Уважение к инаковости – в логике христианства

– Какой процесс происходит сегодня внутри православного российского сообщества, как оно развивается?

– Долгое время оно было социально и культурно маргинализированным, ведь ему нужно было просто выжить, а значит, законсервироваться, сохранить хотя бы то, что есть. Было не до развития. Ситуация резко изменилась примерно тридцать лет назад, но, при всей риторике «возрождения», ментальность гетто не ушла. Осталось ощущение, что мы – в окружении врагов и все против нас. Отсюда – традиционализм. То есть не живое отношение к традиции, а желание жить, глядя только назад, противостоя настоящему и, тем более, будущему.

– Как это проявляется в богословии?

– В современном мире живет семь с половиной миллиардов человек, примерно треть из которых – христиане. Крупнейшая по численности христианская конфессия – это католицизм, к ней принадлежит большая часть всех христиан в мире. Значительна доля протестантизма. Православие – по численности – примерно десятая часть мирового христианства.

Это пестрая, сложная, динамично изменяющаяся картина, в которой происходят активные процессы, постоянные дебаты между богословами, взаимное влияние. Но мы – на обочине этих процессов, у нас разнообразие не столь выражено, потому нам крайне необходимо иначе взглянуть на себя и других. Богословие возникает из потребности обсуждения острых вопросов жизни, которые появляются в диалоге с другим, не с таким же, как ты, а с отличающимся от тебя. У него другой взгляд и иное мнение, с которым ты согласен или не согласен. Это может быть не только богословский вопрос, это может быть вопрос, связанный с социальной жизнью, с философией, с моралью, с культурой. Богословская мысль возникает, как искра, из соприкосновения разных взглядов.

Поэтому различия – это очень хорошо. Уважение к инаковости – в самых глубинных основаниях христианства, если угодно – в его логике. Если христиане ведут себя враждебно к тому, кто отличается от них, кто другой, они не понимают себя и лишают себя возможности понять себя. И тогда не может быть ни развития, ни, тем более, богословия. Только обрядоверие и безжизненная универсальная доктрина с готовыми ответами на любые вопросы.

– Вы говорите о российской ситуации?

– Не совсем, но некоторые черты того, о чем я сказал, у нас есть. В том числе потому, что люди часто путают разделение и различие.

Христиане должны преодолевать разделения, препятствующие общению, но они не должны отвергать различия.

Проблема – в естественном противлении людей всему, что выходит за рамки привычного, в банальной лени. Человек приходит в храм и встречает все сложившееся, готовое, ему объясняют, как надо делать, как нужно думать, как молиться, как поститься. Он встраивается и постепенно сам начинает это воспроизводить почти механически. Плюс уклон в «реконструкторство», боязнь отклониться от образца, боязнь инакового – все то, что связано со сложной исторической судьбой христианства в нашей стране.

Справедливое внимание и почтение к традиции, доведенное до крайности, ведет к своей противоположности. Богословие – это не свободное безответственное размышление, прячущееся за «научную объективность», а дело жизни, исходящее из догматов, которые выражены в учении Церкви. Это не какая-то абстрактная доктрина из прошлого, а выражение живого, длящегося во времени отношения Церкви со Христом и через Него с миром.

– Если поспрашивать современных верующих, что такое богословие, наверняка многие скажут – это что-то про святых отцов, очень древнее. Почему нет ощущения, что богословие – оно живое, развивается, в том числе здесь и сейчас?

– Святые отцы, которые для нас, безусловно, авторитет и камертон, были современниками других христиан и жили в свою эпоху – с ее сложностями, проблемами, переживали философские, культурные и так далее коллизии и дебаты. Они были живыми, страдающими, переживающими, сомневающимися и порой ошибающимися людьми.

