Священник Димитрий Шишкин. "Отмененный" чемпионат

И вот я смотрю, смотрю на этот трепыхающийся мотыльком вымпел, и пришла мне в голову странная мысль, что он символизирует собой драматическую многовековую борьбу греческой и римской традиции христианства. И, может быть, полезно нам поразмыслить со страхом Божиим и благоговением об этом загадочном и затянувшемся «чемпионате». И это сравнение не покажется таким уж странным, если мы вспомним, например, слова апостола Павла о том, что «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11: 19).

Невозможно отрицать, что западный мир обогатил нашу жизнь, особенно в области технологий, житейского удобства, комфорта, но также надо признать, что именно с Запада к нам пришло немало заразы душевной, нравственной… в смысле широком, так сказать, эпидемическом: вольнодумство, вольтерьянство, коммунизм… ну и дальше – всех «измов» не перечислишь – вплоть до нынешнего секулярного либерализма. Грустно только, что именно мы, славяне, как-то уж больно рьяно бросаемся воплощать в жизнь эти идеи, да еще и с вселенским размахом. Так, чтобы каждую идею довести до крайнего и абсолютного своего раскрытия и предела, посмотреть, что она есть в совершенном и последовательном своем развитии. Безобразен человек русский без Бога, страшен, потому что культуры не хватает светской, этики… И слава Богу, что не хватает! Спрятаться не за что, прикрыть наготу, срам нечем – пусть весь мир смотрит и ужасается, что такое жизнь без Бога по сути своей, без ретуши. Бесы… бесы… – правильно Федор Михайлович чувствовал всё, предвидел. Да ведь прохмыкали, прокуксились скептически… вот вам и пожалуйста.

Так вот, я всё хотел понять, почему именно с Запада лезут к нам все эти гнилые мыслишки да идейки. Может, и не прав в чём – простите, ну уж что думаю, то скажу.

Все вы знаете, конечно, что до середины XI века Запад и Восток составляли единую Церковь. Церковь святая и кафолическая, с единым учением, хоть географически она и была разделена на Западную и Восточную, но в духовном отношении это не имело значения. Было даже время, когда папа Лев Великий – Римский епископ – отстаивал чистоту веры, а весь Восток склонялся к монофизитской ереси. Но бывало и наоборот. Словом, чистоту веры блюли одинаково и Восточные, и Западные отцы… одно слово – единая Церковь. Но потом на Западе (вот это важный момент!) в Символ веры – о котором договорено было, и именно соборно, сообща, что его менять нельзя ни на йоту, – на Западе в те слова, где говорится, что Дух Святой от Отца исходит, внесли поправочку маленькую… всего-то одно слово – «и от Сына», «Филиокве» знаменитое. Ну, казалось бы, какая разница! Так им помыслилось правильнее, и даже до сих пор богословы толкуют, спорят, о чем речь шла и кто прав. Но результат этой поправочки в истине стал катастрофическим – понимаете, как поправочка в расчётах… да вот хотя бы… Эйфелевой башни знаменитой – первое, что в голову пришло.

Только представьте, что какой-нибудь подмастерье Эйфелев взял бы да что-нибудь поменял в расчетах, в чертежах инженера-мастера… показалось ему, что так будет правильнее. И никто ошибочки его не заметил бы поначалу, стали бы детали, элементы производить в сталелитейных цехах, собирать их день за днем, как конструктор… а потом вдруг однажды ка-а-ак гигнулась бы эта башня… Шум, гам, скандал… катастрофа, погибшие, вероятно, были бы… газетчики зашумели бы, в парламенте дискуссии бы пошли: виновные наказаны, выводы сделаны… и подмастерьев больше к чертежам не допускают… Да и не только ведь с Эйфелевой башней так могло случиться, а и в реальности случается – только оглянитесь вокруг: дома рушатся, мосты проваливаются, спутники с неба падают, поезда с рельсов сходят, а всё зачастую из-за ошибок в расчетах, из-за неточностей происходит. Я именно это слово сейчас подчеркнуть хочу: из-за неточностей катастрофы страшные случаются… Так почему же вы думаете, что в вере не должно быть точности? Неужто вы полагаете, что отцы святые случайно постановили в Символе веры не менять не единой буквы? Так здесь и катастрофа предполагалась в случае искажения настолько масштабнее, насколько душа больше тела и даже, по слову Спасителя, более всего мира, в смысле – ценнее. Но вот дерзнули внести это свое Филиокве: мол, не только от Отца Дух Святой исходит, но и от Сына.

