Елена Кучеренко. Это что, все ваши? — или — Как я ждала четвертого ребенка

У нас родилась четвертая доченька. Несколько дней назад. И вот мы дома. Лежим с ней на диване, общаемся.

Она смотрит на меня (или «сквозь меня) своими «глубокомысленными» маленькими глазками и корчит рожицы. Хмурится, морщит нос-пятачок, складывает губы в трубочку, а потом вдруг начинает коварно улыбаться одной половиной рта. А я рассказываю ей, как ждала ее и как сильно ее люблю… Как готовились к ее появлению три старшие сестренки… Как папа хорошо убрался в комнате и все приготовил. И как молился в храме все время, пока я рожала.

И если честно, я даже плачу – от счастья. Все-таки новорожденные очень располагают к сантиментам. И не могу уже представить, что еще какую-то неделю назад у нас не было этой смешной «гномообразной» крохи…

Неприличная беременность

В эту беременность все было по-другому, не так как раньше.

Началось с того, что когда нашей третьей, Дуняше, было чуть больше полутора лет, мой «многодетный» энтузиазм куда-то испарился. И я, наверное, впервые за годы подумала: «Нуууу… Больше не нужно пока детей. Отдохнем…»

И тут же забеременела. Муж был доволен. Я не то, чтобы очень. А моя мама (человек железной советской закалки) на нервной почве несколько дней хихикала и все повторяла: «Родишь и пятого!»

На прием к гинекологу я нарядилась, как на праздник: надушилась, намарафетилась и сделала прическу. Чтобы показать, что я молода, хороша собой и вообще в прекрасной форме. А не «в сто пятьдесят седьмой раз старородящая, затрапезная и невыспавшаяся». Чтобы еще и врач не трепала мои и так пострадавшие нервы причитаниями по поводу многодетных.

«Ты опять беременна? – спросила моя прекрасная гинеколог. – Ну и молодец!»

Помрачение рассудка у меня вскоре прошло. Мне стало стыдно, что я не хотела этого малыша, который все понимает и все чувствует. Время от времени я просила за это прощения у своего живота и в радостном предвкушении перебирала горы детских вещей, которые остались от старших девчонок…

Знакомые известие о беременности восприняли неоднозначно.

Многие были за нас рады, кто-то смотрел как на сумасшедшую, а кто-то с не терпящими возражений апокалипсическими интонациями в голосе начинал жалеть нашего «бедного, несчастного папу».

В предыдущие разы я носила живот, как орден, всячески его выпячивая и с первого дня задержки надевая сарафаны для беременных. Сейчас же у меня начало складываться впечатление, что я сделала что-то неприличное.

С тремя (или с двумя и с животом) кто-то, конечно, косился, но не так, что б уж слишком. Все же это совсем не много. Да и четвертый живот – это не из ряда вон. Среди моих знакомых есть семьи, где шесть-семь детей.

Но, возможно, из-за моих, мягко говоря, скромных габаритов, казалось, что детей и животов гораздо больше, чем есть на самом деле. И с какого-то момента я стала ловить на себе очень активные недоуменные, а иногда возмущенные взгляды. Отдельные индивиды пялились так, как будто я голая иду по Красной площади.

«Это что, все ваши?» – строго спросила как-то модная женщина с тремя не менее модными пуделями. «Да, мои». «И будете рожать?» – брезгливо поинтересовалась она, покосившись на мое пузо. «А что?» – начала закипать я. «Да ничего, – дернула собачница плечиками. – Просто это не совсем нормально, столько детей». «А столько собак – это нормально?» – огрызнулась я.

В этот момент моя двухлетняя Дуняша, издавая хулиганские звуки, начала показывать одному из пуделей язык. «Вот видите! – победно изрекла дама. – Дети злые, а собаки добрые!» И начала утешать обиженного дочкой пуделя…

Взгляд из-под синих бровей

«О Боже!»; «Она еще и беременная!»; «Их же еще и вырастить надо!»; «Сектанты»; «Маньяки!»; «О, смотри, смотри!», «А сама-то мелкая какая… Как она их вообще рожает?», – слышала я периодически у себя за спиной.

Понимаю, что это звучит маразматически, но по моим наблюдениям, самыми агрессивно-настроенными к многодетности оказались… короткостриженные старушки с карандашными бровями в штанишках-капри. Не утверждаю, что они все такие, но в моем случае такие дамы – это был диагноз.

