22 мая митрополит Сергий сообщил в письме Местоблюстителю о том, что владыка Агафангел получил свободу и претендует на возглавление Церкви. Заместитель Местоблюстителя просил узника воздержаться от передачи ему Местоблюстительства. Тучков, желая, чтобы ситуация с высшей церковной властью еще более усложнилась, передал это письмо заключенному Митрополиту и настойчиво предлагал ему отказаться от Местоблюстительства, обещал в этом случае легализовать церковное управление, Митрополита Петра освободить из уз и дать ему возможность беспрепятственно отправиться на лечение на Кавказ или в Крым.

Введенный в заблуждение относительно истинных намерений ОГПУ, лишенный всякого честолюбия, Митрополит Петр в письме от 22 мая приветствовал решимость митрополита Агафангела взять на себя бремя Местоблюстительства, предполагая вопрос об окончательной передаче своих обязанностей решить по возвращении из ссылки первого кандидата в Местоблюстители, согласно завещанию Патриарха Тихона, митрополита Кирилла. Митрополит Кирилл свободы не получил, и 9 июня Митрополит Петр в письме на имя митрополита Агафангела подтвердил передачу ему Местоблюстительства. Однако по богомудрой осторожности свое решение он сопроводил оговоркой: «В случае отказа митрополита Агафангела от восприятия власти или невозможности ее осуществления права и обязанности Патриаршего Местоблюстителя возвращаются снова ко мне, а заместительство – митрополиту Сергию». Оговорка эта оказалась спасительной. Митрополиту Сергию удалось убедить митрополита Агафангела в пагубности его намерения, и 12 июня владыка Агафангел в письме на имя Митрополита Петра отказался от поста Патриаршего Местоблюстительства. План Тучкова вызвать еще один раскол в «Тихоновской» Церкви провалился.

После этого священномученик Петр был переведен в Суздальский политизолятор, где содержался в одиночной камере, в полной изоляции от внешнего мира, не получая известий о происходящем за стенами тюрьмы, о положении Церкви.

Некоторое время спустя Тучков снова вел переговоры с Митрополитом Петром, предлагая ему на этот раз учредить Синод с обязательным включением в него архиепископа Григория и при условии, что митрополит Сергий будет лишен прав заместительства и получит назначение в дальнюю Красноярскую епархию. На вопрос о том, будет ли участвовать в заседаниях Синода сам Местоблюститель, Тучков дал уклончивый ответ: при необходимости члены Синода смогут проводить заседания в Суздальском политизоляторе. Главной целью Тучкова было добиться устранения Заместителя Местоблюстителя, и он клеветал на митрополита Сергия, обвиняя его в интригах и политиканстве, но Митрополит Петр решительно отказался от коварных предложений своего главного палача. Через несколько лет он писал председателю ОГПУ Менжинскому, вспоминая о предложении Тучкова: «... По отношению к митрополиту Сергию, одному из заслуженных, просвещенных и авторитетнейших архиереев, к которому последние относились с уважением и перед которым выражала свою восторженную симпатию и управляемая им паства, – предлагаемая мера была бы посягательством на его достоинство и неслыханное для него оскорбление... Это перешло бы всякие пределы справедливости. А относительно архиепископа Григория должен сказать, что архиерей, лишенный кафедры и подвергшийся запрещению, не может быть членом Синода».

5 ноября 1926 г. Митрополит Петр был приговорен к 3 годам ссылки. В декабре его этапировали через пересыльные тюрьмы в Тобольск. Только тогда, освобожденный из одиночного заключения, он узнал о положении церковных дел, и 1 января в Пермской пересыльной тюрьме составил послание, в котором подтвердил упразднение коллегии, утвердил запрещение в священнослужении архиепископа Григория и единомышленных с ним архиереев, наложенное его Заместителем, и сообщал пастве о решении митрополита Агафангела об отказе от притязаний на Местоблюстительство.

21 января 1927 г. на свидание к Митрополиту Петру в пересыльную Екатеринбургскую тюрьму пришел архиепископ Григорий, и в беседе с ним Митрополит подтвердил, что между ними нет молитвенно-канонического общения, что архиепископ вместе со своими сторонниками учинили раскол, который не может быть терпим в Церкви. Тогда же Местоблюстителю Патриаршего Престола удалось передать свое обращение на волю, и оно стало широко известно в церковных кругах.

Местом ссылки Митрополита Петра назначено было село Абалак. В феврале 1927 г. узник был доставлен туда; ему велено было поселиться на территории закрытого Абалакского монастыря. Пока ремонтировали отведенную ему комнату в монастыре, святитель жил в поселке. Монахиня Иоанновского монастыря Евгения (Манежных) помогала владыке по домашнему хозяйству, но ежедневную работу 65-летний старец выполнял сам – топил печь, варил пищу, убирал жилье. Прожил он там, в относительном покое, недолго. В начале апреля его снова арестовали и доставили в Тобольскую тюрьму. Участь арестованного Главы Русской Православной Церкви решал ВЦИК, по постановлению которого он был сослан за Полярный круг, на берег Обской губы в поселок Хэ.

Там, лишенный всякой медицинской помощи, уже тяжело больной, он был обречен на медленное умирание.

Местные священники, обдорский, абалакский и хэнский, были обновленцами, и к сосланному Местоблюстителю относились неприязненно. Митрополит Петр в обновленческие храмы не ходил, а глядя на него, перестали их посещать и другие верующие, которые раньше, из-за отсутствия православных храмов, ходили к раскольникам.

В конце 1928 г. заканчивалась трехлетняя ссылка священномученика Петра, но 11 мая 1928 года Постановлением Особого совещания ОГПУ срок ссылки был продлен на 2 года. Здоровье святителя становилось все хуже; он с трудом переносил лютый северный климат, особенно в зимние месяцы в связи с полярной ночью.

