(памяти русского волшебника слова)

Николай Семёнович Лесков (1831–1895) – наш славный соотечественник, великий русский классик, к которому нельзя подходить с обычными мерками. Это писатель безмерный, а порой и чрезмерный, если говорить его же словами из романа-хроники «Соборяне» .

Главный герой «Соборян» , протоиерей Савелий Туберозов, списан с натуры: по признанию писателя, с его деда – священника Димитрия Лескова. «Из записок моего деда» – также указал автор в подзаголовке самого первого своего рассказа «Погасшее дело» . Дед Николая Лескова умер ещё до рождения внука, но будущий писатель знал о нём от отца и от тётки Пелагеи Дмитриевны: «всегда упоминалось о бедности и честности деда моего, священника Димитрия Лескова», – и воплотил в первом литературном опыте некоторые его черты. На прототип центрального героя «Собо­рян» Лесков прямо указал в «Автобиографической заметке» : «Из рассказов тётки я почерпнул первые идеи для написанного мною романа "Соборяне”, где в лице протоиерея Савелия Туберо­зова старался изобразить моего деда, который, однако, на самом деле был гораздо проще Савелия, но напоминал его по характеру».

Дневник Туберозова – «Демикотоновая книга» – открыва­ется датой 4 февраля 1831 года. Это день рукоположения Савелия в священнический сан: «По рукоположении меня 4-го февраля 1831 года преосвященным Гавриилом в иерея получил я от него сию книгу в подарок за моё доброе прохождение семинар­ских наук и за поведение»; «За первою надписью, совершённою в первый день иерейства Туберозова, была вторая: "Проповедовал впервые в соборе после архиерейского служения”».

Важно заметить, что начало глубоко личных дневниковых записей отца Савелия, раскрывающих характер героя изнутри, совпадает с датой рождения Николая Семёновича Лескова – 4 февраля 1831 года. Таким образом, писатель – проповедник христианских истин, создавший образ священника-праведника, – биографически включает себя самого в заветный текст дневника своего героя – бесстрашного проповедника слова Божия; являет родственную и духовную сопричастность мятежному протопопу, наделённому даром вдохновенной, пламенной проповеди; отчасти отождествляет себя с ним. Вослед за своим героем Лесков мог бы сказать и о себе самом словами дневника Савелия Туберозова: «Прости, Вседержитель, мою гордыню, но я не могу с холодностию бесстрастною совершать дело проповеди. Я ощущаю порой нечто на меня сходящее, когда любимый дар мой ищет действия; мною тогда овладевает некое, позволю себе сказать, священное беспокойство; душа трепещет и горит, и слово падает из уст, как угль горящий». Этот герой прямо вырастает во вселенский образ пушкинского пророка, у которого трепетное сердце превратилось в «угль, пылающий огнём». Пророк отмечен печатью Божьего избранничества, и Господь посылает своего избранника на проповедь Своих заповедей:

И Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

«Вольномысленный поп» Савелий Туберозов вызывает неудовольствие властей и даже попадает под негласный надзор. Отец Савелий записывает в свой дневник: «Не инако думаю, как городничему поручен за мною особый надзор. <…> окропил себя святою водой от врага и соглядатая». Высокопоставленные чиновники в России – чаще всего инородцы – с высокомерием относились к православному духовенству. Так, в «Соборянах» протоиерей Савелий в дневниковой записи указал, что губернатор, «яко немец, соблюдая амбицию своего Лютера, русского попа к себе не допустил, отрядил меня для собеседования о сем к правителю. Сей же правитель, поляк, не по-владычнему дело сие рассмотреть изволил, а напустился на меня с криком и рыканием». Затем последовали репрессивные меры: «Я отрешён от благочиния и чуть не отвержен сана». Далее Туберозов «с подробностью» излагает повесть своего столкновения с губернатором. Сановник в этом споре предстаёт как басурманин-супостат – недруг русского народа. Зато фигура неустрашимого протоиерея вырастает во всей духовной мощи. Уездный священник отважно вступился за Николая Чудотоворца – любимейшего на Руси Святого, память о котором дерзко оскорбил губернатор, за землю русскую, за веру православную, за нужды простого народа, закабалённого и истерзанного угнетателями всех мастей

Лесков, как и его герой – бесстрашный протопоп, страдал от преследований цензуры, не терпевшей свободного, живого, правдивого слова проповеди ни в литературе, ни в храме. Но, говорит автор устами своего героя, «в душе моей есть свой закон цензуры!.. А они требуют, чтоб я вместо живой речи, направляемой от души к душе, делал риторические упражнения <…> Нет, я против сего бунтлив, и лучше сомкнитесь вы, мои нельстивые уста, и смолкни ты, моё бесхитростное слово, но я из-под неволи не проповедник».

Недюжинный характер Савелия отличается исключительным своеобразием: «в особе сей целое море пространное всякой своеобычливости». Во многом похожим на него был и Николай Лесков. До последних лет своих, «уже пережившим за шестой десяток жизни», он «сохранял весь пыл сердца и всю энергию молодости». Оригинальная личность самого писателя, созданный его творческим гением художественный мир – столь же необъятное живое море, сверкающее всеми переливами и оттенками красок на поверхности, а в недосягаемых глубинах – таинственное, загадочное, до конца не постижимое; то спокойное и безмятежное, то неистово бушующее и бурное.

