Так получилось, что в жизни настоятеля собора святого Иоанна Предтечи в Вашингтоне протоиерея Виктора Потапова и семинария, и общение с владыкой Лавром переплелись в единое целое. О том, как это произошло, отец Виктор вспоминает сегодня.
Архимандрит Лавр (Шкурла), 1967
Мое знакомство с владыкой Лавром началось более полувека назад, в 1963 году. Мне тогда было 15 лет. Я помню, владыка Лавр (в ту пору еще игумен Лавр) приехал в наш Свято-Сергиевский приход в городе Кливленд с докладом о своей недавней поездке на Святую гору Афон и на Святую Землю.
Лет 40 назад в Кливленде построили большой новый храм. В его создании самое деятельное участие принимал мой папа – Сергей Потапов, бывший строителем. А архитектором выступил папа одного из моих нынешних прихожан – Михаила Назарца.
Мое знакомство с владыкой Лавром началось более полувека назад, в 1963 году. Мне тогда было 15 лет
Владыка же приехал к нам еще в старый храм, и папа взял меня, подростка, на эту встречу.
Тогда игумен Лавр был сравнительно молодым, у него была черная, как сажа, борода и такие же волосы. Я помню, что он немного необычно говорил по-русски. У него был такой украинско-карпаторусский акцент, ведь он родом с Карпат, где в 1940-х годах и поступил в монастырь преподобного Иова Почаевского. Во время войны всех монахов и послушников эвакуировали в Женеву, поскольку на Чехословакию наступали красноармейцы. Тогда все боялись советских войск, потому что официальная идеология Советского Союза была воинственно-атеистической.
После Женевы братия переехала в США, где поселилась в уже существовавшем к тому времени Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле в штате Нью-Йорк.
Я тогда был не очень воцерковленным человеком, слыл немножко «диким американцем» и не очень уважал все, что было русским. В самом разгаре была холодная война, и для молодого русского американца это был травмирующий опыт в том смысле, что все русское – это плохое.
В ту пору в США все путали Россию и СССР. Мне надоело спорить с американцами, я был не особенно осведомленным и очень сожалел, что вообще являюсь русским. Возможно, сейчас это может показаться странным, но это сущая правда. Я очень плохо говорил по-русски, даже несмотря на то, что мои родители дома изъяснялись только на этом языке.
Правда, моя мама родом с Украины, поэтому половина слов были украинскими. Например, она всегда говорила «цыбуля», а когда я узнал, что по-русски это «лук», то не мог поверить своим ушам: как так, ведь по-английски «look» ‒ значит «смотреть». Мое знание русского языка было, можно сказать, кухонным – «картошка», «хлеб», «вилка», «нож» и т.д. И я хотел поскорее ассимилироваться.
Протоиерей Виктор Потапов. Фото: М. Родионов / Православие.Ru Но
тот рассказ игумена Лавра чем-то зацепил меня. Мне было
очень интересно смотреть диапозитивы, которые он показывал, и
слушать его: оказывается, есть какая-то монашеская республика на
Афоне, есть Святая Земля, святые места, где живут монахи и
монахини. И хотя всю эту новую информацию я до поры до времени не
использовал, она запечатлелась у меня в уме и в сердце.
А через пару лет произошло мое воцерковление: я начал регулярно ходить в церковь и прислуживать. Вдруг я понял, что все это имеет огромный смысл, начал катехизироваться у нашего настоятеля отца Михаила Смирнова, приезжал к нему домой, и он меня многому учил. В руки мне попала книга дореволюционного издания «Храм Божий и церковные службы» священника Николая Антонова. Она была написана по нормам старой орфографии, я читал ее с грехом пополам, но очень многое узнал.
Можно сказать, что все эти моменты потихонечку готовили меня к новой встрече с отцом Лавром. Она произошла примерно в 1966 году, когда я стал ездить в Свято-Троицкий монастырь в качестве так называемого «летнего мальчика». Дело в том, что при обители тогда существовал летний лагерь для мальчиков – наподобие скаутского. Но это был не совсем такой лагерь: мы жили как послушники, вставали рано утром, ходили на службы. Семинаристы учили нас Закону Божию, вместе с монахами мы собирали сено, отправляли по всему миру журнал «Православная Русь» ‒ он тогда был очень популярен в русской эмиграции, это была большая работа, и нас, «летних мальчиков», привлекали к ней.