15 июля 1928 г. он направил заявление в ОСО ОГПУ и во ВЦИК: «... Оставление меня в селе Хэ Обдорского района, далеко за Полярным кругом, среди суровой обстановки слишком пагубно отражается на моем здоровье, которое после моего годичного проживания здесь пришло в окончательный упадок. Дальнейшее оставление меня в настоящем, трудно переносимом климате,... равносильно обречению на смерть». Заявление узника последствий не возымело.

29 марта 1929 года ГПУ провело у владыки обыск. Искали переписку, но ничего не нашли. Митрополит не хранил у себя письма.

Особенно большие страдания причиняла сосланному Местоблюстителю Патриаршего Престола тревога за судьбу Церкви. Гонения на нее не прекращались. Арестовывали архипастырей, пастырей и самоотверженных, стойких церковных деятелей из мирян. 12 декабря 1926 года по обвинению в причастности к нелегальным выборам Патриарха арестован был Заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий. После его ареста обязанности Заместителя исполняли митрополит Иосиф (Петровых), а после вскоре последовавшего ареста митрополита Иосифа, архиепископ Серафим (Самойлович). По освобождении митрополита Сергия и его возвращении к исполнению обязанностей Заместителя Местоблюстителя, он вместе с образованным им Временным Патриаршим Синодом издал «Декларацию», в которой подчеркивал лояльность Церкви государственной власти. Издание этого документа, а также переводы архиереев с кафедры на кафедру по требованию властей и увольнение на покой епископов, находившихся в лагерях и ссылках, вызвали протесты нескольких архипастырей, некоторые из них порвали общение с митрополитом Сергием.

Летом 1929 года епископ Дамаскин (Цедрик), один из них, через монахиню Ирину (Бурову) передал сосланному Митрополиту Петру письмо Местоблюстителю, в котором сообщал ему о новых нестроениях в Церкви, и просил ответов на разные вопросы церковной жизни, в том числе и о границах полномочий митрополита Сергия. Вместе со своим письмом епископ Дамаскин передал Местоблюстителю и копии критических писем митрополита Кирилла к митрополиту Сергию, и также письма других архиереев с критикой «Декларации».

Ознакомившись с представленными ему документами, Митрополит Петр в декабре 1929 г. направил своему Заместителю письмо, не лишенное чувства горечи. «Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Церкви в связи с переходом границ доверенной Вам церковной власти. Очень скорблю, что Вы не потрудились посвятить меня в свои планы по управлению Церковью».

Заточенный Первосвятитель не знал всех обстоятельств церковной жизни, он не знал, что митрополит Сергий лишен был возможности поддерживать с ним общение через переписку: и поэтому вынужден был принимать решения по делам церковного управления, не обсуждая их предварительно с Патриаршим Местоблюстителем. Завещательное распоряжение Митрополита Петра, которым он назначил его своим Заместителем, не содержало в себе никаких ограничений его полномочий, не содержало и требования о необходимости предварительного обсуждения с ним принципиально важных решений. «О себе лично скажу, – пишет в заключении письма Митрополит Петр, – что я прошел все виды страданий, какие можно себе представить, казалось, что у меня одно время года – время скорби, но Господь, видимо, не оставляет меня. Он поддерживает мои силы, ослабляемые тяжелыми условиями изгнания, и вносит в душу успокоение, которое если и отравляется, то только болью о Церкви ...»

В феврале 1930 года Митрополит Петр отправил из поселка Хэ второе письмо своему Заместителю.

«Я постоянно думаю о том, – писал он, – чтобы Вы являлись прибежищем для всех истинно верующих людей. Признаюсь, что из всех огорчительных известий, какие мне приходилось получать, самыми огорчительными были сообщения о том, что множество верующих остаются за стенами храмов, в которых возносится Ваше имя. Исполнен я душевной боли и о возникающих раздорах вокруг Вашего управления и других печальных явлениях. Может быть, эти сообщения пристрастны, может быть, я достаточно не знаком с характером и стремлением лиц, пишущих мне. Но известия о духовном смятении идут из разных мест, и главным образом, от клириков и мирян, оказывающих на меня сильное давление. Я, конечно, далек от мысли, что Вы решитесь вообще отказаться от исполнения возложенного на Вас послушания – это послужило бы не для блага Церкви. ...Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне архипастырю, которому многим обязан в прошлом и от святительской руки которого принял постриг и благодать священства ...»

В сопроводительной записке к письму Митрополит Петр среди прочего написал: «Ваши полномочия есть Богом благословенные и имеют обязательную силу».

Когда письма Митрополита Петра получили огласку, власти были встревожены тем, что плененный ими Глава Русской Православной Церкви продолжает активно влиять на ход церковных дел. 17 августа 1930 года он был арестован. Приближался конец срока ссылки, и Митрополит Петр, не зная, что его ожидает в действительности, все свои вещи раздал нищим. Три месяца его продержали в Тобольской тюрьме, потом перевели в тюрьму Екатеринбурга.

Там его допрашивал уполномоченный ОГПУ – однофамилец владыки. Он предложил узнику снять с себя звание Патриаршего Местоблюстителя, угрожая в противном случае продлением тюремного заключения. В заявлении, поданном на имя Председателя ОГПУ Менжинского 27 марта 1931 года, священномученик Петр откровенно объяснил причины, по которым он не может согласиться с предложением ОГПУ:

«Прежде всего, я нарушил бы установленный порядок, по которому Местоблюститель остается на своем посту до созыва Поместного Собора. Собор, созванный без санкции Местоблюстителя, будет считаться неканоническим и постановления его недействительными... Далее, моя смена должна повлечь за собою и уход моего Заместителя митрополита Сергия... К такому обстоятельству я не могу отнестись равнодушно. Наш одновременный уход не гарантирует церковную жизнь от возможных трений и, конечно, вина ляжет на меня... Лично о себе я не хлопочу: дней моей жизни осталось немного... Я только опасаюсь, что распоряжением и деланием наобум могу нарушить свой долг и внести смуту в души верующих».

