Вячеслав Молодин: «Моя дорога к храму не была простой»

Вячеслав Иванович Молодин родился 26 сентября 1948 г. Академик Российской академии наук, специалист в области археологии и древней истории Сибири, автор и соавтор более 650 научных работ, в том числе 39 монографий. Внес значительный вклад в развитие археологических исследований Сибири. Вячеслав Иванович был и остается благодарным учеником академика А. Окладникова, который был одним из ведущих археологов России.

- Вячеслав Иванович, вся Ваша жизнь прошла в Сибири, а откуда корни?

- Мои родители коренные сибиряки: и папа, и мама родом из новосибирской области. Но я родился в Белоруссии, в Бресте. Дело в том, что в то время папа служил в погранвойсках, и наша семья проехала по всем уголкам СССР. В конце концов, отец вышел в отставку, вернулся на родину, и я тоже стал сибиряком, правда, достаточно поздно, уже в старших классах. Но после этого из Новосибирска никуда не уезжал. Так что могу считать себя коренным сибиряком.

- Почему Вы стали историком? И не просто историком, археологом?

- Мне в этом отношении повезло, так как любому человеку важно вовремя выбрать свой жизненный путь. Заниматься тем, что он любит. Я мечтал быть летчиком, но когда пошел поступать в аэроклуб меня «забраковали» по зрению. Я сначала очень переживал! А потом... Наверное, мой будущий выбор сформировали очень популярные в то время журналы: «Знание-сила», «Наука и жизнь» и другие. Мы ими буквально зачитывались. А потом я совершенно случайно попал на лекцию в новосибирском Географическом Обществе. Алексей Павлович Окладников рассказывал о раскопках в Монголии. И я увлекся. Стал думать об археологии, целенаправленно читал и интересовался. И решил поступать на гумфак НГУ, чтобы учиться у Окладникова. Я знал, что он работает в Академгородке.

- Вас считают его учеником.

- Так и есть. Я ведь тогда с первого раза не прошел по конкурсу. Что делать - идти в армию? Не хотелось терять времени. И мне посоветовали поступать на исторический фаукультет Педагогического института.

В то время археологией там руководила Татьяна Николаевна Троицкая. Когда я пришел к ней, она как-то сразу начала меня привечать, и пять лет я у неё работал, пока учился, мы ездили в экспедиции. А уже после защиты диплома я поступил к Окладникову в аспирантуру. Я всегда говорю, что у меня два учителя. Троицкая Татьяна Николаевна, слава Богу, жива и здорова, мы до сих пор общаемся. В прошлом году отметили ее 85-летие. Она в отменной форме до сих пор. И у нас с ней дружеские отношения.

И Алексей Павлович. Это было нечто иное, другой ритм работы, другое отношение к науке. Не скажу, лучше или хуже, просто по-другому. Оказалось очень полезным - иметь двух разных учителей. Я аккумулировал все лучшее и оттуда, и оттуда.

Я считаю, что мне фантастически повезло. Заниматься любимым делом - это огромное счастье.

- Вы помните, как пришли в Археологический институт СО РАН?

- Это было начало 70-х. Институт уже существовал и активно работал. Более того, уже его коллектив получил Госпремию за «Историю Сибири». Поэтому я попал уже в действующий, отлаженный, рабочий коллектив. Естественно, Алексей Павлович часто брал меня с собой в экспедиции, он сразу нацелил меня на Западную Сибирь, и это совпадало с моими интересами.

- Вячеслав Иванович, у нас в Западной Сибири много исторических памятников?

- А как вы думаете, сколько их в пределах новосибирской области зафиксировано? Примерно?

- Даже не представляю. Несколько десятков?

- Что Вы, несколько тысяч уже открытых. И это, я Вам скажу, тысячная часть того, что на самом деле есть. Другое дело, что всё это надо найти.

Достаточно часто нет рельефных признаков. Для этого проводятся специальные разведки, поиски. В нашей стране в последние годы археологи активно используют геофизику. За рубежом этим занимаются намного дольше. Но у нас уже есть немалые успехи и даже открытия. Например, поиск захоронений со льдом. Благодаря нашим геофизикам во главе с академиком Эповым, мы сейчас научились искать их без раскопов. Этого не делает никто в мире! Но все равно - хватит ещё работы и нашим внукам, и правнукам.

- Бывали ли в вашей практике проблемы с «черными копателями»? И как официальная наука с ними борется?

- Всё это безобразие возникло неожиданно, никто не ожидал. Хотя проблема эта даже не сегодняшнего дня. В XVII-XVIII веках, когда русские крестьяне попали в Сибирь, чем они занимались? После осенней страды собирались целые бригады, которые отправлялись на поиски так называемого могильного золота. Они рыли курганы. В результате практически все большие насыпи в Сибири разорены. Какие-то безвозвратно, с какими-то еще можно работать. Это сотни курганов и тысячи погребений. Откуда было извлечено огромное количество всевозможных предметов, в том числе золотых и серебряных, в том числе и высокохудожественных. Многие из этих вещей просто погибли - их переплавили на драгметаллы. К сожалению, власти того времени этому потворствовали. Так возникла знаменитая Петровская коллекция. Она и называлась «сибирская», так как была собрана из разных мест Сибири.

