Духовник многоликой паствы

— Отец Иоанн, какие вехи в истории вашего прихода вы считаете самыми важными?

— История прихода — это прежде всего история живых людей, которые заполняют храм. Это — русские эмигранты первой волны, которых в Венгрии было, конечно, немного. После окончания Второй мировой войны эта община практически сошла на нет: русские, понимая неизбежность наступления коммунистической диктатуры, старались уезжать из Венгрии. Свое нынешнее помещение в особняке на улице Лендваи приход получил в 1950 году. Его костяк составили русские, приехавшие из Югославии, откуда они были изгнаны из-за конфликта югославского лидера Иосипа Броз Тито со Сталиным. Венгерское государство предоставило им в этом жилом доме первый этаж, где сейчас и располагается церковь во имя Преподобного Сергия Радонежского. Фактически это домовый храм. Первым настоятелем прихода был замечательный священник протоиерей Михаил Толмачев, который в 1973 году уехал в Австралию, где и скончался.

На этом приходе было не так много людей, потому что Венгрия никогда не была центром русской эмиграции, подобно Праге, Берлину или Парижу: сказывалось и отсутствие тесных исторических связей между Россией и Венгрией, и трудный для изучения венгерский язык. Однако, несмотря на малочисленность, история прихода очень содержательна, ведь все наши эмигранты были личности очень интересные. Они задали очень высокую духовную планку, на которую есть смысл равняться по сей день. Правда, я, приехав сюда в 1989 году из Ленинграда, застал уже немногих.

— Кто были прихожане храма в годы коммунистического режима, до него и после его падения?

— Прихожане храма были преимущественно русские люди, хотя у нас было несколько венгров, которые, ведомые высокой духовностью отца Михаила Толмачева, полюбили этот приход. Но в основном у венгров есть свой храм — кафедральный собор Успения Божией Матери на площади Петёфи.

В жизни же русских мигрантов было одно отрицательное явление, в котором выразилась вся горечь русской истории минувшего века: они делились на партии. Были мигранты, которые приехали в 1920-е годы, и мигранты, которые приехали в 1949–1950 годах после разрыва отношений между Венгрией и Югославией. Эти две группы, состоявшие из нескольких десятков человек, не очень ладили между собой: некоторые эмигранты сюда в храм не приходили, потому что приходили другие, которых они не любили. Среди эмигрантов первой волны были такие, кто в 1944 году (после вхождения советских войск в Венгрию) попал в ГУЛАГ и, чудом уцелев, потом вернулся. Таким людям к советской системе привыкнуть было очень трудно. Поэтому тех, кто проще встраивался в систему, они воспринимали с подозрением. Это противостояние я застал уже в самом конце: человеческий водораздел, к сожалению, долго оставался между людьми.

Для обеих групп была характерна колоссальная бедность: как правило, им было очень сложно интегрироваться в венгерский социум. Но в плане пастырского окормления с ними было нетрудно работать: общеобразовательный уровень этих людей был гораздо выше, чем, скажем, у эмигрантов из СССР периода распада или из постсоветской России.

Когда я приехал, стали появляться и новые категории прихожан: те, кто в Венгрии работали по контрактам, супруги из совместных браков. Изредка даже, набравшись смелости и сильно рискуя, приходили военные из Южной группы войск.

— Были ли все-таки люди, которые, помимо настоятеля, сплачивали общину?

— Безусловно. Была киевлянка Лидия Станиславовна Драганова, из старых прихожанок. Ее отец, офицер царской армии, был расстрелян в 1918 году большевиками. Семья бежала в Югославию, там она закончила Русский Мариинский Донской институт. В 1950 году приехала в Венгрию. Много лет у нас старостой прихода был Федор Иванович Баранов. Он, человек необычайной доброты и духовности, приехал в Венгрию в 1920 году еще ребенком. Ведя совершенно тихую повседневную жизнь, они тем не менее были очень заметны в храме: читали, пели на клиросе, помогали во всем бескорыстно и безотказно, забывая о себе и думая лишь о благе духовного делания. Это, конечно, были люди очень хорошо образованные, они совершенно свободно говорили на нескольких языках: в обиходе был, как правило, французский и немецкий, потом они выучили и венгерский.

Но, однако, я должен заметить, что эти безупречные в христианском отношении люди не смогли передать свой духовный настрой детям. Это, может быть, самая тяжелая для меня как для священника и душепопечителя загадка: как передать духовность следующим поколениям? Дело в том, что христианская вера — это не какое-то наследство, не какая-то вещь, которая передается от человека к человеку; ее приобретаешь сам. Самое обидное, что эмигранты воспитывали детей в церковном духе, а дети, безупречно знающие русский язык, в церковь не пришли. Это, конечно, парадокс! Очень грустно, но поучительно…

— Вы прибыли сюда на пастырское служение как раз тогда, когда произошла смена политического режима. Каким оказалось поколение эмигрантов, прибывших в Венгрию в начале 1990-х годов?

