Обязательно ли поститься перед причастием? Можно ли научить покаянию ребенка? Зачем христианину Ветхий Завет? Об этом и других проблемах церковной жизни Правмиру рассказал настоятель храма равноапостольных Константина и Елены города Абакана протоиерей Геннадий Фаст.

Протоиерей Геннадий Фаст родился в 1954 году в Сибири в семье политических ссыльных. В 1978 году окончил физический факультет Томского государственного университета. Остался работать на кафедре теоретической физики, но вскоре за веру в Бога был уволен. В 1980 рукоположен в диаконы, в 1982 — в священники. Духовное образование получал заочно. В 1992 году окончил Московскую Духовную академию. Кандидат богословия. С 1983 до 2010 года служил в городе Енисейске Красноярского края. С декабря 2010 года — настоятель храма равноапостольных Константина и Елены в городе Абакане. Отец пятерых детей, дедушка трех внуков.
 

— Отец Геннадий, в России принято исповедоваться перед каждым причастием. При этом многие причащаются два раза в месяц и чаще. Не приводит ли такая взаимосвязь исповеди и причастия к тому, что исповедь превращается в формальность, в пропуск к Чаше?

— Может и превратиться, то есть человек перестанет воспринимать таинство с должным благоговением. Тут универсальный совет дать невозможно. И в истории Церкви эта традиция менялась, и сегодня она различна в разных Поместных Церквях и даже у разных пастырей.

В идеале вся Церковь, пастыри и миряне, должны причащаться каждое воскресенье. Это соответствует внутреннему содержанию литургии. Ни в канонах, ни в богослужебном уставе не предусматривается, чтобы кто-то просто молился за литургией, а к Чаше, к Трапезе Господней, не подходил. Но очевидно, что в современных условиях невозможно принять директиву: «Всем причащаться каждое воскресенье». Это дело пастырское, дело духовного возрастания конкретного человека и конкретной церковной общины.

Сегодня, я знаю, у многих пастырей есть достаточное число прихожан, которые причащаются часто — раз в две недели, а некоторые и каждое воскресенье. Иногда даже чаще — например, у нас на Страстной седмице многие причащались за каждой литургией, и на Светлой седмице мы всей общиной причащаемся каждый день. Безусловно, в этом случае жесткая взаимосвязь исповеди и причастия невозможна, неоправданна.

Традиция обязательно исповедоваться перед причастием сложилась в те времена, когда причащение перестало быть делом церковной общины, стало личным делом каждого, причем делом чрезвычайно редким, вплоть до одного раза в год. Естественно, тогда речи не могло быть о том, чтобы причащаться без исповеди.

Но теперь, когда приход пусть постепенно, но превращается в евхаристическую общину, необходимость в такой практике отпадает, да и невозможной она становится. Если, допустим, на приходе 150 человек, а священник один, не может батюшка их всех каждый раз исповедовать — ни сил, ни времени у него не хватит. Если же в этих условиях требовать от всех прихожан исповедоваться перед каждым причастием, велика вероятность, что кто-то станет относиться к исповеди как к профанации.

Поэтому я своим прихожанам, которые ходят в храм хотя бы каждое воскресенье, соблюдают все посты, включая среду и пятницу, рекомендую исповедоваться раз в месяц, а сверх того — по необходимости, по внутренней потребности. Это даже безотносительно к причастию — раз совесть требует исповеди, не надо откладывать.

К причастию же советую им по возможности приступать каждое воскресенье, испрашивая на это благословение у своего духовника. Думаю, на сегодня это оптимальный вариант, и на некоторых приходах уже складывается такая практика.

Тогда и исповедь выигрывает — человек исповедуется не для того, чтобы причаститься, а для того, чтобы покаяться. А причащается он, участвуя в таинстве Церкви.

Исповедь и причастие — самодостаточные, самобытные таинства, не строго зависимые друг от друга. Понятно, что нельзя приступать к причастию, живя в каком-то смертном грехе (например, в блуде), имея нераскаянные грехи, находясь с кем-то во вражде. Но если таких смертных грехов нет, а речь идет только о внутренней борьбе со страстями, исповедь становится глубже и основательней, когда она совершается не ради допуска к причастию.

Вообще я за то, чтобы в храме был исповедальный день. Сегодня мы исповедуем либо накануне, после всенощной — устал священник, устали прихожане, торопятся на автобус… Утром невозможно — надо совершать проскомидию. Рвать литургию на запричастном — вообще безобразие. Исповедовать во время литургии абсурдно, да и не предусмотрено это никаким уставом.