Словом, главное – чистота учения о Боге-Троице – нарушено было на Западе и именно в ущерб учения о Святом Духе – я это подчеркиваю и хочу, чтобы мы это твердо запомнили, потому что Церковь истинная не иначе созиждется, как благодатью Духа Святого. И никакие ухищрения человеческого гения действие Духа Святого заменить не могут. И именно Духом Святым открываются в Церкви тайны домостроительства, и никакими человеческими средствами эти понятия не приобретаются.

А на Западе… Вся история Западной церкви, да и культуры тоже – потому что культура западная неразрывно связана с историей церкви – так вот, вся история Западной церкви и культуры со времен позднего средневековья, так скажем, – это история угасания, деградации без действия животворящего Духа Святого. Вот в чем главный момент, без чего мы не поймем ничего. Дух Святой Западная церковь постепенно утрачивала, и всё остальное – только следствие этого истощания.

Потом говорят еще, что важнейшая причина разрыва Церквей – это гордыня непомерная Западной церкви, папизм, притязающий на вселенскую власть… Правильно… И именно гордыня есть первая и главная причина безблагодатности, богооставленности, потому что гордость и благодать несовместимы. Сами ведь знаете, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. А теперь послушайте, на чем эта гордыня непомерная зиждется, на каком основании.

Известно, что церковь Западная, Римская, была основана апостолом Петром, и именно этого апостола Господь назвал основанием Церкви. Так и сказал Спаситель: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 18). Вот латиняне и усвоили себе мысль, что основание единой Церкви положено в Риме и Римский епископ, как правопреемник апостола Петра, должен управлять Вселенской Церковью. Но уже это мнение свидетельствует о слепоте, внешнем и буквальном понимании того, о чем говорил Господь.

Припомним, при каких обстоятельствах Господь назвал апостола Петром, а «Петр» ведь означает «камень, скала», и природное имя апостола было, как известно, иное – Симон. Так вот, Петр единственный из апостолов исповедал Христа Сыном Божиим, и Господь, говоря об истинности этого утверждения, о правоте и истине веры апостола, назвал его Петром, то есть Камнем, подразумевая, конечно, камень подлинной, истинной веры. И именно на этом камне Господь обещал создать Церковь. Как видите, уже в толковании этого события можно заметить разночтения, разноречивость тенденций: буквального, внешнего толкования Западной церковью и сокровенного, духовного – Церковью Восточной. Но чтобы подтвердить, что не о человеке Петре как таковом и уж тем более не о его последователях говорил Господь, обещая создать Церковь, приведем другой эпизод – изумительный и, как мне кажется, глубоко провиденциальный, имеющий прямое отношение к развитию вообще западной цивилизации. Этот эпизод относится ко времени уже после того, как Господь назвал Симона Петром, а именно когда Он открыл ученикам, что Ему, Господу, надлежит пострадать, быть распятым за весь мир и умереть на Кресте, чтобы потом в третий день воскреснуть. Так не кто иной, как Петр, стал отговаривать Учителя от страданий, говоря, мол, Учитель, зачем?.. да не будет этого с Тобой!.. ведь всё только начало как-то мало-мальски устраиваться… Ты учишь, мы учимся… народ за нами ходит… слава, почет, уважение… да и просто стабильность, устроенность понятная, житейская, доступная пониманию… и вдруг – какие-то страдания, смерть, катастрофа… зачем, зачем это всё, Учитель? да не будет этого с Тобой! Мы Тебя так любим, не лишай нас Своего общения, не покидай, будь с нами здесь, на земле, подольше…

