Три врага православной школы

Если сто лет назад за такой заголовок можно было получить пулю в затылок, полвека назад – несколько лет тюрьмы или ссылки, то четверть века назад казалось, что все это осталось далеко в прошлом и стоит только назвать «врагов православной школы» по именам – например, в департаменте образования, а еще лучше – вызвать «куда надо» и объяснить, «что следует», как они тут же «яко исчезает дым, да исчезнут», и наша православная гимназия (воскресная школа, детский лагерь, молодежный клуб) «под всеми парусами», подгоняемая могучим попутным ветром, поплывет в светлое будущее, которое непременно настанет. Если не завтра, то, уж, точно послезавтра или, в крайнем случае, через неделю.

И вот прошла четверть века. Слава Богу, не безрезультатно – во многих городах России появились православные гимназии, почти в каждой епархии – семинария или духовное училище, на многих приходах – воскресные школы, загородные лагеря и клубы.

Однако будем объективны – все-равно это «капля в море»: двадцать храмов на полумиллионный город, одна православная гимназия на всю область, один загородный лагерь, один детский сад.

Почему так? Пытаясь ответить на этот вопрос, конечно, можно попытаться снова назвать по именам людей, которым православная школа и сама Церковь нужны как прошлогодний снег или раздражают как кость в горле. Однако стоит ли этому удивляться? Ведь никто и, прежде всего, Сам Христос другого и не обещал, сказав ученикам: «И будете ненавидимы всеми за Имя Мое» (Мк. 13, 13). Поэтому уже только за то, что сегодня нас, христиан, не ненавидят, готовы слушать и даже иногда слышать – за все это следует сказать спасибо и навсегда отказаться от иллюзии, что наступит день, когда все детские сады, школы и  институты станут православными.

Хотя бы потому, что непонятен сам критерий – что делает ту или иную школу православной – преподавание Закона Божия, степень воцерковления учителей, родителей и учащихся, наличие школьного храма и духовника?

Причем ходить за примерами далеко не надо – как известно, большевиков в контейнерах с Марса в Россию не забрасывали, и у того же гимназиста Володи Ульянова по Закону Божию, как известно, была оценка «хорошо».

Не двойка или кол, а вполне «твердая четверка». То есть Закон Божий он изучил и знал хорошо, но вот жить хотел по другим законам и поэтому пошел «другим путем», а затем за ним пошла вся страна и ее школа. Когда же Церковь попыталась возразить, это обернулось уничтожением почти всей церковной организации и сотен тысяч христиан, фактически объявленных вне закона.

Так продолжалось не год или два, а семь десятилетий, в течение которых священник под угрозой уголовного наказания не мог переступить порог школы. За это время попечением советского государства ручеек атеистической, то есть безбожной педагогики превратился в могучую, полноводную реку.

Поэтому, когда в 1990 году Декрет об отделении школы от Церкви был, наконец, отменен, и священники попытались войти в государственные школы, ВУЗы и детские сады, почти все они были опрокинуты мощным встречным течением, а тем православным школам, которые уцелели и остались на плаву, пришлось в полной мере испытать силу этого течения. Настолько, что, порой, кажется, будто кроме названия «православная» в них ничего православного не осталось.

Но, во-первых, это не так. Да, и кто мы, чтобы судить об этом? Во-вторых, в этом нет ничего удивительного – слишком мощным был и является встречный поток. И, в-третьих, отрицательный результат и опыт иногда важны не менее положительного. Главное, не закрывать на проблему глаза и не делать вид, что ее не существует.

Однако, положив руку на сердце, спросим себя, кто из нас учил историю педагогики всерьез? Да и что может понять в этом сложнейшем, философском и даже богословском предмете, изучаемом на первом курсе пединститута, вчерашний школьник? Что знает о «реке» современной школы молодой учитель? Да и вправе ли мы спрашивать его об этом? А вот директора, завуча, духовника православной гимназии, лагеря или воскресной школы спросить обязаны.

Поэтому с них и начнем. А также с такой очевидной для всякого христианина мысли о том, что православная педагогика есть педагогика Церкви, а православная Церковь, в свою очередь, есть Церковь Единая, Святая, Соборная и Апостольская, как сказано о ней в Символе веры. Из чего я особо  выделил бы слово «Соборная», что достигается жизнью по Заповедям Христовым, с любовью к Богу и ближнему. Неслучайно, само слово «церковь» в переводе с греческого означает «собрание» – собрание ближних Богу и друг другу, что является идеалом не только Церкви, но и школы. Если, конечно, она церковная и православная.

Школа, в которой учителя остаются после уроков, чтобы подтянуть отстающих учеников, одиннадцатиклассники приглашают на выпускной тех, кто учился с ними до девятого класса, а родители чувствуют, что им рады, независимо от размеров кошелька, давно стала анахронизмом.

Настолько, что иногда складывается впечатление, что вся современная школа разбита на группы и группочки – причем не только дети, но и учителя – и никто никому не доверяет. И неслучайно – такова вражда мiра сего.

Попыткой преодолеть эту вражду явилось создание православной школы, которая изначально представлялась школой не только знаний, но, прежде всего, внимания друг к другу, мира и радости, осуществленной соборности – школой, которой руководят, в которой работают, в которой учатся братья и сестры.

Потому, что без любви, по слову того же Апостола, всё и сам человек превращается в ничто (1 Кор. 13, 2)

Потому что невыносимо, когда тебя не замечают годами одноклассники или администрация школы, поскольку ты – не отличник или преподаешь не основной предмет, от которого не зависит рейтинг школы или статус директора.

Потому, что с детства ты привык мыслить критически, и тебе никогда не нравилось ходить строем, стоять в храме рядами или ловить каждое слово начальства, хотя оно только этого и требует.

