|
|
||||
 «Жуткий, колотящий страх» — Этуш, Никулин, Фрейндлих, старец Кирилл (Павлов) о первом дне войныАвтор: ХАРПАЛЕВА Наталья
22 июня — День памяти и скорби. «Фома» собрал несколько воспоминаний людей о том моменте, когда они поняли: война началась. Юрий НикулинСоветский и российский артист цирка (клоун), цирковой режиссер, киноактер, телеведущий. Народный артист СССР. До войны служил в армии под Сестрорецком В конце апреля 1941 года я, как и многие мои друзья, призванные вместе со мной в армию, начал готовиться к демобилизации. <…> В ночь на 22 июня на наблюдательном пункте нарушилась связь с командованием дивизиона. По инструкции мы были обязаны немедленно выйти на линию связи искать место повреждения. Два человека тут же пошли к Белоострову и до двух ночи занимались проверкой. Они вернулись около пяти утра и сказали, что наша линия в порядке. Следовательно, авария случилась за рекой на другом участке. Наступило утро. Мы спокойно позавтракали. По случаю воскресенья с Боруновым, взяв трехлитровый бидон, пошли на станцию покупать для всех пива. Подходим к станции, а нас останавливает пожилой мужчина и спрашивает: — Товарищи военные, правду говорят, что война началась? — От вас первого слышим, — спокойно отвечаем мы. — Никакой войны нет. Видите – за пивом идем. Какая уж тут война! — сказали мы и улыбнулись. Прошли еще немного. Нас снова остановили: — Что, верно война началась? — Да откуда вы взяли? — забеспокоились мы.
Как только до нас дошло, что началась война, мы побежали на наблюдательный пункт... <…> <В ночь> с 22 на 23 июня 1941 года гитлеровские самолеты минировали Финский залив. На рассвете мы увидели «Юнкерсов-88», идущие на бреющем полете со стороны Финляндии... 
С вышки нашего наблюдательного пункта видны гладь залива, Кронштадт, форты и выступающая в море коса, на которой стоит наша шестая батарея. «Юнкерсы» идут прямо на батарею. Вспышка. Еще не слышно залпа пушек, но мы понимаем: наша батарея первой в полку открыла огонь. Так 115-й зенитно-артиллерийский полк вступил в войну. С первым боевым залпом мы поняли, что война действительно началась... Юрий ЛевитанДиктор Всесоюзного радио Когда ранним утром нас, дикторов, вызвали на радио, уже начали звонки раздаваться. Звонят из Минска: «Вражеские самолеты над городом», звонят из Каунаса: «Город горит, почему ничего не передаете по радио?», «Над Киевом вражеские самолеты». Женский плач, волнение — «неужели война»?.. И вот я помню — включил микрофон. Во всех случаях я помню себя, что я волновался только внутренне, только внутренне переживал. Но здесь, когда я произнес слова «говорит Москва», чувствую, что дальше говорить не могу — застрял комок в горле. Из аппаратной уже стучат: «Почему молчите? Продолжайте!» Сжал кулаки и продолжал: «Граждане и гражданки Советского Союза… Архимандрит Кирилл (Павлов)Насельник Троице-Сергиевой лавры, войну встретил солдатом-срочником на Дальнем Востоке Помню ли первый день войны? Ну, помню... Страшно было… Мы ж не обстреляны были. Первый раз поехали, только сошли с эшелона — налетели немецкие коршуны — весь состав раздробили. Это было на Волховском фронте, недалеко от Тихвина — станция Хвойная. Только-только мы сошли с эшелона, нас в лес отвели — а немецкая разведка уже узнала. Сразу, моментально — бомбят, только щепки летят. Немецкий бомбардировщик как все равно коршун летает над головой и из пулемета строчит. Людей — и мирских, и военных — расстреливает в упор. Сразу — и убитые появились, и раненые. Зима была, снег кровью обагрился… Лев АндреевАрхитектор, художник, профессор МАРХИ В 1941 году я окончил 9-й класс в Торжке. Мы с братом накопили деньги на большой мужской велосипед. Я купил его 21 июня в Мосторге, а 22-го — сел в ленинградский поезд, доехал до Калинина и днем сделал пересадку на ржевский поезд. Там я и услышал, как в 12 часов по радио выступал Молотов со своей знаменитой речью, которая кончалась словами: «Наше дело правое. Победа будет за нами». Мне стало страшно, потому что я был в курсе международных событий. Мы с братом всегда читали газеты, вырезали карты, например военных действий в Северной Франции. Я понимал, что гитлеровская военная машина — это сила страшная. А велосипед, о котором мы так мечтали с братом и который мы — о, счастье! — купили, стал не счастьем, а обузой, потому что неизвестно, что будет дальше. В октябре 1941 года стали бомбить Торжок. Бомбежка началась в ночь на 13 октября, продолжалась почти неделю. Выгорела колоссальная центральная часть, целые кварталы. Было разрушено главное здание на площади — магистрат, около пешеходного моста угловое здание — театр. Все выгорело. Гостиный двор, множество лавок — от всего этого остались одни стены... Анатолий ПапановСоветский актер театра и кино, театральный педагог и режиссер. Народный артист СССР В армию меня призвали в 1940 году. Служба моя началась в Саратове, затем перевели в Оренбург. Там и застало меня известие о начале войны. Короткая подготовка — и на фронт. А возраст — всего девятнадцать. В июле нас сформировали и направили на 2-й Юго-Западный фронт — харьковское направление. Прибыли оборонять небольшой городок. По виду тех, кто уже воевал, было ясно — тут жарко. Окопались. Силища на нас шла — не сосчитать. Почти вся дивизия полегла, от нашего взвода человек шесть или восемь в живых осталось. Основную тяжесть войны несла пехота. Мина, которая танку рвет гусеницу, пехотинцу отрывает ноги. Марш-бросок на лафете — одно, а на своих двоих, да еще по колено, а то и по уши в грязи — другое. Пули бессильны перед броней, но вся броня пехотинца — гимнастерка. Сами понятия фронта и тыла относительны. Если пули противника доставали нас на излете и вязли в шинели, не задевая тела, — мы, пехота, уже считали себя в тылу.
