Шесть десятилетий на клиросе

Детство

– Родилась я в Пензенской области, в деревне Варварино Макшанского района, – рассказала матушка. – Нас, семерых детей, с детства воспитывали в вере и благочестии. Папа был регентом в одном из храмов нашего района, мама не работала – сидела с детьми. Жили бедно. Времена были не из легких.

Вскоре мама увезла в нас в Ташкент, а папа остался в Варварино, работал, присылал нам деньги.

Потом стало совсем тяжело: началась война. Районы, где выращивали овощи, были далеко. Транспорта, который мог бы привезти оттуда продукты, не было. Мы почти голодали. Нас немного спасало то, что мама как многодетная получала пособие. На эти деньги старалась, как могла, содержать нас. И папа помогал. Потом, когда два брата ушли в армию, стало немного полегче.

Помощница святителя Луки

Папа у меня был регентом, поэтому я пела почти с рождения. Но петь не дома, а на людях я начинала в часовне в честь образа Богородицы «Всех скорбящих Радость», которая и по сей день находится на Боткинском кладбище Ташкента.

В те годы нашу епархию возглавлял епископ Лука (Войно-Ясенецкий), ныне прославленный Церковью в лике святых. Тогда в часовню народу ходило очень много: кладбищенский храм, освященный во имя Александра Невского, был обновленческим, и единственным местом в Ташкенте, которое не было захвачено обновленцами, оставалась часовня на кладбище. Поэтому мы все радовались, когда в часовенке бывали редкие богослужения: то акафисты, то молебны, то панихиды.

Литургии там не совершались, верующие Ташкента оставались без Причастия. Не слышала, чтобы православные Ташкента массово ездили причащаться куда-то еще, − только некоторые выезжали для этого из города. Где-то в районе, говорили, был какой-то старенький батюшка, и он тайно служил, крестил, исповедовал и причащал. Но я не знаю подробностей. Пасху и Рождество православные все равно отмечали, и на кладбища спокойно ходили. И с мусульманами дружили.

В кладбищенскую часовню приходил молиться владыка Лука. Приходил не один – его сопровождали два парня в мирской одежде. Он становился посреди часовни в архиерейской мантии и молился. Однажды он меня подозвал, отдал свой посох и, став на колени, начал молился.

Потом я неоднократно держала посох владыки Луки, пока тот молился на коленях.

Помню, однажды я пришла в часовню с двумя косичками, которые заплела мне мама. В этот день мы ждали владыку Луку. Он пришел и, как всегда, отдал мне свой посох. В какой-то момент службы я наклонилась, и косички стали висеть в воздухе. Владыка заметил это и убрал косички назад, за мою спину. Через какое-то время я опять наклонилась − он снова убрал мои косички. Сейчас мне смешно вспоминать этот случай.

Почему именно я стала посошницей владыки? Тогда поговаривали, что мальчикам не разрешали держать посох. Советские власти были против того, чтобы из мальчиков воспитывали будущих пастырей. И вот я случайно оказалась рядом с владыкой, и он меня попросил помочь ему. Была еще одна девочка, владыка сначала ее просил держать посох, но та отказалась. А я была попроще, не стеснялась и согласилась.

Помню, когда мы читали акафист, к часовне подъехала «скорая» и увезла владыку на операцию. Прихожане зашушукались, что женщина не могла родить. А потом мы узнали, что владыка спас и женщину, и ее ребенка.

Как прощались с владыкой Лукой, когда он покидал Ташкент, я не знаю. Он прослужил в Ташкенте мало и, к сожалению, нашей семье не приходилось с ним общаться.

Участница трудового фронта

Папа вскоре перебрался к нам. Но трудился он в большинстве случаев на приходах, находящихся далеко от Ташкента, − был там регентом и псаломщиком. Помогал нам деньгами.

Мама одна воспитывала детей.

После окончания школы я пошла на работу в пекарню, на Второй кондитерский комбинат. Там я проработала всю войну, и там же в 1946 году мне дали медаль «За трудовую доблесть». Сейчас я как участница трудового фронта получаю пенсию от государства.

Проработала я немного, стаж у меня маленький. Но все это время я, как могла, помогала нашей семье.

Через несколько лет владыка Гурий (Егоров) направил моего папу в Ленинабад (ныне – Худжанд, Таджикистан) псаломщиком и регентом. Я же стала петь в ташкентском кафедральном соборе Успения Богородицы.

Как архиерей мне мужа подбирал

Однажды во время одной из своих поездок в Москву правящий архиерей нашей епархии епископ Ермоген (Голубев) познакомился с Георгием Касперским. Оказалось, что молодой человек приехал поступать в Московскую семинарию в Загорск (ныне – Сергиев Посад), а у него даже документы не принимали из-за судимости (он был осужден по политической статье, но вскоре его реабилитировали – прим.ред.).

Владыка Ермоген сказал Георгию, чтобы тот приезжал в Ташкент рукополагаться во священника и служить. Прошло немного времени, и он приехал. Но как же Георгия рукополагать? Он-то не женат и монахом не хотел становиться.

Однажды после службы в соборе владыка Ермоген подошел ко мне и сказал, что нашел мне жениха. Я опешила и дерзнула сказать архиерею: «Я его не знаю, как же замуж за него идти?!» Владыка мне: «А я знаю! Вот вам мой наказ: в воскресенье подайте заявление в ЗАГС, регистрируйтесь, а через неделю венчайтесь». Я была растеряна, но почему-то согласилась выйти замуж за человека, которого даже не видела. Архиерейский жизненный и духовный опыт был для меня авторитетом.