Они подходили, часто говорили: «Это, конечно не наше дело» и тут же начинали причитать о тяготах жизни, жестокости современного мира и о том, что дети – это дорогое удовольствие. И обязательно рассказывали какую-нибудь леденящую кровь историю о неблагополучной многодетной семье, где «заделанные по пьяни» придурковатые дети копаются в помойках и с младенчества курят и «киряют».

«Вот у нас одна внучка (внук) на всех бабушек-дедушек. Ой, такая чудесная. Веревки из нас вьет. Чуть что не по ее – кричит, ногами топает, дерется… Огонь, а не ребенок! А мы вокруг прыгаем, ублажаем..А что делать?!?»

При этом дамы в капри придирчиво меня изучали и даже как будто принюхивались, надеясь уловить в моем дыхании нотки дешевой водки (столько детей ведь на трезвую голову не заделываются). А одна, стыдливо опустив глаза, причудливо «украшенные» ярко-синими тенями и почему-то такими же синими нарисованными бровями, поинтересовалась «в курсе ли мы с мужем, что существуют современные, безопасные и даже полезные средства контрацепции»…

Вообще, в беседы вступали многие, не только «симптоматические» старушки. И я уже точно знала, что они спросят. Самые частые вопросы: «Все ваши?», «Как вы справляетесь?» и «Вам не надоело? Нужно же и для себя пожить…»

За ними обязательно следует: «А кем работает Ваш муж?» Кто-то даже робко интересуется не олигарх ли он? Однако не увидев бриллиантовой инкрустации ни на колесах наших недорогих самокатов, ни где-либо еще, доверительно произносили: «Вы, наверное, хорошо поимели с государства…»

После долгих объяснений, что и как мы получаем от государства, они смотрели на меня, как на душевнобольную. Но желая хоть как-то оправдать мою дурость, говорили: «Аааа… У вас одни девочки. Ясно! Папа хочет мальчика!» И не верили, что папе, на самом деле, все равно. Что он не маньяк который будет жестоко истязать меня, пока не появится долгожданный НАСЛЕДНИК, даже если он будет пятнадцатым или двадцать первым по счету…

… А УЗИ показало, что у нас опять девочка. «И что теперь будет делать ваш муж?» – начали спрашивать меня. Я не знала, как ответить. А что ему нужно сделать? Повеситься? Развестись? Уйти в монастырь?

Папа просто посмеялся… Правда, вскоре после моего выхода из роддома сказал: «Так, стоп! Следующий – Петечка».

Букет укропа и стиральный порошок

Никогда еще начало беременности не давалось мне так тяжело. Я еле таскала ноги, впадала в спячку везде, где останавливалась, и меня все раздражало. Даже я сама. Периодически просыпаясь, я «с лаем» бросалась на тех, кто находился рядом, и опять отключалась.

Потом это прошло, и месяцу к пятому у меня началась бешеная физическая активность. При полном отключении мозга.

Если в свою первую беременность я боялась пошевелиться, то в четвёртую рассекала по катку на коньках.

На восьмом месяце мы поехали в Оптину Пустынь, где жили в совершенно спартанских условиях с удобствами на улице, мылись также «на природе» и собирали землянику. Ну и молились, естественно. В итоге, меня в живот укусила оса. И там я впервые в жизни подцепила клеща. Я страшно испугалась (энцефалит, боррелиоз), но утешала себя тем, что в Оптиной Пустыни все благодатное, даже клещи и осы. Обошлось…

А потом начался укроп! Там же в Оптиной.

До этого за мной никаких «беременных приколов» не водилось. И на других пузатеньких дам с «завихрениями» типа жареной соленой клубники, я смотрела, как на симулянток.

Но в один роковой день я прогуливалась по двору нашего «околомонастырского» домика, где мы уже много лет в каждый приезд снимаем комнату. Проходя мимо грядки с укропом, к которому я всегда была более чем равнодушна, я остолбенела. У меня потекли слюни, и я с удивлением осознала, что если сейчас же не наемся этой зеленой, свежей сочной, ароматной, вкуснейшей и т.д. и т.п. травы, то случится что-то страшное.

К нашему отъезду укропная грядка полысела почти на две трети. Не знаю, заметили это хозяева (дедушка с бабушкой), но они тактично молчали. И даже пригласили приезжать еще. А мне было стыдно признаться старичкам, что я так нагло паслась у них в огороде.