— Мне, может быть, повезло, что я как раз застал этот важный водораздел. В Венгрии с 1985 года происходили очень интересные процессы. Нельзя сказать, что Церковь была в гонимом положении: после свержения диктатуры Матьяша Ракоши в 1956 году произошло значительное смягчение по отношению к религии. В 1960–1980-е годы в Венгрии Церковь обладала гораздо большей степенью свободы, нежели в Советском Союзе. Люди могли спокойно приходить в храм, никто их особенно не трогал. Безусловно, люди верующие не продвигались по административным должностям, были препятствия, рождались разные предубеждения и стереотипы, но такого страшного давления на верующих, как в СССР, не было.

1989 год начался с того, что в Венгрии появилась «армия» новых мигрантов из Советского Союза. Это были не обязательно русские — могли быть и украинцы, и белорусы, и молдаване. Они искали лучшей жизни по экономическим соображениям. Но при этом многие из них, когда появился свободный доступ к Священному Писанию и к той информации, которая раньше была запрещена, пытались найти контакт с Церковью. В результате храм стал наполняться очень разными людьми. Познакомившись с ними, я вынужден был с грустью отметить: со старой Россией нас ничего не связывает, мы начинаем писать страницы нашего прихода с чистого листа, о прежней традиции, прежних поколениях надо было забыть. Могу лишь предположить, что и в России ситуация примерно такая же: мы очень хорошо помним свое советское прошлое, мы все из него вышли. И это имеет, конечно, колоссальное отрицательное влияние!

Да, такие люди пришли, но из этого «материала» тоже нужно что-то лепить. Это не беда. Ведь раз Господь таких людей дал, значит, с такими людьми и надо трудиться.

— Как в дальнейшем строилась ваша пастырская работа с новыми прихожанами?

— Все-таки для основной массы Церковь — это некое место, где всё происходит формально, где можно получить какие-то указания и предписания: сделай это — получишь то. Для них Церковь играет роль клуба, такого места, куда можно прийти, поставить свечи, можно получить какую-то помощь, утешение, когда они время от времени в этом нуждаются. То есть у них в основном потребительское отношение к Церкви, с чем я, естественно, постоянно борюсь. Однако все-таки костяк прихода составляют те люди, которые тянутся к духовной жизни.

Важная для священника задача — этих людей найти. По сути дела, я говорю о тех, кто воцерковились уже здесь, в Венгрии. За эти 20 лет они просто нашли Христа и пришли к Нему. На нашем приходе их не так много, но я совершенно спокойно могу на них опереться и с их поддержкой строить свою духовную и пастырскую жизнь. Для нас, естественно, очень важно, что центр нашей жизни — Господь. С моей точки зрения, никаких идеологем, никакой политики в церковной нашей жизни быть не должно. И это внутреннее чутье я стараюсь всем прививать.

— Уже не опасаетесь, что приход может превратиться в «русский клуб»?

— Храм не должен превращаться в клуб ни при каких обстоятельствах! Вообще у Церкви вечные цели, она не должна сбиваться на сиюминутные мелочи. Конечно, связь людей с Отечеством, с родной культурой необходимо сохранять. Это очень важная задача, но не самая главная. Связь с Христом — вот что самое главное. Ведь они могут остаться православными русскими, в том числе и когда хранят свою живую связь с Господом. Поэтому мне как священнику приходится расставлять акценты. Это и есть ежедневная пастырская работа — незаметно строить всё на Евангелии. Очень важно, чтобы в сознание ваших потенциальных прихожан вошло, что духовная жизнь — Христос, это основа основ, всё остальное вторично. Если священнику удалось этого добиться, тогда Церковь никогда не будет «русским клубом».

Здесь важно следить за тем, чтобы не было разделения по этническому признаку. У нас, кстати, сейчас 10% прихожан — венгры, очень большой процент русскоговорящих людей с Украины и из Белоруссии. Именно поэтому для нас важно помнить, что Царствие Божие не от мира сего, что Церковь не должна быть связана ни с территорией, ни с каким-то географическим пространством.

Именно здесь очень понятен вселенский характер православия. Мы немножко забыли это слово: всегда уповаем на свою исключительность, русскость, а в этом деле проявление такой скрытой гордыни, некое убеждение, что мы «лучше всех». Но в условиях, в которых живет наш приход, это невозможно; здесь нельзя замыкаться на самих себе. Поэтому я всегда стараюсь руководствоваться принципом апостола Павла: Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22). Нужно, сохраняя свое лицо, научиться быть тонкими, чуткими, открытыми. Именно этого от нас ждет Христос.

