Диакон Артемий Сильвестров. О ереси неотолстовства

Автор убедительно показывает всю несостоятельность и ущербность подобного «богословия», справедливо называет его ересью и, ориентируясь на аспекты современной общественной и политической жизни, именует его последователей «неотолстовцами». Автор в апологии традиционно православного взгляда на возможность использования силы к обузданию зла апеллирует, прежде всего, к Новому Завету, к высказываниям Иисуса Христа и Его учеников – апостолов, ибо неотолстовцы, как и положено сектантам, отрицают значимость высказываний святых отцов Эпохи Вселенских Соборов, более позднего времени и современных положений Церкви касательно этого вопроса. В данной работе разбирается не только богословская несостоятельность идей неотолстовцев, но и дается историко-психологическая оценка этому явлению.

I. ВСТУПЛЕНИЕ

Последние события в Новосибирске, связанные с жесткими выступлениями православных верующих против концертов некоторых рок-групп, в своем творчестве обращающихся к сатанизму и оккультизму, оскорбляющих христианские святыни и христиан, вызывали несколько странную реакцию со стороны некоторых представителей православной молодежи. С точки зрения этих молодых людей, т. н. православные активисты в процессе своего выступления использовали силу или, якобы, угрожали использованием таковой, в то время как для православного человека, по мнению этих молодых людей, недопустимо сопротивляться злу силой. Особое возмущение в связи с этим вызвало интервью настоятеля Собора во имя св. блгв. князя Александра Невского протоиерея Александра Новопашина «Мы не толстовцы». Оставим за скобками, что за критику батюшки взялись люди, живущие на свете меньше, чем отец Александр служит в священном сане и постараемся рассмотреть вопрос по-существу. Действительно ли в самой сердцевине церковной традиции есть восприятие и понимание евангельских слов, как непротивление злу силой или же речь идет о заимствовании некоторых сюжетов и вырывании некоторых фраз из контекста и на самом деле, под видом любви и заботы о чистоте веры, совершается то действие, которое известно, как «поцелуй Иуды» - когда декларируется некая благочестивая идея, но при этом самое святое и дорогое нивелируется и уничтожается!

Но для начала необходимо вспомнить один очень интересный эпизод из истории Церкви. Когда Патриарх Константинопольский Фотий послал святого равноапостольного Кирилла на евангельскую проповедь в столицу сарацин, то, прибыв в оный город, святой Кирилл вынужден был вступить в диспут с ученым последователем мусульманской веры, который, между прочим, задал и такой вопрос: «Христос есть Бог ваш. Он заповедал вам молиться за врагов, добро творить ненавидящим и гонящим вас, — бьющим в ланиту подставлять и другую, — а вы что делаете? Если кто обидит вас, изощряете оружие, выходите на брань, убиваете. Почему вы не слушаете своего Христа?». Выслушав сие, святой Кирилл задал встречный вопрос: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди, который человек будет совершенный исполнитель закона — тот ли, кто исполняет одну заповедь, или тот, кто исполняет обе заповеди?» Естественно, последователи Магомета предположили, что совершеннее исполнит закон тот, кто соблюдет обе заповеди. Тогда святой равноапостольный Кирилл продолжил: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя (Ин. 15. 3). Вот почему мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам как людям частным, но в обществе друг друга защищаем и полагаем души свои на брани за ближних своих, чтобы вы, пленив наших сограждан, вкупе с телами не пленили и душ их, принудив к отречению от веры и богопротивным деяниям. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, охраняют государя, в священной особе коего почитают образ власти Царя Небесного, охраняют отечество, с разрушением коего неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценные залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины, и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом».

В этом отношении, концерты рок-групп, которые восхваляют в своих песнях сатану, оскорбляют христианскую веру, пропагандируют сексуальные извращения, могут рассматриваться как агрессия в отношении нашей культуры. Этими действиями пленяют, нет, не тела, но эстетический базис, а проще говоря, вкусы нашей молодежи, ее психоэмоциональное состояние, воспитывают ее в духе отрицания традиционных нравственных ценностей (понимания добра и зла) и, в конечном итоге, способны привести к деструктивным последствиям. В этом отношении действия т. н. православных активистов вполне сообразуются с действиями христолюбивых воинов, охраняющих государство и Святую Церковь. Вся сложность духовной жизни заключается в том, что необходимо быть прозрачным для добра (открытым для Бога) и очень твердым, непреклонным перед грехом.

II. ОБ ИДЕЕ НЕПРОТИВЛЕНИЯ ЗЛУ НАСИЛИЕМ

Что же касается самой идеи «непротивления злу насилием», то таковая берет свое начало отнюдь не в Евангелии и не в эпоху Ранней Церкви, на чем в достаточно навязчивой и агрессивной форме настаивают неотолстовцы. Своим источником подобная идея имеет философию гуманизма, которая, в свою очередь, появилась в т. н. Эпоху Возрождения, давшую толчок расхристианизации Европы, появлению сначала теизма, далее пантеизма, материализма и, наконец, агрессивного (воинственного) атеизма и всех тех «плодов свободы», которые ужасают среднестатистического жителя нашей, по большей части, консервативной страны. На Западе выразителями такого рода идей явились журналист Вильям-Ллойд Гаррисон и «христианский анархист» Эдин Баллу. В нашей стране наиболее ярким выразителем идей «непротивления» стал граф Л. Н. Толстой. Вопрос об отношении Православной Церкви, благословляющей воинов на брань, на войну, послужил одной из причин публичного отречения от Православия Льва Николаевича. Один из идеологов религиозно-этического учения Л. Н. Толстого, «толстовства», И. М. Трегубов, указывал: «Конец православно-самодержавному деспотизму наступил бы сейчас, если бы все те миллионы русских людей, которые не верят уже в Православие, и все те, которые считают военную службу грехом или просто дурным делом, решились бы сейчас открыто, дружно и одновременно отказаться от Православия и военной службы». Имея своей основой исключительно личный, предметно не углубленный и не проверенный опыт «любви» и «зла», предрешая этим полноту самого вопроса, урезывая свободу своего нравственного видения чисто личными отвращениями и предпочтениями, не подвергая глубокому анализу такие понятия, как «насилие», «зло», «религиозность» неотолстовцы (как и прежде толстовцы) другим навязывают свою духовную ошибку и распространяют в душах собственные заблуждения. Таковое учение оправдывает слабость, возвеличивает эгоцентризм, потакает безволию, снимает с души общественные и гражданские обязанности. Среди тех, кто активно проповедовал идеи непротивления злу силой, известны такие секты, как мормоны, штундисты, квакеры, гернгутеры, духоборы.

Человек, который проповедует непротивление злу силой, фактически вынужден признать относительность добра и зла. Кстати, у Толстого имеются полемические фразы о невозможности бесспорного определения зла, равно как и «красота», «истина» определяются у него субьективистически и релятивистически. Православный человек не может не возмущаться, будучи свидетелем осуществляемого зла, а уж тем более торжествующего беззакония. Если толстовец, будучи свидетелем осуществляемого зла и будучи способен противостоять ему, однако же, при этом остается полностью безучастным, то православный человек, оставаясь в данной ситуации безучастным, осознает не только свое попущение и молчаливое одобрение происходящего, но и свое соучастие во зле. В каком-то смысле можно сказать, что для православного христианина вопрос о победе добра над злом есть вопрос его личного бытия и небытия. «Непротивление злу насилием» ведет душу человека к духовному дезертирству, предательству и саморастлению. Кстати, замечательный русский религиозный философ И. А. Ильин в своей работе «О противлении злу силой» в качестве одной из духовных основ толстовства указывает именно развращенность! А святой праведный Иоанн Кронштадтский прямо называл толстовство бессмысленным и безнравственным.

