Алла Новикова-Строганова – доктор филологических наук, профессор город Орёл
 

Уже при жизни его стали называть патриархом, классиком итальянской русистики. Главное место в его исследованиях и переводах заняло творчество Николая Семёновича Лескова (1831–1895) – великого писателя земли русской.

Лесков нередко подчёркивал: «В литературе меня считают орловцем». Множество своих героев он «расселил» на орловской земле, считая свою малую родину «микрокосмом» всей России. Вот почему итальянский профессор стремился побывать в Орле – на родине своего любимого русского автора. Но только в середине 1990-х годов Пьеро Каццола,  объездивший с лекциями о Лескове полсвета, смог, наконец, осуществить свою давнюю мечту. Ранее такая возможность отдалялась по соображениям далеко не литературоведческим. Политический железный занавес между СССР и Западной Европой препятствовал свободному научному и культурному диалогу.

Известного итальянского учёного-русиста я впервые увидела в сентябре 1995 года на Привокзальной площади Орла, куда пришла встретить зарубежного гостя, прибывшего в Орловский государственный университет  на Международную научную конференцию, посвящённую 100-летию памяти Лескова.

Высокого роста, сутуловатый, с седыми волосами и аккуратно подстриженными серебристыми усами, с тёплым плащом, перекинутым через  руку (по привычным опасениям жителей южных краёв, Пьеро Каццола был уверен, что Россия – страна очень холодная), этот пожилой человек с  лучистым взглядом производил первое впечатление скорее доброго дедушки,  какого-то заморского Санта-Клауса, нежели маститого учёного с мировым именем. В нём не было и следа надменного академизма или пренебрежительного высокомерия, менторской наставительной манеры, нередкой в общении мэтров науки с более молодыми коллегами.

>Он так и представился мне: «Коллега Каццола». И, несмотря на более чем сорокалетнюю разницу в возрасте, попросил называть его без всяких регалий – просто Пьеро (ударение в этом имени в итальянской артикуляции ставится на первом слоге). Это мне удалось – правда, с трудом и не сразу. Впоследствии Пьеро как-то в шутку сказал, что его имя на русский лад звучит так: Пётр Эрнестович Лопатин (отца Пьеро звали Эрнесто; Каццола в переводе с итальянского – лопатка).

Необходимо пояснить, что в Италии традиционно существует строгий  этикет общения,  очень развиты субординационные формы, регламентирующие обращение к собеседнику определённого социального круга, образования, общественного положения, возраста. В соответствующем обращении говорящий обязан максимально учтиво выразить свою вежливость и подчеркнуть уважение к собеседнику. Всем известны общие формы обращения в итальянском речевом этикете: «Signore» (синьор) и «Signora» (синьора) – обычно к незнакомым людям. Но если вы точно знаете, с кем имеете дело, без титулов при обращении обойтись нельзя. «Dottore»     (доктор) – так следует адресоваться к каждому лицу, имеющему высшее образование. Для выполняющих функции руководителей в министерствах и ведомствах, других государственных учреждениях употребляются титулы «Eccellenza» (ваше превосходительство), «Commendatore» (командор), «Cavaliere» (кавалер) и т. д.

Так что к нашему итальянскому гостю, как минимум, следовало бы обращаться «Signore Professore» (синьор профессор) или «Signore Avvocato» (синьор адвокат).

>«Почему адвокат?» – спросит читатель. Дело в том, что профессор старейшего в Европе Болонского университета, преподаватель русского языка, истории русской литературы и русской культуры Пьеро Каццола по его семейной традиции был ещё и опытнейшим  адвокатом с обширной практикой. Старинная адвокатская контора на виа Альберто Нота в Турине – столице области Пьемонт на северо-западе Италии – принадлежала сначала деду, потом отцу, а затем и самому Пьеро.