Помню, один молодой человек рассказывал про Рождественскую службу: «Три очереди выстоял: записку подать, к исповеди и к Святой Чаше». Он причастился, но в литургии не участвовал! Поэтому исповедь во время литургии надо упразднить.

Исповедальный день, на мой взгляд, был бы оптимальным вариантом. В большом городе на большом приходе, где несколько священников, таких дней могло бы быть и несколько. Священник приходил бы, например, в три часа дня и до восьми вечера исповедовал. Ни он не торопится, ни прихожане — есть возможность каждого внимательно выслушать, вникнуть в его ситуацию, утешить, дать взвешенный совет.

Знаю приходы, где такое уже практикуется, но в целом народ наш пока к этому мало подготовлен, привыкли люди исповедоваться перед службой или непосредственно во время службы. Ясно, что как ни плоха эта традиция, нельзя ее вмиг сломать, но потихоньку вводить в приходскую практику исповедальные дни было бы, на мой взгляд, очень хорошо.



— А насколько необходим пост перед причастием? У вас на приходе на Светлой седмице все причащаются ежедневно. А есть приходы, где причастников на Светлой можно по пальцам одной руки пересчитать. Люди приходят на службу, участвуют в крестном ходе, но их не благословляют причащаться без хотя бы частичного говения.

— На обратной стороне иерейского креста написаны слова апостола Павла: «Образ буди верным» (1 Тим. 4, 12). Поэтому батюшка, который считает, что на Светлой седмице можно причащаться, только предварительно попостившись, пусть сам станет в этом образом для верующих. Пусть постится на Светлой. А когда батюшка разговляется, а от прихожан требует, чтобы постились, это абсурд! У священника одна привилегия — соблюдать все строже, чем прихожане, быть к себе взыскательней, чем к пастве.

Никогда Церковь не предусматривала какие-то льготные условия поста для священников. Все батюшки на Светлой седмице служат, и никто не постится. Есть 66 правило Трулльского Собора, который по значимости приравнивается к Шестому Вселенскому Собору: «От святого дня Воскресения Христа Бога нашего до недели новыя, во всю седмицу верные должны во святых церквах непрестанно упражнятися во псалмех и пениих и песнех духовных, радуяся и торжествуя во Христе, и чтению Божественных писаний внимая, и святыми тайнами наслаждаяся». Евхаристия — не только постное дело, но и праздничное, иначе нам следовало бы ее совершать только во время поста.



Если человек соблюдает все посты, среду и пятницу, то не только на Светлой седмице, но и в любое другое непостное время нет никаких оснований требовать от него дополнительного поста. Мы сами, священники, никакого дополнительного поста на себя не налагаем.

Другое дело, если человек впервые пришел в храм, до этого никогда не постился. Тогда ему и неделю желательно попоститься перед причастием — обычно так и предлагаю. Пусть подготовится. И эти люди не возражают, с пониманием относятся, даже радуются. Но от постоянных прихожан поститься в непостные дни Церковь не требует. В году достаточно постных дней — больше двухсот. В остальное время мы, священники, перед литургией соблюдаем только евхаристический пост — ничего не едим и не пьем после полуночи. Тем более не должны мы накладывать дополнительные посты на прихожан.

Если человек делает это добровольно, пожалуйста, пусть только возьмет благословение у батюшки. Есть прихожане, которые просят благословения поститься перед причастием и постятся. Их выбор, который я уважаю и обычно благословляю. Но требовать этого от них священник не имеет права.

А на Светлой седмице мы все вкушаем скоромную пищу и наслаждаемся святыми тайнами в соответствии с правилами Церкви.

Противостояние страстям и помыслам — пожизненное состояние христианина

— Как быть, если приходя на исповедь, не чувствуешь покаяния? Умом понимаешь, что согрешил, но нет ни сокрушения, ни решимости не повторять грех.

— Исповедь и покаяние — не одно и то же. Покаяние — состояние души, оно может настигнуть человека где угодно: во время домашней молитвы, на прогулке, в метро. Вдруг пронзает тебя острое покаянное чувство, чувствуешь сердечное сокрушение, потребность немедленно исповедоваться. А приходишь на исповедь — времени прошло довольно, иногда день-два, а вот такого горячего сокрушения о своих грехах уже нет.