В ноябре 1930 года против Митрополита Петра было возбуждено новое дело по обвинению в том, что, находясь в ссылке, он «вел среди окружающего населения пораженческую агитацию, говоря о близкой войне и падении сов. власти и необходимости борьбы с последней, а также пытался использовать Церковь для постановки борьбы с сов. властью». Обвинение было явно клеветническим. Для того, чтобы хоть чем-нибудь обосновать его, начальнику Тобольского Окротдела ОГПУ было приказано «раздобыть данные, уличающие Петра Полянского в сношении с церковниками и попытках руководства Церковью в антисоветском направлении, обратить внимание на его связи с тобольским духовенством... Подтвердить свидетельскими показаниями все факты антисоветской агитации со стороны Полянского, и в особенности факты направления верующих на активную борьбу с обновленцами».

Вызванный на допрос 30 ноября, Митрополит Петр показал: «Я написал митрополиту Сергию письмо, в котором сообщил о дошедших до меня слухах о том, что в Церкви происходят раздоры и разделения... Далее, находясь в Абалакс, ссыльный священник обратился ко мне с предложением, очевидно, идущим из Тобольска, о награждении некоторых духовных лиц. Я ему ответил, чтобы местный архиерей написал мне по этому поводу. Со своей стороны я имел в виду представить это митрополиту Сергию со своим мнением».

12 декабря Митрополиту Петру было предъявлено обвинительное заключение. В этот день он собственноручно записал показание: «В предъявленном обвинении виновным себя не признаю...»

За допросами последовало одиночное заключение в Екатеринбургской тюрьме, продолжавшееся почти год – без передач, без свиданий с кем бы то ни было, кроме уполномоченных ГПУ и тюремных надзирателей, почти без прогулок, без медицинской помощи. Здоровье 69-летнего узника, некогда необычайно крепкое, было подорвано. Мучительные боли наступали после каждого приема пищи. Ночами мучали приступы астмы. От духоты тюремной камеры часто случались обмороки, во время которых узник часами лежал на холодном тюремном полу.

Весной 1931 года в Екатеринбургскую тюрьму явился Тучков, и на допросе Митрополита Петра сделал ему циничное предложение – стать осведомителем, угрожая в случае отказа новым сроком заключения. Предложение это было отвергнуто узником с негодованием.

Страдания Митрополита Петра после визита Тучкова были настолько тяжелы, что спустя несколько дней его парализовало; отнялись правая рука и нога. Рука впоследствии поправилась, а нога так окончательно и не выздоровела, что вызывало затруднения при ходьбе.

После ареста прошло 9 месяцев, но Местоблюстителя не выпускали из одиночки. 25 мая 1931 года он писал Менжинскому: «В настоящее время я настолько изнурен, что затрудняюсь двигаться, стоять и даже говорить. ...За все время ареста я еще ни разу не видел солнца... Убедительно прошу Вас освободить меня из заключения и возвратить на место постоянного жительства, где бы я мог основательно заняться лечением у пользовавших меня раньше профессоров и иметь общение с сослуживцами архиереями – моим Заместителем и другими».

«Дело» Митрополита Петра рассматривалось 23 июля 1931 года Особым совещанием ОГПУ, которое постановило: «Полянского – Крутицкого Петра Федоровича заключить в концлагерь сроком на 5 лет. Считая срок с момента настоящего постановления», иными словами, без зачета года, проведенного в одиночной камере. В администрацию Екатеринбургской тюрьмы направлена была служебная записка, составленная сотрудниками ОГПУ Аграновым и Тучковым: «Полянского (Крутицкого) Петра Федоровича, осужденного к заключению в концлагерь, просьба содержать под стражей во внутреннем изоляторе».

После объявления приговора следователь посоветовал Митрополиту Петру раскаяться и написать покаянное заявление о своем участии в Союзе русского народа.

– Я не только не участвовал в такой организации, – ответил узник, – но даже и не слышал, чтобы подобная организация существовала в Советском Союзе.

Томясь в тюремном изоляторе, священномученик тяжело страдал от мучительных условий его заключения, от усугубившихся болезней. Не постигая еще всей меры бесчеловечности той власти, которая обрекла его без всякой вины на тяжкие страдания и смерть в неволе, он продолжает обращаться к своим палачам с заявлениями, в которых просит об облегчении своей участи.

«Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть, – писал он. – Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его. ...Болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены. Поступите со мной согласно постановлению, ...отправьте в концлагерь...»

В июле 1933 года условия заключения Патриаршего Местоблюстителя были еще более ужесточены: ему заменили ночные прогулки в общем дворе на прогулки в прохожем дворике, подобном сырому погребу, на дне которого постоянно скапливалась вода, а воздух был наполнен испарениями отхожих мест. Когда заточенный Митрополит впервые увидел ночью свое новое место прогулки, ему стало дурно; он едва смог добраться до камеры и не сразу потом пришел в себя.

