Неоконченность войны

Музей или лекторий при храме – нельзя сказать, что это такая уж редкость. При петербургском храме в честь иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость» на улице Шпалерной (кстати, одном из старейших храмов северной столицы) действуют целых два музея и лекторий с особенной концепцией преподавания. И если с одним из музеев все более-менее понятно – он посвящен двум новомученикам, которые связаны с этим храмом, – священномученику Григорию (Сербаринову) и мученице Екатерине (Арской), то второй музей посвящен обороне города на Неве во время Великой Отечественной войны. Нынешний настоятель протоиерей Вячеслав Харинов периодически сам проводит экскурсии, и всем, кто его слушает, становится очевидной неслучайность возникновения такого музея. Вообще в беседах с отцом Вячеславом поражает разносторонность его интересов и степень личной заинтересованности в каждом из обсуждаемых вопросов. Благодаря ему тема войны стала особенной и для всего большого прихода Скорбященского храма.

«Нас не будет – делай ты»

Почему у вас на приходе появился музей, посвященный Великой Отечественной войне? Зачем нужен такой музей и ему подобные – небольшие собрания? Ведь в городе есть Музей обороны и блокады Ленинграда, например.

– Церковь – это собрание. А приход – это Церковь в миниатюре, такой религиозный микрокосм. У нас ведь в обычной жизни многие так и говорят: «Ты в церковь пойдешь?» И приход не должен быть каким-то гетто. Хоть сам храм и является специально отведенным местом особого присутствия Божия, но происходящее в храме должно быть направлено на интеграцию всего, что связано с духовностью, в обычную жизнь. То есть у нас должны быть ответы на вызовы нынешнего дня. Если Церковь не актуальна, не современна, если она геттообразна, то она не имеет успеха в миссии. Поэтому социальная жизнь в разных проявлениях просто необходима приходу. И у каждого прихода своя специфика, так как все люди – разные.

Так получилось, что я давно занимаюсь военной археологией, поддерживаю отношения с поисковиками и вообще с людьми, неравнодушными к истории. Плюс я сотрудник отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Санкт-Петербургской митрополии. И считаю нужным говорить о духовной составляющей войны как таковой и о духовной трансформации, которая произошла за время Великой Отечественной войны.

Но есть у меня и личные причины. Мой отец воевал. Я долго дружил с нашими ветеранами – большинство из них умерло. Когда они стали немощными, наш городской Совет ветеранов собирался у меня на приходе – им было долго идти до их официального места расположения. Вместе с ними я проехал по европейским кладбищам, на которых похоронены наши воины. В каком-то смысле они мне завещали: «Вот нас не будет – давай, делай ты, поминай наших». Поэтому в ряду прочих наших инициатив (а это и акции памяти, и взаимодействие с питерским байкерским движением) образовался и музей. Мы сделали маленькую выставку к очередной годовщине Победы, а оказалось, что проблемы, которые мы затронули, не поднимаются никаким большим музеем. Одна из таких проблем – это неоконченность войны.

Что это значит?

– Это значит, что не похоронены все солдаты, на этой войне погибшие. Также это проблемы непаспортизированных могил, имитации официальной поисковой деятельности, нелигитимности общественного поискового движения с точки зрения закона и многие другие. Вопросов очень много, и на них не даст ответов единственный поисковый батальон № 90, который все-таки, слава Богу, создан в российской армии. Сколько было сражений, сколько «котлов» – и на все это единственный батальон, который появился спустя 70 лет после официального окончания войны.

А ведь число найденных останков воинов не особо уменьшается. Лично я хороню по паре тысяч останков наших воинов в год – и это только в одном районе Ленинградской области!

И еще война не окончена, потому что люди до сих пор подрываются на минах и снарядах, потому что мы не знаем многого из того, что было, потому, что коттеджные поселки могут строиться на братских могилах и прочее, и прочее.

«Раньше я не знал такой Великой Отечественной войны»

Но музеев, посвященных этой войне, все-таки довольно много – и не только больших. В чем особенность вашего музея?

– Во-первых, наш музей – это взгляд на Великую Отечественную войну верующего человека. Важным открытием было то, что наша армия вовсе не была повально атеистической. Да, были перед войной годы большевистского террора, да, истреблялись и арестовывались священники, закрывались храмы. Но народ-то остался – огромная, по большей части деревенская страна. Пожилые люди крестили младенцев, а кого-то и воспитывали, многие солдаты знали молитвы. Мы находим у павших солдат кресты, иконки, ладанки, мы находим большие иконы в блиндажах, изображения на трубах, которые торчат из дзотов. Раньше я не знал такой Великой Отечественной войны. В моем детстве в учебниках этого не было написано.

