Александр Богатырев. О Страшном Суде и жареной картошке

 Недавно меня попросили выступить перед православной аудиторией. Были и ветеранки, постоянно посещающие мои вечера – дамы пожилого возраста, но были и молодые люди. К моему удивлению и радости их оказалось не меньше половины. К сожалению, с молодыми слушателями не удалось пообщаться. Как только я закончил читать свой последний рассказ, меня окружили самые верные почитательницы с вопросами и расспросами. Я привык к «разговорам на лестнице». Зачастую «беседы после беседы» бывают очень интересными. Многие стесняются задавать вопросы и высказывать собственные суждения на публике. А наедине открываются, и можно услышать такое, чего никакой сочинитель не придумает. Иногда после общего прощания кто-нибудь подойдет с особой нуждой. На сей раз особо нуждавшихся оказалось трое. Первая, не дожидаясь пока разойдутся  дамы, подошедшие просто поприветствовать меня, стала рассказывать о силе монастырского поминовения.

 «Позавчера я заказала сорокоуст по покойной матери», - начала она.

– «И сегодня во сне вижу, как она с аппетитом ест жареную картошку. Ну не чудо ли?»

- А в чем чудо? – удивился я.

- Так она мне ни разу после смерти не снилась. А тут приснилась довольная. Ест с аппетитом. Она всю жизнь жареную картошку страсть, как любила. Значит, она в хорошем месте, и все у нее хорошо. Так ведь?

Я улыбнулся, пробормотал что-то про милосердие Божие и пожелал любительнице жареной картошки Царствия Небесного. Я хотел повернуться к очередной даме, но не тут-то было. Рассказчица чудесного сна подхватила меня под руку, приблизила ко мне лицо так, что нос ее коснулся моей щеки и, понизив голос до шепота, произнесла: «Так ведь и дочери моей она этой ночью приснилась».

- И тоже картошку ела?

Дама торжественно кивнула и громко произнесла: «Приятно иметь дело с умным человеком».

Чтобы продлить приятное, нужно было закончить разговор по-умному.

- А в дочкином сне она тоже ела с аппетитом?

Дама сощурила глаза и молча медленно опустила голову на грудь, подтверждая мою умную догадку. Я, как мог, изобразил на лице велию радость,  пожелал ей всяческих благ, извинился и повернулся к очень симпатичной пожилой женщине интеллигентного вида в строгом хорошего кроя темном костюме и легком в тон костюму платке.

Она стояла на шаг позади всех и, застенчиво улыбалась.

-  Вы что-то хотели спросить? – обратился я к ней.

- Даже не знаю, - тихо сказала она. Улыбка ее стала виноватой. – Наверно, мне лучше поговорить со священником.  

- Если  Вам нужен духовный совет, то, конечно, обратитесь к священнику.

Она зябко поежилась, огляделась вокруг и сказала: «Собственно, это не вопрос. Вернее… я сама даже не знаю. Я подумала, что вам, как литератору, будет понятно то, что меня смущает.

Я тоже оглянулся, оглядел своих знакомых дам, смотревших на незнакомку с настороженным удивлением: - «Может быть нам лучше поговорить наедине?»

- Нет-нет. У меня никаких секретов. Может быть, кто-нибудь из ваших слушательниц испытал подобное. Я ведь по поводу чтения решила обратиться к вам.

- Так что же Вас смущает?

- Я, видите ли, до семидесяти лет жила и не думала о Боге. Вернее, относилась к Создателю, как бы вам сказать поточнее… скептически. Вернее, у меня были к Нему претензии. Все-то мне казалось, что Господь чего-то не доделал, или сделал не то, что нужно. Особенно меня возмущало то, что в мире много горя и несправедливости. И очень я роптала на Бога из-за того, что Он не сотворил нас такими, чтобы мы не чувствовали боли…

Она на несколько секунд замолчала.

- Это известные претензии к Господу Богу. Но все-таки, Вы верили в то, что Бог сотворил нас, а не в происхождение от обезьяны? 

Женщина смутилась: «Я рассуждала с допущениями: если нас сотворил всеблагий Бог, то почему мне все время больно? Он ведь – Любовь. А я с детства сильно болела. Перенесла несколько операций. А еще никаких серьезных грехов не успела совершить». Она снова оглядела столпившихся вокруг меня женщин. Некоторые выражали нетерпение и говорили в полный голос: - В чем вопрос? Так она будет до утра рассказывать свою историю.

