Претро — русский иностранец

Город иностранцев

Петербург еще Петром был задуман как город иностранцев. Мы хорошо знаем, что в начале строительства были Трезини, Леблон, Растрелли, Росси, Кваренги, Камерон… На рубеже XX века, в эпоху модерна, это были Лидваль, Мельцер, Сюзор, фон Гоген, Шауб. Перечислять можно долго. Бесспорно, иностранцы многое внесли в историю нашего города. Вот такая тенденция.

И я сама принадлежу к потомкам именно таких первых строителей, в широком понимании этого слова, Петербурга. Мой предок Жан Претро приехал в Петербург в конце XVIII века в качестве зубного врача, и от него происходит всё наше семейство, и самым знаменитым представителем семьи был мой двоюродный дед Ипполит Александрович Претро. Его брат, мой дед Александр Александрович, окончил Военно-медицинскую академию, а Ипполит Александрович — Академию художеств, в которой потом училась и я.

Ипполит Александрович был ярким представителем эпохи модерна в архитектуре. И если всегда перечисляются три фамилии: Бубырь, Лидваль и Васильев, четвертым к ним вполне уместно причислить Ипполита Претро. Если вернуться к иностранцам — строителям Петербурга, Ипполит Александрович был последним петербургским архитектором с французскими корнями из плеяды, начало которой восходит к знаменитому Леблону. И хотя наш предок Жан Претро приехал в Россию в XVIII веке, нельзя сказать, что через два столетия род Претро обрусел. Иностранцы чаще женились на иностранках же, и подданство свое сохраняли. Братья Претро были лютеране по вероисповеданию их матери, шведки Шарлотты Грёнмарк. Ипполит женился на русской, а мой дед на английской подданной. Так что у моего отца не было ни капли русской крови, хотя по паспорту он был русским.

Последний адрес

Но я воспитывалась без отца, русскими мамой и бабушкой. Отец, Герман Александрович Претро, оставил семью после войны, в 1946 году, когда мне было шесть лет. В детстве о своем знаменитом предке-архитекторе я знала только одно: что мы самые тяжелые месяцы блокады, зиму 1941-1942 года, провели в его квартире. И если бы не это, мы бы не выжили. Наша комната у Смольного была слишком велика, и её сложно было отапливать, в отличие от маленькой комнаты в квартире Ипполита Александровича. Топили печь мы его книгами и мебелью. Но у нас до сих пор сохранилась красивая дубовая полка из его квартиры, декоративная, эпохи модерна, украшенная кожаным панно с изображением винограда.

Эта квартира, к тому времени уже ставшая коммунальной, находилась в доме 25 по Миллионной улице. Дом был построен по проекту Ипполита Претро. Кроме нас здесь жил его сын Иван с семьей, который там и умер в блокаду, а также соседи, появившиеся после уплотнительного заселения. Именно отсюда Ипполит Александрович ушел в свой последний путь в октябре 1937 года.

Убиты в один день

Никаких других воспоминаний об Ипполите Александровиче в детстве у меня не было. Но когда я начала учиться в Академии художеств, меня стали спрашивать, какое отношение я имею к архитектору Ипполиту Претро. Люди вспоминали: «Хороший был человек». Хотя иногда продолжением фразы было: «…всегда носил с собой маленькую плоскую бутылочку коньяку». Папа меня ругал, когда я это пересказывала кому-нибудь, говорил, что я порочу предка, представляя его человеком пьющим, хотя он таковым не был. Но мне самой не видится ничего плохого в его привычке носить с собой коньяк, наоборот, это живое теплое воспоминание. Но хорошим его считали не только за это, конечно (смеется).

Все, кто вспоминал об Ипполите Александровиче, говорили, что это был уважаемый, честный и благородный человек. Даже есть письмо, которое ему написали студенты, проходившие у него практику на строительстве знаменитого дома Перцова на Лиговском, 44. Вот из него выдержка: «Ваше постоянное руководство и доверие, которое Вы оказали нам, студентам, давая широкую возможность проявлять свою деятельность молодым силам, принесло нам огромную пользу, а Ваше доброе и милое обращение с нами заставило искренне уважать и полюбить Вас…».