Мы сравниваем быт солдат воюющих между собой армий и видим, что все немецкое лучше – форма, техника. Но войну немцы проиграли – почему? Как сейчас говорят, трупами их завалили? Не думаю. Трупов у нас было предостаточно в 1941-м году, немцы по этим трупам шагали и прошли вглубь нашей страны. Хотя мы превосходили немцев и по численности армии, и по количеству техники, но не было духа. Вот как только дух стали обретать, начало появляться и искусство воевать. А этот дух – не просто какие-то политинформации, это апеллирование к глубинным темам, ко всей истории России, это реставрация в общественном сознании имен прославленных военачальников, в том числе и тех, кто прославлен Церковью в лике святых, это введение в пропаганду национально-патриотической риторики. А ведь это гомилетическое наследие русской Церкви, она разрабатывала эту тему в течение столетий! Вдруг в СССР стали употребляться словосочетания «священная война», «Русь Святая» и так далее.

Говорим мы и о множестве анонимных воинов. Ведь система идентификации солдата порой практически отсутствовала. А нет имени – нет пенсии его родным; пропавший без вести становился для власти потенциальным перебежчиком или дезертиром. Это отражалось и на социальном статусе его родных. Восстановление имен – очень важная задача. Сейчас эта проблема, как мне кажется, перестает быть такой острой потому, что уходит послевоенное поколение.

Как удается идентифицировать останки в отсутствие системы идентификации?

– Разные есть способы. Вместе с останками могут быть обнаружены подписанные личные вещи. Еще точные сводки боевых действий помогают узнать, где кто был. Моя дочь стала членом поискового отряда. На одной из высот она нашла останки солдата, который эту высоту брал, дошел туда одним из первых. Ему снесло половину головы разрывом гранаты или мины, ребята подхоронили его там же. Им пришлось держать его голову на двух штыках, на этих штыках его и положили в землю. И у него пять платиновых зубов. Вот теперь мы даем объявление – может быть, кто-то вспомнит рассказы старших родственников о том, что у деда или прадеда была такая особенность. Найден он отрядом «Ингрия» в районе Барского озера.

Великая Отечественная
никого не оставляет равнодушным

Экспонатов ведь очень много. Если их все выставить, не приестся ли тема войны людям?

– К сожалению, множество музеев краеведческих, в том числе и школьных, уничтожено, а война в виде найденных экспонатов расходится по частным квартирам копателей. Поэтому тема и не может приесться. Она актуальна, очень интересна самым разным людям. И наш музей вызывает огромный интерес – мы не успеваем обслуживать группы. Наш маленький музей помогал делать восемь выставок Музею прорыва блокады Ленинграда, Музею обороны и блокады Ленинграда, Музею истории религии и Центральному архиву Санкт-Петербурга. В каждом музее по две выставки. Многие экспонаты поисковики с удовольствием передают нам в музей и не очень хотят передавать в государственные музеи, считая, что у нас к экспонатам более скрупулезное и неформальное отношение.

Пространство у нас очень ограниченное, да. Но в Евангелии есть концепция горчичного семени. На хорошей почве разрастается и очень маленькое зерно.

Прихожане поддерживают Ваши инициативы, связанные с памятью о войне?

– Конечно. Прежде всего тем, что собирают средства на акции памяти и тому подобное. А так у нас отбою нет от желающих принять то или иное участие – стоит мне только с амвона что-то объявить. Война не оставляет никого равнодушным. В каждой семье есть след войны. Вот, например, мы поднимали историю Шлиссельбургского десанта. А наша прихожанка недоумевала, как это так: папа ее моряк, а погиб в каком-то лыжном батальоне. Я говорю ей: «Здесь что-то не так». Мы стали поднимать эту тему и обратили внимание на знаменитый бой 28 ноября 1941 года, когда отдельный особый лыжный полк балтийского флота был высажен восточнее Шлиссельбурга.

Также и среди экспонатов есть вещи, которые принесли прихожане не из числа поисковиков – это личные вещи их родных, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны. При помощи прихожан мы готовим и нашу книгу воспоминаний.

Храм – жертва войны

Вы ведь еще настоятель храма Успения Пресвятой Богородицы в Лезье-Сологубовке. И там Ваше служение также связано с памятью о войне...

– Да, Кировский район Ленинградской области – это участок, где шли одни из самых кровавых боев. Получилось так, что разрушенный во время войны и восстановленный под руководством моего недостоинства храм стал вместе с Парком мира и немецким кладбищем один из самых крупных миротворческих проектов России и Германии. Средства на восстановление храма собирали по всей Европе, а я рассказывал западным журналистом о том, как воспримут русские люди немецкое кладбище на своей территории, если при этом не будет восстановлена их русская святыня. Храм во время войны был взорван немцами, так как служил ориентиром для советской артиллерии. Конечно, храм пострадал и в результате большевистской антирелигиозной пропаганды, и местные жители постарались (плитами из церкви выстланы дорожки на некоторых участках). Но купола подрывали немцы, и это пришлось доказывать.

