Когда ты устал от бесцельных исповедей…

В Священном Писании – и в Евангелии, и в Ветхом Завете на эти вопросы есть ответы. Их можно обобщить…

Когда вышел на проповедь Иоанн Предтеча, он сам еще не знал Христа, он только готовился к встрече с Ним, а людям потом предстояло самим прийти ко Господу и обрести Его. Подготовка была такая: Иоанн Креститель призывал народ покаяться. И больше никаких пояснений – в чем каяться, как каяться, где каяться – не было. То есть он обращался к каким-то остаткам совести человека, которая может понимать добро и зло без посторонних советов.

Есть вещи, которые понятны почти всем людям, любой веры и даже атеистам – что, скажем, грабить, насиловать – нельзя. С ложью уже сложнее, потому что некоторые убеждены, что соврать можно во благо. Но всё-таки недопустимость откровенной, грубой лжи признается всеми.

То есть первая проповедь Иоанна Предтечи была обращена просто к человеческому сознанию с померкшей совестью, уже полумертвому, больному. Но даже больные люди способны иметь наивное, упрощенное представление о хорошем и плохом. Потому в каждом обществе есть человеческие суды, которые публично осуждали и осуждают разбойников, а в качестве защиты изолируют их от общества.

Это еще даже не встреча с верой. Это просто обращение к остаткам первозданного живого в человеке, который пока еще с симпатией относится к подзабытой Истине. Можно считать, что у них есть две лепты, которые можно принести Богу… и это – настоящее богатство, поскольку есть категория людей, которые жизнь возненавидели, не только вокруг себя, но и в самих себе. Для них все ценности переворачиваются, и добром становится принесение несчастий и даже собственная смерть, а успех, радость других мучают, необходимость пребывания с людьми и Богом – убивают.

Это уже противоестественное состояние человека, в котором достучаться до чего-то здорового под коростой страданий бывает очень сложно. Но и у этих людей нечаянно, чудесно может закрасться сомнение в том, что так и надо, и они могут задать вопросы Богу и людям: что с нами случилось? А может быть, и вспомнить, что всё-таки так было не всегда, может, в детстве или позднее они бывали другими, им нравилось что-то иное.

Человек, который имел когда-то представление о хорошем и плохом, но потом так случилось, что у него померк разум, ушла память, может хотеть вспомнить, что хорошо и что плохо. Он тогда – в книжки, семейные реликвии, смотреть, соотносить с собой нынешним. Бывает, люди так больны, что не чувствуют ни рук, ни ног. Поэтому им нужно посмотреть, убедиться в медицинской энциклопедии, что вообще-то человек может ходить и бегать, строить и ухаживать, поэтому сейчас с его состоянием явно не всё в порядке.

С другой стороны, странно будет, если вы всю жизнь ходили и пели, и вдруг, когда у вас голос пропал или нога заболела, вы пришли к врачу и по шпаргалке рассказываете, что у вас не действует и болит. Врач тогда незаметно от вас позовет психиатра…

То же самое и в вере. Заповеди помогают всем, кто еще помнит в себе совесть, но которую он уже не чувствует в себе и не слышит. Их простые подсказки – что лгать плохо, воровать плохо – возвращают и оживляют ее. И после того, как человек раз, два высказался, открыл свои падения, ему опять эти бумажки не нужны, подсказки не нужны, он будет носить закон в себе. Но это еще не совершенная вера. Потому что ветхие заповеди – это некие общие запретительные положения, чего нельзя делать, чтобы не разрушать.

Главное и спасительное – человек должен открыто, творчески узнать, а что есть жизнь? Спросите об этом любого человека. Ответы будут у всех разные, а про подлинное, вечное никто не скажет. И даже многие христиане не знают, что есть жизнь. Но, когда я, не ведая, что творю, от этой жизни отклоняюсь, то я тем самым ее предаю, я ее убиваю, и именно это – настоящий грех.

Первый грех, единственный грех – это умаление взаимности, предательство ближнего.

Поэтому каждому надо знать лично, каково благо своей глубиной и всегда видеть его. И если я хочу с кем-то объясниться в своих чувствах, в дружеских отношениях, в любви, а ищу, как это сделать, в книжке и заучиваю наизусть, то я иду объясняться не от своего лица, а чужие слова передаю. Ну, возможно, любовь и возникнет, и дружба, может, тоже состоится, но какая-то она будет странная, неизвестно кого с кем. Потому что говорить нужно от избытка своего, пусть даже маленького, сердца.

Всё сокровенное проявляется в поступках. Что бы ни предпринял, скажем, человек унылый, какое бы прекрасное дело ни совершил, это дело будет с ядом. Соответствующее настроение будет тайно действовать, руководить всеми словами, всеми поступками человека либо обиженного, либо того, в котором горит жадность, уж не говоря о примеси гордости, тщеславия и так далее… они у всех у нас есть.

Человек, который знает, что является жизнью, будет знать, и каково покаяние, которое есть дверь, открывающая жизнь. Покаяние – это тоже величайший дар, который не в наших возможностях, не в наших руках, это подарок нам свыше, то, что приносится вопреки справедливости, а нами принимается как милость незаслуженно.

Человек, который лгал, обижался, ярился, валялся в грязи, разврате, слепнет своей совестью и не способен к покаянию. Нужно, чтобы его души коснулась жизнь не отсюда, дух истины. И вдруг открывается «блудному сыну», что есть нечто прекрасное в нем, то, что не исчезает до конца, но есть и то, что мешает вернуться к нему и зажить им. И вот в этом соприкосновении с самим собой настоящим человек начинает сам всё мешающее высказывать и исповедовать. Вот это и есть живое соприкосновение и воссоединение двоих. И не только между человеком и Богом, но и между человеком и человеком.

