Протоиерей Владимир Шмалий. Религия появилась только в Новое время

— Да, в досовременную эпоху все было пропитано религией — все стороны общественной жизни и культуры. Но сегодня мечта о восстановлении такой цельности является социальной утопией.

— Недостижимым идеалом?

— Наверное. Я думаю, что сейчас мы, скорее, находимся в ситуации стремления к такому видению целостности, которое включает в себя сложность нашей культуры, нашей истории и многоаспектности общественной жизни. И в этом смысле богословие обладает важным ресурсом.

— Но почему именно богословие? Апостолу Петру было сказано: ты не думай, о чем говорить, Дух Святой будет говорить твоими устами. Не здесь ли, не в выходе ли за рамки богословия нужно искать путь?

— К сожалению, «школьное богословие» является до некоторой степени продуктом Нового времени, эпохи секуляризации, когда разделялись смыслы и жизнь. Русские религиозные философы, так же как и богословы, критиковали его.

— Да, в девятнадцатом веке в духовных школах по сути разучивали верить. Через учение.

— Это разрыв исторический. Когда, скажем, преподается отвлеченная дисциплина, где Священное писание присутствует в виде цитат для подтверждения мыслей, которые априори уже имеются у богослова.

Вместе с тем просто отказаться от школьного богословия, от богословских дисциплин, сложившихся в Новое время, тоже невозможно. Это история. И нам нужно честно принять ее и увидеть то положительное, что в ней есть.

Богословие должно, с одной стороны, отчетливо понимать свою связь с духовной жизнью, с литургической практикой, с мистическими основами нашей жизни, с Преданием, а с другой — видеть многообразие исторических способов описания духовного опыта.

И все проблемы взаимодействия с обществом и культурой не могут решаться по схеме упрощения, нужно иметь в виду эту сложность.

— И обществу, наверное, тоже. Ведь то, что мы видим сегодня, — все эти гневные крики в адрес Церкви, — тоже результат старых уютных советских схем. Правда, и оппонентов можно понять. Возникает естественный страх идеологического тоталитаризма. В православии видят тоталитарную идеологию. Мы хотим жить своей либеральной жизнью, каждый по-своему, а вы нам навязываете веру в какого-то единого Бога. А сейчас единое воспринимается именно в контексте тоталитаризма. И может, тут и нет ответа.

— Да, ведь большинство людей сформировано образом мысли Нового времени. В частности, противостоянием религии и науки, религии и общества, идеей соперничества, идеей, что кто-то должен победить.

Еще совсем недавно считали, что победить должна наука, а религия отмереть. Но религия не умерла. И некоторые сегодня видят в этом реванш религии.

— За счет общества? Ну в какой-то мере это ответ на стремление полностью выдавить религию в гетто. А возможно какое-то более сложное сосуществование?

— Религиозное присутствует везде и во всем. И искусственное выделение, маргинализация, насильственная локализация его в социальном и культурном пространстве невозможна, она будет насилием.

Жесткое разграничение религии и общества невозможно просто потому, что они с неизбежностью сосуществуют. Это все равно что противопоставлять науку и искусство. Что победит — наука или искусство? Физики или лирики? Представьте себе на секунду общество, в котором всем необходимо четко определиться, за кого вы: за науку или искусство, за науку или религию.

— Да уж, страшноватая картинка.

— Нельзя мыслить религию в обществе просто как отделенную от общества группу религиозных людей. Когда кто-то в страшных снах представляет себе такой реванш религиозников, что они придут в наши школы, придут в наши институты, придут в нашу армию и установят там свои порядки, это выглядит как нашествие инопланетян.

Сегодня нужно попытаться уйти от контрпродуктивной парадигмы противопоставления религии и общества. Все участники общественного диалога должны отказаться от претензий на тотальную власть в обществе. В том числе на власть по отношению к истине. Не релятивизируя свою веру, свои ценности, но соотнося себя с теми людьми, которые, возможно, не являются носителями моих ценностей, моих убеждений.

