Традиции крестьянского воспитания. Об уважении к старшим

Одна из самых часто наблюдаемых мной причин применения карательной педагогики в крестьянской среде была демонстрация ребенком неуважения к старшим. Это был, наверное, один из самых больших грехов.

Стоило родителю узнать, что его ребенок нагрубил взрослому, пожилому человеку, тут же применялись самые строгие меры.

Причем никакая связь между поведением этого взрослого, старика и реакцией ребенка во внимание не принималась. Старый мог быть сто раз виноват, несправедлив, выжил из ума – у детей не было права отказывать ему в формальном уважении.

Даже в школе – самый вздорный педагог мог рассчитывать на поддержку родителей в любых своих требованиях. Другое дело, я не припомню случая, когда туповатого ученика дома ругали за двойки, если он был трудолюбив и ловок в повседневной работе. Родители терпеливо сносили попреки учителя, но не впадали из-за этого в какую-то печаль и ребенка не мучили.

Заступаться за ребенка перед другим взрослым было можно лишь в форме ведения диалогов – в уговорах, объяснениях. Но лишь до определенного предела, как правило, касающегося рукоприкладства.

Как бы много не говорилось в русской крестьянской среде о прощении, о вреде мстительности, эти слова не всегда служили руководством к действию. Затаенная обида тлела годами, и очень часто находила выход, и выход беспощадный – в удобное время. Русский крестьянин ест блюдо мести не холодным, а совершенно ледяным! Но тот, кто предоставляет продукты для этого блюда, может быть уверен – оно ждет своего часа.

События, реакцию на которые я порой наблюдала, происходили за 30-40, а то и 50 лет до ответа на них. Можно говорить, что это плохо, но это так, и это надо иметь в виду.

Старшие подростки часто вводятся в курс семейных обид, и охотно перенимают эстафету отношений к тому или иному человеку или роду. При этом разговоры о том, что «надо прощать» с ними тоже велись. Но всегда под воздействием противоположных внушений случается возобладать тому, которое было сделано с большей страстью и попало на почву большей личной предрасположенности.

Проявлялось это, например, так. Ребенок совершил какую-то проделку в отношении соседа. Отряс яблоню в его саду. Формально его всегда пожурят. Но если он сто раз слышал от родителей то, какой он, этот сосед, гад – ему будет все это как с гуся вода, даже если его сводят за шиворот к этому соседу и заставят извиниться.

Кстати, так же долго, из поколения в поколение – передается благодарность за добро, особенно сделанное в каких-то чрезвычайных, важных и трудных обстоятельствах. Помощь вдове, поддержка сироты – не только богоугодное дело. Сирота вырастет и в самый неожиданный момент отплатит добром за добро. Чтить благодетеля и его семью учат детей и внуков.

За глумление ребенка над старцем или калекой, как правило, последует порка.

За передразнивание пьяного, заики или человека с тиком – очень строгий разбор полетов, многословный, с примерами, грозный, но без насилия.

Открытые насмешки над инородцем, при обнаружении – будут порицаться, но мягко, в форме увещеваний. Если они были грубыми, а их объект взрослый, пожилой или беспомощный – грядет взбучка.

Если это ребенок-ровесник, родители останутся безучастными «до первой крови». Слова к делу не пришьешь. В случае драки по причине «национальной наприязни» без внятного повода – родители могут наказать чадо, и чаще всего сделают это, имея в виду правила поведения по отношению к любому человеку.

Главное правило: «Игрушки – не ревушки».

Некоторые родители отказываются выслушивать жалобы, но это индивидуальная особенность, а не традиция. Чаще всего подобная глухота присуща семьям неполным, несчастным, бедным – короче, семьям с изъяном.

Вообще, любые упоминания о том, что в крестьянских семьях с детьми не вели разговоров – абсолютизация частностей, перекосов, людского ущерба. Вели, и очень много. Во-первых, семьи в деревнях всегда почти были большими и разветвленными, в них жило несколько поколений – кому-нибудь да будет удобно выслушать жалобу ребенка, ответить на его вопрос. Судя по рассказам моей мамы и ее сестер, этих разговоров, бесед, внушений – было больше, чем им хотелось бы. Только ими и занимались, например, старики. Иногда за терпеливое слушанье наставлений ребенку даже давали поощрение – орешек, конфетку, пирожок, то есть взрослые понимали – внимать им порой нелегко.

Структура крестьянской работы тоже предполагает как периоды очень занятые – от зари до зари, так и паузы, даже с теми же сезонами и погодными условиями связанные. Никаких возможностей для изоляции тоже не было – «своих комнат», и т.п., разве что угол за печкой у старика, чтобы его не беспокоили шумом и возней. Иногда слушать беседы могли забрести и чужие дети – но этого добра никто не жалел – язык без костей!

Разобрать детский конфликт или конфликт ребенка со взрослым – это развлечение и воспитательный момент, родители не уклонялись от этого, и лишь в случае невероятной занятости в страду или личной нездоровой нелюдимости на грани социопатии уклонялись от этой задачи.

Одним из подобных «информповодов» для педагогических бесед часто служили былины, истории, байки и даже сплетни. Родитель высказывал отношение к тому или иному событию, образу поведения, а ребенок слушал, да на ус мотал.

Этими словами я решила обозначить роль для крестьянского ребенка его отца и матери. Уважение к родителям было абсолютным, но я, честно говоря, не видела – как оно насаждалось? В этом, пожалуй, одна из загадок традиционного воспитания – его основа – непререкаемый авторитет старших.

Я сталкивалась лишь со свидетельствами, а не с формированием этого явления. Родителю вовсе не обязательно быть сильным, честным, умным, успешным, справедливым, добрым, трезвым – ему достаточно просто быть. Насилие основой этого быть не могло. Я видела ситуации, когда родитель был настолько слаб, ничтожен и жалок, что даже собственный ребенок его бы не убоялся. Но любовь и внешняя почтительность демонстрировались всегда. «Бросить» родителей было можно лишь с их благословения – ехать в чужие края счастья искать. Как правило, все уехавшие долгое время испытывали муки, «ломку».

При такой основе отношений родителей и детей в руках родителей оказывался очень разнообразный и эффективный арсенал педагогических воздействий. Это делало необязательной и даже нежелательной жестокость. Если отцу или матери достаточно нахмуриться, чтобы ребенок осознал, что поступил плохо – нет никакой нужды драть его, как сидорову козу. В большинстве знакомых мне крестьянских семей детей не шлепали, а уж тем более не пороли. Да и не ругали. Их просто иногда корили, и они тут же сломя голову бросались исправлять оплошности, чтоб не огорчать папу и маму. Так же много значила для детей родительская похвала, улыбка, скупая ласка.

Кстати, я много общалась с поколением, звавшим отца «тятя», «папа» - пошло от семинаристов, изучавших латынь. (Про французский и французов в деревне Ф. не слышали – барин был из балтийских немцев, барон, а с иностранцами кроме него было туго: неподалеку, в более-менее обжитых местах Иван Сусанин кого-то куда-то завел. А в деревне Ф. даже брюнетов практически не водилось).

Примеры детской преданности и веры родителям я видела такие, что меркнут те же самурайские предания о стойких ронинах.

Это, а не религия и не труд на земле, по моему мнению, являлось основой русского крестьянского воспитания. Когда пошатнулся этот столп – поехала вкривь и вкось вся конструкция.