Протоиерей Геннадий Фаст. Сначала христианин, священник — потом

Ну а если говорить об особенностях нашего времени, нашей ситуации, то здесь, конечно, можно отметить много интересных и значимых моментов. Наше общество, которое в значительной степени обезбожено и развращено нравственно, хочет видеть в священнике духовно-нравственный авторитет. Все остальное — удачный ли он администратор, хороший ли строитель, образованный ли богослов — менее важно, чем его духовно-нравственный облик. Конечно, любой человек призван к достижению определенного нравственного и духовного уровня. Но задача священника — явить миру Христа. Люди должны узнавать в нем черты Христова образа. К сожалению, это далеко не всегда происходит. А иногда люди видят просто разительный контраст между Христом, о Котором читают в Евангелии, и конкретным священнослужителем. Это несоответствие может проявляться и во внешнем виде (отказ от духовного платья, замена его обычной светской одеждой при первой возможности), и в отношении к материальной стороне жизни, и во властолюбии, и в высокомерии, доходящем до вельможности, и много в чем еще. И это на фоне Сына Человеческого, Который не имел, где главы приклонить. И говорит это — о том, что Христос для таких батюшек — вовсе не главное. Они знают, что Он есть. Но они Им не живут. Нет христоцентричности. А в священнике все должно быть христоцентрично. Апостол Павел мог много чего явить этому миру — и знания, и другие свои дарования, но он сказал: все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа (Флп. 3, 8). Вот когда батюшка не будет знать ничего, кроме Христа Распятого и Воскресшего, тогда будет священник, которого ждет общество.

Важно, чтобы в священнике была такая диалектика: с одной стороны, он должен быть одним из нас, как и Господь, Который не отрывался от людей, а шел к ним как свой, как брат. А с другой стороны, должно быть очевидно его иночество. Я использую это слово сейчас не в привычном смысле, не о постриге говорю, а о том, что священник, будь он из «белого» или «черного» духовенства, должен быть иным по отношению к этому миру: вы не от мира, как говорит Христос ученикам (Ин. 15, 19). В этом значении иноком должен быть каждый христианин и тем более — каждый священник. Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего,— писал апостол Павел (Рим. 12, 2). А мы часто эту инаковость теряем, стыдимся ее, и вот — там, где надо быть братом, таким же, как другие братья и сестры, там мы вдруг вельможи. А там, где надо быть иноками, — мы, вульгарно выражаясь, свои ребята в доску. Это надо очень тонко чувствовать: где должен быть инок, а где брат среди братьев. А мы это делаем порой с точностью до наоборот.

Да, от священника ждут исполнения неких судейских функций в обществе, ждут, чтобы он судил народ подобно судиям Израильским. Есть земной суд, государственная судебная система, но люди ждут иного суда. Они не могут только ждать Суда Последнего, Суда Страшного — им необходимо, чтобы Суд Божий присутствовал в их жизни — сегодня, сейчас, здесь. Священник уже самим фактом своего существования, своей проповедью, своими ответами на вопросы заставляет людей видеть такой суд в нем самом. И здесь он должен обладать тем самым даром различения духов, о котором пишет апостол Павел. Духов слишком много, житейские ситуации слишком сложны и подчас запутанны, и люди ждут от священника ясности, разъяснения: где дух Божий, где Дух Христов, а где духи чуждые.

