Максим Кантор. Резиновая мораль

Есть скульптура Родена «Граждане Кале» — символ гражданского достоинства. Во время Столетней войны англичане осадили ключевой город Франции. Осада продолжалась целый год — это огромный срок для небольшого города, где запасов продовольствия не может быть много.

Наступил голод, сопоставимый с ленинградским, блокадным.

Город умирал, но держался. То была героическая оборона. Когда смерть от голода стала неизбежной, заговорили о сдаче.

Англичане куражились: потребовали выдать шестерых жителей для назидательной казни. Вызвались идти первые богачи города. В те годы богач чувствовал себя первым гражданином, то есть первым лицом, несущим бремя беды, — этим героическая пора начального капитализма отличается от расслабленной морали нашего времени.

По требованию нападавших шестеро граждан вышли нагими, с веревкой на шее — готовые к казни: они вышли на казнь, принося себя в жертву другим — их казнь означала, что других отпустят. В этом и состояло гражданское достоинство первых лиц города: отдать себя за граждан. Стояли до предельного конца, превозмогли всё; а когда наступила физическая смерть от голода, вышли вперед — убивайте нас, но отпустите других.

Те, кто нападают, редко прощают сопротивление: татары выжгли дотла «злой город» Козельск, и крестоносцы по кирпичу разнесли несгибаемый замок Монсегюр — именно за то, что те стояли насмерть. А сдались бы, жертв было бы, возможно, меньше. То есть всё равно бы перебили многих — как без этого? — но, возможно, не всех. А тут — всех.

Вообще говоря, в том, чтобы не сдаваться более сильному, обыватель практического смысла увидеть не может — это ведь бессмысленная жертва. Реальность доходчиво объясняет — сильный прав. Так что же рыпаться?

Что стоило сдать крейсер «Варяг»? Разумно ли защищать один корабль против японской эскадры и тем более топить его? Какой практический смысл в обороне Брестской крепости, когда враг давно ушел вглубь страны? Почему держали оборону 300 спартанцев в Фермопилах — в высшей степени бессмысленное предприятие.

Объяснение есть, просто его не всякий услышит. Так происходит потому, что существует понятие «честь» — и для морального человека честь важнее жизни. Вот за этим самым и стояли насмерть.

Разумеется, можно выстроить прагматически верное рассуждение, в котором жизнь без чести — лучше, чем честь без жизни, но многие сотни лет мораль настаивала на том, что честь дороже.

И эта мораль лежит в основе нашей цивилизации. Зачем врачи борются за жизнь 80-летнего старика, который всё равно обречен судьбой, просто потому, что он стар?

Допустим, выиграет медицина пять месяцев жизни старика. Оно того стоит? Однако врачи не сдаются, сражаются за каждую минуту жизни человека перед небытием. Потому что каждый человек — единственный. За каждого неповторимого идет бой. В этом поединке с небытием за каждого обреченного состоит честь врача.

А честь солдата и горожанина состоит в защите города и сограждан. Арифметика убийств может посчитать, в каком случае жертв было бы больше — при сдаче города или при его обороне. Допустим, в Ленинграде при сдаче города погибло бы меньше народу, нежели при его защите; ну, убили бы евреев, комиссаров; ну, погнали в лагеря — в тот год смертность военнопленных в гитлеровских лагерях достигала 80%.

Убили бы, конечно, многих, но вдруг не всех — а что если сдаться выгоднее? Подсчет может выявить, что существует дельта в сравнении количества жизней, отданных при обороне, и количества жизней, которые бы забрали при капитуляции.

Но суть морального существования в том, что многие отдают жизни за то, чтобы не убили одного. Это нерационально — но мораль вообще нерациональна. Мораль — это о другом. Многие солдаты гибнут, чтобы спасти одного рядового Райана — гибнут потому, что это вопрос солдатской чести.

Многие гибнут, освобождая лагерь Освенцим — хотя в бою погибают здоровые солдаты, освобождая умирающих доходяг. Здоровый Януш Корчак пошел в газовую камеру с еврейскими детьми, которые были всё равно обречены — из чувства чести; а ведь он мог бы пойти домой обедать.

Когда принимают бой, то отнюдь не всегда рассчитывают на победу; и в бой идут вовсе не потому, что хотят победить. И поэтому, разумеется, тоже; но главное — сражаются потому, что не могут терпеть унижения другого.

Та война была особенной. Многие люди отдали жизнь за то, чтобы не видеть, как унижают слабого и дальнего — это нерационально, но в этом достоинство человечества. В том числе в этом было состояло достоинство Советского Союза в войне с гитлеровской Германией, в войне с идеологией, защищавшей избранных.

Рассудительное время делает коллаборационизм обаятельным — а героизм бессмысленным; мораль становится обузой, надо еще доказать, какой смысл отдавать свои жизни за то, чтобы айнзатцкоманды не жгли ленинградских евреев. В аморальности — много разумного.

Это здоровая, взвешенная позиция. В бесчестии вообще много практической пользы — недостаток один: детей учить нечему — можно вырастить лишь сволочей.

Презерватив всем хорош и практически удобен, это прогрессивное подспорье свободной любви; недостаток прибор имеет один — дети не рождаются.