| |
Санкт-Петербургский
государственный
университет
РУДОКВАС АНТОН
ДМИТРИЕВИЧ
Религиозная
политика императора Константина Великого
Специальность 07.00.03. - всеобщая история
(История Древнего Рима)
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на
соискание учёной степени кандидата исторических
наук
Санкт-Петербург
1996 г.
Актуальность темы исследования. Время
императора Константина Великого
- один из самых интересных
периодов в истории Римской империи и Европы в
целом. Именно тогда был дан
импульс радикальным переменам а
области культуры, политики и во всём
мировосприятии античного общества, начали
просматриваться контуры новой, средневековой
христианской цивилизации, которая шла на смену античной, частью отбрасывая её
наследие, частью воспринимая и перерабатывая
его. Это было время, когда
давно назревшие масштабные перемены были проведены в
исторически кратчайшие сроки, и, учитывая то влияние, которое они оказали на
последующее историческое развитие, их можно
считать поистине революционными. Учитывая
значение Византии как практически единственного хранителя
культурных традиций античности в раннее
средневековье, можно сказать, что начало IV в. было одним из важнейших
моментов в европейской
истории.
Изучение
процессов культурного переворота времени Константина
представляет интерес не только с
точки зрения реконструкции исторических
событий, но имеет определённое значение и для познания тех
политических и культурных
явлений позднейшей европейской истории, которые
либо генетически восходят к этой эпохе, подобно
концепции "христианской монархии" в
политико-правовой мысли, либо имеют типологическое сходство с социо-культурными
феноменами этого времени, что прежде
всего относится к механизмам
изменений в идеологической сфере.
Степень
разработанности темы
Естественно,
что жизнь и деятельность императора Константина, первого христианского
императора Римской империи, возбуждала очень
сильный интерес у современников и до сих пор продолжает приковывать к себе внимание
многих исследователей. Оценки
этой личности были самые разнообразные и зависели от взглядов различных
авторов на христианство, а в Новое время еще и от их взглядов на
исторический процесс. Практически с самого начала появились
две полярные точки эрения.
Одна была представлена
языческими
авторами, которые относились к Константину весьма сдержанно и во многом его
осуждали (Юлиан Отступник, Зосим),
либо, подобно официальным панегиристам,
демонстративно не замечали его приверженности
христианству, а говорили лишь о его
успехах в государственном управлении. Эта линия
угасла довольно быстро вместе с исчезновением приверженцев старых
культов, и частично возродилась только в Новое
время в работах представителей гиперкритической
историографии (Я.Буркхардт, В.Дюрюи и др.).
Другая
традиция оформилась ещё при жизни
Константина, в произведениях его
современников - деятелей церкви. Она была
господствующей на протяжении всех Средних веков,
и с течением времени эволюционировала в сторону всё
большей мифологизации образа
первого христианского императора, будучи
официальной, не подлежащей
никаким сомнениям, версией церкви. Теологи
трактовали обращение Константина как
единовременный акт, происшедший в результате чуда, и считали само собой
разумеющимся, что с этого времени и до самой
смерти Константин был
христианином в полном смысле этого слова.
Разумеется, каких-либо попыток
объяснить его политику другими, помимо религиозных. мотивами, не
предпринималось.
Более того, как
справедливо отметил Г.Л.Курбатов: 'Христианская
историография немало потрудилась над
идеализацией личности этого императора,
стремясь освятить его авторитетом многое из того, что
получило распространение в
практике церкви лишь в
дальнейшем'.' Это определение в
той или иной
Курбатов Г. Л., Фролов Э.Д., Фроянов И.Я.
Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988. С.113.
