Протоиерей Александр Ильяшенко. Победа – чудо, которое вымолили (+видеолекция)

Здравствуйте дорогие братия и сёстры.

Христос Воскресе!

Тема Великой Отечественной войны – очень острая, ее постоянно обсуждают. Я сейчас ходил и думал: а сам бы я пошел на подобную лекцию, или нет? Столько таких лекций, бесед, и подчас говорят интересно, но уже какой-то эффект пресыщения, да и говорят примерно одно и тоже. Даже принимают закон о том, что нельзя фальсифицировать историю, и что тот, кто ее будет фальсифицировать, будет наказан. По-моему, это совершенно неправильно.

Конечно, фальсифицировать историю нельзя, но на это надо отвечать достойно. Почему-то наши предки не принимали никаких законов, что на нашу родину нападать нельзя. А когда напали, то отвечали, как следует, так, что мало не показалось.

Войну, которая ведется оружием, наш народ блестяще выиграл. Хотя это была победа, доставшаяся очень тяжелой ценой, но народ смог выйти, из, казалось бы, невозможного положения. А вот информационную войну, почему-то, мы вести не умеем и говорим, что того, кто будет говорить не так, как мы говорим, будем наказывать. А ему надо ответить так, чтобы он замолчал. Обороной войны не выигрывают, нужно вести наступательные действия.

Мы с вами продолжаем жить, испытывая воздействие советской пропаганды. При советском строе правду говорить было просто нельзя. Что-то говорили, но далеко не все. Более того, запрещалось говорить окопную правду. Я имел счастье быть знакомым с профессором протоиереем Глебом Каледой – фронтовиком, который прошел всю войну рядовым солдатом и, несмотря на то, что после войны он защитил докторскую диссертацию, он сознательно оставался рядовым солдатом. Потому что он хотел заниматься наукой, а не связывать свою жизнь с армией. Несмотря на то, что он рядовой солдат, он имел офицерские боевые награды. Так вот он говорил, что очень интересно смотреть на события, изучая мемуары военачальников, но это односторонний взгляд. А еще интереснее смотреть на события глазами непосредственных участников, тех, кто был на передовой и смотрел в глаза врагу, в глаза смерти.

Мы воспользовались этой идеей отца Глеба, и в течение уже более 10 лет собираем рассказы, которые публикуем в интернет пространстве, на сайте, который назвали "Непридуманные рассказы о войне”. Именно непридуманные. Когда читаешь какой-то материал обработанный, прошедший советскую, партийную цензуру, то это сразу чувствуется. А когда читаешь воспоминания реального участника, причем не так важно, правильную ли он дату указал, или какая была последовательность событий. Это может для какого-то специалиста важно, а здесь ты чувствуешь эффект присутствия. Он передает события так, как их видел. И если эти воспоминания правдивые, то ты можешь себе представить – как это происходило, что он видел, что он чувствовал, как действовал, какие мотивы у его поступков были.

Мы собираем воспоминания не только советских воинов и не только тех, кто трудился в тылу, а всех участников – и немцев, и англичан, и поляков – всех, чьи воспоминания попадают в поле нашего зрения. Мы их анализируем, и наиболее интересные, которые нам кажутся правдоподобными, не придуманными, мы помещаем на своем сайте. У нас собрано до полутора тысяч таких воспоминаний.

Изучение и работа над этим материалом для меня послужило некоей базой для переоценки моих собственных представлений о том, что такое война. Я рос в советское время, смотрел советские фильмы, читал советские книги. Сложился некий стереотип, как я теперь вижу, во многом искаженный. Например, нельзя было в советское время плохо отзываться о представителях коммунистической партии и правительства – такими были комиссары в армии. После перестройки и в «Военно-историческом журнале», например, и в широкой прессе, в специализированной и неспециализированной, стали появляться воспоминания. Или наши прихожане стали приносить воспоминания.

Например, всем известно, что Гитлер в начале войны отдал приказ о командирах и комиссарах. Если командир или комиссар попадает в плен, его расстреливают на месте. Заметьте, что командир – это офицер, который всё-таки готовится встретить смерть, а комиссар — это совсем другая история. Это представитель партии, который должен следить, чтобы офицер не изменил, не перешел к врагу. Этот институт возник в гражданскую войну и сохранился до начала Великой Отечественной Войны.

Комиссар наблюдал за офицером, хорошо ли он, правильно ли он воюет, хотя комиссар не специалист, и не он принимает решение. Заблокировать решение он мог, и командир должен был советоваться с комиссаром. Из-за этого в армии подчас возникало двоевластие. Еще Наполеон говорил, что лучше один плохой генерал, чем два хороших. Нужно принимать быстро ответственное решение, пусть не наилучшее, но хоть какое-то, а если ты принять не в состоянии, то тогда ты теряешь время и упущенный момент не восстановишь.