Такое бывает, и многие признаются на исповеди, что их это смущает. На самом деле это может быть и нормальной ситуацией. Покаяние настигает нас Святым Духом, и это может произойти в любое время в любом месте. Мы откликаемся. Хорошо, если это совпадает с исповедью — часто люди на исповеди плачут, видно, что они действительно раскаиваются. А бывает, что человек уже пережил все внутри, пошёл на исповедь, и здесь он уже исполняет некое исповедальное действо: исповедует грех, получает прощение, отпущение. И это нормально, не надо смущаться — пусть все происходит естественно.

Что касается решимости не повторять грех, то можно разделить грехи на три группы. Первая — смертные грехи, о которых апостол Павел говорит: «А блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым» (Еф., 5, 3). Собственно, только ради таких грехов в раннем христианстве совершалось отпущение грехов, потому что за смертный грех — блуд, убийство, кражу и т. д. — человек отлучался от Церкви. Если он раскаивался, на него накладывалась длительная епитимья, а потом читалась разрешительная молитва: «И паки к Церкви причти», то есть он воссоединялся с Церковью.

И в наше время если кто-то смертно согрешает, а потом приходит на исповедь, то оправданно наложить на него епитимью, пусть не такую длительную, как полагается по канонам, но хоть какую-то в соответствии с его духовным состоянием, а потом уже причесть к Церкви. И тут человек понимает, что он не повторит этого. Не совершать смертные грехи легко, наоборот, трудно их совершать. Попробуйте, например, пойти ограбить магазин.

Вторая группа грехов — грехи против внутреннего устроения (так их называет авва Дорофей). А устроение это у всех разное. Есть люди мирные и спокойные, и когда такой человек вдруг выходит из себя, он нарушает свое внутреннее состояние. А есть по природе импульсивные, взрывные, попросту говоря, психованные. Они так устроены, что и не замечают этого. Грех против внутреннего устроения требует исповеди. Опять же легче соответствовать своему внутреннему устроению, чем нарушать его. Поэтому такие грехи с помощью Божьей благодати можно побеждать, хотя срывы возможны.

А третья группа грехов — грехи повседневные, бытовые. Для них таинство исповеди собственно и не предназначалось. В монастырях была практика исповедания помыслов, и, например, в женских монастырях монахини могли исповедовать их игуменье. В мужских монастырях на Афоне и сейчас это практикуется — можно исповедать помыслы духовно опытным братьям, не имеющим сана. Такая практика соответствует словам апостола Иакова: «Признавайтесь друг пред другом в проступках» (Иак., 5, 16).

Вот эта третья группа грехов и определяет внутреннюю духовную брань, о которой говорит всё «Добротолюбие», вся святоотеческая литература. Это наша повседневная христианская жизнь в противостоянии греху. Здесь я понимаю, что никаким разовым разрешением, никакой разовой исповедью я от таких грехов не избавлюсь. Допустим, бывают у молодого человека вожделенные взгляды на девушек. Понятно, что и еще будут, но есть разница, потакает он этой страсти или осознает, что она греховна, соглашается с вожделением или противостоит ему.

Когда приходит помысел, а ты его не принимаешь, внутри борешься — это нормальное состояние христианина. Состояние пожизненное, но оно еще и лествица, потому что вчера спасу не было от каких-то помыслов, а сегодня вроде полегче, завтра, глядишь, уйдут они, но придут другие. В этом противостоянии помыслам и страстям вся духовная жизнь христианина. Главное, что он противостоит, а не соизволяет.

Конечно, и об этих страстях надо время от времени говорить на исповеди, советоваться с духовником, но тут речь идет не столько об отпущении грехов, сколько о внутреннем совершенствовании, внутренней брани. Отшельники в этой брани преуспевали, а ведь они годами могли не видеть священника. Справлялись с Божьей благодатью. Священник в данном случае дан в помощь. И очень часто христиане, особенно те, кто не первый год в Церкви, на исповеди каются и в своих повседневных грехах, в том, что терпят поражение в духовной брани.

Унывать от того, что эти грехи повторяются, не надо. Допустим, я гипертоник, но ежедневно с этой болезнью борюсь — пью лекарства, принимаю еще какие-то профилактические меры. Я понимаю, что не перестану быть гипертоником, но не согласен с этим недугом и по возможности противостою ему. Иногда успешно — отступает недуг. Так же надо постоянно противостоять страстям и помыслам, понимая, что это противостояние будет продолжаться всю жизнь. Однако невозможно столь же регулярно участвовать в таинстве исповеди, как регулярно мы боремся с этими повседневными страстями.