III. ПРАВОСЛАВНОЕ ПОНИМАНИЕ ПРОБЛЕМЫ

В качестве обличения толстовства и защиты именно православного понимания сути проблемы рекомендую почитать труды русских религиозных философов – Владимира Сергеевича Соловьева – его работу «Три разговора о войне» и Ивана Александровича Ильина и его работу «О сопротивлении злу силой». Если вывести квинтэссенцию из этих работ, то можно сказать так: бывают ситуации, когда человек вынужден взять на душу меньший грех, чтобы избежать греха большего. Нельзя, как Л. Н. Толстой ставить вопрос – можно ли убивать, ибо ответ может быть только один: «Нет, нельзя убивать», т. к. заповедь «ни убий» непреложна и здесь не может быть никакой индульгенции или «разрешения на грех». Но вопрос можно поставить по-другому – нужно ли убивать и здесь приходится отвечать: «Да, нужно, ибо это вынужденная мера». Да, война – это грех, ибо невозможно воевать без ненависти, без крови, без убийства. Но отказ от войны может быть еще большим грехом, когда человек ради кажущейся чистоты своей «сорочки» и своей души платит жизнями и судьбами десятков, а может быть и тысяч других людей. Поэтому христианин сознательно идет на возможные страдания и даже смерть, на неминуемое умаление и искажение своей личной праведности во имя торжества Правды Божией! Кстати, многие отцы понимали под фразой Христа «Нет больше той любви, как если кто положит душусвою за други своя» (Ин 15, 13), не только сознательную жертву своей жизнью ради близкого, но и принятие на свою душу того греха (в частности и убийства), который несомненно повредит мне, но спасет жизни беззащитных и слабых.

Человек полагает свою душу не только в том прямолинейном смысле, что соглашается отдать свою земную жизнь в борьбе со злом, но еще и в том высшем смысле, что берет на себя совершение поступков, бремя которых он потом вынужден нести через всю жизнь, содрогаясь и отвращаясь при непосредственном воспоминании о них. Он принимает не только бремя смерти, но и бремя убийства, и в бремени убийства несет не только тягостность самого акта, но и тягость решения, ответственности и, может быть, вины. В этом отношении действия воина можно сравнить с действием пожарного, который врывается в горящий дом, вытаскивает оттуда ребенка, однако сам опаляется языками пламени, получает повреждения. Грех – всегда есть грех, убийство даже вынужденное – все равно убийство и душа воина искажена, опалена, обожжена ненавистью. Посему, согласно правилам свт. Василия Великого солдаты, возвращавшиеся с войны отлучались от Причастия на 3 года (сравним: за умышленное убийство на 20 лет, за неумышленное на 10) и все это время человек каялся, постился, молился, жил в делах любви и добродетели – это было время настоящей реабилитации для того, чтобы освободить из души от копоти войны.И все же, если бы отвращение ко греху превозмогало в душе человека любовь к ближним своим и правде Божией, то этот мир давно бы утонул в крови.

Осуждая войну, порождаемую ненавистью и враждой, Церковь «не воспрещает своим чадам участвовать в боевых действиях, если речь идет о защите ближних и восстановлении попранной справедливости» (Основы социальной концепции Русской Православной Церкви VIII. 2). Там же отмечено: «Во все эпохи Церковь призывала своих чад любить земное отечество и не щадить жизни для его защиты, если ему угрожала опасность. Церковь Русская многажды благословляла народ на участие в освободительной войне: В 1812г. во время войны с французскими захватчиками, святитель Московский Филарет говорил своей пастве: «Уклоняясь от смерти за честь веры и за свободу Отечества, ты умрешь преступником или рабом; умри за веру и Отечество - ты примешь жизнь и венец на Небе». Далее в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» подчеркивается, что при всем понимании неизбежности международных споров и противоречий в падшем мире Церковь призывает власть имущих разрешать любые конфликты путем поиска взаимоприемлемых решений. Использование военной силы воспринимается Церковью как крайнее средство защиты от вооруженной агрессии со стороны других государств (там же, XVI. 1).

В Православном Катехизисе Митрополита Антония (Храповицкого) ясно изложено воззрение на войну как на «великое зло», участие в коем, однако, обязательно ради уклонения от еще большего зла. Тот, кто развязывает войны из корыстных либо тщеславных побуждений, достоин всяческого осуждения, а тот, кто вступает в войну вынужденно, чтобы защитить своих соотечественников или единоверцев от неприятеля, тот воюет законно. Участие христиан в войне есть вынужденная мера, и если они прибегают к ней из благих побуждений защиты христиан и святынь, то Господь благословляет их ратный подвиг. Христиане «воюют,- отмечал свт. Феофан Затворник,- по любви к своим, чтоб они не подверглись плену и насилиям вражеским» (Собр. писем. М., 2000. Т. 2. Вып. 5. С. 208).Многие святые, даже не будучи воинами, но епископами, в моменты войны и реальной угрозы принимали участие в войне, командуя обороной и ведя переговоры. Иногда святые отцы, не ограничиваясь духовными вопросами, считали возможным давать даже советы стратегического характера, что мы можем видеть на примере писем святителя Игнатия (Брянчанинова) к своему другу Н.Н. Муравьеву, который во время Крымской войны командовал русской армией, наступающей в Турции. Такое дерзновение святителя оправдано тем, что он сам имел воинское образование до пострига, а потому понятно его желание принести как можно большую пользу своими советами. Слово «воин» – высокое слово в церковном языке. Об уважении Православной Церкви к воинству свидетельствует и то, что, когда за богослужением поминаются живые и усопшие, из всех мирян только к именам военнослужащих прилагается их звание – «воин». За каждым своим богослужением Русская Православная Церковь молится о властях и воинстве.

IV. ДОБРО НУЖНО ЗАЩИЩАТЬ

Добро необходимо защищать, ибо в плане материальной действительности добро слабее зла, ибо не обладает тем арсеналом действий, которые всегда присущи злу! Добро не может насиловать, лгать, клеветать, льстить, искушать, опьянять. Злу же присущи все эти «качества». В этом отношении добро должно быть охраняемо, как общественной моралью, так и государственными законами.Именно агрессивность зла и необходимость для него изливаться во внешних поступках делают необходимым и силовое подавление его проявлений. Без этого человечество не сможет существовать и из космоса (красоты) мир превратится в хаос! Поэтому задача государства – не построение на земле рая, а недопущения ада, хаоса. Евангелие не отрицает этот общечеловеческий порядок, Христос не проповедует анархии. Если я вижу подлинное злодейство, последовательность злых дел и не имею возможности остановить их словом (при этом я подлинно связан волею с началом Божественной Любви) – то, что я должен сделать? – умыть руки и предоставить злодею свободу кощунствовать, губить окружающих и себя или я должен вмешаться и подавить злодейство физическим сопротивлением?

Философская система неотолстовцев имеет своей основой некую «строгость», которая признает исключительно полноту недостижимого идеала при этом, не видя сложностей внутренней и внешней жизни, не принимая трагических противоречий мироздания, и, в итоге, оказывается слепой для реальности. Толстовец не анализирует мир с его таинственной сложностью, с его трагедией разъединения и волевой ответственностью и сводит всю его сущность к черно-белому восприятию.Такого рода ригорист не способен усмотреть сложность и глубину жизненных положений и межчеловеческих отношений, а посему он не способен разрешить вопросы жизненной целесообразности, а отсюда и видения объективной необходимости сопротивлению злу силой. Положение такого человека может выглядеть даже смешным, если бы не было так страшно. Ибо, что будет отвечать себе и Богу такого рода пацифист, который, будучи свидетелем изнасилования ребенка озверелой толпой, обладая при этом возможностью предотвратить совершаемое злодеяние (допустим оружием), однако предпочтет уговаривать подонков, взывая их к любви и смирению и, в конце концов, предоставит возможность осуществиться преступлению? Он продолжит спокойно жить и восхищаться своей «моральной безукоризненностью»?

