"Сей есть Сын Мой

возлюбленный, в котором

Мое благоволение”

(Мф.3:17)

Рассказ Николая Семёновича Лескова "Человек на часах” впервые был опубликован в № 4 журнала "Русская мысль” за 1887 год под названием "Спасение погибавшего”. В подзаголовке автор указал точную дату описываемых событий – 1839 год. Писатель обратился к событиям 50-летней давности – периоду царствования Николая I. Однако здесь легко читается актуальный смысл изображаемого, несмотря на заверения писателя о том, что «теперь всё это уже "дела минувших дней”» [1] .

Писатель на протяжении всей своей творческой жизни искал и изображал героя-праведника – деятеля, бескорыстно творящего добро, – сознательно, а чаще бессознательно, по душевному порыву. В лесковском художественном мире создан целый «иконостас» святых и праведников земли русской, которой нельзя было бы устоять «с одною дрянью», с «изолгавшимися христопродавцами» (VI, 535). Только праведные спасают свою страну от окончательного упадка и гибели: «Господь сказал: если я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие. <…> не истреблю и ради десяти» (Быт. 18: 26, 32). В предисловии к циклу рассказов о праведниках Лесков указал на древнерусское убеждение в том, что «без трёх праведных несть граду стояния» , то есть ни один русский город не уцелел бы, не будь в нём хотя бы трёх праведников.

Праведники воплощают идеал, заданный Самим Христом: «Если вы знаете, что Он праведник, знайте и то, что всякий, делающий правду, рождён от Него» (1-е Ин. 2: 29). «Дети! Да не обольщает вас никто, – взывает святой Апостол Иоанн Богослов. – Кто делает правду, тот праведен, подобно как Он праведен» (1-е Ин. 3: 7).

Герой рассказа «Человек на часах» – солдат-часовой Постников – тип истинно лесковского " героя-праведника ”. В мучительной нравственной борьбе он сумел сделать правильный – праведный – выбор, "не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего и не осудив пристрастно врага” [2] .

В центре – тема самоотверженного спасения утопающего. Почти евангельский сюжет – чудо спасения на водах – очень подходит для святочного повествования. Святочный рассказ, события которого разворачиваются на святки – от Рождества до Крещения – был излюбленным жанром Лескова. Он создал целый цикл «Святочных рассказов». И хотя рассказ «Человек на часах» писатель не обозначил как «святочный», важнейшие элементы сакрального святочного повествования: чудо, спасение, дар – здесь налицо. Очевидна также и святочная приуроченность: дело происходит "зимою, около Крещения”, а "событие”, рассказ о котором "предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы” (VIII, 154).

"Человека на часах” можно определить именно как крещенский рассказ. Спасённый и спаситель в крещенскую ночь погружаются в "иорданскую прорубь”(VIII, 156) .

Постников – фамилия героя – солдата-часового – представляет собой многозначную смысловую контаминацию: во-первых, указывает на военный пост у охраняемого объекта; на то, что это солдат на посту ; во-вторых – пост как церковное установление и производное от него: постник. Солдат по-своему проявляет постничество – аскетизм, самоотвержение ради заповеданной Христом любви к ближнему.

Пост у солдата более чем ответственный – он охраняет Зимний дворец. Но неожиданно со стороны темнеющей Невы доносятся крики о помощи. Герой, по словам Лескова, совсем "истерзался сердцем” (VIII, 157). Часовому пришлось пережить сложную внутреннюю борьбу между официальным долгом службы, животным ощущением самосохранения и истинно человеческим чувством сострадания к ближнему. Христианское милосердие берёт верх, и, слыша стоны утопающего, солдат оставляет свой пост и бросается на помощь человеку в ледяной воде. При этом Постников отчётливо сознаёт, что за этот служебный проступок «сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а, может быть, даже и "расстрел”» (VIII, 157) .

Совершив свой подвижнический выбор, солдат как бы вновь "окрестился Духом святым”, стал истинно сыном Божиим. Этот самоотверженный "святой порыв любви и не менее святое терпение смиренного героя” (VIII, 173) – мученика, претерпевшего за свой христианский подвиг тяжкие страдания, соотносится с подвигом Спасителя человечества. Скромный герой в рассказе Лескова также стал спасителем, погрузившись в ледяную купель – "окрестившись во Иордане” в ночь Богоявления.

"Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя, и Дух в виде голубине, извествоваше словесе утвержденне. Явлейся, Христе Боже, и мир просвещей, слава Тебе”, – воспевается в богоявленском тропаре. Крещенская вода смывает всю нечистоту, очищает тело, освящает душу новокрещённого: "Во Христа креститеся, во Христа облекотеся”…

Человек (это слово акцентировано в названии лесковского рассказа) не только принял "образ-подобие” Божие, но свершил именно божеское дело жертвенной любви, исполнил своё высшее предназначение, выполнил Божий завет. Это недвусмысленно заявлено в авторской позиции и в общей христианской концепции произведения: "я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и Сам Бог был доволен поведением созданной Им смирной души”(VIII, 173). И об этом неприметном сыне Своём Господь мог бы изречь слова, сошедшие с небес при крещении Иисуса Христа: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение” (Мф. 3: 17) .

