Леонид Решетников. Без обращения к Богу мы мало что изменим

— Леонид Петрович, Вы инициатор и организатор поиска и обустройства могил сотен наших соотечественников, навсегда оставшихся на Лемносе [1], и создания там мемориала. Почему именно Лемнос? Как произошла встреча с ним и что для Вас значит этот остров? Ведь поселения русских беженцев были и в Галлиполи, и в Бизерте.

— Как произошла встреча с Лемносом… Это просто воля Божия, по-другому трудно объяснить. Всё началось в апреле 2004 года, когда на Светлой седмице мы с сотрудниками нашего посольства в Греции Алексеем Поповым, тогда советником-посланником, и Артуром Ростомовым, третьим секретарем, впервые оказались на Лемносе. Мы были потрясены тем, в каком запустении находилось русское кладбище в Калоераки — заросшее колючками, с едва различимыми надгробиями. Мы сразу почувствовали, что нельзя это вот так оставлять, наш долг — что-то сделать, привести кладбище в порядок, установить памятник. Приснопамятный владыка Алексий (Фролов), архиепископ Костромской и Галичский, который был тогда наместником Новоспасского монастыря в Москве, благословил нас на эти труды, под его духовным руководством мы все эти десять лет работали.

— Мы — это кто? Кто сразу включился в дело?

— Принять участие в восстановлении русских кладбищ на Лемносе решили десятки людей. Первым присоединился вице-консул российского посольства в Греции Сергей Торицин. Затем образовалась инициативная группа, в которую вошли и предприниматели, и журналисты, и политики, и сотрудники российского посольства в Греции. Все эти десять лет нас поддерживал известный кинорежиссер и общественный деятель Никита Михалков, представители Кубанского и Донского казачества, директор Федеральной службы РФ по военно-техническому сотрудничеству Михаил Дмитриев. Было принято решение — восстановить могилы и установить памятный мраморный крест на кладбище в Калоераки (мыс Пунда) и мемориальную доску в Мудросе, где на Международном военном (антантовском) кладбище также есть русские захоронения. На это требовалось 60–70 тысяч евро. И они нашлись! Значительную часть этого расхода покрыл палестинец, совладелец строительной компании, работавшей в Греции; его жена происходила из донских казаков.

Кроме того, мы не могли обойти вниманием тот факт, что русские моряки из эскадры графа Орлова в 1770 году и эскадры адмирала Сенявина в 1807-м освобождали Лемнос от турок. Мы решили установить памятный знак в главном городе острова Мирине.

— Как местные власти отнеслись к вашим начинаниям? Вы ощущали их поддержку или, наоборот, противодействие?

— Нас активно поддержали Митрополит островов Лемнос и Агиос Эфстратиос (Святого Евстратия) Владыка Иерофей, губернатор провинции Лесбос — Лемнос — Агиос Эфстратиос Воядзис, префект Лемноса Бавеас, другие должностные лица. Неожиданные препятствия мы встретили со стороны некоторых депутатов островного совета, состоящего из представителей различных партий. Коммунистическая фракция была категорически против установления «памятника эксплуататорам». Но большинство депутатов было за нас. Выслушав выступление вице-консула нашего посольства Сергея Торицина, совет двенадцатью голосами «за» при трех «против» (коммунисты) разрешил восстановление кладбища на мысе Пунда и установку памятника в Мирине.

В греческом городе Драма был изготовлен трехметровый мраморный крест с изображением лемносского памятного знака [2] в терновом венце (скульптор В. Усов) и небольшой памятник морякам эскадр Алексея Орлова и Дмитрия Сенявина работы того же автора. На Лемнос их доставили на пароме. И уже в сентябре 2004 года, как раз на Крестовоздвижение, освящался Памятный крест на кладбище в Калоераки. Из Москвы прибыла делегация во главе с архиепископом Алексием и вице-спикером Государственной думы Сергеем Бабуриным. Из Краснодара прилетел атаман Кубанского казачьего войска Владимир Громов с группой казаков, из Афин — посол РФ в Греции Андрей Вдовин и сотрудники посольства. На рейде Лемноса стал ракетный крейсер «Москва» под флагом командующего Черноморским флотом адмирала Владимира Масорина.

В миринском соборе Святой Троицы архиепископ Алексий вместе с греческим духовенством отслужил Литургию, за которой поминали «русских воинов, на земле лемносской погребенных». Все молящиеся были охвачены необыкновенным светлым чувством.