мере приложимо практически ко всей
отечественной литературе о Константине, вышедшей из под пера
церковных историков и исследователей
консервативного 'охранительного' направления конца
XIX - начала XX вв., что, впрочем, не умаляет
совершенно значения этих работ (здесь можно
назвать такие имена как Н.С.Гроссу, А.П.Лебедев. Д.А.Лебедев,
Ф.Успенский и др.). В ещё большей мере образ первого христианского
императора мифологизировался а произведениях, имевших более характер
политического памфлета, нежели исторического
исследования, что в общем-то
понятно - именно
здесь черпали свои аргументы
сторонники неограниченного влияния церкви на
государственную жизнь, рассматривая
исторические свидетельства как
материал для построения собственных
политико-правовых концепций. Как указывал один
из крупнейших теоретиков этого
направления Л.А.Тихомиров: 'В этом (т.е. союзе церкви и
государства) и состоит его великая идея, показывающая а
Константине одного из тех немногих исторических
гениев, которые умеют открыть человечеству новую
линию движения и строения'.^
Образ Константина
оказался элементом идеологии христианской монархии, и в силу
этого обстоятельства воспринимался достаточно
стереотипно и однобоко В то же время, а
отечественной дореволюционной историографии
идеологизированные труды о Константине, с их
безграничным доверием к церковной традиции,
стали хорошим противовесом западной
гиперкритической историографии, которая в тот
период полностью эту традицию отвергла.
На Западе первая
попытка оспорить общепринятые представления
была предпринята в то время, когда Реформация
повела борьбу с папством, в том числе и в
идеологической сфере.
' Тихомиров Л.А.
Монархическая государственность. СПб., 1992 [репринтное воспроизведение издания
1923г.]. С.138.
Постепенная ревизия различных аспектов христианского предания
создала почву для появления
мощного гиперкритического направления в
историографии данного вопроса. Это направление
появилось а XIX
веке, и его возникновение
связано с именем величайшего швейцарского
учёного Якоба Буркхардта, чья
книга "Время Константина Великого"^ появилась впервые в 1853 году. Приняв ту ориентация
на "человека власти", которую одобрил бы Ницше, Буркхардт оспорил имидж
"равноапостольного" Константина и предание
о чуде, на котором этот имидж основывался. Он
рисует вместо него образ императора, который был,
как все великие "люди власти",
по существу безрелигиозен, который просто использовал церковь как проводника
своей политики. Работа Буркхардта открыла дорогу
для серьёзного внерелигиозного
анализа деятельности
Константина, но она сделала это ценою новой
мифологизации образа этого человека.
Реакцией
на гиперкритицизм стал своеобразный Ренессанс
традиционной точки зрения в англоязычной
историографии. Наиболее известным её
сторонником был крупный английский византинист
Норман Бэйнс. Обеспокоенный
тенденцией приспосабливать образ Константина к заранее составленным идеологическим или теологическим
схемам, Бэйнс настаивал на использовании
собственных писем и эдиктов императора как
отправного пункта исследования, чтобы оценивать
его в условиях психологического климата erti
эпохи. Обнаруживая в этих документах дух большой
религиозности, Бэйнс в общем
принял традиционную версию христианской
историографии, подведя под неё рациональную научную аргументацию.* Мнение Бэйнса разделяли и разделяют многие
византинисты на Западе.
' Burckhardt J. Thе Age of Constantine the Greate. English translation by M.Hadas. New-York, 1948.
* Bayner N.H. Constantine the Great and
the Christian Church. London, 1.929.
Но
наука шла дальше за рамки построений Бэйнса и его
последователей. Нельзя было игнорировать свидетельства того, что языческие культы продолжали существовать
на всём протяжении правления
Константина. Это дало новый импульс
гиперкритицизму по отношению к христианской традиции, теперь уже со
стороны нового непримиримого врага христианства - марксистской науки.
Подобно Буркхардту,
учёные-марксисты считали союз церкви и
императора плодом холодного рассчёта,
а самому Константину отказывали в понимании
христианства и истинной вере, считая его, вслед
за языческими панегиристами, приверженцем
солярного культа. В советской историографии
религиозная политика императора Константина
почти не была предметом специального
рассмотрения, но
этот вопрос получил некоторое освещение в
работах, посвященных
исследованию раннего христианства и истории
Ранней Византии. Авторы этих
работ также критически относятся к церковной
традиции о Константине, считая его обращение к
христианству плодом исключительно
политического рассчёта.
Таковы основные
направления в историографии этого вопроса.
Труды современных учёных либо идут в русле
определённой традиции, либо представляют собой
более или менее удачный синтез различных точек
зрения в рамках одной из традиционных концепций.
Источниковая база исследования.
