А.А. Кострюков: «Заслуги Зарубежной Церкви по достоинству оценят лишь наши потомки»

- Андрей Александрович, Вы являетесь автором трех крупных монографий по истории Русской Зарубежной Церкви. Чем обусловлен Ваш интерес к этой теме?

Все началось еще в начале 1990-х годов. После советского безвременья и сокрытия правды хлынул поток интереснейшей информации, открылись целые пласты русской истории. Именно тогда многие впервые узнали о жизни русской эмиграции, о ее культуре, искусстве, философии. Тогда же многие впервые узнали о Русской Зарубежной Церкви. И ее наследие тогда очень помогло – основы православия изучались по книге протоиерея Серафима Слободского, Новый Завет преподавали по архиепископу Аверкию (Таушеву), а первым обличителем восточных лжеучений стал иеромонах Серафим (Роуз).

Но вместе с тем выяснялось, что отношения с Русской Зарубежной Церковью очень непростые. К сожалению, в те годы основным источником по вопросу зарубежных разделений были довольно предвзятые воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), не говоря о пропагандистской литературе, оставшейся с советских времен.

И, конечно, захотелось выяснить, что было на самом деле, кто прав, а кто виноват, какие были ошибки у сторон. Постепенно история русской эмиграции и, в частности, Зарубежной Церкви стала основной темой моих научных интересов.

- Как факт существования свободной части Русской Церкви отразился на тех, кто остался в России?

Факт, что свободная часть Русской Церкви живет, молится, несет миру слово правды о гонениях, конечно, был важен. Но информационная блокада делала свое дело. В некоторых библиотеках даже «Журнал Московской Патриархии» невозможно было получить. Прошло какое-то время, и рядовой гражданин уже не имел представления не только о зарубежном православии, но и о церковных событиях на родине.

Но о Церкви русского рассеяния все же узнавали. Во-первых, эту тему нельзя было обойти в семинарских пособиях. Во-вторых, Зарубежная Церковь была большой проблемой для атеистического государства и сведения, пусть даже искаженные, становились темой не только газетных статей, но и отдельных брошюр. Но главное, что в страну все-таки попадали журналы, газеты, книги, изданные за границей.

А были еще радиопередачи, которые можно было «поймать» в СССР. Так что в России знали о том, что церковная жизнь в эмиграции идет своим чередом, знали о канонизации Новомучеников, о жесткой позиции по экуменизму. А об анафематствовании Русской Зарубежной Церковью Ленина можно было прочитать и в советских атеистических изданиях – их авторы чуть ли не хвалились этим.

Верующим людям информация о жизни Русской Зарубежной Церкви помогала пережить советское лихолетье. Факт прославления Новомучеников вселял надежду, что справедливость восторжествует и на родине. А канонизация Царской семьи несомненно помогла скорейшему решению вопроса об их прославлении и Московским Патриархатом. Мы помним, что в конце 1990-х гг. эта тема была предметом споров. И кто знает: состоялось бы вообще канонизация императора на родине, если бы не решение этого вопроса в русском изгнании?

И наконец, Зарубежная Церковь в значительной степени сберегла память о старой, несоветской России. Эта память стала востребована, когда коммунистический режим рухнул и надо было возрождать историческую Россию. Но я думаю, что заслуги Зарубежной Церкви по достоинству оценят лишь наши потомки.

- Как гонения на Церковь в отечестве влияли, в свою очередь, на Русскую Православную Церковь за границей?

Факт гонений нельзя было скрыть. Информация передавалась различными путями, но и без этого любой турист мог увидеть поруганные храмы и монастыри. Когда святитель Серафим (Соболев) в 1948 г. после долгого перерыва посетил Россию, он прямо сказал: «Не осталось ни одного уголка неоскверненного».

Информация о гонениях выплескивалась и впоследствии. В эмиграции знали о случаях, когда народ защищал от закрытия храмы, большой резонанс вызвала, например, защита верующими Почаевской лавры. Всему миру были известны выступления в защиту Церкви архиепископа Ермогена (Голубева) и Бориса Талантова, умершего в брежневской тюрьме. Это давало основание считать, что Церковь в России не смирилась, что она живет.

