Джонатан Джексон: "Православие – это самое замечательное, что вы только можете испытать"

– Благодарю Вас, отче. Для меня тоже большая честь быть здесь.

– Мои родители выросли адвентистами седьмого дня, они оба были адвентистами в четвертом поколении. Таковым примерно было и мое религиозное воспитание до 9 или 10 лет. Но родители стали отходить от этой деноминации, и наша семья переехала в Лос-Анджелес. Мне вскоре исполнилось 11 лет, и я почти сразу после переезда стал работать актером. Начал сниматься очень рано, в 11 лет уже играл в «Главном госпитале». По переезде в Лос-Анджелес у нас не было храма, в который бы мы могли ходить. Тогда мы с моим братом Ричардом Ли Джексоном (он тоже актер и играет в группе) почти каждую ночь стали слушать магнитофонные записи проповедей христианских проповедников. Такой в те дни была наша «церковь», наша духовная жизнь. Пять лет, проведенных в Лос-Анджелесе, я почти не ходил ни в один храм. Просто слушал эти магнитофонные проповеди по ночам, а также начал читать апологетическую духовную христианскую литературу. Две проповеди, надо сказать, вскоре реально «зацепили» меня, задели до глубины души – именно тогда мои взаимоотношения с Богом начали складываться более серьезно. Я начал читать Клайва Льюиса. «Просто христианство», «Расторжение брака» и другие замечательные книги. Они реально направили меня к Богу. Но я все еще не посещал храм. Не видел в этом смысла. Для меня это не имело никакого значения. Я чувствовал, что люблю Бога, люблю Иисуса, а Церковь казалась мне совершенно непонятной идеей. Мне это казалось бессмысленным: если я могу читать христианские книги, слушать записи, то зачем мне куда-то идти?

– Совершенно верно! Но в то же время меня не покидало какое-то словно бы космическое чувство... Я всегда ощущал, что не хочу быть частью отдельной деноминации, но желаю быть частью универсального, мирового христианства. Я тогда не имел ни малейшего представления, что это такое: универсальная Церковь. Чувствовал свою связь с Клайвом Льюисом: он был представителем предыдущего поколения, из Англии...

– Да, англиканином. Но для меня он был тем, с кем я чувствовал особую взаимосвязь. Любые деноминации казались мне совершенно странными, если говорить честно. Когда мне было примерно 17 лет, мы начали находить наши первые церковные общины. Это были общины неконфессиональной, харизматической направленности.

– Мне 29. Еще несколько лет назад я даже не знал, что означает слово «Православие». Вернемся к моему рассказу. Познакомившись с харизматическим движением, мы организовали домашнюю церковь в Бербанке (штат Калифорния, рядом с Лос-Анджелесом. – Прим. перев.). Мы с братом, а также наши родители руководили этой церковью примерно два с половиной года. Наш знакомый пастор контролировал нашу общину. Каждые выходные к нам приезжали от 15 до 20 местных актеров и актрис, людей, работающих в этой индустрии.

– Да, это было великолепно. Было чудесное время и прекрасный опыт для меня. Я вернулся в штат Вашингтон после вступления в брак. Скоро исполнится 10 лет со дня моей свадьбы.

– Мне было около двадцати. Теперь у меня уже трое детей: 8 лет, 6 лет и 17 месяцев соответственно! Итак, 10 лет в харизматическом движении. И у нас было немало чудесных событий за это время. Я считаю, что в харизматическом движении есть что-то, что привлекает людей в Православие, в то время как дух рационализма, царящий во многих других протестантских традициях, наоборот, отводит людей от Святого Духа. Поэтому многие протестанты и отворачиваются от всего мистического и сверхъестественного. Полагаю, что в сердце этого стремления, которым обладают харизматы, лежит жажда встречи с Богом, жажда испытать, Кто есть Бог. Но у них (харизматов) отсутствует церковная Традиция. Поэтому они изобретают свои собственные традиции; но мое мнение таково, что изначально сердца большинства из них направлены в нужную сторону. Они ищут Бога, ищут этой встречи. Думаю, многие из них найдут ответы на свои вопросы в древней вере и обретут там свой дом. Именно так случилось и со мной.

