В поиске смысла: Владимир Гурболиков – о том, почему православной литературе повезло с читателями

Существует ли такое явление, как православная художественная литература на русском языке, или можно говорить лишь об отдельных художественных произведениях православной направленности внутри русской литературы?

− Есть и то, и другое. Разница в том, обращены ли произведения именно и только к церковному читателю, либо их читатель – любой грамотный и более-менее образованный человек. Относительно произведений, обращённых к верующим, – некоторые не могут стать частью общенациональной литературной жизни из-за того, что художественный уровень невысокий. Хотя не всегда и не обязательно причина именно здесь.

Можно ли сказать, что в своей совокупности православная литература остается «вещью в себе» и не особенно влияет ни на книжный рынок, ни на читателей вне церковной ограды?

− Сказать, что православное творчество находится в гетто, – нет, не думаю. Недавний пример – степень интереса к такой книге, как «Несвятые святые». Это не исключительная ситуация, просто наиболее заметная. В принципе, на книжном рынке немало разных произведений, которые написаны православными авторами, посвящены жизни церковной и при этом имеют читателя и резонанс.

Иное дело — а что вообще сейчас творится с нашей литературой и с нашим книжным рынком? Существует ли он как единый организм и можно ли при таком кризисе и с магазинами, и с тиражами книг говорить о едином пространстве литературы? Очень мало общенациональных литературных явлений. Разрушена единая система, которая могла бы сориентировать читающих людей в том, что происходит сейчас в этой сфере. Очень сильно упала роль «толстых» литературных журналов. Прежде они были неким путеводителем не только для читателей, но и для издателей, а кроме того – площадкой, благодаря которой новые авторы вступали в большую литературу. Кроме того, раньше выходило много книг о книгах, то есть справочников, библиографических указателей, сборников, в которых увлекательно рассказывалось о том или ином литературном направлении, жанре. То, что объединяется понятием «рекомендательная библиография». Сейчас вся система в кризисе, и уже поэтому стоит задать вопрос: можем ли мы в настоящее время вообще говорить о каком-то общем, большом потоке русской литературы, которая принадлежит многим, влиятельна, знакома?

Парадокс, но церковная художественная литература сейчас, пожалуй, имеет даже некоторое преимущество. У нее есть свой читательский круг, причём круг заинтересованных и верных читателей. И он сравнительно велик.

Так что сейчас не очень понятно, кто в какой ограде, какая часть литературы оказывается в большей изоляции. Не всё просто. При этом можно вот о чём говорить: в светском литературно-критическом мире, небольшом, разделённом к тому же на группы, не может не возникать само-замкнутость, когда свои читают своих, пишут друг о друге и соответственно, не имеют ни сил, ни интереса исследовать новые явления. Вот такое равнодушие или апатия – оно есть и по отношению к православным литературным явлениям, к православному книгоизданию. А оно сейчас очень интересное, живое и многогранное. Однако его, по сути, некому отслеживать и оценивать. Но это скорее, даже не вина, а общая беда всего литературного сообщества.

Однако падение аудитории литературных журналов, практическое отсутствие современных литературоведческих изданий – это, наверное, только симптомы кризиса. Почему люди перестают читать книги – им сложно воспринимать большие объемы печатного текста, они открывают для себя другие источники получения информации?

− Прежде всего, идет кризис целеполагания. И люди, и общество нуждаются в ответе на вопрос: зачем делать то или это?

Во времена царской России литература была полем битвы между укреплявшимся революционным движением (с его критическим воззрением на общество) − и взглядами условно-консервативными, обращенными к Традиции. Это была сфера идейной и эстетической борьбы. Она таковой в принципе и является, хотя сейчас это менее очевидно, хотя это пытаются оспорить.

Литература никогда не была сферой развлечения и «удовлетворения потребности в чтении». Даже беллетристика. Всё равно это обязательно борьба и поиск, место выяснения, кто есть герой, а кто – антигерой, что хорошо, а что плохо. Так было всегда, сколько бы ни говорили, что чтение книг является просто формой досуга. Это миссия искусства, и литературы прежде всего. Это Достоевский окончательно утвердил. Литература спорит об идеале: «красота – страшная сила» или красота – Христова; идеал Мадонны или идеал Содома. Что в сердце человека, автора, то и проявляется в книге. Русская литература в этом смысле была бескомпромиссной и поэтому великой.

В советское время очень жестко вмешалась государственная идеология. Если государство до революции больше сосредотачивалось на цензуре, по-своему оборонялось, консервировало ситуацию, то противники прежнего строя – те уже твёрдо решили наступать по всем фронтам. В том числе, переформировать весь мир чтения. Результат вышел неожиданный, потому что талантливые, сильные художники либо не поместились, либо сознательно не захотели творить в строго очерченных рамках. В результате — на фоне гигантской государственной поддержки творческих союзов, книгоиздания, периодики, критики, библиографии что вышло? Большое и сложнейшее явление советской литературы, очень широкое. Которая опиралась на заинтересованного массового читателя. И, наряду с казёнщиной, подарившее нам множество по-настоящему больших и даже великих произведений. А параллельно — мир запретной русской литературы, которая боролась и жила в изгнании... Это было продолжением огромного, общенационального поиска и борьбы вокруг системы ценностей.