Но, кстати, тот же Петр I и осознал, к счастью, опасность такого отношения к прошлому. Он издал несколько указов, которые можно считать началом русской археологии: что любые из раскопок должны сопровождаться составлением чертежей, ведением грамот; что человек, который занимается раскопками без ведома властей, понесет наказание. Указы навели определенный порядок.

А в XIX веке была создана археологическая комиссия, которая контролировала эти вещи, выдавала открытые листы на право раскопок, финансировала работы, в том числе и в Сибири. Уже в советское время был издан Закон об охране памятников культурного наследия. Там тоже были предусмотрены определенные санкции за несанкционированные раскопки.

После развала СССР закон вроде никто не отменял, но выполнять его стали всё реже и реже. К тому же возник рынок антиквариата. В начале 90-х были толпы людей, которые выкапывали, раскапывали и оскверняли кладбища, все это продавалось за границу. Потом начали использовать металлодетекторы. Они имеются в свободной продаже. Вы можете купить какой-нибудь чувствительный миноискатель и тут же начинать копать.

В результате огромное количество памятников страдают до сих пор. Законодательная база несовершенна. У нас есть Закон об охране культурного наследия, но он не запрещает кладоискательство. И вот под видом поиска кладов эти «черные археологи» сейчас и работают.

- А есть какое-то законодательство о кладоискательстве?

- Да. Нашедший клад обязан сдать его государству и получить причитающийся процент. Но доказать и проконтролировать все эти вещи трудно. В Новосибирской области было несколько случаев, когда милиция просто за руку ловила. Но до суда эти дела так и не дошли.

Нужно совершенствовать законодательную базу. Строго лицензировать, продажу детекторов. Нужно запретить продавать антиквариат за границу.

Проблема на сегодняшний день существует. Я не скажу, что государство этим совсем не занимается. В позапрошлом году мы подавали свои предложения, направленные на улучшение законодательства. Надеемся, что поправки наши будут учтены.

- Как Вы считаете, в постсоветский период сложнее или проще стало работать археологам?

- Неоднозначно, конечно, все. Неоднозначен и сам этот период двадцатилетний. Первые десять лет были тяжелыми для науки. Шла ломка — мы были приучены к одному, нас принуждали делать другое. После двухтысячного года ситуация начала меняться к лучшему.

Если брать наш институт, мы живем неплохо. И с точки зрения оснащения, и с точки зрения грантов, и вообще материально. Ежегодно собираем около 50-ти отрядов, как бюджетных, так и грантовых, это не считая новостроечных экспедиций. Так что второе десятилетие интереснее, и мне бы хотелось, чтобы так продолжалось и далее. Другое дело, что в советское время были свои плюсы. Мы знали бюджет заранее, все планировалось. Причем это были немалые деньги, и я вам могу сказать, что коллеги зарубежные нам тогда завидовали. Потому что у них в то время было то же, что у нас сейчас: система грантов. Важность и необходимость своих работ нужно доказывать. Сможешь доказать - получишь грант, не сможешь - никуда не поедешь. А археология - это фундаментальная наука. Здесь трудно доказать что-то, поскольку нет сиюминутных результатов. В химии, например, или в биологии все понятно: можно доказать, что определенные исследования нужны, чтобы поспособствовать получению какого-то конкретного лекарства. А мы говорим, что изучаем историческое прошлое, потому что без этого невозможно понять, как в Сибири человек жил до нашей эры. В нашем прагматичном обществе необходимость таких исследований, мягко говоря, не все понимают. И в Академии наук, и в правительстве многие поддерживают науку. Но некоторым нужна прибыль сегодня или, на худой конец, завтра. И в этом проблема.

- Несмотря на то, что общество наше прагматичное, ходит много слухов и легенд об Алтае, о так называемой «принцессе» Алтая. Действительно ли можно называть её принцессой? Связанна ли она с тюркскими племенами? И чем закончились трения между местной администрацией и местным населением?

- Это было открытие мирового уровня. Работы на Укоке дали блестящие результаты, очень хорошие и интересные. Конечно, найденная мумия не имеет отношения к каким-либо прародительницам, как её стали называть алтайцы. Этнически и генетически (сейчас это доказано) это более древний пласт, который населял эту территорию до появления тюрок. Другое дело, можно ли считать её предком? Конечно, можно. Она жила на этой территории, никто против этого не возражает. Но возникло некое современное мифотворчество. Когда наш первый президент разрешил «брать столько суверенитетов, сколько можете унести», началась некая истерия. И она привела к тому, что в ряде регионов зародились не национальные, а националистические и лозунги, и мифология. На Алтае этому процессу, к сожалению, потворствовала и местная интеллигенция. К ученым-историкам не прислушивались. Все ведь просто - вот прародительница, от неё всё и произошло. Но эта дама, извините, даже замужем не была. О какой прародительнице можно вести речь? И она была явным представителем среднего слоя общества, никак не принцессой. В тех местах вообще не было никаких принцесс. Если где и были цари (возможно, монархия уже зарождалась в ту эпоху), то в центральной части Горного Алтая, где были раскопаны знаменитые Пазырыкские курганы.