Митрополита Петра мучили для того, чтобы заставить его отказаться от Местоблюстительства. Он тяжко страдал от годичного заключения, от бесчеловечного содержания в тюрьме, от изнурительных болезней и, прося власти об облегчении своей участи, в этом он не мог пойти навстречу требованиям властей. Он знал, какие пагубные для Церкви последствия может иметь его отречение от звания Местоблюстителя. Объясняя свою позицию в заявлении властям, Митрополит Петр писал: «В сущности Местоблюстительство лично для меня не представляет интерес, наоборот, оно все время держит меня в оковах гнета... Но я должен считаться с тем обстоятельством, что решение данного вопроса не зависит от моей инициативы и не может быть актом моей единоличной воли. Своим званием я неразрывно связан с духовными интересами и волей всей Поместной Церкви. Таким образом, вопрос о распоряжении Местоблюстительством, как не являющийся личным вопросом, не подлежит и личному усмотрению, в противном случае я оказался бы изменником Святой Церкви. Между прочим, и в акте о моем вступлении имеется напоминание, что я обязан не уклоняться от исполнения воли Патриарха Тихона, а следовательно, и воли подписавшихся к акту архиереев ..., равно как и воли клира и верующих, девятый год состоящих со мной в молитвенном общении». Сохраняя за собой звание Местоблюстителя ради блага Церкви, ценою тяжких мучительных страданий Митрополит Петр совершал подвиг исповедничества.

Шли годы, а он оставался в заточении, где условия его содержания становились все более страшными. Священномученика перевели из Свердловской в Верхнеуральскую тюрьму особого назначения. Надзирателям было запрещено выводить его в такие места, где бы он мог встретить других узников. Срок его заключения заканчивался 23 июля 1936 года, но за две недели до окончания срока Особым совещанием при НКВД СССР было решено продлить заключение Митрополита Петра еще на 3 года. Президиум ВЦИК удовлетворил ходатайство Особого совещания НКВД о продлении срока. 1 сентября 1936 года об этом было объявлено узнику.

В конце 1936 г. в Патриархию поступили сведения о смерти Местоблюстителя Патриаршего престола. В январе 1937 года по нему отслужена была панихида в Богоявленском соборе.

В декабре 1936 года, согласно завещанию Митрополита Петра, составленному 5 декабря 1925 года, митрополиту Сергию был усвоен титул Патриаршего Местоблюстителя.

Между тем, Митрополит Петр был еще жив. Но в июле 1937 года по распоряжению Сталина был издан приказ о расстреле в течение четырех месяцев всех находившихся в тюрьмах и лагерях исповедников. В соответствии с этим приказом администрация Верхнеуральской тюрьмы составила обвинение против Митрополита Петра: «Отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом Советского государства, клевещет на существующий государственный строй ..., обвиняя в «гонении на Церковь», «ее деятелей». Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола».

2 октября 1937 года тройка НКВД по Челябинской области приговорила Митрополита Петра к расстрелу. Священномученик Петр был расстрелян 27 сентября (10 октября) в 4 часа дня, увенчав свой исповеднический подвиг пролитием мученической крови за Христа и Церковь. Место погребения священномученика Петра остается неизвестным.[2]

Примечания

[1] Игумен Дамаскин. «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия». Тверь, Издательство «Булат», т.1 1992, т.2 1996, т.3 1999, т.4 2000, т.5 2001.

[2] Составлено по: Патриарший Местоблюститель священномученик Петр, Митрополит Крутицкий.

Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия, Жизнеописания и материалы к ним. Кн.2. Тверь, 1996, стр.341-369: Примечания (80-92); стр. 470-511. Источник: https://azbyka.ru/days/sv-petr-poljanskij

Священномученик Петр Попов, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

25 мая

5 июня – Собор Ростово-Ярославских святых

30 августа (переходящая) – Собор Кемеровских святых

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Петр родился в 1895 году в селе Никольское Даниловского уезда Ярославской губернии в семье священника Алексея Михайловича Попова. Первоначальное образование Петр получил в Ярославском духовном училище; в 1918 году он окончил Ярославскую Духовную семинарию и в течение трех лет преподавал в школе, пока не уяснил окончательно, что советская школа бесповоротно захвачена богоборцами и распространять в своих стенах будет только безбожие, заражая и отравляя им души детей. Учительство же совершенное и идеальное возможно лишь пастырское, при условии, если христианские идеалы и жизнь пастыря составляют одно целое. И в 1921 году он был рукоположен во священника ко храму Казанской иконы Божией Матери в селе Помогалово Романово-Борисоглебского уезда Ярославской губернии на место своего отца.

Выбрав пастырское поприще вполне сознательно, он уже не приспосабливался к гонителям, не старался угодить власть имущим, не устрашался угроз сынов мира сего и во время гонений на Русскую Православную Церковь в 1931 году был арестован по обвинению в антисоветской агитации и приговорен к трем годам ссылки в Казахстан.

В мае 1934 года отец Петр возвратился из ссылки и поступил священником в храм в селе Вознесенье Романово-Борисоглебского уезда, переименованного к тому времени в Тутаевский район.

Вернувшись к служению у престола Божия, отец Петр оставался все таким же ревностным проповедником и служителем Христовым, каким был, выбирая исповеднический путь во времена начинающихся на Церковь гонений. Сохранилось несколько проповедей, сказанных им незадолго перед арестом, некоторые из которых были предъявлены ему как обвинительный материал, – гонители в данном случае и не желали скрывать, что преследуют его за веру Христову.

«Господь наш Иисус Христос, ходя по берегу моря Галилейского, увидал рыбарей Петра и Андрея, Иакова и Иоанна и позвал их следовать за Собою, – проповедовал священник. – Они тотчас оставили все и последовали за Ним. Отчего же так скоро и охотно они пошли?

Есть минуты, когда Бог посещает человеческое сердце, – и мысль орлиным полетом стремится в безграничное небо. В эти блаженные минуты человек сразу понимает всю суету обыденной будничной жизни и сразу всем своим существом познает и ощущает в себе Бога.

