Протоиерей Игорь Прекуп. Декоративное крестоношение

Несение креста не исключает усилий в их преодолении: лечиться, работать над собой, терпеливо договариваться или разрывать, наконец, порочный круг отношений – это вполне может сочетаться с несением креста, если все усилия делаются с поправкой «впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42). Важно еще удержать мир в своем сердце, не унывая и не раздражаясь.

Крест не бывает непосильным и не бывает насильным. О первом свидетельствует обширный подвижнический опыт, отраженный в аскетической письменности. Второе свидетельствуется Самим Христом, Который, призывая каждого из нас «отвергнуться себя» и следовать за Ним, взяв свой крест, уточняет: «…если кто хочет идти за Мною» (Мф. 16:24). Это утверждение о свободе крестоношения может показаться странным, потому что мы знаем немало примеров, когда человек не выбирает себе крест, и, при всём желании, не может от него избавиться. Например, неизлечимая болезнь или увечье.

Но речь ведь не о ситуативном преодолении, не о выборе страдать или не страдать. Это, положим, и в самом деле иной раз никак не зависит от человека. Свобода крестоношения в другом: в самой возможности внутренне принять крест или отвергнуть его; в нашем к нему отношении, а через него – ко Кресту и ко Христу.

Мы можем по-разному не предпринимать ничего против болезни, и по-разному же бороться с ней. Легкомысленно считать, что отказ от лечения свидетельствует о кротком предании себя в волю Божию, а тщательное следование предписаниям врача – о маловерии. И непротивление недугу может быть малодушным – в унынии, принимаемом за кротость, и борьба с болезнью может быть мужественной – во всецелом уповании на Бога, полагая в основание лечебного процесса послушание Сказавшему: «…дай место врачу, ибо и его создал Господь» (Сир. 38:12).

Например, с человеком случается беда. Он становится жертвой преступления. В чем его крест? В том, чтобы принять случившееся как наказание Божие, озаботившись одной лишь своей душой, или же защищаться всеми законными способами, чтобы не позволить злодеям наглеть от собственной безнаказанности? И то, и другое может оказаться крестоношением, а может быть и чем-то совершенно ему чуждым по духу. Всё зависит от мотивов и целей, и от внутреннего настроя. Тут всё очень индивидуально. Предпочтительное для одного человека противопоказано другому.

Прп. Серафим предпочел не защищаться топором от напавших на него грабителей, предоставив им действовать по совести. На что им ее хватило – общеизвестно. Прп. Серафим тогда чудом выжил, и потом еще чуть ли не со смертного одра ходатайствовал за своих врагов. Это, несомненно, пример высочайшего доверия Богу в следовании Его заповедям с предельной решимостью.

Является ли этот пример даже не то чтобы обязательным, а хотя бы предпочтительным всегда и для любого христианина? А если бы на месте прп. Серафима был семейный человек, ответственный не только за свою жизнь (которую тоже следует защищать как дар Божий), но и за своих домашних, которые, оставшись без него, по миру пойдут, а то и подвергнутся вслед за ним нападению? Вопрос, по-моему, риторический.

Нет шаблонов крестоношения. Оно всякий раз состоит в том, чтобы принимать волю Божию о себе, пытаясь понять, в чем она состоит, и терпеливо ее исполнять. Каждый на своем месте.

Понять, а не фантазировать, изобретая льстящие самолюбию причины случающихся искушений (например, усматривая эти причины не в допущенных нами ошибках и присущих нам же недостатках, но в наших якобы добродетелях и подвигах, которыми мы будто бы вызываем зависть бесовскую). Речь лишь о том, чтобы честно анализировать происходящее в свете Евангелия и просвещаемой им совести. Каждому на своем месте.

Легко сказать! Это ведь так неудобно! И наоборот, как удобно человеку отмахнуться от проблемы, снять с себя ответственность за происходящее вокруг него, а то и на подведомственной ему территории…

В этом распространенном желании не реально нести свой крест, а декоративно, «чтобы люди чего не того не подумали», корень многих проблем – и личных, и общественных, в т.ч. церковных.

