Владимир МЕДИНСКИЙ: У нас записано в Конституции: «Цензура запрещена». Можно дополнить: «Творчество разрешено»

— В 2012 году вы планировали создать концепцию государственной политики в области культуры. Завершена ли она? Как вы представляете себе культурную политику в таком государстве, как российское?

— Концепцию пишем. Дело много сложнее, чем казалось на первый взгляд. И вопрос здесь не в правильных словах и красивых формулировках, а в тех действиях, которые необходимо предпринимать уже сейчас, и решениях, требующих исполнения в ближайшем будущем.

— Каковы эти действия? Что самое существенное в концепции?

— Первое. Государство оказывает финансовую поддержку проектам, которые считает нужными для сегодняшнего формирования полноценной культурной среды. Второе: культура является капиталопроизводящей отраслью, и государство поддерживает то, что ведет к приросту человеческого капитала. В тех обществах, где культуре уделяется должное внимание — от культуры быта и ведения диалога до кино, театра, музея, — люди живут дольше и счастливее. Семьи, где с детьми вместе ходят в цирк и кино, прочные и дружные. И цирк, и зоопарк, и парк культуры и отдыха — тоже наша сфера деятельности. Все то, что ведет к улучшению качества жизни, — государство стремится поддерживать, используя те ресурсы, которые у него есть.

Дальше. Ресурсы государства должны концентрироваться не только и не столько на крупных учреждениях культурной отрасли — Мариинском театре, Большом, Эрмитаже. Мы являемся Министерством культуры всей страны. Именно поэтому в этом году мы особое внимание уделяли росту заработной платы как в федеральных учреждениях, так и региональных, и ситуацию смогли изменить кардинально. В среднем зарплата в федеральных учреждениях культуры выросла в 2012—2013 гг. почти вдвое (!) и уже превышает среднюю по стране. Этого никогда не было.

— Но мы же знаем, что увеличение зарплаты было часто связано с увольнениями, с сокращением штата, не всегда оправданным.

— Общее сокращение штата за полтора года — около 3—4%. Безусловно, в ряде учреждений оно больше, но в других его нет вообще. Что касается напряженной ситуации в гуманитарных научно-исследовательских институтах — я побывал во всех и со всеми директорами многократно общался. Будем откровенны: Министерство культуры последние 20 лет вообще не занималось подведомственными НИИ. Принцип был такой: мы вам даем чуть-чуть денег, а дальше крутитесь, как хотите, и что вы делаете, нас не интересует. НИИ получили в 2012 году, когда я только пришел, 10% бюджета на НИОКР, остальные 90% пошли частным компаниям. При этом в НИИ, подчеркну, якобы работали более тысячи ученых. Однако многие сотрудники там лишь числились. Тем не менее в целом в сфере культуры так называемая оптимизация очень невелика. Главным образом она касается «четвертьставочников», пенсионеров. Через месяц после моего назначения ко мне пришел руководитель крупнейшего музея и говорит: «Я так счастлив, что вы начали заниматься этим вопросом. Мне нужно сократить 100 человек, но, когда я начну сокращать, поднимется страшный шум. Вы меня прикроете?» Я говорю: «Прикрою. Пусть шумят. Главное — чтобы не было сокращения ради сокращения».

— Действительно, нет другого министерства, вокруг которого клубилось бы столько публичных дискуссий. Это от реформаторского пыла или некоторой топорности методов и непродуманности решений?

— У нас не реформаторский пыл, а здравый смысл. Я пришел не для того, чтобы что-то ломать, а для того, чтобы люди, которые по-настоящему работают, чувствовали себя комфортнее. А люди, которые отсиживаются на рабочем месте, нашли себе применение в других отраслях. Еще раз подчеркну: у нас минимальное сокращение. А публичного шума много, потому что мы активно работаем, а работники культуры — люди заметные, яркие…

— А не потому ли, что рентабельность ставится впереди творчества?