Приносит прихожанин воспоминания своего отца. Тот служил в артиллерии, батарея 152-миллиметровых гаубиц – это орудия большой дальности, которые стоят глубоко в тылу. Но они даже выстрелить не успели, как их окружили немцы. Он со своим напарником вытащил замок из орудия и отволок его в сторону, чтобы орудие стало непригодным к стрельбе. Когда они возвращались обратно, их взяли в плен немецкие автоматчики. Спросили: «Ты комсомолец?». А он перекрестился. «Проходи! А ты комсомолец»? – и напарника тут же застрелили из автомата. И вот их вгоняют прикладами в строй, и он видит, как их командиры вместе с комиссарами садятся в немецкие штабные машины. Я прочитал это, у меня в памяти это отложилось.

Для вынесения хоть какого-то заключения, или когда следствие ведется, одного свидетельства недостаточно, нужно второе. И, действительно, нам попалось еще одно подобное свидетельство. Первое было в 1941 году, а второе, о котором я расскажу, это 1942 год.

Крым, армия, которая доблестно защищала Одессу, отступила в порядке, сохранила боеспособность. Верховный главнокомандующий объявил армии благодарность по всей Красной Армии. То есть это боеспособная армия, готовая сражаться, сохранившая воинский дух. И вот им отдают приказ копать окопы. Они начинают, копают, работают, естественно, в сумерках, чтобы не попасть под удар авиации. Через некоторое время им говорят: копайте в другом месте. Приказ есть приказ, они переходят, начинают копать, устали уже, время идет. Еще раз – «не здесь, а вот здесь копайте». Они выкопать практически ничего не успели, рассвет. Немцы поднимаются в атаку. «Стрелять только по команде!». Немцы продвигаются, но стрелять можно только по команде. Немцы еще ближе – «не стрелять! Только по команде». Как же, уже невозможно не стрелять! Немцы подходят еще ближе. «Встать, положить оружие». И тоже их сгоняют в колонну, и тоже солдаты видят, как их командиры садятся в штабные машины немецкие. Эти предатели свои жалкие жизни покупали ценой жизней и страданий красноармейцев.

Нельзя было писать и о верующих на войне. Первый рассказ – это рассказ Василия Комардина. Он попал в концлагерь. Поразительно духовное устроение этих людей. Представьте себе – лагерь, сплошные издевательства, полуголодное существование. Говорит, каждое утро просыпаешься – кто-то висит, не выдерживает страданий. Немцы оставляют и гвозди, и крючья, всё, что угодно. Не хочешь жить – туда тебе и дорога.

Он говорит, в первом лагере начальник был исключительно «заботливый». Каждый день рано утром врывался в барак со своими подручными и кнутами с колючей проволокой на концах поднимали тех, кто задерживается. И у него на теле остались следы от этой колючей проволоки. Говорит, в другом лагере начальник был совсем другой. Нет, тот ни разу пальцем никого не тронул, никогда, и голос даже не повышал. Только каждое воскресение приказывал построиться на плацу, «на первый-седьмой рассчитайся, каждого седьмого – расстрелять». Такое поразительное чувство юмора в невыносимых условиях.

Говорит, каждый день кто-то кончал собой и не по одному человеку, но он сам этого сделать не мог, он – верующий, и знал, что это невозможно. И когда их лагерь освободили американцы, они говорили: оставайтесь с нами, вас в советский лагерь отправят. Он сказал: нет, я поеду домой. Но американцы оказались правы. Его отправили дальше в лагерь, на проверку. И вот примерно год он был в Сибири в лагере, и, благодаря тому, что он хороший печник, остался жив. Делал, складывал печи.

Прошел год, его вызывали к руководству, говорят: все, мы тебя проверили, тебе каяться не в чем, попал в плен не по своей воле, хочешь – оставайся у нас, мы тебе тут жилье дадим, работу дадим, привози свою семью. Он говорит: нет, спасибо. И поехал домой. С 1941 по 1946 год у него не было связи с семьей – в 1941 году попал в плен, в 1946 вернулся. Входит в дом, жена чистит картошку. «Где ты так долго пропадал?» – «Да вот, в плену был». «В плену был? Так ты значит предатель!». И тут он заплакал. Вот такая пропаганда была.

