Биография:

Константин Симон родился в 1955 году в США (Нью-Джерси). Имеет венгерские и малороссийские корни. Среди предков– православные, кальвинисты и католики. Обучался в Папском Григорианском университете и Папском Восточном институте в Риме и там получил докторскую степень в 1982 году за работу «Русинская эмиграция в США в ранний период (1884 – 1894 гг.)».

Затем  повышал квалификацию в области балканской филологии и славистики с углубленным изучением албанского языка и албанской культуры в Мюнхенском университете Людвига-Максимилиана. С 1994 году ординарный профессор по славянской и русской истории в Папском Восточном институте. Член Южно-Бельгийской провинции общества Иисуса. Служил советником в Папском совете по христианскому единству и в Экуменической Папской комиссии по подготовке торжеств встречи «Второго тысячелетия». Много путешествовал по Балканскому полуострову и по России. Свободно владеет английским, русским, французским, немецким и итальянским языками, читает на четырнадцати языках. Автор нескольких монографий по русской и балканской церковной истории, а также первого тома из серии, посвященной русскому католическому движению.

«Русский дом» в Риме

— Дорогой отец Константин! Вы, американец, прекрасно говорите по-русски,  преподаете историю Русской Церкви, под Вашим руководством пишут дипломные работы студенты из России, с Украины и очень любят Вас. Мне не раз приходилось видеть Вас в русских храмах Рима. Ваше особое отношение к России откуда оно?

— Со стороны матери я малороссийского происхождения. Моя бабушка – из Закарпатья. С бабушкой я говорил на украинском, можно сказать, наречии (потому что правильно по-украински она не говорила). И с этого все началось. С отроческих лет я испытывал глубокую любовь к России.

Мой любимый писатель – Гоголь. Я стал интересоваться русской литературой в 10–11 лет. А после – русской оперой. У меня дома была собрана целая коллекция русских опер. Мне нравился и Римский-Корсаков, и Мусоргский, и даже «Демон» Рубинштейна (улыбается…). В юности мои ровесники, американцы, не понимали моей любви к русской культуре. Я казался белой вороной среди них: и русская музыка меня интересовала, и русская литература. А потом стало интересовать и православие.

— Мы с Вами беседуем в Восточном Папском институте. Это место на Эсквилинском холме митрополит Никодим (Ротов) величал «русским домом». Удивительный русский островок в центре Рима: при входе в Институт на тебя смотрит Спаситель, в институтских домовых храмах византийские иконы и фрески, литургия на церковнославянском! Меня удивляло в первые дни, что ко мне подходили почтенные профессора и заговаривали со мной на чистом русском языке.  При этом абсолютное большинство из них – католики, а история основания института – увлекательный роман, достойный экранизации. Расскажите, пожалуйста, как появился этот «русский дом» в Риме, которому Вы посвятили свою  монографию «Pro Russia: Руссикум и католическая работа для России»?

— Я все-таки посвятил свою книгу Руссикуму, а не Восточному институту. Надо разделить эти две институции. Руссикум возник как русский колледж в Риме.

Восточный институт был основан несколько раньше с тем, чтобы западные люди, западные ученые больше узнали о христианском Востоке и о России, так что прозелетизм не был там главной целью Института. А в Руссикуме, конечно, хотели воспитать духовенство, которое когда-нибудь пересечет границы России и обратит русских в католическую веру.

— Почему их привлекала Россия? Что в начале XX столетия на Западе знали о России?

— Тут надо отличить образ России у разных народов Запада и у Ватикана. Конечно, для Ватикана Россия была опасная страна, страна православия, враждебно настроенного по отношению к Католической Церкви.

— И Ватикан решил сыграть на исторической ситуации?

— Да. Хотя в то же время папа Бенедикт XV хотел и материально помочь России бороться против революции, папы хотели спасти царскую семью….

— А ведь, казалось бы, до революции католикам вполне благополучно жилось в России. По статистике до 1917 года в России было более полтора миллионов католиков, действовало более 600 приходов; католики составляли 10 процентов населения, имели храмы, совершали мессы…..