До конца беременности укроп стал моей навязчивой идеей. Я поедала его пучками, иногда прямо у рыночного прилавка, где только его купила. «Бедная ты, бедная, – говорила мне продавщица. – Другие беременные селедку, шоколадку. А она…»

Я мечтала о нем дома, на прогулке, в храме на службе. А однажды, когда муж сделал мне приятное и подарил чудесный букет, я, благодарно ему улыбаясь, поймала себя на мысли: «Какие прекрасные цветы. Жаль только, что это не букет укропа…»

Параллельно начался стиральный порошок.

Как-то мы поехали в «Ашан», чтобы к появлению малышки заранее все купить. Бегая по магазину, я оказалась в отделе бытовой химии. Вдохнула полной грудью и поняла, что мне здесь ХОРОШО!

Я восторженно бродила между жидкостями для мыться посуды, антижировыми спреями, средствами для чистки унитазов и т.д., все обнюхивала и не могла остановиться. Но больше всего меня «зацепил» стиральный порошок «Тайд». И не абы какой, а «Белые облака».

Теперь дома я маниакально жевала укроп, занюхивая его «Тайдом». И гнала от себя навязчивую мысль налить в ванну воды, насыпать порошка и совершить «заплыв». Узнав об этом, наш кум-дьякон (а по совместительству психолог, работающий, в частности, с наркозависимыми) пригласил меня на прием.

К концу беременности у меня вообще случилось что-то с обонянием, и, помимо «Тайда», я «балдела» от всяких хлорок, «Сифов» и «Мистеров Мускулов»… И как можно чаще драила «Кометом» полы и ванну с туалетом. Не потому, что я такая работница, а чтобы вдохнуть «драгоценные» пары.

А еще меня стали дико раздражать всякие мои крема и средства гигиены с «ванилькой», «клубничкой», «шоколадкой» и т.д. Мыться я могла исключительно двумя вещами: суровым мужским гелем для душа под названием «Гроза» и вонючим дегтярным мылом. Для меня это было лучше всяких духов. Не знаю, как для окружающих… 

«А жить так хочется, ребята…»

Родов я боюсь всегда. Ужасно. И чем дальше, тем больше.

Смелее всего (если можно так назвать зеленую от страха меня) я была, когда рожала старшую, Варвару. Наверное, потому, что еще не совсем представляла, как это…

А в четвертый раз я даже не паниковала. Я сходила с ума! Началось это незадолго до родов. Во-первых, мне сказали, что ребенок для меня крупный. И я была уверена, что мне обязательно сделают кесарево, потому, что сама я не разрожусь. И это «стыд и срам» – произвести на свет троих детей и дать, чтобы тебя «почикали» на четвертом…

«Но, с другой стороны, лучше бы, конечно, кесарнули, – думала я дальше. – Главное, чтобы успели. А то полезет этот крупный ребенок, застрянет (а он обязательно застрянет, иначе и быть не может), задохнется и умрет. Умру и я. И все с горя умрут. Муж – то ладно, поплачет и уйдет в монастырь (он как раз недавно сказал, что если бы я в свое время не образовалась у него на пути, был бы он сейчас где-нибудь в нашей любимой Оптиной Пустыни)… А вот старшие дети точно не переживут…»

Ситуацию усугубляло еще и то, что я в итоге перенашивала. К концу беременности у меня болело все, что только можно, я не могла ни есть, ни спать, ни сидеть, ни стоять. Я чувствовала себя старым полудохлым слоном, и мне казалось, что я не рожу никогда.

Каждый вечер я говорила мужу, что «О!О! Хватает! Сегодня ночью точно поедем». А утром благополучно просыпалась в своей постели и начинала ощупывать живот, проверяя, не проспала ли я собственные роды. И не знала, жалеть ли мне, что я все никак не отмучаюсь, или радоваться, что Господь милостиво подарил мне еще один день жизни.

В общем, это было отвратительное состояние, когда и носить уже не можешь и рожать боишься.

Церковные старушки (и не только старушки) знавшие о моей истерии, пеняли мне за мое неверие, маловерие, малодушие, ропот и всяческие другие подобные грехи. И утешали, что «даже если ты, раба Божия Елена, действительно умрешь, то на все воля Господа, и принять ее нужно с радостью». Я, конечно, понимала, что они правы. Но «с радостью» как-то не получалось.

Роддом, где появилась на свет наша третья, Дуняшка, и где врачи просто меня покорили, был закрыт на мойку. И мне предстояло определиться, куда ехать «умирать во время родов».

