Опытный духовник, игумен монастыря Владычицы Ангелов — Гувернет (г.Ханья, о.Крит), церковный писатель, ведущий радиопрограмм богословского и просветительского содержания, отец Ириней пообщался с духовником и сёстрами обители.

«На самом деле, я ненастоящий монах, — так, шутя, начал беседу гость из Греции. — Но я был знаком с настоящими монахами. И на Святой горе, где мы, милостью Божией, жили, и в Греции, и там, где Бог нам давал Своё благословение пребывать.

Единственное, что ещё с детских лет я делал, как пчела, — так это старался собрать то там, то здесь что-то для меня полезное…»

Предлагаем читателям сайта текстовую версию беседы.

***

Ограничить своё «хочу»

Помню, мы приходили к отцу Ефрему (Мораитису, ученику Старца Иосифа Исихаста), и он много раз нам говорил: «Мы пришли сюда (в монастырь) не для того, чтобы молиться. Молились мы дома — может быть, даже больше, чем здесь. Сюда мы пришли, чтобы ограничить своё «хочу», свои желания, свою волю». И это величайший подвиг — ограничить свои желания, свою волю.

Видите, и Сам Христос, Который является для нас Учителем во всём, говорит: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Ин. 6, 38). И так мы воспримем в себя Христа, станем Христовыми. Переживём доброе изменение, как говорит апостол Павел.

Через отвержение своей воли происходит возвращение в потерянный Рай. Послушание игумении, послушание старцу — вот ключи, которые откроют для нас вход в Царство Небесное. Потому что, как видим, обратные действия стали причиной того, что Рай был закрыт для нас — через непослушание, реализацию собственной воли.

Всегда надо помнить: почему мы ушли, почему мы оставили свои дома? Почему оставили наших родственников, почему оставили мир? Не для того, чтобы снова тащить это за собой, но чтобы достичь преображения во Христе.

Наибольший наш подвиг — это принимать друг друга

Зачем вообще существует монашество? Это самое высшее выражение христианства как такового. Это постоянное противостояние обмирщению. Реализация Царствия Божия уже в этом мире, и более того — отражение Самой благодати Божией в мире, который постоянно разделяется, живёт по своей воле, ограничивает и изгоняет благодать Божию, отрицает братское сосуществование.

Я об этом говорю и братиям у нас в монастыре: наибольший наш подвиг — это принимать друг друга. Как говорит апостол Павел: «Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). И в другом месте: «Будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас» (Еф. 4, 32). Так реализуется любовь.

И в этом переживается Царство Божие: в послушании, в молитве, в подвиге, в любви над всем этим. Так, я думаю, мы будем идти своим путём, сколько нам Господь отмерил дней.

Не будем забывать, что нас Господь призвал не просто стать хорошими — Он заповедал нам стать святыми.

Молитвами владыки и вашей игумении, не имейте между собой ни зависти, ни взаимных желаний быть выше или лучше других, ни вражды. Улыбайтесь друг другу!

Радость как таинство

Потому что монашеская жизнь — это радость. Недавно ко мне в монастырь приехал мой двоюродный брат. Он — адвокат, хотел повидать меня. Зашёл в монастырь, а там привратник; он знает моего двоюродного брата, увидел его, узнал и встречает его с улыбкой. Брат говорит: «Я хотел бы отца Иринея увидеть». «Да, да, — говорит привратник, — сейчас ему скажу». Мимо проходит другой монах, видит моего брата и говорит: «Манолис, здравствуй, ты приехал!» Обнимает его, улыбается. Пока меня искали, ещё один подходит — то же самое.

В общем, брата отвели в архондарик, чтобы он меня там ждал. Архондаричный (монах-гостиничный) его встречает: «Манолис, здравствуй, добро пожаловать!» Прихожу уже и я: «Эммануил, как ты там?» Он крестится и говорит: «А с вами вообще всё в порядке? Может, вы таблетки какие-то принимаете? Что вы вообще принимаете — что вы всё время улыбаетесь? Я очень давно не видел людей, которые бы так улыбались…»

Понимаете? Если мы не будем иметь в себе радость Христову, тогда какая-то проблема в нас. Должна быть радость оттого, кто мы есть. Радость о нашем призвании. Это — не малое дело, наоборот, очень важное. Надо воспринять это как таинство.