— Нет никакого показателя рентабельности. Есть показатели роста эффективности работы учреждений в рамках госзаданий. Они всегда были, но никогда не выполнялись. Раньше госзадания писались без каких-либо обоснований, и даже профильные департаменты министерства не вникали в их суть. Поэтому контроль за реальными показателями эффективности для многих стал неожиданным.

— Но это проблема и самого министерства?

— Это проблема организации труда. Удивительно, но до сих пор самым компетентным в Минкульте был департамент экономики и финансов. Бухгалтеры знают всё: кому платят, за что, сколько… А профильный департамент, отвечая за музеи, не знал, сколько стоит выставка, какое количество посетителей, сколько денег выделяется… Музей сам себе писал госзадание. У нас большинство руководителей учреждений — это высококвалифицированные директора, на которых мы молимся, — Тарханы, Ясная Поляна, Петергоф… Но могу привести и обратный пример. Пришли в питерский цирк. Ужас! Жуткий запах, входишь в зал — сиденья оборваны, поролон торчит… Какой праздник, какие дети?! Там животных стыдно держать! Я попросил: «Дайте финансовый отчет за месяц!» Принесли желтенькие такие листочки: компьютера нет в бухгалтерии. Спрашиваю: «А как так получается, что у вас заполняемость 90%, а в деньгах — 40? Оставшиеся — где?» Ответ: «Скидки на билеты». Все отдано посреднику, и посредник от выручки перечисляет половину. А за рекламу представлений платит цирк! Хотя госцирк на проспекте Вернадского в Москве не тратится на наружную рекламу — это считается социалкой. Я спрашиваю у губернатора Петербурга: «А что, социальную рекламу не могли дать цирку?» Ответ: «А кто-то просил хоть раз?» Ну что тут возразишь?

Теперь, при новом директоре — Вячеславе Полунине, министерство выделило петербургскому цирку 650 миллионов рублей на капитальный ремонт и реконструкцию. Чего не было, наверное, со времен братьев Чинизелли.

— Вы сказали недавно в интервью: «По политическим взглядам я — русский». Что есть русскость в вашем понимании и что она вносит в культурную политику?

И не рискованное ли это заявление?

К тому же вы сказали, что европейских ценностей не существует. Это все вместе что значит?

— Общеевропейские ценности — это, безусловно, миф, который выгодно эксплуатируется. Ну так всегда: вот был Pax Romana. Были ли общие ценности у римского сенатора и знатного дака? Конечно, были: в части поесть и выпить, желательно, чтобы рабы прислуживали. Победитель всегда навязывает свои ценности, свое мировоззрение. В том числе и через продвижение своих представлений о добре и зле. Ведь пресловутый «американский духовный империализм» — это не оттого, что они такие плохие. Нет! У них же все хорошо в Америке: система самоуправления — демократическая, с шерифами, графствами и муниципальными собраниями. И логика рядового американца от станка или от компьютера проста: у меня в Оклахоме система работает хорошо — низкая преступность, все шерифа боятся, я честно голосую, мой представитель защищает интересы моего штата. И почему так же хорошо не может быть в Сирии и в Иране? Вот я возьму сейчас и экстраполирую им свою «демократическую» модель управления, и у них тоже будет все отлично. Это искреннее, доброе и наивное чувство. Но в итоге не получается. Потому что Сирия и Иран — не Америка. И Россия — не Америка.

Если какая-то идея называет себя либеральной, приносит благо России, значит, я за эту идею. Если какая-то идея считается консервативной, и притом приносит благо российскому народу, я буду и за эту идею. Зачем загонять себя в какие-то идеологические рамки?

— В России помимо русских масса других национальностей.

— Вообще-то я украинец по национальности, и слово «русский» воспринимаю так: русские — все, кто живет в России, говорят на русском языке и, выражаясь заумно, «придерживаются единого цивилизационного кода».

— Как вы относитесь к тому, что «православные активисты», про которые зашла речь, врываются на сцену во время спектаклей?