Временная отдаленность склоняет современных людей к мысли, что святые отцы были сверхлюдьми, которые все уже сделали, и нам уже ничего делать не нужно, все готово, а мы лишь берем то, что нам досталось, и этого достаточно. Но святые отцы творили в очень тесном, драматическом, напряженном диалоге с философской языческой культурой, жили в контексте внутрихристианских богословских споров. Такая, насыщенная остротой полемики, мысли, жизнь далеких времен должна быть для нас не пустой информацией, а источником вдохновения. Постигая их наследие, приближаясь к их духу, мы обязаны подражать им и нести переданный нам огонь истины в современный мир.

Традиция – это не древний пепел в сундуке, а огонь, горящий, пока передается.

Потому что сегодняшний мир, сегодняшняя культура чрезвычайно страдают и деградируют без абсолютной цели, без истины, без красоты.

Секулярная культура, в том числе интеллектуальная – ужасная, тягостная и угнетающая вещь. Она мечется в пустоте, оторвана от реальности – все то, что Ницше точно назвал нигилизмом. Ницше – «духовный отец» нашей эпохи. Он хорошо понимал незаменимость христианства, жизненную роль богословия для культуры и цивилизации. Он понимал, что отказ от христианства ведет не к новым горизонтам свободы, он ведет в ничто. Среднего пути нет, выбор только один: Христос или ничто. И Ницше сделал свой выбор – бесконечное падение в ужас пустоты и безумия. Постмодернистская культура – и есть отчаянный крик падающего в бездну.

– А мы, современные православные христиане, можем в нашем сегодняшнем состоянии что-то дать миру?

– Для этого нужно сначала посмотреть на себя пристальным взглядом. Увидеть, что христиане живут не в вакууме, не в стеклянном шаре, где что-то реконструируют, сохраняют, говорят на каком-то непонятном языке, у них свои темы, своя атмосфера. Они живут в мире, который дышит совершенно другим воздухом, другими вопросами, томится по тому, что не может найти в себе. Христиане даже и не подозревают, насколько то, что ищет мир, есть у них. То есть, замкнувшись на самих себе, не до конца осознают миссию быть светом миру.

Все стороны жизни современного общества являются секулярными, а российское общество гораздо более секулярно, чем западное. Под секулярностью я имею в виду то, что для очень немногих людей религия является важной в жизни. Речь не про посещаемость храмов, а о том, насколько в повседневной жизни люди руководствуются пониманием реальности как творения, насколько серьезно они относятся к Евангелию.

Нередко люди, считающие себя христианами, воспринимают мир точно так же, как люди светские – как механистическую, безличную объективную реальность. Христианство, по их мнению, ничего не может сказать о реальности, потому что это что-то о внутреннем мире, о тайных душевных переживаниях.

Но ведь православное богословие – не про бесконечное психологическое самокопание, а об объективном откровении Божьем во всем, о Славе Божьей, о красоте, об истине, о благе. Это бесконечный призыв к творчеству, познанию, любви к ближнему, милосердию. Но современный верующий зачастую сводит это неисчерпаемое богатство к психологическому самоистязанию и непрестанному копанию внутри себя.

– Это связанно с эгоцентризмом современного человека?

– Да, эгоцентризм, индивидуализм, позитивизм, утилитаризм.

Чарльз Тейлор – современный католический философ – написал книгу «Секулярный век», в которой прослеживает то, как «христианский мир» стал миром, в котором религия маргинальна. Началось все внутри западного христианства в Средневековье, когда появилось стремление Католической Церкви повысить христианское самосознание масс. На протяжении тысячелетия массовое самосознание мирян в христианском мире было близко к языческому, главными для них оказывались обрядовость и магизм.  

Церковь предпринимала огромные усилия для христианского просвещения масс, для того, чтобы они стали христианами не просто по названию, а чтобы они жили по-христиански, стремились к развитию христианской жизни и творчеству. В итоге к XII веку массовое христианское сознание, действительно, стало преобладать. Но это привело к тому, что уже к учащей Церкви стали предъявляться претензии: церковная иерархия и клирики не соответствуют тому идеалу, которому учат. Получилось, что миряне в христианской жизни более преуспели, чем учащие их клирики. Что, в том числе, стало причиной Реформации, возникновения идеи, что между человеком и Богом не нужно посредничество церковной иерархии.