Периодически приходится слышать, что православный священник сегодня — фигура, знаменующая «возвращение к корням», необходимая для создания национального колорита… Ну понятно — в Бурятии должен быть лама, в Узбекистане мулла, в России — священник, или архиерей, или сам Патриарх — в зависимости от масштаба происходящего события. И в определенном смысле это правомерно. В Апокалипсисе сказано, что цари земные принесут <…> славу и честь народов в Небесный Иерусалим (Откр. 21, 24–26). Народ не может быть народом, если он не является какой-то духовной общностью. Духовным стержнем нашего народа является Церковь, а ее представителем, безусловно, священник. Поэтому желание видеть священника в любом собрании народа понятно и непредосудительно. Но здесь нужно чувствовать грань, чтобы не произошло подмены. Священник должен не символизировать национально-конфессиональную принадлежность, а представлять Христа. Нередко ведь бывает, что люди, ратующие за Православие, совершенно равнодушны ко Христу. Православие нужно им лишь как идея, как знамя. С внешней же стороны нами порой хотят заменить бывших партработников. Я помню, как еще в 80-х один представитель краевой власти задал мне вопрос: а вы готовы сейчас заменить собою КПСС? Однако если бы аббревиатуру КПСС сменила аббревиатура РПЦ, то это и была бы РПЦ, а не Святая Соборная Апостольская Церковь. Так вот, если люди, пригласившие священника на какое-либо мероприятие, понимают, что духовным стержнем народа является Церковь, Глава которой Христос, а Патриарх — ее предстоятель, а священник ее представитель здесь, — то это хорошо, и приглашение только радует. А если священник призван только создавать национальный колорит… Это те же грабли, на которые наступил в свое время народ иудейский: он никак не мог отказаться от идеи Мессии, но от реального Мессии смог отказаться совершенно спокойно. О том же и у Достоевского в Легенде о Великом Инквизиторе. Страшна подмена — когда живая вера, живой Христос, устроение Царства Божия подменяется некоей традицией, когда Церковь воспринимается лишь как часть декора, — тогда может быть много худого.

Да, сейчас немало раздается иронических реплик: дескать, куда ни кинь — всюду какой-нибудь батюшка. Там что-то открывают, там юбилей, там мероприятие, никакого отношения к вере и Церкви не имеющее, — и везде непременно нужен священник или, в зависимости от уровня мероприятия, архиерей. Но здесь я бы сказал так: если нас просто таскают как свадебных генералов, то это плохо. А если мы помним, что мы соль земли… Соль ведь добавляется в любое блюдо, не только в соленое, но и в сладкое — никто не будет есть торт, если тесто забыли посолить. Все осоляется! Мне не раз доводилось быть на Дне города, на каких-то еще мероприятиях, и потом я слышал отзывы: вот, батюшка здесь, и как-то спокойно, надежно, правильно все идет. И не напился никто, и милиция без дела осталась. И возникает какое-то ощущение полноты жизни: все здесь, все на месте, вот мужчины, вот женщины, вот дети, вот старики, а вот батюшка — значит, все хорошо, значит, живем. Это особенно чувствуется в небольших городках, может быть даже в селах: священник становится органической частью этого города или села, и люди не мыслят уже без него своей жизни. Здесь все зависит от духа: если это в духе Божием, во Христе, то это очень хорошо. Когда же это просто побрякушка, мишура, пустое — тогда люди эту пустоту сразу чувствуют. Именно тогда бывает, что — не люди трезвы, потому что рядом священник, а, наоборот, он напивается вместе с ними. Он становится тогда солью, потерявшей силу (ср.: Мф.5, 13), и это плачевное зрелище.

Мне кажется, общество ждет от нас жизни. Подлинной жизни. По накатанной тропинке внешнего эффекта сейчас уже не пройдешь. Сейчас не византийская эпоха, не эпоха великого княжества Московского. Это надо чувствовать. Не все это чувствуют. Некоторые ведут себе так, будто на дворе XVI век. Но на дворе XXI век, и нам нужно именно ему нести Христа. Если мы об этом не помним, мы и впрямь оказываемся некоей церковно-исторической экзотикой вроде той, которую берегут для зарубежных туристов.

Бывает еще, что батюшка хочет быть — здесь трудно избежать сленга — прикольным или крутым и начинает вытворять — много чего. Не знаю, стоит ли приводить примеры. Крутыми и прикольными мы быть не должны. Можно участвовать в самых различных мероприятиях, но все зависит от того, в каком качестве ты на них присутствуешь, — как христоносец или как такая вот прикольная личность. Наша речь не должна быть неестественно велеречивой, елейной, но она не должна быть и суперъестественной. Должна быть простота во Христе. А такая простота не может быть наигранной, она — плод подлинной жизни духовной.