Церковь филологов и медиевистов, или Пара слов о церковнославянском языке

Автор говорит, что перевод богослужения на русский язык связан со стремлением любого человека к удобствам и комфорту, и предупреждает, что перевод на русский язык автоматически  не увеличит число прихожан.  Я полностью согласен с Еленой Жосул в том, что Церковь не должна  механически увеличивать число своих прихожан, отказываясь при этом от своего тысячелетнего опыта.

Действительно, церковнославянское  богослужение – это величайшее сокровище Церкви, и человек, понимающий песнопения всенощной или литургии, почувствует себя как дома, например, в Болгарии, поскольку современный болгарский ближе к церковнославянскому, чем современный русский.  

Я, как и Елена, пришел к вере в 90-е годы, и мне очень близко то, о чем она пишет: «Было интересно читать подстрочники к богослужебным текстам, было занимательно расшифровывать многократно слышимые от клироса "загадки" типа "непщевати вины о гресех". Я до сих пор не всегда могу вспомнить сходу, что означает эта фраза. Но я четко знаю: мой склероз – моя вина. Мне надо улучшать память и залезть в словарь. Но не Церкви надо изменить свой язык для того, чтобы мой нежный слух не смущался странным словом "непщевати"». 

Благодаря церковнославянскому богослужению я закончил филфак, стал специалистом по древнерусским житиям, и быстро могу перевести непонятную фразу. «Непщевати вины о гресех»  значит искать оправдания собственных грехов.  Много лет назад, я узнал ответ на эту «загадку» и до сих его пор помню.

Это не значит, что моя память лучше. Некоторые тексты нашего богослужения, например, Великий покаянный канон Андрея Критского я не понимаю даже на русском языке: в этом тексте множество аналогий с Ветхим Заветом, который я знаю очень плохо. Я не могу сходу перевести все фразы из воскресного или крестовоскресного канона в Октоихе или стихиры, посвященные тому или иному святому. Я не хожу на богослужение со словарем и не читаю перед службой даже Евангелие дня. Но, как справедливо замечает Елена, это мои проблемы, а не Церкви.

Я согласен с Еленой, что нельзя делать перевод богослужения на совсем уж современный русский язык, иначе такую работу нужно будет делать каждые десять лет.

В конце концов, многим подросткам непонятны целые абзацы из «Капитанской дочки» Пушкина. Не переводить же его тексты на современный русский язык, заменяя кибитку автомобилем, а овчинный тулупчик – дубленкой.

Изменилась жизнь, реалии окружающего мира, и старые слова получают новые значения. Когда я вижу в тексте слово «винчестер», я чаще думаю о жестком диске компьютера, а Хемингуэй писал об оружии для охоты.  Пройдет еще лет пятьдесят, и в изданиях американского писателя, наверное, придется делать специальную сноску рядом с этим словом.

Но вот здесь мы и попадаем в ловушку. Получается, что наши прекрасные литургические тексты есть «всего лишь» прекрасные литературные памятники, а храмы – места, где нам показывают средневековые мистерии. Действующий музей, куда можно прийти, послушать непонятные слова, а потом окунуться в реальную жизнь за стенами храма. «Значит, богослужение все-таки нужно сделать понятным для людей», – говорит мне внутренний голос.  Но я тут же попадаю в другую ловушку.

Конечно, Церковь – это не хранилище средневековых взглядов на мир. В нее постоянно приходят новые люди, принося с собой свой опыт. Святые ХХ века проповедовали на русском языке, жили в реальном мире. Святитель Лука молился перед каждой операцией на славянском языке, а затем брал в руки скальпель и спасал человеческие жизни, разрабатывая новые методики в хирургии.

Но в храм приходят не только святые, и вот здесь у меня возникают вопросы, ответы на которые я не нашел:

1. Человек, приходящий в Церковь, не обязан читать перед богослужением Евангелие, учить церковнославянский язык, переводить на слух сложные тексты, но при этом он должен понимать, о чем молятся за каждой литургией или всенощном бдении.  Это не миссионерская задача, а особенности психики. Если мы общаемся с друзьями, мы должны говорить на одном языке, слышать и понимать друг друга. Молитва – это диалог с Богом, который нельзя вести на непонятном языке.  Значит, переводить богослужение все-таки нужно.

2. Когда я читаю на память благодарственный тропарь и кондак Спасителю или тропарь святителю Николаю, то не замечаю, что они написаны в молитвослове на церковнославянском языке. Давным-давно я выучил их наизусть. Это мои любимые молитвы, и я прекрасно понимаю, о чем я прошу Христа или святого. Моя слабая, несовершенная любовь отзывается в сердце и делает тексты абсолютно понятными. Я не хочу читать эти тексты на русском языке, поскольку при любом переводе теряются смыслы. В этот момент я против перевода богослужения.

3. Я очень люблю Жака ле Гоффа и изучаю историю средневековой Европы. Чтобы понимать реалии прошлого, я   должен выучить значение слов «оммаж», «феод», «вассал». Это специальные термины, которые нельзя просто заменить другими словами. В церковнославянском языке есть распространенные слова и синтаксические конструкции, которые можно выучить, чтобы понимать большую часть нашего богослужения. Сделать это нужно хотя бы из уважения к многовековой традиции. Значит, переводить службу не нужно.

4. В Церковь приходят и люди, которые не любят читать книжки. Они не обязаны быть медиевистами, они не могут быть христианами «второго сорта» просто потому, что не понимают сложный текст Херувимской или некоторых песнопений Всенощного бдения. Так что в нашей Церкви должно быть комфортно и тем, кто любит молиться, и тем, кто забежал в храм на одну минутку, чтобы поставить свечку или пришел крестить ребенка. И уж совсем нельзя упрекать людей в незнании церковнославянского языка в минуты страшного горя, на отпевании. Не нужно создавать прихожанам дополнительных трудностей. Значит, переводить богослужение нужно.

5. И последнее. Самая большая проблема с любыми церковными реформами – вопрос о границах допустимого. Я бы очень хотел, чтобы в крупных городах появились храмы, богослужение в которых совершается на русском языке.  Жители Москвы, Петербурга и других городов могли бы выбрать храм, где совершается русское или церковнославянское богослужение, но как тогда быть прихожанам маленьких городов и сел? Конечно, если в штате есть два священника, то можно отслужить раннюю литургию на русском, а позднюю на церковнославянском (или наоборот). Но все это должно делаться спокойно, с разрешения епископа.

Беда в том, что мы в России  часто сужаем границы Церкви до «границ одного прихода»,  а любые  литургические реформы проходят у нас болезненно, но ведь это не повод ничего не делать.