Эти сведения помогали эмиграции сплотиться и продолжать борьбу. Старые монахи Джорданвилльского монастыря рассказывают, что в 1960-е – 1970-е гг. их типография не останавливалась ни днем, ни ночью. Монахи печатали для России, печатали много. А ведь это было не единственное издательство. Меня, например, очень впечатлила жизнь зарубежного подвижника архимандрита Корнилия (Малюшицкого) из мюнхенского монастыря святого Иова. В свое время он отказался от богатой и благополучной жизни, стал монахом и посвятил себя издательской деятельности. Даже будучи смертельно больным, старец не оставлял своего послушания. И, умирая в 1966 г., он говорил: «Братья и сестры, спешите, готовьте для России, печатайте».

Я не побоюсь сказать, что в определенный момент Зарубежная Церковь осталась единственной силой, которая безоговорочно и бескомпромиссно выступала за освобождение России от безбожных властей. Опереться ей было не на кого. Западу историческая Россия была не нужна. К тому же в «свободном мире» в 1960-е – 1970-е гг. росла популярность левых настроений, героизировались красные террористы, а западные лидеры чуть ли не преклонялись перед Мао Цзедуном, с его антихристианской политикой. Это явление отец Александр Шмеман называл «финляндизацией» западного мира: с одной стороны, капитализм, а с другой стороны, «дружелюбие» и постепенная сдача своих позиций.

- Но были еще политические организации русской эмиграции…

- Я бы не стал преувеличивать их роль. Во-первых, надо учитывать их малочисленность и раздробленность. Во-вторых, их понимание будущего России могло быть своеобразным. Возьмем, например, известный эмигрантский журнал «Посев». Несмотря на антисоветскую позицию, он мог поместить статью, в которой для свержения Брежнева предлагалось пойти на союз с притихшими в те годы сталинистами.

Понятно, что такая сделка была категорически неприемлема для Русской Зарубежной Церкви: ее целью было восстановление именно исторической России без компромисса с врагами и гонителями. Про третьего первоиерарха Зарубежной Церкви, митрополита Филарета (Вознесенского), говорили, что «розовому зверю» он доверял не больше, чем «зверю красному».

- А что можно сказать по поводу других самостоятельных Церквей русской эмиграции – русского Западноевропейского экзархата и Североамериканской митрополии? Они тоже отделились, но их путь к примирению был разным по длительности.

Все эти структуры имели свою историю, свой путь. Например, цели Русской Зарубежной Церкви и Североамериканской митрополии изначально были разными. Для первой – сохранение в эмиграции русского православного наследия, не отравленного сделками с совестью. Для второй – создание независимой Американской Церкви. Миссионерские цели были выше, политическая составляющая вообще не имела значения, а потому и примирение Москвы с этой митрополией, превращение ее в Православную Церковь в Америке состоялось уже в 1970-е годы.

С Западноевропейским экзархатом все было иначе: ее устраивало подчинение Константинопольской Церкви, и лишь печальные события последних лет побудили ее вернуться под омофор Патриарха Московского.

- Что способствовало объединению Русской Православной Церкви и Русской Православной Церкви за границей?

Главная причина – отсутствие серьезных расхождений. Все понимали, что внутренне мы едины: одинаково оценивали трагедию 1917 г., почитали новомучеников. И, хотя резкие высказывания и оскорбления в годы разделения имели место, это было лишь на поверхности. Официально ни Московский Патриархат, ни Русская Зарубежная Церковь не проклинали друг друга и не отрицали благодатность друг друга. Наиболее известный архипастырь Русской Зарубежной Церкви, святитель Иоанн (Максимович), тайно поминал на богослужении патриарха Алексия I и неоднократно заявлял, что признает таинства Московского Патриархата.

Поэтому уже в 1990-е гг. два берлинских владыки – епископ Марк (Арндт) от Русской Зарубежной Церкви и архиепископ Феофан (Галинский) от Московского Патриархата начали переговоры, провели девять совместных заседаний в Германии, нашли точки соприкосновения и заявили, что признают благодать друг друга. Если бы руководство Зарубежной Церкви не попыталось тогда создать свою иерархию в России, то процесс объединения мог бы начаться и раньше. И, вне всякого сомнения, это произошло бы на более выгодных для Русской Зарубежной Церкви условиях. Но начавшиеся тогда конфликты отзывались печальным эхом до начала 2000-х годов, и начало объединительного процесса было отложено на 10 – 15 лет.