А ныне общая, общепризнанная проблема заключается том, что ни наше государство, ни наше общество не определились с тем, кто мы, что нас объединяет, куда мы идём. Такой ситуации в русской истории давно уже не было. Разве что в Смутное время мы имели нечто подобное. Когда у общества (пока?) нет общей цели, нет миссии.

Общество не очень понимает, зачем оно и ради чего соединено в огромную страну, люди не согласны в базовых, принципиальных ценностях. Ну, и государство тоже не решило эту проблему. Оно прагматичное, как и большая часть нас, сограждан, и не спешит определиться в главных вопросах. А отсюда, в том числе, – отсутствие стратегической поддержки той же литературы. Даже детского книгоиздания, хотя оно критически важно в процессе воспитания. Есть точечные, локальные, продекларированные вещи, но этого ведь явно недостаточно.

Тем не менее, на этом фоне православное книгоиздание демонстрирует оживление…

Именно потому, что в Церкви люди собрались как раз сознательно, в поиске смысла. Соответственно, востребованы книги, они находят своего читателя. У православных людей зачастую не возникает вопроса, а зачем им читать, – они стремятся к просвещению, жаждут собеседника, в том числе через литературу. Они ищут образ героя и отражение христианского идеала в современной жизни либо в истории.

Редкая для нашего времени ситуация: читатели знают, зачем они читают, издатели знают, зачем издают. Христианское книгоиздание сейчас в гораздо лучшем положении, чем общенациональное, потому что книгоиздание должно быть осмысленным и отвечать на важные вопросы, которые есть у человека. Это, конечно, не означает, что положение наше может сильно радовать. Нет. Всё сложно.

Какие проблемы Вы назвали бы главными для православного книгоиздателя?

− Проблемы банальные. Прозаические. Надо понимать, что издательская деятельность ведется сейчас на грани окупаемости, а в большинстве случае просто нерентабельна. Поэтому издатели, даже самые лучшие, лишены возможности экспериментировать, а это необходимо для того, чтобы выявлять новых талантливых авторов. Они не могут выпускать много «непроверенных» рынком книг, если есть риск, что те не будут раскуплены. То есть не достаёт возможности печатать что-то новое, необычное, чтобы посмотреть на реакцию читателей.

Это создает проблемы и для самих писателей. Писатель – автор не одной книжки. Это человек, который свою жизнь посвящает работе над книгами и именно этим зарабатывает себе на хлеб. Не имея возможности должным образом оплачивать их труды, мы рискуем лишиться интересных талантливых людей, которые могли бы стать писателями, но вынуждены заниматься чем-то другим.

Работу по поиску новых авторов никто особо не поддерживает, а издательства не могут рисковать и взять это на себя публикацию их работ. Я поражаюсь упорству и мужеству тех издателей, которые все-таки берут на себя такой риск.

Кроме нехватки средств и сужения поля для экспериментов есть проблема с рынком продаж. Все-таки храм ни в коем случае не является местом торговли. Сами прихожане это все лучше понимают, и сокращение торговли, в том числе и книгами, в церковных лавках – это объективный процесс. Его надо чем-то компенсировать. Поскольку потребность в чтении – объективная. Читать – нужно. И книги выпускать (а значит и продавать) – необходимо. Соответственно, нам очень не хватает православных книготорговых проектов, которые вернули бы возможность встречи издателя и автора с массовым читателем.

Что касается светского книжного рынка, обязательно нужно бороться за присутствие там, но и этот рынок имеет свои особенности, свои трудности – например, есть проблемы с возвратом денег, есть преднамеренные банкротства сетей и просто разорения, есть огромные ценовые накрутки.

Ну, и есть проблемы вкусовые, проблема выбора – и издательского, и читательского. Всегда есть соблазн вместо того, чтобы искать талантливых, интересных и при этом православных авторов, выбрать чисто функциональный путь: постараться, чтобы по форме своей и риторике книга содержала все узнаваемые православным человеком атрибуты, подменить художественность грубой прямолинейной нотацией. А этого совершенно незачем делать. Для прямого назидания мы, слава Богу имеем писателей лучших, нежели любой автор художественной книги. Это подвижники, отцы, которые в силу своего опыта церковной жизни смогли найти самые лучшие и важные слова для назидания. Между их учением, словом – и попытками втащить морализаторство и внешнюю церковную атрибутику в художественное произведение мало общего. В этом смысле, и авторам, и издателям литературы надо стремиться знать меру и не разрушать читательский вкус.