– Меня пригласили в Румынию на съемки одного фильма. Я провел с женой и двумя маленькими детьми три с половиной месяца в Бухаресте. Это очень интересная история: я должен был играть в этом фильме одну, хотя и не главную, но очень значимую роль. Но когда уже было все отснято и фильм редактировали, моего героя было решено совсем выбросить из фильма! Получается, фильм так и остался без моей роли, но я был отправлен в Румынию промыслительно. Смешно сказать, но Православие я открыл для себя не в Румынии.

– Да, это так. Но в то время для меня все древнее религиозное было каким-то угнетающим и тираническим. Это было как аксиома. Вот все, что я знал об этом. Вообще-то мы зашли в несколько малюсеньких православных храмов – там я увидел много золота, и они показались мне совершенно чужими. И ничего особенного о них не подумал. Я тогда думал, что Православие – это просто какой-то причудливый родственник католицизма (надо сказать, что моя жена думала точно так же: она итальянка и воспитывалась в Римо-католической церкви, хотя потом отпала от нее). И это все, что мы думали.

– Я даже и не собирался больше заходить в православные храмы. Думал про себя: «А, это, наверное, всего лишь странное ответвление Рима».

– Мы только заходили в храмы. Первым делом заглянули именно в одну православную церквушку, но как только вышли оттуда, нас тут же ограбили цыгане. Я не шучу! Все это не было похоже на приветствие: «Добро пожаловать в Румынию!» Хотя страна, конечно, великолепная. Поскольку моя супруга итальянка, то мы подумали – а почему бы не съездить в Рим. Так и сделали, ведь это совсем недалеко от Румынии. И именно в Риме меня впервые осенила мысль: «Подожди минутку! В этой вере, христианстве, есть нечто большее, чем я себе представлял. И оно своими корнями восходит совсем не к отцам-основателям Америки, а к гораздо более раннему периоду».

– Нет! Ее обратный путь ко Христу был тяжел... Она отошла от католицизма, когда ей было чуть за двадцать, а затем последовал довольно мрачный духовный период. Это уже часть другой, долгой и сильной истории о том, как мы с ней сошлись. Она возвратилась к вере во Христа в период нашей «домашней церкви», о которой я уже рассказывал.

– Не совсем. Она тоже снималась в «Главном госпитале», мы с ней пересекались. Но по-настоящему подружились во время одной из наград «Эмми». Но тогда она была далека от Господа...

Поэтому в те дни, в Румынии, она придерживалась взглядов, близких к моим: была скорее «неконфессиональной» христианкой, но точно не католичкой. От Рима я не ожидал многого, думал, что увижу там лишь религиозное лицемерие и больше ничего. Но в реальности оказалось все наоборот!

Особенно нас поразил огромный крест в Колизее. Мы были потрясены – находиться практически в присутствии ранних христианских мучеников!

Итак, мы прибыли в Рим. Оказалось, в тот день был праздник Входа Господня в Иерусалим (на Западе он также называется Пальмовое Воскресенье. – Прим. перев.). Это было что-то невероятное! Повсюду на улицах были видны пальмовые ветви, и Папа Бенедикт обращался к собравшимся верующим. Мы были в трех кварталах от базилики святого Петра, и она выглядела волшебной! Это было поистине, поистине величественно, хотя я даже не осознавал, почему. Особенно нас с женой поразил огромный крест в Колизее! Мы были просто потрясены – находиться практически в присутствии ранних христианских мучеников! Одно дело – читать об этом в книге, но другое дело – быть там физически и понимать смысл.

Это путешествие разбудило нечто внутри меня. Я сразу захотел узнать больше о своей вере, об истории христианства. Мы вернулись в Румынию, и я тут же заказал книгу историка Хусто Гонзалеса. Он поистине великий историк, написавший двухтомник «Истории христианства». Хотя Гонзалес – протестант-индивидуалист, но по прочтении его первого тома у меня открылись глаза на историю христианства.