Ко мне обращались по поводу Ипполита Александровича его поклонники всё чаще и чаще, а я ничего не знала, даже не могла сходу назвать дома, которые он построил. Волей-неволей мне пришлось заняться этим вопросом. Первым был Валерий Исаченко (архитектор, искусствовед, автор книги «Зодчие Санкт-Петербурга XVIII–XX веков». — Прим. ред.). Когда я делала выставку, посвященную трем представителям семейства Претро, он во вступительном слове рассказывал о моем знаменитом предке. Уже позже почитатели Ипполита Александровича подарили мне мартиролог, где написано, когда именно он был расстрелян. Пролистав его, я обнаружила, что мамин брат, главный инженер мебельной фабрики Лев Петрович Жданов, тоже репрессированный в 1937-м, был расстрелян с ним в один день. И тогда мы с двоюродным братом, сыном Льва Жданова, поставили в Левашовской пустоши крест в память об этих двух убиенных в один день моих родственниках.

По адресам с карандашом

Когда готовилась статья Валерия Исаченко об Ипполите Претро в журнал «Аврора», я пошла по адресам и рисовала те дома, которые он строил. Пусть я осталась не очень довольна этими рисунками, но, во всяком случае, я уже начала прикасаться к его архитектурному наследию. Мне нравились его дома, хотя в то время моды на модерн не было, к нему относились несколько презрительно, это сейчас он вдруг снова вошел в моду.

Вообще, интерес к петербургским домам у меня был с детства. Из блокадного города меня увезли в эвакуацию, я жила в Башкирии, в деревне с говорящим названием Басурмановка. Домик у нас там был маленький, зимой его заносило снегом по крышу. Собственно, мои отчетливые детские воспоминания начинаются именно с этого времени. И потому, когда мама мне рассказывала, что в Ленинграде дома многоэтажные, мое воображение рисовало множество маленьких домиков, стоящих друг на друге, с длинной приставной лестницей сбоку. И когда мы, по протекции отца, который был вынужден для этого обратиться к генералу, вернулись из Басурмановки в Ленинград — из эвакуации не многим давали вернуться назад, — я начала рисовать то, что меня больше всего впечатлило: многоэтажные дома в разрезе, со всем их коммунальным бытом. Вот тут, я думаю, конечно, проявился мой предок-архитектор. Жаль, что эти рисунки не сохранились.

От рождения до венчания

Общаясь с людьми, изучающими биографию моего именитого предка, я и сама начала интересоваться историей своего рода серьезно. Ипполит Александрович родился 31 декабря 1871 года, отец его был служащим железной дороги, французским подданным (вообще, подданство никто из них не менял). Мать, как я уже говорила, была шведка. Потому и крестили его в шведской церкви святой Екатерины на Малой Конюшенной. В 1892 году Ипполит Александрович поступил в Академию художеств, через пять лет решил жениться на дворянке Елизавете Ивановне Неклюдовой и потому принял православие, а еще раньше, в 1889-м, присягнул на подданство России. То есть его иностранные корни никак не помешали ему быть русским патриотом. Брак с дворянкой впоследствии сыграл плохую роль. В деле 1937 года Ипполиту Александровичу написали «дворянин», и это было не в его пользу. Вот такую дополнительную «вину» на него навесили.

Интересно, что венчался он в церкви Академии художеств, а когда я училась там, я этого не знала. В то время в церкви был клуб, где проходили всяческие мероприятия, концерты, в алтарной части сидел президиум, как это тогда полагалось.

О вере

Позволю себе сделать небольшое отступление, раз уж упомянула о церкви. Как в нашей семье не было принято умалчивать о репрессированных предках, так и о вере помнили всегда и, конечно, отмечались религиозные праздники. Помню, как за несколько минут до Нового года мы с мамой несли ёлку, и прохожие над нами смеялись, мол, не успеете. А нам ёлка нужна была к Рождеству. В Рождество бабушка собирала у нас дома всех своих ленинградских внуков, восемь человек. Была всегда ёлка, скромное угощение: мусс, который взбивали накануне в огромной кастрюле, подарки, чтение стихов и, конечно, ряженые. Доставались из бабушкиного сундука нижние юбки, цилиндры, австрийская каска, настоящая шкура леопарда и тому подобное. Было смешно и весело. А на Пасху, когда вся коммунальная квартира пекла куличи и красила яйца, бабушка снова приглашала внуков. Катали яйца, не постясь разговлялись. Пили чай с пасхой и куличами. У меня до сих пор есть старинная, красивая деревянная пасочница, в которой мама делала вкусную творожную пасху.

