15 грехов современной школы в России

Школу мы не выбирали. Это она выбрала нас: присоединилась к нашему детскому саду, и почти все Тасины одногруппники, в том числе и самый главный друг Максим в нее пошли. По моему убеждению, главное в начальной школе — психологический комфорт и возможность добраться до нее пешком, поэтому мы решили пойти со всеми. Ведь круто, когда приходишь 1 сентября в первый класс, а там — знакомые лица. Тем более школа в Центральном округе Москвы, с языковым уклоном, Собянин иногда заезжает. Что в ней может быть плохого?

За три месяца до начала учебы в московских школах отменили бесплатную продленку, и в нашей школе она сразу почему-то стала самой дорогой в Москве (4000 рублей в месяц). Нас, родителей, попросили подписать бумаги, что мы это решение поддерживаем. Мы подписали. За два месяца до начала учебы обещанная нам учительница, не посоветовавшись с нами, ушла в декрет. Наша новая первая учительница не производила впечатления ни Малефисенты, ни Черной Мамбы: в инстаграме у нее были котята, в «ВКонтакте» — сноуборд, и мы почему-то решили, что нам с ней повезло.

Первого сентября предчувствия были недобрые. Во время торжественной линейки один из наших одноклассников потерялся, а мы этого не знали. Заплаканный, он сидел в чужом классе. И его, заплаканного, спрятали и решили в этот день не фотографировать. В школьном дворе в это время военный оркестр играл советский гимн. Вились триколоры.

В октябре выяснилось, что дети не едят завтраки, потому что они холодные. Тасин папа написал жалобу на городской портал, после чего завтраки стали подогревать, но только для нашего класса (потом Тасиному папе на мобильный телефон позвонил директор школы, чтобы отругать за непрошенную инициативу). Питание в школе платное (200 рублей в день), но дети съедают не больше трети — говорят, невкусно. Зато в век борьбы с детским ожирением в школьном буфете всегда можно купить чипсы, фанту, шоколадку.

Зимой прошел «Праздник прощания с «Азбукой». После него выяснилось, что дети нашего класса «Азбуку» так и не прошли, поэтому прощание было понарошку.

В родительском чате в WhatsApp начало расти недовольство: «Соседние классы вон куда ушли, мы отстающие!» Наша молодая учительница начала задавать домой все, что они не успевали проходить в классе, хотя по СанПин домашние задания в первом классе вообще не предусмотрены. Кончилось все тем, что все осенние каникулы Тася не отдыхала, а делала домашнее задание и плакала.

В декабре некоторые родители начали сомневаться, что педагогические методы нашей классной руководительницы — ор, шантаж, круговая порука, запугивание — оправданы. (Например, если один из учеников вел себя плохо на уроке, весь ряд, на котором он сидит, не шел на перемену). Большую часть родителей такое поведение учителя не особо волновало: «А вы, что, дома на ребенка не орете?» Я хватаюсь за голову, а родители из параллельных классов меня утешают: «Все учителя на детей орут. Это везде так. А как ты иначе их заставишь слушаться?», «Наша учительница тоже орет, но дети ее любят». Внезапно одна из мам нашего класса перевела ребенка в другую школу, о чем и призналась в WhatsApp, обещая на родительском собрании рассказать о причинах. Чтобы предотвратить «скулгейт», на следующий день родительские собрания отменили во всей школе.

В январе преподаватель по этикету, которая иногда отвечает за продленку, запретила приносить в школу кукол Монстер Хай, потому что «их создают американцы, чтобы оболванивать российских детей». Некоторые родители учительницу по этикету в этом запрете поддерживают: «А что, про американцев разве это не так?»

В феврале учительница музыки научила первоклассников новым словам: «дебилы» и «бестолочи». Однажды я застала кусочек репетиции к 8 Марта, где эта большая женщина с тяжелым голосом обращалась к маленькому мальчику лет восьми, стоящему в хоре: «Тебе что, сто рублей дать, чтоб ты рот закрыл?», «Че у вас такие лица, когда про мам поете? У вас что, матери — мегеры?» Работники кухни, наблюдающие за репетицией праздника, улыбались.

Поднимать ребенка в школу с каждым днем все тяжелее. Как-то мы ехали в машине и Тася смотрела в окно. А потом спросила: «Мама, скажи, а почему родители сами не могут учить своих детей?» Что тут ответишь?

В марте мы с Тасиным папой пошли к директору. Ее кабинет и приемная обиты золотыми обоями, комнаты заставлены вазонами с кустами роз: недавно у директора был день рождения. По стенам — с пола до потолка — благодарственные грамоты в рамках: что-то похожее я видела в доме одной потомственной народной целительницы. В кабинете — стол карельской березы, уставленный малахитовыми сувенирами и золотыми пресс-папье, огромные кожаные стулья как в министерствах. За столом сидят двое: завуч начальных классов и директор. Перед нами разыгрывается театральная постановка «Владимир Владимирович Путин распекает нерадивого министра», которую иногда передают по телевизору. Все наши претензии директор обращает нерадивому завучу начальных классов, которая как будто слышит о них впервые:

— Забава Путятична, вы же знаете мою принципиальную позицию по этому вопросу? 

— Анастасия Прокофьевна, да, но… 

— Забава Путятична, я же вас просила. 

— Да, Анастасия Прокофьевна, я понимаю, но…

— Никаких но, Забава Путитична! И чтобы довели мои требования до учителей!

Директор нас убеждает, что даже если ребенок освобожден от физкультуры, он должен на нее ходить, сидеть на лавочке и «осваивать программу». Мои претензии к учителю музыки не производят на директора никакого впечатления.

Весной учительница по этикету, которая ведет продленку, зачем-то решила обсудить с первоклассниками, как именно в Находке убили школьницу. Провидение нас уберегло — в тот день Тася не пошла в школу. Не знаю, что бы и было: Тасе показался страшным даже мультфильм «Зверополис». Дети, которые в этот день были в школе, начали задавать родителям вопросы: «Почему убили девочку? Кто это сделал?» Родительское сообщество поделилось на тех, кто ужасается, и тех, кто считает, что дети «должны знать жизнь».

В апреле на уроке «окружающего мира», посвященном домашним питомцам, доклад первоклассника Юры про его хомяка учительница слушать не стала, потому что он не соответствовал теме урока: «Кошки и собаки». Юра вышел к доске, сказал, что у него дома хомяк, и сел обратно за парту.

Учитель музыки не унимается: нашему однокласснику, который серьезно занимается футболом и получил на каникулах травму головы, она пообещала, что теперь он «так и будет всю жизнь глупым».

На уроке по этикету учительница сказала, что «красивая девочка — это девочка с длинными волосами». У Таси, единственной в классе, короткая стрижка. Она вышла после уроков с заплаканным лицом, рассказывать о причинах отказалась и только перед сном в слезах призналась, что, по мнению учительницы этикета, не красива.

За учебный год я потратила на государственную школу более 130 тысяч рублей (Продленка, обеды, три кружка, взносы в родительский комитет).

На лето нам задали учить гимн России и самостоятельно освоить программу второго класса. Наверное, Тася могла бы выучить гимн, если бы окончив первый класс, умела сносно читать.

Оглядываясь назад, я понимаю, что российское школьное образование — это такая беговая дорожка, которая упирается в пропасть. По ней надо долго-долго мучительно изо всех сил бежать, но куда и зачем — никто не знает.