Храм на Шпалерной и храм в Лезье – это разные общины или одна?

– Есть корпус людей, которые относятся и к тому, и к другому приходу. Когда меня назначили настоятелем на Шпалерную, за мной пришла целая команда из Кировского района. У нас создано сестричество, состоящее в основном из городских женщин, которое занимается сельским приходом.

Поисковые отряды, которые проводят собрания у меня здесь, в городе, работают в области. Эти люди знают прекрасно приход в Лезье, но они – часть прихода на Шпалерной. В любом случае, эти приходы меду собой общаются, взаимодополняют друг друга. Например, из города в Лезье ездят люди, чтобы выступить с какими-то художественными проектами.

Как пробудить радость познания

В лектории при вашем храме реализуется концепция фрагментарного образования. Расскажите о ней, пожалуйста.

– Эту концепцию очень стройно, емко и лаконично изложил наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин: «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». На самом деле, это очень глубокая мысль. Многие святые отцы и другие подвижники Церкви говорили о том, что надо параллельно читать несколько книг, то есть надо уметь перестраиваться, переходить с оного предмета на другой.

В таком внешне бессистемном знакомстве с неизвестным, вероятно, таится механизм возгревания в себе радости познания – фундаментального Божьего дара. Эту радость познания можно убить в себе разными системами, «неудобоносимыми бременами», которые человек порой на себя возлагает и, не справляясь с объемом информации, теряет интерес к предмету. Поэтому нагружать человека нужно дозированно и так, чтобы каждый раз у него просыпалась любознательность.

Поэтому в нашем культурно-просветительском центре имеет место внешне бессистемное преподавание самых разных предметов, но если человек в этой бессистемности побудет продолжительное время, то через год внутри него система начнет выстраиваться. У нас нет подавляющих человека экзаменов или зачетов. Плюс в этой свободе – посещать или не посещать те или иные лекции – радость познания у людей все-таки просыпается. И через какое-то время человек замечает, что не только стал больше знать, но и как-то вырос в плане общего развития личности – ведь чтобы прийти, нужно собраться. То есть в такой активации развиваются волевые качества. А сами предметы дают возможность не только рационально их усваивать, но и эмоционально переживать. Таким образом, задействуются все три составляющие личности человека: разум, воля и чувства.

За лекцией по библейскому богословию может следовать лекция по истории Петербурга, а потом будет скрипичный концерт, далее – лекция по русской литературе. И так потихоньку заполняется духовный горизонт человека, восполняются какие-то пробелы в его образовании.

Темы лекций обязательно напрямую связаны с Вашими личными интересами?

– Есть предметы, к которым я отношусь без глубокого интереса. Например, историческая аналитика, историография. Меня история интересует с точки зрения беллетристики, а также в более прикладном смысле – с точки зрения этики. Но есть много людей, которым больше интересна историография, а не историософия.

Или вот у нас есть кинолекторий, который мне не особо интересен, так как я достаточно самостоятелен в выборе фильмов и в их оценке. Но кто-то приходит на этот кинолекторий, кому-то это нужно.

Есть у меня и рациональные соображения. Например, я не стремлюсь быть лектором, мне хватает нагрузки в Духовной академии, в проповеднической, и в общественной деятельности. Но слушателям нашего лектория понравился цикл моих лекций о ветхозаветных пророках, который прошел несколько лет назад. Люди ко мне обращаются и говорят, что им интересно услышать об этом именно от меня. Потому я решил этот цикл возобновить. При этом я не претендую на звание серьезного библеиста – просто излагаю свое видение на базе того, что я читал помимо курса в Духовной академии. Ведь очень важно, чтобы люди знали эти книги. Праздничные паремии – обычно это чтения пророческих книг. Обычно для прихожан это минуты благоговейного непонимания. А хотелось бы, чтобы после возглашения имени пророка у людей возникала в сознании какая-то картина: кто эту книгу писал, когда и зачем, что он предвозвещал. Пророческая литература является важнейшей при осмыслении Священного Предания. И без пророчеств немыслимы ни Ветхий, ни Новый Заветы. Новый Завет начинается с величайшего из пророков – Иоанна Крестителя, его ученики становятся апостолами. Иоанн Креститель не оставил никаких записей, но то, что было написано его предшественниками, помогает нам понять, почему его проповедь стала венцом их деятельности.

Связуя старую Россию и новую Россию

Сейчас в России на официальном уровне проводится политика сглаживания конфликта между Россией до 1917-го года и советским периодом. В массовое сознание внедряется идея о том, что все это – одна и та же великая страна, в один ряд ставятся такие исторические фигуры, как Александр Невский и Сталин. И многие наши сограждане охотно эту точку зрения принимают. И на лекциях, проходящих в вашем культурном центре, и на экскурсиях в музее Новомучеников, который также существует при вашем храме, вы излагаете другой взгляд на российскую историю. Не возникает ли на этой почве конфликтов с представителями нынешней официальной идеологии?