- Нет-нет.  Я постараюсь быть краткой. Однажды, после сильных переживаний вдруг, как мне показалось, я услыхала голос в своем сердце. Голос сказал: Пора тебе, Анна и о душе подумать. И я сразу же пошла в церковь. Стала регулярно ходить на службу, но ничего не поняла и чувства мои даже как-то притупились. Я рассказала об этом на исповеди священнику. Он дал мне катехизис. Я прочла его, и многое выучила наизусть, но особого понимания как-то не прибавилось. И все мои претензии остались. Я снова обратилась к батюшке.  Он мне сказал, что поскольку  у меня высшее образование, то мне нужно почитать Иоанна Златоуста. Возможно, он поможет все понять. Я взяла в библиотеке первый том Иоанна Златоустого.. Прочитала за две недели. Читала с удовольствием. Все казалось мне понятным. Но когда я закончила, и приятельница попросила меня рассказать о прочитанном, я не смогла ей ничего рассказать. Иногда в памяти всплывали целые куски. Я напрягалась и старалась запомнить их. Но через несколько минут не могла ничего вспомнить…

- Так в чем вопрос? – снова перебили рассказчицу.

- Вопрос… Как вы полагаете, это от слабой памяти, или бесы крадут все, что я прочитываю…?

Вопрос застал меня врасплох. Я начал извиняться, объяснять, что из меня плохой богослов.

- Но Иоанн-то Златоуст хороший.

- Он замечательный богослов. Но Вы просите меня разобраться, почему Вы не усваивали его мудрых суждений. Умные глубокие мысли трудно удерживать в памяти, особенно когда вечером не можешь вспомнить, что было в полдень. Я Вас постараюсь утешить: не все семинаристы, проучившись в семинарии 4 года, расскажут Вам содержание трудов великих богословов.  Я, конечно, не могу оспаривать совета, данного Вам священником, но мне, кажется, что не всем нужно изучать столь серьезные труды. Вера – дело таинственное. У фарисеев знание Писания было, а вера напрочь отсутствовала. Перед ними стоял Бог, а они упрекали Его в нарушении каких-то предписаний, которые дал им никто иной, как Он. Наверно, Вам нужно хотя бы на время оставить чтение и больше посвятить себя молитве и пребыванию в храме. Это первое, что мне пришло в голову.

- А вот я и не соглашусь. Я ведь тоже так подумала. Решила, что больше не пойду в библиотеку. И вдруг голос говорит мне: «Читай дальше».  Я пошла в библиотеку, взяла второй том. Стала читать.  Прочла. Результат тот же. А голос снова мне приказывает продолжать чтение. И так я прочла все 12 томов.
 - Неужели все двенадцать?

- Да. И представьте себе, я, как и после первого тома, не смогу толком пересказать содержание или привести на память какое-то умное изречение. Кроме некоторых. Но со мной произошло настоящее чудо. Я не запомнила текстов, но поскольку я их читала, переживала и обдумывала прочитанное, то, простите за самонадеянность, но мне кажется, что я постигла дух этих трудов. Я стала видеть все в православном свете. У меня появился дар рассуждений. И никаких претензий к Господу Богу у меня теперь нет. Все то, что меня смущало, стало понятным. Я не могу цитировать Иоанна Златоустого, но могу видеть происходящее его глазами и понимать суть того, что происходит, его пониманием… Он, как будто, поселился в моей голове и в моем сердце и подсказывает мне, как нужно думать и рассуждать в том, или ином случае.

Кто-то довольно громко произнес: «Ишь, ты, то ей Голос был, а то сам Иоанн Златоуст в ней поселился».

- Это прелесть. Пора на отчитку.

Она замолчала и отступила еще на шаг от остальной публики. Мне хотелось заступиться за нее, защитить от враждебной реакции. Про отчитку заявила моя знакомая, и я тихо напомнил ей о том, что и ей самой приходилось слышать подобный совет. 

- Как Ваше имя-отчество? – обратился я к рассказчице.

- Анна Сергеевна.

- Не могли бы Вы дать мне Ваш телефон?

- Но я не местная. Из Москвы,-  смущенно ответила она.

- Замечательно. Я скоро буду в Москве.  Хотелось бы узнать кое-какие подробности. Ведь это очень интересное свидетельство. Мы просим Господа «дух прав обновить в нас» и остаемся прежними: такими же твердокаменными. А в Вас эта просьба исполнилась.  Благодарю Вас за рассказ. Ведь исполнилось главное: исчезли претензии к Богу и вы обрели веру.

Она достала из небольшой изящной сумочки блокнот и стала писать в нем, положив его на подоконник.

Оставшиеся рядом со мной женщины заговорили хором. Я хотел извиниться и распрощаться с ними, чтобы поговорить с Анной Сергеевной. Но меня плотно обступили со всех сторон.

- Александр Владимирович, вы про старцев пишите. А как их найти? Мне очень нужно посоветоваться со старцем.

Это была моя старая знакомая, не пропускавшая никаких церковных и около церковных событий. Я не успел ответить, как это сделали за меня.

- Не слушайте ее. Она тут всех батюшек заморочила, еще и старца замучает.

- Сама молись. Нечего на старцев свои грехи перекладывать.

-  Александр Владимирович, что мне делать? Я рассказала об этом своему духовнику, а он только отмахнулся. А дело серьезное.

Эту даму я тоже хорошо знал.

-  Какое дело?