Очень важно рассказать о борьбе со страстями в проповеди. Если священник в проповеди затронет эту тему — например, как противостоять зависти, — а прихожане услышат, они уже вооружены. Это нормальная ситуация. Нереально, если триста или шестьсот прихожан рассказывают одному батюшке обо всех своих помыслах. Такая ситуация и физически невозможна, и духовный смысл в ней не всегда имеется. Люди ведут духовную брань, просят Бога о помощи в этой брани, а когда приходят на исповедь, допустим, раз в месяц, то, исповедовав основные грехи, говорят и об обуревающих их помыслах и страстях.

По детской исповеди у меня больше вопросов, чем ответов

— Можно ли объяснить, что такое покаяние, семилетнему ребенку?

— Очень сложная проблема. Я в этом не преуспел. Да, с семи лет дети исповедуются, особенно в воцерковленных семьях. Они исповедуются регулярно, и эта исповедь превращается иногда в формальность: «Не слушался, баловался, толкался». Накидывается епитрахиль, читается разрешительная молитву, один убегает, подходит следующий, повторяет почти дословно. А много ли стоят эти слова?



Мне кажется, детям лучше исповедоваться редко. Причащаться каждое воскресенье, а исповедоваться редко! Покаянное состояние ребенка представляется с трудом. «Множество содеянных мною лютых…», «Яко свиния лежит в калу, тако и аз греху служу» — не поймет ещё этого сердце ребеночка, не бывает у детей таких настроений, они по своей природе оптимисты.

А вот в отрочестве возможно рождение свыше. То, что ребенок получил от родителей по факту рождения и воспитания в христианской семье — как бы бесплатно, — входит теперь в его сознание, становится личным переживанием. Для этого надо глубоко почувствовать свою греховность, но и прощающую милость Божию.

У кого это происходит, тот становится христианином. А кто не пережил это, потихонечку отходит в сторону. Такие люди не отрекаются от Бога, отмечают церковные праздники, соблюдают некоторые посты, но от реальной духовной жизни они далеки. Регулярная исповедь, которая была с семи лет, не подтолкнула их к этой жизни. Необходимо рождение свыше от Бога.

Думаю, гораздо важнее проводить с детьми душепопечительные беседы. Если бы пастырь время от времени приходил на занятия в воскресную школу и беседовал с детьми о каких-то грехах, пользы было бы больше. Она и есть — многие детские грехи люди исповедуют уже потом, став взрослыми, иногда даже ближе к пожилому возрасту.

Скажем, дети не способны к исповеданию своих плотских грехов, а такие грехи уже с раннего детства есть. Но понять это и исповедовать их в семь лет ребенок не может. Уже лет в 30–40 многие вспоминают, какие у них в детстве были некрасивые привычки, поступки, еще что-то. Выдавливать из восьмилетнего ребенка то, что он сам еще по причине незрелости не осознал, не надо. Придет время — сам расскажет.

Детская исповедь — дело тонкое, и у меня самого по ней больше вопросов, чем ответов. Но то, что происходит на практике, чаще всего формально и не результативно.



— Вы считаете, что в отрочестве вера может стать осознанной, глубокой. Но часто бывает и наоборот, причем у подростков, которые в теории подкованы, говорят о вере так, что заслушаешься, участвуют в олимпиадах по основам православной культуры, побеждают там. И при этом теплохладны, а иногда и просто циничны.

— Это опасность любой духовной школы, включая семинарию и академию — взращивание цинизма. Духовное становится предметом учебной дисциплины, а успех в учебе зависит от интеллектуальных способностей. Вот и бывает, что человек схватывает все на лету, блещет эрудицией, а духовной жизни в помине нет. Поэтому я глубоко убежден, что любая духовная школа, от воскресной школы до духовной академии, должна в первую очередь быть училищем благочестия.

Безусловно, в семинарии и академии надо изучать историю, догматику, древние языки, даже основы естествознания, но если духовная школа не является училищем благочестия, она становится училищем цинизма.