– Церковь отделена от государства, и в этом смысле мы сохраняем какую-то независимость и неангажированность. И у Церкви больше причин и прав говорить о великой стране, чем у кого-либо другого, потому что мы единственный общественный институт, который связует старую Россию и новую Россию. В Церкви мы сохраняем память о том, о чем государство и общество забывают. В известном смысле мы тоже «сглаживаем» историю, но только говорим, что страна и народ в ХХ веке оставались великими не благодаря советской власти, а вопреки ей. И мы не станем сочинять апологию репрессиям, но бесстрастно отметим какие-то положительные аспекты работы советского правительства. Но, повторяю, все положительное происходило не благодаря большевистской идеологии, а вопреки ей.

А у народа, несмотря ни на что, есть определенная логика развития этноса, определенная культура и определенный накопленный духовный багаж. И именно Церковь свидетельствует об этом. И для нас да, это единый народ, народ, который заблуждался в определенные периоды своей истории.

Но если вспомнить священную историю, почитать Ветхий Завет, можно увидеть: то же самое было и в древнем Израиле. И никто из пророков не занимал диссидентскую позицию по отношению к своему народу и своей стране. Критика? Да. Увещевания? Да. Но никто из ревнителей не уходил к соседним языческим народам, никто не начинал отрицать истинного Бога, никто не порывал с храмом. Приблизительно так же и Русская Православная Церковь относится к советскому периоду российской истории.

Одним из любимых аргументов апологетов советского периода является утверждение, что большевики дали народу всеобщую грамотность. И ведь действительно, до октябрьского переворота большая часть населения России не умела читать и писать.

– Меня самого эта система научила читать и писать. Но я прекрасно помню, ЧТО именно меня заставляли читать. Читать заставляли то, что является бредом, чушью, не имеющей никакой ценности. Одним из результатов этой всеобщей грамотности были целые научно-исследовательские институты, целые отрасли индустрии, работавшие вхолостую.

Настоящее образование должно быть эффективным, а многое из того, что делалось в советскую эпоху, делалось бездарно. И людьми как манипулировали, так и манипулируют до сих пор – и не спасает от этого всеобщая грамотность. Среди тех же самых вроде бы образованных людей процветает и матерная брань, и невежество. Можно посмотреть на представителей современной олигархии – это тоже люди, получившие образование в СССР. Их образования хватило только на то, чтобы участвовать в разграблении собственной страны и стать объектами ненависти и презрения своих соотечественников.

А можно ли сказать, что всеобщая грамотность – не заслуга большевиков, а просто следствие логики развития общества? Что не будь переворота в 1917-м году, образование все равно стало бы более распространенным явлением?

– Да. Ведь во всем мире это происходит. И кстати, могу сказать, что, общаясь с очень разными людьми и путешествуя по разным странам, я убедился, что уровень культуры человека не очень-то и зависит от его умения читать и писать. Например, моя бабушка читала буквально по слогам, но в плане культуры, этики она дала бы сто очков любому городскому интеллигенту советского разлива.

Вот пример из истории советского образования и моей личной истории: человек, который возглавлял партийную организацию вуза, где я учился, человек, во взгляде которого на меня читалось: «Не наш!», который искал повода отчислить меня, позже вдруг узнал, что является потомком священников, живших в одной из российских губерний. Теперь он написал книгу о своих славных предках, отрекся от своего партийного прошлого. Но это два разных человека. И кто из них более образован – тот, кто был партийным бонзой, или тот, кто вдруг открыл историю своей семьи, узнал, что его предки были священниками, талантливыми людьми, и некоторые из них сгнили в сталинских лагерях? Второго я понимаю и принимаю, я отдаю ему должное – это большое дело: поехать и найти губернские архивы, поднять историю, которая просто поразительна. Сейчас он кается за свое партийное прошлое, отвергает его и признается, что стал доцентом «по комсомольской линии», будучи тогда просто словоплетом из институтской многотиражки. О каком образовании в те времена могла идти речь, если всех нас заставляли конспектировать «Капитал» Маркса?

Образование было всеобщим, но то, чему учили, было отобрано по идеологическому принципу. И всеобщее образование в Советском Союзе стало средством контроля. Как вот сейчас – раздать всем айпады, и за всеми можно будет следить. Кстати, Духовная академия была альтернативой советской образовательной системе, и там мы на Ницше и Фрейда потратили столько же времени, сколько на Василия Великого.

Беседовал Игорь ЛУНЁВ

Фото сайта Скорбященского храма на Шпалерной
и приходской группы в сети «В контакте»