Потому, что однажды ты уже попытался со всем этим не согласиться, сказав, что твой предмет ничуть не хуже русского языка и математики и, вообще, в православной школе это не главное, главное – быть братьями и сестрами, а любить Бога и ближнего можно не только в школьном храме. После чего окончательно выпал из ближнего круга, внутри которого настолько уютно, комфортно и тепло, что он больше похож на секту, чем на Церковь, вечно гонимую мiром сим.

Это происходит тогда, когда человек становится не целью, а средством, когда в основу этого коллектива полагается не любовь, а нечто другое – процент успеваемости, верность организации и ее лидеру, его мыслям, идеям, моделям, которые лидер хочет навязать остальным, проверить в школе, как в собственной научной лаборатории во время эксперимента, чистоте которого все несогласные и сомневающиеся только мешают и поэтому должны быть удалены из этой лаборатории, на периферию школьного коллектива или вовсе выжиты из него, уволены.

По сути, это искушение властью. По мнению Святых Отцов, одно из самых сильных и труднопреодолимых. Поэтому не будем осуждать тех, кто с ним не справился. Но беречься от него будем, и, чтобы понять, насколько этот недуг поразил именно вашу школу, постараемся ответить, например, на такие вопросы.

Вспомним, как много человек – в том числе священников, если ваша школа православная – допущены к руководству ей, реально влияют на образовательный процесс, участвуют в стратегическом планировании будущего этой школы.

Как часто в вашей школе происходит ротация руководящих кадров – директора, завуча, методистов, или когда она происходила последний раз?

Насколько широк круг педагогов и воспитателей, чьи фотографии висят на Доске почета, чьи имена звучат в пример остальным, к мнению которых прислушивается администрация?

Вообще, насколько, администрация школы расположена к диалогу, способна слушать и слышать других – учителей, детей и, особенно, родителей? Или все, что ее интересует – только собственный монолог и чистота эксперимента, которому никто и ничто не должны мешать?

Конечно, речь не о том, чтобы по поводу каждого вбитого гвоздя устраивать общешкольное родительское собрание, а о том, чтобы не превращать единоначалие в самодурство, а единомыслие в бурные и продолжительные аплодисменты. Хотя приходилось слышать, что подобный подход является подлинно церковным, поскольку будто бы основан на смирении, кротости и послушании. Лично я не торопился называть его именно так.

Скорее здесь речь может идти о подлинно научном подходе, когда только заведующий лабораторией, решает, кого и насколько в нее допускать, а кого следует изгнать вон. Также и школу, созданную с помощь подобного подхода – а она может быть весьма успешной! – я бы, скорее, назвал авторской. Наподобие школ Льва Толстого, Антона Макаренко или Михаила Щетинина. Но не православной или церковной. Поскольку, как было сказано выше, подлинная церковность – это всегда соборность, а здесь ее нет.

Если этого не преодолеть, хотя бы в стенах православной школы, то на выходе из нее мы можем получить, конечно, уже не дипломированных атеистов, а дипломированных книжников и фарисеев – и кто из них опаснее, это еще очень большой вопрос.

Особенно, родители – священники, которые, порой, совершенно справедливо недоумевают, почему их пастырский опыт и таланты не востребованы школой, называющей себя православной. Возможно, если они поймут, что школа, в которой учатся их дети – не православная, а авторская, это поможет им спокойнее относиться к тому, что заведующий лабораторией не интересуется их мнением и не нуждается в их помощи.

Признавая родителей важными участниками соборного школьного дела, необходимо подчеркнуть, что их участие может быть плодотворным и полезным лишь в том случае, если отношение родителей к школе не будет потребительским.

Если родители будут не только что-то брать, но и «отдавать», и при этом искать для своих детей не только земного благополучия.

Если же все, чего ожидают родители – высокий балл по ЕГЭ, то, думаю, лучше им выбрать другую школу, не занимать чужого места и не лишать возможности учиться в православной гимназии тех, кто «ищет, прежде всего, Царствия Божия», помня, что всё остальное к нему «приложится» (ср. Мф. 6, 33). По крайней мере, так будет честнее.

«Нам нужна школа, в которой наука перестанет быть идолом и станет – наряду с религией, философией и искусством – одним из способов познания действительности. Нам нужна школа, открытая культуре и искусству. Школа, открытая Церкви, и Церковь, открытая школе. Школа, в которой слова «Бог», «ближний», «любовь» перестанут быть только словами и понятиями и наполнятся реальным содержанием.

Нам нужна школа, свободная от засилья чиновников, ученых, методистов и без конца производимых ими новых понятий, инструкций и бумаг. Школа, в которой главная роль принадлежит тем, кто не только знает понятия, но познал саму жизнь – практикующим учителям, родителям и детям.

Нам нужна школа, в которой успешность и состоятельность педагога определяется не количеством собранных для аттестации баллов, не близостью к начальству или умением говорить правильные слова на «птичьем» языке методических рекомендаций, указов и распоряжений, а ответной любовью учеников, уважением коллег и родителей.

Нам нужна школа, которая в центр «школьного дела» ставит отношение не к ЕГЭ, знаниям или компетенциям, а, как минимум, внимание к человеку – детям, родителям, коллегам, с которого начинается наше отношение, проявляется наша любовь к Богу – и это максимум.

Нам нужна школа, открытая семье, и семья, открытая школе.

Нам нужна школа, открытая ближнему и Христу, как Сам Христос всегда открыт людям.

Школа, открытая жизни во всей её полноте и многообразии, кроме греха, как жил и живет Христос. Нужна школа новой жизни – школа жизни во Христе, во главу которой поставлена любовь к Богу и ближнему».

Думаю, что именно такую школу с полным правом мы и сможем назвать православной.