Восьмой год насельник Троице-Сергиевой лавры иеромонах Мелитон (Присада) окормляет Сергиево-Посадский интернат для слепоглухонемых детей. В интервью Правмиру он рассказал о своем пути к Богу и работе с детьми.

Иеромонах Мелитон (Присада) родился в 1974 году в Бресте. Окончил факультет детской психологии и дефектологии Брестского педагогического института. Год служил в армии, три года проработал в школе дефектологом. В 1999 году поступил в Московскую духовную семинарию. В 2004 принял постриг и рукоположен в иеродиакона, в 2005 — в иеромонаха. С сентября 2005 настоятель храма прп. Сергия Радонежского в интернате для слепоглухих детей.
 



— Отец Мелитон, до семинарии вы закончили факультет дефектологии. Мужчины редко выбирают эту специальность. Что привело вас туда?

— Любознательность. Я с шести лет занимался спортом, ездил на соревнования, общался с разными людьми, и это пробудило во мне интерес вообще к человеку, человеческим чувствам, переживаниям. А когда учился в старших классах, в начале девяностых, появилось много книг и статей на духовные темы, 70 лет считавшиеся запретными.

К концу школы я мог поступить в физкультурный, но именно потому, что всерьез интересовался душой, выбрал факультет детской психологии и дефектологии.

— Вы тогда еще не были воцерковлены?

— Как раз первые годы учебы в институте совпали с активным воцерковлением. Духовные поиски начались еще в школе, и поначалу меня, как и многих, больше привлекали восточные религии, казалось, что именно они помогут мне понять человека во всей глубине и полноте.

Но моя учительница французского языка, увидев мой интерес к Востоку, дала почитать книгу отца Серафима (Роуза) «Православие и религия будущего». С этой книжки в 11 классе и началось мое знакомство с Православием. В классе сложился круг друзей-единомышленников — мы вместе искали и, хотя поступили в разные вузы, продолжали общаться и вместе начали воцерковляться, паломничали по святым местам. И даже окормляться стали в одном приходе — у отца Евгения Семенюка.

— Не разочаровались в психологии? Сейчас страсти поутихли, а еще лет десять назад многие спорили, совместимо ли христианство с психологией и вообще можно ли считать психологию наукой.

— Разочарования не было. Наоборот, параллельное чтение святых отцов и изучение классической психологии побуждало к анализу, сравнениям, помогало отфильтровать книги по психологии, отделить в них пшеницу от плевел. Но до таких крайностей, чтобы отрицать всю психологию, не считать ее наукой, я не доходил.

Преподаватели с пониманием и уважением относились к моему воцерковлению. С преподавательницей теории религии и свободомыслия мы дружили, общались не только во время занятий. Она была атеисткой, но интересовалась моими поисками, а я — ее взглядами, аргументами. А декан, узнав, что я много езжу по монастырям, попросил меня найти информацию о его дедушке — митрополите Питириме, скончавшемся в 1961 году. Я еще не знал, куда обращаться по таким вопросам, писал письма в разные церковные издания, и нашел нужную информацию.

Сам декан был атеист, но и о своих духовных корнях вспомнил, и к моим поездкам по монастырям благосклонно относился.

Вот в армии, где я год служил после института (а тогда, в 1996–1997 годах, в белорусской армии еще не было военных капелланов), моя вера получила более серьезную закалку.



После армии три года работал в школе психологом и дефектологом и одновременно преподавал в воскресной школе в монастыре Афанасия Брестского. Уже понимал, что хочу служить в Церкви. Еще во время учебы были мысли уйти в монастырь, но родители удержали. Сказали: закончишь институт, отслужишь армию, отдашь государству долг — отработаешь три года, а потом выбирай.

Я и выбрал. На третьем году работы послали меня в Минск на курсы повышения квалификации. Как раз тогда в Минске открылись первые курсы по религиоведению. И я до обеда ходил на курсы по дефектологии, на которые меня и командировали, а после обеда, уже по собственному желанию — на курсы по религиоведению. Вернулся в Брест в апреле и сказал директору, что так хорошо повысил квалификацию, что буду поступать в семинарию.

Удивил его. Не все меня поняли, но духовник, отец Евгений, поддержал, причем посоветовал поступать именно в Московскую семинарию, так как сам там учился. Родители уже не препятствовали, поскольку сами постепенно воцерковились и еще во время моей учебы в институте обвенчались.

Когда закончился учебный год, уволился с работы, и у меня всего месяц оставался на подготовку к экзаменам. Кстати, готовила меня Ирина Константиновна, моя школьная учительница французского, о которой я рассказывал. Она сразу поддержала меня. По милости Божьей поступил. Это было в 1999 году.

— Еще в студенческие годы вы думали о монашестве. Не было сомнений, что это ваш путь?

