Собор всея Руси - Успенский собор Московского Кремля

Банальное сравнение оказывается самым точным: он похож на былинного богатыря в золотом шлеме. Крепко врос в землю. Бывало, что в храме хозяйничали интервенты. Его взрывали наполеоновцы, его обстреливали в ноябре 1917-го. Но храм сохранил первоначальный образ, замысел Фиораванти, веру XV века. От тех времён в России мало что осталось – но Успенский собор полноценно передаёт дух Московской Руси.

Москва стала духовным и политическим центром объединения русских земель. Великий князь Иван Третий вполне оправдывал прозвания – Великий и Грозный. Всё применял для укрепления государства – и кнут, и молитву, и уговоры, и меч, и подкуп, и ласку. Заботился о просвещении, думал над законами и военными союзами, стремился подчеркнуть могущество государства величественными постройками.

В нём не было горячности: Иван Васильевич не любил рисковать. В делах военных нередко занимал выжидательную позицию, берёг войска, накапливал силы – и побеждал, расширяя пределы великого княжества.

Словом, настоящий политик. Государственный титан – один из тех, кому Россия обязана более чем тысячелетней исторической судьбой, о которой можно сказать словами из известной песни: «С твоею суровой и ясной, с твоею завидной судьбой!».

Иногда его путают с более известным внуком, который тоже был Иваном Васильевичем и тоже прозван Грозным.

Москве, в которой начал княжить Иван Васильевич, не хватало столичного размаха. Не хватало святынь, которые превращают город в центр православного мира. Между тем, в те времена Москва уже была главной православной столицей.

Иван Третий взял на себя миссию князя-строителя. Он планировал не только возвести в Кремле каменные соборы, не только укрепить московские монастыри, но и преобразить сам Кремль, обветшавший со времён Димитрия Донского.

Главный собор в Москве, как и во Владимире, от века был посвящен Успению Пресвятой Богоматери. Скромный, неприметный, как сама Москва-река, старый собор обветшал.

Успенский собор 1326—1327 годов, заложенный по благословению митрополита Петра при великом князе Иване Калите, был первым каменным храмом Москвы. С 1395 года в соборе находилась Владимирская икона Божией Матери.

Храм решили не подновлять, но построить на его месте новый – да такой, чтобы стал чудом света. 30 апреля 1471 года состоялась закладка нового собора – и началось строительство под руководством русских зодчих, чьи фамилии сохранила история – Мышкина и Кривцова.

Но 20 мая 1474 года в Москве случилось землятресение – и храм, в значительной степени уже построенный, к ужасу москвичей, обрушился.

Летописец сообщает: «Бысть трус во граде Москве и церковь св. Богородицы, сделана бысть уже до верхних камор, падеся в 1 час ночи, и храми все потрясошася, яко и земли поколебатися». Быть может, землетрясения и не было, но современники решили дать благовидное объяснение инженерной ошибке.

Обрушение храма восприняли как недобрый знак, но великий князь был человеком целеустремлённым. По-видимому, в крушении обвинили не только гнев Божий и природу, но и нерасторопность строителей. Да и побаивались русские мастера снова браться за столь трудное дело – считали, что нет на то Божьего благословения. Митрополит Геронтий поторапливал великого князя: городу был необходим Успенский собор, без него Москва – не Москва.

Долго ли коротко ли, было решено пригласить иностранного специалиста – аж из католической Италии. Итальянцы тогда обстраивали всю Европу, делились искусством и знанием.

Аристотель Фиораванти в строительном деле был мастером на все руки. Потомственный зодчий, пленительные тайны пропорций и конструкций познал еще юношей. Знал толк и в колокольном деле. Происходило семейство Фиораванти из Болоньи. Их фамилия означает – «цветок, гонимый ветром».

Иногда Фиораванти приписывают греческое происхождение. Это объясняет, почему он с такой лёгкостью перешёл в Православие, но никаких доказательств нет – кроме имени прославленного афинского философа.

Как инженер и архитектор Фиораванти приложил руку ко многим ответственным проектам не только в родной Болоньи. Примерно в 1455 году под его руководством была перестроена башня при церкви Св. Ангела в Венеции. Последняя из-за слабости грунта простояла всего двое суток и рухнула, задавив нескольких человек. С тех пор в Венеции он не появлялся.