– Да, именно! Забавно, но я тоже его читал. Это случилось со мной потому, что я съездил в Рим. И все историки, кого с тех пор начал читать, были либо католиками, либо протестантами. И ни у кого из них о Православии, восточном христианстве почти ничего не упоминалось.

– Я читал книги по истории, особенно истории христианства, но не встретил почти ни одного упоминания о Православии – все эти книги написаны западными историками. С того периода я стал понимать, что «историческая Церковь» может стать моим единственным выбором. Тогда полагал, что она берет свое начало от Рима. Читал Гилберта Честертона, прочел примерно 15 книг Бенедикта XVI, труды Иоанна Павла II, Генри Ньюмена. Очень красивые и сильные труды! Но в римо-католичестве я видел некоторые вещи, с которыми не смог бы свыкнуться, например, учение о непогрешимости Папы. Еще заметил, что этот догмат был принят католиками довольно поздно – только где-то в 1870 году. А я искал преемственность, Церковную историю. Наконец, спустя три года настал такой момент, когда сказал себе: «Ну, хорошо». И мы с женой начали ходить на католические мессы. По-моему, я посетил в общей сложности 12 месс. И мне это было интересно. Но ощущения скорее были такими, что нахожусь словно бы в Средневековье, а я искал нечто иное. И только в Православной Церкви с первой посещенной мной службы у меня появилось ясное ощущение, что «вот она – древняя, первоначальная, историческая Церковь». Но забегаю вперед.

Я дошел до того момента, когда серьезно спросил себя: «Собираюсь ли стать католиком?» Но внутри меня оставались некоторые вопросы, очень важные вопросы в католицизме, с которыми я никак не мог смириться. Тогда я начал просить Бога открыть мне другую дверь. Стал усиленно молиться, говоря примерно такие слова: «Я больше не понимаю протестантизм. Ибо дом, разделившийся сам в себе, не устоит. А в одной лишь Америке насчитывается более 23000 деноминаций». Деноминации в Штатах исчисляются тысячами! В какое это может идти сравнение с единой Церковью первого тысячелетия? Ересей всегда было много, но универсальная Церковь остается единой; даже католицизм, который отпал от единой Церкви, все равно считает себя универсальной Церковью до сих пор.

– Да, это так. Но даже Мартин Лютер и другие первые протестанты не сразу заговорили о том, что «вы можете быть кем угодно и верить, как вам угодно», а старались быть Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церковью. Я продолжал молиться, но был на пороге полного духовного опустошения. В мучительных поисках истины я отчаянно желал найти единство с древней верой. В католической вере было нечто, с чем я до конца не мог согласиться. Оставался, как я думал, только один выбор – быть протестантом. Мои поиски завершились спустя примерно три года. Я просто произнес в молитве: «Поскольку не могу полностью принять католицизм, то мне, по всей видимости, придется смириться и стать протестантом». Но затем мне в голову пришла другая мысль: прежде чем стану покорным протестантом, мне следует изучить историю Великого раскола. Но как только я начал изучать этот вопрос, меня словно поразила молния! Все неожиданно стало проясняться. Даже не знаю, как все это произошло. Думаю, первым автором, которого я стал читать, был отец Джон Энтони Макгакин (христианский исследователь, богослов и поэт, обратившийся из католичества в Православие и ставший протоиереем в юрисдикции Румынской Православной Церкви в США. – Прим. перев.). Это была его новая книга под заглавием «Православная Церковь», я читал ее на своем Айфоне. Рекомендую ее всем, желающим больше узнать о Православной Церкви. Я не мог от нее оторваться и бодрствовал до глубокой ночи, читая ее. Это была кульминация моего четырехлетнего пути постоянных изучений и поисков.