Такое действие обыкновенно оказывает слово Божие, "живое и действенное” (Евр.4:12). Это же слово и озарило души первых учеников Христа. Зажглись их сердца, и преобразились они сами и пошли за Господом. И мы знаем, что они с тех пор всю жизнь служили Господу и Его святому делу водворения Царства Божия в сердцах людей. В устах их зазвучала радостная Евангельская песнь. Простые, скромные галилейские рыбаки преобразились во властелинов душ и понесли всему миру радость. Действия Духа Божия, Духа благодати, неуловимые для обыкновенного человеческого наблюдения, они касаются самой глубины души, самых внутренних основ ее. Царство Божие не приходит приметным образом – это действия таинственные и состоят в пересоздании и оживотворении внутренней жизни человека. Со дня призвания Господом апостолов в их жизни началась весна. На них повеяло дыхание весны Святого Духа, оживляющее и благословляющее их внутреннюю жизнь. Прошедшее для них было ночью, а теперь наступил день, великий день вечной жизни. Что прежде звало и манило их к себе – семья, материальное обеспечение, сытое счастье – все это представлялось им теперь пустым сном и заменилось тесным и искренним общением со Христом Сыном Божиим. Все прежние цели жизни, которым они служили, исчезли для них. Это состояние апостолов превосходно выражено святым апостолом Павлом, который говорит: "Все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор” (Фил.3:8). И святые апостолы, пользуясь вещественными благами мира, были как не пользующиеся и смотрели на них как на вещественное приложение, подаваемое от Господа, Который питает, греет и одевает все видимое царство мира сего, – тем более им, ищущим Царствия Божия и правды Его, по неложному обещанию Спасителя приложится все необходимое для поддержания их телесной жизни. Потом эта вера, надежда и любовь к Богу возросла и окрепла в них настолько, что они, облеченные силою свыше, благодатью Святого Духа, стали явственно и ощутительно чувствовать невидимые действия Святого Духа и стали мыслить и говорить, чувствовать и действовать, как Дух Божий давал им провещевать. И с тех пор водимые Духом Святым апостолы пронесли евангельскую весть по всей вселенной, и из принявших ее народов образовалось Царствие Божие на земле, или Святая Церковь Христова... И мы, христиане, причастники сего Царствия Божия, через Таинство Крещения введенные в Церковь Христову и получившие печать дара Духа Святого и теснейшим образом соединяющиеся со Христом в святейшем Таинстве Тела и Крови Христовой и по примеру святых апостолов призванные следовать за Христом, должны словом и делом исполнять учение Христово и не расточать даров Святого Духа на дела тьмы века сего. А дела тьмы кому неизвестны? Они теперь на каждом шагу. Назову главнейшие из них: удаление от Бога и Его Святой Церкви, разврат, гордость людей мира сего, а отсюда и все прочее – воровство, пьянство, ненависть, убийство и прочее. Итак, возлюбленные о Господе, "блюдите себе како опасно ходите, не якоже немудрии, но якоже премудрии, ибо дни лукавы суть” (Еф.5:15-16). Да будет с вами Господь. Ему же честь и поклонение во веки веков. Аминь»[1].

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! – проповедовал отец Петр в Неделю Всех святых. – "Всякого, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным” (Мф.10:32-33).

Эти слова ныне читанного Евангелия научают нас, что если кто в настоящей жизни признает Иисуса Христа пред людьми своим Господом и Искупителем, то Он в будущей жизни пред Отцом Небесным признает того Своим учеником, и напротив, если кто в настоящей жизни пред людьми не признает Его своим Господом и Искупителем, то Он в будущей жизни пред Отцом Небесным не признает того Своим учеником, отречется от него. Кто же это те, которые не признают Господа Иисуса Христа своим Господом и Искупителем, которые пред людьми отрекаются от Него?

Есть вольнодумцы, есть закоснелые и нераскаянные грешники, которые, хотя и называются христианами, но и мыслят не по-христиански, и беседуют не по‑христиански, и живут не по-христиански. По их рассуждениям и по их жизни видно, что они и словом и делом не исповедуют Христа своим Господом и Искупителем, видимым образом отрекаются от Него, отрекаются от следования Его Божественному учению. Кто отрекается от Христа и Его учения ради любви или угождения своим родным, тот не достоин именоваться учеником Христовым. "Кто любит отца или мать... сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня” (Мф.10:37). Итак, Господь требует от истинных христиан, чтобы они твердо исповедовали Христа и Его учение исполняли, хотя бы пришлось для этого отказаться от последования самым близким и родным, если они отводят от Христа и ведут к погибели души. Скажешь, тяжело нести иго Христово? Да, нелегко оно – но для тех, кто не прибегает за помощью ко Христу и не укрепляет себя благодатными Таинствами Святой Церкви. Да, для тех не только тяжело, но и невозможно нести иго Христово, потому Господь и говорит: "кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня” (Мф.10:38). Не тот хорошим считается кормчий, который в тихую погоду благополучно к намеченной пристани ведет свое судно, но тот, кто умеет им править в бурю и непогоду. Так и христианин: когда на него ополчается сатана через мир, во зле лежащий, устремляет свои умные очи на Христа и Его учение и следует в мыслях, словах и делах указанию Евангелия, укрепляет дух свой в молитве и Таинствах Святой Церкви, тогда он сам на опыте увидит, как сила Божия и в немощи совершается и иго Христово становится благом и бременем легким. Это иго Христово с верою и любовью и несли все святые, которые были подобные нам люди, которые были в этом мире, есть и будут и на суде Христовом станут судьями и обличителями тех, которые отреклись от Христа и Его учения. "Разве не знаете, – спрашивает апостол, – что святые будут судить мир?” (1Кор.6:2). Тогда уже будет нечем отговариваться, что я не мог, – близкие и дальние, сатана увели меня от Христа»[2].