Монашеская жизнь, монастырь вообще — как кладбище мёртвых зёрен, в которых, однако, скрывается динамика жизни. Жизни во Христе. Поэтому, да, с одной стороны, мы мёртвые для мира, но одновременно полны жизни. Потому что черпаем жизнь от самого Источника жизни, которым является Христос. Так мне кажется.

В монастыре ненастоящие вещи не приживаются

И так всё в нашей монашеской жизни отражает свет вечного Царства и радость Христову.

Во время учёбы я жил в одном женском монастыре в Сербии — там, где была игуменией матушка Параскева. Там было 10 монахинь. Как раз шла война, меня туда послали, и я подумал: как я поеду в женский монастырь? Но я понёс послушание, прислушался к благословению епископа Хризостома, который некогда был игуменом Хиландара.

Тогда время такое — вокруг или безбожники, или абсолютно безразличные люди. Матушка Параскева вообще святая была — всё время улыбалась. Сёстры все молодые, у каждой на лице радость, и жизнь у них кипела.

Помню, жители из округи приходили посмотреть, что это за люди в чёрных одеждах. И уходили преображённые — каждый в своей степени. Потому что действует таинство Христово — когда мы такие, какими должны быть. И даже если мы ничего говорить не будем, Христос говорит через нас — через наше молчание, через нашу улыбку, через молитву нашу.

Величие в том, чтобы открыться

…Спросили одного монаха на Святой горе: что такое монах? Он снял свою камилавку, бросил вниз и начал её топтать. И больше вообще ничего не сказал…

Вот пусть мир топчет нас, пусть изгонит нас. Мы — как виноград, который, чтобы получилось вино, должен быть раздавлен. И этому помогает общинная жизнь друг с другом. В киновии, в общежительном монастыре, ненастоящие вещи не приживаются.

Старец Паисий говорил, что киновия (общежительные монастыри) — это сито: всё, что через сито просеяно, выйдет настоящее и полезное, а останется неправдивое и неполезное. Здесь ты месяц можешь свою страсть скрыть, ну два месяца, ну шесть месяцев. Но в какой-то момент ты откроешься.

Вот в этом величие — открыться. Или смиримся, призовём благодать Божию, по благословению игуменьи начнём продвигаться в духовной жизни, и таким образом будем следовать воле Божией. Или самолюбие, эгоизм не оставят нам возможности жить с другими рядом, и мы просто соберёмся и уйдём.

Хорошего вам подвига во Христе, хорошего вам послушания!

Пойми, что ты там, куда тебя призвал Бог

— С чего начинается отсечение своей воли?

— Думаю, всё начинается с того, чтобы понять, осознать, пережить то, что я нахожусь в месте, куда меня призвал Бог. Я в священном пространстве, куда Сам Бог меня поставил — и всё, на этом конец. Таким образом, смиренно принимая волю Божию, я буду двигаться к тому, что автоматически моя собственная воля начнёт уменьшаться, умаляться.

Бывает, человек приходит в монастырь, движимый эмоциями, не понимая своего призвания — чего Бог от нас хочет. Требуется некоторое время.

У нас в монастыре три послушника, и каждый — отдельная личность, все разные. Я впервые сталкиваюсь с тем, что у меня нет необходимого опыта помочь им — я его ещё не приобрёл. Но я вижу, что на всех этих трёх разных людях была воля Божия именно в том, к чему они и пришли — стать монахами. Однако они пришли из общества, которое культивировало в них эгоцентризм, и теперь надо очень много трудиться, очень много терпеть, чтобы очиститься от всего этого наносного, и чтобы явилась воля Божия. Чтобы они поняли эту волю Божию о себе.

Сейчас они все на эмоциях, и Господь использует эти эмоции, чтобы укрепить этих троих. Но в какой-то момент энтузиазм, подъём этот уйдёт, и настанет время, что кто-то должен будет поддержать их, помочь им понять и принять, что такое послушание, отвержение собственной воли. А это, так сказать, уже из высшей школы, университетский курс.