Каждый вечер, скрупулезно рассказав пришедшему с работы мужу, как мне плохо, страшно, какие проблемы, где болит, где тянет, как тошнит, чем рвет и т.д., я начинала вслух прикидывать:

«Маша рожала там-то, все прошло хорошо, но вот Клава жаловалась…. Нет, туда не поедем… А в этом я уже была с Соней. Больше — ни-ни. Хотя Таню, например, там все устраивает. А еще там шикарные пирожки в буфете… А может в тот? Нет… Там Марине какую-то пакость занесли и еще денег содрали немеренно… Ну почему мой на мойке? Это дурной знак! Никогда мне не везет!»

В итоге, мы выбрали очень старый и очень хороший роддом, где побывали многие наши знакомые, и о котором мы слышали только прекрасные отзывы. Даже врач, которая вела мою беременность (точнее последние три), сказала, что там изумительный персонал, супер-профессиональный и страшно-приветливый. И я втайне надеялась, что эти потрясающие эскулапы меня спасут, хотя бы в самую последнюю минуту.

Страшно-приветливый персонал

В два часа ночи с 13 на 14 августа у меня отошли воды, я разбудила мужа, и мы стали собираться. Пока супруг варил себе кофе, я на нервной почве начала красить ногти – помирать, так красивой.

В роддом со «страшно-приветливым персоналом» мы приехали в 5 утра. Без контракта, без договоренностей. Как «рядовые» граждане, поверив, что «там все бригады изумительные».

«Какие роды?», – сонно спросила меня молодая медсестра. «Четвёртые!» «Какой кошмар!» – сказала она.

Все оформив и облачив меня в больничный наряд, который был размеров на 7 больше моего (но тут уж нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Нужно было больше есть морковки, как сказал мне однажды один доктор), заспанная медсестра позвала такую же заспанную «клизмистку».

«Вот смотри, у нее четвёртые роды!» – сказала она ей. «Вот, блин! – «страшно-приветливо» ответила та. – Ну и чего сидим? Встали – пошли»…

После необходимых процедур меня отправили собственно рожать.

Врач, к которому меня отвели, около получаса оформлял какие-то бумажки и за это время даже не взглянул на меня. А потом вообще куда-то ушел.

«Вы что, рожать?» – спросила еще минут через 10 пробегавшая мимо медсестра. «Нет, что Вы, – подумала я про себя. – Я просто всегда мимо роддомов ночами прогуливаюсь. Вот решила зайти посмотреть, чем вы тут занимаетесь».

«Вообще-то да», – ответила я. «А что так тихо-скромно сидим?» – удивилась медсестра. «Могу поорать!..»

Еще через какое-то время пришла новая врач. «Какие роды?» – поинтересовалась она. «Четвёртые». «Вот блин! (это у них, видимо, страшно-приветливое приветствие такое). А что молчите?! Быстро на кресло!» Было около семи.

Наконец-то «изучив» меня, доктор пообещала сделать мне эпидуральную анестезию в полдевятого утра, и исчезла…

«Борясь» со схватками, я бродила по коридору предродового отделения мимо «боксов» (там разрешают) и рассматривала других рожениц.

«Мне больно! Понимаете?! Если вы сейчас же ничего не сделаете, я выброшусь в окно», – кричала очень импульсивная и стильная «мамочка» в татуировках. «Да бросайся, какие проблемы, – ворчала пожилая санитарка в коридоре. – Быстрее родишь».

«Я вся онемела, умираааю», – простонала из другого бокса (в котором теоретически лежала я) другая «мученица». Я подошла, девушка, действительно была какого-то странного голубоватого цвета и в полуобморочном состоянии.

В коридоре как раз о чем-то совещалась группа в белых халатах. «Простите, – обратилась я к ним в промежутке между собственными схватками. Там девушке плохо. Говорит, что умирает». На меня никто не обратил внимания. Я повторила свою речь. «Это нормально, – махнул рукой один из них. И вы не бродите тут. Тоже ложитесь».

«Ага, щас! – пронеслось у меня в голове. Чтобы и я того… Лучше поброжу».

«Аааааа… – Раздался откуда-то истошный крик. – Все! Это конец!» … «Халаты» продолжали невозмутимо беседовать. А ворчливая санитарка, вновь проходя мимо, оптимистично пробубнила: «Размечталась. Это только начало».