Мы бежали недалеко друг от друга и перекликались — проверяли, живы ли. И вдруг: — То-о-о-ли-ик! Обернулся. Алик падает… Рядом кто-то кричал: — Чего уставился? Беги со всеми, а то и самому достанется, если на месте-то… Я бежал, не помня себя, а в голове стучало: нет Алика, нет Алика… Помню эту первую потерю как сейчас… Константин СимоновРусский советский прозаик, поэт, драматург и киносценарист. Общественный деятель, журналист, военный корреспондент Двадцать первого июня меня вызвали в Радиокомитет и предложили написать две антифашистские песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности, все ожидали, очень близка.
Сейчас же позвонил в политуправление. Сказали, чтоб позвонил еще раз — в пять. Шел по городу. Люди спешили, но, в общем, все было внешне спокойно. Был митинг в Союзе писателей. Во дворе столпилось много народу. Среди других были многие из тех, кто так же, как и я, всего несколько дней назад вернулся с лагерных сборов после окончания курсов военных корреспондентов. Теперь здесь, во дворе, договаривались между собой, чтоб ехать на фронт вместе, не разъединяться. Впоследствии, конечно, все те разговоры оказались наивными, и разъехались мы не туда и не так, как думали. Алиса ФрейндлихСоветская и российская актриса театра и кино, певица. Народная артистка СССР, блокадница Когда мне было шесть с половиной, началась война. Мама меня за лямочки вытащила из эшелона, в котором должны были увезти в эвакуацию наш детский садик. Тогда целые составы уходили с детьми, которых родители не успели забрать из детсада. Хорошо помню, как я часами сидела и смотрела на стрелку часов, ожидая, когда же можно будет отщипнуть еще крошку от миниатюрной пайки хлеба. Бабушка не разрешала нам есть раньше времени и тем самым спасла от голодной смерти. У меня до сих пор сохранилась блокадная привычка: я не могу ничего оставлять на тарелке. И поэтому всегда прошу, умоляю положить мне минимум, потому что не могу выбросить еду! Владимир ЭтушСоветский и российский актер театра и кино, театральный педагог. Народный артист СССР. Полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» Представьте: я совсем юный актер, мне 18 лет. Я эдакий баловень судьбы, предвоенный год для меня складывается прекрасно: чудесный Вахтанговский театр, выдающиеся коллеги-актеры, любовные похождения, ночные гулянки... И вот война, начало которой помню в мельчайших деталях. 22 июня 41-го года в пятом часу утра я возвращался по пустынной Москве домой с очередной вечеринки. Спустился по улице Горького на Манежную площадь и вдруг увидел огромный черный автомобиль посольства Германии, который несся со стороны Кремля. До сих пор помню флажок со свастикой, трепетавший на ветру. Я, по своей мальчишеской наивности, не придал этому эпизоду значения. Уже позже понял, что стал невольным свидетелем проезда немецкого посла фон Шуленбурга, который минутами ранее вручил Молотову меморандум об объявлении войны Советскому Союзу. Только в районе обеда того же дня узнал о бомбежках Киева и Минска и о том, что прежняя, мирная, жизнь завершилась. Что ощутил я поначалу? Жуткий, колотящий страх, который до сих пор чувствую буквально кожей. Этот ужас прошел быстро: начались военные будни, которые для меня выражались в тушении «зажигалок» на крыше Щукинского училища и рытье противотанковых рвов. Элина БыстрицкаяАктриса, театральный педагог, певица, ветеран Великой Отечественной войны ...мама работала в киевской школе, отец — военный врач, постоянно разъезжал по воинским гарнизонам, больницам, госпиталям. В июне 1941 года мы решили, что каникулы проведем у папы. Взяли только летние вещи. Мечтали, как будем купаться и загорать. И вдруг 22 июня. На Украине война начиналась стремительно. Я помню, как вражеские самолеты летели бомбить Киев. Помню, как спешно начали грузиться эшелоны. Как стал обыденностью рев сигнала воздушной тревоги. Вдруг вся жизнь оказалась вывернута наизнанку. <...> Все мальчики хотели на фронт, девочки — спасать раненых. Да вообще не важно, что делать, главное — помогать бить врага. Поэтому через неделю после начала войны я пошла в госпиталь, в котором служил отец. Сперва хотела попросить его определить меня на службу, но потом подумала и решила действовать самостоятельно — мне ведь четырнадцатый год, уже большая! Правда, часовые на проходной меня не пропустили. Тогда завернула за угол и просто перелезла через ограду.
