М.В. Силантьева. Христианское образование как проблема современной культурологии

Обращаясь к теме влияния образа святой Преподобномученицы Елисаветы на умы и сердца сегодняшней молодежи, хочу подчеркнуть, что влияние этого образа подкреплено сходством «духовной ситуации времени», что позволяет провести параллель между периодом конца 19 – начала 20 вв. – и конца 20 – начала 21 вв. Причем сходство, о котором идет речь, обнаруживается не только на уровне внешних исторических параллелей (нарастание духовной поляризации, особенно в молодежной среде; рост материализма; яростная политизация всей жизни, включая церковную; перекрещивание поликультурных процессов в пространстве русской культуры и т.д.). Отмечается также изоморфизм некоторых структурных параметров культуры, - например, смещение роли в ней религиозного ядра, задающего векторы самоопределения человека по отношению к Богу как высшему существу; разложение традиционной формы государственности за счет многоуровневых центробежных процессов (1); образование «духовных пустот» вследствие паганизации и гедонизации массового сознания. В целом имеет место серьезная деформация самой антропологической модели, прежде выстроенной в соотношении с Абсолютом, а ныне полагающей человека единственным и самодостаточным критерием самого себя.

Христианское образование, как его видела Великая княгиня Елизавета Федоровна в пору своего попечительства учебных заведений Москвы (2), ставит своей задачей сохранить в человеке живую душу, напитав ее теми ценностями и смыслами, которые не просто информируют, увеличивают сумму имеющихся сведений, - но действительно образуют человека, меняют его бытийные параметры, поднимая их на новый «потолок». Православная культурология (термин С.А. Чурсанова (3)) ставит своей задачей поддержание духовно-просветительского и научного движения, продолжающего традицию пайдейи в современном мире. Одним из наиболее ярких представителей этой линии было образовательное культуротворчество Великой княгини Елизаветы, воплощенное сегодня в подвижнической деятельности Изольды Константиновны Кучмаевой – основателя и первого ректора Государственной академии славянской культуры, автора оригинальной теории и практики непрерывного образования. Такое образование ставит своей целью формирование свободной личности (4) в соответствии с идеалами духовного здоровья. Творческое развитие заложенных в молодом человеке способностей сочетается при этом с усвоением нравственного императива сопереживания, помощи ближнему, благородства; умения достойно переносить невзгоды, быть благодарным Богу за счастье жить. Понятно, что идеи христианского образования как двуединого – познавательного и воспитательного – процесса нашли в этой концепции развернутое воплощение, оптимизирующее задачи христианского воспитания в соответствии с «вызовами современности» (5). Задача воспитать человека, а не «постчеловека» (6), лишенного нравственного измерения, ставится при этом совершенно сознательно, выступая реальной альтернативой современным концепциям личности, «соответствующей запросам постинформационного общества». Думается, однако, что подобный «постчеловек» - биотехнологическое существо, «набитое информацией», как отечественная колбаса – неопознанным многоплановым содержимым; человек, лишенный к тому же способности в этом содержимом сколько-нибудь осмысленно ориентироваться, - и даже «гуманитарные технологии» мало чем могут здесь помочь; человек, страдающий от всех этих перегрузок не только физически и психологически, но и, можно сказать, онтологически, - весьма слабая версия «соответствия запросам времени». Трудно признать «оптимально приспособленным» к «меняющемуся обществу» и того, кто способен лишь «переключать информационные потоки», не вникая особенно в их содержание; кто не ведает цели – зачем человеку знание (даже в простейшем случае - знание как обладание некоторой информацией). Неспособность ориентироваться в отличиях между знанием прагматическим, «технически необходимым» для решения конкретных земных задач, - и тем знанием, с помощью которого «не съесть, не выпить, ни поцеловать» (Н. Гумилев), но просто быть человеком, - серьезная болезнь нашего времени. Преодолеть ее, вернуть человеку способность чувствовать свою неслучайность на земле, важность реализации собственно человеческого призвания, помогает сегодня подход, называемый «христианским образованием». Свобода личности, становлению которой оно призвано способствовать, состоит, разумеется, не во всезнании и не в иллюзии преодоления всех жизненных трудностей путем их «блаженного» игнорирования. Напротив. Такая личность ориентируется на образы святых, - в том числе, Великой княгини Елизаветы Федоровны, прежде всего в их реалистическом отношении к миру. Но этот реализм – не готовность согласиться со всем и вся, или пассивно подчиняться кому угодно. Нельзя считать его проявлением и заносчивость, стремление «все переделать» по лекалам собственных представлений о том, «как все должно быть». Реализм святых, в том числе, - новомучеников, состоит в терпеливой и кропотливой работе по преображению мира, начавшейся с себя в акте жертвенного служения на том поприще, которое открылось человеку как его призвание, поле приложения его таланта. Ответственность за его культурную обработку он несет всем своим существом (7).