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В сегодняшнем святом Евангелии мы слышали слова, сказанные Господом: "Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне” (Мф.6:24).

Служение мамоне, то есть земным благам и страстям, является для человека вредным, как изъяснил святой Иоанн Златоуст, потому что делает нас пленниками бездушных вещей, над которыми мы должны господствовать, удаляет нас от служения Богу, Которому преимущественно перед всем должны служить. Иов был богат, но не служил мамоне, имел богатство и обладал им, но был господином его, а не рабом. Он пользовался им, не наслаждаясь им, но раздавая неимущим, а когда лишился богатства, не скорбел. Мы исповедуем Господа, но рабы ли мы Господни? Не похожи ли бываем на израильтян, которым некогда сказал святой пророк Илия: "Долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему, а если Ваал, то ему последуйте” (3Цар.18:21). Мы обыкновенно всегда находим оправдание себе в том, что не служим всецело Господу. То мы говорим, что мы люди темные, работаем изо дня в день, Писания не разумеем, с утра до ночи в трудах – когда же тут служить Господу? Такое оправдание, конечно, ложь. Разве только ученым и образованным дано спасение, дано понимание воли Божией? Божия сила, Божий разум в немощи открываются. Помните, что сказал Иисус Христос: "Славлю Тебя, Отче, Господа неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче, ибо таково было Твое благоволение” (Лк.10:21). Вспомним, кто были апостолы? – Люди труда, простые, некнижные. А кто лучше их понял волю Божию и выполнил ее? Вспомним святого Антония Великого. Он не умел читать, а тысячи тысяч научил знать волю Божию. А преподобный Серафим Саровский? – Одним словом заграждал уста мудрецам века сего. Итак, нет оправдания тем, кто говорит, что мы люди темные и закона Божия не знаем. Закон Божий в сердце каждого написан. А дела необходимые не могут нас отлучить от Христа. Преподобный Сергий рубил дрова, молол муку, шил одежду, готовил пищу братии, строил кельи. А апостол Павел говорит про себя: "Ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом день и ночь” (2Фес.3:8). А кто больше служил Господу, как не апостолы и все святые? А ныне вспоминаемый Святой Церковью из рожденных женами всех больший Предтеча и Креститель Господень Иоанн? Он все земное и житейское вменил в уметы и прах и есть величайший образец всех подвижников благочестия. Никто не должен отговариваться, что не может подражать святому Иоанну. Если всесвятый Господь указал нам на Себя, как на предмет подражания для нас, грешных, – "будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный” (Мф.5:48), то почему же не подражать человеку святому? Подвиги имеют свою меру, добродетели свою степень. У кого нет сил подвизаться полным подвигом Иоанна, пусть подвизается по мере сил своих. Иоанн удалился в пустыню, разорвал узы с обществом, беспрестанно молился и беседовал с Богом, а для нас довольно, если мы будем отделяться от общества злых, испорченных людей и их увеселений, если утренний и вечерний час посвятим молитве и богомыслию, если не будем под теми или иными предлогами уклоняться от богослужения»[3].

Все церковные традиции, когда в большие праздники было принято до революции священникам ходить по приходу, посещать прихожан и служить в их домах молебны, призывая на них благословение Божие, – отец Петр сохранил и во времена наступивших гонений.

Безбожников, считавших это нарушением закона об отделении Церкви от государства, позиция отца Петра раздражала, и 31 июля 1936 года сотрудники НКВД арестовали его, поместив в камеру предварительного заключения в Тутаеве.

– Почему вы совершали хождение по деревням в Рождество, Пасху, Вознесение и так далее без разрешения сельсовета? – спросил священника следователь.

– Один раз я поручил церковному старосте Федору Галактионовичу Покичеву взять разрешение сельсовета на право хождения по деревням, но в сельсовете ему сказали, что на хождение с крестом разрешения не требуется, после чего мы никакого разрешения не спрашивали.

– Известна ли вам инструкция Комиссии ЦИК по делам культа, обязывающая всякий раз для хождения по деревням брать разрешение сельсовета?..

– Такой инструкции я не читал, но знаю, что разрешение брать надо.

– Зная, что разрешение брать надо, почему же вы нарушили закон?

– Мне сказал Покичев, что... разрешения на хождения с крестом и Евангелием не требуется.

– Покичев инвалид, неграмотный человек, он мог не понять, что ему сказали в сельсовете, и ваша ответственность совершать такое хождение по деревням только больше, когда у вас на руках не имеется разрешения. Почему вы этого не делали?

– По простоте своей я ему доверился и разрешений не брал, а хождение по деревням совершал.

– Нарушение советских законов следствие объясняет как ваше непризнание советской власти. Признаете вы это?

– У меня нет бюллетеня Комиссии по делам культа при ЦИК СССР; я даже не знаю, существует ли такая Комиссия, так как советских газет не читаю совершенно...

– Когда у вас сложилось такое убеждение, что «культурная, зажиточная жизнь без религии является делом тьмы, развратным»?

– Такие убеждения у меня сложились давно, то есть с тех пор, как я познал христианское учение, как окончил духовное училище и семинарию. И до советской... жизни я был противник этого, и сейчас, после коллективизации... так как она является безрелигиозной.

– Вы показываете неправду. До советского периода в деревне не было ни культурной, ни зажиточной жизни, кроме эксплуатации. Значит, вы против культурной и зажиточной жизни, которая наступила только в советский период, в период после коллективизации?

– Коллективизацию, которая строится не на христианских началах, я не признаю, о чем и проповедовал среди населения.

