Храм Воскресения Христова и Новомучеников Церкви Русской в Сретенском монастыре

— Прежде всего я хотел бы сказать, что не ожидал такого результата, который получился. Когда мы на Комиссии по строительному развитию Москвы и сохранению ее наследия обсуждали место строительства храма, когда был конкурс проектов и наш Институт тоже участвовал (у нас был другой вариант, более скрытный, когда этот собор не так ярко проявлялся в городском ландшафте), — я не боюсь сказать, что мы чего-то тогда недопонимали и не ожидали того эффекта, который, видимо, владыка предвидел и который сейчас получился.

Должен сказать, что для меня, как для историка архитектуры и градостроительства, очень важен не только конкретный объект, но и образ города. Образ Москвы в начале XX века был совершенно необыкновенный. Это был один из удивительных и самых красивых городов мира. Так о нем говорили те путешественники, которые были наиболее чутки к Москве и имели право так высказываться, — поэты Верлен, Верхарн, норвежский драматург Кнут Гамсун, знаменитейший архитектор стиля модерн Чарльз Макинтош, которого Шехтер сюда пригласил, и он тут был в 1910-м году. Они все были абсолютно потрясены Москвой, и эта красота, к сожалению, была в большой степени уничтожена, прежде всего, с уничтожением 760 церквей. Все, кто из этих художников и поэтов видел Москву, — все говорили об этом удивительном эффекте: бесконечные купола в лазури, колокольни, вертикали…  

Храм Воскресения Господня и Новомучеников Церкви Русской со своим характером: там есть, мне кажется, черты и трактовка древнерусского наследия в духе стиля модерн. Это очень правильно, на мой взгляд. Мы как бы строим такой важный храм, начиная с того момента в развитии храмостроительства, на котором остановились.

Русская церковная архитектура перед революцией находилась на очень высоком уровне. Это было несопоставимо ни с чем, ни с какими православными балканскими, католическими, протестантскими странами — ни у кого не было ничего подобного постройке Щусева (39 церквей), Шехтера, Кекушева; главные архитекторы авангарда Веснины проектировали, еще будучи студентами, много церквей… И уровень росписи и утвари!

 

— Последние четверть века у нас повсюду активно строятся храмы. Можно сказать, что мы переживаем расцвет храмового зодчества. Что радует вас из происходящего в храмовом строительстве, а что, может быть, беспокоит?

— Радует меня то, что среди уже немалого количества церквей, которое возведено, есть какая-то часть (пока еще не большинство), которые достигают высокого художественного уровня. Я отнюдь не хочу осудить других архитекторов. Если выпустить на Олимпийские игры спортсменов, которые лет 70–90 не тренировались, трудно ожидать от них каких-то невероятных результатов, а у нас результаты все-таки очень неплохие для такой ситуации. Но буквально в последние 5 лет появляются все более и более интересные и совершенные проекты.

Во-первых, что очень существенно, мы вышли на иной тип храма, чем это было раньше. Это и благословлено Святейшим Патриархом. То есть храм-комплекс, где находится и воскресная школа, и зал приходских и епархиальных собраний, и трапезная, и технические помещения: сейчас нужно и кондиционирование, и освещение; многие инженерные проблемы раньше решались другим образом, а теперь требуют отдельных помещений. Да даже гаражи подземные, особенно в Москве, — ну ведь негде поставить машину, поэтому ничего катастрофического в гаражах подземных я не вижу, хотя некоторые видят. В условиях нашего города другого выхода у нас нет.

Сформировался функциональный новый тип храма. Например, церковь Сергия Радонежского на Ходынском поле объединила все эти элементы в одном объеме, — это один из самых интересных храмов. С.Я. Кузнецов, наш профессор, построил, что очень отрадно.

На протяжении всей истории мы использовали один тип византийского храма — крестово-купольный. Или использовали западный тип храма, уже после Петра I: там мы просто встроились в ту дискуссию о церковном зодчестве, которая велась в Западной Европе, — так возникли собор Александро-Невской лавры, Петропавловская крепость.

Но византийскую тему мы развивали в ее масштабном построении, примером чему служит храм Христа Спасителя и масса других храмов в русско-византийском стиле, которые последовали за ним, — но они не очень много добавляли нового с точки зрения древней православной теории и представления об архитектуре. А вот сейчас мы начинаем по-новому интерпретировать крестово-купольную систему, и храм на Ходынском поле являет собой то, чего у нас не было, а в Византии было распространено: купольная базилика, где соединяются вытянутые элементы базилики, и это производит очень сильное впечатление в интерьере. Оставаясь в рамках православной византийской традиции — вряд ли нам надо куда-то от нее уходить, — мы можем использовать все огромное богатство древнего православного зодчества, идти вперед, развивая эту традицию.