Приходится признать, что далеко не всегда и не везде сегодня в образовательной практике удается воплотить подобные идеалы. Свои трудности есть и у ГАСК. Например, в отличие от большинства российских вузов, учащиеся этого учебного заведения оказываются очень открыты и доверчивы по отношению к той интерпретационной позиции, которую занимает педагог. С одной стороны, это неплохо. С другой – отсутствие критичности мышления, готовность «заглотить» любую информацию, любой подход, если он сформулирован «правильным человеком», - тенденция весьма опасная. Навык различать позицию учителя-педагога и позицию Учителя духовного, каким для православного человека может быть только Христос, за Которым следуют Его святые; к Которому учит обращаться священник-духовник, - необходимое условие «деидеологизации» сознания (стремление к индоктринации любого знания - частое следствие детской воцерковленности). С другой стороны, содержательное общение в ходе работы над решением подобных педагогических задач, - условие формирования действительно свободной (а значит, способной критически мыслить, - прежде всего, в свой адрес) личности. Образовательное пространство, в котором осуществим подобный подход, невозможно свести к форме заполнения бланков на тему посещаемости, выполнения домашних заданий и т.п. Все эти вещи – обязательное требование, которое необходимо не в качестве causa sui, а потому, что призвано стать информационной и коммуникативной основой решения конкретных образовательно-педагогических задач, подлежащих формализации лишь в очень ограниченном сегменте.

Напротив, стандарты современного российского образования все больше идут по пути формализации образовательного процесса и образовательного пространства. Так, по одной из версий «болонизации», каждый преподаватель «заполняет по каждому студенту» в течение семестра «11 пунктов». Не правда ли, очень похоже на участкового терапевта советского периода: пока идет заполнение карты, на осмотр пациента времени уже не остается… К сожалению, авторы разных версий «рейтингов» и «процентных соотношений успеваемости с посещаемостью» плохо представляют себе специфику учебного процесса, в котором главное – содержательное общение, а не его формализация. В конце концов, сегодня собственно информация не является особой ценностью – ее можно почерпнуть из множества источников самостоятельно. Зачем же тогда преподаватель? Только ли для того, чтобы озвучивать некоторые информационные данные для ленивых или чтобы оценивать IQ своей аудитории? Или же педагог все-таки может передать слушателям что-то такое, чего они не найдут в книгах и Интернете?

Очевидность ответа на данный вопрос, тем не менее, не делает его менее злободневным. Уже несколько десятилетий в кулуарах научных конференций звучат голоса, предлагающие перейти от «устаревших» методов обучения (например, лекций и семинарских занятий) – к методам инновационным (например, к деловым играм, дискуссиям и т.д.).

Напомним, что для образовательных стандартов современных западных университетов, - например, американских, - характерно требование еженедельного постраничного знакомства с текстами тех или иных авторов (до 500 – 700 страниц в неделю, со сдачей зачета по прочитанному материалу). При этом собственно лекционные занятия (например, в Оксфорде) состоят в организации преподавателем содержательной дискуссии среди учащихся по материалу, предварительно подготовленному ими по данной теме. Семинарские занятия, напротив, выводят преподавателя за рамки роли организатора такой дискуссии, ставя в один ряд с другими дискутантами…

Ничего не имею против интерактивных методик (именно методик, а не методов, как наивно полагают иные организаторы образовательного процесса). Однако стоит все-таки указать на их вторичность по отношению к традиционным путям передачи знаний. Прежде всего, потому, что последние предполагают неформальное освоение учащимися способов работы с информацией, показать которые можно только примером личного познавательного синтеза в непосредственном общении. Это – «рудимент» сократической майевтики в современном образовательном процессе. Он требует личного общения, - очного, а не заочного. Именно такое общение и предлагала своим подопечным святая Елисавета, когда лично посещала больницы, приюты, ремесленные мастерские, студенческие общежития; организовывала выставки цветов или помогала формировать библиотеку для образовательного учреждения (8). 