Когда говорят о роли Церкви в войне, перечисляют ее вклад, то не так уж много есть о чем сказать. Собрали 300 миллионов рублей. Огромная цифра кажется. Танковая колонна «Дмитрий Донской», эскадрилья «Александр Невский», вот, в общем-то, и все. Теперь давайте подумаем. Советский Союз – огромная страна, согласно переписи, примерно 50-60 % верующих, круглым счетом – 100 миллионов верующих людей. За 4 года 100 миллионов собрали 300 миллионов рублей. Значит по трешке за 4 года войны. Это вклад Русской Православной Церкви? Это говорит о том, что Церковь была разорена просто до основания, практически ничего не осталось, и народ был разорен. Танковая колонна «Дмитрий Донской» – это 40 танков, а за годы войны их произвели более 100 тысяч. Это что, вклад Русской Православной Церкви?

Я в деревне познакомился с одной старушечкой, Надеждой Фёдоровной, такая сухонькая-сухонькая. Всю жизнь одна прожила, потому что из деревни ушло человек 30, а вернулось трое. Вот, говорит, в войну мужиков нет, лошадей нет, все забрали. Вот мы, бабоньки, впрягались в плуг – пахать надо, сеять надо. Кто-то толкает, кто-то, напрягаясь, этот плуг тянет. Вот так пахали на себе русские женщины. Это вклад. Танки делали женщины и дети – они что, неверующие были? Это вклад. Также и самолеты. Практически весь народ был верующим.

Как-то меня пригласили причастить генерала, ветерана войны. Это было давно, он уже покойный, естественно. Я у него спросил: раз вы меня пригласили, вы, очевидно, верующий. А в войну? «Конечно, я же из деревни. Храм закрыли, но и Пасху справляли, и Рождество справляли». Достал крестик на груди, латунный, говорит, в окопах из стрелянной гильзы ребята сделали. Об этом тоже раньше нельзя было писать, но это факт.

Мне кажется, нам нужно сообща преодолевать этот очень односторонний советский стереотип. Подвиг нашего народа несравненный, но… Все знают замечательный фильм «Белорусский вокзал» и замечательную песню, которая за душу трогает, а в ней слова: «А значит нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим». Вот теперь вопрос: кто это за ценой не постоит? Если на передовой солдаты жертвовали собой, не думали ни о наградах, ни о том, как свою шкуру спасти, а шли вперед, зная, что могут и не вернуться, то они могли так сказать. Политические органы так могли сказать? Или там какое-то высшее командование, которое росчерком пера отправляло людей в неподготовленную атаку – «мы за ценой не постоим»? И вот сейчас мы поем: «Мы за ценой не постоим». Кто мы такие, чтобы так говорить?

Мне рассказывал очень крупный ученый, член-корреспондент Российской академии наук Глеб Борисович Удинцев. Он служил в дальней авиации. 1941 год, осень, самое страшное время, когда все висело на волоске. Немцы захватили мост через реку Яхрому. Еще немножко, и танки по этому мосту пойдут к Москве, еще чуть-чуть, решают часы. И вот их бомбардировочный полк дальней авиации, тяжелые бомбардировщики, получают приказ лично от Сталина: «Любой ценой разбомбить этот мост». Тут действительно ситуация диктовала условия. Действительно нужно было любой ценой. И летчики понимали, что любой ценой они должны этот мост разбомбить. И вот вылетают самолёты один за другим. Осень, низкая облачность, нужно идти над землей, искать этот мост, на этот мост выйти, сбросить бомбу, и не получается. Высота небольшая, видно недалеко, видимость плохая, пролетают над этим мостом, делают заход, и из зенитных орудий их сбивают. Один за одним самолеты уничтожаются. Задание не выполнено.

Глеб Борисович решил поступить по-другому. Он пошел над облаками – но это требует филигранной прокладки курса – идти, не видя цели. Вывел самолет на цель, пробили облака, прямо на мост, прямое попадание – мост уничтожен. Вот эти люди за ценой не стояли. Глеб Борисович тоже верующий человек.

Ясное дело, что я не могу претендовать на какой-то широкий охват, но давайте посмотрим чуть-чуть пошире. Знаменитая, великая песня, которая тоже трогает за душу – «Вставай, страна огромная». Потрясающее произведение, оно само как выигранное сражение. Помните, там припев:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная,

Священная война.

Мы привыкли к этому, нам нормально. А как это большевикам, которые уничтожали церкви и говорили, что Бога нет? Значит – ничего священного нет, есть только материальное. Есть исторический материализм, и в нем такого понятия, как «священный», не может быть. Это лексика церковная. Но эта песня звучала и звучит до сих пор на всю страну, на весь мир. Значит, была от самого низа до самого верха эта удивительная глубокая религиозная традиция.

Или возьмите замечательный «Марш защитников Москвы»:

Мы не дрогнем в бою за столицу свою.

Нам родная Москва дорога.

Нерушимой стеной, обороной стальной,

Разгромим, уничтожим врага!