В рассказе "Человек на часах”, как и во многих произведениях Лескова, мы видим единение нравственного человеческого усилия и Божественной воли, синергийное богочеловеческое сотрудничество. О слиянии божественного и человеческого, воплощаемом при Крещении, вдохновенно говорит св. Иоанн Златоуст: "О новое чудо! О неизреченная благодать! Христос совершает подвиг, а я получаю почесть <…> Он крестится, а с меня снимается скверна; на Него сходит Святой Дух, а мне подаётся оставление грехов; о Нём Отец свидетельствует как о Своём Сыне, а я становлюсь Сыном Божиим ради Него; Ему отверзлись небеса, а я вхожу в них” [3] .

Казалось бы, герою, оставившему пост ради спасения человеческой жизни, обеспечена "презумпция невиновности”. Однако размягчающие сердце привычные святочные мотивы всеобщего благоволения, милости и благодати в этом рассказе Лескова получили нетрадиционное воплощение. Развитие реалистического сюжета не подчиняется сказочной формуле, согласно которой добрые дела всегда вознаграждаются.

Писатель постоянно искал ответ на "русскую загадку” и не уставал подчёркивать алогизм, парадоксальность, непредсказуемость российской действительности, её " метаморфозы ”, "сюрпризы и внезапности” ("Язвительный”, "Смех и горе”, "Железная воля”, "Левша” и др.) Так и здесь – "развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России” (VIII, 154) . В этой развязке главную роль сыграли казённо-бездушные отношения на воинской службе и марионеточная «социабельность» «чёртовых кукол» – как именовал Лесков бездуховных чиновников и администраторов высшего эшелона власти.

Важно заметить, что в крещенских главах Евангелия о том, как следует жить, вопрошали Иоанна Крестителя люди разного рода занятий, в том числе и "воины”: "Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем” (Мф. 3: 14) .

Офицеры в рассказе Лескова не последовали евангельскому правилу. Чтобы скрыть "служебное преступление” Постникова, который поступил именно как человек на часах, а не как солдат-часовой, офицеры и чиновники, и даже "тихоструйный” владыка объединились на лицемерно-иезуитской основе. Это сплочение – в отличие привычного для святочного рассказа христианского единения духовно близких людей – оказалось анти-рождественским. Выстраивается целая пирамида лжи и административных уловок, только бы не вышла наружу правда о нарушении устава. Происшествие сумели скрыть и от государя. Посторонний человек получил медаль за спасение утопающего, а "сердобольный” солдат Постников во "избежание мягкости, не идущей военному человеку”, получил двести розог, чем остался "доволен”, потому что ожидал наказания гораздо более сурового.

Это античеловеческий, механистический подход «чёртовых кукол» к живой жизни. Отсюда ещё более углубляется смысловая оппозиция, заложенная в заглавии лесковского рассказа. Вместо марионеточной фигурки игрушечного солдатика, вовремя отдающего честь в заведённом часовом механизме, на часах в крещенскую ночь оказался именно человек.

"Героическое лицо” "человека на часах” противопоставлено и "казённым” лицам-маскам военных и статских службистов, и "личине” церковного иерарха. Если Постников являет истинный аскетизм, высокое самопожертвование, то постничество владыки, о котором отзывался Лесков: "одну просфору в день ел, да целым попом закусывал”(VIII, 577), – иного рода.

По свидетельству сына писателя – Андрея Лескова – «в лице архиерея, оправдывающего жестокое телесное наказание благородного рядового Постникова в рассказе "Человек на часах”» [4] , выведен митрополит Филарет Дроздов. Современник С. Уманец вспоминал о Филарете: "Говорил он очень тихо, почти шептал (этот шёпот очень удачно назвал Лесков "тихоструй” ), но не от слабости голоса, а нарочно, с расчётом, желая произвести впечатление вконец изнурённого постом и молитвой. Говорю так потому, что при мне он довольно-таки покрикивал на келейника и забывал о своём тихоструе» [5] .

Речь архиерея – "тихоструй” – явно не из святого источника, поскольку утверждает несправедливость, фарисейски опираясь на букву, но не на дух Священного Писания: "Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься”.

Отрицая антиидиллию, псевдосплочение на ханжески-иезуитской основе, Лесков утверждает высокий евангельский идеал. Финал рассказа "Человек на часах” сходен с концовками многих сочинений писателя, содержит недвусмысленную "мораль” и по своему тону, христианскому пафосу напоминает святочную проповедь – прямое авторское обращение к читателю: "Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было” (VIII, 173) .