Александр Сегень: Россия должна была пройти через горнило очищения

 

– Александр Юрьевич, вы родились 12 апреля 1959 года, в день, когда Церковь, в пересчете на новый стиль, чтит память преподобного Иоанна Лествичника, создателя одной из основополагающих христианских книг «Лествица». Повлияло ли это как-нибудь на вашу судьбу?

– В русской истории всё не случайно. Даже полет первого человека в космос состоялся в день Иоанна Лествичника, написавшего о Лествице в Небо – руководство по восхождению души человеческой к Небесам Обетованным. Конечно, в детстве я этого не знал, но то, что, когда мне исполнилось два года от роду, произошел полет Гагарина, наложило отпечаток на всю мою жизнь. В детстве я всегда носил на груди значок с изображением первого космонавта, его портрет красовался над моим письменным столом, и я мечтал о собственных полетах в космос. И они потом состоялись, ведь сеансы космической связи человек может испытывать, и не будучи космонавтом.

Впоследствии, обратившись к изучению творений отцов Церкви, я не мог обойти стороной и «Лествицу». Прочитав ее, жаждал побывать в тех местах, где жил преподобный Иоанн, и побывал, посетил на Синае его пещеру, удивительно устроенную и некогда вмещавшую в себя целую библиотеку. Кстати, вместе со мной там побывали и другие будущие лауреаты Патриаршей премии – Владимир Николаевич Крупин и Юрий Михайлович Лощиц. Это было одно из самых незабвенных событий в жизни.

– Обычно в беседах с лауреатами Патриаршей премии вы задаете им вопрос о том, как они пришли к Православию. Разрешите сей вопрос адресовать и вам?

– Разумеется, Наталья Владимировна. Один мой знакомый как-то неудачно подметил, что, если кто-то говорит: «Я верю в Бога», это все равно как если бы он говорил: «Я очень хороший человек». Но ведь если ты христианин, то постоянно произносишь слова Символа веры: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя… И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия…» Нельзя стесняться говорить, что веруешь, если и впрямь веруешь!

– В вашей семье не стеснялись?

– В моей семье откровенно верующей была бабушка Клавдия Федоровна, постоянно ходившая в церковь. Хотя, будучи простодушным крестьянским человеком, она позволяла себе некоторые сомнения, например в непорочном зачатии. Да простит ее Господь! Дед Тимофей Степанович, Георгиевский кавалер, считал себя атеистом, но, когда он умер, бабушка отпевала его в церкви. Мама Нина Тимофеевна верила в Бога и в Иисуса Христа, но не была воцерковленной. Меня, еще совсем маленького, крестил ее брат Александр Тимофеевич, работавший в КГБ…

– Обо всем этом вы написали в рассказах, посвященных вашим родителям и родственникам: «Дедов крест», «Крестный», «Престарелый дом», «Христос танцует»; часть из них была опубликована на сайте «Православие.Ru», часть – в журнале «Наш современник». А сами вы когда почувствовали, что верите в Бога, что Иисус Христос – Сын Божий, что нужно посещать церковь?

– Скажу честно, я всегда чувствовал, что Бог есть. Когда я слышал что-либо кощунственное, в душе моей шевелилось некое непонятное мне отвращение. Непонятное, потому что я был и октябренком, и пионером, и комсомольцем, на моем письменном столе стоял белоснежный бюстик Ленина…

– А когда он с него исчез?

– Это была смешная история. Я стал не успевать по математике, и всю вину решил свалить на вождя мирового пролетариата. Обращался к нему, как к языческому истукану: «Помоги написать хорошо контрольную!» Он не помогал и не помогал, и я со злости раскокал его о батарею. И как-то вдруг отрешился от него… Все это несколько диковато звучит, но вскоре после этого я стал внимательнее присматриваться к изображениям Христа, во мне зародилось и росло чувство неясной тяги к образу Спасителя. Я увлекся рок-оперой Эндрю Ллойд Вебера и романом Булгакова, в которых нет понимания того, что Христос – Сын Божий, но, как это ни странно, они многих подтолкнули к дальнейшему пути в христианство.

– И что же было после того, как они и вас подтолкнули?

– Я стал читать Библию, многого не понимал в ней, но очаровывался красотой главной книги человечества. Поскольку икон у меня не было, я дерзнул и сам нарисовал распятие – Голгофу и три креста на ней. В то время я уже учился в институте.

– А когда впервые переступили порог церкви и надели на себя нательный крест?