Это очень деликатная тема. Я всегда стремился, чтобы и приход в целом превратился в училище благочестия. Первые прихожане — не нашего храма, а в первом веке — назывались учениками. Учениками Иисуса Христа. И первый Настоятель — Иисус Христос — назывался Равви — Учитель. Чтобы приход стал не только общиной, но и училищем благочестия, а пастырь — учителем, нужны и внебогослужебные духовные занятия, и некий внутренний уклад.

Когда я преподавал, а преподавал с первого класса школы и гимназии до пятого курса университета и богословских курсов, то старался, чтобы не только знания давались, но и шло обучение благочестию. Не мне судить, что получилось, стопроцентный результат невозможен, но к нему надо стремиться. Для этого нужна и внутренняя установка каждого преподавателя, и установка духовной школы в целом.



— Нужно ли, на ваш взгляд, читать и обсуждать с мирянами Священное Писание? Некоторые склонны любой библейский кружок заподозрить в протестантизме.

— Так и святых отцов недолго протестантами назвать. У святителя Иоанна Златоуста на каждой странице с десяток цитат из Священного Писания. Пусть ревностные не по разуму противники библейских кружков определятся: Иоанн Златоуст — вселенский учитель и святитель или протестант? Как можно жить без Слова Божия и творений святых отцов?

Когда апостол Павел проповедовал в Верии, то находящиеся там приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так, как апостол говорит. Нельзя без Священного Писания ни дня!

Иоанн Златоуст по четыре часа проповеди говорил — нам это трудно и представить. А Василий Великий утром и вечером Великим постом произносил поучения, которые превратились в его знаменитый «Шестоднев» — не в кабинете он его написал! А сегодня некоторые считают возможным службу совершать вообще без проповеди. Такое пренебрежение к поучению, донесению до паствы Слова Божьего и было той почвой, на которой появился протестантизм. Протестанты в пику нам все поставили на изучении Священного Писания, отвергнув при этом многое, необходимое для спасения.

А революция почему произошла? Христиане, наученные Слову Божьему, не станут делать революцию, рушить храмы. Нельзя жить только эмоциями. У каждого пастыря своя практика, и я никому ничего не навязываю, но моему служению всегда сопутствовали воскресные занятия с прихожанами. Читаем и Священное Писание, и литургические тексты, обсуждаем их. Все проходит не как в учебном заведении, а в форме непринужденной беседы. Можно и домашние задания давать — это активизирует прихожан.

Те, кто посещает занятия, неплохо ориентируются в духовной литературе, которая сейчас доступна всем. К сожалению, посещает эти занятия меньшинство прихожан. Но со временем именно это меньшинство становится костяком прихода. Остальные прихожане — пусть очень хорошая паства, но именно паства, в смысле — вечно пасомые. А тех, кто ходит на занятия, голыми руками не возьмешь — они действительно знают и догматы веры, и каноны, и Библию, и святых отцов.

— В Священном Писании много аллегорий, и Спаситель часто говорит притчами. Некоторые, например, протестанты, доходят до крайностей, и уже считают, что на Тайной Вечере хлеб и вино не буквально пресуществляются в Тело и Кровь Христовы, а это лишь метафора. Есть и другая крайность — все понимать буквально вплоть до того, что шесть дней Творения — шесть суток по 24 часа. Так где же все-таки граница аллегорического понимания Библии? Как избежать крайностей?

— Чрезмерный буквализм — крайность Антиохийской школы, чрезмерный аллегоризм — Александрийской. А истина не то чтобы посередине — она в антиномии. Есть очень смелый буквализм и очень смелые аллегории. «Как? Неужели вы, грамотные современные люди, буквально верите в Воскресение Христа?», — удивляются рационалисты. Да, так и верим — был мертвый, стал живой, ожил в прямом смысле слова. Это очень смелый буквализм.

А когда жители Ханаана сравниваются с пороками и страстями, Иисус Навин — с Иисусом Христом, овладение Ханаанской долиной — с освоением человеческой души, то, что не добили хананеев — с тем, что мы не добиваем свои страсти, а в результате нас поражает недолеченная духовная болезнь, из которой вырастает Голиаф — пример очень смелой аллегории.



— Ветхий Завет вы тоже читаете на занятиях и обсуждаете с прихожанами? Он труднее для понимания, а многим кажется и ненужным, неактуальным.

— К сожалению, такое отношение к Ветхому Завету в христианском мире — не редкость. Ветхий Завет — корневая основа нашей веры. И когда в Новом Завете говорится о Писании, а говорится часто, речь идет именно о ветхозаветных книгах. Без корневой основы засыхает дерево.