Жизненный и творческий путь Лескова позволяет взглянуть на него не только как на творца произведений, но и как на творца самого себя, непрестанно работаю­щего над духовным возрастанием своей личности, обновлением в себе «внутреннего человека» – в согласии с христианскими заповедями. В неустанном духовном делании человеку необходимо постоянно внутренне создавать и воссоздавать себя самого. Поистине это богатырский подвиг, идею которого неустанно проповедовал Лесков в своих творениях о праведниках земли русской. Их образы вырастают во всей своей духовной мощи в каждом лесковском произведении.

Открывая себя самого, писатель открывался навстречу Творцу, евангельскому благовествованию. Уже на склоне лет в письме к М.А. Протопопову от 23 декабря 1891 года Лесков размышлял: «я не знал: чей я? "Хорошо прочитанное Евангелие” мне это уяснило, и я тотчас же вернулся к свободным чувствам и влечениям моего детства… Я блуждал, и воротился, и стал сам собою – тем, что я есмь». Лесковские исповедальные слова утверждают мысль о всеприсутствии Божьего начала, которое каждый призван взращивать, культивировать в собственной душе: «но я любил моего Господина, и слышал в себе Его голос, и повиновался Ему. В эти только минуты я и жил отрадною жизнью и понимал, что значат слова "Ты во мне, и я в Тебе, и Он в нас”. Во всей жизни только и ценны эти несколько мгновений духовного роста – когда сознание просветлялось и дух рос».

В этом смысле Лесков называл себя добропостроенным . Он писал редактору и издателю газеты «Новое время» А.С. Суворину – своему «коварному, но милому благоприятелю»-предпринимателю: «я всё работал и ни у кого ничего не сволок и не зажилил. <…> Я предпочёл <…> остаться честным человеком, и меня никто не может уличить в бесчестном поступке. Слава Божию милосердию, сохранившему меня от диавола <…> Довольно и того, что я остался для знающих меня добропостроенным и честным человеком».

Одна из высших ценностей в христианской системе ценностей – непорочная совесть. Непрестанно хранить её в чистоте – сродни подвижничеству: «Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми» (Деян. 24: 16), – говорит апостол. На одном из фотографических портретов Лескова имеется следующий автограф: «Совесть – это наилучшая нравоучительная книга, которую мы имеем и с которою следует почаще советоваться» (1889 год). Очень «опрятный в душе человек» – таким был Лесков – писатель непорочной совести .

Совестливость, честность, прямодушие, «добропостроенность» – редкостные качества в «каверзливое время», когда, по свидетельству Лескова, жить «очень тяжело, и что ни день, то становится ещё тяжелее. "Зверство” и "дикость” растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества». Но именно незаурядные душевные качества, честь, христианская совесть и честь помогали замечательному художнику русского слова совершать его писательский подвиг в эпоху «настоящего лукавого века» (Гал. 1: 4).

Некоторыми чертами характера: прямотой, независимостью, честностью, неподкупностью, бессребреничеством – писатель пошёл не только в деда, но и в своего отца Семёна Дмитриевича Лескова. Этими же чертами художник слова наделил своих героев-праведников. Таковы, например, «Овцебык»,«Однодум», «Пигмей», «Несмертельный Голован», «Инженеры-бессребренники», «Левша», «Очарованный странник», «Человек на часах»,«Фигура» и множество других.

В «Автобиографической заметке» Лесков вспоминал, что его отец «имел ка­кое-то неприятное столкновение с губернатором <...> остался без места как "человек крутой”… Тогда мы оставили наш орловский домик, помещавшийся на 3-й Дворян­ской улице». Семья Лесковых вынуждена была перебраться из губернского Орла в уездное захолустье – на Панин хутор Кромского уезда. Здесь началось познание будущим писателем русской жизни и русского человека «в самую глубь». Это глубинное знание получило завершённое художественное выражение в создании всеобъемлю­щей картины жизни России. Как былинного русского богатыря Святогора, Лескова, по его словам, «тяготила тяга знания родной земли». Лесков воплотил в своих героях с их речью, мироощущением, душевными порывами все существенные особенности национального характера. Обладая редкостным художественным диапазоном, незаурядным по широте охвата явлений действительности, «насквозь русский» писатель сумел изобразить многокрасочную полноту мира.

Писатель-подвижник страстно и настойчиво искал истину. В художе­ственном исследовании русской жизни Лесковым руководило «святое недовольство». Это своё неуёмное стремление к обретению истины писатель передал и близким людям, и нам, его читателям. Так, в 1892 году, обращаясь к своему приёмному сыну Б.М. Бубнову, Лесков оставил завет не успокаиваться на пути постижения истины, служить ей верой и правдой: «"Кто ищет – тот найдёт”. Не дай Бог тебе познать успокоение и довольство собою и окружающим, а пусть тебя томит и мучит "святое недовольство”».