Сайт «Православие.Ру» продолжает публикацию фрагментов новой книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Тем временем западные отцы, продолжая соборные заседания в Сардике, по предложению Осия Кордубского намеревались составить новый символ, в котором были бы полнее изложены догматические определения, содержащиеся уже в Никейском символе, но святой Афанасий убедил их не делать этого, чтобы тем самым не принижать значение Никейского символа. Отцы собора ограничились заявлением своей приверженности Никейскому символу, еще раз подтвердили невиновность Афанасия и Маркелла, которого они признавали законным епископом Анкирским, объявив о низложении занимавшего его кафедру Василия. Помимо него низложены были захвативший Александрийский престол Григорий и новые вожди арианской партии, выдвинувшиеся на первые роли после смерти Евсевия Никомидийского: Стефан, именовавшийся Антиохийским, Акакий, занимавший после кончины Евсевия Кесарийского его кафедру, Минофонт Ефесский, а также Феодор Фракийский, Наркисс Илинопольский, Георгий Лаодикийский, Квинтиан, занимавший Газскую кафедру, которая признана была принадлежащей епископу Асклепе, Валент Мурсийский и Урсакий Сингидунский. Отцы собора занимались также вопросами церковной дисциплины и в связи с этим издали 20 правил. Эти каноны были составлены сразу на двух языках: латинском и греческом. Правила Сардикийского собора получили общецерковное признание. На Западе они некоторое время усваивались Никейскому собору, и тем самым им придавался самый высокий авторитет.

Извещение о постановлениях собора было направлено всем епископам. Для доклада о принятых решениях к императору Констанцию в Антиохию, где он тогда находился, собором направлена была делегация в составе престарелых епископов: Викентия Капуского и Евфрата, занимавшего кафедру Колонии Агриппины. Епископ Антиохии Стефан, низложенный Сардикийским собором, жаждал мести и отважился на грязную провокацию против посланцев собора. По рассказу блаженного Феодорита, «пришедши к одной непотребной женщине, он сказал ей, что какие-то недавно прибывшие чужестранцы желают провести с нею ночь… Он ввел женщину во двор и, показав дверь в дом… приказал ей войти туда, а сам пошел позвать своих соумышленников. В передней комнате случилось спать Евфрате… Как скоро непотребная женщина вошла в комнату… Евфрата, услышав шум ее шагов, спросил, кто ходит. И едва только та отозвалась, пришел в ужасное смятение. Он вообразил себе, что говорит с ним демон, подделываясь под женский голос, и в ту же минуту стал призывать на помощь Христа Спасителя. Между тем Онагр – так звали предводителя злодейской шайки… вошел с своею толпою сюда же и называл беззаконниками тех, которые хотят быть судиями беззакония»[10]. Поднялся шум, и во двор ворвалась вооруженная стража. Часть заговорщиков и женщину, приведенную в дом, схватили. Началось расследование. Благодаря добросовестным показаниям женщины дело раскрылось. Виновником происшедшего признан был епископ Стефан. Негодуя на клеветника, император Констанций велел срочно собрать собор: Стефан был низложен, но на его место поставили такого же, как он, арианина – Леонтия.

После Сардикийского собора прервалось общение между православными епископами Запада и восточными, в разной мере вовлеченными в арианскую ересь; при этом «западные, – по словам Созомена, – простирали пределы свои до Фракии, а восточные – до Иллирии, и Церкви, чего и следовало ожидать, возмущаемы были раздором и взаимными наветами, ибо хотя и прежде разногласили они в учении, но, имея взаимное общение, не производили большого зла и казались единомышленными»[11]. Однако, по замечанию того же историка, не все на Востоке были приверженцами арианства: «большая часть верующих в ней… признавала происхождение Сына из существа Отчего», но «некоторые упорно восставали против выражения "единосущный”… Одни из них, быв в самом начале против этого слова, потом уже, как случается со многими, стыдились принять его, чтобы не показаться побежденными»[12]. Оставались на Востоке и твердые приверженцы Никейского символа. Созомен называет таковыми, прежде всего, епископов Константинопольского Павла и Александрийского Афанасия и, что особенно характерно и важно, «все общество монашеское, как-то: Антония Великого, который был еще в живых, учеников его и весьма многих других в Египте и во всей Римской империи»[13].

Одним из основателей монастырей в Пафлагонии и Западной Армении был Евстафий, занимавший Севастийскую кафедру. Составленный им устав отличался крайним аскетизмом, и, как пишет Созомен, «по любви к излишней строгости Евстафий допустил некоторые странности, нисколько не согласные с постановлениями Церкви»[14]. Впрочем, Созомен склонен приписывать эти крайности не самому Евстафию, но его неразумным последователям. По словам другого церковного историка, Сократа, Евстафий «не допускал вступать в брак и учил воздерживаться от разных родов пищи, а потому и многим брачным запрещал жить вместе, внушал, избегая собраний церковных, иметь общение в домах; сам нося философский плащ, приказывал и последователям своим надевать какую-то странную одежду; женам предписывал стричься; учил также, избегая положенных постов, поститься в воскресенье; запрещал совершать молитвы в домах людей брачных; приказывал уклоняться, как от греха, от благословения и общения с пресвитером женатым, хотя бы он вступил в брак по закону, быв еще мирянином»[15].

Церковь вовремя разглядела опасность уклонения в манихейский по своей закваске ложный аскетизм. Учение и практика Евстафия и его учеников рассматривались и были осуждены на соборе, созванном в пафлагонийских Ганграх в 343 году. Впрочем, в литературе существует и иная датировка этого собора, представленная, в частности, А.С. Павловым, который относит его к значительно более позднему времени – 360-м годам[16]. Возможно, лишь внешне Евстафий подчинился постановлению Гангрского собора. Во всяком случае, впоследствии он имел каноническое общение с православными, но в конце жизни отпал в духоборческую ересь, и одно время именно он, а не более известный Македоний, возглавлял эту группировку.