— Совершенно искренне считаю, что ничто так не вредит православию, как некоторые не в меру активные православные активисты. Воистину: заставь дурака Богу молиться, он весь лоб расшибет.

— Но эта цензура снизу связана с общественным состоянием, с общественной атмосферой. Раньше как-то не приходило в голову народу ломиться на сцену или выражаться в стенах театра.

— Ну что вы хотите? С одной стороны, у нас есть Болотная, а с другой — православные активисты. Свободное общество! Я как-то на радио выступал, так один «либеральный активист» драться ко мне полез прямо в студии. Ну и что?..

— Вы лично курируете работу департамента, ответственного за кинематограф. У многих сложилось впечатление, что идеологическая составляющая стала доминантной в управлении отраслью. Только за последний год помимо экспертного жюри созданы научно-методический совет, рассматривающий сценарии; названы 12 приоритетных тем, по которым будет осуществляться поддержка отечественного кинематографа; сформулирована этическая хартия; создается без участия кинематографистов концепция информационной безопасности детей. Культурная политика подменяется идеологией?

— Речь не об идеологии. Раньше Фонд кино действовал по следующему принципу: определялся круг мейджеров, дальше эти мейджеры получали фиксированные суммы и делали на это, что хотели. Какое кино снимали — дело десятое. Никто не интересовался контентом. Поскольку все эти люди очень достойные, предполагалось, что снимут очень хорошее. Однако зритель голосовал рублем — сборы нашего кино неуклонно снижались. А вообще здесь главное — порочность принципа: деньги раздали — делайте, что хотите.

Представьте себе: мы бы взяли и определили мейджеров среди реставрационных фирм. Выбрали бы десяточек, всем раздали по миллиарду, сказали: «Давайте чего-нибудь, чтобы глаз радовало, чтобы фасады были приятненькие, — на ваше усмотрение». Даже строители до такого беспредела не додумались! А в кино эта весьма странная система работала.

Сейчас Фонд кино предлагает: «Приходите с проектом и защищайте его публично». Список грантополучателей серьезно расширен. Дайте сильный проект — и мы его поддержим!

— Но для вас лично на первом месте идеология или художественность?

— Мои приоритеты простые. Первое: российское кино должно вытеснять иностранное. Но оно начнет превалировать, если станет интересным и актуальным. Второе: я хочу, чтобы после просмотра фильма еще долгое время сохранялось позитивное настроение и желание позвонить другу с рекомендацией посмотреть именно этот фильм.

— Все понятно! Бодрое, оптимистичное искусство. Это у нас уже было.

— Разве это плохо? Вот «Легенда-17». Фильм талантливый…

— …духоподъемный.

— …духоподъемный. Прекрасно продавшийся, что особенно приятно, и дающий правильные посылы. У меня ребенок после просмотра потребовал, чтобы я записал его в хоккейную секцию. На самом деле, лично мне самое разное кино нравится… Вот «Weekend» Говорухина — талантливое кино. И, на мой взгляд, что ни на есть социально значимое. Потому что заставляет задуматься о преступлении и наказании. Иногда сериалы смотрю в дороге, когда уже все рабочие документы прочитал, а спать в самолетах не могу. «Крик совы» — хороший, качественный, дорогой, со смыслом. Сейчас досматриваю «Пепел».

— Авторского фильма ни одного не назвали.

— Авторского, это какого?

— Звягинцев, Хлебников, Прошкин, Мизгирев…

— «Возвращение» Звягинцева — хороший фильм, «Орда» Прошкина — отличная работа. Хотя исторически, вы бы, наверное, сказали, «совершенно не выдержанная», с перекосом, но талантливая.

— Почему государство, вкладывая существенные средства в кинематограф, не озабочено его продвижением, созданием альтернативного проката? Почему нет федеральной программы продвижения российского кино?

— Продвижение российского кино сейчас — это в основном вопрос финансирования фестивалей. Недавно за свой счет съездил на один день в Онфлёр. Маленький фестиваль российского кино. Французы стоят в очереди под дождем и спрашивают лишний билетик. Государство тратит на фестиваль 2 миллиона рублей. С точки зрения продвижения российского кино результат соответствует затраченным средствам.

