Как влияют программы адаптации на успешность сирот

— Исследований, посвященных оценке эффективности социальных проектов очень мало – это дело весьма непростое. Почему вы решились такое исследование провести?

— Мы работаем в двух интернатах, ведем там пять разных проектов. Начинали в Сафоново с поддержки работы развивающих и профессиональных кружков и мастерских в 2007 году, эта работа продолжается до сих пор. В 2009 году мы стали работать и в Шаталово, а со временем в программу «В большой мир» добавилось еще четыре направления: «Социальная адаптация», «Образование» и «Здоровый образ жизни». Оценить их эффективность довольно сложно. Вот мы и думали все это время… С одной стороны – вроде надо бы (и люди спрашивают, и самим хочется понимать – есть ли результат). Мы всё работаем, поддерживаем, закупаем, оплачиваем, организуем, конца-краю не видно, а результат тоже непонятен. Но  с другой стороны — как это оценить? Я, например, в детстве занималась в кружке космонавтики. И какую роль эти занятия сыграли в моей жизни? Было ли это полезно? Могу сказать, что полезно. Интересно – да. Но вот какую роль это сыграло? Не знаю. И здесь мы тоже задавались вопросами. Решили для начала собрать данные – и дальше уже разбираться.

— То есть, это был пробный шар?

— Ну, совсем пробный у нас был в прошлом году. Тогда мы только в Сафоново провели кабинетное исследование и своими силами собрали данные через социальные сети. И опираясь на то, что собрали, в этом году мы исследование уже дополнили и формализовали. Кроме «кабинетной» части сделали структурированную анкету и изучили ситуацию уже в двух учреждениях. Уже после первого исследования мы сразу увидели, что многим выпускникам нужна помощь. Когда мы с ребятами связались, некоторые сами попросили нас о помощи. И мы помогли: кому-то получить квартиру — давно обещанную и по всем судам выигранную, кого-то смогли материально поддержать – маму, например, с маленьким ребенком. Стали решать индивидуальные проблемы ребят.

— Это, конечно, важный результат – узнали, как выпускники живут и смогли помочь им. А еще были какие-то результаты?

— Получив данные о том, что большой процент ребят у нас исчезает после выпуска, мы разработали проект «Наставничество». Стало ясно, что именно наставничество может стать таким инструментом, который поможет предотвратить их исчезновение и дать поддержку тем, кому она особенно нужна, и кто не хочет обращаться за ней ни к кому из знакомых по интернату. Этот проект уже стартовал в Смоленской области и первые волонтеры уже прошли обучение и собирают документы, чтобы сделать следующий шаг – познакомиться с подростком из детского дома.

— Выход за пределы учреждения – самая сложная история. Много трагических поворотов…

— Не столько даже сразу на выходе, сколько уже после учебы. Они сначала, в основном, в училища поступают, потом еще куда-нибудь. Но отучившись максимально возможный срок, оказываются в сложной ситуации. В 24 года прекращаются выплаты и льготы, и у многих возникают сложности: нужно не только устроиться на работу, но и задержаться там. И вообще – туда ходить все время… Это тоже отдельная тема.

— Среди тех, кто активно участвовал в ваших программах, меньший процент тех, кто потом потерялся?

— Да, группа «В», выделенная в нашем исследовании — с которой нет контакта — самая малочисленная среди активных участников наших программ. Те, кто активно участвовал, в основном, остаются на связи.

С 2008 по 2014 год выпустилось 242 человека. Из активных участников всего 13% потерялось, по сравнению с другими группами (участвовавших пассивно или не участвовавших вовсе), где эта доля гораздо больше 40%. И очень важно для нас, что самые активные участники наших программ – наиболее благополучные. Благополучные – те, кто работает, учится, воспитывают детей в полной семье, у которых материальное положение нормальное или хорошее. Неблагополучные — те, кто не работают и не учатся, сидят в тюрьме, матери-одиночки, бедствуют, просят о помощи. И отдельно мы выделили тех, с кем нет контакта или информация обрывочна. Мы увидели, что есть связь между участием в наших проектах и адаптивностью.

— Вопрос несколько провокационный: нельзя ли объяснить ваши данные тем, что характерологически более контактные и активные дети участвовали в ваших проектах просто в силу своей характерологии и они же лучше адаптировались к взрослой жизни, опять-таки – благодаря своему характеру и особенностям?

— Да, это вполне вероятно. И мы полагаем, что наши кружки, возможно, им дали ответ на их потребности. Очевидно, что какая-то связка есть.

Когда проводишь первые исследования, сложно делать далеко идущие выводы. В любом случае, мы будем смотреть, что получится через год — как всё будет меняться, в какую сторону поедут цифры. И с каждым годом статистическая точность будет возрастать. Поэтому пока мы не делаем  далеко идущих выводов, а просто делимся наблюдениями.

Еще одна интересная связка, которую тоже надо в будущем отслеживать, — это «активное участие»/«взаимоотношения с родственниками». Неожиданная, с одной стороны, а с другой, если подумать, — вполне логично. У детей, которые имели мотив и возможность общаться  с привычными и родными людьми – меньше стресса, больше возможностей для самореализации, больше энергии для участия в проектах.

— Тех, у кого совсем нет родственников – меньшинство. То есть существует большое поле для такой работы.

— Да, мы два года назад начали работу, направленную на восстановление кровных связей. Сейчас очевидно, что эта работа востребована. И она отражается на будущем ребят.

— Как вы думаете дальше развивать исследование?

— У нас возникло сомнение по поводу того, как ребята отвечают на вопрос об использовании льгот. Мы подумали, что нужно не просто этот вопрос задавать, а разворачивать варианты ответов. Потому что не все даже понимают, что имеется в виду под «льготами».

Еще один момент, который мы хотим изменить: сроки сбора данных решили перенести на весну. Возможно, это отразится на количестве ребят, до которых мы сможем достучаться — раньше это было летом, а в это время не у всех есть постоянный доступ в сеть.