Возможен ли мир, в котором победили философские идеи двух персонажей Достоевского – Кириллова «Если Бога нет, то я – Бог» и Ивана Карамазова «Если Бога нет, то всё дозволено»? Ответ дал современный американский писатель Джордж Мартин: такой мир не только возможен, он будет пользоваться спросом.
  Так уж повелось, что массовая культура не может без масштабных многоформатных атак на публику. Средиземье Джона Толкина, Гарри Поттер Джоанны Ролинг и вампирские саги Стефани Майер – самые крупные из медиапроектов последнего десятилетия, на смену которым в очередной раз понадобилась новая дойная корова. Ей стала «Песнь Льда и Пламени» Джорджа Мартина, которую по названию первого тома называют «Игрой Престолов».
В настоящий момент мы имеем дело с коммерчески успешной торговой маркой, которая неуклонно продолжает набирать обороты: пять книг из запланированных семи переведены на разные языки и проданы огромными тиражами, на экраны выходит третий сезон сериала, выпущены настольные и компьютерные игры. Армия фанатов растет с каждым месяцем, что совершенно не удивительно: в «Игре Престолов» действительно есть чем зацепить.
Во-первых, впечатляет степень проработки мира. В свое время Анджей Сапковский полушутя-полусерьезно написал инструкцию для авторов книг в жанре фэнтези, в которой рекомендовал рисовать подробную карту выдуманного мира, максимально полно продумывать его историю, культуру, экономику; словом, прорабатывать фон. С этим Джордж Мартин справился на все сто. Его вселенная имеет хорошо очерченные пространственные и темпоральные горизонты, благодаря которым автору удалось добиться одновременно эпического масштаба и достоверности хорошего исторического романа.

Внимание к бытовым деталям тоже украшает повествование. Всегда приятно, когда автор знает, как чистят кольчугу от ржавчины, и подробно описывает одежду и кулинарные изыски. Пожалуй, единственное, что смущает – это некоторая фривольность по отношению к правилам формальной геральдики (либо неудачные блазоны[1]), которой такой знаток куртуазной культуры, как Мартин, мог бы избежать.

Во-вторых, радует глубина образов, которые абсолютно не похожи на сложившиеся в жанре шаблоны. Здесь нет непобедимых героев со сверхчеловеческими способностями, нет воплощений вселенского зла, с которыми эти герои сражаются. Персонажи – обычные люди со своими достоинствами и недостатками. Они совершают ошибки, мучаются моральными дилеммами, подвержены сиюминутным желаниям и вообще не похожи на плоских картонных болванов, которыми изобилует фэнтези-литература. Магия и волшебные существа, без которых жанр обойтись не может, присутствуют, но в ограниченном объеме.

В результате мы получаем настолько реалистичное изображение, что в мир Мартина легко уйти с головой. Явно сказывается кинематографическое прошлое автора.

Визуализировать «Игру Престолов» легко, а вот анализировать – занятие неблагодарное.

С одной стороны, смущает значительный объем написанного и уже отснятого материала, в котором хватает «воды». Собственно говоря, Мартин решил писать книги именно потому, что, будучи сценаристом, постоянно был вынужден сокращать свои тексты, пока ему это в конце концов не надоело. Местами действие развивается настолько неторопливо, что хочется перелистнуть страниц двадцать-тридцать, чтобы понять, изменится ли хоть что-нибудь. Само по себе это, конечно, не проблема. В конце концов, прошедшие суровую школу «Сильмариллиона» Толкина и «Улисса» Джойса смогут переварить и сильно затянутое повествование Джорджа Мартина, изобилующее именами собственными разной (нередко нулевой) степени важности. Подлинная сложность состоит в том, что в поисках мировоззренческого смысла «Игры Престолов» приходится продираться через откровенную порнографию, натуралистические описания и подростковые комплексы, которыми страдает большинство персонажей независимо от возраста.

Сразу оговорюсь, что примеры мы будем брать преимущественно из книги, хотя сказанное, в сущности, справедливо и для фильма, но не имеет отношения к настольным играм по мотивам серии, одна из которых – с пластиковыми фигурками – вполне заслуживает внимания.