— Как строится работа с семьями, возникшими в результате смешанных браков?

— Такие семьи нужно расценивать как данность. У людей, которые живут в совместных браках, иногда бывает очень щемящая ностальгия по Отечеству, которая, если с ней не работать в духовном плане, может принять очень нездоровые формы. Таким людям я всегда напоминаю, что на то, что они оказались в Венгрии, тоже есть воля Божия, это тоже свидетельство, причем вполне конкретное свидетельство о Христе.

Проблема смешанных браков — это непростая проблема, потому что у всех у них (вместе учившихся или работавших в СССР или в Венгрии) возникает вопрос: как воспитывать детей? В какой культуре? Венгерской или русской? И вот тут, я полагаю, для человека самое главное — понять, что Христос не имеет национальных границ: Он для всех одинаков. Если человек смог это понять, то он сможет стать настоящим православным, пусть даже он вырос в традициях венгерской культуры. Тут не надо упирать на свою «русскость». Самое главное, чтобы человек, обретая Христа, стал православным. Это снова к вопросу об иерархии ценностей: православный венгр, православный русский — они ничем не отличаются друг от друга в глазах Христа.

Помимо этого у смешанных браков есть еще один разрез: миссионерский. В смешанных браках как минимум очень терпимые отношения к духовной жизни своей половины. Но я знаю не один случай, когда русские жены своих неверующих мужей (а большинство венгров — люди абсолютно к религии индифферентные) своим добрым примером смогли убедить в красоте и истинности Православия. Вот это выдающееся достижение для духовной жизни, когда реализуется завет апостола Павла в Послании к Коринфянам: женщина, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с ней, не должна оставлять его. Ибо неверующий муж освящается женой верующей, и жена неверующая освящается мужем верующим (1 Кор. 7, 14).

В нашей общине большая часть людей из смешанных браков. Регент церковного хора Иван Хегедюш — преподаватель Будапештского университета. Его мама много лет духовно окормлялась у известного московского священника протоиерея Александра Егорова и сумела свою глубокую веру передать сыну и супругу-венгру, который принял православие. Полагаю, что многое зависит от  усердия и такта тех, кто желает приобщить своих родных и близких к сокровищам православия.

— Чем является русская духовная культура для ваших прихожан из этнических венгров? Говорят ли среднестатистическому прихо­жанину-венгру такие имена, как Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Ксения Петербургская?

— Да, конечно. На самом деле люди приходят сюда, иногда даже не понимая языка. Поэтому я часто им говорю: «Братья и сестры, вы знаете, у нас есть кафедральный собор (храм Успения Божией Матери на площади Петёфи), где богослужение идет на венгерском — может быть, там вам будет лучше». Но многие остаются здесь и говорят: для нас именно русское богослужение на церковнославянском языке имеет особое «излучение». Конечно, они многое знают о Серафиме Саровском, о Преподобном Сергии Радонежском, прочих русских святых.

Судьбы венгров складываются по-разному. Какая-то часть находит дорогу к православию именно через интерес к России, русской культуре. Другие пришли к Православию через интерес к истории древней Церкви, к Византии и ее культуре. Многие оказались в греческом приходе (юрисдикция Константинопольского Пат­риархата). Это люди, как правило, ищущие, хорошо образованные, с очень высокими запросами и в культурном, и в духовном плане. Я всегда приветствую приход таких людей, тем более что они появляются здесь не из любопытства, а именно потому, что ищут истину. Это важно. Например, наш чтец венгр Дьёрдь Шомлаи. По образованию он тибетолог, рафинированный интеллектуал. Дьёрдь перешел в Православие уже давно, еще в начале 1980-х годов, начав интересоваться Византией. Сейчас он уже человек пожилой, и без него нашу общину представить себе невозможно. Также хороший пример — единственный в нашей епархии венгр-монах, иеромонах Ефрем (Сабо), пришедший в Православие из кальвинизма в 1972 году. Его потрясла глубина православного богослужения, которое предопредилила его выбор. Епископ Феофан (Галинский), возглавлявший венгерские приходы в середине 1990-х, совершил его монашеский постриг. Он истинный, настоящий монах-аскет, духовный образец для всех. Долгие годы он вел очень активное социальное служение, трудясь совершенно безвозмездно.

— Отец Иоанн, расширилась ли в последние годы ваша паства?