В 1467-м Фиораванти был принят при дворе венгерского короля Матвея Корвина, с которым вели переговоры русские дипломаты. Быть может, уже тогда в Москве узнали о многомудром инженере, строителе мостов через Дунай. Из Венгрии он вернулся на родину – и начались для зодчего испытания. Его обвинили в незаконной чеканке монет.

Не исключено, что предложение русского посла Семёна Толбузина стало для него спасением. Кстати, Толбузин не обещал ему золотых гор. Возможно, Аристотеля привлекала честь стать автором главного храма большого таинственного государства.

И вот шестидесятилетний архитектор прибыл в Москву – весной 1475-го, «на Велик день» (на Пасху), и не один, а «взят же с собою тот Аристотель сына своего Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут». Трудно представить, сколько новых впечатлений для художника приготовила Россия – заснеженный лесистый малолюдный край бревенчатых изб и теремов.

Фиораванти выделили дом по соседству с княжескими палатами. Скорее всего, первоначально Аристотель столкнулся с настороженным отношением духовенства: как-никак, он стал православным в пожилом возрасте. Но после крушения Византии Руси пришлось активнее устанавливать сношения с католическим миром.

На московской земле Фиораванти взялся за дело основательно. Проездился по России, внимательно изучил владимирский Успенский собор. Сам великий государь приказал именно этот храм взять за образец. Другое пожелание – чтобы Храм был вместительным.

В московском Кремле менее живописный ландшафт, чем на берегу Клязьмы, но итальянец посчитал задачу выполнимой. Площадку быстро расчистили от остатков обрушившегося собора. В фундамент итальянец приказал забивать дубовые сваи, для москвичей это было в новинку. Фиораванти озаботился качеством строительных материалов. Мячковский белый камень болонскому мастеру понравился, но требовался и кирпич. То, что предложили московские строители, не устраивало Фиораванти – и под его руководством «за Андрониковым монастырём» устроили кирпичный завод.

На него смотрели как на волшебника: и раствор-то у фряжского гостя необычный, удивительно крепкий. И железную тягу при строительстве он применил первым в Москве. Кирпич для Фиораванти был – как штрих для художника, как движение кисти. Он гармонично сочетал кирпич и камень. Аристотель установил в храме круглые столбы – прежде невиданные на нашей земле. Перед москвичами открылся храм удивительно монументальный, как из единого камня – настолько продуманными были пропорции каждого звена.

«Бысть же та церковь чудна велми величеством и высотою, светлостью и пространством, такова же преже того не бывала в Руси, опроче Владимерскыа церкви, видети бо бяше ея мало отступив кому, яко един камень», – таково было общее впечатление.

Зодчий задержался в Московии до конца своих дней. В 1478 году, когда еще не завершены были работы над строительством собора, Фиораванти как инженер и артиллерист участвовал в походе Ивана III на Новгород, и навёл прочный понтонный мост через Волхов. Через четыре года он возглавляет артиллерию во время похода на Казань, а в 1485-м – в тверском походе. Возможно, именно он стоял у истоков и московского Пушечного двора. Есть версия, что и планировкой кирпичного Кремля мы обязаны инженерной зоркости Фиораванти.

Жизнь на далёкой чужбине не бывает идиллической. Зодчего напугала расправа великого князя над итальянским лекарем, который не сумел вылечить одного знатного пациента. Фиораванти просит, чтобы его отпустили домой. Не получив согласия, пытается бежать. Князь посчитал это предательством, и дело закончилось тюрьмой. Только ради похода на Тверь старика освободили, но жить ему оставалось недолго. Зато московский храм обеспечил архитектору земное бессмертие.

Расположение собора на современной Соборной площади небычно: он зажат между теремами и другими храмами, трудно найти выгодный ракурс издалека, чтобы полюбоваться не только куполами на фоне неба, а увидеть весь собор. Чаще он открывается нам великолепными фрагментами. Собор во многом сохранил облик белокаменного владимирского зодчества, с которым православный люд связывал представления о Храме Божием.

Впервые в русской архитектуре большой пятиглавый собор не был разделен внутри на небольшие пространства, а, напротив, представал во всем великолепии. Храмовое пространство казалось огромным. Храм освятил митрополит Геронтий, при огромном стечении народа, в присутствии великого князя. После этого артель великого Дионисия продолжала расписывать Храм, но службы в нём уже не прекращались.

При Иване Третьем сложится ансамбль Соборной площади: пять храмов, из которых три – неповторимые соборы; Грановитая палата. Центральный перекрёсток Святой Руси. А Успенский собор – его доминанта.