Когда мы с Георгием пришли в ЗАГС, я осталась в коридорчике посидеть, а он пошел за анкетами для заявления. В секунду на меня такой страх напал. Я же человека совсем не знаю! Что же я делаю? И убежала из ЗАГСа.

Георгий – к владыке, описал ему ситуацию. В этот же день владыка прислал за мной машину.

Со страхом я приехала в епархию, где ждал меня архиерей. Георгия не было. Мы поговорили с владыкой, я рассказала, что боюсь выходить замуж за не знакомого мне челвека. Он ответил, что никакого страха быть не должно – он благословляет на брак. И опять повторил, чтобы мы с Георгием пошли на следующий день подавать заявление в ЗАГС, а через неделю венчались.

Назавтра подали заявление,  через пару дней нас расписали. Венчались в соборе, и сам владыка присутствовал на венчании. Это было в 1957 году.

Вот и все знакомство с моим мужем.

Слава Богу, мы прожили 40 лет, никогда не ссорились, муж ни разу не повысил на меня голоса, и между нами никогда не возникало недоразумений. Мы сразу почувствовали ответственность друг за друга. И это нас сплотило.

Собор и его люди

Старый собор был в очень плохом состоянии: стены почти сыпались. А в какой-то момент одна стена упала и задавила мужчину. У него было двое детей, и им до совершеннолетия выплачивали пособие от епархии. Только после этого происшествия было принято окончательное решение перестраивать собор; помогали всем миром, даже старушки носили кирпичи – по одному, по два – кто сколько мог поднять. Рабочие работали бесплатно.

В 50-60-е годы в собор ходило очень много народу, хотя и в храме Александра Невского на Боткино после 1945 года тоже стали служить. Основная масса людей собиралась все-таки в соборе. Сложно сказать, что их привлекало, − возможно, замечательные проповеди владыки Ермогена и архимандрита Бориса (Холчева)?

Отец Борис был подвижником и настоящим аскетом. Но я у него не исповедовалась, да и исповедовал он не всех: однажды даже отказал нашему регенту матушке Агафье, сказав, чтобы та ехала на кладбище.

А дочку мою именно он впервые исповедовал, когда ей семь лет исполнилось.

Он ее спросил после исповеди:

– Танечка, а ты «Отче наш» знаешь?

– Знаю. А Вы сами-то знаете?

– Да я то уж давно знаю, – ответил батюшка.

– А мне сегодня семь лет исполнилось, Вы придете ко мне на день рождения?

– Если ты позовешь, – улыбнувшись, сказал отец Борис.

– Ну, я не знаю − если мама разрешит.

Архимандрит Борис (Холчев) был очень строгим, многое запрещал. Но его любили тогда, почитают и сейчас.

Еще хочу рассказать об отце Александре Кошкине, ключаре собора. Он нас венчал. При нем проходили работы по перестройке храма. Батюшка денно и нощно находился в соборе, люди сдавали ему деньги на строительство собора, и он не взял оттуда себе ни копейки − даже отдавал всю свою зарплату на строительство. Так же делал и владыка Ермоген. Очень хороший был священник отец Александр Кошкин − настоящий и очень честный. И окончил жизнь по-христиански: утром встал, помолился и умер.

Отцы и дети

Одно время молодежь в храмы не пускали. Помню, под Рождество я пришла в наш собор с маленькими детьми − у нас с батюшкой сын и дочка. Меня не хотели пускать так называемые дружинники. Мол, детей оставьте, а сами идите. Но все равно прошла − куда же я без детей?

У нас с батюшкой четыре внука, правнуков пока нет. У дочки хорошие детки, два внука. Оба окончили университеты.

У мужа отец был священником в Иваново, и мы старались приезжать к нему в гости почаще. Он всегда давал нам очень мудрые наставления. Мы часами могли разговаривать о Боге, Церкви, о семье.

Сложно ли жить, будучи женой священника, ведь муж постоянно занят и принадлежит не себе, не семье, а Богу? Нет. Я все понимала: надо – значит, надо. И ежедневные службы, и требы, и поручения архиереев… А мой батюшка всегда меня поддерживал и помогал.

Хор

Я пою на левом клиросе Успенского кафедрального собора с 1951 года. Музыкального образования нет, я самоучка: в детстве папа научил, а потом хорошие регенты помогали.

На левом клиросе спокойно. Мы всегда пели молитвенно, левый хор – фундамент всего пения.

Меня неоднократно звали в правый, верхний хор. У нас был регент Юрий Александрович − когда я отказалась переходить из левого хора, он со мной год не разговаривал.

Сейчас я очень редко прихожу в собор − ноги болят, да и возраст уже не тот.

– Батюшка Георгий Касперский хорошо пел, читал и произносил проповеди, – вспоминает матушка Анастасия. – Мы вдвоем пели «Да исправится» Великим постом. И так пели… Люди стояли на коленях, молились и плакали. Очень хорошо у нас получалось, хоть батюшка мелодию немного переделал. Совместное пение в храме было для нас настоящим подарком. И мы всегда радовались тому, что можем прославлять Бога вместе.