Итак, при всех поворотах сюжет строится на нескольких константах, первая из которых – бессмысленность смерти. Мы привыкли к тому, что в хороших романах гибель персонажей оправдана внутренней логикой повествования, будь это смерть на дуэли, в бою или самоубийство. В книгах Мартина ситуация совершенно иная: все герои независимо от их важности умирают от того, что мы могли бы назвать случайным стечением обстоятельств. Кхал Дрого гибнет от заражения раны несмотря на бычье здоровье и вовремя оказанное лечение, Джейме теряет отца из-за того, что пожалел брата, «Старого Медведя» Мормонта – харизматичного лидера и опытного бойца – зарезали внезапно вспылившие подчиненные. Даже там, где смерть мотивирована (к примеру, гибель Оберина в ходе судебного поединка или Лораса во время штурма замка), она всё равно выглядит глупой, неуместной и несвоевременной. Этим приемом автор создает интригу, поддерживает атмосферу непредсказуемости и упрощает сюжет в те моменты, когда становится трудно удерживать все нити.

Второй лейтмотив книги – скептическое отношение к религии. Вообще, описание верований всегда было слабым местом фэнтези-литературы; даже признанные мастера жанра редко поднимались выше вульгарного язычества, если вообще снисходили до проработки этого аспекта своего выдуманного мира. У Мартина мы встречаем религию в разных вариантах: тут вам и квазихристианский культ Семерых, и дуализм огнепоклонников, и чуть ли не экуменизм адептов Многоликого бога, не говоря уже про менее замысловатые верования дотракийцев или жителей Железных островов. Однако внешнее разнообразие религий отнюдь не порождает вариативности отношения к ним со стороны персонажей. Прагматично-утилитарный подход служителей культа к своему занятию уверенно дополняют атеистические сомнения, скепсис и откровенное богоборчество остальных героев. Покаяние Ланселя на этом фоне выглядит какой-то неуместной аномалией, о чем автор сам не преминул сообщить устами персонажей, от лица которых велось повествование.
Кстати, культу Семерых в книге досталось больше, чем другим. В первых трех томах читатель вообще не видит ни одного вменяемого образа священника: монахи разграбленного монастыря и коррумпированный верховный септон не имеют даже подробного описания внешности, не говоря уже о какой-то степени влияния на людей. В четвертой и пятой книгах ситуация несколько меняется. Возникают несколько хорошо проработанных эпизодических героев, а также новый, проводящий самостоятельную политику «клюнийский»[2] верховный жрец. Впрочем, общий тон эти нововведения не изменили.

Именно поэтому мир Мартина не средневеков по своей сути. Средние века – это не вассально-ленные отношения, не рыцари, дамы, менестрели и турниры. Всё это там, конечно, было, но не всегда, не везде и в разных вариациях. А вот то, что сущностно определяет Средние века, – это христианство. Оно было настоящим «культурным кодом» эпохи; все сферы жизни – политика, экономика, социальные отношения, культура – постоянно испытывали на себе мощнейшее воздействие Церкви, которая реально цементировала лоскутный европейский мир. Той степени секуляризации сознания, которая характерна для Вестероса и окрестностей, средневековая Европа достичь не могла в принципе.

Неприязнь к наиболее близкому христианству культу со стороны Мартина наталкивает на мысль, что первая и вторая тенденции на самом деле являются гранями одной и той же – автор не признает идею личного Бога. Если Его нет – нет и живого богообщения, только набор внешних формальных правил. Если Христос не умирал за людей на кресте, не «попрал смертью смерть», то физическая гибель человека будет лишь окончательным, бессмысленным и всегда несвоевременным итогом. Если нет Бога как Гаранта миропорядка (от чего не отказывались даже самые ярые критики Церкви эпохи Просвещения), то не может быть вообще никакого смысла у происходящего; весь мир оказывается царством слепой случайности, в котором каждый оказывается одновременно творцом и рабом хаоса. Наконец, если Бога нет, то нет и общих, универсальных моральных правил; понятия нравственного и безнравственного упраздняются, а потому убийство и инцест могут получить сочувствие и даже оправдание, а долг и честь оказаться глупой блажью.
Это действительно мир, созданный по лекалам Кириллова и Ивана Карамазова. И самое страшное, что он может вызывать не только интерес, но и симпатии.


[1] Блазон – словесное описание герба. Большая часть средневековых гербов дошла до нас именно в таком виде, поэтому правила описания (блазонирования) хорошо известны.
[2] Клюни – аббатство во Франции, которое в X–XI вв. стало флагманом церковной реформы. Клюнийцы отличались радикализмом и жестко отстаивали невмешательство светских властей в дела Церкви.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.