Ничто, наверное, не вызывает столько споров, сколько наша недавняя история. В последнее время все чаще на любое упоминание неприятной стороны истории следует обвинения в том, что покусились на самое святое. Можно ли воспринимать наше прошлое спокойно, адекватно, без плоскости псевдопатриотческих лозунгов, и без не менее полскостного, одностороннего беспросветного негатива?
Правмир поговорил об этом с протоиереем Кириллом Каледой.
 
— Откуда это стремление — смотреть на историю прошлого века односторонне, не замечая ее трагических сторон? Более того, негативно воспринимая любой разговор об этих сторонах…

— Наверное, это связано с тем, что люди, с одной стороны, не хотят нести бремя ответственности за происшедшее в прошлом, а с другой стороны, не хотят быть ответственными за то, что происходит сейчас. Потому что в какой-то степени, в какой-то мере история повторяется. Не буквально конечно. Мне кажется, что разговоры о том, что вернутся времена Сталина, когда будут расстреливать, сажать в концлагеря — не обоснованы. Вряд ли такое будет буквально.

Но, тем не менее, каким-то образом история возвращается.

В начале XX века русский народ клюнул на наживку о даровании ему земли, республики, свобод, гражданских прав. Как писал в 1917 году Максимилиан Волошин:

«С Россией кончено… На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль».

Сегодня это происходит по-другому, в иных формах, но, тем не менее, — Родину выволакивают на гноище как падаль, ее распродают, ее разворовывают, и так далее.

За тот, почти столетней давности, урок было заплачено колоссальной ценой, колоссальной кровью, огромным количеством жертв. Нам, живущим сегодня, как-то не хочется думать относительно того, что наше безобразие может обернуться чем-то подобным. Может быть, повторяю, не калькой, а чем-то другим, но все равно — страшным.

Поэтому, конечно же, гораздо легче думать о том, что мы хорошие, что мы — герои, мы победили в войну. И мы действительно победили, и эта победа действительно — народная, потому она стоила народу невероятных жертв, невероятного труда.

Но надо же знать историю болезни. Ведь недаром, когда ребенок рождается, мы заводим книжечку и записываем в нее, что он, скажем, заболел краснухой, принял одно лекарство, и все было хорошо, а от другого была аллергическая реакция. Потом, через 20 лет, мы посмотрим и будем знать, как себя вести, когда этот уже выросший ребенок окажется рядом с человеком больным краснухой. Заразится он или нет, и может ему помочь это лекарство или нет.

Опять же, когда мы покупаем подержанную машину, мы хотим знать, что с ней было — была она в аварии или не была, ведь ее внешний вид может ничего не говорить об этом. Предпродажную подготовку у нас умеют делать замечательно. Но что внутри? Хорошие у нее тормоза? Можно на ней гнать 180 километров в час? Или нельзя, поскольку неполадки, а на сотне вполне можно ехать.

Но когда мы говорим о жизни нашего общества, мы почему-то об этой внимательности и осторожности забываем. Мы хотим лишь видеть, что наша машина блестящая, замечательная. Мы хотим гнать на 180, а может, под 200, и говорить, какие мы крутые, какие мы молодцы. Но ведь это чревато тем, что можно улететь куда-то в кювет, и из уже него не выбраться.

— Откуда сейчас появилась тенденция, что ленинисты, сталинисты — одновременно называют себя православными, почитают царственных мучеников, священномучеников?



— Затрудняюсь сказать, откуда, но, вообще, с моей точки зрения, это раздвоение, раскалывание ума, что по-гречески обозначается словом «шизофрения». Мне кажется, что это у нас общественная болезнь.

— Есть мнение, что, когда мы начинаем вспоминать халатность высших руководителей в Великой Отечественную, небережное отношение к солдатам, мы принижаем подвиг победителей?

— Мне кажется, что как раз наоборот это только возвеличивает подвиг народа, потому что многие из воевавших, понимая все происходящее, тем не менее, осознавали, что необходимо защищать народ, надо защищать святыни, против которых шла война. Все-таки война была, в первую очередь, против России. И они шли и клали свои жизни.

— «Реквием» Анна Ахматовой, рассказы Варлама Шаламова — уже поэтические документы прошлого. Но кроме них есть конкретные документы, есть история семей, ведь беда в прошлом веке коснулась очень многих: репрессированные, раскулаченные… К чему может привести то, что с каждым годом все больше и больше людей не хотят видеть этого, просто забыть, не знать?

— Что ждет человека, который похож на страуса, прячущего голову под крыло в случае опасности?

Но, к великому сожалению, такое отношение к памяти это тоже последствие нашей истории. С одной стороны, у нас вообще, пытались отбить историческую память, и это делалось целенаправленно. С другой стороны, у людей отбивали представление о нравственных и духовных ценностях. И наши бездуховность и беспамятство в определенной степени — это, как раз последствия той колоссальной работы, которая была сделана в те непростые годы. Это, конечно, трагедия.