— Огромный отток был в конце 1990-х — начале 2000-х годов. Но сейчас всё стабилизировалось, приезжают новые люди. Особенно из Украины. Из России тоже приезжают, но поменьше. Оттока уже нет. Но что касается статистики, то, конечно, за последние два-три года людей в храме стало значительно больше. Меня радует, что стало больше тех, кто ищет подлинной встречи с Богом. Важно, что по-настоящему воцерковляются те, для кого храм — это не «русский клуб», а дом Божий, где люди учатся духовно расти, познавая азы церковной жизни. Я всегда стараюсь с пониманием относиться к тем, у кого возникают проблемы: как жить, как устроиться в специфических венгерских условиях. В современном мире очень много вызовов, и людям здесь не просто адаптироваться, часто они чувствуют себя неуютно. Моя задача — помочь им стать на ноги в духовном отношении, ведь они не просто приносят свои скорби и радости, но и пытаются через них найти свой путь ко Христу. В воскресные дни приход набит битком.

— Как вы организуете катехизацию новопришедших верующих? Как ведете духовное и богословское просвещение среди прихожан «со стажем»?

— Во-первых, я много лет читаю лекции по Священному Писанию, потому что считаю одним из очевидных изъянов современных прихожан очень плохое знание Ветхого и Нового Завета. А ведь тексты нашего богослужения — это переложение и осмысление Священного Писания. Слово Божие — основа катехизации для тех людей, которые приходят. Как раз сейчас я читаю прихожанам курс бесед по Апокалипсису, опираясь на замечательные лекции отца Ианнуария (Ивлиева). Помимо этого у нас есть лекции и по богословию, представляющие собой катехизис в развернутом виде. Это беседы в основном со взрослыми.

Что касается детей, то я считаю, что с ними должен заниматься опытный педагог. Я строю свою работу со взрослыми в надежде на то, что они свой опыт и видение своей веры передадут как-то детям, потому что это более благодатный материал.

Также ведем просвещение и по новейшей истории Русской Церкви: в нашем храме открыта галерея, посвященная новомученикам и исповедникам Российским. Я всем рекомендую труд, который издал Свято-Тихоновский гуманитарный университет, «За Христа пострадавшие» — стоит у нас на аналое. Я считаю, что новомученики — это те святые, которые имеют ключевое значение для судеб Русской Церкви и для наших христиан. Когда в августе прошлого года я сопровождал духовенство нашей епархии в Москву, я решил обязательно показать нашей делегации, особенно венграм, Бутовский полигон.

— Отец Иоанн, переводится ли какая-нибудь православная литература на венгерский язык?

— Да, конечно. Хотелось бы отметить, что ряд венгерских православных ученых-патрологов — Иштван Бугар и Иштван Перцелл — перевели на венгерский язык много святотеческих трудов с интереснейшими комментариями. Протоиерей Тибор Имрени, служащий в Сегеде, перевел с английского языка труды по догматике и основному богословию таких известных авторов, как архиепископ Каллист (Уэр), протоиерей Фома Хопко. Очень важно, что в последние годы переведены на венгерский труды митрополита Илариона (Алфеева), управлявшего  нашей епархией много лет и оставившего о себе добрую память. Все это помогает венграм лучше понять православие.

— Каким вы видите будущее вашего прихода в условиях секулярной Европы, где в атмосфере современного потребительского общества вопросы религии и веры явно отходят на дальний план?

— Очевидно, что донести слово Божие до людей с каждым поколением становится всё тяжелее. Современный мир диктует свои правила, и найти путь к Господу, найти Христа внутри себя людям становится всё сложнее. Но нельзя терять надежды, ведь будущее в руках Божиих. Поэтому, конечно, всё зависит от крепости человеческих сердец, от степени их веры. Если они будут возгревать эту веру, если она будет теплиться, то, конечно, и будущее есть. Оно созидается в соработничестве с Богом; в этом отношении я оптимист. Если этот храм пережил такие сложные времена, когда в нем почти не осталось людей и лишь усилиями старых эмигрантов удалось его сохранить, то я думаю, что у этого храма будущее есть.

Я Бога постоянно прошу о том, чтобы люди молились сосредоточенно за эти полтора, два, три часа, пока они в храме, чтобы они пытались забыть обо всем житейском, отложить все дела на второй план. Чтобы их сердца горели во время богослужения, чтобы они в молитвах становились крепче духовно: это очень простые, но необходимые вещи. Если нам удастся сохранить этот дух, удастся отойти от поверхностного, потребительского и клубного настроения, тогда, я думаю, будущее этого прихода может быть очень достойным.

Справка: 

Иерей Иоанн Кадар родился в 1958 г. в г. Хусте Закарпатской обл. УССР. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию, с 1986 по 1989 г. получал богословское образование в Ленинградской духовной семинарии. Иерейское рукоположение — 25 февраля 1989 г. В мае 1989 г. был направлен на служение в Будапешт для окормления общины храма Прп. Сергия Радонежского. В 1993 г. заочно окончил Петербургскую духовную академию.