— Почему же? Сомневался. И в студенческие годы, и когда работал в школе, возникали мысли о женитьбе. В семинарии тем более — там и иконописная, и регентская школа, было много талантливых, творческих и одновременно очень духовных девушек, но все-таки жажда чего-то большего перевесила душевные желания. По серьезным вопросам я обращался к архимандриту Кириллу (Павлову). И после третьего курса Успенским постом он благословил меня писать прошение о монашестве.

На четвертом курсе мне назначили послушание в педагогическом отделе — мы помогали детским учреждениям в Сергиевом Посаде. Польза, я считаю, была обоюдная — дети-сироты, инвалиды получали духовное окормление, а студенты проходили педагогическую практику, обретали навыки работы с детьми.



В 2005 году неожиданно скончался иеромонах Зенон, окормлявший Сергиево-Посадский детский дом для слепоглухих. Хотя я был еще иеродиаконом, владыка Феогност — наместник Лавры — написал ректору академии владыке Евгению прошение о назначении меня настоятелем домового храма преподобного Сергия Радонежского в этом детском доме.

Просьба была необычная. Дело в том, что я принял постриг в академии, а по давней лаврской традиции монахи, постриженные в монастыре, подчиняются наместнику, а в академии — ректору. И те, и другие проживают на территории Лавры, но есть такое административное разделение. Поэтому вопрос о моем назначении рассматривался полгода, но в итоге был решен положительно. 18 сентября 2005 года меня рукоположили в иеромонахи, седмицу я отслужил в академии, а 25 сентября служил свою первую литургию в интернате.

— Педагогический опыт у вас был, но с глухонемыми пришлось работать впервые?

— Да. В институте у нас был краткий спецкурс по сурдопедагогике, но практическое ее применение для меня началось здесь, в интернате. Восьмой год продолжается спецкурс! Великим специалистом по дактилю и языку жестов не стал, но на том уровне, чтобы общаться с детьми, принимать у них исповедь, утешать их, освоил.

Слава Богу, в детском доме есть уникальный педагог — Татьяна Ивановна Корсакова. Она и рисует хорошо, и в совершенстве владеет дактилем и жестовым языком. Руководит там изостудией, а также ведет в воскресной школе основы православной культуры и Закон Божий, синхронно переводит богослужение. На службе ей помогает Александр — сам воспитанник этого интерната, глухонемой. После института он вернулся в родной интернат уже как педагог.

Вы, наверное, слышали и про другого уникального выпускника нашего интерната — Сергея Алексеевича Сироткина, кандидата философских наук, вице-президента Европейского союза глухонемых. В семидесятые годы ученые-психологи провели эксперимент, в результате которого четверо самых одаренных воспитанников интерната, в том числе Сергей Алексеевич, поступили в МГУ.

Но большинство воспитанников отстает в развитии. Сегодня из 230 детей только около пятнадцати человек осваивают стандартную учебную программу (разумеется, в рамках коррекционной педагогики). У них есть шансы поступить в вуз или приобрести надежную, востребованную специальность. С остальными, конечно, сложнее, но это тоже чада Божьи, которые многому меня учат.



— Наверное, очень трудно понять внутренний мир слепого или глухонемого человека? Удается ли это вам?

— Не знаю, удается ли, но я стараюсь. Учусь, прежде всего, по-настоящему любить людей. Не жалеть как ущербных (часто инвалидов «любят» именно так), не считать себя выше, лучше, а видеть в них первозданный образ. Тогда по благодати Божией приходит взаимопонимание, а также понимание себя. Тщеславие, самомнение делает нас, зрячих, духовными слепцами: прежде всего, себя мы перестаем видеть такими, каковы на самом деле. Не чужая душа — потемки, как принято говорить, а своя. Только смиряясь, человек может в ней разобраться.

И желание познать себя, свою душу помогает и в общении со слепым человеком. Мне трудно передать словами, как это происходит, но открывается его внутренний мир. С глухонемыми сложнее — мир без звуков более скуден. Может быть, мне так кажется, потому что чаще приходится общаться с глухонемыми детьми, у которых есть и задержки психического развития, и легкая умственная отсталость. (У слепых, но слышащих воспитанников, интеллект, как правило, сохраннее). Нырнуть с такими детьми в разговор по душам, в духовную беседу непросто.

— А все дети ходят в храм? Как вообще руководство относится к тому, что интернат окормляет священник?

— Наверное, если бы плохо относилось, меня бы здесь не было. Отец Зенон ездил сюда еще студентом, с 1994 года, он взрыхлил почву для сотрудничества. Я с негативным отношением в интернате не сталкивался. Многие сотрудники воцерковляются, дети приходят с воспитателями. Постоянно ходит на службу примерно 40–50 детей. Еще человек 50–60 — по большим праздникам. На Пасху бывает около 150 причастников: дети, воспитатели, прихожане.