С нашей стороны требуется много терпения. Сейчас вот ребята уходят из мира, в котором интернет, мобильные телефоны, человек держит на своей ладони весь мир. И ты ему говоришь: отвергнись своей воли…

Нужны разные способы, чтобы донести эту мысль до него. Как тонкое хирургическое вмешательство, которое должно произойти именно в подходящий момент, в подходящих условиях.

И Бог помогает! Хотя это очень тяжело в наше время — вижу это и на Святой горе. Сравниваю Афон, который я узнал в 1987-м, со Святой Горой нынешней. Это — день и ночь. Говорил святой Паисий, что мы, новые монахи, не будем иметь той простоты, которая была у старых монахов. Он мне написал в одной записке: «не гордись, когда смиряешься, используй с умом своё время, не будь безразличен, контролируй себя. Если будешь этому следовать, примешь Божественную благодать. Если не будешь, станешь как головешка без огня, ты будешь никакой, — философ с чужими вещами, ничего не имеющий реально своего, и чуждый Божественной благодати».

Думаю, что это – обращение в принципе к каждому, кто хочет стать монахом.

В монастыре всё должно быть совершенно

— Расскажите какой-нибудь случай из жизни женской общины в Суроти, которую основал и духовно окормлял старец Паисий Афонский.

— Расскажу один случай… У женщин это в природе — они хотят, чтобы всё было совершенно, просто идеально…

Как-то раз старец взял меня с собой, мы вышли из кельи и поехали на автобусе в монастырь вместе. Я то ли в третьем классе гимназии был, то ли в первом классе лицея… Приехали в Суроти, а сёстры поставили горшки с цветами так ровненько, будто по специальной линии выставляли. И Старец шёл и вот так ногой — раз, два… А я говорю: «Геронда, зачем вы горшки переворачиваете?» «Ты что, не видишь, сколько времени потратила даром монашка, чтобы поставить их так ровно? Не должно быть всё в идеале…»

На самом деле это имело глубокий духовный смысл. Старец часто с сёстрами разговаривал, всё время их учил, что в монастыре всё должно быть идеально. Потому что это — Царство Божие на земле. А Царство Божие совершенно. И богослужение наше совершенно. И поскольку наше богослужение совершенно, то всё вокруг богослужебного пространства — трапеза, рукоделие, цветы и всё остальное — должно быть совершенно.

Но что он хотел этим своим поступком показать? Что не надо всю жизнь посвящать именно этому, внешнему, забывая, какова главная цель нашего здесь присутствия.

«Ешьте лампадки!» (И другие афонские истории)

Я рад, что вас здесь духовно окормляет Геронда Григорий из монастыря Дохиар на Святой горе.

Вы знаете, какие истории рассказывают о нём?

Когда он с братством ещё был в монастыре в Центральной Греции, старые дохиарские монахи искали себе преемников — новое братство. Уже в Симонопетра пришел отец Елисей с братией, отец Георгий в Григориат, вот и старая дохиарская братия тоже искала молодое братство.

Братия приходит к Старцу и говорят:

— Геронда, давайте мы поедем и поселимся в Дохиаре.

Он отвечает:

— Да мы там будем голодать! Там нечего есть вообще.

Но зная, что ему очень нравятся красивые церковные вещи, красивые иконостасы, они его уговаривают:

— Там красивые иконостасы! Красивые лампадки, паникадила…

А он им опять:

— Да там нечего есть! Мы же будем голодать!

В итоге они его уговорили. Уехали из Центральной Греции, поселились в Дохиаре. Через три месяца приходит эконом:

— Геронда, закончилось масло.

А он им:

— Ешьте лампадки!

Приходит другой монах:

— Не из чего хлеб испечь…

Он им:

— Ешьте иконостас с паникадилом!

Это реальная история… Мы, островные греки, очень живые люди. Геронда Григорий — последний из таких.

Я думаю, что дохиарский старец многими понят неправильно. Действительно, Геронда — из тех людей, которых сложно понять. Но он всегда скрывался и до сих пор с большим старанием скрывает свою святость.

«Мы добродетели вместе с тобой не собирали, чтобы вместе расточать»

Я был знаком с одним монахом, который умер в 115 лет. В 15 лет он пришёл на Святую гору, и 100 лет вообще Афон не покидал. Отец Нафанаил.

Когда он впервые увидел самолёты, пролетавшие над головой, то перекрестился и сказал: «Дай Бог здоровья королю, который сделал летающие кресты, чтобы благословлять сверху людей!»