Затем начал читать такие православные труды, как «Православный путь» епископа (ныне митрополита) Каллиста (Уэра), «За жизнь мира» протопресвитера Александра Шмемана (феноменальная вещь), «Стать православным» священника Питера Гиллквиста (бывший евангелик, перешедший в Православие) и «Гора молчания» Кириакоса Маркидеса. Последняя книга имеет особенно преображающее действие. С тех пор появился огромный список других православных книг, которые я прочитал или читаю до сих пор – все они невероятно сильные и глубокие. Затем стал искать православные храмы через «Гугл» и нашел две местные греческие церкви. Первая из них была совершенно пуста, когда я в нее вошел. Дверь была заперта. Я постучался. Мне открыла очень милая старушка и предложила войти. Я сказал ей, что просто решил посмотреть церкви и что пока очень мало знаю о них. Она ответила: «Входите! Она пустая, так что можете осмотреть ее. Чувствуйте себя как дома!» Я молча вошел внутрь и оказался окруженным со всех сторон большими иконами, чуждыми моему религиозному происхождению; поднял голову и увидел образ Христа-Вседержителя. Увидев Его, я был просто ошеломлен и чуть даже не произнес бранное слово... Меня переполняли непередаваемые чувства... В тот самый момент я понял, что нахожусь в той самой истинной Церкви, которую так искал. Еще один поразительный факт – я видел сон, что нахожусь в православной церкви еще до того, как впервые в нее попал. Надо сказать, это была очень красивая греческая церковь. Но еще до того, как я попал в нее во сне, мне представилась очень живая картина того, как я буду себя чувствовать в этой самой церкви! И затем я стал ходить в обе церкви (второй была церковь святого Николая близ Вентуры), и они лишь немногим отличались от церкви, виденной мной во сне. Я продолжил поиски в интернете и наконец нашел ту самую церковь, в которую хожу с тех пор – это кафедральный собор Пресвятой Богородицы в Сильверлейке. Фотография храма на сайте в точности совпадала с тем, что я видел во сне! В ней не было сидений, свет лился через окна, люди ходили по храму, и вся атмосфера была таинственной. Я воскликнул: «Вот оно! Вот именно то, что я испытал во сне!» Позвонил в храм, и на мой звонок ответил сам настоятель – отец Джон (Иоанн) Стрикленд, которого за два дня до моего звонка направили сюда из Сиэтла. Оказалось, что он сам был обращен из инославия и тоже происходил из штата Вашингтон. Мы сразу стали друзьями. Несколько раз с ним встречались, а затем я привел к нему свою жену Элизу, и мы стали держаться с ним на связи.

Когда я попал на свое первое богослужение, то чувствовал себя совершенно одиноким. Я тогда все еще находился в поисках. И это интересно, потому что моей первой реакцией при попадании в православный храм было: «Уходи отсюда. Убегай. Просто выйди. Иди. Не надо. Тебе не следует здесь быть». И эти мысли казались мне странными, ибо я к тому времени уже прочитал какое-то количество православной литературы и глубоко в сердце ощущал, что именно сюда меня ведет Господь. Я практически начал обливаться потом... Мне было очень некомфортно. Я никого здесь не знал. Все было словно очень чужим. Не знал, что со всем с этим делать, но внутри себя чувствовал, словно бы Святой Дух шепчет мне: «Нет. Все же останься на всю службу, а потом поймешь, как тебе здесь». Первые сорок пять минут мне было крайне некомфортно.

– Я был словно совершенно один и весь обливался потом. Но со мной присутствовала эта живая мысль. Живая, но не моя собственная мысль. «Беги. Убирайся отсюда. Сейчас же». Я подумал: «Что же это такое? Не думаю, что эта мысль от Бога. Что же тут происходит?» Но одновременно было невероятное внушение: «Останься до конца и увидишь, как тебе здесь». Спустя сорок пять минут словно бы что-то произошло, после тотального дискомфорта все предстало теперь полностью преображенным. Это случилось со мной во время пения одного гимна, который поется после проповеди и после молитвы об оглашенных. Среди многочисленных гимнов, поющихся на Божественной Литургии, этот особенный.

– Да, наверное, это она.