Основным
источником по данной теме являются произведения
епископа Кесарийского Евсевия. Из трудов Евсевия
до нас дошло четырнадцать, в основном
богословского характера. Особой значимостью
обладает главный труд его жизни - "Церковная
история". Он охватывает всю историю церкви настолько
полно, что все последующие церковные историки
рассматривали свои произведения лишь как
продолжение его труда. Этот труд, а также "Жизнеописание императора
Константина" и "Хвала Константину”
стали основой практически всей последующей традиции о правлении этого императора. Произведения
Евсевия, составляв-шив костяк
христианской традиции о Константине, не раз подвергались нападкам.
Представители гиперкритической
школы строили свои концепции, полностью отрицая
достоверность этих произведений, считая
фальсификацией все приводимые в них документы.
Но построения гиперкритиков полностью рухнули
после того, как был найден и
исследован папирус с текстом
письма Константина к провинциалам,
последовавшего за поражением Лициния и совпадающего
с текстом, приведённым у Евсевия (Еiseb. V.С., И, 27-28).' Эта ценная находка даёт
прочную источниковую базу для
исследования религиозной
политики Константина Великого, и сейчас
аутентичность представленных Евсевием
документов ни у кого не вызывает сомнений.
Тем не менее,
безусловно, доверять полностью сведениям
Евсевия нельзя. Как отмечает канадский
исследователь Т.Эллиот:
Еасевию
можно верить в его цитировании документов, но он
хорошо владел и искусством выборочного
цитирования и цитирования в неправильном
контексте'.* Однако, можно быть
уверенным, что Евсевий может
неправильно расставлять акценты, но он не идёт на
фальсификацию документов в угоду целям своего изложения.
Время Константина нашло
своё отражение и в произведениях других
авторов-христиан, писавших работы, посвященные истории
церкви,
Jones А.Н.М., Skeat Т.С. Notes on the
Genuineness of the Constantinian
Documents in Eusebius' Life of Constantine // Journal of Ecclesiastical History, vol.2, 1954. P.194-200. Ср.: Tefler W. The Author's Purpose
in the Vita Constantini // Studia Patristica. vol.I, Berlin, 1957. P.162-163; Storch H.R. The Eusebian Constantine // Church History., vol.40, 1971,.Мв2. P.150. Note 57.
Elliott T.G. Eusebian Frauds in the Vita Constantini // Phoenix, vol. XLV, 1991. NB2. P.169.
таких
как Лактанций, Сократ Схоластик, Созомен, Феодорит и другие, а также
в документальных и эпистолярных
христианских памятниках той эпохи, в
полемических сочинениях деятелей церкви -
современников и участников внутрицерковной
борьбы, связанной с началом донатистского
и арианского расколов. Ценным и
до сих пор не оцененным по
достоинству блоком источников являются
памятники законодательства изучаемой эпохи,
отражённые в кодексах императоров Феодосия и Юстиниана.
Другим
крупным блоком источников являются произведения
языческих авторов. Это весьма разноплановые
сочинения -
панегирики, исторические труды, биографии . При всей важности
этих источников для политической истории IV века, для
исследования религиозной политики в эту эпоху
они дают весьма мало. Языческие авторы
сознательно опускают все сведения о важных
переменах в этой области, сосредоточивая своё
внимание на политических аспектах деятельности
императора, и лишь иногда, подобно Зосиму,
высказывают своё неодобрение этим переменам и
пытаются дать им объяснение. Тем не менее, они
заставляют нас искать ответы на некоторые
вопросы, которые возникают при сопоставлении их
с христианской традицией, и в этом и заключается
их ценность.
Методологической
основой диссертации, помимо традиционных
методов исследования
послужил системный подход, предусматривающий познание отдельных
исторических феноменов в
контексте социо-культурной
ситуации рассматриваемой эпохи, что
предусматривает реконструкцию современных ей
ментальных структур. В конкретном обращении к
тексту мы следовали принципам филологической
критики и исторического анализа источников.
основанным на доверии к античной традиции и
стремлении снять имеющиеся противоречия не
путём отвержения какой-то части
этой традиции как недостоверной, но путём поиска
приемлемого способа взаимной увязки
противоречивых свидетельств.
Научная
новизна работы определяется тем, что она
является первым в послереволюционной
отечественной историографии исследованием
религиозной политики императора Константина
Великого. Впервые на материале как церковной, так
и языческой традиции даётся свободное от
идеологических пристрастий исследование
обстоятельств начального этапа становления
христианской церкви в качестве основного
культурного и политического фактора той эпохи.