В конце концов, долгий путь сложных и драматических изменений привел к возникновению светского общества, которое себя позиционирует уже вне христианства. Это относится и к западному миру, и к миру православному, а у нас секулярность стала даже еще более агрессивной, чем в других странах. Сегодня мы живем в мире религиозной нейтральности, когда предполагается, что выбор предшествует целям.

Но с богословской точки зрения никакой нейтральности быть не может – невозможно быть нейтральным в отношении Христа. Либо ты к Нему, либо ты от Него, «кто не со Мной, тот против Меня».

Каждый человек живет в контексте сложнейших отношений, который богословие называет сотворенностью. Богословие – христианская миссия по творческому ответу на Божественное Откровение, оно должно говорить обо всем, о любой сфере жизни. Всякая наука и всякое знание, культура по природе неразрывны с богословием, ведь мы живем в тварном мире и все, что есть и изучается, – все это исходит от Бога, через Христа. Поэтому для христианина нейтральности нет и не может быть.

Десятилетиями мы обсуждаем одни и те же идеи

– Что происходит с отечественным богословием?

– Мы осваивали то, что было сделано предшественниками. В большей степени на русском языке, в неизмеримо меньшей степени мы обратились к тому, что делается в мире сегодня. Это огромные массивы текстов, дебатов, обсуждений. Мы практически были на сто лет выключены из мировых богословских процессов.

Русскоязычная христианская мысль все еще находится словно в скорлупе, десятилетиями обсуждает одни и те же идеи. И это делается не творчески, вне соотнесенности с сегодняшним днем и с теми процессами и проблемами, которые обсуждаются во всем мире.

Необходимо сойти с привычных круговых путей и увидеть, что мир огромный, разнообразный, интересный и неоднозначный. Знать, что есть много интересных современных богословов, и даже гениальных. У католических, протестантских, и англиканских, и других авторов можно многому научиться. Не обязательно с ними соглашаться и принимать все их идеи, но важно эти идеи знать и обсуждать. Иначе складывается совершенно периферийная, маргинальная и застойная ситуация хождения по кругу.

– Но у нас же происходят дискуссии?

– Дискуссии, касающиеся в основном технических, вторичных, прикладных моментов. Даже там, где есть претензия на богословскую мысль, это либо пересказы того, что уже сказано, либо копание в мельчайших исторических деталях, в которых можно десятилетиями плутать, не видя целого, и так и не понять, для чего все это нужно, как это связано с жизнью Церкви, c вопросами и проблемами людей, которые живут сегодня, здесь и сейчас.

– Как, на ваш взгляд, проблемы с богословием проявляются в современном церковном искусстве?  

– Церковное искусство отражает общую ситуацию – чрезмерный традиционализм, трансляцию идеалистической романтизированной картинки прекрасного прошлого, смутной, расплывчатой, но узнаваемой, чтобы в итоге появилось что-то, соответствующее некоему образу русско-православного. Однако в церковном искусстве есть люди, которые стремятся выразить красоту в своем творчестве, обратиться к реальности Божьего мира и тому посланию, которое Бог сообщает через Свое творение.

Здесь важен христианский образ понимания творения и его истории. Да, мы повторяем, но повторяем каждый раз по-другому. Если повторять одно и то же, копировать, то это будет типичный постмодернизм. Христианский подход к искусству – иной, это и есть творчество: сказать то же, но по-другому, сообразуясь с сиянием всегда новой красоты. Но для этого нужно богословское видение мира: что это творение, развивающаяся, длящаяся во времени музыка, выражающая тринитарную истину. Что история – это не хаос случайностей, а движение ко Второму пришествию. Каждое уникальное событие получает свое содержание и форму от События – воплощения Христа, неслитного соединения конечного и бесконечного, Божественного и человеческого в единой ипостаси.