– Увы, значительно позже. В годы учебы в Литературном институте я тяжело пережил смерть матери, не дожившей до 52 лет. Перед кончиной она сказала мне: «Надень крест и не снимай его». Но и тогда я не послушался. Прошло еще несколько лет, я работал в редакции журнала «Литературная учеба», туда пришел выпускник филфака МГУ, нынешний издатель «Православной энциклопедии» Сергей Леонидович Кравец, и он как-то очень просто сказал мне: «В Бога веришь, а в церковь не ходишь? Странно!» И я вместе с ним впервые пошел в храм, купил себе крестик и надел его, впервые исповедовался и причастился. Вероятно, внутренне я уже был готов к этому, и Сережа стал тем человеком, которому достаточно было меня слегка подтолкнуть – и я пойду.

– Сейчас вы дружите с Сергеем?

– Вместе с Сергеем мы участвовали в создании фильма «Поп», снятого Владимиром Хотиненко. Я – в качестве автора сценария, он – как генеральный продюсер.

– С чего началась и как развивалась история создания этого замечательного фильма, получившего первую и до сих пор единственную премию Патриарха Московского и всея Руси в области кинематографии?

– Я много раз рассказывал эту историю. Что ж, повторюсь. Фильм готовился к 80-летию тогда еще здравствовавшего Святейшего Патриарха Алексия II. Сам Патриарх попросил снять картину о священниках, окормлявших паству в годы Великой Отечественной войны на оккупированных территориях. Одним из таких был его отец – священник Михаил Ридигер. Мне заказали основу для сценария – повесть. Нагрузили материалом, и я довольно быстро написал роман «Поп». Сам сценарий заказали Ираклию Квирикадзе, но по разным причинам продюсеры решили, что Ираклий Михайлович со своей задачей не справился. Тогда Владимир Иванович Хотиненко предложил мне самому сделать сценарий по своей книге. Давал мне направляющие, осторожно и ненавязчиво подсказывал, что я делаю правильно, что неправильно. Ведь художественная проза и сценарий – очень разные виды литературы, и это необходимо учитывать. Так что я прошел ускоренные курсы сценарного мастерства под руководством Хотиненко. И сценарий получился, фильм был снят, имел успех, удостоился многих премий.

– И, надо полагать, обеспечил вам тиражи книги «Поп»?

– От этого никуда не деться. Кино нынче – лучший двигатель литературы. Ни одна моя книга не имела таких тиражей, как роман «Поп».

– А другие книги как вы оцениваете?

– Об этом должен судить читатель.

– Книги, написанные вами до романа «Поп», тоже несут в той или иной мере свет христианства. А повесть о митрополите Алексии, учителе и вдохновителе Дмитрия Донского, так и называется – «Свет светлый». Романы «Похоронный марш» и «Страшный пассажир», при всей их мрачности, выводят человека из мрака к свету или хотя бы пытаются сделать это. Исторические романы насквозь пронизаны стремлением доказать читателю незыблемость христианских ценностей, основанных на любви к Богу и ближнему.

– А как иначе мы можем проявить любовь к Богу? Только любовью к людям!

– А как создавались ваши исторические романы? В них такой разброс в исторических пластах и персонажах мировой истории… Я говорю о трилогии, посвященной крестовым походам: «Евпраксия и рыцарь Христа», «Древо Жизора» и «Поющий король», а также о таких романах, как «Абуль-Аббас – любимый слон Карла Великого», «Тамерлан», «Державный», «Солнце земли Русской»… Эти книги были подчинены какому-то общему замыслу или создавались спонтанно?

– Написать книгу о Евпраксии Всеволодовне, русской княжне, ставшей под именем Адельгейда императрицей Священной Римской империи, мне завещал Лев Николаевич Гумилев – с ним я один раз в жизни встретился и долго беседовал в его доме. Евпраксия привела меня в эпоху крестовых походов, в смутную историю ордена тамплиеров, который зародился как нечто светлое, но постепенно выродился в нечто темное. А крестоносцы и тамплиеры привели меня к Ричарду Львиное сердце. Так и появилась эта трилогия. Весь смысл ее очень прост: если ты со Христом, то спасешься, если нет – погибнешь.

– А Тамерлан и Карл Великий?

– Честно скажу, меня пленили увлекательные сюжеты, связанные с этими персонажами истории. Белый слон Карла и последний поход на Китай Тамерлана. Сюжеты, знаете ли, бывают весьма пленительными.

– Однако, уходя в «заграничные путешествия», вы неизменно возвращались домой. Из Самарканда Тамерлана и Аахена Карла – в Новгород Александра Невского (роман «Солнце земли Русской») и Московию Ивана III (роман «Державный»). Где было лучше и увлекательнее?

– И там, и там. Любому путешественнику знакомо это чувство – радости, когда отправляешься куда-то за моря и горы, и радости, когда наконец вернешься домой, чтобы на долгое время задержаться на Родине.