— В отношении к католикам в России были разные периоды: и дружбы, и напряженных отношений. До революции католики в России имели достаточно свободы в исповедании веры. И хотя они не могли обращать русских в католицизм (это было против закона), но свободой в России они наслаждались. Несомненно, тогда им было лучше, чем после революции. Большой ошибкой русских католиков стало то, что они приветствовала революцию, не зная, что за ней последует.

— В истории меня всегда больше привлекают не события, но личности, которые участвуют в них. Так меня потрясла личность епископа Федора Ромжи, пострадавшего за Христа в Закарпатье. Предчувствуя опасность из-за близости советской границы, он писал – «будь, что будет... а если убьют, то умереть за Христа обозначает вечно жить». Какие вехи в истории Руссикума, какие герои поразили больше всего Вас?

— Епископ Феодор Ромжа был очень честным человеком. Он не хотел заниматься прозелетической деятельностью среди православных. Он учился в Руссикуме и по окончании хотел преподавать философию в какой-нибудь семинарии на Западе. Епископом он стал против своей воли. И принял мученическую кончину в 1947 году возле  Мукачево. Посылавший его на служение для греко-католиков Закарпатья епископ недооценил всей опасности служения в регионе после присоединения в 1945 году Закарпатья к СССР. Конечно, епископ Феодор Ромжа –это очень светлая личность. Но были и другие. Русские, православные, которые в это время обратились в католицизм и учились в Руссикуме, не имели  таких добродетелей, как Ромжа. Западные студенты, их сверстники, стремившиеся к участию в миссии, были более готовы на подвиги, чем русские эмигранты, измученные невзгодами революции и страдавшие от финансовых и психологических проблем.

Из таких светлых образов Руссикума могу назвать еще одного голландца, Хельвейгена, который закончил Руссикум и погиб в немецком концлагере за то, что покровительствовал русским эмигрантам в Голландии.  Еще был француз, который стал ректором Руссикума и очень способствовал развитию идеи, что православие – это вовсе не враждебная конфессия, и что католики должны сотрудничать с православными. Он скончался в трудных условиях в Аргентине, куда уехал, чтобы окормлять католиков- эмигрантов из России (он не обращал православных в католицизм). Одним словом: как всегда в жизни бывает: есть разные примеры.

— В своей книге Вы цитируете священника восточного обряда отца Кирилла Королевского, который писал, что «каждый из студентов Руссикума должен стать русским не только по языку, но и по психологии, любовь к России должна в нем вытеснить любовь к любой другой стране», «нужно стать русским без фанатизма, но во всей искренности». Что значит «стать русским»: как бы Вы определили специфику русского менталитета?

—  Русский менталитет и в то время отличался от западного. Русский менталитет не такой прагматичный, как западный. Западный менталитет и тогда был прагматичным. Западные философы придавали огромное значение материальным вещам, а русские мыслители – духовным идеям. В этом отношении русский менталитет сильно отличается и сегодня от западного.

— А возможно ли для западного человека воспринять русскую культуру как свою и даже «превыше своей»?

— Нет, хотя очень хотели. Но и сам Королевский не смог этого сделать.

— А ведь были и «красные углы», и самовары, и куличи в Руссикуме…

— Да, все это было в Руссикуме. Руссикум был настоящим «русским домом». Хотя, конечно, имелись и несхожести с русской культурой: например, студенты носили католические подрясники…

Устав Руссикума отличался от устава русского монастыря или русской дореволюционной семинарии. С одной стороны, уже тогда сокращали богослужения, под воскресенье служили всенощное бдение, а по будням – только вечерню (без утрени). Вставали рано, шли на литургию, но ни полунощницы, ни молебна, как это заведено в русских монастырях, не служили. С другой стороны, жизнь здесь была строже, чем в русских семинариях XIX века, потому что студенты в течение учебы не могли даже возвращаться домой на каникулы. Они все время проводили в Риме.