И это несмотря на то, что Московский Патриархат делал шаги к примирению неоднократно. Но, лишь когда Русскую Зарубежную Церковь возглавил митрополит Лавр (Шкурла), процесс по-настоящему начался. И когда приступили к работе комиссии Московского Патриархата и Зарубежной Церкви, то убедились почти сразу, что серьезных разногласий на самом деле нет. Все принципиальные вопросы с Зарубежной Церковью были решены уже на двух-трех заседаниях комиссий, на остальных встречах обсуждались уже вопросы технические – о клириках, поменявших юрисдикцию, о спорной недвижимости и т.д.

И наконец, Зарубежной Церкви нужно было разорвать общение со старостильными группами Греции, Болгарии и Румынии, что она со своей стороны выполнила.

- Как был воспринят «Акт о восстановлении канонического общения» в приходах Русской Церкви за границей? Есть ли свидетельства, что общение было восстановлено не только на бумаге, но и на уровне приходов и мирян?

Большинство клира Русской Зарубежной Церкви было готово к объединению задолго до начала переговоров. Даже в 1980-е годы резко отрицательное отношение к Московской Патриархии было примерно лишь у четверти священнослужителей Зарубежной Церкви. В основном же люди не понимали, почему разделение до сих пор не преодолено. И естественно, что на низовом уровне контакты имели место. А потом был визит в Россию большой делегации во главе с митрополитом Лавром, было принесение мощей преподобномучениц Елисаветы и Варвары, совместные конференции. Единство не было искусственным, оно было органичным, поскольку назрело задолго до официального примирения.

К сожалению, некоторая часть Русской Зарубежной Церкви от подозрительности не избавилась, но эти приходы никто в Московский Патриархат насильно не тянул, выбор был у каждого. Таких приходов, отказавшихся от объединения, было около двадцати процентов.

- Вы ранее упомянули Бориса Талантова – прославленного Русской Церковью за границей правозащитника времен хрущевских гонений. Эта канонизация не была признана Московским Патриархатом. Почему при восстановлении общения не удалось достичь единства в почитании новых святых? Прекратилось ли почитание таких непризнанных святых в русском зарубежье после восстановления общения с Московской патриархией?

- И Русская Зарубежная Церковь в 1981 г., и Московский Патриархат в 2000 г. прославили всех Новомучеников, явленных и неявленных, однако поименные списки не совпали. Признать святцы друг друга автоматически стороны не могли, по некоторым именам были принципиальные расхождения. Для согласования мартирологов была создана тогда специальная комиссия.

Изучая этот вопрос, я лично сделал вывод, что к святцам Русской Зарубежной Церкви намного больше вопросов. Слишком много в списках оказалось людей, чей подвиг не был должным образом исследован. Например, в подготовительных материалах могло быть всего лишь написано: «Арестован в таком-то году, дальнейшая судьба неизвестна». И этот человек мог попасть в календарь. Но где гарантия, что он после ареста не выжил, не сменил род деятельности, не отпал от Церкви? Полагаться на интуицию нельзя, и исследовательская работа предстоит большая.

Однако результатов работы комиссии мы за 13 лет так и не увидели. И ситуация с годами не улучшается. Например, ни в одном из мартирологов Русской Зарубежной Церкви изначально не было погибших инославных слуг Царской семьи – католика Алоизия Труппа и протестантки Екатерины Шнайдер. Однако после объединения в календарях Русской Зарубежной Церкви они странным образом появились.

- Какому аспекту истории Русской Церкви за границей будет посвящено Ваше новое исследование?

Если речь идет о частных проектах, то это публикация соборных и синодальных документов Русской Зарубежной Церкви, а также письма и воспоминания свидетелей тех событий, например, архиепископа Антония (Бартошевича), епископа Василия (Родзянко), протопресвитера Георгия Граббе.

Если говорить в общих чертах, то интересным сейчас представляется вопрос о границах Церкви, об отношениях юрисдикций и их конфликтам. Время было тяжелейшее, и церковная жизнь, по словам священномученика Кирилла (Смирнова), просто не могла складываться по букве канонов. Давно пришло время подвести итог православным разделениям в ХХ веке, дать оценку всему, что произошло с точки зрения экклесиологии. Вот к этому аспекту и следует обратиться.