Казалось бы, как может противостоять росту революционных настроений, атеизма и национализма выставка цветов или наличие под рукой духовной литературы? Как государственно мыслящий человек, Елизавета Федоровна, конечно, понимала роль социально-политических организационных усилий в решении драматических проблем и трагических конфликтов своего времени. Вместе с тем, она делала то, что могла, - то, что традиционно делали женщины, стоящие «рядом» со светской властью: она стремилась максимально одухотворить социальное пространство, помочь культуре «подтянуться» до уровня принятия каждым человеком духовных констант как своей личной ценности. Результатом таких усилий было рождение целомудренной души, склонной не к раз-влечению, а к у-влечению; готовой следовать по пути жертвенного служения ближнему не из сумасбродства, недостаточной информированности или «отсталости», но по зову сердца.

Напомним: рабов в Древней Греции принципиально ничему не учили. Тяжелый труд освоения знания и приобретения навыка с ним работать, а также обретение способности глубоко понимать, - «а что, собственно, все это значит?», - был уделом свободных граждан. Политика, соответственно, как сфера организационной деятельности, принадлежала свободным; бунт, направленный на истребление сложившейся системы и людей, ее представляющих, – восставшим рабам. Неготовность России решать политические вопросы в политической сфере, двигаться в сторону социальной государственности была задолго до приезда принцессы Гессенской в Россию тесно сопряжена с наличием рабства, - о чем толковали все «просвещенные монархи», начиная с Екатерины. Однако диспропорция между социальной и духовной зрелостью не означает необходимости отказа от образования и просвещения. Напомним, что США освободились от рабства примерно в те же годы, что и Россия. Это не помешало развиться на данной территории социальному государству.

С другой стороны, для того, чтобы «сделать» человека свободным, явно недостаточно просто «дать» ему возможность идти, куда глаза глядят. Елизавета Федоровна была из тех обремененных государственным мышлением людей, которые хорошо это понимали. Социальные реформы могли бы дать «удочку занятости». Но что с ней делать, чтобы остаться человеком (проблематика, остро стоявшая перед раннебуржуазной Россией, - достаточно почитать А.П. Чехова), как и зачем жить – на эти и подобные вопросы, всегда важные для русского человека, нет ответа на политических митингах и в заводских сходках. Скорее его можно найти…в цветах как символах небесной красоты, живущих в нашем мире (9). Цветы – вот уж действительно: «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать…» Умение различать неутилитарную красоту, таким образом, - важнейшая и, должно быть, первая задача образования, если оно нацелено быть христианским не по прозванию, а по своему содержанию (то есть формировать свободного человека, не зависящего целиком и полностью от утилитарных потребностей; человека, способного видеть небо).

Перегрузка современных школьников и студентов информацией, с которой они просто не способны работать, как уже отмечалось, - бич современного образования. Что стоит отличная оценка по предмету «Концепции современного естествознания», если, сдав его, студент отправляется в гости, заболев гриппом? Зачем изучать древних и новых философов, если в результате не можешь сказать о них ничего, кроме обоснования «отсталости» их взглядов по отношению к «уму» современного пользователя техническими достижениями?

Слишком часто, к сожалению, приходится сегодня, как и в «смутные времена» столетней давности, отмечать наличие глубокой дремучести учащихся большинства специализированных прикладных (в том числе и гуманитарных) вузов по вопросам нравственным и духовным. «Православное камлание» (как назвал подобные приемы один известный священник) вместо содержательной педагогической работы делу не поможет, ибо заученное повторение идеологически стерилизованных формул, с грехом пополам почерпнутых некогда иным педагогом из духовной литературы, - это еще не содержательная работа христианского образования.