Скажите, пожалуйста, крепость, которую нельзя взять, это какая крепость? Неприступная крепость, правильно? Неприступная крепость окружена неприступной стеной. Казалось бы, в этой песне должно стоять «неприступной стеной», раз враг не может крепость взять. А там стоит «нерушимой стеной». Нерушимая стена – это церковная лексика. Мы обращаемся к Божьей Матери «яко к Нерушимой Стене и предстательству».

Сурков, который написал эти прекрасные слова, вырос в царское время, имел церковное образование, по крайней мере, в храм ходил и на молебне бывал, и знал эту церковную лексику.

Возьмите замечательное произведение великого нашего соотечественника Александра Твардовского «Василий Теркин», любимое и во время войны, и после войны многими. К сожалению, сейчас оно стало менее популярным, но от этого оно не становится менее талантливым и значительным. Там такие строчки:

То серьезный, то потешный,

Нипочем, что дождь, что снег,

В бой, вперед, в огонь кромешный,

Он идет святой и грешный

Русский чудо-человек!

Смотрите, «кромешный» – это евангельские слова, от «тьма кромешная». Нет в обыкновенной лексике такого слова. «Русский чудо-человек» – чудо, опять церковная лексика. «Он идет, святой и грешный» – это вообще гениальное определение русского человека, тех солдат. Конечно, кто скажет, что русский человек безгрешный? Еще как грешный! Нам как раз тыкают: вот вы такие и сякие. Да, мы не без греха. Много клеветы, но говорить, что мы идеальные, смешно. А Твардовский говорит: «… святой и грешный русский чудо-человек!».

Чтобы подчеркнуть эту мысль, я приведу рассказ того же Глеба Борисовича. После войны он стал океанологом, очень крупным ученым. Однажды он был на международной конференции, на которой присутствовал нобелевский лауреат Конрад Лоренц – может быть, слышали, он занимался психологией животных. Глебу Борисовичу было интересно, конечно, он хотел к нему подойти, там народ вокруг него толпится, и неудобно, кто я такой. А Лоренц сам к нему подошел. Разговорились. Глеб Борисович воевал, и он, оказывается, воевал.

Лоренц воевал где-то на Кавказе и попал в плен. Он был полковым врачом, офицером, и по ошибке его поместили в солдатский лагерь. Солдат держали в одних лагерях, офицеров в других, генералов в третьих. И вот начлаг его вызывает, говорит: «Вот тебе конвойный, вот вам продталоны, он тебя поведет туда-то и туда-то в офицерский лагерь». Они выходят, лето, жарко, идут, и вдруг солдатика разбил приступ малярии. Озноб, он садится, идти не может, говорит: «Слушай, вот тебе продталоны, вот там продсклад. Пойдешь, возьмешь продукты и вернешься сюда». Лоренц отвечает: «Как? Я же в немецкой форме». – «Да кому ты, фриц битый, нужен? Иди».

Пошел. Входит в городок, действительно, никто на него внимания не обращает. Площадь, посреди площади – фонтанчик с водой. Жарко. Он оглядывается, никого там нет, подходит к этому фонтанчику, немножко ополоснулся, никто не подходит, не трогает. У него в вещмешке было мыло. Тогда это был дефицит страшный. Сел, достал это мыло, намылился, и вдруг чувствует, что ему кто-то спину взглядом сверлит. Он оборачивается, а сзади с поднятым костылем русский солдат раненый. Думает, сейчас, как даст мне этим костылем! А тот его спрашивает: «Слушай, у тебя мыло есть?» – «Есть». – «А у меня бритва есть. Давай побреемся! Ты уже намылился, давай я тебя сейчас побрею», – и достает настоящую немецкую трофейную опасную бритву. Лоренц вздрогнул: «Как полоснет мне по горлу, и поминай, как звали!» Но он его побрил, все хорошо. «Теперь, – говорит, – давай мыло, ты меня побрей». «Тут меня второй раз оторопь взяла – а не дай Бог, я его порежу, мне пришьют покушение на жизнь советского солдата».

Все хорошо, побрились, освежились. Солдат спрашивает: «Ты чего? На продсклад идешь?» – «Да». – «И я иду, пойдем вместе». «И тут, – говорит Конрад Лоренц, – я понял, что такой народ нам не победить». Это 1942 год или 1943-й.

Вы, наверное, все помните прекрасно стихотворение Константина Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». Там строфа поразительная, звучит она так:

И будто за каждой смоленской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в Бога не верящих внуков своих.

Смотрите, потрясающе. Константин Симонов – коммунист, и никогда он в верующие не красился, и ни в какое православие не играл. Но, опять-таки, совершенно православный образ и сильнейший образ: «Крестом своих рук ограждая живых, всем миром сойдясь, наши прадеды молятся за в Бога не верящих внуков своих». И вымолили!

