По радио, которое звучит у меня в машине, слушателей призывают вести здоровый образ жизни и заниматься зимними видами спорта в парке Яхрома. «Вчера у нас состоялись традиционные покатушки!» — сообщает ведущая. Прямо передо мной стоит корейский джип с розовой наклейкой на заднем стекле. «Спасибо за дочу!» — благодарит наклейка.
В нотариальной
конторе, где мне нужно заверить разрешение на выезд с ребенком, iPhone
7 Plus, выложенный нотариусом на стол, берет на себя функции Вергилия
и проводит меня в жизнь этой немолодой уже женщины. Не спрашивая,
правда, хочу ли я туда попасть. Сначала звонит «Федронька», потом
«Сеструля». У меня возникает стойкое ощущение, что нотариус приходит
на работу из какого-то мультфильма, где вокруг нее водят хоровод
Федронька с Сеструлей, а на лужайке резвятся «бэмби».
Впрочем, это ощущение возникает у меня почти постоянно: от огромной
афиши «АМ НЯМ» в витрине приличного вроде бы кафе, от сообщения «Спасибо
вам за ржаку!» — оставленного незнакомым мужчиной под моим постом
в Facebook, от родительского собрания, на котором классный руководитель
приветствует собравшихся словами: «Добрый вечер, мамочки и папочки!»
После собрания, кстати, «мамочки» и отдельные «папочки» делятся
впечатлениями на лестнице, и ясно, что классный им понравился, он очень
неформальный и милый, считают они.
Наверное, в этом ключ. Лингвистическая деградация стала такой массовой, потому что считается милой. Что-то такое доброе в ней есть, как в детстве. Вообще, впадение в детство часто характерно для людей с психологическими проблемами, по науке это называется «регресс». Когда, скажем, мамочка с папочкой решают развестись или кто-то один из них решает (что хуже), ребенок укрывается от этой неприятной правды в прошлом. Ему хочется вернуться туда, где он еще не умел включать свет в туалете. Детство означает отсутствие ответственности, фактически невменяемость. Для ребенка, который не понимает, что такое развод, он совершенно не страшен.
Если вообразить, что для всего нашего народа государство и есть мать, а отца мы никогда не видели, все эти «ржаки», «дочи» и «нямки» обретают совсем другой и не такой уж безобидный смысл. Общество массово, весело и задорно регрессирует, назначая детсадовскую коммуникацию в качестве официальной. Выглядит это столь же абсурдно, сколь страшно.
Опять
гора трупов в Авдеевке? Опять разорванные дети Сирии? Не знаем,
не видели, у нас покатушки, а потом пивасик, трататушки тра-та-та.
Неужели упал еще один самолет? Кто погиб? Сколько погибло?
А мы в домике! Дочу в капустке нашли, теперь на развивашки ходим!
Что вы, кстати, думаете о передаче Исаакиевского собора РПЦ? Поздравляем
с наслаждением, со святым Богоявленьем, счастья, света и добра, чтобы
ладились дела! Храни вас Господь!
Ну да. И вас храни. И дочу вашу храни, и корейский джип, из которого
вы делитесь со мной своей радостью. Даже традиционное наше, неотъемлемое
наше утешение — водку не обошел стороной мультипликационный процесс.
«Белочка», водка «Мягонькая» и, моя любимая, «Добрый медведь». У витрины
возникает настоящая диссоциация. Разве можно нажраться «Добрым
медведем»? Или мучиться похмельем после «Белочки»? Да нет, конечно! Все
будет шикардос, наливай, за дочу!
Язык, к сожалению, так устроен, что его невозможно обмануть. Невозможно направить в «нужное русло». В китайской медицине язык — это карта организма, если вы придете к китайскому доктору, он не будет слушать ваши жалобы, первым делом он попросит вас показать язык. Это символично, язык является лакмусом процессов, которые происходят в обществе, и сегодня русский язык демонстрирует всеобщий откат в ясельную группу с отчетливой анальной фиксацией.
Это не хорошо и не плохо, это может раздражать,
но нельзя не признавать, что сегодняшняя реальность такова. Люди
общаются смайликами, стишками-пирожками и провоцируют друг у друга
«полный хохотач» с помощью рассылки «видосов», в которых кот
не рассчитал траекторию прыжка на подоконник и свалил горшок с геранью.
Людям слишком страшно находиться в мире, где идет война непонятно с кем,
за что и почему. Люди боятся неадекватных лозунгов власти, как дети,
живущие в семье алкоголиков, люди хотят контролировать хотя бы то, что
они могут. Но жизнь каждый день показывает им, что могут они совсем
мало, практически ничего. И тогда приходит осознание, что лучше укрыться
в домике. Как в детстве.
Надежда лишь на то, что детская психика пластична. После развода
родителей, когда все оторались, отрыдались и затихли, ребенок постепенно
вспоминает, как включать свет в туалете, и довольно быстро наверстывает
все, что пропустил. Я не знаю, когда уйдет страх и уйдет ли он вообще,
но я знаю, что единственный способ принять страх — это повзрослеть.
Только взрослый человек отдает себе отчет в том, что он боится,
и только, осознав это, он может что-то делать: менять окружающую
действительность или свое отношение к ней. Ребенок к этому
не приспособлен, ребенок прячется в домике.
Анна Козлова писатель, сценарист, lenta.ru