– На мой взгляд, как-то незаслуженно остался незамеченным ваш роман «Господа и товарищи», посвященный московским событиям осени 1917 года. В нем вы показываете, что судьба большевистской революции на самом деле решалась не в Петрограде, а в Москве, где в Кремле были сосредоточены несметные богатства, эвакуированные в годы Первой мировой войны с западных территорий России. И те, в чьих руках окажутся эти богатства, должны были победить. В итоге победили большевики. Каково ваше отношение к красным и белым?

– Белые проиграли потому, что утратили веру, предали государя императора, они изначально были обречены, потому что многие из них оказались вырожденцами. Красные победили потому, что в них текла грубая, животная, но – мужская кровь. Потому они и красные. Мои симпатии в романе «Господа и товарищи» не на стороне тех или других, а на стороне юношей юнкеров, которых Владимир Алексеевич Солоухин назвал самой жертвенной частью революции. Но я не мог не показать, что и они были подвержены вероотступничеству, из-за которого Бог не дал им победы.

– Большевики и вовсе были безбожниками. Почему же Бог дал победу им?

– Пути Господни неисповедимы. Россия должна была пройти через горнило очищения. Кому-то покажется странным, но атеистическая большевистская эпоха окончилась возвратом русского народа к Православию, тогда как XIX век православная Российская империя завершала в полном безбожии.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей трилогии, посвященной святителям Московским и составленной из книг «Свет светлый», «Московский Златоуст» и «Предстоятель».

– Да, несмотря на то, что повесть «Свет светлый» – чисто художественное произведение, а книги «Московский Златоуст» и «Предстоятель» – сугубо историко-биографические, я считаю эти три своих работы трилогией. Сами святители – герои этих моих книг – имеют мощную духовную связь друг с другом. Митрополит Алексий (Бяконт) призвал Русь отринуть ордынское иго и стал основоположником идеи самодержавия, то есть независимости нашей страны. Митрополит Филарет (Дроздов) призвал Россию не утратить веру в Христа в ХIХ столетии и «истины царям с улыбкой говорил». Он – главный столп Православия в этом столетии. А в следующем, ХХ веке таковым столпом Православия, несомненно, явился патриарх Алексий II (Ридигер). Митрополит Филарет особо почитал митрополита Алексия наравне с преподобным Сергием Радонежским. Патриарх Алексий II был в монашестве наименован в честь митрополита Алексия, особо почитал его и особо почитал митрополита Филарета. Первый богословский труд его – «Митрополит Филарет (Дроздов) как догматист». О величии трех святителей – моя трилогия. Ее, видимо, так и следует называть – «Святители Московские».

– Книга «Предстоятель» вышла в серии «Жизнь замечательных людей» в сокращенном виде. Когда ожидается полное издание?

– Скоро. В «ЖЗЛ» – ровно половина текста. Вся целиком книга одобрена Издательским Советом РПЦ, получила соответствующий гриф и в этом году должна выйти в издательстве «Благовест».

– Известно ваше неприятие понимания православной литературы как чего-то такого умильного, с множеством уменьшительных суффиксов: иконки, свечечки, могилки, церковки и тому подобное. В ваших книгах Православие – грозная сила в борьбе добра со злом, света с мраком. Как, по-вашему, можно избавиться от псевдоправославной литературы?

– Полагаю, это первостепенная задача, стоящая перед Издательским Советом Русской Православной Церкви. Псевдоправославие такой умильной литературы способно нанести непоправимый вред, отвращая от христианства тех, кто только ищет в него пути. Порой оно может оказаться даже вреднее атеистической пропаганды. Писатели должны показывать, что христианство – это не какая-то отжившая немощная религия, а самая главная, стержневая ось человеческого бытия.

Недавно из уст Святейшего Патриарха Кирилла прозвучало пронзительное высказывание о том, что сейчас на планете Земля каждые пять минут убивают христианина. Христиане Ближнего Востока гибнут под ударами нелюдей ИГИЛа при содействии дяди Сэма, усмехающегося из-за своего заокеанского далека.

– Об этом ваш рассказ «Багдадское небо», опубликованный на сайте «Православие.Ru».

– Я помню свет, исходивший от монахинь монастырей Маалюля и Сейдная в Сирии. Где теперь эти монахини? Возможно, в сонме новомучениц! И это происходит сегодня. А некоторые писатели хотят нам показать, что христианство – это сплошное умиление. Недавно мы с вами, Наталья Владимировна, прикладывались вместе к Терновому Венцу Спасителя в соборе Парижской Богоматери. В эти мгновения в храме стояла какая-то оглушительная тишина. Христианство, прежде всего, – терновый венец, путь через страдания, но и через свет и радость спасения души.