|
|
||||||
Протоиерей Александр Салтыков: Секрет современной иконы (фоторепортаж)Что нужно, чтобы стать иконописцем? Декан факультета церковных художеств ПСТГУ — о том, какие трудности стоят перед современными иконописцами, зачем в эту область искусства приходят девушки, и почему модернисты не умеют писать лики. Выставка икон, созданных преподавателями и студентами православных учебных заведений, открылась в Москве, в Центре славянской письменности и культуры. Правмир пообщался с куратором выставки — протоиереем Александром Салтыковым. — Отец Александр, каковы основные трудности, с которыми сталкиваются современные иконописцы? На чем они чаще всего, что называется, спотыкаются? — Иконописцы бывают разные: если они учились — у них одни проблемы, а если нет — проблемы совсем другие. Если говорить о тех, кто учится, то у них проблемы в основном связаны с тем, чтобы хорошо учиться, других проблем особенных нет. Если правильно поставлено преподавание и наличествует благочестие, то будут и успехи. А вот если благочестия или образования не хватает, то вот тут, конечно, успеха достичь трудно: получается недоразумение, в полном смысле слова — человек не разумеет до конца, что он хочет сделать. Две основы иконописного искусства — это образование и благочестие. — А как вообще становятся иконописцами? Это занятие предполагает огромную ответственность — кто, какие люди готовы ее взять на себя? — Приходят к нам в университет молодые люди, имеющие или не имеющие подготовку. Они проходят испытание, где показывают свое умение и благочестие. Благочестие хорошо видно по характеру работы, а потом еще мы с ними разговариваем, пытаемся понять, кто они такие. Несомненно, чтобы быть иконописцем, нужно верить в Бога и понимать, что это — не просто твои фантазии, а ты имеешь дело с высшей реальностью. И когда мы видим, что человек хорошо настроен и может учиться — мы его принимаем. К сожалению, идут в последнее время почти одни девушки. — С чем это связано, на ваш взгляд? И чувствуется ли потом женская рука в иконах, которые они пишут? — Связано это с тем, что мужчины быстрее теряют веру — легче, чаще, они менее устойчивы в вере, чем женщины. Это всеобщая особенность религиозности в современном мире. Раньше же девушки только вышивали, иконы писали исключительно мужчины. Сейчас это положение изменилось. Но не могу сказать, что женская рука чувствуется — на саму икону не влияет, кто ее пишет. Перед Богом все равны — нет ни мужчины, ни женщины, и как сказал апостол Павел в Послании к Колоссянам: «Нет ни Еллина, ни Иудея… раба, свободного, но все и во всём Христос». — Со времен классической русской иконописи, со времен Андрея Рублева до сегодняшних дней — что изменилось в написании икон? — Это очень объемный вопрос: Андрей Рублев жил 600 лет назад, изменилось многое, и говорить обо всем сложно. Прошло множество эпох, река времени унесла огромное количество ценных вещей и идей. Мы очень много утратили в самом понимании иконы, и сейчас в первую очередь мы возрождаем именно это — понимание иконы. В иконе должна быть система и структура. Если люди не понимают этого, не ищут этого, если они не изучают эти вещи на древних подлинниках, то они никогда не станут хорошими иконописцами. — Понимание иконы происходит за счет изучения исторических источников и традиций? — Для нас древние иконы, написанные руками великих иконописцев — как бы вторая природа. Для всякого художника первый учитель — природа. А для иконописца такая природа — все древние иконы, которые рождались совершенно в другой исторической обстановке и были написаны совершенно другими людьми. Эти люди, как правило, вели подвижнический образ жизни, были созерцателями божественных откровений сами или находились под руководством святых старцев. Они жили в другом ритме, отличном от нашего, и благодаря всему этому произведения из-под их рук выходили совершенно другими. Древние иконы часто несут в себе идеальные черты, и недаром существует сказание, что иконы пишут ангелы. Поэтому для нас очень важно, чтобы наши иконописцы учились на тех образцах, о которых можно сказать: их писали ангелы. — Как повлияли различные течения в искусстве — те же модернизм или авангардизм — на развитие иконы? — Я уверен, что приверженцы этих течений все очень хорошие люди, но они не понимают, что такое литургическое искусство. Мы же стоим на той позиции, что создаем именно литургическое искусство — оно вливается в ткань богослужения. Это основная разница. Например, модернисты — они совсем не могут писать лики, а почему? Потому что они не понимают значения лика, в их сознании нет такого понятия, как святость. Когда иконописец пишет лик, он пытается достигнуть евангельского совершенства. А поле светского искусства — это какие-то случайные состояния души и эмоции. — Сами