В общем, я четко поняла, что: 1) я, правда, здесь самая тихая (пока); 2) если мне где и суждено окончить свой земной путь – то именно здесь, в этом «прекрасном» роддоме, где все бросаются из окон и «мрут как мухи».

«Смотрите, что вытворяет, – опять ворчала санитарка, возвращаясь, – театр одного актера». «А что такое?» – заинтересовались, наконец, роженицами беседующие эскулапы. «Да та, что из окна бросалась, на пол упала и катается. Может и мне рядом поваляться? Да нет, штаны белые».

Я не удержалась и побрела посмотреть. Девушка в татуировках и правда валялась на полу и «чехвостила» нашу медицину на чем свет стоит…

… Полдевятого. Я подошла к врачам (точнее, уже подползла). «Простите, меня в это время обещали обезболить». Они переглянулись и улыбнулись.

«А кто обещал?». «Нуууу, доктор такая… В белом халате», – объяснила я. «Да, это отличительная примета, – согласились они. – В общем, мужайтесь. Вас обманули. В девять у нас пересменка, поэтому в 8:30 ни один анестезиолог вам ничего не сделает. Он уйдет, кто за вас будет отвечать?»

«Аааа. Ооооой», – это у меня началась очередная схватка. «Вот только не нужно инсинуаций, – повысил голос один из «халатов». – Какие роды? Четвертые? Тем более… Ведите себя достойно! Пересменка закончится, вас обезболят»… Я отползла…

Полдесятого… Пересменка закончилась. «Меня обещали обезболить», – обратилась я к врачам. «У нас конференция, все потом!» – замахали они на меня и куда-то толпой ушли.

«Не отвлекайте людей, видите, у них дела», – строго сказала мне ворчливая санитарка. «А когда они вернутся?» «А кто их знает, – пожала плечами она. – Может, через пятнадцать минут, может, через час…И давайте-давайте, идите с прохода, нечего тут раком стоять»… Я поползла…

По причине конференции на нескольких рожениц остались две акушерки.

«У меня потуги, я рожаааааю, – закричала вдруг из соседнего бокса девушка в татуировках, которая грозилась выброситься из окна, а потом валялась на полу.

«Здесь все рожают, – захихикали акушерки, которые в это время обсуждали в коридоре кабачки со своих дачных огородов (а я там во всяческих позах передвигалась). – Так! Не ори! Сначала у твоей соседки примем, потом у тебя. Видишь, все на конференции?»

«Да у меня голова уже между ног торчит! – завопила девушка (далее пошла непереводимая игра слов). – Мне что, самой у себя роды принимать?!»

Я как раз была напротив ее палаты. Девушка сидела на стуле (специальном с дыркой), и у нее, действительно, уже показалась голова малыша. «Вот, блин! – завопили в ответ прибежавшие акушерки. – Правда, рожает!» И закинув «мамочку» на койку, тут же в предродовом подхватили «вылетевшего» ребенка.

«Что блин, то блин, – промелькнуло у меня. – Точно угробят». Но тут все пришли с конференции, включая долгожданного анестезиолога, и мне сделали обещанную «эпидуралку». Только обезболила она почему-то только одну половину. «Ничего, бывает», – ответили врачи на мои жалобы…

В общем, в тот день что-то не сложилось в «самом прекрасном роддоме».

Немного о самом главном

Но было 14 августа, начало Успенского поста, а в нашем храме Архангела Михаила в Тропареве еще и престольный праздник, а значит, две литургии. И наш папа, после того, как меня отвез, сразу отправился туда алтарничать.

Он прислал мне сообщение, что все батюшки за нас молятся, все знакомые прихожане, сотрудники храма. Церковные «тетушки» потом рассказывали, как они переживали. И сразу, как только муж им объявил, что отвез меня, стали читать Евангелие.

А еще Вадим разместил сообщение в Интернете. Я потом с радостью открывала для себя, сколько хороших людей обо мне вспомнило. И эта молитвенная поддержка очень чувствовалась, правда.

Несмотря на всякие пересменки, конференции, «страшно-приветливый персонал», все у меня прошло хорошо. Это были самые легкие роды из всех четырех. И самые безболезненные. И это при том, что дочка весила 3600, а мне говорили, что больше 3 кг сама не рожу (до этого у меня и были 2460, 3050 и 2870).