Бабушка моя Анна Потаповна была добрейшим, кротким и религиозным человеком. Это она отвела меня, десятилетнюю пионерку, в Князь-Владимирский собор, где меня окрестили. Бабушка же научила меня молитве «Отче наш». Отец выбрал мне редкое имя и говорил маме, что оно есть в святцах. Видимо, святцы были католические, и нарекли меня Коринной, именно так пишется это французское имя. При крещении мне дали не менее редкое православное — Кирилла. Правда, к вере я пришла намного позже, уже в 1990-е. Тогда вместе с мужем, писателем Борисом Сергуненковым, мы начали сбор денег на строительство часовни на месте разрушенной Воскресенской церкви Бежаницкого района в усадьбе Аполье Псковской области, неподалеку от которой мы тогда жили. Часовня и сейчас стоит. Но вернемся к моему знаменитому предку.

О домах и решетках

Ипполит Александрович завершил обучение в 1901 году по мастерской архитектора Леонтия Бенуа и через год уже был избран действующим членом Императорского общества архитекторов. И в этом же году у него родился четвертый сын. Его архитектурный талант проявился достаточно быстро, уже в 1907 году им был создан очень интересный дом, известный как «Дом с совами», — доходный дом Путиловой на Большом проспекте Петроградской стороны, 44, который получил серебряную медаль на конкурсе фасадов петербургских архитекторов. Я не архитектор и не искусствовед, но, несомненно, дом выдающийся. Во-первых, это типичный северный модерн, ориентированный на строения финских и шведских архитекторов. Стилизация под суровый замок с башнями, с необработанным гранитом на фасаде первого этажа и фактурной штукатуркой выше. Очень интересный рисунок окон: все рамы и окна разные. И, конечно, совы по бокам парадного подъезда.

Вообще, Ипполит Александрович работал в различных архитектурных стилях. Например, на канале Грибоедова он построил два совершенно разных здания, и не скажешь, что их спроектировал один архитектор: один в стиле модерн, а второй с колоннами, коринфскими капителями — с явным отсылом к классицизму. Кроме того, он был отличным рисовальщиком, о чем свидетельствуют почти все решетки, которые были в его домах и до сих пор есть на даче Клейнмихель на Каменном острове, например. В журнале «Мир металла» десять лет назад была опубликована статья искусствоведа Галины Каргановой о его решетках и металлических украшениях.

План по убийству

До революции Претро был востребованным архитектором и строил очень много. А после всё изменилось. Искусствовед Исаченко как-то давно в одной своей речи сказал, что Ипполит Александрович был советским человеком. Я не знаю, что он под этим подразумевал, вероятно, то, что после революции он продолжал работать, хоть уже и не над частными заказами, а над государственными. Известно, что он строил фабрику «Красное знамя», Новосибирский театр, харьковский Дворец труда, Дворец культуры имени Цурюпы. Но всё это имело итогом какое-то обезличивание, чаще всего он был участником, а не главой проекта.

Еще до революции он преподавал в Академии художеств, при советской власти продолжил и, кроме того, был назначен главным архитектором-художником архитектурной мастерской ЛенИзо. Часто выступал экспертом, например, на строительстве ДнепроГЭС. Вроде и нашлось ему место в социалистическом мире, но ненадолго.

Почему его репрессировали, так и не ясно. Известно только, что он любил поговорить, рассказать анекдот (видимо, не тот и не там), был на виду.