Сколько святых на Святой Руси! Это же вопрос: как так получилось, что именно советский народ оказался победителем? Ведь Советский Союз был официально атеистическим государством. Красная Армия была атеистической армией. А у немцев на пряжках было написано «Gott mit uns» – «Бог с нами». У них были военные священники, капелланы, в том числе, католические, совершались богослужения, молебны, причащали солдат и офицеров. Напутствовали раненых и умирающих. Фашистская Германия формально от Бога не отрекалась, в отличие от Советского Союза.

В наших материалах есть воспоминания немецких солдат. Один немецкий солдат вспоминает, он скупо об этом пишет, но вспоминает. Это, видимо, 1942 год. Немецкие солдаты наших пленных солдат привязывают к столбу, руки сзади, так что руки не могут выдернуть. Известно, что у немецких ручных гранат время задержки, от момента, когда выдернешь кольцо, и до того, как она разрывается, секунд 15. Наши гранаты гораздо быстрее взрывались, а у них секунд через 15. Они к связанным пленным подходили, выдергивали чеку, совали гранату в карман шинели и отбегали в сторону, смотрели, как смертной мукой этот несчастный обреченный солдатик мучается эти 10-15 секунд.

Или другой солдат, Вольфзангер. Опубликованы его дневники, которые он писал лично для себя. Поразительно, что этот текст не требует литературной обработки. Очень образованный парень, очень одаренный, чувствуется, что у него натура поэтическая. Но он из тех натур, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к линии фронта. Эти люди не выдерживают страшной перегрузки, они становятся хуже зверей, такие поэтические натуры. Примерно так: «Эй, матка, пришли паненок». И матка прекрасно знает, что будет и с ней, и с паненками, если она их этой солдатне не пришлет. От первого лица пишут, что они там с паненками делали. Хотя у них было написано «Бог с нами», оказывается, Бог был не с ними.

Бог был не с ними, а с такими простыми, как Ванька, Васька, Алешка, Гришка, как Ахматова писала. Простые незатейливые парнишки, которые молча, без громких слов исполняли свой исключительно трудный ратный труд. Я спросил у одного фронтовика, инвалида войны: «Что такое война?» – «Война, – он ответил, – это труд, трудный и опасный труд, который нужно сделать быстрее и лучше, чем твой противник».

Вот теперь можно поискать ответ от противного, что было бы, если бы Советский Союз проиграл бы эту войну? Европу гитлеровская Германия захватила стремительно – таких темпов никогда история не знала. Польшу захватили за полтора месяца, не больше. И за полтора месяца или за 40 дней – Франция, а все остальные страны присоединились, там никто не сопротивлялся.

Заметьте, Европа давным-давно мечтала создать такую объединенную Европу. Вот Гитлер был одним из таких объединителей. Первым был Наполеон, вторым Гитлер, теперь Евросоюз. Европа объединена, в Европе было жить совсем неплохо. Те, кто пережил годы войны на Западе, неоднократно приводят сходные вспоминания. Представляете, каково им приходилось? Из свободной продажи пропал натуральный кофе! Вот как Европа «страдала». И никто не собирался оказывать сопротивление. Говорят, Франция Гитлеру сопротивлялась. Оказывается, в рядах Сопротивления погибло народу в несколько раз меньше, чем на Восточном фронте французов. Так что никакого серьезного сопротивления Европа и не собиралась оказывать.

Европа была в орбите фашистской Германии. Если бы Советский Союз войну проиграл, несомненно, немцы смогли бы, благодаря своему техническому превосходству, потопить английский военно-морской и торговый флот. Они практически полностью уничтожили английский флот и так. Англию надо было только добить. Они добили бы Англию. Англия и ее военно-морской флот стали бы немецкими. Теперь остается Южная Америка и Северная Америка. В Аргентине, в других странах Южной Америки, это хорошо известно, немцев поддерживали, у них были сильнейшие связи и сильнейшая поддержка. Южная Америка – союзная для фашистской Германии.

В Северной Америке даже такой великий человек, как Генри Форд, симпатизировал Гитлеру. Многие люди симпатизировали ему в Америке, причем в военном отношении тогдашняя Америка была гораздо слабее, чем Германия в союзе с Японией. Мир бы становился просто однополярным при безусловной гегемонии фашистской Германии.

Чтобы понять, что такое фашистская Германия, я вам напомню кое-что. Оказывается, до 1939 года, до начала войны, было вручено 129 нобелевских премий. Из них 35 – это германские ученые. Представляете, четвертая часть мировой науки? Но нельзя забывать, что Германия присоединила Австрию, Чехию, Италия в союзе, Венгрия – в общей сложности, получается, чуть ли не половина мировой науки. Франция – никто же не говорит, что французские ученые прекратили работать. Практически вся мировая наука – в Германии.