А Укок - это периферия этого этноса. Никакой прародительницы и принцессы быть не могло. Но мумия вдруг стала политическим предметом. И эту карту начали разыгрывать политики. Как только выборы на Алтае - верните мумию обратно. Одно из предвыборных обещаний: «Мы вернем вам принцессу!» К тому же удобно на археологов списывать все безобразия, что случаются. Разрушилось что-то или денег в бюджете нет на пенсии. Почему так? Потому что археологи откопали, увезли и не отдают. Конечно, нервов потрачено очень много.

Но сейчас, наконец, договорились. Мы передадим мумию Алтаю, но только после того, как там закончат строительство музейного комплекса с подходящими условиями для ее содержания.

- В последнее время много говорят о преподавании религиозных знаний в школе. В цивилизованном мире это является нормой. Но у нас в стране это вызвало всплеск недовольства. Было «Письмо академиков», в котором попытку введения предмета «Основы православной культуры» в школе называют чуть ли не мракобесием. Как вы относитесь к новому предмету?

- У нас в Академгородке есть православная гимназия во имя преподобного Сергия Радонежского. Я вам могу сказать, что, по данным 3-летней давности, 80% ее выпускников поступало в НГУ, еще десять процентов поступало в другие вузы. Вот вам подготовка, которую дает эта гимназия.

Проблема у нас сейчас в обществе какая? Страшная бездуховность. В Советском Союзе был «моральный кодекс строителей коммунизма», посмотрите на его основы - это те же заповеди, что мы находим в Новом Завете. По-другому названные, но суть та же. Мы покончили с коммунистическим прошлым и... «выплеснули с мутной водой ребенка». Мы бросили молодое общество на самотек. ТВ, Интернет - что они видят там? Насилия, убийства, наркомафия и прочие пороки человеческие.

И всему этому противопоставить воспитательную работу очень сложно, особенно, когда общество лишено инструментария. С одной стороны выброшены все коммунистические нормы, с другой стороны, христианская мораль очень часто просто не доходит до человека.

Возьмите десяток студентов и спросите: «Кто из вас читал Новый Завет?». Я уж о Ветхом Завете не говорю. Даже интересно, сколько из десяти? Один, двое? Вот вам результат - кого мы воспитываем. Хорошо, если у него хорошая семья, крепкая и нравственная. А если семья в этом отношении слаба?

И поэтому, с моей точки зрения, роль христианского воспитания в обществе должна усиливаться. И нужно как-то совершенствовать формы подачи. Как-то сделать это более современно. Другое дело, что навязывать ничего не надо. Ибо это сразу вызывает противодействие.

- В советский период у нас в области осталось всего два действующих храма. Как вы считаете, археологи здесь могут помочь Церкви? В восстановлении исторического облика церкви, например?

- Тут дело не столько для археологов, сколько для историков. Нужно просто посидеть в архивах. Где были какие приходы, сколько их было? Всё это должно храниться, и историки найдут это совершенно спокойно. Наша же помощь могла бы быть полезной в том случае, если имеется полностью разрушенное здание и есть решение восстанавливать на этом месте храм. Вот тогда могут понадобиться раскопки. Сохраняются кладбища, где могут быть какие-то знаковые погребения; мы можем восстановить надгробие, чтобы ясно стало, кто здесь похоронен.

- Часто приходится слышать, что наука и вера несовместимы. Мол, настоящий ученый не может быть верующим, потому что иначе он не будет честен перед собой. Как Вы считаете, есть ли противоречия между наукой и верой?

- Вера - это весьма интимная вещь. Кричать на улице о вере, на мой взгляд, неправильно. Но точно так же плох и воинствующий атеизм. Большевики, я считаю, совершили большую ошибку, отказавшись от сотрудничества с Церковью. Надо ведь понимать - не случайно 2000 лет всё это существует и живет в душах людей. В итоге, как ни старались искоренить веру, ничего не вышло.

Что касается совместимости науки и веры, не хотелось бы вступать в полемику. Но заметьте, десятки лауреатов Нобелевской премии являются глубоко верующими людьми. Мы что, не должны их считать учеными? Пусть человек верует в Бога и занимается наукой. Дискутировать и философствовать можно: проблемы мозга, проблемы души. Но противоречия я не вижу никакого.

- Скажите, а в Вашей жизни есть место вере?

- Конечно. Хотя моя дорога к храму не была простой. Я был воспитан в атмосфере атеизма. И к вере пришел сам.

- Вы являетесь автором сотен научных публикаций. А у Вас есть произведения другого характера?

- Вы знаете, у меня есть две научно-популярные книжки, и я написал третью, она в стадии подготовки к изданию. Мне кажется, что любой ученный должен популярные вещи писать.

Что же касается стихов или прозы, то этим не баловался... Может быть, впереди будет какое-то озарение. А сейчас просто катастрофически не хватает времени. И годы летят очень быстро, и знаешь, что нужно многое сделать. И тут размениваться не приходится.