– Именно это со мной и произошло! Небеса отверзлись. А я просто стоял. От одной крайности («Выметайся отсюда. Здесь все чужое, странное и некомфортное») я перешел к другой: слез, бегущих по моему лицу, и полному очарованию. После этого я ходил еще в несколько греческих церквей, чтобы посмотреть, как буду чувствовать себя в них – но все «пространство» уже было абсолютно преобразившимся. А на самую первую свою службу я попал в Неделю о мытаре и фарисее.

Никогда ранее я не видел объединенную общину людей (словно единое целое), молящихся вместе Богу с таким смирением

А что более всего покорило меня на том богослужении – я никогда ранее не видел объединенную общину людей (словно единое целое), молящихся вместе Богу с таким смирением. У меня просто сперло дыхание от умиления – люди осеняли себя крестным знамением со словами: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Это не было каким-то покаянием-самобичеванием. Отнюдь! Это было покаяние, связанное с радостью. Покаяние, связанное с Воскресением. Даже нечто вроде романтических отношений с Богом, если можно так выразиться. Слезы рекой текли по моему лицу, и я мог лишь молиться такими словами: «Все, что я хочу – это быть здесь, в этом присутствии. Меня не заботит больше ничто в этом мире. Все, чего желаю, это просто быть здесь с этим собранием людей». Даже не собранием людей, а в едином теле.

– В Теле Христовом! Но с того момента... С того момента все было нелегко.

– Да, нелегко! Всегда, всегда нелегко.

– Но это, конечно, был поворотный момент для меня.

– Нет, она не была со мной в тот самый поворотный момент.

– Да, и еще я привел ее поговорить с отцом Джоном, прежде чем она побывала на службе. Он оказался просто замечательным. Мы вместе легко разговаривали о многих вещах. Он сперва провел нас по самому храму. И для супруги это был пугающий опыт. Она смотрела на иконы и ощущала внутри какой-то испуг. Как говорят – не мы судим иконы, а иконы судят нас. И это правда. Это страшно, это пугающе. Если человек вырос на Западе – в католической или в одной из большинства протестантских традиций – то он смотрит на внешнюю сторону Православия через призму опыта и представлений, накопленных во время пребывания в католичестве или протестантизме.

Но я бы не хотел сейчас критиковать католиков. Я проникнут уважением к ним. У меня немало близких друзей среди католиков, и я не хотел бы вступать с ними в полемику по этому поводу – но у нас с ними, конечно, очень разные традиции. У них чересчур «юридическое» понятие о спасении души и так далее... Такой опыт некогда был у моей жены. Потому, зайдя в православный храм, она сначала все видела через призму католичества. А еще, как я уже говорил, она провела примерно десять лет в протестантской среде, которая сама по себе является крайне антикатолической. Есть даже такой термин – «римофобия».

– Да, абсолютно. У меня не было, например, ни малейшего представления о Таинствах. Мне понадобилось много времени, чтобы их понять, и мой рост в понимании Таинств все еще продолжается. Надеюсь, с Божией помощью, в конце концов смогу стоять твердо на ногах в этом отношении.

Для протестантов Богоматерь является совершенно «лишней», кроме как, может быть, в праздник Рождества Христова, когда о Ней еще вспоминают...

Итак, моя жена колебалась во всем еще больше, чем я. Но я делился с ней всем – каждой прочитанной мною книгой о Православии. Зачитывал ей многие вещи, беседовал с ней на эти темы. Даже когда бывший протестант посмотрит на католицизм, то ему откроется совершенно новое видение Девы Марии, которое для протестантского мира является совершенно чуждым и непонятным. Когда моя жена отошла от католицизма, то и забыла про Богородицу – для протестантов Богоматерь является совершенно «лишней», кроме как, может быть, в праздник Рождества Христова, когда о Ней еще вспоминают... Наконец, моя супруга стала приходить в храм вместе со мной, и ее сердце постепенно оттаяло. Так мы вместе вошли в Великий пост в прошлом году. Я сразу с радостью начал поститься, но моя жена, к сожалению, не могла полноценно держать пост, потому что в то время кормила нашего третьего – тогда еще грудного – ребенка... Но, в целом, теперь ее сердце полностью погружено в нашу веру. Буквально вчера она так собиралась пойти на всенощную перед Прощеным воскресеньем, но не смогла пойти из-за малыша. Она позвонила мне в слезах, она очень сожалела, что не может пойти, хотя так хотела. Ясно, где теперь пребывает ее сердце.