Основные виды новых вооружений: крылатые ракеты ФАУ-1 – Германия, баллистические ракеты ФАУ-2 – Германия, подводные лодки, которые под водой шли быстрее, чем над водой – Германия, самонаводящиеся торпеды – Германия, реактивная авиация – Германия… Я, наверное, еще что-то не перечислил, но практически все магистральные направления научно-технического прогресса – это Германия. И она превращалась в богатейшую, могущественнейшую державу мира. У них был такой прогресс, что они уже готовы были ставить свои баллистические ракеты на свои подводные лодки и могли бы совершенно спокойно подплывать к берегам Америки и бомбить американские города. Это совершенно уникальный народ, и культура уникальная, наука уникальная. Книгопечатание – Германия; философия какая; какая музыка, какая культура, какая наука!

Если исходить из такого критерия, как нобелевские премии, то у немцев 35 нобелевских лауреатов, а у России всего два – Павлов и Мечников. Но наличие нобелевских премий говорит об уровне науки, а отсутствие, скорее, говорит не об уровне науки, а о дискриминации, которой подвергался и подвергается наш народ международным сообществом. Еще тогда не давали нобелевских премий нашим ученым.

Поразительно то, что Господь вручил победу русскому народу, хотя, казалось бы, положение было совершенно безвыходное и безнадежное. Не потеряли надежду, не потеряли веру, не потеряли оптимизм, не потеряли радости жизни, не потеряли высочайшего профессионализма во всех областях – и в военной, и в научной. Наша техника оказалась во многом лучше немецкой, и мы сделали то, что немцы не смогли сделать.

Часто звучит такое мнение, что война – это наказание русскому народу за то, что он отступил от веры. Сейчас такой аргумент часто приходится слышать. Я изобрел контраргумент: «Скажи, пожалуйста, ты можешь показать другой народ какой-то, такой шибко верующий, такой шибко святой, чтобы так служил Богу и Церкви? Нет. Другие тогда не отличаются от нас, что ли? Это мы от них отличаемся, это наш народ сумел сохранить веру».

Так вот, по-моему, речь идет о том, что Великая Отечественная война – это величайшая жертва, которая потребовалась, для того, чтобы вырвать весь мир из власти фашизма, который тогда просто стал бы всемирной властью. И вот эту жертву, по самому большому счету, принес русский народ, святой и грешный русский чудо-человек, не думая о том, что он кого-то спасает. Ни о какой пропаганде он особенно не думал, а жил по совести, мужественно, доблестно и сумел совершить просто величайший подвиг, едва ли не величайший в истории. Потому что таких страданий, в таких тяжелейших условиях, в таких невыносимых условиях, может быть, никакому народу не приходилось выносить, в течение столь продолжительного времени сопротивляться и, в конце концов, вырвать победу у исключительно талантливого, умного, мужественного, воинственного народа.

Хочу подчеркнуть мысль: мы недооцениваем подвиг нашего народа. Все мы знаем, что он его совершил, но этот подвиг не только в глазах нас, потомков, а это подвиг и в очах Божиих. Это крест, который наш народ столь доблестно нес – вот ему, именно ему и вручил Господь эту великую Победу в этой великой войне. 

Вопрос из зала: Говорят, что когда мы уже почти проигрывали, по приказу Сталина облетели линию фронта с иконой Божьей Матери…

– Есть книжки «Чудеса на дорогах войны», может быть, вы видели или слышали, читали. Я читал. Поскольку идея отца Глеба – читать воспоминания участников войны – оказалась очень плодотворной, я нарисую вам такую картину.

Иногда на исповедь приходит человек, унывает, как бы безнадежное положение. Я говорю: представь себе – война, воздушный бой, один против восьми. Кого-то он сбил, ясное дело, что дело нескольких мгновений – и его собьют. Действительно – самолет горит, падает вниз, летчик с трудом выбирается из покореженной кабины, выпрыгнул, самолет ушел вниз, взорвался внизу. Дернул кольцо, парашют раскрылся. Летит и, слава Богу, не расстреляли, а то в воздухе расстреливали летчиков на парашютах. Спускается ниже и видит, что он летит прямо в болото. Уже не сманеврировать – это парашют все-таки. Парашютист приземляется со скоростью, с которой приземляется человек, спрыгнувший с высоты трех метров.  С такой скоростью парашютист входит в эту болотную жижу. Вот он входит в воду и понимает, что все, и теряет сознание.