Главная проблема для большинства студентов и преподавателей при этом состоит в неспособности распознавать смыслы, «выложенные» перед ними. Для усвоения одних не хватает духовной «схватчивости», по отношению к другим нередко сформировано устойчивое предубеждение. И «светское» образование должно здесь не подменять, а поддержать духовное развитие! Как это ни парадоксально, для работы с такого рода «крайностями» в образовательном пространстве более уместен не клирик, а обычный педагог, поскольку он отчетливо осведомлен о своей недостаточной осведомленности в духовных вопросах. Если у педагога есть совесть, - вне зависимости от того, религиозен ли он, или является атеистом, - он предложит своим слушателям вариант честной интерпретации тех или иных смыслов в контексте их содержательной значимости для личности. Вопреки распространенному теперь мнению, подобная «личностная сторона» есть не только у социогуманитарного знания, но и у таких разновидностей научного познания, как естественное и гуманитарное. И это еще вопрос – какое из них больше влияет на формирование мировоззрения! Мне довелось услышать рассказ одной пожилой женщины о феноменальном ответе ее дедушки-священника на вопрос о том, существует ли Бог, заданный ему, когда она училась в пятом классе. Он просто сказал: «Учи математику». Другой дедушка, - мой собственный, обычный слесарь-водопроводчик 1914 года рождения, окончивший четыре класса церковно-приходской школы, помогал моей маме – студентке очного отделения математического факультета Дальневосточного государственного университета, решать задачи по стереометрии…

Именно из тонкого понимания роли настоящего знания для формирования духовно цельной личности, думаю, идет поддержка Елизаветой Федоровной церковно-приходских школ и народных училищ. Отсюда же ее попытка, кажущаяся наивной только на первый взгляд, противопоставить революционному брожению умов московских студентов хорошее, многостороннее образование, включающее творческую – эстетическую - компоненту. На самом деле раз-влечению политизации противостоит у-влечение осмысленном делом, делом, связанным с культурно значимыми преобразованиями. Остается только сожалеть, что царская власть в России не справилась с управлением теми социокультурными потоками, которые «сносили» ее, - и, в конце концов, снесли. Одной из причин противостояния ей была ужасающая бедность и бесправие основной массы населения страны, взывавшая к чувству социальной справедливости. Другая причина – активность «духов революции», как назвал их А. Бердяев (10), духов оскудения веры; процесс, названный М.Н. Громовым «десакрализацией» духовно-культурного пространства России. Сегодня, правда, наблюдается процесс обратный – сакрализация этого пространства. Однако опасности, с которыми столкнулась страна в те далекие годы, удивительно напоминают то, с чем мы имеем дело сейчас, - хотя социокультурные процессы, казалось бы, имеют обратные знаки.

Двоеверие (а в национальных окраинных регионах – и троеверие) простого народа, модернизация духовной жизни спиритуального типа в среде аристократии (увлечение разного рода эзотерикой и т.д.), пожароопасное «захламление» «чердака сознания» (И. Кант) псевдонаучными построениями, претендующими стать новой религией (космическое прельщение», как назвал его Н. Бердяев)… Разве это не «калька» проблем начала прошлого века? Собственно говоря, рост религиозности в современной России (11) («сакрализация»), если оценивать его качественно, а не только количественно, - увы! – предполагает наличие всех перечисленных явлений. Невольно вспоминаются слова Святейшего Патриарха Пимена, сказанные им в речи, посвященной 1000-летию Крещения Руси, произнесенной на площади Свято-Данилова монастыря в июне 1988 года: он сказал, что трудности у Церкви еще только начинаются. И пояснил, что причина тому – в прекращении однозначной позиции гонимого, когда в храмы притекали те, для кого выбор православия был сознательным решением, сопряженным с большим или значительным личным риском десоциализации (в те времена, конечно, уже не шла речь о мученичестве, - хотя именно мученичество было одним из источников духовной силы Церкви советского периода).