– Да, это великолепный вопрос. Как уже говорилось, я начал играть в 11 лет.

– Именно. Причем и мой брат, и я довольно рано задумались, как наша актерская деятельность будет совмещаться с нашей верой.

– Абсолютно верно. Вот что значит актерство. Вы играете других людей.

– Да, это чрезвычайно интересная реальность. Одно из обстоятельств, которое меня утешает, это то, что Христос часто общался с людьми через притчи, истории. Мой подход к актерскому мастерству и заключается в повествовании, честном изображении жизни, в надежде, что зрители увидят в этом как в зеркале и свой жизненный опыт. К примеру, если история в кинокартине изображает месть, то зритель может увидеть, как уродливо и жутко выглядит полное воплощение мести в реальности. Это очень по-библейски, по-шекспировски.

– Самое красивое в этом то, что, если, допустим, в вашем сердце есть семена гнева или горечи к какому-то человеку, есть инстинкт к мести – пускай и не в большом масштабе – и вы вдруг видите фильм, где месть воплощена в огромном масштабе. И вдруг вы внезапно осознаете: «Вот это да – как оно работает!»

– О, да! Это позволяет вам увидеть себя со своими намерениями, но через «увеличительное стекло» – и это может радикально изменить жизнь людей. Или, возьмем наркоманию. Представим, что некий человек балуется «травкой», но не собирается когда бы то ни было начинать употребление героина, сильнодействующих наркотиков. Потом этот человек смотрит фильм о наркоманах, сидящих на сильных наркотиках, и видит разрушительное действие этой мерзости. Может быть, это поможет ему много раз подумать, прежде чем баловаться «травкой». Может быть, он запомнит образ страдающего героя (хотя это всего-навсего актер, играющий его), и под влиянием увиденного скажет себе: «Я никогда бы не хотел кончить так же, как этот герой».

– Да, тогда это остается абстракцией, теорией. В Православии – это, прежде всего, встреча с Богом. Одна из прочитанных мной книг на эту тему – это «Встреча с тайной» Константинопольского Патриарха Варфоломея. Превосходный труд. Актерская игра – это тоже разновидность такой встречи. Одним из тех, кто для меня всегда является источником вдохновения, это Клайв Льюис – возможно, один из лучших христианских апологетов за последнее столетие. Он писал рассказы. У него в определенный момент своей жизни тоже была такая «встреча» с Богом, но он продолжал писать рассказы. Он написал, в частности, «Хроники Нарнии». Автор понял, что ему следует «подавать материал так, чтобы люди имели эту встречу внутренне, инстинктивно, эмоционально».

Думаю, это как и с женитьбой. Человек никогда не влюбляется теоретически или рационально. Вы влюбляетесь посредством «встречи» с другим, особенным человеком. Если люди вас попросят рассказать, что конкретно вы нашли в этом человеке, то вы может быть и назовете несколько вещей, но вам все равно будет трудно точно ответить на этот вопрос. Потому что это... это тайна.

– Истории действительно помогают людям. Еще одним великим человеком, чье огромное влияние я испытал на себе, был Достоевский. Я им проникся еще, будучи тинэйджером. Он писал об очень мрачных вещах. Но писал о них словно бы из света. Так вот, будучи актером, я уже сыграл серийных убийц, самоубийц, законченных наркоманов. Почему-то большинство моих ролей были довольно мрачными. Поэтому я усердно искал, как правильно изобразить этих совсем не светлых героев, при этом самому не погружаясь во мрак, но, наоборот, найти дорогу к свету и молитве и оттуда показывать своих героев. С Божией помощью, это было бы освобождением и просвещением для многих людей.