В IV веке монашество получает самое широкое распространение на востоке Римской империи. Расцвет монастырей объясняется главным образом снижением общего уровня нравственности церковного народа вследствие наплыва в Церковь недавних язычников и христианизации империи, начавшейся после издания Миланского эдикта. Люди, стремившиеся осуществить в своей жизни высокий евангельский идеал, порывали связь с миром, который уже не гнал их, исповедуя Христа, и все же оставался «миром, во зле лежащим», и уходили в пустыню, чтобы там претерпеть иное гонение, воздвигаемое исконным врагом спасения.

Монашеское сообщество непоколебимо стояло за православный Никейский символ, за веру, которую исповедовал святитель Афанасий. А сам он, как и святитель Константинопольский Павел, по-прежнему находился в изгнании. Такое положение становилось неприемлемым для твердого приверженца «единосущия» императора Константа, и он обратился с угрожающим письмом к своему старшему брату: «Здесь при мне находятся Афанасий и Павел, которых, как я доподлинно узнал, преследуют за благочестие. Если ты дашь слово возвратить им престолы и наказать тех, которые понапрасну к ним привязываются, то я пошлю к тебе этих мужей. Если же не согласишься на это, то знай, что я сам приду и без твоего согласия возвращу им престолы их»[17].

Опасность гражданской войны устрашила Констанция, к тому же случилось так, что его ставленник в Александрии Григорий умер в 345 году, что позволило ему уступить давлению без потери лица – без необходимости устранять им же навязанного Египту епископа, и он отправил святому Афанасию письмо, в котором просил его вернуться на свою кафедру в Александрию. Афанасий, прекрасно зная о недружелюбном отношении к себе Констанция, выдержал паузу, возвратившись только после третьего письменного приглашения со стороны императора, во владения которого входил Египет. Встретившись на пути в Египет в Антиохии с Констанцием, святитель соглашался по просьбе императора уступить александрийским арианам одну городскую церковь, но при условии, что и в Антиохии один из храмов будет предоставлен евстафианам – приверженцам Никейского символа, которые вынуждены были собираться на богослужение за пределами города. Поскольку в Антиохии было несравненно больше православных никейцев, чем ариан в Александрии, Констанций снял свое предложение. Триумфальное возвращение святителя в Александрию состоялось 23 октября 346 года. Православные встречали его за 150 километров от города.

Сам святитель так писал о том, что происходило после его возвращения: «Об епископах в Египте и в Ливиях, также о народе в этих странах и в Александрии излишнее дело и говорить, потому что все стекались, и несказанна была их радость, не потому только, что сверх чаяния сретали своих живыми, но и потому, что освобождались от еретиков, как от мучителей и от бешеных псов… Многие из бывших в общении с арианами – не по произволению, но по нужде – приходили ночью и оправдывались; они предавали ересь анафеме и просили себе прощения»[18].

Тогда же на Константинопольский престол, с которого удален был арианствовавший Македоний, вернулся святитель Павел, на Анкирскую кафедру должен был, по требованию Константа, вернуться Маркелл, которого на Востоке не без оснований обвиняли в скрытом савеллианстве, но анкирская паства, приверженная своему тогдашнему предстоятелю Василию, не позволила Маркеллу занять эту кафедру. Западные ариане Урсакий Сингидунский и Валент Мурсийский, осужденные Сардикийским собором, принесли покаяние перед епископом Рима Юлием как в своем отступничестве от никейского вероисповедания, так и в особенности в клевете на святого Афанасия.

Благодаря исповедничеству святителя Афанасия и других ревнителей единосущия, а также в результате вмешательства Константа в церковные дела, во Вселенской Церкви водворился мир и происходило возвращение отступников в Православие, но ситуация решительно изменилась после гибели Константа, павшего жертвой заговора Магненция в январе 350 года. Враги Афанасия клеветали на него Констанцию, обвиняя святителя в том, что он своими интригами настроил против него младшего брата и даже в тайном сговоре с узурпатором, против которого тогда воевал Констанций. Афанасию нетрудно было оправдаться в навете, связанном с не имевшими места контактами с Магненцием. Но Констанций действительно считал Афанасия главным виновником оказанного на него давления со стороны Константа. «Констанций, – по меткому наблюдению А.В. Карташева, – болезненно переживал "унижение”, нанесенное ему "никейцами” через убитого брата. А кроме того, ему нужна была дружба и преданность именно Востока при напряженно нависшей угрозе со стороны персов. Да к тому же Констанцию, более политику, чем богослову, "восточные” казались государственно удобными, "сговорчивыми”, тогда как никейцы казались безнадежно упорными фанатиками»[19]. И на никейцев снова обрушились гонения. Уже в 350 году Константинопольская кафедра была опять отнята у святителя Павла (по указанию Констанция его отправили в ссылку в каппадокийский город Кукуз, где в том же году он был удавлен), а столичный престол был передан Македонию; с Адрианопольской кафедры свергли епископа Луция, которого посадили в темницу в железных оковах, в них он и отдал душу Богу. Но репрессии против Афанасия откладывались как ввиду его исключительной популярности и всеобщей поддержки на Западе, так и потому, что император, вынужденным образом трижды приглашая его вернуться в Александрию, гарантировал ему пребывание на своем престоле до конца жизни.

(Окончание следует.)

2 мая 2011 г.