Ныне «коммунистическая вера» трансформируется в «веру в государство» как возможного позитивного партнера Церкви. Однако нельзя забывать: «Кесарю – Кесарево». А это значит, помимо прочего, что Церковь – организация «перпендикулярная». Беря на себя миссию благотворения и социального служения, она работает над темой спасения, а не над темой «максимального удовлетворения все более возрастающих потребностей» (включая духовные)…

Приходится помнить также, что в наше время меняется, наполняясь новым смыслом, само государство. Если раньше, «в лучшие времена» русского царизма, государство опиралось на национально-цивилизационную форму самоидентификации своих граждан, т.е. на их принятие определенных культурных стереотипов и религиозно значимых ценностей, - то сегодня, как и во времена мученичества Елизаветы Федоровны, можно говорить о возникновении «зон проблемной государственности» и «кризисе цивилизационного идентитета» (12).

Решение проблемы многим аналитикам видится в выборе народами модели «правового государства», гомегенизирующего социокультурное пространство глобализирующегося сообщества путем апелляции не к разнородным культурным или религиозным константам, а к формальному, и потому имеющему всеобщее применение, праву. Не отрицая данную модель, позволю себе заметить, что она не учитывает наличие в обществе прямо противоположной тенденции – возрождения национальных культур, укрепление их статуса и сопряженных с ними форм религиозности.

Понимание смысла познания, его значения в жизни живой души человека, сопряжено с осознанием смысла как цели. При этом имеется в виду, конечно, не прагматическая цель, - например, достижения того или иного духовного или материального блага. Речь идет о способности понимать и принимать как данность некоторую таинственность предназначения человека как существа, способного превосходить себя.

Важным фактором, необходимо присутствующем в образовательной схеме пайдейи (и практически отсутствующем в современных образовательных стандартах, где много говорится о формировании «компетенций» - умений и навыков), является эмоциональная сторона личности. Развитие эмоциональности в правильном русле, уводящем от страстных крайностей и вместе с тем помогающее расцвести цветку подлинного теплого чувства, - одна из важнейших (наряду с развитие интеллекта) задач образования. Оставив в стороне этот процесс, не приходится удивляться росту в среде молодого поколения морального индифферентизма, «хронической усталости» и равнодуший, социальной апатии и отсутствию способности к сопереживанию. Яркая эмоциональность принцессы Эллы, сформированная любовью семьи и ее утонченными вкусами, перелилась в зрелые годы в отточенные формы нравственно здорового и духовно глубокого чувства прекрасного, свойственного Великой княгине.

Разумеется, само по себе прекрасное, если оно не трогает душу, не способно изменить характер и поведение человека. Но для того и существуют педагоги, чтобы находить «ключик» к каждой душе, - «ключик», который помогал бы ей раскрыться навстречу прекрасному (13) (именно поэтому, кстати, в образовательном пространстве не имеют смысла большие группы учащихся, превышающие «критическую массу» возможности охвата аудитории вниманием педагога). Прекрасный образ Преподобномученицы Елизаветы – один из путей такого духовного движения.

Хочется еще раз подчеркнуть, что Великая княгиня Елизавета Федоровна была хороша собой не только в дни своей юности, трудной и в то же время счастливой зрелости, - но и в долгие годы, которые нельзя назвать иначе, чем трагическими. И вместе с тем, и эти годы, - не в меньшей степени, чем юность Великой княгини, были освящены той особой одухотворенностью ее внешности, которая как бы стягивает черты лица, делает его абсолютно узнаваемым и вместе с тем неповторимым. Это лицо, открытое Богу, - светлый лик святой – может быть, лучший пример, донести который до современного школьника и студента помогает деятельность тех выдающихся ученых, которые посвятили свою жизнь изучения духовного наследия святой Елисаветы.

 

Примечания:

 

Печатается по Силантьева М.В. Христианское образование как проблема современной культурологии / М.В. Силантьева // XIV Свято-Елисаветинские чтения. Святая преподобномученица Елисавета Федоронва Романова: пуль к православию / Отв. ред. И.К. Кучмаева, ред. Ю.Г. Кучмаева. - М., ФГБОУ ВПО "ГАСК", 2012. - С. 90-102.