Приснопамятный владыка Алексий часто говорил: «Лемнос — это великая тайна». И это действительно так. Кто хоть раз там был, обязательно захочет приехать снова. Почему нас всех так тянет на Лемнос? Наверное, потому, что здесь — голгофа. Не только для тех русских изгнанников, которые на Лемносе умерли — а это около 400 человек, — но и для тех, кто остался жив, пройдя через тяжелейшие испытания. Огромным горем для них всех было расставание с Родиной, которую они очень любили и которую никто не хотел покидать. Это ведь не те наши современники, которые с удовольствием уезжают и думают, что там они будут лучше жить. Для белой эмиграции исход из России был настоящей трагедией. И Лемнос стал для них местом испытаний и осознания того, что они потеряли. И они поняли, что эти потери произошли потому, что и они совершили ошибки, согрешили: кто-то в угаре февральских событий — предательством, отступничеством от веры и от царя, кто-то — малодушием, беспечностью… И люди пришли к осознанию своей вины в том, что не уберегли Россию; мы по документам, по мемуарам видим, как они каялись. На Лемносе это всё очень сильно чувствуется.

— А в Галлиполи не чувствуется? Разве там — не то же самое: страдания, голод и холод, но и покаяние и, несмотря на все тяготы, несломленность русского духа?

— В Галлиполи установлен прекрасный памятник — современное воспроизведение того, который был поставлен в 1921 году и разрушен землетрясением в 1949-м. Но он установлен, может быть, в трехстах метрах от кладбища, может быть, в пятистах — никто не знает. Там всё застроено турецкими жилыми домами: рядом с памятником — дом, белье на балконе сушится. На Лемносе ничего этого нет, там от кладбища на протяжении четырех километров — пустыня. И в этой пустыне, в воздухе — все их страдания. Там 84 детские могилы, появившиеся меньше чем за год — в 1920–1921 году, такова была детская смертность среди русских изгнанников. Два-три ряда подряд — только детские могилы; сами понимаете, как это действует.

Мы продолжаем работу на Лемносе. Вот уже десять лет, как мы ежегодно проводим там «Русские дни», несмотря на то что у нас никогда нет денег, вечные проблемы, мы ничего не можем собрать — и только к самой поездке вдруг появляются и деньги, и самолеты, и группы, и мы летим, и всё заканчивается очень хорошо.

В прошлом году Митрополит Иерофей, который все эти годы нам помогает, после воскресной Литургии на проповеди сказал: «Греки, учитесь у русских, смотрите, какие они верующие, какие настоящие православные!». Мы, когда вышли из храма, говорим между собой: «Слава Богу, что он видит только нашу группу…». И в этом тоже некая тайна Лемноса: мы едем туда — 100–130 единомышленников, и от этого единомыслия — такой духовный подъем. Ведь вокруг — только братья и сестры. И греков мы воспринимаем как братьев и сестер, они ведь все православные. И те, кто лежит там, на острове, в земле, — наши родные. И тот же Владыка Иерофей говорит: «Мощи ваших мучеников освящают нашу землю».

— Как организована ваша работа, кто в ней участвует?

— В 2006 году при попечительском совете Новоспасского монастыря под духовным руководством иеромонаха Петра (Ерышалова) был создан молодежный отряд «Лемнос». Перед ним была поставлена задача: привести в порядок кладбище в Калоераки и русский участок антантовского кладбища в Мудросе. Для этой работы отряд каждый год выезжает на Лемнос на 10–12 дней. Ребята не только самоотверженно трудятся над обустройством кладбищ — они занимаются архивными поисками, восстанавливают имена людей, похороненных на Лемносе, собирают сведения о жизни лемносцев в эмиграции.

При материальной поддержке донского казачества и с разрешения властей Великобритании на антантовском кладбище в Мудросе уже полностью возрожден «донской» участок — 29 надгробий.

На кладбище в Калоераки летом 2009 года был открыт красивый и трогательный мемориал: вокруг креста воздвигнута памятная стена, напоминающая разрушенную церковь, как олицетворение разрушенной императорской России. В центре композиции — большая икона Пресвятой Богородицы Одигитрии, написанная иеромонахом Петром прямо на месте. В нишах стены закреплены металлические пластины с именами 350 соотечественников, лежащих на этом кладбище. На открытии присутствовала большая делегация во главе с заместителем руководителя администрации президента А. Д. Бегловым, потомки лемносцев из России, из русского зарубежья.