Четверть века, сколько длится наш церковный ренессанс, приходится слышать сетования на какое-то внутрицерковное сектантство, на кликушество и хамство, на интриганство и манипуляции, на соблазны, порой выплескивающиеся через СМИ. Это что, на пустом месте рождается? Все скандалисты, кляузники, заводилы массовых религиозных психозов – они что, в одночасье такими стали? Или они сначала расцвели под крышей отдельно взятого прихода? Но их предпочитали не замечать, не принимать всерьез, а то и поощряли, убеждая себя самих и окружающих, что это самое что ни на есть благочестие.

Очень удобно оправдывать свою бездеятельность и попустительство желанием «стяжать мирный дух, дабы вокруг спаслись тысячи», нежеланием вникать в дрязги или опасением, как бы не «разбудить лихо» (а чего его будить, когда оно и не собирается засыпать?). В «духовных» рассуждениях такого рода можно договориться до того, чтобы усматривать в пороках церковной жизни аж промыслительно-спасительные фильтры. Лишь бы не говорить «А», т.е. не признавать свою ответственность хотя бы частичную, чтобы не пришлось говорить «Б»: придется же предпринимать всё от себя зависящее, чтобы порочные явления в церковной среде какие вычистить, а какие свести до минимума – это ведь даже не Авгиевы конюшни, всё намного более запущено, а на славу Геракла никто не претендует. Ну ее, эту мифологию!

А может, причина как раз в том, что у нас предпочитают не портить отношения с личностями, которым хватит подлости и хитрости, чтобы осложнить жизнь любому человеку, в т.ч. и священнику, и даже архиерею? А если таковая личность вдобавок является счастливой обладательницей справки о психическом заболевании, опасность ее и нежелание пастыря с ней связываться пропорционально возрастают в разы.

Совесть подсказывает, что необходимо пресечь безобразие, а здравый смысл строго одергивает: молчи! Потому что, если, скажем, настоятель попытается поставить на место вышеописанную личность, а она развернет против него травлю, еще неизвестно, как правящий архиерей посмотрит на то, что он «спровоцировал конфликт», из-за которого владыку теперь постоянно беспокоят, в т.ч. влиятельные люди. (Бывает, конечно, иначе. Где-то встречал я рассказ об архиерее, который, если на какого настоятеля в течение нескольких лет не поступало ни одной жалобы, перемещал его на другой приход: «Не работает!»)

Здравый смысл прост. Соответствовать его требованиям сравнительно нетрудно. Достаточно всего лишь сосредоточиться на своих интересах и нести свой крест в тех только частях, которые эти интересы не нарушают. Вот получится ли только при этом быть учеником Христовым?

«Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6:4). Не игнорировать «тяготы» призывает нас Апостол, не камуфлировать их, лишь бы глаза не мозолили, не запускать, а «носить». Носить можно только то, что видишь, понимаешь. Не просто терпеть, но, терпеливо обличая и утешая, помогать друг другу от них избавляться, исцеляясь от греха, участвуя тем самым в общем деле спасения. Ну, а если уж не получается эти тяготы убрать, так хоть иметь мужество видеть и терпеть их такими, каковы они есть.

Тяжело мириться с недостатками. Особенно, если они в зоне твоей ответственности. Понятен соблазн «удобно» переосмыслить их, найти в них несуществующий смысл, чтобы не так тяжело было их носить. Но ведь недостатки ближних – часть нашего креста. Произвольно заблуждаться относительно реального качества этих «тягот» – все равно что выскабливать свой крест изнутри и продолжать при этом делать вид, что несем его полным. Кого обманываем? А может, наоборот, видя и понимая недостатки друг друга и устав от их «ношения», мы, наконец, всерьез возьмемся помогать друг другу от них избавляться?