Отец Лавр тогда был архимандритом. Вскоре его избрали епископом, он приехал к нам, и я помню, как взял у него святительское благословение.
Тогда он пребывал в Нью-Йорке, поскольку работал секретарем Синода. В Джорданвилль приезжал раз в неделю – преподавать в семинарии патрологию (учение святых отцов Церкви).
Он был очень ласковый, располагал к себе, всегда оставался очень простым человеком, без какой-либо напыщенности
В ту пору я был очень стеснительным мальчиком и с большим благоговением смотрел на старшее духовенство, а тем более на монахов. Поэтому мое общение с владыкой Лавром, было, как говорится, «на расстоянии» ‒ я был такой неуверенный в себе подросток, хотя и старший, и боялся разговаривать с «начальством», если так можно сказать.
Но все мое общение с отцом Лавром было очень приятным. Он был очень ласковый, располагал к себе. На самом деле, он оставался очень простым человеком, без какой-либо напыщенности.
Одно время отец Лавр вместе с архимандритом Владимиром (Сухобоком) заведовали монастырской канцелярией, и я помогал им упаковывать и рассылать книги, ведь наша Свято-Троицкая обитель была крупнейшим русским церковным издателем за пределами России. Там печатались многие богослужебные книги, замечательный многотомный «Великий сборник», который содержал все главные богослужения церковного года. И мы отправляли их заказчикам по всему миру.
Кроме того, владыка завел очень тесную дружбу с афонскими монахами, и они присылали нам в Джорданвилль дубликаты старых русских книг. Там накопилось много изданий, выпущенных в России. До революции их просто не успели распространить, и владыка Лавр устроил так, что они приходили к нам в Джорданвилль. Я помню, что покупал некоторые из них на свои скудные копейки, и они до сих пор хранятся у меня дома в библиотеке.
Свято-Троицкий монастырь (Джорданвилль)
Помимо книжного дела, у отца Лавра были и другие послушания. Например, он не боялся работать на кухне. Тогда все – не только семинаристы, но и монахи, и даже иеромонахи и архимандриты ‒ были обязаны периодически готовить пищу для всех по воскресеньям. В будние дни был постоянный повар, но ему давали отдых в выходные. Я помню, отец Лавр готовил борщ и другую еду на кухне, а мы, семинаристы, помогали.
Мы собирали картошку на монастырском поле, и отец Лавр, уже даже став архиереем, собирал ее вместе с нами
Наряду с этим мы собирали картошку на монастырском поле, и отец Лавр, уже даже став архиереем, собирал ее вместе с нами. Иногда это происходило в серьезную непогоду – когда шел дождь, когда было уже холодно. Но несмотря ни на что, он засучивал рукава и работал вместе со всеми.
Такие смирение и доступность владыки Лавра, конечно, были невероятными. Ведь епископ – это словно «князь» Церкви, но владыка не гнушался смирять себя и работать наряду с другими. Безусловно, это производило неизгладимое впечатление на нас всех.
Владыка Лавр очень красиво служил, у него был красивый голос. Я помню, еще в бытность игуменом, иеромонахом, он пел на клиросе в монастыре очень высоким голосом.
А еще он был очень хорошим преподавателем. Его уроки открыли мне целый мир святоотеческого богословия. Конечно, я не мог запомнить все то, что нам приходилось изучать – впрочем, как и другие тоже. Но владыка Лавр, как и вся семинария, помогли мне обрести систему, почувствовать психологию святых отцов. Я стал понимать, куда, будучи пастырем, нужно обратиться, чтобы составить проповедь или получить ответ на интересующий вопрос.
Прежде, когда у меня был маленький приход и я был менее загружен, чем сейчас, я заранее готовил все свои проповеди. И благодаря семинарскому образованию знал, где найти нужную цитату, что прочитать для лучшего понимания какой-либо темы.
С годами я стал в основном говорить экспромтом – может быть, потому что слишком самонадеян и думаю, что за 50 лет священнослужения кое-что запомнил. Но и до сих пор мне бывает нужно что-то освежить в памяти, и я читаю проповеди других священнослужителей и потом развиваю какие-то из встретившихся идей.
