Церковь и мы. Кому стоит меняться?

В 1994 году у меня появляется первый опыт «исповедничества». Учитель логики предлагает мне найти общее в словах: Будда, Мухаммед, Христос, бесы, дьявол. Недрогнувшей рукой я оставляю Христа в гордом одиночестве, а всю остальную компанию отправляю к дьяволу. Решение не радует педагога. Она долго рассказывает об основателях мировых религий, и предлагает еще неделю подумать над тестом. В ответ она получает текст Символа веры, переписанный мной от руки. Тройка в четверти позволяет мне сравнивать себя с древними мучениками.

1996 год. Я учусь на первом курсе филологического факультета, считаю себя знатоком церковнославянского языка и нахожу простое и верное решение для всех церковных проблем – нужно перевести богослужение на русский. Мои аргументы необычайно сильны: во-первых, Церковь станет ближе к народу, во-вторых, пора уже сбросить славянщину с корабля истории, в-третьих, четвертых, пятых и шестых, мое мнение разделяет сам Сергей Сергеевич Аверинцев.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Мои взгляды изменились: я считаю, что плохо изъясняюсь даже на русском языке и не считаю себя вправе указывать Церкви и священноначалию, на каком языке совершать богослужение или читать Евангелие на службе. Два десятилетия я изучаю историю Церкви и государства, древнерусские жития святых, живу церковной жизнью, могу правильно открыть богослужебные книги и соединить службы, но с каждым прожитым днем мне все больше кажется, что почти ничего не знаю о Церкви. Патристика, литургика или аскетика остаются для меня темным лесом. Я изучаю античную и средневековую историю, зачитываюсь Умберто Эко или текстами, которые написали Ле Гофф и другие представители школы анналов. Я все больше ухожу в свою любимую историю. Читаю, думаю, иногда молюсь. Недавно начал воспитывать сына, но не представляю своей жизни без Церкви.

Мне неинтересны споры о том, куда ведет Церковь Святейший Патриарх, я перестал участвовать в дискуссиях о языке богослужения, не согласен с теми, что народ должен читать Евангелие, а не акафисты.

Благодаря книгам и знакомству с настоящими христианами я перестал заботиться о просвещении и исправлении других и хочу просветить хотя бы самого себя.

Мой любимый митрополит Антоний Сурожский однажды сказал: «Священник должен быть либо святым, либо образованным». До святости мне бесконечно далеко, а потому я занимаюсь своим образованием. Пытаюсь понять свою Церковь. У меня все больше вопросов к самому себе и все меньше – к Патриарху, епископату, священству или единоверцам.

За двадцать лет я лишь прикоснулся к огромному наследию моей Церкви, краем глаза увидел настоящих верующих, на которых хотел бы быть похожим. Я все чаще вспоминаю слова Сергея Аверинцева, сказанные им в самом начале 90-х годов прошлого столетия: «Наши новые православные, околоправославные, сочувствующие, то есть «широкая публика», кажутся мне уж слишком похожими на детей. Позавчера они вовсе не думали на церковные темы; вчера каждый осанистый архиерей казался им ангелом или святым, только что сошедшим с иконы; сегодня они зачитываются газетными разоблачениями про Священный Синод как филиал КГБ… Так подросток, узнавший нехорошую подробность о своем обожаемом кумире, торопится зачислить его в изверги рода человеческого. Но на то он и подросток. Не будем спрашивать, что хуже — умильное легковерие или школьнический пыл разоблачительства; одно стоит другого, ибо то и другое чуждо чувству ответственности».

С небольшими поправками, этот текст важен и для нашего времени: достаточно открыть социальные сети, чтобы увидеть, как много мы требуем от нашей Церкви, и как мало – от самих себя.

Надеюсь, мне удастся хотя бы в конце жизни стать взрослым христианином, ответственным за свою Церковь. Надеюсь, что это получится и у участников наших реальных и виртуальных дискуссий.