В подобном контексте учение о «непротивления злу насилием» видится ужасно пошлым, циничным, в нравственном отношении – абсолютно несостоятельным, а в плане антропологическом – просто извращением. Быть святым в мечтании не то же самое, что быть святым на деле. Совершенства достигает тот, кто ищет «всего»; но бывает и так, что неразумное, настойчивое требование «всего» отнимает у человека и «меньшее». Ибо существуют определенные жизненные обстоятельства, при которых заведомо следует искать не праведности и не святости, а наименьшего зла и наименьшей неправедности. Жизнь христианина не есть статическое и тупое исполнение того что написано, жизнь христианина – это умное делание, рассуждение касательно тех (с точки зрения поверхностного взгляда) противоречивых моментов имеющихся в Евангелии. Жизнь христианина – это не жизнь идеалиста и максималиста, жизнь христианина – это жизнь реалиста. И в этом отношении задача христианина – выделять из идеального то, что непосредственно осуществимо и бороться за его осуществление, и притом не в измену идеалу, а в верность и в служение ему. Это есть не отпадение от совершенства по субъективной слабости, а отступление от совершенства пообъективной необходимости.

V. ПРОТИВЛЕНИЕ ЗЛУ – ЗАДАЧА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СООБЩЕСТВА

К сожалению, в нашей сложной, многогранной жизни сентиментальный оптимизм в духе Руссо может оправдать только бесхарактерность и самопредательство. Иногда человек совершает злой поступок не только потому, что имеет намерение совершить зло, но и потому, что общество своим безволием позволяет совершить это. Человек разнуздан не только самим собою, но и общественною средою, позволившею ему разнуздать себя. Конечно, первым и основным оружием христианина является слово, сила убеждения, однако, иной раз, мы вынуждены признать, что сила ярости и градус разнузданности настолько опьяняет человека, что он превращается в зверя и язык слова, язык убеждения, увы, не доступен его сознанию. Душа, в корне извращенная и ожесточенная, может не отозваться в своей одержимости ни на какие слова и убеждения. Зверь понимает только язык силы, язык пресечения, язык принуждения. И мы вынуждены отрезвить человека языком силы и только тогда перейти к «оружию» слова.Ибо, пока человек одержим яростью, он не способен внимать убеждающему голосу и слова чужой любви порой способны только ослепить и раздразнить его неистовство. В этом случае обуздать волевым усилием свою одержимость он не сможет и «не захочет» без чужого помогающего понуждения и пресечения. Там, где слово падает на бесплодный камень, и изливаемая доброта попирается свирепыми животными (Мф.7:6) там по-прежнему необходима гроза, посылающая «страх и страдание». Силовое пресечение зла имеет три цели: оградить самого преступника от его поступка, не допустить причинение вреда иному лицу, удержать от пути злодейства всех людей, способных соблазниться или увлечься им. Настоящий воспитатель должен уметь не только уговаривать, но, когда надо,— уговаривать понуждая и, когда необходимо, — понуждать не уговаривая.

В этом отношении оправдано употребление силы тем, кто оттолкнет от ямы пьяного, кто вырвет пузырек яда из рук самоубийцы, кто ударит по руке прицелившегося террориста, кто собьет с ног поджигателя, кто выгонит из храма кощунников, кто бросится с оружием в руках на толпу подонков, насилующих девочку. Можем ли мы назвать сии пресекающие действия проявлением зла и попранием духовного начала в человеке? Наоборот, действия по недопущению зла будут волевым утверждением духовного начала в пресекающем человеке и призывом к этому духовному началу пресекаемого. В данном случае пресекающие действия будут актом разъединяющим зло и добро, что по своей сути является верным и самоотверженным служением Богу. Более того, пресекающие действия не будут унизительными в отношении совершающего зло, ибо понуждают в нем отречение от низости скверных поступков и раскрывают глаза на его обезумившую ненависть! В этом отношении сопротивление злу силой и пресечением, является деломименно любви и самой любви

Осудить такого рода физическое пресечение насильственного акта злодея означает проявить полное невнимание к нравственной сущности данного поступка (пресечения). В данном случае, употребление силы в отношении злодея не есть проявление злобы, но есть проявление духовной требовательности, волевой строгости и твердости, т. е. качеств по-сути своей евангельских! Употребление силы в подобных случаях имеет своей целью не насаждение вражды и ненависти, а, наоборот, пресечение ненависти и вражды, которые стремятся вырваться во внешнее пространство и закрепить себя в непоправимых поступках. Ограждать нравственный базис человечества невозможно без общественной организации, без закона и суда, которые имеют в своих арсеналах средства принуждения. Борьба со злом не есть просто некое отвлеченное понятие! Побеждает зло тот, кто превращает его в добро. В иных случаях физическое воздействие может явиться единственным способом дать первый толчок к такой перемене. Естественно, действия понуждения не рассматривается, как единственные и самодостаточные, напротив вынужденное насилие является вторичным и подчиненным, однако в сложившейся ситуации начальным и крайне необходимым средством в общей системе духовного воздействия и воспитания. Конечно, государственное дело совершенно несводимо к мечу, но меч есть его последняя и необходимая опора.

В отношении этого необходимо отметить и некоторое лицемерие последователей философии Толстого: они настаивают на непротивлении злу силой, осуждают тех, кто это противление осуществляют, но при этом без зазрения совести пользуются теми благами, которые дает им общество в лице, в том числе и тех государственных институтов, чья деятельность построена на принципе принуждения и идеологии меча. Отвергающие меч настаивают на том, что путь меча есть неправедный путь. Это верно — в смысле абсолютной нравственной оценки; это неверно — в смысле указания практического исхода. Тот, кто не в качестве декларации, не с целью своего личного самопиара, а действительно отвергает мир, тот не имеет никаких оснований оставлять свою личность в его составе. Ибо до тех пор, пока человек соглашается жить в этом мире, он тем самым принимает его общественные законы уже самым фактом своего пользования ими, пользования его благами и его возможностями. Никакое уединение, никакое пустынножительство, никакое «сокращение потребностей» не осуществляет всеобъемлющего и последовательного мироотвержения; напротив - все это остается особым видом мироприятия, но не отвержения его институции.

VI. ЭПОХА ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ ХРИСТА – ЭПОХА ВОЙН

Что же касается Евангелия, то эпоха, когда были написаны Книги Нового Завета, не имела никаких предпосылок для возникновения философии «непротивления злу силой». То были жестокие времена — защищать свой дом было делом каждого мужчины, без этого не мыслилось и существование. Христианство устанавливает удивительный нравственный принцип отношения к человеку, отношений между людьми, но не изменяет дисциплину общественной жизни, не упраздняет институт государственности и тех, в том числе и силовых элементов, которые этому институту присущи! Новое учение отнюдь не порицает, не отменяет и не отвергает угрозу и кару; по-прежнему необходим и «меч», и «Божий слуга… в наказание делающему злое» (Рим. 13: 4). Слова Нагорной проповеди говорят о нравственном преображении человека, воспитывают его душу, но безумно учить тому, что будто бы эти слова отменяют естественные законы человеческого бытия - гражданский долг человека или его общественное служение. Посему Христос нигде особо не говорит о мужчине, как о защитнике, ибо говорить о столь очевидных истинах для жителей Палестины той поры не имело никакого смысла! Задачей Христа было скорее снизить тут градус агрессии и воинственности израильтян, которые те получили с эпохи Моисея и Иисуса Навина!