— Но все же, отец Константин, самовары, куличи, распорядок дня – это внешние вещи. Душу-то скопировать невозможно!

— Душу скопировать невозможно. Но не забывайте, что тогда среди студентов были русские и, общаясь с ними, другие понимали, что такое Россия, русская душа…

—  Вопрос о богослужении византийского обряда: возможно ли со всей мерой искренности и акривии совместить католицизм и восточный обряд? Ведь догматика, учение о Церкви, богослужебный чин, церковное искусство развиваются параллельно друг другу, в совокупности, и нет ли тут лично для Вас противоречия – в принятия догматики католической, а обряда православного?

— Знаете, раньше я служил в Руссикуме по восточному обряду. Но потом я убедился, что в Руссикуме нет того духа, который есть у православных. Один мой польский друг, который живет в Риме, несколько лет тому назад гулял по Городу и случайно заглянул в православный храм. И говорит мне: «Ну что ты ходишь всегда в  Руссикум?» – «Потому что там служат по византийскому обряду» – «Но там все чужое. Там нет чувства намоленности. Там не прикладываются к иконам. Там сидят во время службы. А в православном храме в Риме делают поклоны, стоят на коленях, и в сердцах верующих откликается каждое произнесенное в алтаре слово…». И я стал ходить в православные храмы Рима. В православном храме есть ощущение присутствия Бога. В Руссикуме холодная среда, а в православных храмах все тепло. Вот разница! Хотя в Руссикуме всегда старались копировать атмосферу православного храма!

Все-таки мне кажется, что «русская католическая идея» (не надо преувеличивать ее масштабов, разумеется!) не удалась. Скопировав внешние приметы русского богослужения, они не смогли схватить того, что внутри – духа православия. И в этом, вероятно, и заключается ошибка «русской католической идеи».

— По промыслу Божию, случилось так, что православие на русской земле сохранилось, а миссия Руссикума постепенно изменялась. Уже в 1960-е годы при ректоре священнике восточного обряда Павле Майе она была перенаправлена в русло упрочения экуменических отношений. Сейчас я вижу в Институте студентов из России и Украины. Они здесь учатся, получают фундаментальное образование, имеют доступ к непревзойденной по своим сокровищам библиотеке. Чем живут Восточный институт и Руссикум сегодня?

— Конечно, этой идеи – обратить Россию в католицизм, теперь нет. Ее не было уже и тогда, когда покойный митрополит Никодим (Ротов) посещал Руссикум. Отец Павел Майе хотел трансформировать Руссикум в центр встречи православных и католиков. Но особенно при папе Иоанне Павле II были трудные времена, и отношения между Православной Церковью и Католической Церковью складывались напряженно. Сейчас ситуация изменилась, и мы рады приветствовать в наших стенах православных студентов. Никакого прозелетизма среди них не ведется. У нас учатся те, кто получил разрешение от Русской Православной Церкви учиться в Риме. Они имеют полную свободу, они не ходят на католические богослужения, живут в колледжах и посещают православные службы. 

Я никогда не слышал, чтобы профессор в Институте говорил плохо о православии. Православие среди католиков сейчас ценится, мы изучаем его. В нашей библиотеке мало книг о западных конфессиях и много о православии в разных странах, о Коптской и Эфиопской Церквях. Мы рады тому, что у студентов из России есть возможность пользоваться сокровищами, собранными в библиотеке Восточного института.

— Какие темы Ваши студенты избирают для своих научных исследований?

— Разные – и исторические, и литургические, и богословские, и церковно-правовые. Я очень доволен нашими православными студентами, потому что они прекрасно воспитаны и вежливы. Лучше, чем католические. Я знаю, что они получают это воспитание в очень строгих семинариях в России. Но я должен немножко и покритиковать их в том, что они, имея возможность изучать редкие языки православного мира – и сирийский, и коптский, и эфиопский, и грузинский, и армянский не посещают этих курсов, к сожалению. Кроме того, они достаточно ленивы к посещению библиотеки. Хотя, вероятно, у них нет охоты  специализироваться на этих предметах.