Мне довелось побывать в этой конторе и собственными глазами увидеть, что она была совсем не похожа на обычное юридическое заведение. Будучи в гостях у Пьеро в Турине, я поразилась тому, что даже адвокатское бюро Каццола было насквозь проникнуто увлечением хозяина русской культурой, всё дышало неподдельной любовью к русской литературе. Правоведческие фолианты, подшивки юридических документов, папки с делами клиентов были значительно потеснены русскими книгами, репродукциями картин русских мастеров, даже дипломными работами по русской словесности итальянских студентов профессора (среди этих сочинений были и оригинальные труды на интересные темы: например, сравнительно-типологическое исследование «Анны Карениной» Л. Толстого с романом Б. Пастернака «Доктор Живаго»). На рабочем столе адвоката красовалась изящная и нежная фарфоровая скульптурка чеховской «дамы с собачкой».

У себя на родине Пьеро Каццола за свои переводы русской классики, научные труды и неустанную просветительскую деятельность стал известен как «адвокат русской культуры»*. Он выражал симпатии многих итальянцев к русскому народу: «Те из итальянцев, кому довелось побывать в России, кому удалось познакомиться с её историей и литературой, не могут остаться равнодушными, как никогда не были равнодушными ни мои болонские студенты, ни я лично, имеющий в России дорогих мне друзей».

Но любовь профессора к нашей стране первоначально зарождалась не через знакомство с русской литературой и приобщение к русской культуре, как это обычно бывает. Всё началось с тяжёлой семейной драмы. Во время Второй мировой войны на русском фронте без вести пропал старший брат Пьеро – Энцо-Луиджи. Прямо с университетской скамьи, где он изучал литературу и философию, юноша был призван в итальянскую кавалерию, попал на Восточный фронт и уже с 1941 года считался пропавшим без вести.

 

Военный поход итальянцев в Россию, их поражение, пленение, возвращение на родину спустя долгие годы после войны – трагическая страница в истории Италии. Примечательно в то же время, что отношения России и Италии не отягощены грузом тягостных военных воспоминаний. В русском сознании заклятыми врагами-оккупантами выступали немцы, итальянцы же как агрессоры так остро не воспринимались. Своего рода жалость к этим уроженцам южных краёв, разгромленным на бескрайних просторах заснеженной русской земли, выразилась в строфах стихотворения Михаила Светлова «Итальянец» (1943):

 

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, –
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый...

 

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
<…>
Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застеклённое в мёртвых глазах...

 

«Печально вспоминать военные столкновения наших стран, – говорил Пьеро Каццола, – но важно отметить, что они никогда не приводили к антипатии между нашими народами, ведь в войнах 1812-го и 1941–1943 годов итальянцев вынудили участвовать диктаторы Наполеон и Муссолини». Случалось, русские даже спасали жизнь погибающим от лютых морозов итальянцам. Это нашло отражение в кинодраме режиссёра Витторио Де Сика «Подсолнухи» (1970) с Софи Лорен и Марчелло Мастроянни в главных ролях.

 

Затянувшаяся репатриация военнопленных (последние из них вернулись в Италию лишь в 1954 году) затеплила в семьях тех, кто пропал без вести, робкий огонёк надежды: а вдруг их родные живы и по каким-то причинам остались в Советском Союзе, затерялись в глухих уголках этой громадной страны. Пьеро Каццола во что бы то ни стало решил разыскать старшего брата или хотя бы какой-нибудь его след в далёкой России. Молодой человек стал  усиленно изучать русский язык, чтобы легче было вести переписку с советскими инстанциями. Но долгие годы и даже десятилетия все усилия и поиски ни к чему не приводили, никаких известий добиться не удалось.

 

В 1994 году незаживающая  память о любимом брате  вылилась в книгу «Enzo Luigi Cazzola. L’ ORMA. Poesie e lettere raccolte dal fratello Piero (1936–1941)» («Энцо Луиджи Каццола. СЛЕД. Стихи и письма, собранные его братом Пьеро»),  изданную в Турине на средства Пьеро и составленную из стихов Энцо-Луиджи, его писем к родным, любимой девушке Брунелле. Все представленные здесь многочисленные произведения и документы свидетельствуют о том, что на войне юноша был человеком случайным,  настроенным пацифистски. Тонкая натура Энцо противилась насилию, что отражалось в его лирике и философских раздумьях.

