Мария Свешникова. Путем Голгофы

Месяцев шесть назад я получила приглашение на заседание киноклуба в одном московском храме: вероятно, кто-то из друзей по ошибке отметил в общем списке. Решила пойти. Не то, чтобы я не смотрела "Голгофу" (именно этот фильм значился в программе), меня заинтересовала вторая часть вечера. Главным, с моей точки зрения, была не демонстрация фильма, а его обсуждение. Как минимум потому, что я слишком хорошо помнила, о чем история, рассказанная режиссером Джоном Майклом МакДоной.

В одно из обычных воскресений отцу Джеймсу, которого играет Брендан Глисон, возглавляющему небольшой приход на берегу моря в Ирландии, незнакомец по телефону пообещал непременно застрелить его. Обещание прозвучало буднично, обычно, а потому у священника не было причин не верить хозяину голоса, поведавшего, как в далеком детстве над ним надругался священнослужитель. Пришла пора отомстить. "Почему же ты не хочешь убить обидчика?" – задал понятный вопрос отец Джеймс. "Плохого убивать неинтересно, куда забавнее уничтожить доброго, настоящего слугу Божьего. Да и умер обидчик", — получил он ответ. На завершение земных дел голос в трубке дал неделю, и за это время отец Джеймс проживает искушение, предательство, убийство невинного, поругание самого святого для него. Проходит своим личным крестным путем к Голгофе.

Фильм закончился. После натужной паузы первым взял слово "киномеханик" клуба. И припечатал: "Мне фильм не понравился"… Зрители приободрились — кто-то первый осмелился озвучить витавшее в воздухе. Обсуждение в стиле "не понравился" бодро набирало обороты, дошло до робко произнесенного "у них". Конечно же с неодобрением, осуждением чужих и чуждых пороков. Сидевший на показе настоятель молчал. Я ждала следующей части, и она не замедлила: "Батюшка, а какие у этого священника странные прихожане. Ненормальные какие-то. Воры, алкоголики и даже проститутки с гомосексуалистами, простите. А вели они себя как? Грубили священнику, издевались над ним, смеялись, ругали его. Считали, что могут обращаться к нему в любое время. И – самое ужасное – убили его собачку. Мы-то совсем не такие. Мы лучше. Думаю, не бывает таких христиан, а история эта — выдуманная".

С нескрываемым любопытством я смотрела, как у побледневшего от чрезвычайных внутренних эмоций отца настоятеля то сжимаются, то расходятся кулаки, а глаза становятся все больше. Казалось, он внутренне считал до десяти, чтобы не дать волю эмоциям и ответить максимально доходчиво и вежливо. "Вы точно такие", — прозвучал его приговор.

Казалось, кэрролловская Алиса перешагнула тонкую грань зеркала, и в одно мгновение мы с ней оказались внутри сиквела. Вместе со Шляпником устроились поудобнее, Соню я взяла на руки, чтобы она не заползла обратно в чайник, слушая раздававшиеся со всех скамеек-кинорядов хаотичные выкрики. "Нет, батюшка, мы не такие! Батюшка, как же так, я ведь никогда бы так не поступил, как он! Отец N, я же вас люблю, уважаю. А я всегда слушаю, что вы говорите, а вы вот так!"

"Повторяю. Все, что показано в фильме, правда. – В словах настоятеля слышались боль и приговор. – Правда, в некоторых случаях даже преуменьшенная. Разве ко мне не обращаются пьяницы (я не буду сейчас называть имен, но они многим известны), девушки определенного поведения, воры, прелюбодеи – все, как в этом фильме. Они просят, чтобы я вошел в их положение, а когда я недостаточно быстро выполняю их требования или не так, как им хотелось бы, или Бог (я в данном случае лишь проводник общения с Богом) реагирует на обращение к нему не должным образом, они злятся на меня. Ругаются, устраивают истерики, скандалят. Кое-кто, напившись, способен полезть в драку".

Зрители постепенно затихали, не потому, что слова священника на них произвели впечатление или они поверили ему — просто с настоятелем не хотелось спорить. "Простите, но это правда. Все правда." – Я положила Соню в чайник. Пришло время вмешаться. – "Вот уже 40 лет люди приходят к моему отцу. И к нам в дом, и в храм. Они считают, что позвонить или зайти можно в любое время суток, в любом состоянии: раз они выбрали "себе" священника, он им принадлежит. А потому и сказать ему или сделать с ним можно, что угодно. Или отомстить ему за причиненные кем-то обиды, за боль. Так что крестным путем священник идет всю жизнь". Отец настоятель грустно-согласно качал головой: смысл фильма был не в том, чтобы показать ужасы из жизни приходского батюшки священника, а рассказать о его выборе. Осознанном выборе Крестного пути.

Переломный момент. Настоящий, или проще было согласиться, чем спорить с нами – не берусь утверждать. Да и не все ли равно. Куда важнее для меня было это увидеть. Увидеть и запомнить. Для себя. Чтобы хотя бы раз, Великим постом, на Страстной вспомнить и найти в себе силы сказать: это я, Господи. Я, не он. Прости меня.