Например, мой родной дед, военный врач, скрылся из Киева в небольшом местечке на Донбассе, в Дружковке, а Ипполит Александрович и не думал таиться. В 1937 году, очевидно, надо было выполнить план по убийству людей, и его взяли, 65-летнего человека, в числе ста других, объявленных иностранными шпионами. Наверное, французская фамилия пришлась им кстати. Когда читаешь список из арестованных в те дни, бросается в глаза, что там очень много иностранных фамилий. Обвинили в участии в контрреволюционной организации РОВС (Русский общевоинский союз — воинская организация Белой гвардии. — Прим. ред.). Под пытками он подписал признание. Забрали его по 58 статье, приговор гласил «десять лет без права переписки». Мы узнали это из документов, которые получили спустя много лет, там же стоит дата расстрела — 20 декабря 1937 года.

Будильник из лагеря

И вот что интересно. С одной стороны, все знали, что статья «без права переписки» означает, что человек обречен. У родственников не оставалось никаких иллюзий на этот счет. Но власти даже спустя 20 лет пытались скрыть эти преступления. В 1956 году, когда люди стали возвращаться из лагерей, на квартиру к моему отцу пришел человек и принес будильник, который мой дед Александр Александрович Претро привез с Русско-японской войны, где он был врачом, и подарил брату. Человек этот пришел, когда моего отца не было дома, что, я думаю, неслучайно, и рассказал его жене, которая ничего толком не знала и проверить подлинность слов не могла, что Ипполит Александрович умер в лагере от гангрены. В его рассказе было много подробностей: он рассказывал, что несмотря на ампутированную ногу, Ипполит Александрович вел себя мужественно и умер в 1942 году. Когда отец приехал из командировки, он отыскал дом этого человека, но ему сказали, что тот скончался. И как это можно понять? Ведь невозможно представить, чтобы арестованный человек взял с собой будильник.

Можно было бы всё это списать на странное стечение обстоятельств или ошибку, но на самом деле это была планомерная работа по созданию какой-то альтернативной истории. Ведь родственникам моего расстрелянного дяди примерно тогда же на запрос о реабилитации ответили, что он умер в лагере в Воркуте от рака.

Потомки настоящие и ложные

К истории своего рода я отношусь с большим трепетом. Много лет собираю сведения, документы, фото. Генеалогическое древо семьи нарисовал еще мой отец. А я три года назад провела в культурно-просветительском центре Политехнического университета «МАРАТА 64» выставку «Петербургское древо». Мой отец был профессором, преподавателем этого университета, главным инженером проектов Саяно-Шушенской ГЭС и других гидроэлектростанций. Там я представила свои работы и рассказала об Ипполите Претро, посвятив экспозицию троим представителям одной фамилии.

Дело в том, что наш род угасает. У двух братьев Претро было шесть сыновей. Казалось бы, род должен был расплодиться, но не вышло. Сыновья родили детей, и это были мальчики, а вот уже у них родились одни девочки. И сейчас представителей семейства с фамилией Претро осталось совсем мало: правнучка Ипполита Александровича Галина, вдова правнука Людмила, праправнучка Александра, её дети Александр и Анна и я. Всё.

Никаких однофамильцев у нас тоже нет. Фамилия редкая даже во Франции. Когда я занималась документами Ипполита Александровича, обнаружилось, что по-французски она пишется Pretreauх, есть и второе написание, в «Википедии» именно оно, на конце с «s»: Pretreaus. Оба написания редкие. Pretre — это «священник» по-французски. С таким окончанием фамилию можно, грубо говоря, перевести как «Поповские». Эта фамилия вымирающая. И настоящих её носителей в России именно столько, сколько я сказала.

Каково же было мое удивление, когда вдруг обнаружились люди, объявляющие себя потомками Ипполита Александровича Претро! Двое молодых людей, Макар и Полина, урожденные Соловьёвы, недолго думая, вписали себя в нашу родословную, которую я представила на выставке, объявили себя двоюродными правнуками моего папы. Они довольно активно продвигают эту идею. Может быть, это было бы не так заметно, если бы не возросший культурный интерес к модерну. Потому неудивительно, что творчеством Ипполита Александровича заинтересовались искусствоведы, журналисты и просто блогеры. Но сколько путаницы и неточностей в их материалах! Больше всего изумляют именно эти приписываемые нам родственные связи, которых нет. Хочется, чтобы люди, изучающие наследие Ипполита Александровича Претро, подходили к вопросу со всем вниманием и профессионализмом.