 

Мне довелось побывать вместе с профессором Каццолой в Суздали, где недалеко от города расположено Троицкое кладбище. Здесь мы разыскали братскую могилу. На плите из чёрного мрамора по-итальянски и чуть ниже – по-русски –увидели надпись: «Здесь покоятся итальянцы, погибшие в России». Со слезами на глазах Пьеро прочёл «Со святыми упокой...» в память о своих соотечественниках. Все русские, бывшие рядом, также были взволнованы до глубины души.

 

Поистине неисповедимы пути Господни. Казалось бы, Пьеро Каццола должен был испытывать боль и горечь при мысли о России, поглотившей в своих беспредельных далях его брата. Но, приступив к изучению русского языка и совершенствуясь в нём, Пьеро незаметно для себя всей душой полюбил этот язык, страну, её культуру и особенно литературу. И стал горячим пропагандистом русских духовно-нравственных и культурно-исторических ценностей в Италии.

 

Сначала студент юридического факультета с наслаждением читал в оригинале русскую классику, а затем явилась мысль поделиться с соотечественниками этой неисчерпаемой сокровищницей, приобщить к ней итальянских читателей. Пьеро стал переводить русские книги на свой родной язык.

 

Первые переводы рассказов Н.С. Лескова и М. Зощенко были сделаны сразу после войны.  Ровно 70 лет назад – в 1946 году – отдельным изданием вышел в свет перевод повести «Овцебык» (1862) – первого крупного  беллетристического произведения Лескова. А затем  были Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Лев Толстой, Чехов, Короленко, Гаршин, Блок, Бальмонт, Цветаева, Ахматова, Гумилёв, религиозные философы Вл. Соловьёв и Евг. Трубецкой, а также многие другие русские авторы, оставившие миру бесценные образцы человеческой мысли и духа. Такой широкомасштабный диапазон вызывает не просто удивление, а настоящее восхищение творческим энтузиазмом учёного, которым руководила, несомненно, огромная любовь к России – та, что, по слову апостола Павла, долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит и «никогда не перестаёт» (см.: 1 Кор. 13: 4–8).    

 

Знание русского языка и его истории было у профессора настолько глубоким, что ему удавались даже переводы русских творений XVIII века во всём их своеобразии. Так была переведена на итальянский язык сатирическая комедия В.В. Капниста «Ябеда» (1798), содержание которой привлекло Пьеро Каццолу и как литературоведа-русиста, и как юриста. Речь идёт о судебной тяжбе, продажности, плутовстве, никчёмности чиновников. Здесь действуют коррупционеры судья и прокурор с говорящими фамилиями Кривосудов и Хватайко, а также их плутовское окружение: изворотливые сутяжники, подкупленные чиновники, зловредные ябедники, лжесвидетели. Прокурор Хватайко и неправедные судьи распевают любимую песенку – своего рода гимн грабителей-коррупционеров в государственном ранге:

 

Бери, большой тут нет науки;

 

Бери, что только можно взять.

 

На что ж привешены нам руки,

 

Как не на то, чтоб брать!

 

Благодаря Пьеро Каццоле пьеса стала достоянием итальянских читателей, но в России она основательно забыта. А жаль. Комедия Василия Капниста, как и всякое произведение русской классики, не теряет своей художественной ценности и до настоящего времени продолжает оставаться не менее, но даже более актуальной.