Но раз рассказ есть, значит остался жив. А что произошло: когда он входил в воду и начал задыхаться, в это самое мгновение, не раньше и не позже, поднялся ветер. Парашют еще был наполнен, порыв ветра положил его набок и вытащил его из болота. Чудо – правильно? Только я на исповеди не говорю, что фамилия этого летчика – Баркхорн, это немецкий летчик.

Чудеса говорят о милосердии Божьем. Главное чудо – это Победа. То, что с кем-то чудеса происходили, это факт, и поэтому притягивать лишнего не нужно. Про Сталина, мне кажется, что это устойчивая такая легенда, она появилась где-то в 90-ых годах, на моей памяти. Зададимся вопросом: а почему раньше об этом не говорили? По приказу Сталина? Значит, Сталин отдал приказ, а тогда чего это в секрете держать? Да и пойди, попробуй, удержи в секрете. Сталин отдает приказ – значит надо, чтобы дошло до духовного лица, например, через митрополита Сергия. Дальше, кто этот священник? Сталин приказал лететь, а он молчит? Что, у него нет семьи, никому из окружающих сказать не мог? Почему? Пилот самолета тоже молчал? Самолет к полету готовят техники, они почему молчали? Как такую вещь практически засекретить? И главное – зачем, если Сталин разрешил? Понимаю, если втихаря от него, то другой разговор. Но Сталин разрешил, первое лицо разрешило, что тут секретить-то?

И вот только спустя много-много лет, когда живых свидетелей не осталось, возникла эта легенда. На мой взгляд, это всего лишь такие благочестивые легенды, которые ищут ответов там, где их нет.

Или вот еще одна подобная история. Наш танк стоит за домом или в переулочке деревни, а по улице идет «Тигр», немецкий тяжелый танк. За уничтоженный «Тигр» и орден полагался, и денежная награда. Просто такая удача – борт подставляет, дистанция небольшая, вот он поворачивает башню, ему только чуть-чуть её довернуть и выстрелить. А башня заклинила. «Тигр» прошел, и он так и не смог выстрелить. Выскакивает из танка, смотрит. Оказывается, он подвозил пехоту, и пехотинцы, когда прыгали, задвинули брезент под башню, и ее заклинило.

Война заканчивается, слава Богу, возвращается он домой, встречает мать и все это рассказывает. Она ему отвечает, слушай сынок, а знаешь, чего ты живой с фронта пришел? Ты знаешь, как я молилась? Так вот и у этого немецкого танкиста тоже мать есть, она тоже молилась.

Вот как русский народ, святой и грешный, смотрел на эти проблемы. Поразительно, до этой высоты нам очень далеко. Еще раз подчеркиваю: вот этим людям Господь вручил Победу – таким нашим замечательным, потрясающим предкам.

Вопрос из зала: В нашем роду в годы войны, за то, что дед был партизаном, расстреляли 11 членов семьи, наших родных, в том числе грудничка и немощных старцев. Мой сын, 18 лет, в дебрях интернета заразился идеями нацизма. Я знаю, что я виновата, отец, а не интернет. Как жить? Мне иногда кажется, что интернет – это новая война.

– Вы совершенно правильно считаете – идет информационная война, я с этого начал. Мы ее позорно проигрываем, мы даже сопротивление толком не оказываем, это действительно так. И мне кажется, что ответить, что делать с 18-летним мальчишкой, очень трудно. Надо просто молиться, как матери наших отцов и дедов молились, чтобы вырвать их из этой западни страшной. И в церковь ходить, обращаться к Богу. Но нужно, чтобы эти дети прикоснулись к правдивой картине того, что происходило.

Повторяю, мы живем в сфере советской пропаганды, когда советский – значит хороший, а немецкий – плохой. Да, фашисты – страшные люди, но и среди них были люди. Все сложнее. Мы стремимся упрощать. И там были хорошие люди, и там было исключительное мужество. Немцы – воины, которые только чуть-чуть нашим уступают, наши всех превосходят, но это действительно так. Англичане и американцы близко не стояли.

У меня есть любимая история, которую я в подобных беседах рассказываю. Танкист, который воевал на Западном и Восточном фронтах. В марте он был на Западном фронте. Март 1945 года, уже почти конец войны. Запчастей нет, а он офицер, ему нужна штабная машина, на танке же не поедешь. А машины вышли из строя, новые не предвидятся, ремонтировать нечем, запчастей нет. Он говорит: что делать, безвыходное положение, надо к американцам идти.

Дождались ночи, преодолели нейтральную полосу, вошли в расположение американской части. Весна, март, еще холодно. Белый человек – в теплом доме, с какой стати он должен на улице мерзнуть? Он же свободный человек, у него свободная страна, у него права есть, вот он право на теплое жилье во фронтовых условиях тоже использует. Теперь представьте себе, каково часовому. Все по теплым углам разбрелись, а ему чего тут одному мерзнуть? Тоже страшно. И часовых тоже нет. Вот немцы нашли пару джипов, сели и уехали. Это возможно в нашей армии?