Такое видение бытия дает художнику возможность каждый раз создавать нечто действительное, подлинное. Тогда он не самовыражается, не придумывает от ветра головы своея, из серии «надоело все, чего-нибудь новенького хочется», но художник упраздняет себя, становится инструментом Божиим, настраивается на ритм бытия, вступает в диалог, в общение с реальностью через красоту. Потому что красота – это свойство бытия.

– Красота – это эстетическая категория, а вы смотрите на нее с другой точки зрения?

– Нет, но я говорю о богословской эстетике. В эпоху модерна разум и воля человека перестали созерцать самораскрытие Божественного Откровения в мире, в бытии и обратились на себя. Субъект модерна – замкнутое на себя мышление, отчужденное от реальности. Для него красота становится субъективной категорией. А богословие говорит о том, что красота есть красота Христа, красота Бога, и она не зависит от человека и его способностей восприятия и мышления. Она просто есть, поскольку это Откровение Бога. Человек удивляется увиденному, и встреча с красотой – это начало славословия, начало богословия, начало молитвы. Красота – это не вторичная декорация для неких возвышенных и серьезных смыслов, а бытие как оно есть.

– Но как же эстетизация безобразного, порочного? Современное искусство, искусство прошлого века дает примеры, когда все это воспринимается именно красиво.

– В эпоху модерна человек самовольно поставил себя в центр и решил, что он есть тот, кто объективную реальность преобразует под себя, считает, что может использовать ее, ведь знание – сила. Его задача – не созерцать, благоговеть, радоваться, сорадоваться Богу в творении, а эксплуатировать и подчинять мир себе. Реальность начинает восприниматься как нейтральная, она не хорошая и не плохая, не красивая и не безобразная. Это все субъективные категории. А раз она нейтральна и безлична, не имеет достоинства как творение Божие, то с ней можно делать что угодно. Возникла идея творчества как самовыражения – источник творчества лежит во мне и я выплескиваю это вовне, – на картину, в музыку, поэзию.

Богословы не выдумывают что-то от себя

– Вы преподаете философию в светском вузе. А кафедры теологии в светских вузах – это хорошо или плохо?

– Само по себе не плохо, но вопрос в содержании. Если на кабинете повесить табличку – «кафедра богословия», от этого ничего не изменится. Нужна долгая и тонкая работа, проработанная программа, уникальные специалисты. Например, в техническом вузе нужны люди, которые ориентируются в современном богословии техники, в философии физики. На Западе есть много примеров блестящего богословского осмысления современных естественных наук.

Чтобы мы не стали в современном вузе читать студентам курсы по учебникам XIX века, когда были другие представления о физике, биологии и так далее. Зачем физикам патрология или пастырское богословие? Им важен богословский взгляд на современные проблемы физики. Нужны западные тексты по диалогу богословия и науки и их качественное обсуждение.

Человек, который занимается богословской эстетикой, более уместен будет в каком-нибудь художественном вузе или в консерватории.

– А если говорить о преподавании богословия в семинариях?

– То есть как о школьной дисциплине, которая нужна для подготовки священников. Основное богословие, пастырское богословие – весь этот комплекс сформировался за столетия. Когда начинающие священники выходят из семинарии, получают диплом, идут на приход, служат, совершают требы и – через месяц уже ничего не помнят из того, чему их учили пять лет. Вызубрили, сдали экзамен и забыли.

Семинарское образование – только один из аспектов бытования богословского знания.

Главное в богословии – это актуальная ответственная мысль христианского сообщества о себе и о реальности.