 

В 1972 году судьба преподнесла профессиональному туринскому адвокату сюрприз. Его деятельность как переводчика и исследователя русской классики была высоко оценена научным сообществом Италии, и он получил почётное приглашение преподавать русский язык и русскую литературу в знаменитом на всю Европу Болонском университете, а впоследствии стал доцентом и профессором этого университета. С тех пор в течение двух десятилетий Пьеро Каццола делил свою жизнь между Турином и Болоньей, между клиентами и студентами.

 

Сам факт приглашения Пьеро Каццолы на университетскую работу примечателен и делает честь не только ему, но и руководству Болонского университета, сумевшему увидеть и оценить лингвистические и литературоведческие труды юриста, не имевшего ни учёной степени, ни диплома о филологическом образовании. В России же автору этих строк – доктору филологических наук, университетскому преподавателю с 35-летним стажем – не так давно пришлось услышать от и.о. ректора Орловского гос. университета: «Для Вас у нас работы нет». Воистину прав был Лесков, заметивший в повести с выразительным заглавием и посвящением «Смех и горе. Посвящается всем находящимся не на своих местах и не при своём деле» (1870), что у нас «что ни шаг, то сюрприз, и притом самый скверный». В самом деле, филологический факультет, без которого немыслим никакой классический вуз, в Орле угасает. Зато в городе,  именуемом «литературной столицей России», на именах Тургенева, Лескова, Фета, Бунина, Леонида Андреева и ещё целого созвездия выдающихся русских писателей и поэтов при всяком удобном случае не прочь делать пиар высокопоставленные местные чиновники. А кафедра русской литературы практически разрушена. Нет студентов, потому что специальность стала считаться непрестижной – слишком неприбыльная, не сулящая больших доходов. Материальные расчёты и выгоды на первом месте для большей части молодых людей, выбирающих профессию. Им со школьной скамьи внушают, что надо быть «лидерами», «глотать других, чтобы тебя не проглотили» в обществе потребления с его хищническими установками, в сжимающихся тисках «торговой кабалы».

 

Большинство преподавателей филфака в апатии, пытаются кое-как выжить без полноценной зарплаты, вдвое-втрое урезанной. Многие перебиваются частными уроками, репетиторством, натаскиванием школьников к сдаче ЕГЭ. В то же время развиваются в университете, не так давно присвоившем себе имя И.С. Тургенева, такие направления образования, как торговое дело, реклама, товароведение, гостиничный бизнес, ресторанное дело. Какое это имеет отношение к Тургеневу и кому уж тут вспоминать о нём? Прикрылись вывеской – и довольно…

 

Русской классической литературе требуются адвокаты, чтобы отстаивать само её право на существование в современной России, где нивелируется и вытравливается всё русское, безбожно попираются традиционные духовно-нравственные ценности, Божие вытесняется кесаревым. Русская классика – воспитательница ума, души и сердца – изгоняется из вузов и школ, нацеленных на формирование усреднённого «продукта» – биороботов, узких специалистов-прагматиков, выставляемых, как товар, на рынок труда.

 

Золотой фонд русской литературы востребован за рубежом, а в России упрятан на задворки, в то время как людей массово одурманивают, зомбируют, оглупляют душепагубной информацией, потоки которой извергаются словесными нечистотами из подконтрольных СМИ, жёлтой прессы, бульварного массового чтива и т.п. Настолько велики ненависть и страх властей предержащих перед честным словом великих русских писателей. Неслучайно Пьеро проводил аналогию между сицилийской и российской мафией – этим чудовищным спрутом в переплетении его гигантских смертоносных щупалец – финансовых, чиновно-коррумпированных, коммерческих, криминальных.

 

Профессор Каццола активно занимался зеркальной темой русско-итальянских и итало-русских связей. Особым предметом его исследований были русские в Италии. Впервые он познакомился и подружился с русской диаспорой в приморском Сан-Ремо, где с молодости до последних лет ежегодно проводил отпуск. Перу учёного принадлежит интереснейшее документальное исследование «I Russi a Sanremo tra Ottocento e Novecento» («Русские в Сан-Ремо в XIX и XX веках») (1990). Здесь подробно рассказано также о создании православной церкви в Сан-Ремо, о её русских прихожанах.