С 2011 года на Лемносе работает детско-молодежный патриотический лагерь. Раньше молодежь только трудилась по обустройству захоронений, а сейчас трудовые будни — это один-два дня, а в основном это уже лагерь для патриотического воспитания. Теперь туда ездят донские и кубанские казачата из кадетских корпусов, планируем брать и терских, а также девочки из воскресных школ. Всего человек 15, работа больше индивидуальная, за массовостью не гонимся. Но зато с ними и батюшка занимается (у нас сейчас ездит отец Андрей Згонников, его прадед, кубанский казак, лежит там на кладбище), и вожатые с каждым работают. И ребята возвращаются совсем другие. Одно дело — им рассказывают что-то в кадетских корпусах, другое — они всё это видят воочию.

— А у детей не возникает противоречия между тем, что они там узнают, и той довольно-таки советской трактовкой истории, которая до сих пор во многих наших школах доминирует?

— У детей из кадетских корпусов этот переход легче: там, на Дону и на Кубани, чисто советская подача уже не проходит. Да и детки — потомки тех, кто пострадал в период расказачивания, они и от родных многое знают.

Порой интереснейшие вещи происходят: находятся семьи, потомки похороненных на Лемносе. За границей их больше, конечно, ведь в Советском Союзе родственников тех, кто ушел с белыми, за один этот факт репрессировали, физически уничтожали. Но все-таки и у нас в России находятся потомки. Вот потомки донского казака Деревянкина, умершего на Лемносе, в этом году в первый раз с нами поехали: правнук этого казака с Лемноса, и жена правнука, и две праправнучки. Правнук — агроном, проработал многие годы, уже пенсионер, по речи, по всему — типичный советский человек. Не в каком-то уничижительном смысле, нет — просто обычный наш человек, выросший в Советском Союзе. И вот на кладбище ребята нашли могилу его прадеда: у нас есть схемы, чертежи, некоторые могилы уже можем указать. Стояли они, плакали, переживали очень — и вдруг он заговорил буквально на другом языке, ничего советского не осталось. Он уже говорил не «красноармейцы», а «красные каратели», «расстрельные команды латышей». Ведь генная память о том, что творили с казаками в 1920–1930-е годы, живет во многих людях на Дону, на Кубани. И он начал перечислять, кто где пострадал из его родни и как они вынуждены были молчать десятилетиями, говорил о тех страданиях, которые пережило казачество. Но у нас же не только казачество пострадало — и по крестьянству, и по офицерству, и по духовенству мощнейшие были удары.

 — И все-таки, согласитесь, многие наши сограждане от советских мифов уходить не хотят. Сплошь и рядом сталкиваешься и с идеализацией, мифологизацией советского прошлого. Чем, на Ваш взгляд, чревато для нашего будущего такое упорное нежелание адекватно осмыслить трагические уроки ХХ века?

— Это сейчас центральная проблема, потому что без осознания, а это прежде всего значит — без внутреннего покаяния, мы ничего не сможем сделать. Дело в том, что за времена советской власти так изгадили, замусорили историю нашего Отечества — не только Гражданской войны и революции — вообще всю нашу историю, — что обычный, средний человек ее не знает, а то, что как-то отрывочно в нем присутствует, — это мифы, причем лживые мифы. Бывают добрые и полезные мифы, а это просто лживые, наглые, написанные специально — не родившиеся из толщи народной жизни на базе каких-то реальных исторических событий, а именно написанные. Ведь после Гражданской войны и почти до середины 1930-х годов не преподавали историю Отечества в школах. Пока ее не сочинили — не преподавали. И сейчас наша задача, задача людей, связанных с исторической наукой, — очищение нашей истории от этих дичайших наслоений. Это первое, конечно. Второе — освобождение от власти конъюнктуры, к которой мы, выросшие в Советском Союзе, приучены: как это понравится руководству, секретарю парторганизации, да как мы перед заграницей будем выглядеть…