Да, мы живем Новым Заветом, но жить им мы можем, только имея корневую основу. Все наше богослужение — Псалтырь, прокимны, ирмосы — соткано из ветхозаветных текстов. «Фавор и Ермон о имени твоем возрадуетася» (Пс. 88, 13) — ветхозаветный контекст Нового Завета. Без понимания этого контекста и знание Нового Завета ущербно.

Попытки отвергнуть Ветхий Завет были еще во II веке (ересь Маркиона), и Церковь оценила их как ересь и сохранила Ветхий Завет. А сколько замечательных святоотеческих толкований написано на Ветхий Завет! Практически все святые отцы к нему обращались.

Конечно, мы теперь прочитываем его не так, как он прочитывался до Иисуса Христа и прочитывается сегодня в синагоге. Читая книгу Исхода, мы не идем закалывать барашка, мы не носим пейсы, много еще чего не делаем из того, что там написано. Но мы и ничем из написанного там не пренебрегаем, потому что все это для нас имеет значение, даже, например, книга Левит о ветхозаветном священстве и жертве.

Никто же не заподозрит преподобного Ефрема Сирина в каком-то нехристианском устроении. А не давала ему покоя книга Левит, написал он на нее толкование. Таков Ефрем Сирин, чью молитву мы творим весь Великий пост.



— Стоит ли мирянам самостоятельно читать святых отцов или это рискованно?

— Это необходимо, но во всем нужна последовательность. Конечно, неофиту не надо давать Исаака Сирина или Симеона Нового Богослова. Лучше дать ему для начала «Закон Божий», потом книги современных проповедников — митрополита Антония Сурожского, митрополита Николая (Ярушевича), Алексея Ильича Осипова… Да много есть замечательных книг современных авторов! Я думаю, что новоначальный просто не может сразу адаптироваться в атмосферу первых веков.

Поэтому после современных авторов можно посоветовать потихонечку читать святых отцов XIX–XX веков: Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова), Иоанна Кронштадтского. Конечно, рекомендую толкования на Евангелие и епископа Михаила, и блаженного Феофилакта. По этому мостику постепенно можно дойти и до святых Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста…



Златоуста, кстати, можно и новоначальным рекомендовать, но надо смотреть на человека. Читается Иоанн Златоуст на одном дыхании, но сейчас многим и серьезную художественную литературу — Гоголя, Толстого, Достоевского, хороших советских писателей — трудно читать. Кому то, наверное, и Иоанн Златоуст многословным покажется — у него одно предложение на полстраницы. А ведь это лучший проповедник!

Но и сегодня, особенно в больших городах, немало людей читающих, культурологически подготовленных, и я думаю, что они, воцерковляясь, могут достаточно быстро обратиться к отцам Церкви. Все индивидуально.



— Молиться люди начинают с первого дня воцерковления, а молитвы тоже составлены святыми отцами. Вы уже говорили, что ребенок не может понять слова «Яко свиния в калу лежит, тако и аз греху служу». Но ведь не только ребенок и даже не только неофит. Трудно представить, что современный мирянин так ощущает свою греховность, что он считает себя грешнее всех, хуже соседа, бьющего жену и пропивающего ее зарплату, давно не работающего.

— Он не хуже соседа, он хуже свиньи, валяющейся в калу! Действительно, прочитает такое человек и скажет: «Чего вы добиваетесь от меня такими молитвами? Хотите сломать мою личность, растоптать человеческое достоинство?». К сожалению, у нас стандартный набор молитв: утреннее и вечернее правило, перед причастием три канона — Покаянный, Богородице, Ангелу хранителю, — последование ко причащению… И всем одинаково, независимо от того, с рождения человек в Церкви или впервые пришел на исповедь в 40-50-60 лет.

Считаю, что обязательно надо приучать человека к молитве своими словами, чтобы он мог выразить Богу свои реальные переживания. У митрополита Антония Сурожского есть очень хорошие советы о молитве, их можно рекомендовать любому современному человеку, в том числе и новоначальному. Живой должна быть молитва, от сердца.