– В какой форме вы призывали колхозников не признавать «такой культурной и зажиточной жизни, которая отходит от религии»?

– В форме проповедей с церковной кафедры. Личных бесед с колхозниками не вел.

– Как воспринималась колхозниками такая ваша проповедь?

– Судя по тому, что посещение церкви не увеличивалось, очевидно, моя проповедь слабо воспринималась, и моей обязанностью было еще ревностней исполнять свою обязанность проповедника.

9 декабря 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило отца Петра к трем годам заключения в исправительно-трудовой лагерь, и он был отправлен в Мариинские лагеря Кемеровской области.

Священник Петр Попов скончался 25 мая 1937 года в Орлово-Розовском лагерном пункте в Кемеровской области и был погребен в безвестной могиле.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Май». Тверь. 2007. С. 68-75. Источник: https://azbyka.ru/days/sv-petr-popov

Примечания

[1] УФСБ России по Ярославской обл. Д. С-4191; конверт с вещественными доказательствами.

[2] Там же.

[3] Там же.

Источник: http://www.fond.ru/

Священномученик Фео́дор Богоявленский, пресвитер (1937)

ДНИ ПАМЯТИ:

10 октября

7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской

ЖИТИЕ

Священномученик Феодор Васильевич Богоявленский родился 6 июня 1894 года (по другим данным 1891 года) в селе Барки Шацкого уезда Рязанской губернии. Отец будущего священномученика Василий Афанасьевич был священником, мать Александра Алексеевна – домохозяйкой, брат Александр Васильевич впоследствии стал священником, служил в храме села Ново-Кирсановское, братья Николай, Иван и Константин по стопам отца не последовали.

Получив хорошее образование в церковно-приходской школе, Феодор Васильевич поступил в Тамбовскую Духовную семинарию, которую в июне в 1917 года успешно окончил. С сентября 1917 года он работал счетоводом в кредитном товариществе села Терновое Воронежской губернии, в октябре 1918 года поступил псаломщиком в храм села Чапрено Муромской волости (по другим данным Мурманской волости).

Ввиду происхождения из духовного сословия, Феодор Васильевич властями был лишен избирательных прав. Именно в это время будущий священномученик вступил в брак с Евгенией Алексеевной, которой было 18 лет от роду. В их семье было трое детей: дочь Людмила Федоровна 1925 года рождения, сын Михаил Федорович 1928 года рождения, сын Алексей Федорович 1930 года рождения. В феврале 1920 года Феодор Богоявленкий был рукоположен во пресвитеры для храма села Дубовицкое Сухмановской волости. В 1922 году священник Феодор переехал в село Новая Кирсановка Вехне-Карачанского района Воронежской области, где служил в местном храме. В 1926 году по указу правящего архиерея, которым тогда был будущий священномученик Петр (Зверев) архиепископ Воронежский и Задонский, отец Феодор был переведен в храм села Русаново Вехне-Карачанского района Воронежской области. В 1928 году он перешел под омофор епископа Уразовского Алексия (Буя). С 1929 года будущий исповедник Христовой веры служил в храме села Средний Карачан Вехне-Карачанского района Воронежской области, куда переехал вместе со своей семьей.

6 сентября 1930 года отец Феодор был арестован по обвинению в антисоветской деятельности и агитации против коллективизации и помещен в тюрьму города Борисоглебска. В ходе следствия виновным себя он не признал. В 21 ноябре 1930 года Особым Совещанием при ОГПУ по Центрально-Черноземной области священник Феодор Васильевич Богоявленский был приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей.

После освобождения из заключения, с конца 1933 года иерей Феодор служил в Михайло-Архангельском храме села Средний Карачан Центрально-Черноземной области.

14 сентября 1937 года священник был вновь арестован по обвинению в антисоветской агитации и посажен в тюрьму города Борисоглебска. 25 сентября 1937 года Особым Совещанием при УНКВД по Воронежской области священник Феодор Васильевич Богоявленский приговорен к расстрелу.

Однако не сразу приговор был приведен в исполнение. Некоторое время после этого отец Феодор находился в концлагере на окраине Борисоглебска, на так называемой Матрешкиной горе. Стояли серые дождливые осенние дни. Лагерь располагался на открытой местности. Ветер рвал полы одежды. Вокруг – косогоры с засыхающей пожухлой травой да оголенные кустарники. О чем думал тогда отец Феодор? Что вспоминал, находясь в заключении за колючей проволокой? Он унес все это с собой, и лишь немногие свидетели могут рассказать нам о последних днях его жизни. Некая семилетняя девочка, которая пережила весь ужас этих дней, впоследствии передала все своей дочери, из уст которой мы и услышали следующий рассказ (правда не об отце Феодоре, а об ином, заключенном в лагере на Матрешкиной горе). «...Брата забрали во время облавы, когда он случайно выглянул на улицу. Тогда хватали всех без разбора – мужчин, женщин, старух. На территории Матрешкиной горы за колючей проволокой оказалось большое количество людей». Время было очень неспокойное, передвигаться по дорогам можно было только со справкой от сельсовета, и маленькая Анна каждый день все лето с краюхой хлеба за пазухой и со справкой о разрешении на посещение больной бабушки бегала из села Кирсановка на Матрешкину гору. Страшная дорога для маленького ребенка, но еще страшнее картины, которые довелось увидеть ей в концлагере, часами дожидаясь возможности передать кусочек хлеба брату.