Новым является и подход к рассмотрению
юридических памятников этого времени.
Практическая
значимость исследования состоит в том, что
содержащийся в нём материал
может быть использован при чтении общего курса
лекций по истории и культуре Поздней Римской
империи и Ранней Византии, истории политико-правовых учений и
римского права, при разработке спецкурсов и
спецсеминаров по истории раннего христианства и
ранней церкви, а также для
дальнейших научных исследований в этих
областях.
Целью
работы является как анализ дискуссионных
проблем, связанных с изучением религиозной
политики императора Константина Великого, так и
выявление конкретных механизмов христианизации
языческого общества в ходе
культурного переворота IV
века. Ставится задача проследить промежуточные
этапы этого процесса и выявить переходные формы,
предшествовавшие окончательному
торжеству христианства как на уровне
социально-политических
институтов, так и их
мировоззренческой основы.
Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав и заключения, списка
источников и литературы, а также списка
сокращений.
Во введении
обоснована актуальность темы, дан обзор историографии и источниковой
базы, намечены основные методологические
посылки исследования.
Первая глава "Нировоззрение
Константина Великого и его обращение в христианство в контексте
духовной атмосферы начала IV века н.э." посвящена
реконструкции, на основе дошедшей
до нас античной традиции, обстоятельств
декларируемого христианскими авторами
обращения императора Константина в
христианство. Мы можем констатировать, что
христианская версия обращения Константина
вполне соответствует духовной атмосфере начала
IV века и у нас нет
причин отринуть её как
недостоверную.
Для
Константина Бог христиан с детства (под влиянием
окружения) был реальной могущественной силой, и в
решающий момент своей жизни он делает ставку
именно на его помощь, отринув остальных богов.
Для Константина его война с Максенцием
становится ещё и войной покровительствующего
ему Бога христиан с отвергнутыми им старинными богами, а его победа - следствием победы
Христа над старыми богами. Моральным
оправданием для разрыва с отеческими богами
Константину служит ассоциирование
их с силами зла, и именно поэтому для него становится невозможным
возвращение к традиционным культам. Сам он с
этого времени считает себя христианином, а
залогом своего успеха - служение Христу. Именно эта позиция (в
чём-то ограниченная политическим
реализмом) проявилась в его политике по
отношению к языческим культам. Вера Константина
была типична для его времени, это была по
существу вера язычника, избравшего среди многих
богов одного в качестве покровителя, и хотя и относящегося враждебно к
другим божествам, но не сомневающегося
в их существовании.
Вторая
глава "Христианский
император и нехристианская империя" посвящена
рассмотрению наиболее спорных проблем в
освещении религиозной политики императора
Константина Великого, не нашедших
удовлетворительного объяснения в рамках христианской традиции и следующей в
её русле историографии. К числу таковых
относятся: 1)
Вопрос о действительном существовании при
Константине закона о запрещении языческих
жертвоприношений, о котором сообщает Евсевий, но следов
практической реализации
которого не обнаруживается. 2)
Парадоксальный характер языческой
традиции о Константине, чаще
всего не слишком враждебной по отношению к 'первому христианскому императору", и даже в
лице своих наиболее критично к нему настроенных
представителей всё же зачастую приписывающей Константину
благочестивые, с точки зрения
язычника, деяния и намерения,
как, например, постройку
языческих храмов в Константинополе.
3) Однозначно
зафиксированные следы продолжающегося
существования при Константине императорского
культа. Все эти вопросы являются
сильным оружием в руках
гиперкритиков в их борьбе против имиджа "равноапостольного императора",
создаваемого христианской традицией.
Соответственно, эти три вопроса
представляют собой первый,
второй и третий параграф второй главы
диссертационного исследования.