- А  то, что я, когда целую икону Георгия Победоносца, то либо копыто коню поцелую, то вообще – змея.

- И что же?

- Так ведь грех.

Ну что тут поделаешь?! Что ей на это сказать…

- Простите, а в чем грех?

- А что, беса поцеловать не грех?

- Какого беса вы целуете? Вы обращаетесь с молитвой к святому Георгию или к змею? Кто вам дорог и кого вы целуете?

- Конечно, Георгия. Только попадаю на змея или на коня. Сама не знаю, как это получается.

- Ну, подойдите в следующий раз к иконе, постойте несколько минут молча, попросите у Георгия-Победоносца прощения и, хорошо прицелившись, поцелуйте его.

- Хорошо, попробую. Только иконы висят высоко, а я маленькая. Вот и промахиваюсь. 

Она ждала от меня еще какого рассуждения и я добавил:

- Вы, наверно, глаза закрываете, когда целуете икону.

- Не знаю. Не думала.

- Если не достаете до плеча или головы святого, то попробуйте поцеловать ногу. Поцелуйте и успокойтесь.

- Спаси вас, Господи. Я вот только думаю, что это неспроста все время промахиваюсь. Наверно, это мой бывший зять мне сделал.

- Что сделал?

- Да он этот, экстрасенс. Ложки с вилками к груди приставит, они у него на груди и висят. И не падают. Он как магнит для железа. Будущее предсказывает. Это, явно, он наколдовал.

- А почему вы решили, что это он?

- Он же Юрка. Я их с дочкой развела. Вот он на своем тезке мне и мстит.

 Опять я не успел ничего сказать. Юрка мстит бывшей теще с помощью иконы Георгия –Победоносца… Только я хотел перевести разговор в шутку, как меня снова перебила самая говорливая женщина.

- Коня поцеловать – не беда. Змея, конечно, страшно. А я вот самого врага рода человеческого облобызала на иконе Страшного Суда. Икона старинная, темная. А он в углу сидит. Его и не видно. Не различить. Я угол иконы поцеловала, а потом, гляжу, матушки вы мои – вражина! Ох, и натерпелась же я. Не могу спать. Все он передо мной стоит. Как вспомню, так мороз по коже.  Вдруг на Страшном Суде скажут мне: «Ты врага целовала – вот и иди к нему!» Но я этот грех исповедала.

Анна Сергеевна слушала эти истории, глядя на меня с беспокойством и недоумением. Она дважды делала попытки подойти поближе, но ее оттесняли. В какой-то момент я потерял ее из виду. Объяснять бедным женщинам тщету их опасений было ох, как непросто. Хотелось, не обижая их, уговорить оставить пустые страхи и бояться только греха, а не промаха при целовании икон. Я с трудом подбирал слова, рассказывая о том, что напугавшего их персонажа нельзя изобразить во всей его ужасной отвратительности. Он настолько страшен, что никакая человеческая душа не выдержит его вида. Никакая фантазия не сможет представить его. Так что нужно помнить о наказании за грехи. Об аде, уготованном врагу рода человеческого и грешникам – тем, кто исполняет его волю.

 Говорил я довольно долго не убедительно и даже не о том, что волновало  моих  слушательниц. Они мне перечили, приводя малопонятные аргументы. В конце-концов я посоветовал им внимательно смотреть, что они целуют, надевать очки и больше не целовать икону Страшного  Суда.  Я распрощался с ними, но они шли за мной и продолжали перечить. Не переставая извиняться, я ускорил шаг и оторвался от них. Я искал глазами Анну Сергеевну. Но ее не было. Побежал к остановке, но ее и там не было. Я досадовал на женщин, задержавших меня. Продолжал в уме разговаривать с ними и приводить аргументы, доказывая необходимость отличать страх Божий от суеверных человеческих страхов. Вот ведь, были времена, когда на константинопольских рынках торговки рассуждали о природе Нетварного Света. А мы:  то с паспортами воюем, то боимся наказания за то, что неправильно икону поцеловали.  Конечно, никогда наши бабушки не станут богословами. Никогда на наших рынках не будут спорить о Фаворском Свете. И нет в том беды. Но Бога любить будут и никогда не перестанут. И веру не потеряют. Будут верить. По- своему. По- детски.  А евангельские истины будут усваивать в той мере, какую могут вместить. Они ведь, как дети. А Господь и призывал нас быть детьми. Люди образованные этого не принимают и не понимают. Но Господь, наверное, видя их любовь и преданность, посылает этим простым женщинам знаки в той форме, которая им понятна.

Пожалуй, напрасно мне показалось смешным то, как расшифровала смысл сна дочь, увидевшая мать с аппетитом евшую жареную картошку. И то, что бабушки содрогаются и чувствуют вину за то, что облобызали изображение дьявола тоже можно понять.  Зря я на них досадовал. Вот только обидно, что не сумел догнать Анну Сергеевну и поговорить с ней.