Часовой за краюху хлеба разрешал брату подойти к колючей проволоке. Девочка навсегда запомнила, как пригнали колонну узников. «Когда они шли», – рассказывала она, – «я подумала, что они обуты в сапоги, так отчетливо был слышен стук, но когда колонна приблизилась, я увидела, что люди босиком, а на ногах у них срезаны пятки, и стучат вовсе не подковы сапог, а кости. Кровь уже почти не шла». «Почему же не слышно стонов от боли?», – подумала она. Вглядевшись, она увидела, что во рту у каждого маленький камешек, чтобы никто не мог кричать. Девочка запомнила и духовенство по темному облачению и по тому, что сидели они отдельной группой. В руках у некоторых были молитвенники. Узников убивали каждый день и отвозили на возах в траншеи, выкопанные неподалеку. За таким возком в один из осенних дней и бежала Анна, узнав от конвоира, что в нем должен быть среди убитых и ее брат. Добежала она, когда тела из воза уже были сброшены в траншею и только одно тело, зацепившись за что-то на краю, лежало на остывающей осенней земле. Девочка была уже рядом и видела, что человек еще жив, он шевелится. И тогда возница, взяв лопату, рассек умирающему голову. Когда Анна очнулась после обморока, траншею уже засыпали, и ей не удалось взглянуть на умершего брата.

А это рассказ уже другой женщины: «Отца забрали прямо из Церкви вместе с другими церковнослужителями, отвели на Матрешкин буерак, где, как нам сказали, он был расстрелян. По-видимому это так и есть, поскольку с того времени мы его уже не видели.»

Очевидцы свидетельствуют, что на Матрешкиной горе был расстрелян монах возрастом более ста лет, имя его неизвестно.

Священномученик Феодор был расстрелян 10 октября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле. В тот день людям сказали, что будут учебные стрельбы за городом, чтобы население не волновалось по поводу выстрелов за городом.

В 1946 году жарким засушливым летом, когда трава на много верст выгорела, неподалеку от Матрешкиной горы на косогоре, пастухи отыскали маленький островок зеленой травы. Оказалось, здесь забил родник. Спустя некоторое время к этому роднику, уже основательно расчищенному и обставленному иконами, стали стекаться люди за водой. Советская власть, в лице председателя колхоза, не могла допустить возрождения Православных традиций, и родник завалили свиным навозом. Но источник, как и память, людскую, оказалось, нелегко уничтожить – уже на следующее утро верующие села пришли и очистили его вручную. Удивительно то, что вода в нем течет как бы снизу вверх – источник находится не под горой, а на ее вершине! Идут годы, а к источнику все тянутся люди и, когда видишь тонкие струйки, стекающие по коре дерева у источника, кажется, что это слезы тех, кто погиб здесь на Матрешкиной горе.

Реабилитирован священник Феодор Васильевич Богоявленский по делу № П-11258 30 сентября 1989 года и по делу № 2478927 июля 1989 года – посмертно.

На заседании Священного Синода Русской Православной Церкви, прошедшем 17 июля 2002 года под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, священник Феодор Богоявленский был канонизирован и включен в Собор Новомучеников и Исповедников Российских.

Начиная с 2005 года ежегодно совершаются Крестные ходы к месту расстрела священномученика Феодора Богоявленского и иных с ним страдальцев за веру. В день праздника в честь Новомучеников Российских от Михайло-Архангельского храма села Чигорак Борисоглебского района до Поклонного Креста на Матрешкиной горе идут люди с пением канона Новомученикам Российским. Над местом захоронения «неправедно убиенных соотечественников наших» совершается панихида и молебен Новомученикам.

В Борисоглебской тюрьме, где в 1937 году находился отец Феодор и множество иных с ним страдальцев за веру, устроена молельная комната. В ней в 2006 году произошло чудо мироточения от частицы мощей святителя Митрофана Воронежского. Все видевшие единодушно решили, что это знамение Бог явил в прославление святых Новомучеников, находившихся здесь в заточении.

На том месте, где производились расстрелы священнослужителей, около оврага – четыре дуба, свидетели тех страшных событий. Каждую весну деревья зеленеют. После зимнего омертвления распускаются на их ветвях листочки. Так и Священномученик Феодор – жив! Его душа – с Богом, а во Всеобщее Воскресение он и телом воскреснет для вечной блаженной жизни в Царстве Небесном.

Источник: http://pstgu.ru

	*Образование и Православие*

Всего голосов: 0 Версия для печати Просмотров: 448

Рекомендуем к прочтению:

- ЖИТИЯ СВЯТЫХ, ПОДВИЗАВШИХСЯ В VIII ВЕКЕ
- ЖИТИЯ СВЯТЫХ, ПОДВИЗАВШИХСЯ В VII ВЕКЕ
- Мамы святых: какие они?
- Православный святой из племени Мухаммеда
- Памяти священномученика Амфилохия (Скворцова)

html-cсылка на публикацию
Прямая ссылка на публикацию

Обретение мощей преподобного Сергия Радонежского

Оптинский Старец Амвросий
Житие и избранные наставления преподобного старца Амвросия Оптинского.
Тропарь, кондак и молитва преподобному Старцу.
Святейший Патриах Тихон. Ангел Русской Церкви
ДОЛГИЕ ГОДЫ мы не знали о нем ничего. Даже имя его не упоминалось. Лишь память многих русских людей хранила его. Нам еще предстоит осмыслить значение всего сделанного им для того, чтобы наш народ мог сохранить душу живу, когда именно на душу-то эту и ополчилась самая яростная брань, какую только знала мировая история.
Житие и страдания св. священномученика Киприана и св. мученицы Иустины
- Акафист священномученику Киприану
- Тропарь и кондак (pdf)

Жития Святых:

Дни памяти святых в алфавитном порядке

Праздники – память апостолов, святых

Областной центр информационных технологий управления образования администрации Новосибирской области при участии отдела образования Новосибирской Епархии

Добавление комментария