Вскоре госпиталю пришлось эвакуироваться. Мы должны были соединиться на небольшой станции Готня под Харьковом. Я ехала, разумеется, с отцом. И когда наши грузовики выехали за город, мы обомлели: повсюду горел неубранный хлеб, его специально подожгли, чтобы урожай не достался немцам. На это невозможно было смотреть без слез. Так мы добрались до Готни, едва не попав к фашистам, потом переехали в Уральск и так все дальше и дальше. Гибель людей у тебя на глазах, постоянный запах крови, который меня потом долго преследовал, голод… Юрий ЛюбимовТеатральный режиссер, оперный режиссер, актер, театральный педагог Войну я встретил на границе. Нас с ансамблем послали обслуживать границу, мы приехали с составом своим и с этим же последним составом, уже под бомбежкой немцев, мы возвращались. <...> До этого еще были какие-то поездки. Но эта просто мне запомнилась. Мы проезжали Ригу — и выступали в гарнизонах. Нас посылали бригадами небольшими — Зиновий Дунаевский устраивал такие помпезные концерты. Его путали с братом, с Исааком, все принимали за брата и устраивали политические овации: «За великого Дунаевского! За великого Сталина!» и т. д. Вечером мы играли в Таллине. Потом нас посадили в грузовики и послали дальше, к границе и вдруг через час вернули. И нам сказали, что утром будет спектакль для высшего комсостава. И когда мы пошли играть, то один переулок, который ближе всего к городскому театру, был перекрыт, но нас пустили — мы же чекисты. И была целая вереница грузовиков с ранеными солдатами. Я спросил: — Что, ребята, случилось? — Бои идут. Значит, всю ночь шли бои, и я уже видел колонну раненых. Бои шли, потому что колонна была большая. Я помню, мы начали играть, стали бомбить, и от страха все разбежались, публика уходила, а мы — солдаты, только по команде можем. И мы начали помогать эвакуации театра. Почему мне это так врезалось? Я все бегал чего-то выносил и, пробегая, видел портрет Шаляпина с надписью: «В этом маленьком театре я испытал минуты вдохновения, которые я не забуду». И я все хотел, честно говоря, спереть этот портрет Федора Ивановича. И жалею, что в этой панике забыл, все бегали, грузили, уже чего-то рушилось, взрывалось. Тамара ТоидзеЖена художника Ираклия Тоидзе, автора плаката «Родина-мать зовёт!» и модель для образа Родины-материКак только объявили войну, я страшно испугалась за детей. Вошла к Ираклию в мастерскую… Видимо, у меня было такое лицо, что он сразу же сказал мне: «Стой так и не двигайся!» — и сразу стал делать наброски. 
Константин ФеоктистовЛетчик-космонавт СССР, научный сотрудник — космонавт космического корабля «Восход», 8-й космонавт СССР и 12-й космонавт мира, доктор технических наук Помню, 22 июня слушал по радио речь Молотова. Дома, кроме меня, никого не было. Я был совершенно уверен: «Какой дурак! Сотрем мы этого Гитлера в порошок в два счета. Хорошо бы на фронт как-нибудь попасть, пока война не кончилась». Война почему-то все не кончалась. Занятий в девятом классе уже не было. В словах «наши отступают» сосредоточивался, казалось, весь смысл жизни тех дней. Еще летом в городе объявили запись в истребительные батальоны: ловить парашютистов-диверсантов. Мы с приятелями тоже пошли записываться. Но меня не взяли — не комсомолец. Куда деваться, пришлось подать заявление в комсомол (а до начала войны мучился — как бы от этого дела увернуться!). В июне сорок второго призвали в армию отца (до этого у него была бронь как у главного бухгалтера областного Рыбтреста), и, хотя как раз в это время у него было обострение грыжи, он ушел в армию. Прошел он всю войну, от Сталинграда до Берлина, сапером. Тогда же, в дни, когда отца призывали в армию, в конце июня, немцы начали бомбить Воронеж. Вот с этого момента, по-видимому, мое детство кончилось. Стало понятно, что идет тяжелая война. Вместо послесловия 22 июня 1941 года Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) обратился к верующим с таким посланием: «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви. В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны, но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе. Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства. Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья Разбойника.
Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: "Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя”. Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей. Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь нам дарует победу. Митрополит Московский и Коломенский Сергий, Москва 22 июня 1941 года» Источники:
Образование и Православие / Источник - https://foma.ru... |
||||
|
|
Всего голосов: 0 | |||
| Версия для печати | Просмотров: 723 | |||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