Всякая зрелая религия не только открывает человеку природу «блага», но и научает его борьбе со злом. В этом антиномия христианства: оно провозглашает любовь как норму отношений и одновременно ведет бескомпромиссную борьбу со злом. Борьбу с грехом и силами зла в человеческой истории продолжает Церковь, основанная Христом, поэтому до скончания века, пока мир лежит во зле, она пребудет Церковью воинствующей.Нигде в Евангелии мы не найдем осуждения самих институтов власти, армии или полиции! В Своих притчах Господь рисует и царя (как главу государства и как воина) и судью и «слугу» (в смысле надзирателя или управляющего) и нигде ни слова осуждения касательно самой сути их служения! И Апостол Павел подчеркивает: «В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся пред Богом» (1Кор.7:24).

VII. ОТНОШЕНИЕ К ВЛАСТЯМ И ВОИНСТВУ В КНИГАХ НОВОГО ЗАВЕТА

В самом начале Евангелия от Луки мы видим сюжет, в котором св. Иоанн Креститель благословляет римских воинов и в качестве напутствия предостерегает их от мародерства и поиска личной выгоды посредством своей профессии. Абсурдно предположить, что данный сюжет случайно попал в Евангелие или противоречит основе нравственного учения Иисуса Христа. Ведь если бы это было так, то Господь обязательно сказал бы что-то вроде: «Вы слышали, что сказал Иоанн солдатам… а я говорю воинам – сложите оружие, make love not war». Однако ничего подобного мы не видим. В древнем церковном памятнике «Апостольские постановления» содержится предание, восходящее к апостолу Павлу: «Если приходит воин, то пусть учится не обижать, не клеветать, но довольствоваться даваемым жалованьем; если повинуется, да будет принят, а если прекословит, да будет отринут» (Апостольские постановления через Климента, епископа и гражданина Римского, 32.). Из этого видно, что принципы, изложенные святым Иоанном, ранняя Церковь взяла за основу христианского отношения к воинскому служению. В Капернауме Христос принимает просьбу римского офицера, чей слуга был болен, и не считает нужным высказаться относительно его военной профессии и касательно приводимых им примеров о дисциплине имеющей место быть в сфере его профессиональной деятельности! В одном месте Господь говорит: «ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26:52), что вполне можно понимать, как предостережение тем, кто начинает захватнические войны, а в другом месте Он же говорит «не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34)», что является свидетельством того, что «меч» разделения добра и зла есть обязанность христианина.

В Евангелии от Марка (6:8) Христос, посылая апостолов на проповедь, говорит им не брать ничего кроме посоха (а согласно другим евангелистам даже и посохом повелевает пренебречь), но в другой ситуации, когда апостолам предстояли долгие и опасные путешествия, Господь говорит: «кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч» (Лк. 22: 36). Повеление иметь такого рода «тревожный чемоданчик» было дано еще через Моисея и данный евангельский отрывок, во-первых, предполагает, что наличие сумы автоматически означало и наличие орудия самообороны (что в корне рушит мечтания неотолстовцев о пацифизме ранних христиан), во-вторых, демонстрирует удивительную заботу Господа о Своих избранниках в том ключе, что их личная безопасность ставится Им в данной ситуации даже выше респектабельности! Христос всякий раз удивительно адекватен ситуации! Он далек от того пошлого идеализма, который провозглашал Л. Н. Толстой, от того сентиментального волюнтаризма, который взяли на вооружение современные последователи графа – мол, меня треснули по щеке, а я гордо, стоически переношу оскорбление. Сам Христос на суде у первосвященника повел Себя по-другому, - в ответ ударившему слуге, Он не позволил бить Себя дальше, но спросил: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, то за что ты бьешь Меня?» (Ин. 18:23).

Вся дальнейшая история христианства следовала этому удивительному примеру адекватности и нравственной рациональности! Скажем, свт. Ипполит Римский видел возможность для своей общины ввести каноны, запрещающие воинам воевать, ибо таковая община почти не соприкасалась с государственной системой и была фактически монастырем, однако в дальнейшем христиане, неся людям благую весть примирения (Рим. 10. 15), но находясь в «мире сем», который пребывает во зле (1 Ин. 5. 19) невольно сталкиваются с жизненной необходимостью участвовать в различных бранях, в первую очередь это касается оборонительных войн. И здесь нужно принять одну очень важную христианскую аксиому – нравственная оценка дается не только и не столько самому действию, сколько тому мотиву, по которому оное действие совершается! И в этом контексте Церковь благословляет своих чад на войну– на защиту Отечества, на деятельное и жертвенное служение, ибо невозможно положить душу за близких ничего не делая и просто умерев вместе с ними! Ибо последнее есть не служение и не жертва, а в лучшем случае просто вынужденное согласие. Кстати, последующее рассмотрение этого вопроса в контексте реальных исторических событий приводит к тому, что Арльский Поместный Собор 314 года в своем третьем каноне осу­ждает дезертирство из армии даже в мирное время: «Тех, кто бросает оружие в мирное время, решено не допускать ко причастию».

За три века до этого Апостол Петр обращает и крестит центуриона Корнилия, свидетельствуя тем самым, что карьера военного не является препятствием к тому, чтобы стать христианином. Более того, первоверховные Апостолы в своих посланиях раскрыли положительный смысл воинской службы: «Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, - ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, – как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии» (1 Пет. 2: 13-16). Апостол Павел пишет: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое». (Рим. 13: 3-4).

По словам того же Апостола, древние пророки «верою побеждали царства, творили правду. Получали обетования... угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи. Были крепки на войне, прогоняли полки чужих» (Евр. 11: 33-34). В глазах Апостола военные подвиги – не греховные и Богу неугодные действия, а, напротив, дела веры, на совершение которых Господь Сам давал силу людям, уповавшим на Него и посвящавшим имени Его свои победы. Сам Спаситель, однако, не восхотел для Себя воинствующей обороны, ибо пришел в мир для того, чтобы погибнуть за людей, однако в известном сюжете об уплате подати (Мф. 22: 17-21; Мк. 12: 14-17), и в разговоре с Пилатом (Ин. 18: 33-38: 19: 9-11) Христос ясно показывает значимость и неизменность тех общественно-политических традиций, которые имелись на тот момент, и которые остаются неизменными и поныне.

VIII. О СВЯТЫХ ВОИНАХ

В Ранней Церкви это благословение касалось и тех воинов-христиан, которые стояли на страже безопасности Римской империи, которая на тот момент была языческим государством. Никакие идеологические, религиозные и политические аспекты не мешали Церкви видеть в профессии воина исполнение той высшей евангельской жертвенной любви. Имена этих отважных офицеров вошли в наши святцы – великомученик Георгий Победоносец, великомученик Димитрий Солунский, мученик Иоанн Воин и многие другие. Эти воины верой и правдой исполняли обязанности защитников, однако были казнены за исповедание христианской веры.