иконописцы спорят о том, как правильно писать образ того или иного святого. Откуда берут начало эти споры? — Это связано, вероятно, с понятием образца. Все иконы — по существу идеальные исторические портреты. Вот апостолы Петр и Павел имеют некоторые специфические черты внешности. Эти черты иконописец должен сохранить, сделать Петра и Павла узнаваемыми. То есть, он должен считаться с внешними особенностями человека, которого изображает. А эти внешние особенности до нас доходят в других произведениях, и отсюда проблема образца, канона. Если мы не будем интересоваться, какой нос был у апостола Петра и какой лоб у апостола Павла, какой у них был разрез глаз, как они выглядели-то мы будем изображать, в конечном счете, уже не их, а кого-то другого. Этого не должно быть. Проблема образца — это, прежде всего, проблема внешнего сходства. Но, кроме того — еще и проблема канонического и благочестивого изображения, выработанного в результате многовековой традиции. Фигура святого должна выражать некое благочестивое духовное состояние, и вот это состояние нужно искать у своих предшественников. Здесь неправильно утверждать: «А вот я вижу так!». Нас не волнует, как ты это видишь — видишь и прекрасно — но нам важно, чтобы икона научала нас благочестию. — Насколько часто вам приходится, общаясь со студентами, будущими иконописцами, возвращать их в это каноническое русло? Они — люди молодые, и понятно, что порой им бывает трудно сдержать какие-то свои фантазийные порывы. — Те, кто понимает, что благочестие и духовное состояние — это главные ценности в иконе, работают хорошо. Ведь, в конечном счете, именно этими параметрами икона и отличается от не-иконы. Светское искусство — авангардистское ли, модернистское, любое другое — не озабочено вопросами благочестия. А наше искусство — озабочено. Это принципиальная разница. Поэтому если молодой человек, пришедший на наш факультет, не озабочен вопросами благочестия, то он вряд ли останется на нем. — Мы можем говорить о росте интереса к иконе в наше время? — Судя по наличию споров, которые вокруг этого вопроса ведутся, интерес, конечно, возрос. И споры, как говорит апостол Павел, это хорошо: «Подобает быть разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные». Я имею в виду, прежде всего, спор между традиционалистами и модернистами. Предмет этого спора, как мне кажется — это все тот же вопрос благочестия: если вы хотите, чтобы ваша икона была подлинно благочестивой, вам необходимо сверяться с традицией. А если вы хотите что-то другое, то, конечно, традиция не нужна. Сторонники новых исканий говорят: надо что-то новое, это все мы уже видели. Хорошо, но в таком случае хочется ответить: если вы хотите чего-то нового, то пишите тогда новую литургию. У нас есть литургии Василия Великого и Иоанна Златоуста, а литургии Петра Ивановича Смирнова у нас нет — пусть он напишет ее, а мы посмотрим, примет ее Церковь или нет? То же самое и в иконах: что здесь значит новое? В иконе может иметь место новое, но это всегда плод собственной богатой духовной жизни — на уровне подлинного творческого откровения и в рамках данного канона. — А что нового может быть в рамках канона? — Новое рождает сама церковная жизнь, каждый следующий виток истории производит новое. Вот, например, у нас есть гигантская иконография новых мучеников — тысячи и тысячи людей, с которых надо писать иконы. Новые судьбы, новые жития, новые ситуации появились. Вот убили русского царя со всей его семьей — это же колоссальнейшая творческая тема! Она, кстати говоря, более-менее раскрыта в иконописи, но никак не затронута светской живописью. Хотя это событие чрезвычайной исторической важности, необыкновенное по своему трагизму — но почему-то светское искусство не обращает на него никакого внимания. А вот церковное искусство этой темой очень интересуется, и огромное количество икон изображают сейчас царскую семью. Хотя изображают, конечно, очень по-разному. — Отсюда следует еще один вопрос: как быть иконописцам, изображающим новомучеников — на какую традицию и какие образцы опираться? — Здесь требуется большой поиск, и окончательно современное церковное общество еще не выбрало, на чем остановиться. Исторически канон утверждался неформально — появлялся какой-то образ в искусстве, который хорошо ложится в литургическую жизнь и который молитвенно всех устраивает. Вот этот канонический образ царя и его семьи еще только предстоит выбрать. — Какое будущее ждет икону, по вашему мнению? — Здесь, я полагаю, не надо искать особых путей. Есть богослужебная жизнь, она существует и будет существовать до конца времен — так что беспокоиться насчет будущего иконы не нужно.
|
||||||
|
|
Всего голосов: 2 | |||||
| Версия для печати | Просмотров: 2568 | |||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