И эта мысль должна осуществляться не как попало, но на определенном философском и культурном уровне. Всегда есть люди, которые лучше других могут формулировать эти мысли и выражать их, искать, быть в курсе современных проблем, читать и писать. Если такой человек найдется в конкретном церковном приходе и будет делиться своими изысканиями и находками с другими людьми – это прекрасно, ведь далеко не у всех есть время и способности на это.

На Западе в некоторых общинах есть такая должность – штатный богослов, как правило, он является преподавателем университета или семинарии, может быть академическим ученым. Он работает при приходе, занимается просветительской деятельностью, проводит лекции и беседы с людьми.

– Какие отличия у такого богослова от катехизатора?

– Катехизаторы направлены на первичное обучение азбуке веры, догматики, основным моментам церковной жизни. Они не ставят глубоких вопросов о реальности, об обществе, об искусстве. Какой катехизатор будет рассуждать на тему богословской актуальности современного искусства? Богословие же направлено на повышение интеллектуального и культурного уровня верующих, уровня их открытости и проверки соответствия своей жизни предмету своей веры.

– «Как это я к богослову приходскому пойду, вдруг он что-то от себя скажет?» – вот эта реакция может быть среди прихожан. Как быть тогда? А если они будут критиковать?

– Если человек с благими намерениями, ответственно, аргументированно и убедительно критикует, то это нормально и полезно для всего сообщества. Различия в богословских мнениях – это хорошо, не должны все думать абсолютно обо всем одинаково (понятно, что речь не о догматах). Иначе будет уже не живое сообщество, а какой-то инкубатор. Не зря же апостол сказал: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 1:19). И еще: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5:21).

Мы не должны смотреть исключительно православные телеканалы, слушать православное радио, читать православные книги и статьи. Тогда мы останемся в своем коконе и не узнаем, что происходит вокруг.

Кроме того, богословы – они не что-то от себя выдумывают. Они, исходя из опыта Церкви, вступают в критический диалог, в том числе и с нехристианской мыслью, и отвечают на критику. Но это не должна быть банальная апологетика в стиле «у нас все отлично, а вы все плохие». Потому что апологетика, если остается только она, без позитивной философской и богословской работы – это тупик. Чтобы что-то защищать, нужно это иметь. А если у тебя есть только сундук с древними пыльными книгами, которые ты не понимаешь?

Большинство современных православных не понимает, зачем им все это. Вот, было там что-то в Византии полторы тысячи лет назад, а у нас сейчас другие проблемы: нефть падает, пенсионный возраст увеличивается, зачем нам это все богословие? На современные проблемы можно посмотреть по-другому, богословски.

– Как можно богословски посмотреть на цены на нефть?

– Мы живем в обществе потребления, которое эксплуатирует окружающий мир, варварски уничтожает экологию, раздувает потребности, которые ведут к истощению природы и деградации человека. Все это исходит из неправильного богословия, из видения человека как потребляющей машины, желание которого бесконечно растет, не удовлетворяясь. Этого можно избежать лишь тогда, когда говорить о человеке как о существе, бесконечно желающем приблизиться к Богу. И только тогда человек обретает полноту и достойное направление своей жизни. Когда же бесконечное неутолимое человеческое желание с вертикали переводится на горизонталь, на вещи только этого мира, то оно ничем не насыщается и человек уничтожает все вокруг себя.

– У нас только недавно стали появляться группы по изучению Библии, потому что страшно – а если, изучая, уйдешь в неправильную сторону?

– Естественное желание оградить себя от сложности. Потому что в сложности жить непросто. Нужно думать, слушать другого, искать, развиваться, читать, изучать языки, узнавать, общаться, писать. Не у каждого на это есть душевные и моральные силы, время и желание.

Гораздо проще изгнать все инаковое, очистить территорию, оградить ее и сказать: теперь порядок, получше забор поставим и все будет нормально. Но это – не христианский подход.

Если бы апостолы решили, что нужно действовать так, то историческое христианство закончилось бы, едва начавшись. Но Божий Промысл был другим…