Уже в первый год моего служения здесь домовый храм преподобного Сергия не вмещал всех желающих, стали думать о большем помещении. Наверное, по детским молитвам Господь послал нам благотворителей, благодаря которым мы смогли построить храм. Начинал его проектировать сотрудник Патриаршего архитектурно-реставрационного центра Лавры Антоний, но потом он принял постриг и стал насельником скита преподобного Сергия, иеродиаконом Киприаном, и завершил проектирование архитектор Вячеслав Николаевич Ижиков — инвалид-колясочник. Он все предусмотрел — у нас есть пандусы, колясочникам легко попасть в храм.

Сейчас полным ходом идет роспись храма. Как только его весь распишут, будем освящать, а пока служим на антиминсе.

— Ездите ли вы с детьми в паломнические поездки?

— Не со всеми, но с теми, у кого более-менее сохранный интеллект, мы объездили не только все крупные монастыри России, Золотое кольцо, но и за границей были: в Греции, Италии, на Святой Земле. Во время поездки в Грецию мальчики посещали Афон. Помогали нам и крупные компании, и просто находились люди, которые хотели сделать жизнь воспитанников интерната разнообразней, интересней.

Часто ездим на подворье в четырехстах километрах отсюда, на берегу Волги. Рядом лес! Катаемся с детьми на лодке, гуляем с ними по лесу, топим баню, печь, на лошадях они катаются. С одной стороны, развлечение детям, с другой стороны, приучаются они к труду: сами воду носят, дрова заготавливают, растапливают печь, весной огород пропалывают. Сельский быт — замечательная школа взросления, самостоятельности. Это не на всем готовом сидеть.



— Сегодня почти всем нам не хватает физических нагрузок, движения, и монахи — не исключение. А работая с детьми, надо быть в форме. Занимаетесь ли сегодня спортом? Вообще, пригодилось ли вам в монашеской жизни спортивное прошлое?

— Думаю, что да. Человек состоит из духа, души и тела. Пока душа от тела не отделилась, то есть пока живем на земле, надо воспитывать и душу, и тело. Понятно, что сегодня от меня не требуется такая подготовка, как от акробата, и я уже не смогу пройти на руках или сделать стойку на голове (а когда-то мог), но все же определенной физической выносливости мое послушание требует.

Да и любому священнику нужна хорошая физическая форма, и многие батюшки занимаются спортом. Одни просто для поддержания сил, другие детей тренируют — на лошадях их учат кататься или единоборства преподают. У меня другое послушание, а для поддержания себя в форме мне хватает купания на Гремячем источнике и работы на сельском подворье. Купаться на Гремячий ключ мы ездим все вместе — это в 20 километрах от Сергиева Посада, — окунаемся в холодную воду в любую пору года. А на спорт просто времени не хватает.

Спорт, безусловно, дисциплинирует человека, но может быть и неполезен, если думаешь только о победах и славе, возносишься, служишь только телу своему, плоти, а о душе забываешь. Но не спорт тому виной, а наши страсти: гордыня, тщеславие.

Кстати, три года назад мой тренер переехал из Белоруссии в Сергиев Посад. Мы не виделись 20 лет, он слышал, что я поступил в семинарию, принял постриг и остался здесь, но никаких контактов у нас не было. Его зовут Сергий, он уже в пенсионном возрасте стал воцерковляться и захотел помолиться у мощей своего небесного покровителя. И так случилось, что первый священник, с которым он встретился, был я.

Он остался здесь и теперь занимается лечебной физкультурой в трех детских учреждениях Сергиево-Посадского района. С шести до шестнадцати лет я проводил с этим человеком больше времени, чем с папой и мамой, он возил меня по всей стране на соревнования, а двадцать лет спустя он стал прихожанином храма, в котором я настоятель.

Переехала в Сергиев Посад и моя одноклассница, которая была свидетельницей на венчании моих родителей. Она работает воспитательницей в детском доме и помогает мне в храме. Есть еще две прихожанки, с которыми я знаком по Белоруссии. С одной из них, Маргаритой, вместе занимались акробатикой, а с другой, Натальей, учились в Минске на курсах повышения квалификации по дефектологии. Она тоже работает воспитательницей в детском доме и помогает в храме. Раньше или позже позвал Господь сюда, но собрал Он вокруг меня надежных и проверенных людей, которые во всем помогают мне, поддерживают все начинания.

— Вы счастливый человек?

— Да! Каждый, кто нашел Бога, счастлив. Надо просто меньше обращать внимания на суету, распри, и вспоминать слова преподобного Амвросия Оптинского: «Знай себя и будет с тебя».

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.