Пятая заповедь. Проза социальных сетей

В полупустой вагон метро зашел старик. Он прошел до середины вагона и подсел к женщине, словно они были знакомы. Женщина покосилась на старика и чуть отодвинулась. А старик вдруг заговорил. Он заговорил ни к кому конкретно не обращаясь, не ища собеседника, словно он давным-давно молчал и вот теперь он встретил старых друзей и можно излить душу и облегчить сердце этим простым способом.

Он говорил и смотрел только перед собой и все-таки в важных местах своей речи, которые он выделял повышением голоса – посматривал на женщину, ища одобрения или любой, хоть какой реакции.

Народ не реагировал. Спал, читал, слушал музыку. А старик все говорил и говорил – про какие-то мелкие подробности своей жизни, которые для него были важнейшими – как он добирается до собеса, как ему ответили в поликлинике, что принесла внучка и почему цены в магазинах опять растут вверх, а пенсия не увеличивается.

Этот монолог был просто набором каких-то мелких событий и впечатлений, он начался и закончился внезапно, внезапно менялась тема и также внезапно обрывались хронологические связи, старика все это не заботило. Его речь напоминала журчание воды, важен был сам процесс и никто не останавливал старика и не слушал его.

Когда-то давно я видел старушку в книжном магазине. Она сидела на стуле для покупателей при входе и с каждым здоровалась. Она сидела там каждый день – с трех часов до шести вечера. Когда посетитель не успевал пробежать мимо ее, она очень вежливо заговаривала с ним, интересовалась погодой и рассказывала свои мелкие, старушечьи новости. Иногда, когда на нее совсем никто не обращал внимание, она разговаривала вслух с кем-то воображаемым и даже отвечала на его вопросы.

Сотрудники магазина не гнали ее и даже привыкли к «бабе Тани», как она представлялась. А потом баба Таня умерла. Ее соседка зашла в этот магазин и громко сказала своей спутнице – «вот ее стул, покойницы». Стул убрали и больше там никто не сидел и не здоровался с покупателями.

Кто они? Кто эти старики, которым выпала беда одиночества и молчания? Откуда их длительные, трудные, мелкие, пустые, однообразные монологи? И почему старики бывают так скучны и одиноки?

Старики беззащитны, как и дети. Но они брошены, как не бросают детей. Одиночество, выматывающие хронические болезни, унижение нищетой и смерть – вот те вещи, перед которыми они остаются совсем одни. Их дети выросли. И самое большое их счастье – счастье человеческого общения с теми, кого они так любили и любят, недоступно большинству из них.

Они любят говорить о своих детях и внуках. Любят объяснять себе те причины, почему дети не приехали в выходные, когда был испечен пирог и на снятую пенсию куплен подарок внуку. Часто бояться обратится за помощью, бояться помешать и обеспокоить. И они умирают тихо, если повезет, дома, а не в грубом окружении больницы, оставив на книжке «похоронные», чтобы и тут не быть обузой. Их так воспитали.

Бродский писал, что последний урок, который могут дать родители своему ребенку – урок должного принятия старости и умирания. Старики знают, что скоро умрут. И поэтому так часто суетно-нетерпеливы – побыть еще минуту с детьми и внуками – их радость, помочь хоть в чем-то – их радость, когда с близкими все хорошо – это и есть их радость. Уже совсем последняя.

Они знают, что подлинная радость всегда о ком-то. Настоящая радость не о себе, а о том, кого любишь. Оглядываясь в последние свои дни жизни вокруг – так страшно, когда не о ком порадоваться и не с кем просто поговорить. И не так страшно, когда можно найти людей – в метро, в магазине, в собесе. Дать сердцу хоть чуть-чуть радости общения, пусть и обманчивого.

И еще. Мы все будем как они. Наш разум ослабнет и болезни иссушат тело. И мы поймем, нет почувствуем, почему Бог однажды сказал в раю, где все по определению хорошо, все-таки – «нехорошо быть человеку одному». Самое лучшее, понять это уже сейчас. Потому что как мы относимся к старикам, так будут относится и к нам. А это страшно.