И такие примеры можно продолжать. Поразительная разница, и, главное, духовная разница. Говорят о каких-то жестокостях. Да, конечно, были такие советские солдаты, которые жестокость проявляли. Вспоминают люди, не кривят душой. Офицер в Венгрии выпил, хотел молоденькую венгерку схватить, она от него вырвалась, побежала, он ей вслед выстрелил и попал. Не хотел попасть, а попал, насмерть. Трибунал и к расстрелу. Он даже защищаться не стал. У него немцы убили всю семью, казалось бы, можно его в какой-то мере понять, насколько исстрадались люди. Но он даже не стал защищаться, его расстреляли.

Сейчас об этом пишут, вот они такие-сякие, такие цифры, но, по-моему, всё дутые эти цифры. Пойди оцени там, сколько этих насилий было совершенно.

А вот рассказ Владимира Константиновича Журавлева, профессора, фронтовика тоже. Я небольшого роста, а он чуть ли не меньше меня, совсем худенький. К сожалению, тоже покойный. Тоже Венгрия, он начальник отделения, у него радиостанция. И вдруг слышит пронзительный девичий визг и тяжелый пьяный мат. Он своим ребятам: «смирно, за мной!» и бегом на шум. Видит, их полковник – не кто-нибудь, а их полковник – схватил девушку и волочит куда-то. Он своим солдатам говорит: схватить его и связать. Тот орет, ребята шустрые, связали, отволокли в штабную избу проспаться, а девушка убежала, слава тебе Господи. Полковник, когда проспался, наказывать его не стал, но вычеркнул его из наградного списка. Он был представлен к ордену, а тот его вычеркнул. Я говорю, Владимир Константинович, вас, наверное, на небе наградят, как надо.

К вопросу об информационной войне. Завтра День Победы. По Красной Площади пройдут наши танки, названные Тиграми. Кому пришло в голову так наши танки назвать? Я поражаюсь. Или фильм «Белый тигр», я его даже смотреть не стал, но ясно, что люди наживаются на этой священной теме. Ее замыливают, опускают, превращают в то, что отталкивает, и люди не хотят уже заниматься, изучать по-настоящему. Это совершенно феноменальное явление.

Что касается информационной войны, то каждому из нас нужно думать. Здесь перо может взять каждый, или искать ли воспоминания своих родственников, в литературе ли, у знакомых ли, где угодно. Чем больше таких воспоминаний публиковать, тем больше мы реальной правды будем знать. Повторяю, мы собирали, ничего не навязывая, просто мы так отбирали. Правдивые воспоминания чувствуются сразу. Ты можешь себе представить, как это происходило. Если тебе навешают лапшу на уши, то просто что-то говорят, а как это могло произойти, непонятно.

Кстати, для сравнения. Хотел немножко раньше сказать, но сейчас вспомнил. У меня есть книжка об обороне англичанами Дюнкерка в 1940 году. Немцы начали наступление и вместо сопротивления англичане бросились бежать, никакого серьезного сопротивления оказано не было. В послевоенных воспоминаниях одного немецкого генерала об этом сказано примерно так: «и никакие победные фанфары Геббельса, не могли скрыть того факта, что это было блистательное выступление». Военная наука знает отступление и наступление, а «выступление» не знает, но очень хорошее слово подобрано. «Блистательное» – как блистательно обозначено позорное бегство, предательство. Англичане предали французов и позорно оттуда смылись. И вот якобы немецкий генерал, якобы мог так написать. Ясное дело, что англичане – фантастические мастера ведения информационных войн. И это рука английского редактора. Немецкий генерал так не мог написать.

В книжке про этот самый Дюнкерк написано, что они героически вывозили английский корпус, а уже к концу из подвалов вылезли дезертиры, которые тоже захотели попасть на корабли. А теперь скажите, пожалуйста: кто из осаждаемого города должен выйти последним? Очевидно те, кто держит фронт обороны. Так вот англичане их предали дважды: обозвали дезертирами и бросили их на милость победителя, их не вывезли. Дезертир самый первый побежит, что ему в подвале сидеть, кто его кормить будет, поить будет? Как раз корабль подошел – и беги. А вот тех, кто был на передовой и рисковал собой, обеспечивая это «блистательное выступление», обозвали дезертирами. И кто слово против них скажет?

И вот англичане, которые позорно проигрывали сражения, победоносно одерживают информационную победу, а мы им в подметки не годимся. Это поразительно, почему наш великий, умный, потрясающий народ здесь бессилен, но это так.