– Я полагаю, что учиться смирению – это путь длиною в жизнь. Молитва Иисусова здесь очень помогает. Постоянно задаю себе тот же самый вопрос примерно с двенадцати лет. С тех пор, как во мне произошло то судьбоносное преображение по отношению к Богу (которое описал выше), я стараюсь каждое утро просыпаться с приблизительно такой молитвой: «Господи, дай мне мудрости. Но только мудрости пропорционально моему смирению». Иначе мне не нужна мудрость без смирения – тогда нарушится равновесие.

Учиться смирению – это путь длиною в жизнь. Чем смиреннее человек становится, тем больше осознает свою гордыню

Как правильно сказал Клайв Льюис: чем смиреннее человек становится, тем больше осознает свою гордыню. Одно из самых больших изменений во мне произошло, когда я был еще подростком и слушал проповеди на магнитофонной записи. Одна из проповедей как раз была посвящена гордыне. Она задела меня за живое. Ранее я и не подозревал, насколько был полон гордыни, тщеславия и невнимания к другим в моих мыслях и разговорах. Это же все равно, что шутить шутки со Святым Духом. Сразу после этого я начал следить за собой при общении с людьми. Просто подумал тогда: «Вот как! Даже никогда не представлял, что все это существует во мне». Но, зная, что пребывающему во Христе не может быть осуждения, я начал каяться, осудив себя, но не теряя при этом надежды на спасение.

На этот вопрос о смирении, видимо, даже и невозможно ответить... Лично я знаю, что молитва «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного» является частью моего каждодневного пребывания с Господом. Если вы думаете, что смиренны или святы, то почитайте житие хотя бы одного святого и станет очевидно, что между вашим нынешним состоянием и уровнем святых – целая вечность. Несомненно, слава смехотворна и в каком-то смысле противоположна Царству Небесному. Ведь последние станут первыми, а первые – последними. И надо быть, как дитя, чтобы войти в Царство Небесное.

– О, да! И надо сказать, что на моем пути с Богом я постоянно отчаянно повторяю эту просьбу: «Боже, Боже, помоги мне оставаться в Твоем присутствии». Оставаться, пребывать в благодати невозможно без смирения... На первом богослужении, на котором я присутствовал, меня очень поразил тот момент, когда отец Джон в середине службы вышел и, поклонившись, сказал, обращаясь к прихожанам: «Простите меня, братья и сестры». Так делают священники на каждой Литургии. Это было потрясающе, потому что мы на Западе привыкли видеть в священстве нечто вроде клерикализма, когда духовенство ставит себя выше других. А здесь было все по-другому. Это священство, основанное на смирении и служении, на том, что священник есть отражение и образ Христа. И это является частью традиции. То же самое смирение удивило меня в священнических молитвах, читаемых при исповеди. Это звучит не как «да, да, ты бедный грешник, и я освобождаю тебя от грехов», а, скорее, как «я с тобой в одной лодке, мы оба стоим перед единым Судьей, Который придет снова». Я благодарен Православной Церкви, потому что Она дала мне дом и место для духовной борьбы ради достижения смирения.

– На Пасху. В Великую Субботу.

– Да, все сразу! Я еще хотел рассказать о замечательном опыте моих детей в Церкви. Они очень любят храм. Когда дети впервые пришли в храм, то были просто поражены... Об этом еще говорят многие авторы... На православной Божественной Литургии присутствуют все чувства восприятия действительности: запах ладана, звук гимнов, сливающийся с пением Ангелов, иконы и визуальный элемент, а также, конечно, вкушение Тела и Крови Христа.

Мой младший сын, Тит, которому всего 17 месяцев отроду, просыпается каждое утро и сразу хочет пойти к святому углу и поцеловать иконы. Он встает с постели и пытается сказать: «Иисус» и сделать крестное знамение. Они такие юные, но уже понимают, что Иисус – это не теоретическое понятие. Есть изображение Господа, и это очень важно. Потому что Бог сделал Себя видимым в Иисусе, и связь между иконами и Боговоплощением для меня очень глубока; я вижу, что мои дети переживают встречу с Богом не только через вероучение, но и визуально.