 

Назовём ещё несколько фундаментальных трудов Пьеро Каццолы: «Russia – Bologna» («Россия – Болонья») (1990), «Viaggiatori russi a Torino nell’Ottocento» («Русские путешественники в Турине в XIX столетии») (1996), «Русская Италия между XVIII–XX веками» (2004), «Scrittori russi nello specchio della critica (XIX–XX secolo)» («Русские писатели в зеркале критики: XIX–XX вв.») (2005). На тему русской Италии в 2013 году издан на русском языке сборник работ разных лет,  собранных в книгу «Русский Пьемонт» («Il Piemonte dei russi»).

 

Туринский Межуниверситетский центр по изучению путешествий в Италию (C.I.R.V.I.)  избрал Пьеро Каццолу своим президентом. В мае 2006 года в честь профессора была организована юбилейная конференция с названием прямо космическим: «Пьеро Каццола: 60 лет вокруг планеты Россия».

 

 

Известно, что многие наши соотечественники, посетившие Италию, сохраняли восторженное чувство любви к этой стране. Чехов писал, что, увидев красоту итальянской земли, можно умереть от восторга. Изящный поэт и неутомимый путешественник Константин Бальмонт, по его необычному поэтическому выражению «поцеловавший весь мир», питал особые чувства именно к Италии:

 

Ум итальянский – сладкий, как обманы,

 

Утонченный, как у Мадонны лик...

 

Изысканный эстет, для которого поиски красоты были целью и смыслом жизни, испытывал лирическое вдохновение перед итальянским искусством:

 

От царственной мозаики Равенны

 

До мраморов, что скрыл от смерти Рим,

 

Созданья мы твои боготворим,

 

Италия, струна и кубок пенный.

 

Такое романтическое восприятие Италии Бальмонтом разделяли многие известные русские писатели и поэты, его современники. Этой теме профессор Каццола посвятил свою работу «Венеция в творчестве русских поэтов Серебряного века».

 

К Венеции у Пьеро – уроженца Турина – особенное отношение. Его мама была венецианкой. На фотографии из семейного альбома она в венецианских кружевах – красивая, задорная, молодая – словно сестра своих взрослых сыновей. 

 

С докладом о Венеции в восприятии русских художников слова и кисти выступал профессор Каццола на научной конференции в Иваново в 1996 году. Он прочитал также лекции студентам Ивановского университета, осветив тему русско-итальянских культурных связей за последние четыре столетия. Специальная тема – о русских художниках-романтиках Кипренском, Брюллове, Щедрине, влюблённых в Италию, которым итальянцы отвечали такой же любовью. Профессор-русист выступал и как историк, глубоко разрабатывал тему военных походов Суворова.

 

Мне довелось принимать участие в той конференции, и я видела, как выступления итальянского русиста встречались самыми восторженными откликами аудитории. Родился даже экспромт:

 

Но всё же, всё ж не аномалия

 

Вот эта наша конференция:

 

Здесь улыбалась нам Италия,

 

Здесь нам пригрезилась Венеция...

 

Из Иваново маршрут пролегал в местечко Ново-Талицы, на родину Марины Цветаевой, где в середине 1990-х годов был открыт Дом-музей семьи Цветаевых, в котором много экспонатов, говорящих об итальянских пристрастиях Ивана Цветаева – прославленного создателя Пушкинского музея искусств и отца знаменитой поэтессы. Создавать Пушкинский музей в Москве помогали Ивану Цветаеву в том числе директора итальянских музеев.

 

И, наконец, недалеко от городка Шуя (древние земли родовитых русских князей Шуйских) – остатки старинной усадьбы родителей Константина Бальмонта  Гумнищи. К сожалению, сохранилось только место: старый заброшенный парк, маленький заросший пруд, скромная могилка родителей поэта и памятный знак у проезжей дороги: «Здесь родился и провёл юные годы поэт Константин Бальмонт».