Так примерно говорил Петр, и Господь, по слову Евангелия, обернулся к нему и сказал: «Отойди от Меня, сатана»! Вы слышите, что Господь сказал тому, кого недавно называл основанием Церкви?! «Отойди от Меня, сатана, – сказал, – потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мф. 16: 23). И я хочу, чтобы мы запомнили эти слова, потому что именно в этот момент в апостоле проявилось то, чем будет жить Западная церковь, обозначился тот путь, по которому она в великом своем соблазне пошла. И дальше Господь говорит как будто прямо о Западной церкви, о цивилизации западной, о главном в ней. Послушайте, это важно: «Кто хочет душу свою сберечь, – говорит Господь, – тот потеряет ее» (Мф. 16: 25). То есть тот, кто захочет прилепиться к земле, к земной жизни с ее удобствами, наслаждениями, достатком, комфортом, властью, богатством… – тот душу свою погубит. Конечно, это о всяком вообще человеке сказано, но и ведь именно с Петром эти слова оказались не случайно связаны, как будто обозначил Господь тот соблазн, который от Петра переймет Западная церковь. Вот только Петр в себе этот соблазн преодолел – через покаяние глубочайшее после падения, через подвиг подлинной веры, а затем и через смерть мученическую… а церковь Западная по этому пути за своим первоверховным учителем идти не захотела. И именно с самого начала пожелала по-своему веровать, по-человечески понять всё и по полочкам разложить… в этом уже и было заложено основание будущей катастрофы.

В этом-то и беда, что латиняне не приняли Бога, Каков Он есть, а (страшно сказать) создали собственную идею о Боге и этой идее стали поклоняться и служить. Вместо того чтобы потрудиться приблизиться к осознанию в себе образа и подобия Божиего – они «сотворили бога» по образу и подобию своему, по образу и подобию падшего человека. Вот где человеческое становится препятствием спасению. Гуманизм светский – это уже было только осмысленное развитие данной идеи.

Вот и «сберегает» Запад душу свою в этом мире, заботится о ней… конституционно, законодательно… выпестывает свою свободу… свободу от страданий за истину, от скорбей ради правды… от Царствия Божиего. Это не случайное совпадение только. Мне так кажется, что это именно пророчество Господа… о судьбах мира, если угодно, о судьбах Западной церкви и Восточной, об истине, хранимой последней. А в чем эта истина? Да в том, что кто душу свою погубит ради Евангелия, тот ее спасет в подлинном, то есть в высшем, смысле. И вот опять же как верно это в отношении каждого человека, так верно и в отношении Церкви нашей Восточной, многострадальной, присно распинаемой ради Христа. Потому ведь Церковь наша и называется воинствующей, что в душах всех вообще и каждого в частности человека святость должна отстаиваться, утверждаться через отречение и попрание бесконечных темных и лукавых прилогов, через борьбу жесточайшую с грехом. И всё время эта борьба идет, непрестанно, а если не идет – значит, ты уже сдался и отошел от Церкви в область тьмы, пусть даже и усыпляющей сладостно и сытно до срока.

Ну, да это разговор отдельный. Я сейчас про Западную церковь хочу продолжить. Вот если нам допустить, даже допустить только, что лишила себя Западная церковь благодати Духа Святаго искажением чистоты учения, то что же остается? А остается организация человеческая, в основании которой лежит… вера? Вера, пожалуй, но вера без любви, потому что истинная любовь – это дар Божий, плод Духа Святого. Значит, вера лежит в основании – холодная, жестокая, потому что вера без любви непременно становится жестокой – и еще исполненной гордыни непомерной: умной, энергичной, корыстной, созидающей… но созидающей не на камне, а на песке человеческих страстей! О, как всё тут хитро замешано, как лукаво… Не на любви уже церковь эта держится и зиждется, а на страхе, власти, корысти и гордости. А любовь подменяется сентиментальностью, экзальтацией, как мед иногда подменяют дешевой патокой. Такой вот набор получается. Да и плоды соответствуют. Ну как, скажите мне, как это стало возможно, что Четвертый крестовый поход – крестовый! вы только послушайте: призванный освободить Святую Землю от агарян – «ошибся адресом» да и духом, потому что взял и распял на кресте «сестру свою» – Церковь Восточную. Подло, предательски, страшно. Вы только подумайте, да какого падения внутреннего – не нравственного даже, а именно духовного – нужно было дойти, чтобы разгромить Константинополь, разграбить варварски… хуже варваров. Это же прямо помрачение. О каком просвещении тут можно говорить?! Разметали Византию братья христиане, растащили, разграбили. Вот вам первый плод безблагодатности – безумие. Потому что именно безумие, не осознающее себя, да еще и кичащееся, есть первое и главное проявление богооставленности, бездуховности. Вы, может быть, обвините меня в резкости суждений… да только ненависти вовсе нет во мне, а только боль. Боль от осознания реальности.