В истории государства Российского Церковь благословляла воинов на ратную службу, как в мирное, так и в военное время. Служение защитника Отечества столь высоко ценилось нашими предками, что в истории Русской Церкви появилась даже особая категория святых – благоверные князья, к которым относятся святые Андрей Боголюбский, Александр Невский, Игорь Черниговский, Дмитрий Донской и другие. В качестве достойного исполнителя Евангельских заповедей наша история представляет нам великого князя Александра Невского, который и положил «душу свою за други своя», когда бескомпромиссно отражал агрессию шведов и немцев, но и «подставил щеку», пойдя на унизительный мир с ордынским ханом, поскольку Русь не могла воевать на два фронта! Поражает удивительная адекватность святых в отношении тех внешних обстоятельств, которые были попущены нашей Родине Богом. Так, в нарушении канонических запретов священнослужителям и монахам проливать кровь (т. е. участвовать в боевых действиях) прп. Сергий Радонежский благословляет на ратный подвиг в помощь войску Дмитрия Донского двух схимонахов – Александра Пересвета и Андрея Ослябю! Но вернемся к Евангелию…

IX. О ПОЩЕЧИНЕ…

Одна из излюбленных евангельских цитат сентиментальных моралистов: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39), которую они приводят по поводу и без повода стремясь оправдать и приукрасить свое религиозное и нравственное дезертирство. Однако любой грамотный библеист отметит, что большинством отцов данная фраза не понималась буквально в отрыве от контекста! В данном отрывке Господь показывает насколько нормы Нового Завета совершеннее, чем нормы Ветхого. В древнем мире месть была настолько распространена, а ее масштабы непропорциональны нанесенной обиде (вспомним известный отрывок из Книги Бытия, когда сыновья Израиля за изнасилование сестры уничтожили целый народ), что почти все древние кодексы, оставляя личную месть в качестве общественной и законной нормы возмездия, регламентировали, однако, ее масштабы, устанавливали соразмерность. «Зуб за зуб», а не челюсть за зуб, «глаз за глаз», а не оторванная голова. Новый Завет поднимает нравственное сознание над этой справедливостью, призывая человека не мстить, даже если формальная возможность есть и она осуществима, не изливать зла, если таковое, как естественная эмоциональная составляющая имеется!

Но даже если буквально понимать это евангельское изречение, то опять же, необходимо признать, что речь идет о личной обиде и о личном обидчике! Своего обидчика ты можешь простить, подставив щеку, но отдание на истязание собственной матери или проявление равнодушия, когда в рабство забирают твоих детей, вряд ли может быть оправдано данным евангельским изречением. В Евангелии нигде нет идеи, что можно подставить чужую щеку! Через весь Новый Завет красной нитью проходят две очень важные идеи — это любовь к Богу и любовь к человеку и одно невозможно без другого. Защита людей (в том числе и защита Отечества) —одна из форм проявления любви к людям! Тот, кто не защищает людей — тот не защищает и Бога (вспомним притчу о Страшном Суде: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Мф. 25:40); «Верныйв малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. (Лк.16:10), предает Его.

Существует и более глубокое толкование этой Евангельской фразы. В вопросах личных взаимоотношений, в разрезе семьи или профессиональной деятельности ударить словом можно настолько сильно, что аналогичный ответ может понести за собой непоправимые последствия: развод или увольнение с работы, а, как возможное следствие – и крах человеческой жизни. И здесь слово Евангельское учит нас кротости: не отвечать тем же, уметь обуздывать свой гнев и свой язык, уметь успокоиться, сказать «Прости»! И потом уже в мирной обстановке поговорить и объясниться – выяснить кто прав и кто виноват. В гневе помрачается разум, а посему не стоит принимать решений в состоянии гнева, вспышки, «удара по щеке»!

Настаивая на буквальном понимании этих Евангельских слов «христианские пацифисты» ведут к тому, что и другие подобные же изречения Христа следует понимать буквально, скажем: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…» (Мф. 5:29) или «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя» (Мф. 5:30). Не думаю, что сторонники буквалистского прочтения будут настаивать на том, что в их жизни не возникало ситуаций, когда их взгляд заострял свое внимание на чем–то не должном, а рука не тянулась к чему то не самому доброму… Однако в этих ситуациях ребята-пацифисты почему-то не стремились исполнять данные Евангельские указания буквально. Кстати, в Новом Завете есть слова Христа, которые некоторые из среды язычников буквалисты во II, III веках воспринимали, как... призыв к каннибализму.

Неотолстовцы глубоко заблуждаются, когда говорят, что т. н. ранние отцы Церкви понимали данные Евангельские указания дословно. Подобные утверждения лишь обнажают невежество сектантов, указывая на непонимание ими самого исторического и мировоззренческого контекста. Дело в том, что абсолютное большинство «ранних отцов» - это были люди Востока, как и сам народ, к которому обращался Христос, были людьми Востока. А Восток, как известно – дело тонкое. Менталитет восточного человека сильно отличается от менталитета западного человека, для которого преимущественны сферы рационального мышления, даже можно сказать юридической и командной риторики и здесь действительно дословное, буквалистское понимание того или иного высказывания является определяющим в плане мировосприятия и мироописания. Но не так на Востоке. Язык восточного человека – это язык аллегоричный, метафоричный, приточный, поэтичный (кстати, это чувствуется даже на примере Синодального перевода Священного Писания). Даже за т. н. «Антиохийский традицией» толкования Священного Писания принцип буквалистского подхода можно признать лишь условно, т. к. и Сирия это, собственно, Восток! В подлинном же смысле грубое буквалистское толкование Священного Писания возникает на Западе и, опять же, в Эпоху Нового Времени. Его родоначальниками можно смело назвать идеолога реформации Мартина Лютера, а так же виднейших иезуитов – Германа Бузенбаума и Петра Алагона. Правда, их буквалистское прочтение Священного Писания имело своим следствием как раз обратное – они отстаивали идею «Божественной санкции» на физическое уничтожение несогласных с ними и черпали таковые основания преимущественно из Ветхого Завета!

X. О ЛЮБВИ КО ВРАГАМ И ПРОЩЕНИИ ОБИД

Есть и другая фраза Христа, к которой любят нас отсылать приверженцы идеологии непротивления злу силой – «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас» (Мф. 5: 44). Однако, опять же призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов самого человека (обратите внимание – «ваших», «вас» - Мф. 5: 43-47; Лк. 6: 27-28), его собственных ненавистников и гонителей, которым гонимый и обиженный может, как простить, так и не простить. Но, обратите внимание — Христос никогда не призывал любить врагов Божиих, благословлять тех, кто ненавидит и попирает все Божественные установления. Безумно понимать заповедь Христа о любви к врагам, как указание содействовать кощунникам, сочувствовать растлителям малолетних, восхищаться их действиями и всячески заботиться о том, чтобы кто-нибудь не помешал их злодействам! Напротив, для таких людей Господь имел совсем иные слова – грозные и обличительные (Мф. 11: 21-24, глава 23; Мк. 12: 38-40; Лк 11:. 39-52 Лк 13: 32-35, Лк 20: 46-47 и др.), обещающие суровое возмездие (Мф. 10:15; Мф. 12:9; Мф. 18:9, 34-35; Мф. 21: 41; Мф. 22: 7, 13; Мф. 24: 51; Мф. 25: 12, 30; Мк. 8:38; Лк. 19:27: Лк. 21:20-26; Ин. 3:36) и грядущие вечные муки (Мф. 24:41, 46; Ин. 5:29). Поэтому православный христианин верный слову и духу своего Учителя, вовсе не призывается к тому, чтобы противоестественно вынуждать у своего естества некое аффектированное чувство нежности и умиления по отношению к торжествующему преступнику. Учение Христово не дает никаких оснований или предлогов для уклонения от сопротивления злу! Другое дело, что православный христианин должен вести деятельную борьбу со злодеями не как с личными врагами, но как с врагами дела Божия на земле. Родоначальник российского монашества преподобный Феодосий Печерский учил жителей Киевской Руси: «живите мирно не только с друзьями, но и с врагами; однако только со своими врагами, а не с врагами Божиими» (см. Н. Костомаров. Русская История, т. I, гл. 3, стр. 29)