Действительно странно, почему у нас использовался преимущественно один тип византийской церкви, хотя в Византии их было очень много. И это церкви, построенные великими святыми, и вряд ли есть какие-то сомнения в их каноничности или правильности.

Храм Воскресения Христова и Новомучеников открывает новую страницу истории искусства православного зодчества в России и в мире

Мне кажется, что храм Воскресения Христова и Новомучеников открывает новую страницу истории искусства православного зодчества в России и в мире. Сейчас уже и другие православные страны обращаются к нашим мастерам: в Сербии, в Черногории. Я, как член Совета по культуре при Святейшем Патриархе, должен сказать: мы уже видим, что церковное зодчество у нас не возрождается, а уже возродилось, и пример такого удивительного создания подлинной художественной и духовной среды в Москве, которое демонстрирует новый храм, — это огромное событие.

Мы как бы вынашивали это, учились. Сразу начать с чего-то выдающегося было просто физически невозможно, а здесь уже зрелая, новая и в то же время осмысляющая и опирающаяся полностью на традицию очень интересная архитектура. И интерьер, и убранство, и все сделано не только красиво, но и правильно, и некоторые новшества оправданы: все-таки церквей еще недостаточно, и на праздники очень нужно пространство. Да и вообще для церкви нужно пространство, это очень важно.

    

У меня трепетное отношение к этому храму: когда я в первый раз туда вошел, я почувствовал, с каким духовным напряжением, с какой любовью это сделано, — чувства всегда как бы живут в архитектурном пространстве, и здесь вы сразу чувствуете, что это новое пространство наполнено сильными и благими чувствами.

— Что вы могли бы пожелать или посоветовать всем, и молодым, и зрелым архитекторам, и людям, которые играют ключевую роль при принятии того или иного архитектурного проекта — владыкам, игуменам, ктиторам, например?

— У меня совершенно отчетливая позиция: я считаю, что мы должны навести мост через ту пропасть, когда практически не было церковной архитектуры. Для того, чтобы просто самим учиться и сразу выйти на высокий художественный уровень, мы должны опираться на совокупную историческую православную традицию, но прежде всего — на то, что было уже приспособлено к нашим условиям, к нашим национальным особенностям: это архитектура последних двух десятилетий перед революцией. Это будет правильный шаг, трудно ошибиться.

Я считаю, что мы должны навести мост через ту пропасть, когда практически не было церковной архитектуры

У меня даже есть такая мечта: существует целый ряд проектов наших великих архитекторов, утвержденных еще Николаем II, но не построенных. Я все пропагандирую один совершенно замечательный проект Щусева большого кафедрального собора. Но есть много других проектов неисполненных, но апробированных собранием профессионалов, которые лучше нас понимали, потому что были внутри этой традиции.

Я не пропагандирую точное следование определенным векам, это было бы глупо, но опираться на то огромное разнообразие направлений и художественных открытий, сделанных после создания храма Христа Спасителя и до революции, перерабатывая их, — это очень было бы полезно. Приспосабливая их к современным условиям, но все-таки исходя из той высокой профессиональной культуры церковного зодчества, которая была полностью раздавлена советской властью.

История, даже новая, предреволюционная, сейчас работает на нас, и это очень важно. Можно делать что-то совсем новое, но для этого нужно осмыслить то, что было. Без осмысления исторического пути православной архитектуры безответственно двигаться дальше. Мне кажется, допустим вполне такой чистый историзм.

В северо-западном регионе нашей страны много используют псковского, новгородского стиля, XIV–XVI вв. в основном. Часто строят исторический храм в новгородском духе и не понимают, что он своей лаконичностью очень подходит современности.

А вот строить новый храм Василия Блаженного или даже храм Спаса на Крови в Петербурге я бы сейчас никому не советовал — до архитектуры такой сложности мы не скоро дойдем. Говорящая архитектура XVI столетия — очень сложная и не до конца разгаданная, хотя вот сейчас вышла изумительная книга Андрея Баталова о соборе Василия Блаженного, окончательная книга, которая многое объясняет, и огромная. Но все равно моя позиция совершенно определенна: мы должны начинать с того момента, где мы остановились, и, возможно, идти дальше, опираясь как на опыт нашего Отечества, так и на опыт всего православного мира и, конечно, проникая в бесконечные богатства византийского искусства.

У нас огромное поле увлекательного изучения, исследования и творчества на этой основе. Это всегда неправильно, когда творчество не основано на знании, это получается всегда плохо. И я за то, чтобы мы все это изучали и пытались осторожно двигаться вперед.