 

Зная, как любил поэт аромат сирени, росшей когда-то в его саду, как ностальгически думал об этих цветах, о своей юности и о России, проведя 21 год в эмиграции (умер и похоронен Бальмонт в Париже), итальянский профессор посадил у памятного знака русскому поэту куст душистой сирени, вспоминая бальмонтовские строки:

 

О тебе я в тропических чащах скучал,

 

Я скучал о сирени в цвету и о нём, соловье голосистом,

 

Обо всём, что я в детстве с мечтой обвенчал...

 

Вот так неожиданно, спустя долгие десятилетия, реализовал мечту Константина Бальмонта итальянский профессор Пьеро Каццола.

 

Зарубежному читателю, впервые открывающему книгу русского автора, переводчик должен, образно говоря, протянуть руку, чтобы помочь переправиться со своего берега на русский берег. Эта «переправа» – предисловие к переводному изданию. Читателю должны быть сообщены не только первоначальные сведения о жизни и творчестве писателя, но и как можно более полно обрисован контекст эпохи, исторические, социальные и другие факторы, необходимые для верного понимания и восприятия перевода.  

 

В предисловиях к своим переводам Пьеро Каццола не ограничивался этим необходимым багажом знаний. Переводчик и автор предисловий к русским книгам на итальянском языке обнаруживал не только качества неутомимого просветителя, горячего пропагандиста, но и человека, поистине влюблённого в произведение, которое он представлял читательской публике и, если надо (вот когда реализовался блистательный адвокатский опыт!), защищал художественное творение от несправедливых нападок разноголосой критики.

 

Так, например, относительно одной ранней повести Лескова профессор пожелал сделать несколько замечаний, поскольку произведение это было принято современной писателю критикой либо неблагосклонно, либо вообще обойдено молчанием. Речь идёт о романе «Островитяне» (1866), которому в нынешнем году исполнилось 150 лет. Это произведение Пьеро Каццола перевёл на итальянский язык довольно давно, но издал только в 1986 году на собственные средства. В предисловии он сделал тонкое замечание о том, что этико-религиозные вопросы лучших рассказов Лескова 1870–1890-х годов уже затронуты в этой ранней «петербургской повести» 1860-х.  «В целом отрицательные суждения критики о повести Лескова мне казались несправедливыми и поверхностными, – говорил Пьеро Каццола, – и я пытался  показать положительные аспекты "Островитян”, представляя их итальянской читательской публике».

 

Кто ещё из иностранных филологов способен так убеждённо внушать читателю любовь к русскому роману и его героям, которые давно забыты в России и известны лишь специалистам?

 

В Орле Пьеро был очарован памятником Лескову. В лесковском Доме-музее профессор Каццола выступал с докладом, посвящённым исследованию поэтики сказовой манеры в повестях Лескова «Левша» (1881) и «Полунощники» (1890).

 

Лесковская сказовая живопись представляет большие трудности для иностранных переводчиков. Нередко они становятся в тупик и бывают вынуждены признать своё бессилие перед речевой изобретательностью Лескова. В самом деле, как в точности перевести, например, такие словесные фокусы, как «субтиль-жантиль миньёночка», «мелкоскоп», «буреметр» и «непромокабль» или «мочемордие» с «сухорылием»? По этому поводу крупнейший американский славист Уильям Эджертон, также побывавший в Орле, подготовил статью с красноречивым заглавием «Почти неразрешимая проблема – перевод прозы Лескова». Однако во многом благодаря таланту Пьеро Каццолы как переводчика и особенностям итальянского языка с его мелодичностью и гибкостью читатели в Италии получили возможность познакомиться с произведениями нашего великого русского классика в переводах, максимально приближенных к оригинальным лесковским текстам.