Когда появились переносные радиоприёмники, и один из них при нём включили, он перекрестился и говорит: «Господи, помилуй! А как там столько людей вместилось?»

Меня с ним познакомил отец Моисей, святогорский писатель. А с отцом Моисеем у меня были очень тесные братские отношения. Как-то приехали к отцу Моисею четверо врачей — члены Академии наук Греции — и просят: «Можешь познакомить нас с духоносным старцем, каким-нибудь особенным?» — «Да, пойдём к отцу Нафанаилу…»

На тот момент ему было 114 лет, но умом он был лет на 400! Приводит отец Моисей чужих людей к нему в келью и говорит: «Геронда, эти люди — учёные, хотели познакомиться с человеком особенным, духовным — как вы. Скажите им что-нибудь на пользу душевную. Они же приехали так издалека…»

Тишина. Внезапно Старец начинает говорить:

— Хорошо ты всё сказал, отец Моисей. Но, чтобы я что-то хорошее сказал, хочу, чтобы мне сперва заплатили. Пусть каждый из них даст мне по 5 тысяч драхм. И я вам буду говорить, что вы хотите. Не заплатите — и слова не скажу!

Люди начали искать деньги. Отец Моисей — сами понимаете, в каком состоянии. Говорит им:

— Старец, наверное, устал, лучше нам прийти в другой раз.

— Да-да, — отвечает отец Нафанаил, — идите и в следующий раз приходите с деньгами. Видите, келья скоро обрушится, хочу её восстанавливать».

Ушли. Через неделю приходит к отцу Нафанаилу отец Моисей. Старец и говорит ему:

— Сядь и послушай, что я тебе скажу. Не приводи ко мне никого, чтобы делать мне рекламу. Мы добродетели вместе с тобой не собирали, чтобы вместе расточать…

Вот так люди Божии скрываются.

«Как ты думаешь, помилует меня Господь?»

Однажды отец Паисий послал меня в келью, чтобы я познакомился с отцом Дамаскином:

— Пойди, скажи, что меня прислал отец Паисий. И передай вот эти вещи…

Отец Дамаскин был очень сгорбленный, всё время смотрел вниз. И когда я пришёл, он сидел перед дверьми кельи и вязал чётки.

Я ему:

— Благословите!

Он отвечает, но даже глаза не поднял, чтобы на меня посмотреть.

Говорю:

— Меня прислал отец Паисий.

Тот отвечает:

— Да, великие вещи!

Опять говорю:

— Отец Паисий меня прислал.

Он:

— Ну да, и что теперь?

— Он мне сказал передать вам вот это.

— А ты кто такой?

— Учусь в школе.

— Откуда ты?

— С Крита.

— А, с Крита. Из Ханья?

— Откуда вы знаете, что я из Ханья?

— Так я не сказал, что ты из Ханья. Может, я ошибся…

Весь наш разговор происходит на улице — Старец даже в келью не приглашает меня зайти. Весь грязный, от него исходит явный запах вина. Думаю: и зачем только отец Паисий меня к нему послал?

Запах вина меня удивил, но не было в голове никакого плохого помысла.

Он и говорит:

— Пойди, приложись к Богослову в храм.

Иду: весь коридор заставлен бутылками от вина и пива. И в храме стоят бутылки. Я перекрестился: куда я пришел?! В бар?!

Отец Дамаскин обращается ко мне:

— Извини, дружище, у меня есть страсть.

Отвечаю:

— Я вижу.

— Как ты думаешь, помилует меня Господь?

— Если отец Паисий послал меня, чтобы я с вами познакомился, думаю, что Господь вас помилует.

— А, ты так думаешь… Пойдём внутрь, сядем, поговорим.

И заводит меня в маленькую келийку. И пока мы говорили, он весь просиял так, что вся комната наполнилась светом и благоуханием, которое стало от него исходить… Я не забуду этого никогда в жизни!

А затем он мне сказал:

— Послушай меня! Видя, как страдает старец Паисий от людей, я подумал: хоть бы и со мной такого не приключилось! И я притворяюсь, что выпиваю. Чтобы ко мне сюда не шли и с ума меня не сводили. Понял? Но ты приходи…