Помню, как во время потуг акушерка кричала мне: «Ты только не тужься, ни в коем случае не тужься (кто рожал, понимает, что такое не тужиться на потугах). Порвешься вся! Плечи застряли! Не тужься, плечи ребенку сломаешь!» И я старалась не тужиться.

Но в итоге не было ни одного разрыва или разреза. И плечи доченьки на месте. Слава Богу!

В общем, не «устоял» наш российский роддом с его «прибамбасами» против соборной молитвы. Если Господь хочет, чтобы все было нормально, оно будет. Не смотря на внешние обстоятельства.

А, возможно, и обстоятельства были не самые худшие, просто меньше нужно истерить – у страха глаза велики. И больше полагаться на Бога. И знаете, в следующий раз я опять поеду в этот роддом… Наверное…. Мы же слышали о нем только хорошие отзывы. Может, в тот день просто звезды не сошлись. Или в голове у меня что-то не сошлось – все беременные такие нервные!

… Правда, на следующий день уже в послеродовом отделении, я еле встала с кровати, потому что у меня самым диким образом болела голова. Врачи, к которым я обращалась, говорили: «Это нормально», а на просьбу дать хотя бы таблетку анальгина, говорили: «У нас в роддоме анальгина нет, не тот профиль».

Только на третий день, когда нас уже отправляли домой, акушерка, которая меня смотрела, и которой я также пожаловалась на головную боль, очень удивилась, что я до сих пор молчала. «Да я всем говорила», – возмутилась я.

Она позвонила анестезиологу, оказалось, что это осложнение после «эпидуралки», и мне стали делать какие-то уколы. И предлагали остаться еще на денек – на всякий случай. «Ни в коем случае», – ответила я. «Что, вам у нас не понравилось?» – спросила эта последняя акушерка, действительно, очень приветливая.

***

P.S. Сейчас Антонине (так мы назвали дочку) уже больше двух недель. Это мое повествование я писала одним пальцем на телефоне, в моменты, когда ее кормила, так что процесс занял не один день. Мы освоились дома и даже крестили и уже причащали ее… В общем, жизнь идет своим чередом.

Меня часто спрашивают, не устаю ли я, не трудно ли мне? Я не знаю… Может, и устаю, но для меня же ничего кардинально не изменилось. Я уже много лет живу в этом ритме, и он мне нравится. На самом деле, стыдно уставать, когда есть семьи, где по десять детей. Да и помощниц у меня много.

Вообще, между тремя и четырьмя детьми разницы почти никакой. Если не считать того, что нервов гораздо больше (но тут уж нужно учиться справляться с собой), но радости и любви тоже в разы больше.

Я успеваю ровно столько, сколько успевала. И не успеваю столько же. Главное – не зацикливаться.

Ну да, я могу попшикать голову пеной для бритья вместо лака, когда судорожно собираюсь с детьми на прогулку. Но со старшей дочкой я однажды забыла надеть на улицу юбку… Я могу накапать Соне в молоко пустырник вместо прополиса. Но с первой я сама пила этот пустырник чашками, потому что мне казалось, что жизнь превратилась в сумасшедший дом… Разыскивая Тонину соску, я могу обнаружить ее во рту у Дуни. А попросив Соню отнести в стирку пеленки, найти их в мусорном ведре… Но ведь мир от этого не рухнул…

Меня спрашивают, уверена ли я, что это мое. Да, я уверена. Конечно, я не сделала блестящую карьеру, как многие мои знакомые. Я не развиваюсь профессионально. И не зарабатываю кучу денег. Я просто домохозяйка. Но быть мамой для меня важнее, правда. И сейчас я чувствую, что в моей жизни наступает ПОЛНОТА. А с другой стороны, дети самореализации и творчеству не помеха, скорее – стимул. И дома можно сделать многое, нужно только захотеть.

А еще у меня почти нет времени «пожить для себя». Но я этого и не хочу. Потому что «жить для себя» – это одиночество. И нет ничего страшнее…

…Мой муж, кстати, говорит, что «отрожавшись», я стала слишком активная, пытаюсь всеми руководить и все контролировать.

«А какая ты была хорошая беременная, – ностальгически вспоминает он, – занималась собой, своим животом, своей тошнотой, тем, что у тебя все болело… Да! Для мира в семье тебе обязательно нужно ОБРЕМЕНЕНИЕ»…

В общем, вот так. Четверо детей в нашей семье обременением не считаются. Может правда, пора задуматься о пятом животе? Наверное, сын – это тоже прекрасно.