Точно такая же ситуация и с заповедью о прощении обид. Христианин имеет призвание прощать своим обидчикам наносимые ему личные обиды и при этом объем прощающей доброты и терпеливости должны быть поистине безграничны (Мф: 18:21,22 28; Лк: 17:3-4). Однако даже при рассмотрении личной обиды Христос устанавливает те ситуации и условия, при которых «согрешивший против тебя брат твой» может стать для тебя «как язычник и мытарь» (Мф. 18:15-17). Так же Евангелие допускает фактор постепенного ужесточения воздействия на человека, когда неподдающегося никаким уговорам («выговори ему» - Лк. 17: 3) злодея предают на суд Церкви (на тот момент высшая судебная инстанция) которые подразумевает принудительную, воспитывающую изоляцию ожесточенного. При этом обращение к судебной инстанции и исключение обидчика из общения совсем не исключает акта личного прощения, точно так же, как и акт личного прощения, увы, не решает проблему ожесточенности злодея и возможных следствий его ожесточенности. Нужно обратить внимание на то, что Христос помимо всего прочего указывает и на такие преступления («соблазнение малых»), которые, по Его суждению, делают смертную казнь лучшим исходом для злодея (Мф. 18:6; Мк. 9:42; Лк 17:1-2).

В вопросе о прощении личных обид и благословении личных врагов нужно разделить два очень важных момента. Одно дело – это я и мои личные чувства в адрес того или иного человека, совсем другое дело объективные действия человека, в том числе и деструктивные действия в отношении всего окружающего мира. В данном контексте злодей рассматривается не как мой личный обидчик, которому я как обиженный волен простить его злодеяния, но как личность, угрожающая всему обществу с которым я, как часть его взаимодействую и связан определенными обязанностями. Я могу простить своего личного обидчика, но кто дал мне право «прощать» от себя злодея, творящего поругание святыни, или циничное соблазнение детей, или гибель Родины? Или может быть в понимании неотолстовцев «прощение» означает, что я воздерживаюсь от всяких суждений, умываю руки и предоставляю событиям развиваться своим чередом? Извините, но такая позиция предательства, безразличия, безволия и попущения не имеет ничего общего с христианским пониманием прощения и не может быть обоснована никакими ссылками на Евангелие. Разве попущение злодею совершать насилие над слабым человеком - это проявление кротости? Или неотолстовцы видят исполнение Евангелия в том, чтобы подставлять нападающему чужую щеку?

XI. О ВОЗДЕЙСТВИИ НА БОГОХУЛЬНИКОВ

Возможность употребления силы не только против внешних (политических) врагов, но и против тех, кто совершает кощунственные действия, свидетельствуют известные евангельский сюжет об изгнании Иисусом Христом из храма тех, кто вместо жертвенных животных торговал всякой всячиной и обогащался на предмете мена денег. «И, сделав бич из верёвок, выгнал из храма всех, [также] и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул» (Ин. 2:15). Разве кто-то может сказать, что в этот момент (изгнание торговцев из храма) Христом двигала ненависть, а не любовь? Сила – не синоним слову «зло», сила может быть и орудием любви, ибо любовь – это не жалостливое содрогание при виде чужого мучения и не удовлетворение от вида чужого удовлетворения и не желание владеть всегда тем, что нравится, любовь – это вектор, направленный к Богу и, в том числе, это и религиозно верный, волевой ответ на агрессивный напор осуществляемого зла, осуществляемый в сильном героическом порыве.

Многие святые отцы вполне допускают использование силы в отношении богохульников. Так свт. Иоанн Златоуст говорит: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди» (Свт. Иоанн Златоуст «Слово о том, как надлежит поступать с кощунниками»). Еще более жестко писал в своем письме Иоанну III наш соотечественник прп. Иосиф Волоцкий: «подобает не только осуждать, но и предавать лютым казням, и притом не только еретиков и отступников: и сами православные, узнавшие о еретиках или отступниках, но не предавшие их судьям, подлежат смертной казни» (прп. Иосиф Волоцкий. Просветитель, гл. 13). Конечно, столь жесткая позиция прп. Иосифа во многом объяснима наличием в тот исторической период мощной и кровожадной политической антисистемы, которая вошла в отечественную историю под названием «ересь жидовствующих»!

Справедливости ради надо отметить, что далеко не все христианские писатели положительно оценивали воинскую службу и не все поддерживали идею о физическом воздействии в отношении богохульников. Скажем, у раннехристианских апологетов таких, как Татиан и Афиногор мы находим очень резкие слова касательно военной службы и неотолстовцы любят щеголять этими высказываниями. Однако справедливости ради следует отметить, что данные апологеты досконально не разбирают этого вопроса– они не разделяют войны на захватнические и оборонительные, они не рассматривают морально-этическую сторону защиты слабых, они не затрагивают всех тех аспектов, которые рассматривались отцами, дававшими положительную оценку противления злу силой. Среди христианских учителей были и такие, кто менял свою точку зрения в течении жизни. Скажем, ранний Тертуллиан не высказывается против армии, однако поздняя ригористическая линия этого апологета, приведшая в конечном итоге в секту, заставляет его резко осуждать любое насилие! И, напротив, ранний блж. Августин не приемлет насилия, но в течение жизни его позиция меняется и он говорит: «Так всегда было, и так всегда будет: радикальное зло, живущее в человеке, торжествует до тех пор, пока не обуздывается и поскольку не сдерживается; и всюду, где эта обуздывающая и сдерживающая сила не восстает в самом индивидууме, она должна прийти и приходит извне, от других, в виде внешнего сопротивления и вызываемого им страха и страдания (timore vel dolore)».

XII. О «ЖУЛЬНИЧЕСТВЕ» ТОЛСТОВЦЕВ

Следует отметить, что со стороны т. н. идеологов непротивления злу силой встречаются и вполне сознательные подтасовки в плане цитации святых оцтов, чьи слова опять-таки вырываются из контекста. Так, прп. Исидор Пелусиот пишет в послании к одному отцу, который вознамерился своего сына, имевшего способности к наукам, отправить в армию, называя своего адресата безумным и безрассудным (см. Исидор Пелусиот, преподобный. Письма. Кн. 1. Письмо 390). Однако контекст данного послания со всей очевидностью позволяет утверждать, что данное увещевание дается не как общее указание для всех, а как попечение о конкретном юноше, о котором прп. Исидор знал, что его призвание состоит в занятии науками и что служба в армии для такого юноши будет неполезна. Следует так же отметить, что речь идет не о срочной службе, подразумевающей служение в течении года или двух лет, как сейчас в армиях многих стран, а о выборе жизненного пути.