Мы Возрождение теперь всё превозносим, Ренессанс. А откуда он появился, а главное – почему? Вот вопрос. И я здесь, может быть, опять не угожу кому-то, но скажу, как думаю. А я думаю, что Ренессанс начался именно от неудовлетворенности – да-да! – от отсутствия подлинно духовной жизни, от незнания реальности действительного Богообщения… от пустоты, если угодно… вроде как попробовали на небеса воззриться, да ничего там не увидели и стали земную жизнь устраивать, «реальную». Вот, вот оно самое и есть начало! «Душу свою сберечь» – помните? Вот что в основании лежит Возрождения – желание здесь, на земле, полноты вкусить от всех наслаждений возможных: физических… эстетических… нравственных даже… И всё это хотя вначале и не без веры как будто, но больше уже так… из деликатности, чтобы уж не отрекаться прямо. Но главное, главное именно плоть и душа, душевная жизнь. А вы послушайте, что апостол Павел об этой душевности говорит. «Душевный, – говорит, – человек не принимает того, что от Духа Божия» (1 Кор. 2: 14). Вот в чем главная опора культуры Возрождения – в душевности. И то, что веру в Бога потом прямо уже осмеяли и отвергли, – это уже в самом основании было заложено, в желании душу свою «сберечь» от конфликта с миром, который «во зле лежит», в примирении, срастании с ним. Вот основание современной светской цивилизации и корни ее великого разочарования в Западной церкви. И призыв к высшей, духовной свободе – свободе в Боге – выродился со временем в призывы к либерализму как мере всех вещей, как к новой, безблагодатной, но универсальной вере. Не дала церковь Западная людям то, что должна была дать: прозрения духовного, огня не дала, – и остался один испуг и растлевающая вседозволенность.

Я не хочу сейчас рассуждать, осталось ли в церкви Западной хоть сколько-нибудь благодати или она совсем отсутствует… спасутся ли иноверцы или гореть им в геенне – модные нынче рассуждения, досужие. То Бог ведает. А вот о бесспорных и явных вещах сказать нужно. А бесспорна и очевидна сама тенденция, нацеленность западного человека на решение вопросов сугубо земных: безопасности, комфорта, удобства, достатка и удовольствий. Духовное если и интересует кого, то только в том смысле, чтобы обмануть, успокоить саднящую совесть, мятежность унять, неудовлетворенность, тоску приглушить. А избавиться от них – это, увы, никак, потому что происходят они от духовного голода. От изгнания из жизни Бога. Но признать это для секулярного ума дело почти невозможное. Именно самое простое и отвергается с ужасом, брезгливостью и упрямством потому, что здесь поступиться надо гордыней своей… поверить! (Ах, какой кошмар – в Бога поверить! Да как же это можно!.. и зачем?!) Смириться под крепкую руку Божию… а для гордыни это дело немыслимое, и вот она изгаляется, обманывает несчастную душу, изобретает теории, методики и практики самые бессмысленные и извращенные, только чтобы обойтись без Бога, только чтобы счастья достичь без Него, доказать… И всё не хочет признать, что это невозможно, и в упрямстве своем доходит до безумия.

Ну, это то направление, светское, которое задала эпоха Возрождения… гуманизм… вера в человека как в меру всех вещей. А что же церковь (Западная, разумеется)?

А она и дальше жила своей ущербной, душевно-плотской жизнью. И вера без любви, без радости всё более принимала болезненные, искаженные формы, всё более пропитывалась тревогами, ужасами грядущих мук, и страх этот помогал строить церковно-государственную жизнь. Ну и гордыня в прелестном сознании своей избранности продолжала повелевать и начальствовать. Вот тут уж и костры пошли…

И что такое Европа современная как не испуг отшатнувшейся от инквизиции самовластной души? Всё законодательство, все «свободы» ее пропитаны этим страхом, не изжитым еще и в любом упоминании о Боге усматривающим угрозу темниц, костров и пыток. И за всё это вина лежит на католичестве, как ни крути…

Но и роскошь ослабила Церковь, поистине римская, развращающая душу, потому что роскошь не может не развращать… и интриги как неизбежные игры безблагодатного разума… и индульгенции – торговля совестью… и всё это, конечно, не могло не вызвать протест, недовольство. Только протест уже не в душевном только, не в культурно-эстетическом смысле, а в духовном, высшем значении, если так можно выразиться.