В молитвы святых надо вживаться, но тут тоже нужна последовательность, и установить ее, пожалуй, труднее, чем в чтении Писания и святых отцов. До того же покаянного канона, который обязательно читается перед причастием, дорасти надо. Или благодаря церковнославянскому ты прочитываешь его, половины не понимая — есть некая покаянная вуаль без реального понимания того, что говоришь. Или если вникать в смысл, то там тоже есть такие вещи, которые неподготовленного человека могут смутить. Та же «свиния в калу», но не только.

Очень серьезная проблема. Думаю, что необходимы детские молитвословы, и они уже появляются. Детские — не в смысле сокращенные, а именно с молитвами, которые составлены специально для детей, на языке, понятном детям. Кстати, детская литература появилась только в XIX веке. До сих пор спорят, хорошо это или плохо, но по факту она есть, и дети ее читают. «Льва и собачку» ребенок читает в начальных классах, а «Войну и мир» — в старших, а не наоборот. Поэтому я считаю, что составление детских молитвословов — дело нужное.

Что касается взрослых неофитов, то они очень хорошо воспринимают молитву Оптинских старцев — буквально оживают от нее, — акафист «Слава Богу за всё», акафист Духу Святому (у меня впечатление, что его написал тот же автор, что и «Слава Богу за всё»). Каждое слово таких молитв входит в душу, читая их, словно пьешь свежую воду. В молитвах тоже есть постепенность и поступенность (восхождение по ступеням), а также временность. Есть время, когда буквально живешь какой-то молитвой, потом это проходит, приходит другое. Это жизнь.

— Но молитвенное правило никто не отменял. Вы как пастырь считаете, что всем мирянам надо его читать или некоторым это поначалу неполезно?

— Было время, когда я требовал это от всех. Так называемая трудническая молитва тоже может принести пользу — ты не поленился, честно отработал, и за это бывает Божье благословение. Но на каком-то этапе люди иссыхают, выгорают, и вообще перестают читать какие-либо молитвы. Я понял, что тут необходим индивидуальный пастырский подход.

Помню, парнишка с утра впервые в жизни лоб перекрестил, а вечером покрестился, и батюшка сказал ему, чтобы к завтрашнему дню прочитал, как положено перед причастием, три канона, последование и молитвы к причащению. Услышав это, я ужаснулся. Если он сделает это со смирением и радостью, может, и получит Божье благословение, но не думаю, что это идеальный путь. Лучше постепенно.

Христианство предполагает личную ответственность, и к неофитам это тоже относится. Нельзя взрослому человеку вести себя, как младенец, ждать, что батюшка за него все решит. Нет, это твой личный путь, Господь дал тебе разум и волю, будь добр потрудиться. Дорогу осилит идущий. В наше время, которое не изобилует опытными духовниками, многое приходится проходить и осваивать самим. Методом проб и ошибок, набивая шишки — не без этого.



— Сегодня некоторые люди, воцерковлявшиеся не один год, уходят из Церкви. Появился даже термин — «расцерковление». Известны ли вам такие случаи? Если да, в чем, на ваш взгляд, причина?

— Я даже знаю пастырей, которые в девяностые рукоположились, а теперь не служат. Чаще всего — не отрекаясь от Бога, и Церкви, от сана. Просто уходят на светскую работу.

Не думаю, что это повальное явление, но и среди тех, кто принимал священный сан по моей рекомендации, есть такие. Почему уходят? Надо признаться, что современная церковная жизнь бывает даже более иерархична и жёстка, чем жизнь в армии. Некоторые в это не вписываются. Кто-то столкнулся с цинизмом и бездуховностью в церковной среде, соблазнился. Но в большинстве случаев причины духовные. Самомнение у некоторых молодых батюшек очень высокое, а это к добру не приводит. Не в осуждение говорю, а с сожалением констатирую.

Есть и миряне, которые уходят из Церкви. Не слышал я, чтобы кто-то из них отрекся, просто перестали люди ходить в храм, исповедоваться, причащаться. Видимо, в свое время не духовное рождение привело их в Церковь, а обстоятельства. Обстоятельства изменились — исчезла и потребность в Церкви. Это одна из причин.

Другая — отсутствие постоянства, нежелание трудиться, потому что стать христианином — это момент, а быть христианином — жизнь. И тут надо трудиться, а не хочется. Сейчас много говорят о выгорании на работе, теперь в церковных журналах заговорили и о выгорании священников. И у мирян бывает выгорание — выгорает вера. Прямо по евангельской притче о сеятеле — некоторые семена падают на каменистую почву, быстро всходят и скоро увядают.