Можно встретить и такие утверждения, что будто бы святой Павлин Ноланский «считал возможным грозить геенной огненной за службу кесарю с оружием в руках» (Таубе М.А. «Христианство и международный мир». М.. 1905. с.48.), и таким образом его выставляют врагом воинской службы и сторонником идей о непротивлении злу насилием. Однако это утверждение, мягко говоря, не соответствуют действительности и являются сознательным искажением слов святителя. Это интерпретация слов из написанного святым св. Павлином стихотворного изложения жития святого Феликса Ноланского, в котором говорится не о воинах вообще, а о конкретном воине – родном брате святого Феликса Гермии, который «настойчиво искал земных благ» и «живя собственным мечом и неся бесплодный труд ничтожной военной службы, подчинил себя оружию кесаря, не исполняя служения Христу» (Цит. по: Беда Досточтимый. Житие блаженного Феликса // История через личность: Историческая биография сегодня. М., 2005). Очевидно, хотя святой Павлин Ноланский и невысоко оценивал воинскую службу, однако вовсе не говорил, что она сама по себе ведет в ад. Здесь, скорее, мы видим обратное - осуждения удостоился конкретный воин и не за саму воинскую службу, а за то, что земные блага, добываемые оружием, предпочел благочестию (вспомним слова св. Иоанна Крестителя).

Конечно, человеку могут быть ближе именно те святые, которые так или иначе отвергали способ силового воздействия на кощунника или те, отцы, чьи обстоятельства жизни касались преимущественно внутреннего духовного делания и были далеки от общественной жизни. И ориентируясь на их жития, некий человек вполне может сказать – «Я не пойду вместе с этими ребятами противостоять проведению концерта сатанинской группы, но я буду дома усиленно молиться и просить Господа, чтобы эта мерзость не состоялась». Или по-другому: «Я человек интеллигентный и я считаю, что все должно быть «цивилизованно и по закону»! Я не пойду на этот пикет, но я приложу все усилия к созданию закона, который бы препятствовал прохождению в нашем городе мероприятий, на которых хулится Имя Христово». Достойная, христианская позиция. Но когда некоторые вполне неофитствующие православные молодые люди говорят в адрес православных активистов: «Это не наши методы», и вторят желтой прессе: «Да это никакие не православные, это псевдоправосланые экстремисты и сектанты», то это, во-первых, говорит об их невежестве в области Священного Писания, церковной истории, патристики, во-вторых, о полной дезориентации в вопросах современной политической ситуации и, наконец, в-третьих, – об их до известной степени неадекватности и невоспитанности.

Христианское сознание, как наличествующий факт подразумевает определенную целостность, полноту, когда человек целостно воспринимает Священное Писание и Священное Предание, всю историю Церкви, все эпохи и периоды! И все в этом сознании сосуществует гармонично: и слова Христа о пощечине и слова Павла «не напрасно начальник меч носит». В его сознании гармонично сосуществуют и Ранняя Церковь и Церковь Имперская и Русская Православная Церковь. Нет диссонанса! Но бывают ситуации, когда в результате разных причин человек в своем сознании актуализирует некий вероучительной аспект в ущерб полноте всего вероучения или какая-нибудь эпоха в истории Церкви вдруг как-то особенно близко прикипает к его сердцу в ущерб всем иным… Когда, скажем, некий грозный мужчина стучит кулаком по столу и приговаривает: «Эх вот, при царе Церковь была – всем еретикам секир-башка, не то что сейчас – экуменисты, да жидомасоны». Или как в нашем случае такие романтические всхлипывания: «Эх, вот Ранняя Церковь, свобода, равенство и братство, не то, что этот Константинов механизм, злой и бесчувственный». Когда человек часть предпочитает целому, когда из полноты он выбирает полюбившуюся деталь, он становится еретиком (от др.-греч. ἡ αἵρεσις — «выбор»), то это неизбежно ведет к извращению самой сути христианства, ибо базируется таковое мировоззрение на сегментарном, ущербном и выхолощенном знании самого учения. У человека духовно неразвитого и беспомощного «христианство» начинается там, где ему что-то «нравится» или где ему от чего-то «приятно»; он хочет, чтобы Церковь была такой, какой он хочет ее видеть, она протекает в плоскости бездуховного «да» и стремится к максимальному внутреннему и внешнему наслаждению. Эта бездуховная любовь чаще всего отвращена от воли и разума и обращена к воображению и чувственному ощущению.

Нас могут обвинить в том, что это именно мы вырываем из евангельского контекста некоторую «милитаристскую» направленность и упускаем из виду общий «успокаивающий фон». Однако, это не так. Если мы вспомним слова святого равноапостольного Кирилла об исполнении двух заповедей, то будем вынуждены признать, что именно православные в совершенстве исполняют Евангелие со всеми его положениями, а толстовцы только часть! Образно и грубо можно сказать так – насилуют мать пацифиста, а он стоит, ничего не делает – дескать, «Господь не велел», убивают его детей, а он ручки сложил – мол, «в Евангелии же сказано...», пришли враги на его землю, а он спрятался... «а пусть мои родные и близкие погибнут, зато я исполню всю полноту Евангелия...» Не такова позиция православного человека. Православный человек всю жизнь может не тронуть и козявки и с мухами дружить, прощать своих обидчиков, подставлять щеку, считать насилие несомненным злом, но когда происходит ситуация, в которой исполнить правду Божию можно только силой, он берет бич... меч... Т. е. толстовец исполняет лишь часть Евангелия (которая ему нравится, которую он, еретик, выбирает), а православный исполняет Евангелие во всей своей полноте! Ибо не по-христиански оставить на поругание собственную мать или жену, не по-христиански отдать детей в рабство, не по-христиански остаться «чистеньким», заплатив за эту чистоту многими жизнями или мучениями иных лиц! Христос всегда заботился о людях, и Церковь заботится о них.

XIII. О ГРУБЫХ ПРОТВОРЕЧИЯХ В ПОЗИЦИИ ТОЛСТОВЦЕВ

Особенно хочется подчеркнуть, что речь идет не о толстовстве, как явлении конца XIX, начала XX веков, а о том, что эти идеи (непротивления злу насилием) получили стихийное распространение в среде современной православной молодежи, причем эти идеи в достаточно дерзкой и агрессивной форме навязываются, как «истинно православные». При этом обычно подобные утверждения неотолстовцы произносят тоном, не допускающим возражений. Они апеллируют к эпохе Ранней Церкви, к раннехристианским святым, которые якобы более аутентично и менее символично передают учение Иисуса Христа, в отличие от отцов эпохи Вселенских Соборов (того же свт. Иоанна Златоуста), учение которых, якобы, «менее чистое» и обусловлено вмешательством государства! С печалью стоит заметить, что такого рода рассуждения православных пацифистов не только не историчны (а мы видели, что уже в Евангелии профессия военного не вызывает никакого нарекания), но даже и кощунственны!

Дело в том История Церкви – целостна и равноблагодатна, Она – тело Христа, Который вне времени и пространства и Святой Дух действует в Церкви в одинаковой степени – как в святом апостоле Иоанне Богослове, так и в святом праведном Иоанне Кронштадтском! Преамбула определений Вселенских Соборов звучит, как «Изволилось Духу Святому и нам...» (по аналогии с первым апостольским собором). А согласно представлениям неотолстовцев период Ранней Церкви благодатней и одухотворенней, чем иные, более поздние эпохи и святые Ранней эпохи «ближе ко Христу», чем святые более поздних эпох. Следуя логике неотолстовцев можно сделать один катастрофический вывод… Христос нас обманул… Он говорил: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28.20), а оказывается – «Я с вами» и «во все дни» имеет относительное значение, и Христос постепенно отступил от Церкви. Получается, что и Тот Дух Святой, Который действовал в отцах Эпохи Вселенских Соборов уже не имеет той полноты, которую Он имел в День Пятидесятницы! Получается, неправдой являются и слова «созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18), ибо согласно логике неотолстовцев врата ада все ж таки тихой сапой одолевают Церковь, коль допустили, чтобы Церковь в лице святых отцов Эпохи Вселенских Соборов отошла от «истинного благовестия» и благословляла воинов. Мне кажется, что абсурдность и чисто сектантский характер подобного рода заявления очевидны для каждого здравомыслящего!