На мой взгляд, необходимы более радикальные шаги по продвижению. Я поддерживал законопроект по квотам, по введению НДС на иностранные билеты. Оказалось, это противоречит нормам ВТО, хотя юристы Минкульта не видят здесь ничего противозаконного. Тему с квотированием мы решили отложить на год, посмотрев, что будет со сборами. Во Франции квотирование работает прекрасно.

— Во Франции многоярусная система создана, а не просто квотирование.

— Поэтому моя личная позиция радикальнее в поддержке нашего кино, чем официальная. Многого добились, распределяя деньги открыто. Но, конечно, хочется большего.

— Режиссер Лев Додин на Культурном международном форуме в Санкт-Петербурге предложил права художника на свободное творчество закрепить законодательно. Как вы к этому относитесь?

— Оно у нас закреплено. У нас записано в Конституции: «Цензура запрещена». Можно дополнить: «Творчество разрешено».

— Кто в кабинете министров ваш союзник, а кто — ваш противник?

— Мы все союзники, противников нет.

— Оппоненты есть?

— Нет. Я считаю, что кабинет министров — очень рабочая команда. Получаю удовольствие от общения и совместной деятельности. Например, с министром финансов Антоном Силуановым постоянно и спорим, и помогаем друг другу, потому что он трезвый и умный человек. Очень, кстати, любит искусство, театр. Сам обращает внимание на какие-то моменты, интересуется: можно чем-то помочь?

— 2014 год объявлен Годом культуры. У нас чудовищное телевидение…

— Это — не к нам.

— Тем не менее канал «Культура», который хотя бы опосредованно должен иметь к вам отношение, сейчас утеснен и урезан. Почему вы с этим соглашаетесь?

— Мы не обладаем полномочиями по регулированию СМИ и издательско-литературной деятельности, Министерство культуры не занимается телевидением.

— Вам не кажется, что телевидение пора возвращать? Иначе вам не решить своих задач.

— Это не мой вопрос. Везде, кстати, по-разному. Министерству культуры Франции, например, «подчиняется» не только ТВ, но даже реклама, потому считается, что реклама есть важный элемент массовой культуры. А у нас исторически это сфера ФАС.

— Логика просматривается одна: деньги впереди всего остального.

— Мы начали поддерживать на ТВ исторические высокобюджетные и сериалы, докудрамы. Хотим, чтобы больше качественных, дорогих, основанных на лучших образцах русской классической литературы сериалов продавалось за рубеж. Ничто так не продвигает образ Турции, как сериал «Золотой век». Его смотрит вся Европа. Английское «Аббатство Даунтон» можно вспомнить и много чего еще. И у нас эти сильные сериалы появились. Например, «Ликвидация»…

— «Оттепель»?

— «Оттепель», согласен. Начало некоторым кажется затянутым, но со временем — втягиваешься, «ловишь волну». «Штрафбат», на мой взгляд, был совершенно неправильным, но очень мощным сериалом.

— Но ведь и сами телеканалы заинтересованы в имиджевых сериалах.

— Вот мы и хотим подтолкнуть к этому. Уменьшаем их риски, стимулируя производство дорогого, основанного на классике рейтингового продукта. То же самое касается докудрам. Докудрама может быть ничтожная, а можно сделать ее на уровне Пивоварова, Парфенова, уровня «Романовых», собирающих большую аудиторию, благодаря красивым съемкам и качественному художественному материалу. Аудитория сериала, докудрамы в десятки раз выше, чем аудитория кино. Теперь там заняты большие режиссеры, известные актеры. Возьмите американскую «Игру престолов» — это ведь уровень «Властелина колец» по масштабу съемок.

— Наши телеканалы не настолько бедны, чтобы им еще и Минкульт помогал.