Потому нельзя так просто взять и сказать про тех людей, которые придерживаются позиции «все у нас было хорошо»: «надо же, какие глупые» или употребить еще какое-то, более жесткое, слово. Это не правильно. К великому сожалению, все это — страшные последствия нашей истории.

— У Ремарка есть мысль, когда он рассуждает о нацистах в Германии, он говорит, что нацисты — это те же самые немцы, среди которых были великие Гёте и Рильке. Как это можно на нас спроецировать? Ведь тот, кто сажал, и те, кого сажали, были жителями одной страны. И нередко те, кто сажал, оказывался уже на другом месте…

— Несомненно. Таких примеров очень много. С другой стороны, мы знаем случаи, хотя может быть, они не так часты, когда люди, которые принимали участие в тех страшных деяниях, потом раскаивались и на смертном одре приносили покаяние. Мы знаем о том, что у некоторых из этих людей, если не дети, то внуки стали глубоко воцерковленными людьми и даже священнослужителями.

— Как же нам воспринимать свою историю как цельную? Как спокойно общаться с человеком, зная, к примеру, что его дед участвовал в расстреле твоего деда?

— В большой семье ведь все дети разные. Один хорошо себя ведет, а другого куда-то заносит. Третий — всегда болеет. А родители переживают за всех. Они, может быть, иногда используют какое-то наказание, строгое слово, в сердцах могут не сдержаться, что-нибудь наговорить ребенку. Но все равно, — это их ребенок. Все равно — своя кровинушка.

То же самое — мы все — единый организм. Вообще, все это можно воспринять, наверное, только через осознание того, что многие из вас являются членами Церкви, значит, членами тела Христова. «Посему страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1 Кор. 12, 26). Только так. А не то, чтобы брать и ругаться, и возводить между нами и близкими какие-то стены.

Владыка Сергий, теперешний митрополит Воронежский и Борисоглебский, когда освящал на Бутовском полигоне крест в 1994-м году, сказал удивительную фразу о том, что здесь каждый нес свой крест — и те, которых расстреливали, и те, которые расстреливали.



Мы сейчас можем как-то это воспринять, а значит простить и объединить. Может быть, даже, если не объединить, то примирить.

— Когда, на ваш взгляд, появился раскол в нашем обществе? В XIX веке?

— Когда было, что наш народ разделился на якобы «образованное, аристократическое» общество и на «темных» крестьян? Это печальное разделение на не соединяемые части началось, наверное, в XVII столетии и расцвело в XVIII столетии.

Преодолеть разделение, повторяю, можно только через примирение и уважение друг к другу. Видение в близком образа подобия Божия, каким бы затуманенным этот образ бы не был.

— Как быть с так называемым всенародным покаянием? С одной стороны нужно принять историю, в каких-то ошибках покаяться, а с другой стороны — не удариться в истерию?

— Нам необходимо осознать, что ответственность за происшедшее лежит на всем народе. Ведь не на пустом месте произошли все эти беды. Кто — бездействовал, кто помогал столкнуть страну в пропасть и так далее.

И еще осознать, что, таким образом, как мы жили, и как мы сейчас живем, жить нельзя. Надо изменить наше мировоззрение, наше мироощущение, изменить наш ум. Собственно говоря, это и обозначается греческим словом «метанойя», которое перевелось на русский язык как «покаяние».

Покаяние происходит без истерики. Оно дает примирение и не осуждает. А там, где истерика, там осуждение.

— По поводу покаяния: мы же, рядовые сегодняшние граждане, никого не сажали, живем себе и никого не трогаем.

— Конечно, мы никого не трогаем, никого не сажаем. Но «гаишник» останавливает, и мы стараемся ему сколько-то рублей сунуть, и дальше поехать. А потом, для того чтобы оформить дачный участок делаем какие-то не вполне законные движения, и так далее. Можно это дальше выстроить в длинную большую цепочку, которая заканчивается миллионными взятками.

— Насколько сейчас важна роль понимания жизни священномучеников?

— Священномученики и, вообще, духовное сословие, из всех сословий русского общества оказалось в годы лихолетия наиболее достойным. Хотя там тоже были люди, которые повели себя не очень достойно… Были случаи, когда снимали сан, поступали еще как-то не должно. Но в целом — это то сословие, которое оказалось исключительно верным своему служению и тому, к чему оно было призвано. Этой верности и перед Богом, и перед собратьями надо учиться. Остальные-то в большинстве случаев предали.

Нам такой цельности сегодня не хватает.

Поддержите наш сайт Сердечно благодарим всех тех, кто откликается и помогает. Просим жертвователей указывать свои имена для молитвенного поминовения — в платеже или письме в редакцию.