И начались мятежные поиски истины, «освобожденные» не только от греховной накипи, приобретенной католичеством за века, но и от догматических и канонических «оков». Но тут уже прямо было что-то революционное. Не реформация в собственном смысле, а именно протест, отрицание. И начали плясать от печки, то есть от самих же себя, от тех же мнений человеческих, но только свободных от прежней, старой системы. Стали «новую церковь» создавать, как будто забыв или не желая помнить, что Церковь подлинная, Единая, Святая, Соборная и Апостольская уже существует, и сотворена она Христом еще на заре новой эры. И всё, что было нужно, – это смириться, принять, приобщиться этой Единой Церкви. Но всё отмели реформаторы, от всего, как им кажется, лишнего отреклись, а главную болезнь, главный порок и язву унаследовали и даже не осознали. Я гордыню имею в виду. И потянулись опять… да не сотни даже, а тысячи отговорок и оправданий, почему нельзя просто взять и принять Православие. Вот ведь удивительно: простейшее дело – смирение, но для гордости оно мучительно, непреодолимо, как гора медная.

Они говорят: «Начнем сначала, вернемся к Писанию, а Предание – это человеческое, наносное». Но, позвольте, разве само Евангелие – это не записанное предание? И потом ведь очень по-разному можно понимать одни и те же слова Господа, и всё наше Предание не что иное, как опыт благодатного, деятельного прочтения Нового Завета, опыт благодатной жизни, жизни по Евангелию, изложенный теми, кто не разговаривал только, а реально приобщился благодати Христовой. Бесценный опыт тех, кто прославлен в лике святых самой же Церковью. И этот богатейший, бесценный опыт отвергается – и во имя чего? Во имя нового предания, но предания внецерковного, творимого осуетившимся, безблагодатным разумом. И тут уж, как следствие свободы суждений и мнений, неизбежна многоголосица дроблений, разделений и обособлений. А где же то единство веры, о котором говорится в Писании? Где единое стадо? То есть оно-то есть, но реформаторов в нем нет.

И смотрите, с чего началась история католичества – с раскола, с того, что часть, пусть даже и значительная, откололась от целого – и притом от живого целого, а часть, отколотая или оторванная от живого, ведь обречена на разрушение или разложение, и процесс этот уже ничем не остановить, хотя бы он и имел значительную протяженность во времени, хотя бы и длился века.

Мертвое живого не родит, и вот – в чувственную, «земную» душевность вылился как гуманизм светский, так и протестантство со своей идеей «комфортного» спасения. Именно здесь и смычка их произошла и согласие, в общем полное, хотя бы одни и верили в человека, а другие в Бога. Всё дробится, рушится, рассыпается, теряя энергию, жизненную силу, которую человек может черпать лишь в чистой вере, в такой вере, которая прорывалась бы через рамки и установки рутинного, обывательского сознания. Вы ведь знаете, что одних только протестантских деноминаций в мире уже несколько тысяч. И каждая о своем толкует. Какое уж тут единство веры?! Насмешка одна.
А гуманизм? Разве не из него проросли все новейшие, «вольные» безбожные идеи, начиная с просветителей – Вольтера, Руссо – и заканчивая свалившимся на наши с вами головы радикальным либерализмом с обещанием непременного счастья и плотского благоденствия. А ведь это не что иное, как… не следствие даже гуманизма, а именно полное и совершенное обнажение его сути, и уж теперь всё в истинном своем свете предстает, в откровенности полной.

Здесь понять надо: я вовсе не против любви к человеку. Но истинная любовь обымает всего человека, с его высочайшими запросами и устремлениями, а не только потворствует его низменным инстинктам, как это сейчас зачастую бывает.

Идея любви к человеку – это ведь основная идея христианства, но эта любовь не мыслится без соблюдения главной и первой заповеди – о любви к Богу, а когда первая заповедь оставляется, то и исполнение второй становится невозможно. И тогда идея любви к человеку Богоподобному вырождается в любовь к человеку обезбоженному, к человеку гибнущему, страстному, плотскому. И любовь становится такой же – плотской, гибнущей. Да это собственно и не любовь уже вовсе, а что-то иное, только по инерции называемое любовью. И эта инерция, лишенная источника жизни, источника вдохновения, веками вела западный мир в тупик.