Вот пример. Мы хотим поставить памятник в Осовце. Это русская крепость на территории Польши, где в Первую мировую войну произошла так называемая «атака мертвых». Немцы пустили газы на Осовец и думали, что всех уничтожили. Но там человек 60–70 уцелело, они как-то замотали лица тряпками. И когда немцы пошли на крепость — бригада немцев, огромное количество, — эти 70 человек с замотанными лицами встали и со штыками наперевес пошли в атаку. И немцы, в ужасе закричав: «Мертвые атакуют!» — бросили оружие и бежали. И вот даже среди наших сотрудников — они все патриотически настроены, все знают историю — возникают эти колебания: как бы не вышло что-нибудь неполиткорректное. Обсуждаем надпись на памятнике: «Героям Русской Императорской армии» — не пойдет, потому что поляки будут против слова «Русская» и слова «Императорская». Я говорю: «Коллеги, наша задача — написать эти слова и предложить полякам. Мы должны исходить из того, что это наш священный долг, наша обязанность перед героями. А получится или не получится — воля Божия, мы не знаем заранее, согласятся поляки или нет». То есть эта угодливость в духе интернационализма, она в крови — даже у людей, которые и прожили-то в Советском Союзе всего 10–15 лет.

Другой пример: мы, 16 человек, подписали обращение к президенту: в преамбуле Конституции отметить особую роль Православия. И знаете, какие вопросы мне как одному из «подписантов» задают: «Зачем вы это сделали, вам же столько неприятностей… Нет, вообще-то идея правильная, но, может быть, не стоило, все равно не пройдет…». И это говорят не атеисты, это говорят люди, причисляющие себя к православным. Если мы такой малости боимся — а это малость: исповедовать Христа в такой безопасной обстановке, ведь никого не сажают, не арестовывают, не гонят, — то какие же мы после этого христиане? Всего-то навсего кто-то критикует, кто-то в Интернете глупости пишет — и то люди думают: а зачем нарываться?

— Что Вы думаете о новом школьном учебнике, который сейчас обсуждают: с лакированной историей без репрессий и лагерей? Причем лакировку эту мотивируют двояко: во-первых, надо воспитывать в детях чувство гордости за свою страну, а лагеря всё испортят. Второе: мы же знаем, что там делалось, и на Гражданской войне, и в лагерях, не травмируйте детскую психику такими ужасами.

— Наш институт написал свои замечания по концепции нового учебника, обращая внимание именно на эти моменты. Никто не предлагает подробно расписывать ужасы ГУЛАГа или Гражданской войны — для школьников это, может, и не надо, — но мы предлагаем дать принципиальную оценку этих событий и этой политики. И она должна быть негативной — потому что это негативная часть нашей истории. А изображать всю нашу историю исключительно как позитив… Ну что же мы сами себя обманываем?! И на обмане настоящий патриотизм не взрастет, это будет абсолютно ложный патриотизм. Пока мы не дадим принципиальную оценку советскому периоду — а мы все время уходим от этого, — ничего у нас к лучшему не изменится. Ну что за кошмар: в каждом городе стоит Ленин. Недумающим, ни во что не вникающим людям, может быть, и все равно: пусть стоит кто угодно. Но я считаю, что большинство наших людей — это все-таки люди задумывающиеся. И сохранять памятники Ленину — это же абсурд: государства, которое он придумал, — нет. От идеологии, которую он вместе со своими соратниками насаждал самыми кровавыми методами, мы формально отказались, в Конституции вообще написали, что никакой идеологии у нас нет. Плоды того, что он сделал, насоздавав, например, национальных республик, мы пожинаем до сих пор. И при этом — стоят памятники! Говорят: «Но это же история». Позвольте: памятник — это выражение любви и почитания! Мы что, почитаем Ленина? Ну давайте тогда вернем всё, как при нем было. Тот же самый абсурд — с красными звездами. Лично я не возражаю против красной звезды на здании МГУ: этот корпус построен в советское время, ну, водрузили они туда эту звезду свою, и пусть стоит. Но на Кремле — с какой стати? Кремль не коммунисты строили!

— Заключительная глава Вашей книги «Вернуться в Россию» называется «Тупики безнадежности: сталинизм, либерализм, национализм». Какая из этих опасностей представляется Вам наибольшей?