В параграфе первом, на материале скрупулёзного
анализа текста 'Жизнеописания
Константина" Евсевия Кесарийского и соответствующих
пассажей из сочинений других христианских
авторов, а также эпиграфических материалов
проведена реконструкция содержания закона,
упомянутого Евсевием. Этот закон
не представлял собой общего предписания о
запрещении жертвоприношений на территории
империи, но санкционировал закрытие языческих
святилищ по решению муниципальных властей а восточной части
империи. К действиям во
исполнение данного законодательного акта
местные общины склонялись путём предоставления
им материальных благ от императорской власти и осуществляли их
собственными силами. Таким образом, закрытие
языческих храмов было проведено в тех местах, где
это было практически возможно,
явившись результатом изменения религиозной
ситуации в предшествующий период. В остальных
местах храмы продолжали функционировать. В то же время другим
законом Константин полностью устранил
представителей государственной
администрации от участия в
отправлении местных культов там, где последние продолжали существовать. Именно
поэтому рассказ Евсевия о
практических репрессиях императорской власти
против некоторых отдельных языческих культов не
стоит ни в какой связи с упоминаемым им общим
законом о запрещении языческих
жертвоприношений. Заявление Евсевия о
повсеместном запрещении жертвоприношений
законом Константина является риторическим
преувеличением, обусловленным жанром его
произведения.
Во втором параграфе дан анализ
мировоззренческих оснований парадоксов
языческой традиции относительно деятельности
Константина Великого. Осуждая в душе образ
мыслей императора, язычники не могли не
признавать несомненных достоинств его
практической политики, а поскольку эта сторона
дела стояла на верхней ступени их оценочной
шкалы, то и отношение к Константину преобладало в общем благожелательное.
Перелом наступил лишь позднее. Только после того,
как с конца IV века
последовал политический кризис и
крупномасштабные варварские вторжения, стала ясна иллюзорность мнимой незыблемости режима домината. Таким образом, в
традиционной парадигме мышления
языческой аристократии всё
встало на свои места -- величие и мощь государства
были неразрывно связаны с традиционным культом, а
христианство стало причиной его падения.
В
условиях, когда идеологам
языческой аристократии
приходилось искать ответ на вопрос о причинах
упадка империи, им был крайне необходим "образ
врага", виновника всех бед. Для консервативного мышления римских
патриотов-традиционалистов признание конца
империи как неизбежности было невозможным, но в
то же время масштабы происходящей катастрофы
были ясны. ~ Таким образом, им необходимо было найти причину
упадка не внутри традиционной структуры, а вне её,
что подразумевало возможность устранения этой
внешней причины, а следовательно. и возможность
спасения государства.
Этой
причиной безусловно могло быть объявлено только
христианство, так как подобный ответ на
поставленный историей вопрос
позволял устранить все
противоречия между новыми общественными
реалиями и традиционным миропониманием римских
патриотов-язычников. Такой ответ был дан Зосимом и, соответственно,
потребовал от него создания "идеологического
мифа" о том, что именно с Константина началось
крушение римской государственности. Для
достижения этой цели Зосим использовал все имевшиеся у него средства, чтобы опорочить первого
христианского императора, в том числе те положения
относительно аморализма Константина, которые содержались ещё в
сатирическом произведении
Юлиана Отступника "Пир, или Цезари".
Ещё более интересно, что
при всём своём негативном отношении к Константину Зосим не верит, что
император на самом деле
христианин. Из его рассказа следует логический
вывод, что Константин обратился к христианству
как раз потому, что был уверен в силе языческих
богов и Прорицателей и пытался
найти им хоть какой-то
противовес в лице христиан, которых Зосим,
по-видимому, считает просто мошенниками.
Аналогичным образом Зосим одобрительно
отзывается об основании Константинополя, говоря
об оракуле, который предсказал величие этому
городу -- сопернику Рима (Zosirn.
Hist.Nov., 11,36-37). Для Зосима был уже очевиден
окончательный упадок старой столицы империи, и
Константинополь, "Новый Рим", был для него
олицетворением вечности "римской идеи". Именно поэтому основание
этого города обязательно должно было быть
связано с богами и божественным предопределением, и сам Зосим верил в то. что
это так.
Таким образом, так же как и многое другое, данное
противоречие может быть объяснено в связи с
господством "римского мифа” в
мировоззрении языческой аристократии.
В нем
наиболее отчётливо видна специфика
отношения римской аристократии к императору. Он
может пренебрегать отеческим культом и быть плохим
императором, но на троне римских Цезарей не может
находиться христианин, так как император --это ещё и персонифицированная римская
государственная идея, с которой неразрывно
связана традиционная религия.