 

Учёный-русист и адвокат признавался, что его любимый русский писатель Лесков вдохновлял не только на литературоведческие научные изыскания, но и служил нравственным ориентиром в юридической деятельности. Лесков отвергал «юристику» – слепую прислужницу мёртвой буквы закона, забывающую о живой человеческой душе. Писатель высказывался в том духе, что право существует для человека, а не человек для права. В повести «Под Рождество обидели» (1890) Лесков призывал казуистов и крючкотворов – «законников разноглагольного закона» – руководствоваться христианскими заповедями, следовать примеру Христа, Который дал человечеству «глаголы вечной жизни».

 

 Лесков – «самый русский из русских писателей» – в то же время имел, говоря его словами, «сознание человеческого родства со всем миром». О своих «незримых почитателях» он однажды сказал: «Одна из прелестей литературной жизни — чувствовать вблизи себя, вдали, вокруг себя невидимую толпу неизвестных людей, верных вашему делу». Одним из таких людей, несомненно, был учёный-энтузиаст Пьеро Каццола. Согласно единодушному мнению итальянских коллег, именно он определил становление академической школы Италии по изучению творческого наследия  Лескова. Во многом благодаря усилиям Пьеро Каццолы у итальянских учёных – учеников и последователей профессора – возник устойчивый интерес к исследованию загадок лесковского художественного мира. Сейчас в Италии имеется уже внушительная «Leskoviana», впервые изданная в Болонье в 1982 году.

 

Более 70 лет занимался Пьеро Каццола изучением русской культуры вообще и творчеством Лескова в частности. Этот подвижнический труд воплотился в многочисленных переводах, предисловиях, статьях, монографиях, докладах на национальных и международных научных конференциях. Неустанно пропагандировал итальянский русист творчество нашего великого соотечественника во всём мире. Последние книги Пьеро Каццолы о Лескове – «Исследование диалога в сказе Лескова» (Тюбинген, 1991), «Критические заметки о христианских легендах Николая Лескова» (Рим, 1993), «Город трёх праведников» (Болонья, 1992).

 

Название последней из указанных монографий отсылает нас к русской народной легенде, которую любил повторять Лесков, – о том, что «без трёх праведных несть граду стояния», то есть ни один русский город не устоит, если в нём не найдётся хотя бы трёх праведников. На обложке этой книги – «Троица» гениального русского иконописца Андрея Рублёва – как знак постоянных религиозно-нравственных исканий и устремлений Лескова, создавшего в своём творчестве «иконостас святых и праведных» земли русской.

 

Делая на своей монографии дарственную надпись для автора этих строк, Пьеро Каццола записал: «Еще раз – и навсегда – Лесков...»    

 

И ещё несколько штрихов к портрету Пьеро, несколько впечатлений, которые он оставил в душе и памяти. Это был удивительно благородный, деликатный и бескорыстный человек широкой, доброй и щедрой души, распахнутой навстречу людям, что проявлялось в большом и малом. У супругов Каццола не было детей. «Это судьба», – говорил Пьеро и на неё не сетовал. Но я видела, как во время посещения жемчужины орловской земли – имения Тургенева Спасское-Лутовиново – он забавлял местных ребятишек, показывая на стене фигурки-тени из сложенных ладоней: то лающую собачку, то спящего котёнка. Как на улицах Милана, Турина и Вероны угощал детей сладостями.

 

Он был большим другом православных русских людей. Православный Христианский Приход Святителя Максима, Епископа Туринского вспоминает о Пьеро Каццоле с огромной благодарностью и скорбит о его кончине. А у меня остался его подарок – православная икона Ангела Хранителя.

 

Наша дружба и научное творческое взаимодействие продолжались 20 лет. Перебираю письма, открытки, книги с автографами Пьеро... В России он был не чужестранцем, а своим, близким, родным человеком.

 

Memoria eterna! Вечная память! 

*
    * См.: Михаил Талалай. Адвокат русской культуры // Русская Мысль. – Париж. – 1996. – 28  ноября.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.