– Эта книга будет называться «Актерская игра в духе». На данный момент существует множество методов актерского мастерства – по Станиславскому, Майснеру и другим... Ничего не имею против их методик, но я хотел исследовать новый способ подхода к актерскому искусству, и занимаюсь этим, по сути, с самого начала. Я играю уже 20 лет и хотел исследовать такие вопросы, как подход к изображению «мрачных» героев и так далее. Книга именно этому и посвящена. Каждая глава в ней, примерно, будет звучать так: «актерская игра как молитва», «игра как пророчество», «игра как встреча». Она связана не только с актерской деятельностью, но и с любым видом искусства. Если вы музыкант, или поэт, или писатель, или дирижер – эта книга для вас, хотя более всего она сфокусирована на актерстве.

Один из ключевых пунктов в этой книге – православный взгляд, сакраментальное мировоззрение, которое было очень сильным для меня. Я осознал, что весь мир есть таинство, где невидимый Бог встречается с физическим творением. Актерство – это физическое средство, вы взаимодействуете с другими людьми, это воплощение. Поэтому, в каком-то смысле, слово обязательно должно стать плотью – мистически, в нас, пребывающих во Христе, встречая все человечество в актерском искусстве. Это – открытие. Я ни в коем случае не хочу делать вид, будто обладаю обширными знаниями. В книге я задаю много вопросов и, отвечая на них, объявляю: «Это мой опыт», надеясь, что это вдохновит хотя бы некоторых. Многие молодые актеры, играющие наркоманов, сами начинают пробовать наркотики, считая, что так нужно подходить к этой роли. Я считаю, что это совсем не нужно. Если в вас растет сострадательное сердце (о чем говорит Исаак Сирин), и вы подходите к этому с «космического» места (а не только как индивидуальная личность), то ваше сердце должно быть открыто, чтобы плакать с плачущими и радоваться с радующимися; а для актера это становится очень, очень «космическим» опытом, духовным опытом...

– Я бы больше доверял молитве, чем многим словам, при встрече с новым человеком. Просто бы сказал, что Православие – это самое замечательное, что вы только можете испытать, и что «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного...» (Ин. 3:16). И эта вера доступна для целого мира, для всего творения. Если кто-то имеет стремление ко Христу, то я бы сказал, что это самый совершенный дом. И если вы пришли из другой традиции, то время от времени вам будет немного неловко, но во всем этом есть такое великое благословение, ради которого стоит все перетерпеть.

Лично для меня этот путь похож на эпизод из шестой главы Евангелия от Иоанна, где Христос говорит: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). С того времени многие ученики отошли от Иисуса, а с Ним остались лишь двенадцать апостолов. «Не хотите ли и вы отойти?» – спросил у них Спаситель. За этим последовал ответ Петра, который так похож на то, что мое сердце чувствует по отношению к Православной Церкви. Эти слова можно интерпретировать так: «То, что ты сейчас сказал, мне тяжело до конца понять. Но у Тебя глаголы Вечной жизни. К кому же мне еще идти?!» Я также полностью очарован и, несмотря на неловкости и затруднения, чувствую эту выходящую за пределы реальности красоту и общение с Богом, которые не променял бы ни на что другое. Потому что это Церковь, которой две тысячи лет.

Мистическое общение между всеми верными тоже имеет огромную силу – осознание того, что когда мы на Божественной Литургии, то не просто молимся вместе. Мы молимся с универсальным Телом Христовым – с верующими, которые живы и присутствуют здесь; но мы еще молимся и с Телом Христовым, которое находится за пределами времени, и так соединяемся с Небом. Быть частью этого мистического опыта – это что-то, что нельзя передать словами – и этого невозможно найти больше нигде. Потому что это историческая Церковь, историческая вера.