— Идеи либерализма достаточно скомпрометировали себя и не способны увлечь народ. Национализм тоже маргинальное явление — Россия может быть только империей, иначе она погибнет как цивилизация. А вот возрождающийся сталинизм — опасность вполне реальная. На примитивном уровне, при незнании реальных исторических фактов, начинается идеализация Сталина: «При Сталине было хорошо, Сталин был настоящий вождь, государство при нем было мощное»… И меня больше всего волнует, что у нас появились «православные сталинисты». Православные люди с замиранием сердца слушают Проханова, который предлагает поместить в храмах иконы Сталина, подменяет русский национальный цивилизационный код советским. Самое страшное, что и некоторые священники начинают то же говорить. Что вы делаете, вы же сбиваете прицел, дезориентируете православных людей! Ладно, когда это еще вне Церкви — то есть тоже не ладно, конечно, — но когда уже внутри Церкви… Как же не понимать, что речь идет о Добре и Зле, что логика оправдания Сталина — это логика антихриста, дьявольская подмена. Говорят: зато были построены заводы, хотя и допущены некоторые ошибки. Ничего себе — ошибки! Батюшка, это ошибка — десятки миллионов людей — убитых, расстрелянных, превращенных в лагерную пыль? «Зато построили Днепрогэс». Так ты поинтересуйся, как его построили. И кто его строил. Батюшка, а если тебя туда, в этот барак?

Говорят: «великий полководец», «великий стратег». Я говорю — да вы этой фразой унижаете, оскорбляете подвиг нашего народа. Мы выиграли за счет самоотверженности и героизма наших людей. Особенно после лета 42-го года. Вначале-то ведь не все собирались сражаться, задумывались: а за что бьемся? Потом, когда осознали, что враг не Сталина пришел свергать, а уничтожать Россию, тогда поднялись.

— Само название Вашей книги «Вернуться в Россию» говорит о том, что единственно правильным путем Вы считаете возвращение к традиционной, исторической России. Но легко ли нам теперь это сделать?

— За нас молятся наши православные предки. Даже мои родители… У нас в доме о вере никогда не говорили, но когда я еще мальчишкой увидел, как взрывали церковь в Харькове, и потом взахлеб рассказал отцу, офицеру-фронтовику, он мрачно ответил: «Нечему радоваться». А когда однажды в юные годы сказал что-то богохульное, тут же получил от мамы по губам со словами: «Чтобы я никогда этого не слышала». То есть, я так понял, внутренне они от Бога не отрекались. И они теперь за меня молятся тоже. Труднее тем, у кого в роду — разрыв, поколения отрекшихся от Бога: эти люди лишены духовной поддержки оттуда. Но это не значит, конечно, что они не смогут прийти. Смогут, должны! Я как-то, будучи еще новоначальным верующим, сказал священнику: «Батюшка, поститься трудно, вот мои друзья не постятся». А священник, отец Николай Дзичковский, мне говорит: «Сами не хотят — Бог заставит». И многих из тех, кто сам не хочет понять, что же произошло с Россией в ХХ столетии, жизнь заставит понять, где правда. Господь научит, как Он учит нас каждый день. Я, как и другие воцерковленные люди, молюсь о том, чтобы больше не повторялось это — Гражданская война, репрессии, все эти лишения, которые так страшно ударили по нашему народу, выкосили лучшую его часть — глубоко верующих, православных христиан. Но без духовного возрождения, без обращения к Богу мы мало что изменим. Процесс осознания идет все равно. Потихоньку, потихоньку, но идет. Так что шанс есть.

[1] Лемнос — греческий остров в Эгейском море, где в 1920–1921 годах после эвакуации из Крыма размещались части Русской армии генерала Врангеля (преимущественно казаки), а также гражданские беженцы. В нечеловечески тяжелых условиях (Лемнос называли «островом смерти») эти люди сумели не сломаться, сохранить веру, человеческое достоинство, русскую культуру. В беженских лагерях открывались палаточные церкви; создавались мастерские, учебные курсы, школы, детские сады, работали два самодеятельных театра. Среди лемносцев — один из лучших поэтов русского зарубежья Николай Туроверов, основатели всемирно знаменитых впоследствии казачьих хоров Сергей Жаров и Николай Кострюков.

[2] Нагрудный знак в форме равноконечного креста с надписью «Лемносъ» в центре и датами «1920» и «1921» на верхнем и нижнем концах. Учрежден генералом Врангелем. Полагался всем воинам — участникам «лемносского сидения». Аналогичные знаки носили галлиполийцы и те чины Русской армии, которые размещались в других лагерях.