Третий параграф освещает судьбу
императорского культа при христианских
императорах. Комплексный анализ эпиграфических,
юридических и нумизматических памятников,
подкрепленный данными
литературной традиции, убеждает в том,что императорский культ не был
отброшен как чуждое явление в период тотальной
христианизации Римской империи, но оказался
интегрированным в систему нового
мировоззрения, получив и новое теоретическое
обоснование. В этом смысле ситуация времени
Константина Великого ни в чём не
отличается от ситуации при его
преемниках, чья приверженность христианству не
может быть оспорена, поэтому
свидетельства о продолжающемся
существовании императорского культа при
христианских императорах не могут служить
аргументом при оспариваний
достоверности образа Константина, созданного
церковной историографией.
Третья глава
"Правовая политика времени Константина
Великого и социальное учение христианства' затрагивает важный и малоизученный вопрос о влиянии
христианства на развитие права в эпоху
христианских императоров, и прежде всего
Константина Великого.
Положительный ответ на вопрос о наличии
такого влияния подтверждает не только
достаточно очевидный факт союза церкви и
государства в этот период, но и
центральный тезис церковной историографии об
империи Константина как империи христианской, в этом качестве
принципиально отличной от языческого Рима
предшествующего периода. Первым этапом такого
исследования является выявление того архетипа
правового мышления, который присутствует в
Священном Писании и отчасти реализуется а христианской
апологетике, а второй ступенью становится анализ
законодательства времени Константина на предмет
соответствия или несоответствия этому архетипу.
Степень соответствия законодательства правовой
идеологии раннего христианства с одной стороны,
и острота разрыва с собственно римской
юридической традицией с другой как раз и
определяют степень влияния
христианства на практическую политику
императора Константина. Указанный анализ
правовой политики времени Константина позволяет
говорить о значительной степени
влияния христианства на государственную
деятельность этого императора.
Можно с
уверенностью констатировать,
что реформа была всеобъемлющей и затронула всю
систему римского права той эпохи. Особенно важно
то, что часть этих новаций была не оправданна с практической точки зрения, и
являлась бессмысленной вне контекста
социального учения христианства. Комплексный
подход к исследованию,
совмещающий текстологический, исторический и
собственно юридический анализ памятников права позволяет сделать важный
вывод о необоснованности сомнений в подлинности
законов Константина об официальном признании
юрисдикции епископского суда в
области гражданского судопроизводства, служивших объектом критических
нападок многих исследователей. В целом можно
отметить, что системное
рассмотрение правовой политики Константина
заполняет важный пробел в
познании той эпохи, и является
веским аргументом в пользу достоверности христианской традиции
относительно деятельности этого императора.
Четвёртая
глава "Императорская власть
и церковь при Константине ' посвящена
взаимоотношениям первого христианского
императора и христианской церкви, и построена на
освещении узловых моментов этих
взаимоотношений . К числу последних относятся вопрос
о достоверности и характере Миланского эдикта
313 года и вопрос о
политической стороне арианского раскола, тесно
связанный с проблемой так называемых гонений
Лициния.
Исходя из
общей методологической посылки доверия
к античной традиции при отсутствии аргументов, однозначно опровергающих
таковую, не представляется возможным
согласиться с мнением тех учёных
которые, на основании достаточно общих
соображений, оспаривают достоверность
Миланского эдикта. Этот эдикт существовал
как официальный государственный документ, и
являлся логическим развитием
предшествующего ему эдикта о прекращении
гонений на христиан. Он был призван публично
возвестить о том, что власти возвращаются опять к
политике сохранения религиозного мира, но теперь
уже на принципиально иной основе. Внешне толерантный характер
Миланского эдикта можно отнести не только на
счёт причин политического характера, но и на счёт
личной веры императора в то, что а свободном
состязании учение истинное победит ложное.
Вопрос о так называемых
гонениях Лициния чрезвычайно важен, так как его
подоплёка, вскрытая в процессе исследования.
рельефно обнажает суть религиозно-политической
ситуации в тот период.
Практически
во всех работах о времени императора Константина
Великого его соправитель Лициний
представляется как полный
антипод последнего, язычник до мозга
костей, временно согласившийся на альянс с
церковью из политических соображений, но вскоре
после этого ставший её непримиримым гонителем.