— Однако мы уже довольно давно живем в ситуации, когда Бог может находиться в области мнения. А раз мнения, то и сомнения. Сомнение было всегда. Но мы сейчас оказались в довольно сложном положении. У нас в стране был не просто секуляризм, а насильственный секуляризм. Религия была полностью изъята из жизни нескольких поколений советских людей. И после этого насильственного секуляризма мы начали сразу поклоняться золотому тельцу. Это евреи ему поклонились, только когда Моисей надолго их оставил, пока на горе общался с Богом...

— А мы сразу пришли к золотому тельцу.

— Мы — сразу. И хотя параллельно вроде шел процесс возрождения Церкви, открывалось огромное количество храмов, монастырей, для большей части общества это был как бы параллельный жизни процесс. И вопросы трансцендентного так и остаются за рамками обычной жизни, в области, предназначенной для священников и богословов. Так вот, выйдут ли эти вопросы из определенного для них гетто, чтобы наша вера, если таковая есть, стала не нашим частным мнением, а тем, что определяет нашу жизнь? Как это было до эпохи модерна.

— Секуляризация — это во многом христианский продукт. Христианская мысль изначально содержала в себе критический, рефлексивный элемент. Христианство еще в лице апологетов вышло, если хотите, на «рынок идей», произвело «демократизацию» Логоса, пригласило мыслящих людей задавать вопросы, критиковать. То есть не только каста жрецов может понимать, осознавать, принимать Слово Божие, а вообще все одаренные Логосом люди.

Церковь приобрела культуру, но приобрела и проблемы в виде еретических учений, с которыми нужно было бороться. При этом ужесточалась дисциплина, в том числе дисциплина мысли. Но установка на открытость дискуссии, на потребность слышать внутреннего критика, всегда была в теологии.

Богословие, по крайней мере на Востоке, — успешный проект обоснования подлинности духовного опыта Церкви. Его внутренняя установка — богословствовать не для того, чтобы строить рациональные конструкции ради них самих, а чтобы защитить опыт веры. И этот опыт нужно осмыслить и отстоять перед лицом сомнений.

В эпоху, когда боролись с ересями, критика слишком часто была связана с конкретным еретиком, в пылу полемики были риторические перегибы. Но сама установка — не просто отбросить доводы, а услышать в них рациональное зерно, дать на них аргументированный ответ.

— Видите ли вы проблему в том, что сегодня человек скорее агностик, даже когда он испытывает потребность разобраться в этих вопросах? Зачастую он не доходит даже до формулировки вопросов, его удовлетворяет комфортное ощущение, что он верит в Бога, не углубляясь в размышления о том, что это за Бог. И при этом человек может даже считать себя православным христианином, по сути дела им не являясь.

— Если я вас правильно понял, вы говорите о том, что есть реальные и номинальные христиане, у которых есть набор неверных представлений, то есть они думают, что христианство — это набор идей, представлений, ценностей, которые таковыми не являются, при этом эти люди являют собой определенную общественную силу.

— Они и сами считают себя и в глазах других выглядят представителями православной общины.

— На мой взгляд, это проблема. Как правило, это носители «культурного православия», культурного в том смысле, что у них есть набор неких культурных стандартов, они считают, что принадлежат к православию по рождению, что православие — это ряд каких-то праздников, и оно связано с национальной идентичностью.

Для общества есть проблема, потому что оно зачастую отождествляет Церковь с «культурными православными».

Есть проблема для самой Церкви. Конечно, есть прихожане, верующие, ядро церковное — те люди, которые регулярно ходят в церковь. Если ты православный христианин, ты каждое воскресенье ходишь на литургию. И эти люди составляют Церковь в строгом смысле слова. Но как соотносить себя с теми, кто «культурно» относит себя к Церкви?

Надо привыкнуть, что мы живем в многоголосом пространстве, открытом, в котором некоторые люди несут ахинею — это обратная сторона свободы. И я не считаю, что Церковь должна каждый раз реагировать и увещевать тех, кто странным образом скрещивает православие с чем-то от него далеким.

Христианское богословие остается, пожалуй, единственным защитником концепции свободы воли человека