Возродили на свою голову, а что? Идолопоклонство древнее, только не то – примитивное, с чурбаками деревянными, глиняными истуканами или статуями мраморными, а глубинное, с поклонением порокам, страстям и похотям. Вот они, демоны, выпущенные на свободу гуманизмом под видом многообразия личностных проявлений. Еще и развитие инициировали всех сторон человеческой личности, без трезвенности, без внимания строгого, без разделения на добро и зло… так – всё в кучу и – всё хорошо. Доброзло такое… светотьма и правдоложь – всё, мол, хорошо! И эта философия оборачивается таким содомом, что сами содомляне от стыда покраснели бы… Вот он – человек без Бога, во всей своей ущербной, уродливой красе… купленный и полный раб страстей, похотей и пороков, считающий их свободным проявлением всех сторон своей «многогранной» личности и даже не помышляющий о собственном плачевном, рабском состоянии! Беда, беда! А как же Господь говорил: «Да будет слово ваше "да” или "нет”, а что сверх того – то от лукавого» (Мф. 5: 37)? Слышите, от кого «всейность» эта, только прикрытая фиговым листком «человеколюбия»?!

Господь говорил: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 32). А Запад свободу от Истины захотел познать и нас заразил своим похотением смутным. А опомнятся когда сами, именно сами до полного разложения дойдут и вкусят горечь, копившуюся веками на дне сосуда с названием «лжесвобода». Он там уже есть – осадок этот, и никуда от него не деться, не отвернуть лица, не избежать… просто не допито еще до дна это добровольно и сознательно выбранное пойло… пойло греха, пьянящее болезненной сладостью. Но допьют, допьют – иначе попросту быть не может. Не потому говорю, что злой такой, а просто закон есть: «Возмездие за грех – смерть!» – и горше этой горести ничего нет. Вот когда до тоски самой крайней, смертной дойдут, когда обманывать себя уже никак невозможно будет, тогда и прозреют… да и то еще вопрос. Потому что и опыт может ни в чем не убедить и вместо прозрения повергнуть в отчаяние… тут уж прямо вопрос веры будет стоять так: хочешь ли ты быть с Богом или нет? В этом-то проявлении свободной воли и будет проблеск последней надежды или уже окончательная погибель и тьма. Таково уж свойство гордыни: она будет себя бесконечно оправдывать, если только хоть искорка покаяния не промелькнет, хоть крупица сомнения в своей правоте не зародится в душе – тогда только, как в просвет, сможет благодать обильно пролиться, и уж тут никакие доказательства не понадобятся, потому что в благодати Сам Господь, любовь Его убеждает паче всяких уговоров и слов. А где благодать – там умиротворение, тишина и исцеление, даже восстание от смерти греховной, воскресение духовное и нравственное!

Лествица Иоанна Лествичника По странному совпадению греко-римская борьба, неизменно и по праву входившая в список основных олимпийских дисциплин, недавно была предложена к исключению из обязательной программы. Названная причина весьма характерна: слишком скучно… не актуально… Хочется чего-нибудь этакого. Например, вслед за пляжным волейболом ввести в обязательную олимпийскую программу танцы на шесте… или еще что-нибудь «погорячее».

Людей всё меньше интересует истина и честная борьба в ее отстаивании, зато всё больше интересует развлечение, зрелищность, эпатаж. И может быть именно это, а не пресловутые «скандалы» заставили недавно отречься от престола Римского понтифика? Осознание своего бессилия перед всепоглощающей энергией «постхристианского» равнодушия и гедонизма.

А мы-то что, именующие себя православными?

Церковь – это Тело Христово, созидаемое Духом Святым даже до сего дня, обретением, приобщением к высшей жизни новых и новых душ. Тут великая тайна! Каждый из нас, православных, хоть и часть от целого, но часть полновластная, разумная и свободная, вот почему еще Церковь именуют Невестой Христовой! Что может быть теснее и вместе с тем свободнее, чем единство жениха и невесты, связанных взаимной любовью? Такова теснота общения, единство нерасторжимое в Духе, которое Он благоволил нам даровать. И если бы мы только понимали величие и высоту этого единства!

Но в Церковь прорастать надо, трудиться на этом поприще, и это вот и есть то, о чем сказано: «Царство Небесное нудится», то есть усилием приобретается, терпеливым трудом. Благодатная жизнь – это талант, которой мы все получаем в крещении и который требует от нас усердного и постоянного умножения. От одного таланта до пяти, от пяти до десяти и так далее…

И умножается этот талант не иначе, как исполнением заповедей Божиих. Так что даже «отмененный чемпионат» всё равно продолжается, о чем и напоминает нам святой первоверховный апостол:

«Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить» (1 Кор. 9: 24).