Один молодой человек, называющий себя православным, с явной неприязнью и неуважением сказал примерно следующее: «если бы у нас были… настоятели образованные, начитанные, интеллигентные то слово "мракобесие" ушло бы из обиходного употребления, а "православные активисты" не ассоциировались бы с агрессивной толпой даже у либеральной общественности». Не может не вызвать иронии тот факт, что молодой человек, называющий себя православным и готовый подставить якобы щеку своему обидчику, вместе с этим ничтоже сумняшеся дает весьма нелестную характеристику настоятелям Новосибирских приходов. Но это вопрос воспитания! Примечательно же то, что в плане качества и успешности существования Церкви в этом мире сей юноша ставит именно лояльное и доброжелательное отношение к Ней со стороны мiра. Неотолстовцы очень любят цитировать Нагорную проповедь в плане некоторых нравственных аспектов, и видимо упустили из внимания следующие слова Спасителя: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф. 5:11); Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! (Лк. 6:26).

XIII. О НЕХВАТКЕ ИДЕЙ МУЖЕСТВА В СОВРЕМЕННОЙ ЦЕРКОВНОЙ ПРОПОВЕДИ

Кстати, насчет агрессивной толпы… На сегодняшний день наша Церковь меньше всего ассоциируется с толпой т. е. с большим количеством людей, людей деятельных и тем более агрессивных. Есть печальная правда в словах протодиакона Андрея Кураева «у нашего православия слишком женское лицо. Нет зрелища печальнее, чем одинокий юноша в храме, стоящий среди прихожанок-пенсионерок». И, действительно, наша проповедь слишком женственна, слишком «елейна», в ней, как кажется, нет места тому традиционному мужественному воспитанию мальчиков, которое имело место всегда в истории христианства и нашей страны, в частности.

Сегодня «елейная» проповедь неинтересна крепким молодым ребятам, она неинтересна военному сословию и молодежи из их числа, она неинтересна людям, для которых слова верность, доблесть, отвага и честь – не пустой звук. Церковь неинтересна сильным, такие люди, увы, не идут в Церковь... Они пойдут в ислам, к неоязычникам, а в Церковь нет... Именно потому, что не находят в словах «прогрессивных» проповедников из православных «молодежек» адекватного ответа тому запросу мужества и доблести, которые являются естественными и основополагающими качествами любого мужчины. И очень хорошо, что есть такие приходы, и такие молодежные организации, которые ломают этот сложившийся стереотип и показывают, что Церковь это не «убежище» пожилых женщин, убогих и болтунов, но в ней есть достойное место и крепким здоровым мужчинам, защитникам нашего Отечества, коими всегда гордились все народы!

У такого явления, как неотолстовство есть и свои историко-психологические предпосылки. Мы все помним, что в 80-е, 90-е годы труд защитника Отечества не уважался, воспитание мужественности в мальчиках считалось чем-то второстепенным и даже лишним, патриотизм до недавнего времени высмеивался и презирался. Причина всего этого не только в том, что СМИ вели соответствующую разнузданную пропаганду. Дело еще и в том, что последние 70 лет истории России – уникальный период за более чем 1000 лет ее существования. Уникальность этого периода заключается в том, что несколько поколений выросло, не зная войны – войны масштабной, охватывающей всех и каждого. Карьера военного стала восприниматься просто как путь к обеспеченной жизни, обеспеченной «народными денежками». Это мировоззрение подкреплялось сентиментальной, но светлой мыслью, что в наш термоядерный век, конечно же, никакой войны не будет, ибо «быть не может»! Но на сегодняшний день мы снова входим в историю – на наших глазах распадаются государства и создаются новые, двигаются границы, начинаются, проигрываются и выигрываются войны, возникают новые идеологии и т. д. И в этой истории немужественным быть очень сложно, ибо наша тихая благополучная жизнь никем не гарантирована и ничем не защищена. Россия возвращается в свой традиционный исторический контекст, обычный исторический ритм – ритм войн. Складывается впечатление, что Россия втянута на долгие десятилетия в войны, которые, как всем нам хочется верить будут только пограничные. Однако твердой уверенности в этом нет. И в данном контексте «толстовское» прочтение Евангелия, отсутствие крепкого, мужественного начала в сознании современной православной молодежи (т. е. того, что всегда было главенствующей формой воспитания мальчиков в России) аукнется нам в грядущие времена очень серьезно.

И, в этом отношении, с болью и печалью, приходится отмечать, что неотолстовство – это идеология прочтения Евангелия потенциальными трусами и предателями, людьми не способными защитить даже себя, не говоря уже о других, и прикрывающими свое малодушие Священной книгой! Если взять именно духовную сторону данного учения, то толстовство, равно, как и неотолстовство – это разновидность морального гедонизма. В наши дни гедонизм, как жизненная направленность, при которой удовольствие является высшим благом и целью жизни, воспринимается чаще всего исключительно в материалистическом отношении. Однако гедонизм не всегда материалистичен, возможен и ментальный гедонизм, скажем «научный» гедонизм, когда некий человек получается удовольствие от научных открытий или самого процесса научного исследования, при этом нередко игнорируя нравственные аспекты свой деятельности. Возможен эстетический гедонизм, когда человек в качестве главной цели своей жизни полагает наслаждение предметами культуры и искусства или получение удовольствия от некоего творческого процесса. Существует и моральный гедонизм (как в случае с толстовством), когда человек растворяется в удовольствии своим моральным «совершенством», своим мнимым исполнением «всей полноты», своими субъективными настроениями и фантазиями, которые он транслирует в реальность. При этом моральный гедонист не способен увидеть тех положений, которые уму даются как реальность, он «внутренне» исполняет «волю Божию», он внутренне «любит», весь же окружающий мир при этом остается вне его власти, а, соответственно, и вне его ответственности. Это удивительно сентиментальная преданность своей собственной «праведности» обнаруживает сколь мало предан человек всему тому, что не есть он сам. Этот наивный извращенный «моральный» эгоцентризм обнаруживается и в отношении к обществу и государству. Известно, что Л. Н. Толстой выступал против государства, против границ, полицейской системы, судов, общественных и правительственных учреждений и т. д. В этом ему следуют и современные его последователи – «православные» анархисты.

И постскриптум… в произведении М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» есть такой персонаж – Иешуа Га-Норци. Современникам Михаила Афанасьевича было совершенно очевидно, что в данном персонаже сын профессора богословия изображает совсем не евангельского Иисуса Христа. Иешуа Га-Норци – эти типичный слащавый проповедник толстовства того времени, который отрицает государственность, полицию, любые формы насилия и постоянно апеллирует к абстрактному «доброму человеку». Но самое главное, что Булгаков показывает – кто автор такого «Евангелия», кто хочет Христа видеть таким! Сатана! И совсем неудивительно, что в этом «Евангелии от…» оправдывается и предатель Иуда и преступник Пилат! И в этом отношении очень примечательно, что позиция людей, проводящих идеи т. н. «легкого православия» или «православия-light» в своем практическом осуществлении ведет к тому же, чего добивались большевики в 1920-е гг. – к самоизоляции Церкви, чтобы Церковь «закрылась» в своем дворике и не «лезла» на общественное поле, в политику, в частности! И в этом отношении самим идеологам слащавого «непротивления» впору подумать – что же есть их позиция – забота о чистоте Церкви и понимания Евангелия или поцелуй Иуды!