Возможен ли русский католицизм?

— Еще одна тема, затронутая в Вашей монографии– это тема русских католиков. Мало кто знает, что среди видных русских аристократических семей– Волконских, Голицыных, Барятинских, Батурлиных, Толстых были католики и сочувствующие католичеству. Я предполагаю, что их убеждения были серьезными, т.к. по законам Российского государства переход русских из православия в католицизм был запрещён. К примеру, князь М. А. Голицын, тайно принявший католичество при Анне Иоанновне, не был ни казнен, ни сослан, но, после допроса в тайной канцелярии, социальное уничтожен– обращен в шуты. Его участие в качестве главного действующего лица в придворной шутовской свадьбе, устроенной в «Ледяном доме», наглядно показали окружающим отношение двора к подобным идеологическим исканиям. Священник Алексей Зерчанинов в начале XX века отсидел каторгу за переход в католичество… Что этих людей приводило в католицизм?

— Я бы назвал две причины: протест против государственной Церкви, а еще важнее – связь с западной культурой, потому что они обычно воспитывались в западном духе. Большинство из них не хотели восточного обряда, они стремились к латинскому обряду как к обряду Запада, к обряду западной культуры. Им Запад был ближе, чем русская культура. Потом у многих аристократов было очень (мне не совсем ясно, почему) отрицательное мнение о православии и православном богослужении. Почему это так – это и исторический вопрос, и личный вопрос каждого из них.

Иезуитом стал Гагарин. Он никогда не проявлял желания служить по восточному обряду. Когда он появился как иезуит на Западе, у него были все отличия западного иезуита. Он даже не выглядел, как православный или русский человек, но – как настоящий француз, потому что работал до этого государственным деятелем на Западе и чувствовал себя намного ближе западной культуре. Хотя у Гагарина была очень странная смесь – он всегда защищал русскую политику не по поводу католицизма, но по поводу польского вопроса, отстаивая русскую позицию в этой борьбе. Он всегда защищал Россию от поляков, хотя они были для него «свои» (принадлежали к одной конфессии).

Или Голицын. Он стал миссионером в Америке и тоже чувствовал себя намного ближе ко всему западному, чем к восточному. Я цитирую в своей книге известного русского богослова отца Сергия Булгакова. Когда тот попал в Константинополь после революции и увидел греческое духовенство, он сказал: «Я таких не знаю. Мне намного ближе католическое духовенство, чем они». И даже сравнил их с исламскими муфтиями.

— Увлечение католицизмом и большая терпимость к Католической Церкви, чем к Православной, до сих пор свойственна русской интеллигенции!

— Да. Многие говорят об этом. Но мне кажется, такие люди не достаточно хорошо знают свою Православную Церковь, свое православное богослужение. У меня, например (а я все-таки родился на Западе!), Православная Церковь никогда не вызывала отрицательных чувств.

— В своей книге Вы приходите к выводу: русский католицизм скорее потерпел поражение, нежели имел успех. Почему католицизм не приживался на русской почве?

— Католицизм никогда не был русским. И католицизм никогда не будет русским. Он всегда чужд русскому духу и русской душе. Это не религия русского народа. Таково мое личное мнение.

Post scriptum

— Сейчас после Второго Ватиканского собора обе наши Церкви признаны сестринскими и равноблагодатными. Как Вы, с позиций историка, видите наше дальнейшее общение? Ведь мы учим историю, чтобы понимать настоящее и правильно смотреть в будущее.

— Я надеюсь на добрые отношения между православными и католиками. Мне кажется, что невзирая на разницу между христианскими конфессиями, христианам стоит вести диалог между собой для того, чтобы лучше понимать и ценить друг друга. При этом каждый должен быть уверен в своей вере.

— Отец Константин, что значит Россия в Вашей жизни?

— Россия – моя жизнь.