— Мы помогаем не каналам. Мы, как правило, имеем контракты с компаниями- производителями, получающими деньги с двух сторон. Канал им говорит: «Столько денег вам не дадим, невыгодно, не отбивается». Но если мы добавляем производителям, каналы соглашаются: «Ладно, давайте рискнем».

— Вы как-то сказали, что будете считать свою миссию выполненной, если в организации культурного досуга россиян будут ваши полкопейки. Как будто директор ЦПКиО выступал. Какая разница между культурной политикой и культурным досугом?

— Культурная политика — это то, чем занимается государство, а вот культурный досуг — то, чем занимаемся мы с вами в свободное время. В каком контексте я говорю о культурном досуге? По Марксу, «степень развития общества определяется количеством свободного времени граждан». Но свободное время человек может провести по-разному. Полежать с банкой пива на диване, сыграть в домино, посидеть на кухне с друзьями. И если в этом обычном реестре появится два часа в месяц на посещение музеев, три часа в полгода на посещение театра, два часа в неделю на просмотр хорошего фильма, а еще он сходит с ребенком в зоопарк, цирк, почитает хорошую книжку…

— Так это все происходит помимо Министерства культуры.

— Наша задача, чтобы эта доля культуры, которую я называю просвещенным досугом, — в нашем быту росла. Почему я требую от музеев увеличивать посещаемость, завлекать посетителей всеми возможными способами? Потому, что ходить в музей точно лучше, чем лежать с пивом у телевизора. В том числе поэтому мы поддерживаем наше кино. Дело не в том, чтобы профинансировать существование хороших режиссеров, до сих пор это именно так и воспринималось. Мы 400 документальных фильмов финансировали в 2011—2012 гг. ежегодно, и ни один не был показан по большому телевидению!

— Ну это больше говорит о телевидении, а не о фильмах…

— Дело не в телевидении. Не было такой задачи — показывать. Фильм иногда делался в одном экземпляре, да и сдавался в Красногорский архив. Спрашиваю: «А в чем смысл?» Якобы поддержка отечественных документалистов. Ну давайте просто денег им раздадим! Купят себе что-нибудь нужное…

— Есть прекрасные фильмы, которые один раз показывают на «Артдоке», и больше их никто не видит.

— Это — абсурд! Поэтому мы ставим требование: обязательность показа. Договоритесь с каналом, найдите интересанта на ваш фильм, мы профинансируем. Хотя, конечно, нужно и в обратном ключе: чтобы качественное документальное кино с рекомендацией СК РФ и Минкультуры — как можно больше шло на телеэкранах.

— Что вы думаете о трансформации ведомственного издания, газеты «Культура»? И почему ваше прогремевшее интервью с Еленой Ямпольской так поразительно отличалось по тональности вопросов от всех остальных, будь то «Коммерсант FM» или «Литературка»?

— Я скажу так: есть люди, которым не нравится газета «Культура», есть люди, которым не нравится «Новая газета», а многие на дух не выносят радио «Эхо Москвы». Все это называется «свобода слова». И дай Бог, чтобы палитра оставалась яркой. Только так можно получить более или менее объективную картину происходящего не только в культуре, но и в стране в целом.

— За полтора года работы министром, что вы ощущаете как свой триумф, а что — как свой провал?

— Гордиться можно только одним: выполнением тех плановых показателей, которые есть перед нами. Остальное рассудит время.

— Ой, какой скучный ответ! Двадцать четвертый съезд партии!

— Реальный факт: существенный рост зарплаты — безусловно, достижение.

Не буду про кадры: насколько эффективными руководителями окажутся Владимир Урин, Марина Лошак, Вячеслав Полунин, Юлия Шахновская, Николай Цискаридзе, Эдгард Запашный, Зельфира Трегулова — будет видно со временем. Но все они успешные люди, и есть уверенность: уже доказав свою работоспособность, целеустремленность в своей сфере, они справятся и на новых постах.

