Архимандрит Кирилл (Говорун). К вопросу о богословском методе

В связи с дискуссией о «диссертабельности» богословия и, более широко, его научности, неизбежно возникает вопрос о богословском методе. А однозначного ответа на этот вопрос современное православное богословие не дает.

Например, в академическом греческом богословии сама возможность православного богословского метода считается предосудительной. На греческих богословских факультетах студентов до сих пор учат, что такого метода быть не может, а если он и возникает, то открывает путь для всех ересей. Данный теологумен о православном богословском методе сформировался в среде тех греческих профессоров, которые в XIX-XX веках учились в немецких университетах, где богословский метод часто заменял собой само богословие. Действительно, в классическом немецком богословии методологии уделяется непропорционально большое значение – метод возводится в ранг гаранта истины. В результате у многих греческих студентов в немецких университетах развилась своего рода аллергия на методологию. Став профессорами в греческих университетах, они предали ее анафеме.

Однако так ли все однозначно с этой анафемой? Результатом изгнания богословского метода из греческого академического богословия оказался эпистемологический вакуум, который был тут же заполнен случайными субстанциями – обрывками различных методологических подходов, связанных между собой хаотически и зачастую противоречиво. Это нанесло и продолжает наносить греческому академическому богословию урон, ослабляя его академичность и авторитетность. У студентов же это вызывает чувство незавершенности образования в лучшем случае и теологическую кашу в голове в худшем. Надо признать, что греческие профессора богословия осознают эту проблему и поэтому ищут себе замену, как правило, из числа тех, кто отучился на западе – в университетах, где методология не предана анафеме. Очень редко профессором богословия в Греции становится кто-то, кто рос лишь в родных пенатах – в условиях методологической анархии.

Каков средний путь между методологическим максимализмом немецкого богословия и методологическим минимализмом греческого богословия? Многие современные диссертации, написанные в православных духовных школах (кстати, не только российских – мне довелось перечитать множество диссертаций из духовных школ в разных странах), имеют в своей основе доксастический метод, с помощью которого они прославляют если не отдельных церковных или околоцерковных деятелей, то по крайней мере их идеи. И здесь даже не важно, кого или что они прославляют – важно, что прославляют. При этом доксология в этих диссертациях замаскирована под слоем наукообразной терминологии: тексты диссертаций похожи на византийский кондак (в своей традиционной длинной форме), который переписан с языка византийской риторики на гумбольдианский язык середины девятнадцатого века. По мнению авторов этих диссертаций и многих (к счастью, не всех) членов диссертационных советов в наших духовных академиях, такое сочетание славословия и тяжеловесных переведенных форм академического языка образца полуторавековой давности и делает богословский текст научным. Пока эти диссертации читают внутри субкультурных советов – для соискателей не возникает никаких проблем.

Однако другое дело, когда их начинают защищать за пределами нашей субкультуры. Люди из большого мира серьезной науки быстро распознают методологические симулякры и, если им хватает смелости, начинают справедливо возмущаться. Среди их аргументов звучит, например, то, что автор диссертации пытается наукообразными словесами изложить субъективный неверифицируемый опыт.

Отчасти этот аргумент верен: диссертация – не проповедь в духе святителя Иоанна Златоуста и не «Исповедь» в духе блаженного Августина. От автора в ней должен быть анализ, а не духовный опыт, каким бы аутентичным и богатым он ни был. Однако это вовсе не значит, что в диссертации запрещено изучать опыт других людей. Если бы это было так, то большинство диссертаций можно было бы списать как ненаучные. Действительно, чтобы изучать фольклор эскимосов, совсем не обязательно быть эскимосом или разделять эстетические предпочтения этого народа. Богословие является частью человеческой культуры, в которой отражен опыт индивидуумов и сообщностей, и поэтому может быть предметом научного исследование как любое другое проявление культуры.

Есть и другой момент – методологический, – который делает богословие «диссертабельным». Существует богословский метод, который вполне совместим с методами современной науки. В основе этого метода – критический анализ. Он лежит также в основе современных гуманитарных и социальных наук. По этому критерию и теология на западе входит в область humanities. Такая классификация теологии возможна именно потому, что к ней применимы критические подходы.

Спектр применения критического анализа в богословии широк – от бытия Бога до гендерных вопросов. Практически все богословские темы могут быть подвержены такому анализу и, как результат, по всем этим темам может быть написана полноценная теологическая диссертация. Критический анализ при этом не означает отрицания самого предмета анализа – распространенное заблуждение в церковной среде. То есть, например, критически анализировать идеи о Боге вовсе не означает отрицать Бога. Это означает прежде всего критиковать человеческое восприятие богословских категорий, либо социальных практик, основанных на этом восприятии. И то, и другое является человеческим элементом в Церкви, а потому подверженным ошибкам, а потому подлежащим критике и анализу. Таким образом, сама богочеловеческая природа Церкви является предпосылкой для применения критического анализа в области богословия. Соответственно, отрицание возможности критического анализа по отношению к богословским категориям – это отрицание богочеловечества Церкви, экклезиологическое монофизитство.

Прилагая усилия к чему-либо, мы должны задавать себе вопрос: зачем? Итак, зачем нам, чтобы наши богословские диссертации были научными и признавались в светской науке? Это можно объяснять миссионерскими целями, например, или даже желанием поучаствовать в ярмарке тщеславия (последнее является сильной мотивацией с большим удельным весом). Однако самая здоровая мотивация, как мне кажется, чаще всего ускользает от внимания.

Критический анализ нужен самой Церкви и самим верующим – для их духовного возрастания. Вспомним апостола Петра, который единственный из всех учеников на вопрос Христа «вы же кого мя глаголете быти?» – нашелся ответить: «ты еси Христос, Сын Бога живаго» (Мф 16:15-16). Петр по сути продемонстрировал пример критического осмысления устоявшихся среди учеников Христа убеждений и предложил решение, которое выходило за рамки их конвенциальной логики. Согласно этой логики, Христос был сыном человеческим. А Петр вышел за ее пределы и выразил предположение, что Христос – также Сын Божий.

Этот «квантовый скачок» в понимании того, кем был Христос, стал возможен благодаря сочетанию Откровения и критического анализа. Последнее расчистило путь для первого. А Петр, таким образом, стал покровителем критического анализа – богословского метода, который способен не только разрушать стереотипы, но и созидать спасительные концепции. Именно такие концепции должны разрабатываться в богословских диссертациях. Когда я подвизался в Учебном комитете Русской Православной Церкви, то направлял значительную часть своих усилий на создание условий, чтобы диссертации из симулякров превратились в полноценные научные исследования, которые приносили бы пользу и самим диссертантам, и Церкви – не через доксастичность (для этого есть богослужения), а через критический анализ.

Критический анализ и есть тот средний путь между методологическим максимализмом и минимализмом, который сохраняет подлинную верность церковной Традиции – верность не в слепом подражании, но творческом переосмыслении и адаптируемом воспроизводстве.