Правда, я не могу сказать, что специально читаю проповеди владыки Лавра. При всех его достоинствах, он не был сильным проповедником и не особенно любил выступать публично. Но когда говорил, то делал это хорошо. Он держал внимание аудитории, в частности, нас, семинаристов, своей собственной личностью и примером. Ведь владыка в очень раннем возрасте принял монашество по подлинному призванию. И это чувствовалось.
В подтверждение этого могу рассказать такую историю.
Митрополит Лавр (Шкурла), 1967 Владыка
Лавр был первым, кто приходил на самую раннюю службу в
монастыре ‒ на Полунощницу, которая начиналась в 5 часов утра.
Меня это всегда потрясало.
Обычно семинаристы собирались на утреннюю молитву в 7 часов. А я на третьем курсе решил взять на себя такой «подвиг»: вставал вместе с монахами в 4:30, шел на эту Полунощницу, а потом оставался на Литургию.
Но я делал это немного с корыстными целями: Полунощница заканчивалась примерно в 5:30, и у меня оставалось время вернуться в келью, подготовиться к учебе на свежую голову или поспать еще часок до занятий, если нужно. А владыка Лавр приходил первым по велению души и даже заправлял лампады. Причем он делал это даже уже будучи епископом, представляете? При всей его занятости он очень любил богослужения, очень любил молитву. И это все чувствовали.
Правда, несмотря на это, мы, семинаристы, порой подтрунивали над владыкой, как и над другими преподавателями. Конечно, по-доброму.
Я помню один забавный случай. Группа паломников и семинаристов была на Афоне. У кого-то из них нашли какой-то мелкий антиквариат, и греческие власти их задержали даже в тюрьме для выяснения обстоятельств. Один из задержанных, который позднее стал регентом, от нечего делать записывал аудио. Он был очень талантливый подражатель и по порядку с невероятной точностью имитировал митрополита Филарета (Вознесенского), владыку Лавра, других видных наших священнослужителей. Не помню, каким образом эта кассета оказалась у семинаристов, но мы получали просто огромнейшее удовольствие от того, как этот человек умел подражать владыке Лавру, передавать его интонации, голос и т.д.
В бытность семинаристом я прислуживал в алтаре и иногда сбегал со службы, чтобы прочитать письмо от невесты из Парижа. Но при владыке Лавре я себе такого не позволял, это было только когда проповеди произносил архиепископ Аверкий (Таушев), очень известный богослов, долголетний ректор семинарии и настоятель монастыря. Он был очень красноречивым и проповедовал минут по 45. Поэтому, делая такие «выходы» из алтаря, я знал, что у меня достаточно времени для того, чтобы дойти до монастырской канцелярии, найти свою почту, вернуться в алтарь, сесть в пономарке, успеть прочитать все письма невесты и потом закончить службу, как полагается прислужнику.
Правда, нынешним семинаристам я бы не рекомендовал пользоваться этим моим опытом. Сейчас у нас нет таких проповедников, каким был владыка Аверкий. У большинства священников обычно на проповедь уходит минут 9–10, не больше, и я бы не советовал за столь короткий срок убегать за письмами – они просто не успеют это сделать. Лучше не сбегать из алтаря, а то поймают, и попадет от начальства.
Что же касается владыки Лавра, то он меня не журил и не ловил ни на чем противозаконном. Дело в том, что со второго курса я стал, если так можно сказать, хотя бы внешне порядочным человеком: вел себя правильно, старался прилежно учиться и работать, исполнять свои послушания. Не хвастаюсь, но я получал хорошие отметки, и поведение у меня было довольно хорошее.
Да и вообще я не припомню, чтобы владыка кого-то ругал. Он подавал пример своим образцовым монашеским поведением – у него был образ строгого монаха, и все его очень уважали.
Для меня владыка Лавр был наставником – не только в семинарии, но и по жизни. Он был любящим отцом
Для меня владыка Лавр был наставником – не только в семинарии, но и по жизни. Он был любящим отцом, который очень заботился обо мне, о моем приходе.
Я помню, когда он в последний раз приезжал к нам в Вашингтон, мы сидели у нас на кухне и пили чай. Владыка тогда сказал мне: «Если будешь искать помощников, священников – бери из собственных прихожан, чтобы они были того же духа, что и ты».
Я стараюсь следовать этому совету: сейчас у нас несколько священников и диаконов, и почти все они раньше были нашими прихожанами.