Данная трактовка образа Лициния в
принципе является рационализированным
переложением версии этих
событий, данной Евсевием Кесарийским. Схема Евсевия
проста: сначала Лициний покровительствует
христианам вместе с Константином, потом,
испугавшись, что они перейдут на сторону
последнего, и потеряв рассудок (виной чему -- козни
Дьявола), начинает жестокие
гонения, направленные не только против отдельных
сторонников Константина, но
против самого Бога, т.е. церкви как таковой. В
описании Евсевия последовавшая затем война — это противостояние
защитника христиан и их гонителя, последнее в цепи аналогичных по характеру
военных столкновений Константина и его
противников.
Имеющиеся
в нашем распоряжении документальные
свидетельства, связанные с арианским расколом, дают
возможность прояснить истинный характер репрессивных мер Лициния
и их направленность. Как выясняется, они не
только не имели тотального характера,
но являлись к тому же отражением
борьбы группировок в Восточной церкви,
одну из которых -- евсевиан --
поддерживал Лициний.
Что
касается мировоззрения Лициния, то сравнение
данных Евсевия и других
источников не проясняет картину, но делает её ещё более туманной. Нам
представляется, что мировоззрение и восприятие
богов языческих и христианского Бога у Лициния
было примерно таким же, как у Константина, с той
лишь разницей, что он в отличие от Константина
считал, что Юпитер ничем не хуже Бога христиан.
Лициний рассуждал просто: если Константину
покровительствует Бог христиан, значит, мне -- Юпитер. Лициний не являлся врагом христианства, он просто воспринимал его как
один из многих культов.
В
массовом сознании рядовых христиан
насильственное вмешательство Лициния в дела
церкви было воспринято по уже сформировавшейся Схеме -- как гонения на христиан вообще.
Таким образом, Евсевий не слишком грешил против
истины, если обозначить этим понятием не
сущность происшедших событий, а их отражение в
сознании рядовых христиан.
Опыт Лициния показал, что переживавшая в течение
десятилетий жесточайшие гонения церковь в ответ
на попытку силового воздействия могла вновь
отойти от поддержки императора и оказаться по
крайней мере а моральной оппозиции режиму.
Именно этим можно объяснить лояльность
Константина по отношению к евсевианам после поражения
Лициния.
В заключении
подведены итоги исследования, и дано крат-ков изложение авторской концепции. По
нашему мнению, Константин считал себя
христианином, что доказывается
прежде всего его собственными письмами, а также
радикальным характером и
мотивацией правовой реформы, имевшей
место во время правления этого императора. Его
мировоззрение было весьма
своеобразным и несло в себе черты языческого
религиозного сознания, и, кроме того,
соприкасалось со взглядами новациан.
Противоречивость наших источников
относительно времени Константина объясняется
влиянием идеологического "римского мифа",
оказавшего доминирующее влияние на формирование
позиции языческой аристократии а отношении
этого императора.
Позиция Константина
Великого по отношению к арианскому
расколу во многом продиктована политическими
мотивами, по крайней мере в той же степени, как и
мировоззренческими, а так называемые гонения Лициния являются
фальсификацией Евсевия Кесарийского,
пытавшегося скрыть истинные причины этих
событий.
Арианство и православие
в первые годы своего существования были
достаточно расплывчатыми идейными течениями, и
их оформление непосредственно в церковные
партии произошло после введения на Никейском
соборе термина "оовкиок”);.
Именно при Константине
церковь стала ведущей силой не
только в идеологической, но и
политической жизни империи, постепенно принимая
на себя ту ношу, которую традиционные
социально-политические институты были не в силах
удержать на своих плечах.
Рассмотрение
вопросов религиозной политики
императора Константина Великого
также даёт возможность понять сущность того
культурного переворота IV века н.э., который получил в эападной историографии наименование 'христианской
революции', или "революции Константина",' и обозначить его основные
этапы.
Начальной фазой данного
процесса являлось жесткое противостояние христианства с языческим миром,
когда восприятие новой религии прозелитами
означало для них полный разрыв с предшествующей
культурной традицией во всех ее формах, а для
языческого окружения вера христиан
представлялась пустым суеверием.
Второй ступенью в этом
движении оказывается признание Бога христиан в
качестве духовной силы столь же реальной, как и другие боги.