Бывают и внутренние разочарования — раньше радовался, а теперь радость куда-то ушла. Серафим Саровский, когда почувствовал, что потерял радость и благодать, на три года встал на камень, непрестанно молился, а другие, теряя радость, просто уходят из монастыря. В этом и разница между человеком страстным и святым.

Миряне нередко разочаровываются в батюшке. Сначала души не чают в своем духовнике, а потом оказывается, что он «нехороший» — так им видится. И из-за этого уходят из Церкви. Много всяких причин. Во все времена кто-то отходил от Церкви. Так было до нас, так будет после нас.

И в природе есть приливы и отливы. В конце восьмидесятых, в девяностые был массовый приток в Церковь. Не все удержались, начался отлив. Но через некоторое время кто-то из ушедших пытается вернуться, а это труднее, чем прийти первый раз. Но надо не ужасаться, а просто более серьезно и ответственно трудиться на всех этапах церковной жизни.



— Сегодня Церковь руководствуется принципом икономии. Епитимьи если и назначают, то максимум на несколько месяцев, даже убийц в тюрьме начинают причащать почти сразу. Такая практика обусловлена временем? Всегда ли икономия оправданна?

— Не всегда. Необходимы и икономия, и акривия. По моему ощущению, если человек искренне обратился к Богу, есть основания отдать предпочтение икономии. Сам Христос подает нам пример. Вспомните случай с женщиной, взятой в прелюбодеянии. «Иди и впредь не греши» (Ин., 8, 11), — говорит Он ей. Господь сразу все прощает.

Если произошло обращение, то икономия предпочтительней. Это не отменяет епитимьи — она все равно нужна как некое испытание, но отлучение от причастия на долгий срок в таких случаях вряд ли целесообразно. А вот когда человек отпадает от Церкви и нет ни покаяния, ни желания вернуться, необходима именно акривия.

Думаю, что всех, кто нарушил венцы, надо отлучать от Церкви. На первых порах это шокировало бы общество, зато многое расставило бы по местам. А сейчас, видите ли, «развенчивают» вместо того, чтобы сразу отлучить виновную сторону, а уже потом разбираться с невиновной.

Вы говорите об убийцах… Но сегодня можно убить человека, ограбить, быть сутенером, прелюбодействовать, и тебя никто не отлучает. Вам известен хоть один случай, чтобы сутенера отлучили от Церкви? Мне — нет. А ведь крещеных сутенеров полно. Ни один не отлучен. А если бы люди услышали, что одного, другого, третьего отлучили от Церкви, на многих бы это произвело впечатление.

Льва Толстого больше ста лет назад отлучили, а до сих пор обсуждают это отлучение, будоражит оно людей. С другой стороны, во многом оно остается холостым выстрелом именно потому, что тех, кто сегодня согрешает гораздо хуже, не отлучают.

Например, примадонна и король эстрады нарушили венцы без каких-либо канонических оснований. Если бы их, как положено, отлучили от Церкви, был бы шок, потому что хоть эти люди и несопоставимы с великим писателем, их знает вся Россия. Не прошло бы незамеченным такое отлучение, и многие, я уверен, задумались бы и о ценности брака, и о том, что венчание — не просто красивый обряд, а таинство.

Почему не применяют акривию к тем, кто открыто грешит да еще при этом похваляется, что крещеный, я не понимаю.



— Обязательно ли христианину иметь духовника или можно исповедоваться у разных священников?

— Это живой процесс, который не надо искусственно регулировать. Духовник или есть, или его нет. Если есть, человек к нему идет, если нет, идет к тому, кто есть. Большинство людей, которые серьезно воцерковились, имеют духовника, не ходят без разбора ко всем подряд. Это получается из опыта самой жизни. Хорошо, когда у христианина есть духовник.

Это не значит, что он не может исповедоваться у другого, более того — духовник нормально поступает, когда сам посылает к другому священнику, более опытному. Никого же не удивляет, если сельский врач дает своему пациенту направление в краевой центр к профессору.

Так же поступает разумный священник. Человек на исповеди просит совета, а батюшка не решается что-то посоветовать, но он знает, что в двухстах километрах от его прихода служит опытный духовник, и направляет к нему прихожанина. Я сам не раз так делал, и когда человек возвращался, всегда спрашивал: «Что он тебе сказал?». Интересно сельскому врачу и значимо, что сказал профессор.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.