На самом деле истинного, огненного покаяния, сокрушающего эгоистическую твердыню, не бывает никогда, ни у кого. Одно только, так сказать, представление, а чаще – одно кривляние перед зеркалом, одно лицемерие.

Людям честным, серьезным не стыдно ждать покаяния, искать его. И это прекрасно, потому что надежда не посрамляется. В ожидании есть уже семя спасения и свидетельство: «Господи, я не знаю, что такое каяться; Господи, я пока болен, я не могу Тебе открыться, я, с одной стороны, не могу высказать себя и не могу Тебе довериться, так же, как не могу другому, я не могу быть верным и преданным, я погиб, выручай!»

Что такое совершенное, подлинное покаяние? Когда ничего во мне темного не остается. Ну а мы каемся в каком-то поступочке, а всё остальное, вся наша двойственность между отношением к себе и другому, между желаниями тела и души? Когда у человека есть жажда жить вечностью, он всегда увидит, что этой жизни мешает. Вот это путь зрячий. Подсказки здесь, как я уже сказал, бывают полезными, пережитое когда-то и утраченное мы можем возвращать. Но если у меня никогда этого пережитого не было, то мне не к чему возвращаться, мне нечем жить. Поэтому не стыдно сказать: «Я еще не начал жить, дай мне положить начало благое, Господи, дай мне вкусить этого блаженства, и тогда я новый могу принести от себя подобное».

Или так: «Вот я высказался устами, Господи, одни колени наклонил, может быть, одни слова заученные высказал, но прости, больше ничего не могу». А бывает: «Господи, исповеди мои – пусты, боюсь я Твоего наказания и из-за этого каюсь, только от страха, а сам не стремлюсь вернуться ни к чему, что предал. Вот низменное чувство, которое подчинило меня себе. Господи, прости меня, лукавого, лицемерного христианина!»

Нужно бывает устать от своих бесцельных, глупых, пустых исповедей, чтобы крикнуть: «Господи, неужели я только на это способен, неужели я никогда не могу сказать ничего, ни одного живого слова?!» Вот когда человек устанет от себя такого, скажет живое слово, глядишь, и откроется в вере что-то не мечтательное, настоящее.

К покаянию часто относятся, как к некоторой промежуточной инспекторской деятельности, когда правильными циркулярами можно что-то исправить для того, чтобы начать праведное существование. А покаяние, в принципе, если оно истинное – и есть спасение и жизнь во Христе. Ничего у нас в вере дополнительного тайносовершительного, кроме покаяния, нет. И Бог приходит к нам, погибающим от греха, в долину смерти. Он не прячется далеко на облаках и не требует от нас каких-то заслуг, подвигов, свершений, вместо Него путей на Голгофу. Он туда взошел один и никто другой никогда туда не войдет. Поэтому между человеком и милующим Богом самая главная, существенная, соединяющая их в одно, часть – покаяние.

Дух сокрушенный должен пронизывать всё. Никто человеку не докажет, что наше добро – гнусная пародия на истинное благо, что наша правда – полуправда, что наша симпатия – временная, льстивая и все наши устремления – не до конца, не навсегда. Святой Иоанн Кронштадтский был хорошим священником, и то он пишет в дневниках всё время: «Господи, прости меня за мою лицемерную любовь!»

Когда хороший человек убедится, что земной добротой не проживешь, что всё это только подделка, а вся его жизнь – это волк в овечьей шкуре, вот тогда он скажет: «Истина, где же ты? Господи, где же твое благо, не хочу этих подмен, двойников добра, сделанного руками человеческими!»

Что такое антихрист? Это тот, кто вместо Христа. Не враг Его, нет, – заменитель. Людям для удобства, для беспечного существования сейчас нужен заменитель, доступная антивера, то есть то, что вместо недоступной веры, успокоительное антидобро вместо пылающего добра.

Христианам кажется, что они должны каяться только в своих уголовных преступлениях. Да нет, в том, что мы своим унылым невежеством и безрадостным исполнением положенного позорим нашу веру, мы, зарыв свои таланты, бездарностью позорим себя. Подойдите к любому христианину – во всех житейских делах мы буйные, ну а что касается веры, каждый со смиреньицем скажет: «Я червяк, ничего не могу». Разве может каяться червяк? Может каяться только сын Божий, Его дочь, Его чадо. Вот это достоинство – быть чадом Божиим. Если я не считаю, что на моем лице может быть написано достоинство сына Божьего, – это хула на Бога. Образ мы и подобие Его или нет? Назови в лицо Богу, кто ты Ему, и тогда вера сама откроет тебе, что есть мерзость лицемерия, мерзость запустения на святом месте.

Здесь не перечислишь, грехи не опишешь – им нет числа. Если ты прочитаешь все грехи в книжке и станешь против них, тебя другие, новые точно съедят. Придут невиданные доселе и соблазнят, и обманут.

Всякое усложнение говорит о некой неправде, потере целостности, разделенности в себе. Переусложненность, многоярусность в человеке – это признак его глубокой болезни разложения, ведущей к смерти.

В чем есть самообман современных верующих людей? Они считают, что надо быть хорошими, а значит самодостаточными. Я думаю, что наша вера всегда совершается с сокрушением духа, с первого дня и до последнего, и никак иначе. Если я потерял сокрушение (причем это сокрушение светлое, светлой печали), в котором чувствую над собой милость Спасителя, то это уже антипокаяние, ложное сокрушение. Есть сокрушение иудино, когда люди говорят: «Я не могу простить себя». Прощение просят перед другим, другой прощает. Если человек просит прощение в себе, то он обязательно удавится от бессилия простить себя, и это мерзейший грех, хула на покаяние.

Возвращаясь к началу разговора: прежде всего нужно начать жить, быть вместе с другими…