Значительно больше средств стали получать наши подведомственные учреждения за счет перераспределения финансовых потоков. Мы воссоздали государственную компанию РОСИЗО. Не прошло и двух месяцев, а мы уже открыли первую выставку, организованную РОСИЗО. Дальше могу долго перечислять.

— Существует огромная проблема театральных гастролей: куда везти, что везти, какой зритель, каким образом его просвещать? Вы этим занимаетесь?

— В этом году мы в 6 раз увеличили финансирование гастрольной деятельности российских артистов и коллективов. Другое дело — у нас нет оператора, как в советские времена, когда была единая гастрольная политика и на этом не делали бизнеса. Сейчас мы понимаем, что любая частная компания, любое некоммерческое объединение, которое занимается гастролями, всегда закладывает свою прибыль. И даже не в этом дело. В штате Минкультуры гастролями занимается один человек!

— ???

— Потому что старое разрушили, все выпустили в «рынок», внимание к гастрольной деятельности ослабло. Сейчас деньги появились, а значит, надо думать, как их максимально эффективно использовать. Первое, на что планируем сделать акцент, — это софинансирование с регионами.

— У вас есть время на личное творчество?

— Нет.

— Вы уже не напишете ни одной книги?

— В этом кресле — вряд ли. Не то чтобы времени нет, не могу себя заставить писать, просто настрой сейчас иной…

Хотя друзья подначивают: пиши «Мифы о российском правительстве» :-))

— Профессия политолога и историка не мешает в решении культурных вопросов?

— Помогает. У меня на любой вопрос есть 10 исторических примеров.

— Кем из деятелей вы восхищаетесь в российской истории?

— Екатерина Вторая.

— В блеске ее Золотого века?

— Дело не в Золотом веке, а в умении работать на результат. Было, наверное, три самых больших трудоголика на троне в истории России, коли брать модную ныне тему Романовых. Петр Первый: очень много сделал, но с массой побочных эффектов, ибо в достижении цели на средства внимания не обращал. Вторым трудоголиком была Екатерина Вторая, каждодневно с 6 она уже начинала трудиться. Третьим — Николай Первый. Но если сравнивать результат в сопоставлении с жертвами, пролитой кровью и ценой, то Екатерина Вторая, безусловно, на первом месте.

— Вы не упоминаете Сталина, который тоже был трудоголиком.

— Сталин такого же порядка сложная фигура, как и Иван Грозный, и Петр Первый. Это были схожего менталитета люди.

— Кто вам еще особенно дорог?

— Особенно дорог? Жена, дети, родители.

— Руководите ли вы чтением своих детей? И какие книги рекомендовали бы в первую очередь?

— Хороший вопрос, приятно отвечать. Знаете, плохо руковожу. Читал им в прошлом отпуске «Остров погибших кораблей» Беляева, «Принц и нищий», «Детскую книгу» Акунина. Сейчас времени нет, а надо бы. Зато интернет детям отключил в мобильных телефонах. Это жесткая позиция родителя.

— Вопрос от коллег из Карелии. Как вы оцениваете деятельность Нелидова, которого вы год назад назначили директором в Кижи?

— 17 декабря в министерстве была публичная защита итогов работы Андрея Нелидова. Мы всех пригласили на такие мероприятия, всё по-честному. Поэтому можете судить сами.

— В Эрмитаже народ беспокоится: не претендуете ли вы на место Михаила Борисовича Пиотровского после отставки?

— Недавно поздравлял Михаила Борисовича с днем рождения. И могу повторить вам дословно: «Для меня большая честь работать с Михаилом Борисовичем, я многому учусь у него и очень надеюсь, что это продлится еще долгое время».

— Можно спросить: кто создатель этого дивного бюста?

— Не знаю… Мне его подарили, когда я в «Единую Россию» пришел.

— А это кто, Путин? Как-то не похож…

Очень доброе лицо!

— Ну у меня, видите сами, привычных портретов начальников нет… А этот бюст мне дорог. Вот уже 12 лет он со мной ездит из кабинета в кабинет. Как талисман.