Причиной
подобной трансформации может считаться
практический успех христианства, поскольку сам
факт выживания и упрочены этого
течения во враждебном окружении de facto делал для языческого сознания
действительным существование той потусторонней,
внемирной силы, которая этому
течению покровительствует. В этом смысле правы
христианские апологеты, считавшие причиной успеха христианской проповеди
стойкость исповедников этой религии во время
гонений. Признание Бога христиан в
качестве реальной духовной субстанции,
способной влиять на события в земном мире, делает
неизбежным для язычника стремление обезопасить
себя путем установления контакта и с этой силой в
числе других. Христос и пророки,
наряду с языческими богами
начинают упоминаться в магических заклинаниях, начинаются акты
поклонения им со стороны язычников. Эти процессы облегчаются наличием такого
явления, которое получило в научной литературе
наименование "синкретизма",
и которое, в самом общем виде, может быть
охарактеризовано как
' Baker G.P. Constantine the Great and
the Christian Revolution. New-York. 1969.
* Barne” Т.О. Constantine's Prohibition of Pagan Sacrifice// American Journal of Papyrology, vol.105, 1984. P.72.
устранение деления богов на своих и чужих, стремление к умилостивлению всех духовных
сил, чье реальное бытие подтверждается наличием
устойчивых групп их приверженцев. Такая
всеядность являлась следствием превращения римского государства из
орудия господства римлян над другими народами в
наднациональную империю. Наличие церкви
как устойчивого сообщества, члены
которого ассоциировали себя именно
с Христом, и считали невозможным
поклонение иным богам, не дало христианству
раствориться а этом море разнородных культов.
С
другой стороны, когда в силу ряда
объективных и субъективных
причин, которые мы постарались хотя бы отчасти
осветить в нашей работе, христианство стало
господствующей религией, для большинства
нехристианского населения
империи фактическое торжество церкви стало
ясным знаком преобладающей силы Бога
христиан, до того рассматривавшегося как одна из
равноправных небесных сил. Это
сделало возможной высокую степень социального
конформизма, когда вчерашние язычники - моментально становились христианами по
названию, и, возможно, по самоидентификации. Как
мы попытались показать, "обращение"
Константина являлось одним из вариантов такого,
хотя и искреннего, но весьма далекого от
подлинного христианства по своим мотивам
религиозного акта. Качество такой веры было
весьма невысоким. Признавая главенство Христа,
неофиты часто не желали ссориться и с другими
богами, будучи христианами по названию, но
язычниками по мировоззрению.
Со своей стороны
церковь, воздействуя через
социальные институты, постепенно внедряла в
сознание масс свой, свойственный христианству
способ миросозерцания, свои навыки мышления. Это
не было процессом одностороннего
"обмирщения" церкви или, наоборот, тотальной
ломки всего античного наследия..
Ряд явлений, подобно императорскому культу или
изобразительному искусству, переосмысливался и
наполнялся новым содержанием,
что-то, совсем уж неприемлемое, постепенно изживалось, как это случилось с
гладиаторскими боями или институтом
конкубината. Таким образом,
третьей фазой религиозного переворота стала
христианизация уже не только по форме, но и по
существу.
Предложенная нами схема
христианизации отражает лишь общие тенденции,
что не исключает одновременного сосуществования
тех или иных черт, свойственных различным этапам этого процесса. С другой
стороны, без выявления соотношения
преобладающих факторов невозможно понять
явление в целом.
Апробация
работы. Диссертация
обсуждалась по отдельным разделам и полностью на заседаниях кафедры
истории древней Греции и Рима исторического
факультета СП6ГУ. Результаты исследований
докладывались в выступлениях на научных конференциях " Античное общество: проблемы
истории и культуры" и 'Интеллектуальная
элита античного мира' ( исторический факультет СП6ГУ,1995).
Основные положения
работы отражены в следующих публикациях:
1.
Христианский император .и
языческая оппозиция ( идеологический аспект культурного
переворота IV в.н.э. )// Античное
общество: проблемы истории и культуры ( Тезисы докладов
научной конференции 9 - 11
марта 1995 г. ).
СПб.,1995. С.33 - 35.
2. Христианская
интеллектуальная элита и культ
императора //
Интеллектуальная
элита античного мира ( Тезисы
докладов научной конференции 8 - 9 ноября 1995 г. ). СПб., 1995. С.48 - 50. 3. К
вопросу о характере гонений Лициния // Вестник СП6ГУ,
серия 2, вып. 2, СПб.,1996. № 9. С.94
- 97.
|
